Текст книги "Алмазы Селона"

Автор книги: Ирина Скидневская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– А другие? Вам что-нибудь известно об этом?

Баар отрицательно покачал головой.

– Я не обсуждал этого с ними. Это было легко – когда наступило завтра, все вокруг вели себя точно так же, как я… Конечно, господин Регенгуж не заслужил… Он всегда был очень порядочным… Но это сильнее…

Скальд поднялся и, кивнув на прощание, пошел к двери. Когда двери перед гостем плавно раздвинулись, Баар просяще произнес:

– Пожалуйста, никогда не упоминайте мое имя рядом с именем господина, – он судорожно вздохнул, – Анахайма…

Скальд тут же вернулся, так как забыл спросить, каким образом с ним связался Анахайм. Двери бесшумно распахнулись, и Скальд застыл на пороге: Баар сидел в кресле, сильно запрокинув назад голову. Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны. Он был мертв.

Скальд осторожно оглянулся на озабоченно снующих по коридору людей и отступил назад, чтобы двери закрылись.

Брилли Эхт поджидала незнакомца возле своего двухместного автомобиля, остановившегося у самого пляжа. Теплое море, согретое огромным солнцем Имбры, лениво плескало на берег, чайки носились над белыми барашками волн, с резкими криками выхватывая из воды серебристых рыб.

Ветер шевелил длинные светлые волосы Брилли, она с удовольствием подставляла ему свое красивое, ухоженное лицо и наблюдала, как вишневый модуль человека, назначившего ей встречу в этом уединенном месте, фланирует в небе, завершая облет побережья. Наконец модуль сел у самой кромки воды, и Брилли наметанным глазом оценила простоту и элегантность летнего костюма, в который был одет светловолосый молодой мужчина, идущий ей навстречу по раскаленному песку. Вчера он связался с ней по ее личному номеру, что немного озадачивало, и с ходу предложил деньги – много денег. Она насторожилась, узнав, что речь идет о какой-то информации, которая интересует незнакомца, но сумма была слишком большой, и Брилли не смогла устоять. Кажется, мужчина назвался Скальдом…

– Прекрасно выглядите! – крикнул он издалека.

Она и сама это знала. Длинные молодые ноги, прелестные зеленые глаза, затененные широкополой соломенной шляпой, ослепительная улыбка – это была та убойная сила, что разила наповал всех мужчин в радиусе полукилометра. Брилли снисходительно улыбнулась.

Он подошел и галантно поцеловал ей руку. Вблизи он нравился ей еще больше.

Они побрели вдоль берега, бросая в воду камешки и рассматривая выброшенную волнами всякую морскую мелочь – раковины, рачков, остатки синих и красных водорослей.

– Знаете, Брилли, – говорил Скальд, – меня всегда поражало умение древних очень кратко выразить самую суть вечных и простых истин. Они точно знали, в чем смысл жизни, что им нравится, а что нет. Хуже всего на свете, говорили они, есть только три вещи: отплыть и остановиться в море, потому что стих ветер и повис парус, лечь спать – и не заснуть, ждать – и не дождаться…

– Еще они говорили, что смысл жизни – в освобождении от страданий, – улыбаясь, сказала Брилли. – А полное освобождение от страданий дает только смерть. Следовательно…

– …смысл жизни – в смерти? Я с этим не согласен.

– Так чего вы ждете от меня? – Она больше не улыбалась.

Они остановились. Скальд оглянулся. Вокруг был только пустынный пляж. Его вишневый модуль и ее желтый автомобиль были вдалеке едва различимы.

– Господин Ион Регенгуж-ди-Монсараш попал в неприятную историю, свидетелем и участником которой были и вы, Брилли…

На ее лице отразился ужас. Она повернулась и торопливо пошла назад, к автомобилю. Он шел за ней и быстро говорил ей в спину:

– У вас не было специального образования и вам еще не исполнилось семнадцати лет, но господин Регенгуж взял вас к себе на работу – редкий случай в мире всеобщего протекционизма. У вас совсем не было опыта, но был талант – госпожа Ронда Регенгуж взлелеяла его. Она опекала вас, сделала вас тем, что вы есть сейчас, помогла вам состояться как художнику, и целых пять лет вы находились в компании на самом привилегированном положении, а когда вы предали своих благодетелей, они простили вас – отпустили без всякого судебного разбирательства, после которого вы вряд ли устроились бы в такой фешенебельный дом моделей, как «Вази»!

