Текст книги "Королевская кровь-3 (СИ)"

Автор книги: Ирина Котова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

   Глава 1

   Иоаннесбург, 30 октября

   Королевский дворец

   Наутро после дня рождения королевы произошло сразу два совершенно невероятных события. Во-первых, не вышел на утреннюю зарядку капитан Байдек, и майор Васильев, подождав для приличия несколько минут, встал перед строем и зычно объявил невыспавшимся гвардейцам:

   – Построились!! Смирно! Сегодня проводить физподготовку буду я!

   – Разрешите обратиться, господин майор? – раздался неуверенный голос из строя.

   – Разрешаю, – рявкнул вояка, уже зная, о чем будет вопрос.

   – Вам известна дислокация капитана Байдека?

   – Рядовой Малочкин! – майор грозно встопорщил усы. – Личная жизнь начальства вне нашей компетенции!

   Гвардейцы понимающе заулыбались и немного расслабились.

   – Команды вольно не было! – заорал майор. – Построились для бега! Десять кругов для разогрева! А тебе, – добавил он ехидно, – Малочкин, как самому любознательному, двадцать!

   Майор бежал перед строем и ухмылялся в усы, пока его не видели подчиненные. Ему-то доложили о том, что произошло ночью у покоев королевы. А еще он думал о том, что как-то неприлично и не по уставу, что его начальник – капитан. И что, пока он старший по званию, надо сделать представление Ее Величеству на повышение для Байдека.

   Второй сюрприз ожидал сотрудников разведуправления, которые, придя на запланированное и внеурочное утреннее совещание к кабинету начальника, не обнаружили его на месте. И это было похлеще чудовища, выползшего из-под земли, потому что утренний и бодрый Тандаджи в кресле был чем-то незыблемым, как луна на небе.

   Прибывшего Стрелковского пропустили в кабинет, и он, заметив и огромную бутыль в корзине, и бокалы – такое ощущение, что кто-то нес их к раковине, и не донес, сунув на полку с подшитыми делами, и запах алкоголя, сделал совершенно верные выводы и позвонил начальству домой. Ядовитый женский голос ответил ему, что супруг изволит спать, и разбудить его невозможно, потому что вы его в вашем управлении совсем заездили, так что справляйтесь без него и дайте отдохнуть. В результате собрание провел Игорь Иванович, он же и взял на себя распределение дел и планирование.

   Пятую принцессу Алину Рудлог разбудил звонок телефона, и она, нащупывая на столике очки, спросонья пыталась сообразить, кому она понадобилась в такую рань. В комнате горел ночник, освещая ее аккуратную спальню, но за окнами еще было темно.

   Наконец она нацепила очки на нос, нашла трубку и нажала "ответить".

   – Малявочка, с тобой все в порядке? – пробасил в трубку Матвей.

   – Да вроде да, – с сомнением сказала она, и, не удержавшись, зевнула. Тело было тяжелым, да еще и закуталась в одеяло так, что неприятно взмок затылок. – А что случилось?

   – Да так, – буркнул он с неловкостью, – показалось. Извини, что разбудил. Досыпай, принцесса.

   – Матвей, погоди, – торопливо остановила его Алина. – Ты сегодня к Димке пойдешь?

   Она размоталась наконец из тяжелого одеяла, глянула на часы – семь утра. Вчера читала допоздна, да так с книгой в руках и задремала. И снилась какая-то муть. И, кстати, любопытно, зачем ночью заглядывала горничная? Просто открыла дверь, увидела читающую принцессу, извинилась шепотом, и закрыла.

   – Ага, – откликнулся он почему-то радостно. – Ты со мной хочешь?

   – Хочу, – призналась она. – Давай часов в 10, сможешь? Встретимся на крыльце лазарета.

   – Конечно смогу, – бодро заявил семикурсник. – А ты давай спи. Я-то у мамки рано встаю.

   – Я и так сплю, – пробормотала она, снимая очки и выключая ночник, и Матвей, поддразнив ее "сразу видно, не деревенская ты", отключился.

   К завтраку вместе с Алинкой вышли только Каролина и отец, остальные, видимо, отсыпались после бала. Хотя, если для сестер это было нормально, то отсутствие Мариана вызывало удивление.

