Текст книги "Вернуть Эву (СИ)"
Автор книги: Ирина Валерина
Соавторы: Георгий Трегуб
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
4
– А тебе какая выгода мне помогать?
Мы шли через парк, и Жонглёр подбрасывал свои дурацкие шары, не торопясь с ответом. На самом деле, вопросов у меня было много, но собраться с мыслями не получалось. Кто он и где я, к примеру. Да, для начала хотелось понять хотя бы это…
Чтобы расшевелить его, я уже собрался пошутить, что этот мир похож на декорации «Цирка дю Солей», который уехал, а клоуны почему-то остались, но тут за моей спиной раздался свистящий звук, как будто чайник вскипел. Мы резко обернулись. По земле в нашу сторону полз тонкий, как китайский шёлк, туман. Жонглёр чертыхнулся и посмотрел на меня с сожалением.
– Рановато, – он, словно утешая, положил мне руку на плечо. – Странно, что так быстро, но у каждого свой путь… Главное, не беги и не сопротивляйся, иначе будет очень больно и страшно.
Не беги? Да куда он меня заманил?
Ноги сами оттолкнулись от земли, но туман, до этого плавно растекавшийся волной, скрутился в тугую и плотную материю и, как змея, прыгнул за мной.
Нет, я не успел сделать ни шага. И эта неведомая тварь не опрокинула меня на землю. Я просто стоял не шевелясь, точно сам воздух этого места спеленал меня по рукам и ногам, а сгусток то ли из дыма, то ли белёсой плазмы замер в сантиметрах от моего лица. Он едва заметно покачивался, медленно, как кобра, заворожённая дудкой факира. Странно живой, безнадёжно чуждый… Самое омерзительное было, что эта тварь принюхивалась. А потом – растворилась. А я остался стоять, и Жонглёр по-прежнему сжимал моё плечо.
Нет, зубные врачи всё-таки врут. Не надо чистить зубы после каждого приёма пищи. Никогда не знаешь, какую тварь отпугнет твоё несвежее дыхание.
Жонглёр снова пробормотал «странно», а я, пытаясь подавить озноб, сквозь стиснутые зубы пробормотал, что если услышу это слово ещё раз, буду бить. И даже по голове.
– Он ошибся, – быстро пояснил мой спутник. – Не за тобой, выходит, шёл. Ничего не понимаю… Он же никогда не ошибается…
Зато я всё понимаю, ага…
– Да кто вообще этот «он»?
Жонглёр пожал плечами. Здесь ни для чего не было чётких определений, да и какой в них смысл, если иллюзии легко меняют форму? Он сам тоже был чьей-то иллюзией, но научился жить по правилам, а правила диктовали: подбрасывай шары и ловко их лови.
Он кинул шар мне, и я его поймал.
– Такая фишка, – он сделал вид, что хочет кинуть мне и второй шар, но я показал ему средний палец. – Тебе тут не место.
– Это я сам решу…
– Ты не можешь найти, что ищешь, потому что чужероден. Мир тебя выживет. Видел я такое. – Шар взлетел высоко, заискрил, но, как цирковой зверёк, притих, вернувшись в руку Жонглёра. – Дурак ты. Уходи, пока время на твоей стороне.
Не тратя время на пустое препирательство, я просто повернулся и пошёл – по холму вверх, в сторону Города.
Если бы этот клоун отстал, цены бы ему не было. Но нет, увязался, завёл свою шарманку, что мне не место здесь, и я должен уйти в свой мир, а я, окончательно одурев от абсурда происходящего, принялся втолковывать ему, что готов заплатить за помощь в поисках Эвы. Сколько он попросит. Деньги не проблема. А он смотрел на меня, как на идиота, и я сам чувствовал себя идиотом: какой смысл предлагать деньги здесь, где в цене рваные коричневые бумажки? Тогда, увязая в словах и теряя их смыслы, я стал говорить, что сделаю всё, что он потребует. Я просил его хотя бы сказать, есть ли тут кто-нибудь, кто может помочь – но в ответ слышал лишь бесконечное «тебе пора уходить». Чувствуя, что тону в этом странном разговоре, точно в липком ночном кошмаре, я всё равно не мог остановиться. Мы всё время повторяли одни и те же фразы – механически, без эмоций, когда наконец достигли ворот парка.
Первые капли дождя упали на тротуар. Я стоял на вершине холма, и передо мной простирался тёмный город. В одном из дальних кварталов полыхал большой пожар, клубы чёрного дыма смешивались с облаками. Жонглёр ткнул пальцем вниз и хмуро пробормотал, что ветер скоро поднимется, и весь город превратится в пепел.
Допустим, Будочник сказал правду, и Эва шла тем же путём, что и я. Тогда единственная безопасная дорога для неё – не спускаться в Город, а напротив, уходить от огня на ту сторону холма.
Значит, я на верном пути.
Но «допустим» в моём положении – очень страшное слово. Здесь нет никого, кому я мог бы верить.
Я огляделся. По другую сторону холма не было ни деревьев, ни кустов, только серые пятиэтажные здания, перемежаемые редкими одноэтажными домишками, торчали вдоль длинной улицы – вразброс и невпопад, точно гнилые зубы во рту старика. Все дома выглядели безжизненными и заброшенными. Несмотря на наступающие сумерки, ни в одном из окон не тлел хотя бы огонёк свечи. Над этим миром царила душная тишина: ни шума машин, ни птичьего вскрика, ни лая собак.
Проникшись атмосферой упадка, замолчал даже Жонглёр.