Брилли остановилась и закрыла лицо руками.

– Я боюсь, разве вы не видите? Я страдаю… Клотильда уже умерла, она была тогда рядом со мной…

– Смысл жизни – в освобождении от страданий! – жестко сказал Скальд. – Так и будете всю жизнь бояться и страдать? Здесь никого нет, только море может услышать нас. Господин Регенгуж вошел в ваше положение и готов заплатить за любую, даже самую общую информацию об этом случае.

Всхлипывая, девушка опустилась на песок. Сквозь ее широкую прозрачную юбку изумрудно просвечивали песок и разноцветные камешки. Скальд сел рядом и пальцем написал на песке единицу.

– Припишите столько нолей, сколько сочтете нужным… Смелее. – Она подняла руку и, роняя слезы, стерла цифру. – Чем вас запугали? – мягко спросил Скальд.

Брилли молчала. Скальд написал на песке: «Они знают что-то из вашего прошлого?» Она кивнула и заплакала еще сильнее. – «У вас была личная беседа?» – «По видеофону». – «Он разговаривал с вами сам?» – «Кто – он?»

– Анахайм, конечно, – сказал Скальд.

Она отрицательно покачала головой, и вдруг лицо ее помертвело, глаза закатились, шляпа из белой соломки упала на песок, и девушка откинулась на спину. Скальд резко схватил ее за руку, склонился над ней, потом медленно закрыл ей глаза…

– Смысл жизни – смерть, – тихо и горестно произнес он, оглядывая пустой пляж и безмятежное голубое море. – Но я с этим не согласен!

Он поднялся и тяжело зашагал к модулю.

5

Гиз читал новый раздел инструкции по эксплуатации Гладстона под названием «Саморегулирующиеся системы» и только начал набирать на пульте управления первые комбинации кнопок, как вдруг механический пес пришел в состояние странного и сильного возбуждения и принялся рыскать по дому, тщательно обнюхивая каждый его уголок. Он лизал обивку кресел, диванов, нюхал складки ковров, без раздумья разбил в бабушкиной комнате два цветочных горшка, раскидал лапами землю и загнал под потолок всех кошек, существенно прибавив работы чистюлям.

Сначала юноша бегал за псом по дому, но никаким уговорам Гладстон не поддавался. В результате такой бурной деятельности пса стало рвать какой-то черной массой, после чего он улегся посреди холла на первом этаже и долго лежал без движения, закрыв глаза и не реагируя на приказы хозяина. Гиз в ужасе помчался выискивать в инструкции причину болезни Гладстона, вызванную, безусловно, таким нездоровым поведением.

…Он прочел два новых абзаца, рассказывающих о принципах действия саморегулирующихся систем. За дверью внезапно раздался истошный кошачий ор, и в большую комнату Гиза, больше напоминающую мастерскую по ремонту компьютеров, ворвался Гладстон. В зубах он держал дымчато-серую красавицу Валькирию, любимую кошку Зиры. Несчастное животное, ухваченное за загривок железными челюстями, кричало так, что Гиз оцепенел.

Зато Гладстон, не тратя попусту времени, швырнул Валькирию на пол, деловито придавил ее лапой, уколол в голову иглой, выпущенной из другой лапы, и в мгновение ока острым когтем располосовал уснувшей кошке пушистый живот. Длинным языком он пошарился в ее внутренностях, потом поднял лапу и склеил рану. Пес осторожно перевернул неподвижную кошку на бок и вылизал капли крови, упавшие на ковер.

– Напрасно я не верил, когда папа говорил, что ты ешь кошек, – дрожащим голосом произнес Гиз. Гладстон поднял голову и добродушно гавкнул. Валькирия пришла в себя и слабо шевельнула головой. Пес лизнул ее в мордочку. – Но теперь я сам убедился…

Гладстон радостно завилял хвостом, застучал им по полу – стук был тяжеловатым, словно били молотком. Он подбежал к хозяину, так и не успевшему выпустить из рук толстый том инструкции, сел перед ним и, не раскрывая рта, глуховатым неуверенным голосом произнес:

– Я люб-лю те-бя, маль-чик, – И тут же поправился: – Юно-ша.