   Удивляться пришлось недолго – Святослав Федорович рассказал дочерям о вчерашнем происшествии. Ему доложил личный помощник, и отец уже успел пообщаться с охраной. Он хмурился, с тревогой глядел на девочек, и говорил по-мужски без прикрас, как передали. Может, хоть это заставит их быть осторожными и задумываться о последствиях своих поступков.

   Каролина слушала, открыв рот, и, не накрашенная, с аккуратными хвостиками, выглядела совсем так, как когда была малышкой и сестры рассказывали какую-нибудь страшную сказку. И, похоже, воспринимала именно как сказку. Хотя подростки в этом возрасте вообще не умеют бояться смерти. У них другие глобальные проблемы.

   А вот Алина теперь очень-очень жалела, что не пошла на бал. Да, было бы страшно, и ее попыткам сохранить инкогнито пришел бы конец, зато она имела бы уникальную возможность посмотреть на представителя фауны другого мира. Хотя...может, еще не все успели убрать, и остался кусочек брони? Или кости, если у него были кости? Или на камерах слежения что-то осталось? Ужасно хочется посмотреть! Надо спросить у Тандаджи, установлены ли в зале камеры.

   После завтрака Святослав то ли в продолжение воспитательной работы, то ли не устояв перед напором младших дочерей, отвел их в бальный зал. Увы, он был уже убран. Но разрушения были колоссальными, и девочки застыли, ежась от гуляющего по помещению ветра и пытаясь оценить – что же это должно было быть за существо, чтобы нанести такой урон залу, размером не уступающему листолетному ангару. Разбитые витражи, которые спешно закрывали пластиком, вмятины на стенах, огромный провал посреди помещения, к которому охрана строго запретила подходить. Большая, в два человеческих роста, многоярусная люстра, украшавшая зал несколько поколений Рудлог, неаккуратной грудой бронзы и хрусталя лежала у провала, похожая на осыпавшуюся блестящую елку. Люстра пережила переворот и пожар, но дождалась своего монстра.

   Паркет весь был в каких-то неровных грязных пятнах, будто на него плескали слабой кислотой, пятна были и на стенах – видно было, что старались оттереть так, что дотерли до кирпичной кладки.

   – Папа, мне страшно, – прошептала проникшаяся Каролина, и Святослав обнял ее. Алина прижалась с другой стороны, под культю. И подумала, что обязательно попросит у Тандаджи посмотреть записи.

   Ректор МагУниверситета Алекс Свидерский отжимался на полу палаты – стараясь не дышать громко, чтобы не разбудить свернувшуюся клубочком на соседней койке Викторию. Сдерживать стоны и сипы было трудно. Пусть мышцы обновлялись, как и все тело, но старческое иссушение и отсутствие нагрузки сделало их вялыми, и теперь он был тощим, как подросток. Тем не менее восстановление физическое шло быстрее, чем наполнение резерва, а Максов регенератор и вовсе сотворил чудо. Мышцы нарастут, надо только не жалеть себя.

   И он не жалел, несмотря на то, что еще вчера валялся истощенным и ослабленным донельзя.

   Вика зашла к нему поздно ночью вместе с Мартином, и, пока друг колол ему стимулятор и регенератор, пока мужчины разговаривали о случившемся на балу, задремала на соседней кушетке. Она была какая-то растерянная, молчаливая, будто никак не могла поверить в то, что видела своими глазами. И Март был не похож на себя: не глумился, как обычно, а укрыл ее тонким больничным одеялом, снял с волос заколку, сказал, что еще заглянет к Максу и ушел.

   Свидерский все-таки не выдержал – рухнул на холодный пол со стоном, весь взмокший, с дрожащими от напряжения руками, но тут же собрался, поднялся, несмотря на шум в ушах, и побрел в душ. На себя он успел наглядеться с утра, да и не на что было смотреть. Болезненно исхудавший молодой мужчина с тонкими руками и ногами, впавшими щеками, и все еще седыми волосами. Седина не восстанавливалась, так как в волосах живы только луковицы, так что нужно будет сбрить, чтобы не ходить двуцветным.

   Да. Старость его не порадовала.

   Вика спала и когда зашла медсестра с завтраком – он шепотом попросил удвоить, а лучше утроить себе порцию и принести еще одну для подруги, и когда на обход пришли врач и виталист, оказавшиеся понятливыми и произведшие осмотр тихо, и когда уже после осмотра у него брали кровь. Врач на его вопрос о выписке покачал головой и сказал, что посмотрит на результаты анализов. Вот он и терпел, отворачиваясь, чтобы не видеть иглу в вене.

   Алекс, принимавший участие во многих боевых операциях, не переносил вида собственной крови. До дурноты. У каждого свой способ преодоления себя. Он преодолевал, учась не падать в обмороки от царапин и порезов.

   Вика спала. И он, стараясь не смотреть на сгиб локтя, пошел в соседнюю палату, к Максу.

   Максимилиан Тротт кривился, слушая уговоры добродушной медсестры поесть, и мечтал, чтобы назойливая женщина испарилась куда-нибудь. Голова болела страшно, но, во всяком случае, он уже не выпадал в темноту от любого движения или попытки сосредоточиться, и можно было спокойно все обдумать. А вот звуки по-прежнему раздражали, и свет все так же резал глаза, заставляя боль пульсировать в висках и глазницах.

   Расстроенная несговорчивым пациентом медсестра выскочила за дверь – жаловаться врачу, а в распахнутую дверь вошел бледный и тощий Алекс, посмотрел на друга, улыбнулся.

   – Ты даже на смертном одре будешь заставлять женщин от тебя шарахаться?

   – И я рад тебя видеть, – пробурчал Макс, неловко, чтобы не потревожить разламывающуюся голову, приподнимаясь на койке. – Не рано ли ты решил двигаться, Данилыч?

   – Раньше начну – раньше восстановлюсь, – объяснил ректор, присаживаясь рядом с Троттом и без зазрения совести утаскивая с подноса сладкую булочку. – Только есть хочется постоянно.

   – Ешь, – Макс поморщился. – Я на глюкозе, да и организм не воспримет. И, да, говори тише, Данилыч.

   – Хреново, да? – сочувственным шепотом спросил Свидерский, протягивая руку за второй булочкой.

   – Хреново, – признался Тротт. – И не ускорить никак, иначе до эпилепсии доускоряюсь. Март тебе рассказал про тха-охонга?

   Алекс кивнул.

   – Ты знаешь про этих тварей?

   – В Бермонте коллега показывал панцирь, – хмуро сказал Макс, – напоминает по описанию смесь гигантского муравья со слизняком. По их словам, всего несколько таких прорывов было. А тут в защищенный королевский дворец, туда, где нет никакой сейсмоактивности. Ни один манок не дал бы ему сил пробить стихийные щиты. Ты же понимаешь, что это значит?

   – Понимаю, – спокойно произнес Алекс, уже уничтоживший ползавтрака, и глядящий на остатки с голодным блеском в глазах. – Но сейчас мы с тобой полудохлые, восстановишься – потом поговорим.

   Он снова глянул на поднос и стянул желтоватый, вкусно пахнущий кусок мягкого солоноватого сыра, виновато посмотрел на инляндца.

   – Да ешь уже, – Макс махнул рукой и тут же поморщился, – порадуй медперсонал за меня.

   Некоторое время в палате стояло молчание – Алекс уничтожал завтрак, Тротт пытался справиться с головной болью и кривился от бликов света на плиточных стенах палаты. Еще и ветер разгулялся за окном, и окно ритмично поскрипывало, доводя его до белого каления.

   – Малыш, – вдруг серьезно спросил его друг, – скажи мне. Когда ты с Темным ментальными ударами обменивался...он должен был раскрыться. Ты его не смог прочитать?

   – Нет. Не смог, – ответил Тротт сухо, и пауза перед ответом была заметна лишь ему.

   В дверь постучались, она распахнулась с выносящим мозги скрипом, и огромный Ситников, возникший на пороге, гулко проревел:

  – Извините, профессор Тротт, можно к вам?

  – Ситников, не орите, – огрызнулся лорд Максимилиан. Сощурился – из-за спины семикурсника выглядывала Богуславская, оказавшаяся принцессой Рудлог. Увидела его, покраснела, и спряталась обратно.