– Час от часу не легче, – уставясь на пса, как на привидение, пробормотал Гиз.

Когда Скальд, постучав, вошел в комнату, Гиз сидел в кресле и с загадочным видом улыбался.

– Пойдем, – пригласил Скальд. – Через пять минут собираемся у Зиры. Нужно посоветоваться. Кстати, к Йюлу в спортзал меня не пустили. Какой-то старик с лысой зеленой головой загородил мне грудью дорогу и сказал, что у Йюла сегодня особенный день. Ты не знаешь, в чем тут дело?

Гиз погрустнел.

– Знаю… Значит, он принял решение… – Гиз зябко повел плечами, встряхнулся и предложил: – Найдите Гладстона. Мы с ним играем в прятки.

Скальд наугад ткнул пальцем в потолок, где прямо над ним висела черная люстра. Лицо у Гиза вытянулось.

– Вы меня разочаровываете, Скальд… Ну, откуда вы все знаете?! Гладстон, ты обнаружен! Слышишь, двоечник?

Скальд вовремя отскочил в сторону – с потолка обрушился ливень чистюль. Оказавшись на полу, внушительная шевелящаяся гора очень быстро превратилась в добродушного пса, который подпрыгивал и норовил лизнуть Скальда в лицо.

– Тебе бы окраску сменить, – уворачиваясь, посоветовал ему Скальд. – Легче будет люстрой прикидываться.

– Нет проблем, – вдруг глуховатым голосом ответил пес и тут же из черного превратился в коричневого…

Верхняя половина наголо остриженной головы Йюла была выкрашена в зеленый цвет, грубое полотняное рубище серого цвета, в которое он был облачен, длинное, до самых пяток, больше напоминало женское платье, перехваченное на талии широким зеленым поясом. Сосредоточенно глядя прямо перед собой и не произнося ни слова, Йюл низко поклонился находящимся в комнате Зиры. Все встали и так же молча поклонились ему. Скальд проделал это с некоторым опозданием. Йюл со смиренным видом уселся на пороге и, устремив глаза в пол, замер.

Скальд взглянул на Иона, тот кивнул, давая понять, что можно говорить.

– Я хочу окончательно убедиться, господа, что вы не передумали, – сказал Скальд. – Похищение ребенка – тяжкое преступление. Не ошибаетесь ли вы все, отказываясь ставить в известность патруль? – Он взглянул на Ронду. Глаза у нее были покрасневшими. – Ронда, вы мать… Главное слово за вами.

– Разве в этой семье дети принадлежат матери? – горько произнесла женщина. – Когда меня кто спрашивал? – Скальд в некотором замешательстве посмотрел на Иона. Тот опустил глаза. – Мой удел – терпеть, любить и ждать. Ничего, господин Икс, я вытерплю. Это решение общее, и если семья считает, что нужно поступить именно так, я подчинюсь…

– Если ты будешь уверена в том, что все кончится плохо, то все кончится плохо, мама, – с укором сказал Гиз.

– Нет, я уверена, что все кончится хорошо, – стараясь говорить спокойно, ответила Ронда. Слезы побежали у нее по лицу.

– Детка, полиция только все испортит, – с сочувствием сказала ей Зира. – Ты же помнишь, что случилось с Риссером?.. – Ронда вытерла слезы и кивнула. – Каждый из нас сделает все, что сможет. Даже такой отпетый негодяй, как Анахайм, не сможет упрекнуть нас в трусости и бездействии. Я выяснила подробности гибели людей, предавших Иона. Вскрытие показало, что у каждого из них произошел мгновенный паралич сердца, господин Икс. Одних смерть застала, когда они были в компании друзей, другие встретили ее в уединении…

– Интересно, могли они, находясь наедине с собой, произносить имя господина Анахайма? – задумчиво произнес Скальд.

– Только если они были страстно влюблены в него, – буркнул Ион.

– Я читала протоколы, – сообщила Зира. – Начальник полиции точно ничего не говорил перед смертью – он брился. Двое других обедали. Один проводил совещание. Еще двое умерли в общественном транспорте.

– Бедные, – грустно произнесла Ронда.