  – Извините, – гулким шепотом попытался оправдаться Матвей. – Мы на минуточку. Узнать, все ли у вас в порядке, профессор. Извините, Александр Данилович, здравствуйте. Ух ты, вы здорово выглядите. Димка тоже очнулся, только к нему пока не пускают...

  – Здравствуйте, – ухмыльнулся Свидерский, поглядывающий то на мрачнеющего Тротта, то на очень внимательного студента.

  – Я не в порядке, Ситников, – язвительно сообщил лорд Тротт, – но это не ваша забота. Прекратите ко мне бегать с Богуславской, как заботливые бабушки. Увидимся на занятиях, если решите заниматься дальше.

   Матвей сдвинул плечи, набычился. Обиделся.

   – Он болеет, – быстро и тихо зашептала ему сзади первокурсница, гладя его по руке, – поэтому такой злой. Не расстраивайся.

   Тротт почувствовал глухое раздражение, а уж голова заныла так, будто кто-то со всей силы врезал ему по затылку.

   – Богуславская, ваш анализ восхищает. Вы точно тот университет выбрали?

   – Я Р-рудлог, – сказала Алина резко, выступая из-за спины угрюмого Ситникова.

   – Вы думаете, это сделает меня добрее? – усмехнулся Тротт.

   – Макс! – сурово рыкнул Свидерский, перевел взгляд на раскрасневшуюся девушку. – Ваше Высочество, простите нашу неучтивость. Лорд Тротт тоже очень сожалеет о своей резкости.

   Алина покраснела еще сильнее, хотя, кажется, уже некуда было, стояла с совершенно несчастным видом. Матвей бросил на своего преподавателя тяжелый взгляд и потянул ее из палаты.

   – Да-да, – холодно сказал Тротт им вслед, – приношу свои извинения, Ваше Высочество.

   Она услышала, но не обернулась, только расправила плечи и презрительно фыркнула. Совсем по-детски.

   Алекс подождал, пока закроется дверь, постучал пальцами по опустевшему подносу. Макс лежал с закрытыми глазами, кривился и молчал.

   – Макс, не забывайся, – предупредил его Алекс. – Эта девочка пятый человек в Рудлоге и представительница одной из самых могущественных семей в мире.

   – Хватит нудить, Данилыч, – инляндец открыл мутные от боли глаза, – сам все знаю. Если она Рудлог, что с ее аурой?

   Ректор пожал плечами.

   – Самому бы хотелось понять.

   – Алекс, ты иди, – попросил вдруг природник глухо. – К себе.

   Свидерский покачал головой, встал.

   – Я попрошу для тебя обезболивающего.

   – Бесполезно, – Макс бледнел на глазах. – Иди, не стой над душой. И еще, Данилыч..., – он вздохнул, сжал зубы, – организуй Поляне регенератор, у Марта должны были остаться.

   Уже закрывая дверь, Алекс услышал из палаты друга болезненный, сдавленный выдох и стон.

   Служба королевского протокола была в панике. Накануне бала предполагалось, что высочайшие гости переночуют в подготовленных покоях, с утра примут участие в прощальном завтраке и разъедутся по домам. Но проклятое чудовище сорвало все планы, и теперь в срочном порядке нужно было организовывать завтраки, планировать совместный обед, украшать для обеда залы – отдельно для членов королевских семей и отдельно для их свит, думать, чем развлекать и отвлекать аристократов, проснувшихся раньше своих сюзеренов и молиться, чтобы этим изменения в протоколах закончились.

   Однако молитвы услышаны не были, и около полудня выспавшиеся Величества решили посетить раненых в лазарете. Шаг был, безусловно, достойный и политически оправданный, но замученные врачи уже даже не находили сил кланяться и приветствовать венценосных посетителей. Впрочем, к этому все отнеслись с снисхождением.

   Не остались без дозы сладкого и придворные сплетники. Все отметили, что принц-консорт, как обычно, держится рядом с Ее Величеством, и что улыбается она ему так же мягко и спокойно. Значит, гроза миновала, пусть даже разлад в правящей семье и всколыхнул надежды у отдельных интриганов – ведь если барон впадет в немилость, то возможность получить влияние на королеву становится вполне реальной. Но Байдек по-прежнему возвышался рядом с супругой, как скала, и дураков, не понявших сигнал, не оказалось. Так что оставалось утешаться оставшимися от невостребованного ужина десертами и шепотом обсуждать вчерашнего монстра и произошедший скандал. И трудно было сказать, что взволновало придворных больше. Но пирожные и кексы, пусть чуть подсохшие, уничтожались со страшной скоростью, наглядно демонстрируя действенность сладкого для снятия стресса.

   А вот Майло Тандаджи, разлепивший глаза как раз к полудню, сидел на кровати, замотанный в полотенце, и со стоическим видом пил добытый где-то непривычно тихой супругой пенный кумыс. Окна были предусмотрительно занавешены темно-зелеными шторами, и в спальне был полумрак, не так бросалась в глаза раздражавшая хозяина дома яркая обстановка. Таби была с юга Тидусса, а там любили пестроту и разноцветье, в отличие от почти монашеской скромности пригорных районов, где родился Майло. Но за дом всегда отвечала женщина, а он не хотел ее обижать.

   Напиток был кисловато-сладкий, и считался в Тидуссе лучшим средством от похмелья. Но голова все равно была тяжелой и гулкой, несмотря ни на принятую таблетку, ни на холодный до ломоты в зубах душ после пробуждения. И как это Кембритч ухитряется постоянно напиваться и оставаться при этом в рабочем состоянии?

   Скромно опустившая глаза жена принесла прямо в спальню его любимые оладьи, как бы ненароком погладила его по бедру, и выскользнула из комнаты, матушка вообще не появлялась, и было бы полноценное семейное счастье, если бы не пропущенное совещание. Хотя Стрелковский все-таки дозвонился и отчитался по итогам и текущей работе, ощущение было странным.

   Тандаджи, несмотря на протестующий желудок, все-таки протянул руку за оладьей, и, незаметно для себя, проглотил почти полмиски. Сразу стало хорошо и бодро.

   На огромной кухне, совмещенной со столовой, шуршала посудой жена, и он вышел, сел на хозяйское место во главе стола, поймал ее взгляд – настороженный, даже опасливый.

   – Таби, сделай мне кофе, – сказал он, – побольше и покрепче.

   Она обрадовалась, достала зерна, ручную кофемолку – ну очень отличается вкус у вручную перемолотых зерен и готового молотого кофе. Ополоснула большую джезву кипятком, поставила в духовку просыхать. Это был целый ритуал, и Майло почти впадал в транс, наблюдая за процессом.

   Первый раз она приготовила ему кофе наутро после брачной ночи. Кофе он тогда так и не допил – потащил смущающуюся новобрачную в спальню, но вкус ее кожи, смешанный с горьковато-жестким, чуть дымным кофейным послевкусием, остался в памяти на всю жизнь.

   Сейчас она оставалась такой же стройной и гибкой, и совсем без седины, ухаживала за собой, и кожа была мягкой, и грудь высокой...и наряды она любила такие же, цветные, длинные, тидусские. И так же плела черную косу, только теперь она была гораздо длиннее – ниже ягодиц.

   Поскрипывала кофемолка, пахло кофе и кардамоном, вскипала вода в джезве, в которую клалось ровно две чайные ложки гречишного меда, а транс куда-то испарялся, оставляя вместо себя вполне приземленные мужские желания.

   – Таби, иди в спальню, – сказал он сурово, и сам, не дожидаясь растерявшейся супруги, встал и пошел в их комнату. Растянулся на кровати, чувствуя спиной прохладный хлопок, прикрыл глаза.

   – Ты будешь меня наказывать? – робко спросила жена от двери.

   – Великие Духи, Таби, ты о чем? – раздраженно спросил он. – Подойди ко мне. Разве я тебя когда-нибудь бил?

   – Но я ведь плохая жена, – сказала она грустно, подходя к кровати.

   – Хорошая, – возразил он, сощурившись и наблюдая за ней.

   – Старая, – пожаловалась она.

   – Талия как у девочки, – и Майло обхватил супругу за эту самую талию, потянул на себя.

   – Хотела уйти от тебя...