– Баар и Брилли погибли, когда услышали имя Анахайма. Оно их поразило, как гром с неба, – сказал Скальд. – Тут два варианта. Первый. Это могло быть достигнуто через предварительный гипноз: на имя Анахайма организм срабатывал остановкой сердца. Но это довольно рискованно для нашего всемогущего господина. Люди по-разному реагируют на гипноз. Одни легко внушаемы, другие в этом плане практически неуязвимы – их вообще невозможно загипнотизировать. Кроме того, проходит время, человек может принимать какие-то медицинские препараты, посещать психотерапевта, и неизвестно, останется ли в таком случае прежняя установка в его подсознании неизменной. Одним словом, гипноз – это очень ненадежный способ для господина Анахайма контролировать человечество. Второй вариант – и он более вероятен – было произведено вживление капсулы с электронным устройством, реагирующим на внешнюю команду, в данном случае на слово «Анахайм». Яд, содержащийся в капсуле, вызвал мгновенную остановку сердца. В случае с другими погибшими была дана иная команда, извне. Если абстрагироваться от моральной стороны дела, гораздо интереснее другое – каким образом Анахайм был ознакомлен с самыми сокровенными тайнами Буфа Баара и Брилли Эхт? Эта загадка почище многих… Вообще существует много способов проникнуть в прошлое человека, в его личные тайны: свидетельства друзей, знакомых, документы, фиксирующие факты его биографии, личная переписка и, наконец, его собственные рассказы. У Анахайма не было времени, чтобы произвести какой-то предварительный опрос родных, знакомых или приятелей наших лжесвидетелей, потому что уже в течение ночи, последовавшей за дракой в отеле «У тетушки», все шестьдесят человек подверглись стремительному, ошеломившему и морально сломавшему их шантажу. Невероятно… Чтобы собрать компрометирующие сведения хотя бы на одного человека, потребуются месяцы кропотливой работы, да и не каждый согласится рассказать о близком человеке нелицеприятные факты – даже если он ими располагает.

– И все-таки, какое-то объяснение этому у вас есть? – нетерпеливо спросил Ион.

– Одно-единственное: все люди, предавшие Иона, подверглись мощному гипнозу, в результате которого сами рассказали Анахайму и его людям свои тайны. И он ими блестяще воспользовался.

– Вы только что сказали, что не все люди поддаются гипнозу, – заметила Ронда.

Скальд развел руками.

– Вот. Это самое уязвимое место. Что удалось выяснить, Ион?

– Анахайму тридцать лет. До отвращения здоров. Что еще? – Ион взглянул на лист бумаги в руках. – Несметно богат. Налоги платит исправно. Патриот Порт-О-Баска. Правда, что это за планета, я еще не выяснял.

– Представляю себе эту помойку, – с презрением сказала Ронда.

– Ронда хорошая девочка, – вдруг раздался рядом чей-то глуховатый голос.

Женщина сильно вздрогнула. Гладстон виновато завилял хвостом и примиряюще гавкнул.

– Ой… Гиз… Как бы нам с тобой договориться, чтобы ты предупреждал, что собаки умеют разговаривать?.. – выдохнула Ронда.

– Это даже забавно, – улыбнулась Зира.

– Гладстон должен вас всех перекусать, – вдруг сообщил Гиз. – Ему нужно вас запомнить, поэтому он слегка укусит каждого и данные занесет в свою память. Вы будете значиться там как «свои».

– И сколько у него уже «своих»? – спросила Ронда.

– Пока двое. Гладстон тогда все-таки укусил Лавинию, за пятку… Я уговорил ее не жаловаться тебе – чтобы ты не волновалась, – виноватым голосом сказал Гиз. – Ты не сердишься, мама? Зато это нам теперь поможет.

– А кто второй? – спросил Ион.

– Валькирия.

– Что-что? Я не ослышалась? – встрепенулась Зира. – Моя Валькирия? Самое грациозное существо во Вселенной?..

– Бабушка, признайся, что итоги конкурса были сфабрикованы, а? Специально для твоей Вальки? – напористо произнес Гиз.

– Не заговаривай мне зубы, дружок! Конкурсом занималась Ронда.

– Зира хорошая девочка. Девушка, – поправился Гладстон и, виляя хвостом, подошел к Зире.

– Давно не слышала такого сомнительного комплимента, – засмеялась та. – Ладно уж, знакомься. – Она протянула псу руку. – Рви зубами еще теплую плоть…

Каждый из членов семьи, а также Скальд были осторожно укушены Гладстоном за палец.

– Вы не могли бы прямо сейчас связаться с вашим знакомым из С-патруля, Ион? Я хотел бы задать ему еще пару вопросов, если не возражаете.

Ион набрал номер, произнес в трубку несколько слов. Ему что-то ответили, и он нажал отбой.

– Трой умер час назад от остановки сердца, – сказал он.

– Но это невозможно, – прошептала Ронда. – Совершенно посторонний человек…

– Любителю подсматривать в замочные скважины господину Анахайму очень не нравится, когда кто-то проникает в его собственные тайны, – резко сказал Скальд.

– Это уже не похоже на игру. Это просто бойня, – пробормотал Гиз.

– Где будем его искать и как действовать? – спросил Ион.

Все молчали, ожидая, что скажет Скальд. Тот взволнованно ходил по комнате.

– Анахайм очень скоро объявится сам, чтобы раздать задания и покрасоваться перед нами. Наверное, он уже обдумал свои пакости. Мое личное мнение: никого из нас он убивать пока не собирается. Будет играть с нами, как кошка с мышкой.

Йюл встал и поклонился. Остальные, в свою очередь, тоже поднялись и поклонились ему. Опустив глаза, с отрешенным видом, Йюл вышел из комнаты, и вскоре они увидели через окно, как он идет по дорожке к центральному выходу из поместья. Он шел босиком, в своем странном одеянии, с матерчатой котомкой через плечо…

Тяжелее всего наблюдать, как он уходит, было Ронде. Она крепилась изо всех сил, но не выдержала и бросилась вслед за братом. Догнав, она крепко обняла его и горько заплакала. Он успокаивающе прижал ее к себе, поцеловал в щеку и так же молча и сосредоточенно двинулся в путь…

6

– Так, скажи-ка, тебя еще долго будет тошнить? Сегодня это продолжается весь день. – Гиз ходил следом за Гладстоном по комнатам и выговаривал ему.

– Я скоро уйду.

– Куда это ты уйдешь? Хочешь, чтобы я тебя на цепь посадил? Что это за звуки, а? Что ты крякаешь?

– Это я смеюсь. У тебя есть цепь, которая сможет меня удержать? – Гладстон почесал ухо так яростно, что половина чистюль, составляющих ухо, слетела на ковер. Пес наклонил голову, и они снова прыгнули на него, быстро восстановив прежний облик уха. – Я не могу не уйти. Я должен найти Лавинию.

– Я тебя не отпускаю.

– Ты не мой хозяин. Ты мой друг, – гордо ответил пес. – Друзья не могут приказывать – только просить помочь, просить об одолжении или предлагать помощь. Твоя сестра в беде.

– Йюл пошел искать ее.

– Йюл не справится.

– Много ты понимаешь!

– Это комплимент? По-другому – лестная похвала? – неуверенно спросил Гладстон.

– Это значит, что ты вообще ничего не понимаешь! В Йюле.

– Может быть. Но я все равно уйду. Я оставлю тебе ухо или хвост.

– Чего? На память, что ли?

– Он будет защищать твой дом и тебя самого, если ты будешь носить его с собой.

Гладстон тряхнул хвостом, тот осыпался на ковер. Горка чистюль закопошилась, захороводила, растеклась кольцом у его ног и вдруг, мгновенно сжавшись, превратилась в крохотного коричневого мохнатенького щенка. Щенок повалялся на спинке, тихо пискнул и, принюхиваясь, подбежал к улыбающемуся Гизу. Гиз взял его на руки и поцеловал в носик. Гладстон оглянулся на свой огрызок вместо хвоста и вздохнул.

– Разговаривать он не умеет, – предупредил он. – Мощности маловато. Но если что, запищит. – Щенок запищал. – Что? – строго спросил Гладстон и к чему-то прислушался. – Это кошки! К ним не лезь! Ты маленький. А они большие.

Гиз не выдержал и захохотал, потом наклонился и поставил щенка на пол.

– Ну, Хвостик, покажи, что умеешь.

Щенок оживленно забегал, обнюхивая мебель, ковер, цветы в горшках, стоящих на полу.

– Здесь все чисто, – сказал ему Гладстон. – Посмотри в шкафах.