   – Женщина, – произнес он строго и глухо, разматывая жену из ее цветных тряпок, – ты так хорошо молчала все утро. Ну вот, а я уже и забыл с этой работой, какая ты красивая.

   С кухни послышалось шипение.

   – Кофе, – дернулась она.

   – Отставить, – рявкнул тидусс, торопливо сдирая последние тряпки.

   – Кухня сгорит, Мали...

   Он уже целовал ее оливковые руки, распускал косу – обнаженная, сидящая сверху, укрытая черными волосами, она была восхитительна.

   – Куплю новую, – отрезал он, обхватывая ее за бедра, поднимаясь и касаясь губами ее груди и чувствуя, как тренированное ежедневными занятиями тело отзывается, как в юности. – Замолчи наконец, женщина. Разрешаю открывать рот только чтобы назвать мое имя.

   – Какой ты строгий, Мали...оооох...

   На кухню, где плевалась пеной джезва и сильно пахло паленым кофе и специями, прокралась матушка, нахмурилась, покачала головой, выключила огонь. Затем с недоумением прислушалась к звукам из спальни сына и улыбнулась, став похожей на сморщенное радостное яблоко.

   – Ну хоть сейчас все сделала правильно, – проворчала она и тихо ушла на свою половину.

   Звонок от командира одной из групп раздался через два часа после попытки приготовить кофе. Лукаво поблескивающая глазами супруга, снова замотавшаяся в свое сари, готовила обед, а сытый во всех смыслах Тандаджи чувствовал себя почти героем. Во всяком случае, настроение было самое благодушное.

   – Тандаджи, слушаю, – ласково ответил он, и звонивший поперхнулся словами. Но тут же исправился.

   – Господин подполковник, это Рыжов. Мы сейчас в Теранови, это городок на юге Милокардер, заехали за припасами...

   – Ближе к делу, – возвращаясь в привычное состояние собранности, оборвал его Тандаджи.

   – Сюда прилетел дракон. Бред, начальник, но у него свадьба с местной девушкой. Жители запретили к нему подходить, тут целый город на площади, а глава поселения пригрозил, что если сорвем свадьбу, то их народ выйдет из юрисдикции Рудлога. И, по словам главы, дракон передал письмо от Ее Высочества Ангелины для сестры. Обещают отправить во дворец, когда он улетит.

   – Понял, – отчеканил Тандаджи. – Молодец, Василий. Не вмешивайтесь, но наблюдайте внимательно, постарайтесь сделать снимки и записи. И проследить, когда улетит. Срочно подключайте другие группы.

   – Он еще дважды возвращаться будет, – сообщил сыскарь, – у них такие обычаи. Просил, чтобы передали ответ, и он отнесет принцессе.

   – Сначала проверим письмо на предмет ядов и магических ловушек, – Майло хватило вчерашнего монстра. – Позвони мне, когда они отправят письмо, я распоряжусь перехватить у дворцового почтового телепорта.

   – Будет сделано, командир.

   Марина

   Я с кислым видом посмотрела на себя в зеркало. Мало того, что проспала все на свете, так еще и опухшая, помятая, и тело вялое, как поникшая переваренная спаржа. И, похоже, бдение с сигаретами у открытого окна не прошло мимо – горло саднило, в груди хрипело, нос был забит, да и глаза блестели как-то лихорадочно, так что, похоже, поднималась температура.

   Часы, как свидетельство моей праздности, укоризненно показывали половину третьего дня. Неудивительно, конечно, я заснула после шести, но первый раз такое было, чтобы меня не смог поднять ни будильник, ни горничная. Я просыпалась поутру дважды – по поводу первого раза смутно вспомнила, как ворочался рядом Мартин – у него непрерывно звонил телефон, затем ответил, и тон его из раздраженного постепенно становился почтительным.

   – Девочка моя, – он чмокнул меня в макушку, но я только плотнее запахнулась в одеяло, – меня срочно жаждет видеть Его Величество Гюнтер, и я, как верноподданный, обязан поменять твою теплую постель на созерцание монаршего лица.

   – Угу, – простонала я и снова провалилась в сон.