– Кстати, зачем ты располосовал Валькирию?

– Генеральная уборка. Кажется, это так называется.

Гиз заволновался:

– Слушай, а этот «друг человека» ничего не сделает с кошками? – Он показал на щенка. – А то разрежет живот, а сшить не сможет. Знаешь, что потом будет от бабушки?

– Представляю… Не беспокойся, все будет нормально. Мне пора.

Гиз проводил пса до дверей.

– Тебя охрана не пропустит, – грустно сказал Гиз.

– Не скучай, – ответил Гладстон и, лизнув Гиза в щеку, исчез за дверью.

Оставшись один, Гиз побродил по пустому дому, наблюдая за Хвостиком, потом решил прибраться наконец в своей комнате. Окинув взглядом несколько столов, заваленных деталями и электронными устройствами, коробки и встроенные шкафы, доверху забитые накопленным за многие годы добром, доступ к которому остальным членам семьи и чистюлям был категорически запрещен, Гиз понял, что поставил перед собой трудную задачу. Примерно прикинув, сколько времени потребуется на полную систематизацию и инвентаризацию того, что в семье называлось «железяками Гиза», он лег на диван и предался философским размышлениям на тему, так ли дороги его сердцу все эти многочисленные предметы, чтобы посвятить им целый год жизни.

Из задумчивости его вывело сообщение по внутренней связи: прибыл модуль господина Регенгужа. Гиз знал, что отец сразу зайдет к нему обсудить последние новости. Гизу тоже было что сказать ему. Но вместо отца в комнату вошел высокий незнакомый мужчина. Одет он был в темно-синие брюки и пиджак, тоном светлее. Взгляд у него был весьма неприязненным.

– Где эта сволочная собака? – спросил он, доставая из-за пазухи короткоствольный пистолет и направляя его в грудь Гизу. – Ну? Что замер?

– Она отдыхает… – Гиз показал глазами на большую коробку рядом с собой.

– Переверни!

Гиз наклонился и с трудом перевернул коробку, из которой высыпалась шевелящаяся масса из чистюль.

– Выходи, если не хочешь, чтобы я тебя поджарил! – приказал мужчина.

Когда Гиз выскочил из комнаты, мужчина достал из кармана небольшой шарик, сдавил пальцами, швырнул его в комнату и побежал по коридору к выходу. Гиз бросился за ним. Через восемь секунд раздался сильный взрыв, весь дом затрясся, завыла сирена и включилась противопожарная система.

Мужчина побежал к модулю. Гиз прилип к окну, наблюдая за ним. Мужчина на ходу переговорил с кем-то по телефону, кивнул и сел в аппарат. Взлететь он не успел – модуль тоже взорвался…

Гиз, обомлев, смотрел, как облако огня и дыма поднимается к куполу поместья, как слетаются к нему красные модули аварийно-спасательной службы…

…Комната теперь представляла собой дыру в доме, выжженную взрывом и по колено залитую пеной.

– Ну вот, – вздохнул Гиз, встав на пороге. – А говорили, что я никогда не приведу свои железки в порядок. Сказал, приберусь – и прибрался…

7

– Все-таки я хочу кое-что понять, Зира, о вашей семье. Поэтому я пригласил вас к себе.

– Что ж, мне у вас вполне нравится, – улыбнулась Зира. – Довольно уютный номер, и чистюль не видно. Я слышала, вы боитесь тараканов, господин Икс?

Скальд засмеялся:

– Я не люблю тараканов.

– Ничего, ничего, не стесняйтесь. Я, например, до смерти боюсь мышей.

– А не побоялись господина Анахайма.

– О! Мыши страшнее…

– Какой будете пить сок? Гранатовый?

– Можно и гранатовый.

– С лепестками или?..

– Или.

– Как у нас с вами много общего, Зира!

– Благодарю.

Они засмеялись.

– Итак, – заговорила Зира когда сок был налит в бокалы. – О чем пойдет речь?

– О девочке. О позиции семьи. Об отношении к тому, что происходит. Мне нужно понять. Потому что я не понимаю.

– Вам кажется странным, что мы не бьемся головой о стену, не рвем на себе одежды, зная, что Лавиния находится в руках этого подонка… Если человек не умеет владеть своими чувствами, он всегда проиграет – вы же слышали, что сказал Гиз. Никогда еще истерия не помогала делу. Кроме того, переживания делают нас сильнее… И потом, мы ведь намерены действовать, а не стенать от горя. Да, мы боимся ее потерять, потому что любим и ценим, потому что это родная душа… Но для нас важнее другое. Если наша девочка все-таки погибнет, первым делом мы хотели бы знать, как она встретила свою смерть, а потом мы будем мстить…

– Мне кажется, Ронда чувствует себя просто ужасно…

– Да. Потому что у каждого есть предел возможностей. Но мы не разрешаем ей раскисать – и только поэтому она еще держится на ногах, работает и хотя бы на какие-то мгновения забывает о случившемся. Но если вы все равно не можете понять, я расскажу вам одну историю. Слушаете?

Ион не отозвался на ее звонок, но Зира упрямо сжала губы и повторила вызов. Снова молчание. Он считает, что прав. Легкий укол совести, который она почувствовала, позабавил ее. Если поддаваться эмоциям, никогда ничего не осуществишь. «Я лечу, Ион», – сказала она, глядя на экран, где желтые всполохи шторма разрезали на куски бугрящееся фиолетовое покрывало океана. Она представила себе свой маленький модуль, отважно преодолевающий разбушевавшееся пространство, и крошечный росток радости внутри нее, наливаясь силой, начал стремительно расти. Как давно она не была на Браззале!

«Я лечу, Ион», – окончательно отринув все сомнения, передала она по срочной связи. Сын тут же появился на экране, озабоченный, деловой и, как всегда, неотразимый. Светлые, как у отца, глаза, неширокие, но крепкие плечи, мягкий подбородок… Зира скучала по нему, всегда, постоянно.

– Куда ты летишь, мама? – настороженно спросил он, даже не поздоровавшись, что уже становилось традицией в их отношениях.

Зира не обиделась. До примирения осталось совсем немного.

– На Браззаль, – беззаботно сказала она, щуря глаза, чтобы приглушить лучистость взгляда.

Ион и так нервничает. И только она знает, что все получится. – Лавиния там?

– Как будто ты не знаешь…

– У тебя все в порядке? – дружелюбно спросила Зира. Ион угрюмо молчал. – Ладно. Чем она занимается?

– Чем… Читает!

– Читает?

Иона раздражал лукавый взгляд матери.

– Я вижу, тебя это забавляет? Я хочу, чтобы ты прекратила эти игры. Лавиния не подходит для осуществления твоих… твоих идей…

– Она то что надо.

– Я сделал ошибку, разрешив тебе вмешаться в жизнь Лавинии!

– Ты груб.

– Извини…

– Все будет хорошо, дорогой, – мягко сказала Зира.

– Я не могу согласиться, – возбужденно заговорил Ион, катая в пальцах карандаш. – Это слишком серьезное испытание для нее… Стоит ли…

– Стоит, – перебила Зира. – Моя внучка похожа на меня, как две капли воды.

Ион несколько мгновений молча смотрел в смуглое лицо матери, испещренное сеточкой морщин. Этой хрупкой женщине шестьдесят, но когда с ней разговариваешь, все время чувствуешь себя старше ее. Я тоже не такой, мама…

Словно прочитав его мысли, она улыбнулась. Она никогда не учила его быть смелым. Она просто терпеливо ждала, когда это произойдет, верила, что однажды он станет настолько похожим на нее, что совершит то, чего сейчас ожидала от Лавинии. Не дождавшись этого ни от него, ни от его сына, она переключилась на внучку, сразу разглядев, по ее словам, в новорожденном младенце огонь, дарованный природой и бушующий в ее собственных жилах. Теперь, отдав Лавинию во власть непонятного, Ион испытывал перед дочерью вину, а перед матерью робость.

– Для чего это нужно, мама? – выдавил он из себя. – Ведь у нас все есть!

Зира поморщилась:

– Зачем ты упрощаешь?

Вот такой она была всегда. Словно деньги не играют никакой роли. Почему он не может относиться к жизни с такой же легкостью?

– Не завидуй, дорогой. Жизнь – это преодоление. Ты тоже можешь измениться.

– Я не могу… Не могу просидеть четыре месяца в одиночестве на затерянном в океане острове!

– Жаль.