   Второй раз меня пыталась поднять горничная. Я даже выпила чай – она накрыла поздний завтрак. Но поесть не смогла – расчихалась, затребовала салфеток и капли в нос и свалилась на кровать, уплывая в сон. Мария, кажется, говорила, что я обязана присутствовать на посещении раненых и прощальном обеде, но под конец махнула рукой, спросила разрешения сказать о моем недомогании и ушла.

   Раненый меня интересовал только один, но идти с вирусом в крови в лазарет – это надо быть совсем безмозглой. Хотя...можно ведь надеть маску и не заходить в палату, просто убедиться, что он жив.

   "Да что с ним сделается, если его Луциус держит"

   Накрывающая обед в гостиной Мария сообщила, что семья и гости уже отобедали, и монархов проводили со всеми почестями. Так что наш большой бедлам снова возвращался в состояние маленького и привычного фамильного бедламчика.

   – Мария, – попросила я, – после обеда вызови ко мне виталиста, и найди медицинскую маску.

   Моя горничная – замечательная женщина. Кажется, даже если б я попросила ее достать мне зуб глубоководной рыбы, или личный гонг Его Священства, она бы отреагировала на это таким же каменным лицом и коротким кивком. Мне уже некоторое время казалось, что она подозревает о периодическом пребывании в моей спальне лохматого блакорийца. Во всяком случае, на его шевелюру в прошлый чинный визит, когда мы попивали чай в гостиной, она покосилась с выражением ученика, решившего сложную задачку.

   Вяло перекусив супом, я выслушала виталиста – он попытался выжечь вирус, но только ускорил течение болезни – видимо, зараза вцепилась крепко и проще было переболеть, чем тратить на исцеление большой резерв. Лейб-виталист вызвал врача, и они вдвоем развели вокруг раздражающую суету, закончившуюся выпиской лекарств, которые я и сама знала, и строгим пожеланием не перенапрягаться, лежать в постели и честно отболеть несколько дней.

   Я с чистой совестью пообещала, что так и поступлю, выпила жаропонижающее – температура была уже ощутима, а уж нос мой не пробивали никакие капли, нацепила маску и, чувствуя противную ломоту в костях и стараясь не чихать, поползла в лазарет.

   По пути заглянула в бальный зал, впечатлилась. Интересно, хоть один большой праздник у нас пройдет без происшествий? Что у нас там следующее – день рождения Полли? Даже не знаю, что должно случиться, чтобы перебить явление гигантского муравья или массовую драку на коронацию Василины, которой предшествовало умыкание Ани.

   Я брела по дорожке черного облетевшего парка, кутаясь от порывов ветра в куртку и обвязав шею огромным шарфом, и мне было одновременно холодно и жарко, сильно лихорадило – лоб был весь мокрый. За мной медленно, подстраиваясь под мой неуверенный шаг, шли охранники. Кажется, идея с посещением Кембритча была глупостью. Но возвращаться обратно не было смысла – я уже прошла больше половины пути.

   "И все равно ты хочешь его увидеть"

   Увидеть не получилось. Я несколько секунд пялилась в стекло операционной, пока не сообразила, что он должен быть в реанимации. Пошагала туда, чувствуя, как свербит в переносице и между бровями, и опасаясь – а вдруг он будет в сознании? И увидит, что я пришла? И решит...да что решит-то, черт возьми? Я просто хочу убедиться, что с ним все в порядке, так что прекрати панику, Марина!

   А вдруг решит, что я простила?

   "Но ведь ты и на самом деле простила"

   Но не забыла, что его нужно опасаться. Тем более, что он все еще помолвлен с Ангелиной. И спал с Катькой, чтобы выведать информацию о нас. И у меня есть Мартин. И...

   "И еще тебе страшно".

   – Добрый день, Ваше Высочество.

   – Добрый день. Подскажите, пожалуйста, – голос у меня был замечательно гнусавый, будто я бормотала в бутылку, и дежурная медсестра взглянула на меня с впечатляющей смесью профессионального недовольства и почтительности, – в какую палату перевели после операции лорда Кембритч?

   – В восемнадцатую реанимационную, – угрюмо и устало ответила медсестра, – но теперь его там нет.