– Она маленькая, тихая девочка, такая домашняя… робкая…

– Робкая? А кто обрезал свои длинные, до пят, волосы? Кто нарушил этот запрет, обязательный для всех женщин семьи? Даже я не смогла бы, – восхищенно заметила Зира. – Она сказала, что они ей мешали.

– Ты затеяла это просто из-за того, что у нее никогда не было подруг. Из-за того, что она сторонится своих сверстников и однажды сказала, что боится их…

– А ты не боялся? Этих крикливых, наглых, беспардонных сопляков? Это повлияло на твою жизнь! Вспомни себя, каким ты был. Тебе семь лет. У тебя тихий голос, неуверенные движения, слабые кулачки. Ты предпочел бы целыми днями сидеть дома и читать книги, но мать говорит, что тебе необходим свежий воздух и общение. И они бьют тебя – потому что ты слишком хорошо воспитан и несмел, чтобы противостоять их натиску, их плевкам и обидным кличкам, которыми они награждают тебя каждый день.

– А ты никогда не защищала меня…

Зира хмыкнула.

– Я хотела помочь тебе. Но ты отказался поехать на Браззаль.

– Я ненавижу Браззаль!

– Я понимаю.

– Ты можешь назвать меня неудачником?

– Нет.

– У меня плохая семья?

– У тебя прекрасная семья.

– Я приумножил наше состояние?

– Конечно.

– Но ты все равно не уважаешь меня, будто я не вполне то, что тебе нужно!

– Я люблю тебя, сынок.

– Но это не одно и то же!

– Не одно…

Они помолчали. Странно, но после этого разговора Ион почувствовал, что мать стала ближе и понятнее. Она никогда не скрывала своих чувств. Наверное, поэтому он все-таки состоялся – как личность, как отец. Он всегда хотел ей нравиться.

– Я не знаю, что сказать, мама, – наконец проговорил он. – Если бы не мое доверие к тебе… и если бы не традиции семьи…

– Спасибо, Ион. Все будет хорошо, – сказала Зира и отключила связь.

Океан внизу еще больше почернел и колыхал своими темными боками. Модуль скользил между туч, под ударами ветра тоже слегка покачиваясь. До Браззаля оставалось несколько минут. Зира задремала, предавшись воспоминаниям.

– Этот остров принадлежит нам?

– Нет, он принадлежит Роа.

– Кто это?

– Ты узнаешь.

– Скажи сейчас!

– Что за строптивая девчонка… Тебе семь лет или два?

Воды вокруг крошечного острова, окруженного зарослями тростника, были густого сине-фиолетового оттенка, а на мелководье – цвета сочной зелени. Перед заходом солнца океан палево мерцал золотом, серебром, нежными розовыми и оранжевыми красками кораллов, тех самых, из которых были сложены рифы. Знойный ветер, прилетавший издалека, качал верхушки кокосовых пальм и кофейных деревьев, под которыми теснились низкорослые хижины туземцев. Прошло столько лет, но и сейчас она отчетливо видела, как женщины в белых юбках и кофтах ныряют на пятнадцатиметровую глубину и срезают с подводных скал раковины – жемчужницы. Они выныривают, цепляются за лодки, радостно улыбаются, приходя в себя после погружения, и в их мокрых угольно-черных волосах красиво смотрятся яркие украшения…

– Помни, это его остров, и акулы боятся хозяина. Если ты не позовешь Роа, акулы сожрут тебя, как только ты попробуешь всплыть. Роа будет для тебя спасением.

Самые ловкие и смелые ездили на акулах верхом или цеплялись за их хвосты; тот, кто выживал в этой смертельной забаве, числился в героях. По вечерам в вырытых в земле ямах запекали завернутую в широкие листья рыбу; гиены, гонимые голодом и привлеченные запахами, рыскали вокруг, оглашая остров жутким воем. Туземцы выносили из хижин плетеные из тростника стулья, усаживались в круг или плясали у огня под звуки бубнов и трещоток из акульих зубов.

– Если ты сразу не откроешь свою клетку, как только увидишь его, ты никогда ее не откроешь. Ты должна подчинить его себе и не подавать вида, что боишься, и тогда он будет следовать твоим приказам, как послушный ребенок. Но и он не должен бояться тебя, иначе страх сделает его агрессивным, и Роа унесет тебя туда, откуда ты уже не вернешься.