   Ладони мгновенно стали влажными, и я с ужасом поняла, что открываю рот и не могу вздохнуть – словно нахожусь глубоко под водой, и грудь сдавливает удушающей тяжестью, вспарывает изнутри острой, невыносимой болью.

   – ...Инляндию. Хотя врачи были против! – сурово добавила пожилая медработница.

   – Повторите, пожалуйста, – через боль сипло попросила я, ухватившись за стойку.

   – Пациента транспортировали в Инляндию, по распоряжению Ее Величества, – недовольно повторила медсестра. – Ваше Высочество, – она поколебалась, – если позволите, вас посмотрит врач? Вас лихорадит.

   – Благодарю, – просипела я, – меня уже осматривали. Извините за нарушение распорядка.

   – Всегда рады помочь, – сдержанно улыбнулась моя собеседница.

   Я дошла обратно до своих покоев и рухнула в кровать. Наглоталась микстур так, что во рту стало кисло и вязко, задремала. Вирус буйствовал, поднимая температуру, тело ломало, и думать ни о чем не получалось. Ко мне то и дело кто-то заглядывал, но общение получалось урывками, мозг отказывался соображать, а эмоции сменились болезненным равнодушием.

   Очнулась оттого, что мне полегчало – присмотрелась – рядом сидел Март и держал надо мной руки.

   – Я тебя заражу, – сказала я жалобно. С ним можно было себя пожалеть.

   – Тшш, – прошептал он, – я тут контрабандой. В гостиной твоя горничная, так что, если что, полезу под кровать.

   Я слабо улыбнулась, шмыгнула носом.

   – А вообще у меня абсолютный иммунитет, – добавил он и подмигнул, – так что я могу, ничего не опасаясь, воспользоваться твоим безвольным телом.

   – Я измажу тебя соплями, – пообещала я язвительно. Он тихо засмеялся, поглядывая на дверь.

   – Всегда знал, что ты отличаешься от других женщин. Чем меня только не мазали, девочка моя красноносая, но ты и тут соригинальничаешь.

   Я достала руку из-под одеяла, потрогала свой распухший нос. Дышать после манипуляций Мартина стало куда легче, да и горло перестало так саднить.

   – Я так же жалко выгляжу, как ощущаю себя?

   – Куда хуже, – успокоил меня фон Съедентент. – Как обкурившаяся улитка. Расскажи-ка мне, где ты ухитрилась подцепить простуду? Вчера ночью ты была вполне даже живенькой, в отличие от меня.

   – Перекурила в открытое окно, – призналась я. – Переживала.

   – Даже не буду льстить себе предположением, что переживала ты за меня, – пробормотал он с ехидством, и мне стало стыдно. – В следующий раз буду знать, что надо сразу тебя усыплять или по крайней мере брать в охапку и не пускать из кровати. Ты знаешь, что твоего Кембритча увезли в Инляндию? Луциус настоял, там при центральном храме Белого Целителя лучшие виталисты на континенте.

   – Знаю, – пробурчала я, даже не возмущаясь на "моего Кембритча". – А ты-то откуда в курсе?

   – Его Величество Гюнтер отличается повышенной болтливостью и широтой души, – вздохнул Мартин. – Собственно, я за этим к тебе и заглянул, а тут ты с красным носом. Пришлось лечить, кто еще будет не давать мне высыпаться?

   – Спасибо, – прогнусавила я.

   – Увы, не за что, потому что валяться тебе еще минимум три дня.

   Я вздохнула. Придется звонить завтра на работу, предупреждать, что не выйду. Хотя я и так думала просить Эльсена, чтобы он заменил меня кем-нибудь на две недели. Переживала, мучилась – как сказать, ведь работала всего неделю, но все равно решила просить. Ведь теперь, когда я чувствую старшенькую, я могу привести к ней поисковую группу.

   – Гюнтер предложил мне должность придворного мага, – вдруг произнес Мартин и потрепал ладонью волосы. – Разливался соловьем, что впечатлился моей работой против тха-охонга. Муравья этого, – дополнил он, увидев мое непонимающее лицо. – Ему надо защиту дворца проверить, придворных. Предложил титул ландграфа за год работы, земли, привилегии – все, что захочу. Сказал, что должность ректора магакадемии останется за мной, а работать могут замы.