В безмолвии мы дошли до конца улицы, и там он остановился.
– Дальше не могу, – отводя глаза, проговорил он, – у каждого из нас есть своё место в мире. Мне пора возвращаться. И тебе нужно уходить отсюда, послушай ты меня наконец-то.
Я пожал плечами: иди, кто тебя держит. Что делать мне, я и сам разберусь.
Он, с досадой махнув рукой, пошёл обратно, но сделав несколько шагов, остановился в раздумье, словно хотел ещё что-то мне сказать.
Не заморачиваясь риторическими вопросами, я подошёл к одноэтажному дому и постучал. Никто не ответил. Тогда я открыл дверь – и тут же резко её захлопнул. Внутри дома тихо дышала тьма, плотная, наливающаяся маслянистыми клубами.
Вот же дрянь! Искать в других домах живые души мне уже не хотелось.
Не обращая внимания на стоящего неподалеку Жонглёра, я принялся звать Эву, кричал во весь голос, не желая признавать, что мои поиски зашли в тупик.
Жонглёр молча стоял посреди улицы. Потом подошёл чуть ближе.
– Значит, не уйдёшь, выбираешь иллюзию? – усмехнулся он с печалью и вытащил из кармана искрящиеся шары.
– Лови!
Я отреагировал рефлекторно и поймал один за другим все три шара.
Он окинул меня взглядом и усмехнулся одной стороной рта. Только сейчас я заметил, насколько же он стар, несмотря на внешнюю моложавость. Из его глаз на меня смотрела тысячелетняя древность – мудрая и не нуждающаяся ни в ком.
– Да, вот ещё что. Далеко ты так не уйдёшь, – он указал на мои ноги.
Я, ещё не отойдя от недавнего открытия, медленно перевёл взгляд вниз. Пошевелил пальцами. Пыль на дороге уже остыла и приятно холодила гудевшие от усталости стопы. Чёрт… Да я реально забыл, что разулся – кажется, это было сто лет назад, ещё в прошлой жизни!
Жонглер покачал головой, заметив моё одуревшее лицо.
– Бывает, не переживай. Здесь о многом забываешь, и очень быстро.
Он мигом разулся и кинул в мою сторону потёртые мокасины.
– Бери-бери, и давай обойдёмся без прощальных рыданий.
Не дожидаясь ответа, Жонглёр повернулся и медленно пошёл назад к парку.
Я стоял и с минуту смотрел ему вслед. Он ни разу не оглянулся.
Шары ощутимо грели ладонь. Непростые штуки… Я распихал их по карманам, потом осторожно сунул стопу в мокасин. К моему удивлению, обувка села как влитая.
Вскоре я добрался до пригорода. Перекошенные лачуги здесь, казалось, никто не строил, а они сами так и росли из земли, будто уродливые поганки. Через несколько минут я заметил, что у меня появилась компания: две рыже-белых, с тёмными подпалинами на спинах лайки то следовали за мной по пятам, то ненадолго обгоняли, но не отходили дальше чем на пару метров. Они были так похожи на наших – Эвиных – псов, что я едва удержался, чтобы не посвистеть им. На собаках были ошейники, и я этому почти обрадовался – возможно, они приведут меня к своим хозяевам, и я смогу узнать что-то про Эву. Мне подумалось, что в этой серой и тоскливой части мира девушка в ярком платье точно не останется незамеченной.
Чем дальше я шёл, тем больше город напоминал руины. Некоторые здания были полностью разрушены, в других отсутствовали крыши или стены. Улицу плотным слоем покрывало битое стекло. Но зато несколько раз боковым зрением я замечал быстрые перемещения в руинах. Похоже, в этих развалинах скрывались люди.
Вскоре я увидел их. Скрюченные, боязливые, обряженные в лохмотья, более всего они напоминали рахитичных обезьян. Несчастные стремительно передвигались по руинам, прячась за камнями всякий раз, когда я озирался. В отличие от Будочника, Сестёр, Жонглёра и пепельных людей, они явно меня боялись и не хотели разговаривать.
Кто они? Всё ещё люди или уже тени мыслей о живых существах?
Я спрашивал тех немногих, кто не бежал в отчаянии от звуков моего голоса, не видели ли они девушку в ярком платье. Они мотали кудлатыми головами и невразумительно мычали, тыча корявыми пальцами куда-то в завалы.
Оглянувшись в очередной раз, я обнаружил, что за мной опять ползёт туман. «Он не тебя ищет», – вспомнил я слова Жонглёра. Но кого же тогда?
Тревога придавала мне сил, и я шагал быстро, как мог. Сгущались сумерки, ощутимо похолодало, и я не сразу заметил, что крупные битые осколки, по которым я шагал, превратились в лёд, и вот уже я брёл по замёрзшему озеру, а подо мной проплывали желтоватые тени – то ли огромные рыбины, то ли призраки рыб.
Когда случается что-то, получаешь свою долю адреналина в кровь и действуешь на азарте, что ли… Но когда эффект проходит, разве не начинается у каждого из нас путешествие по своему ледовому озеру? И на этом тонком льду страшна уже не столько потеря, сколько ожидание потери и её неотвратимость.
Мне было страшно думать, что я уже потерял самое дорогое, что у меня было – ведь я не знаю, где её найти. Кажется, в этот момент я стал молиться. Я обращался к Богу, в которого никогда не верил, и клялся, что теперь всё будет по-другому. Признавал, что виноват, каялся, что был гордецом, был слишком уверен в том, что легко могу решить любые проблемы, что гнался за успехом, за материальными благами – и от всего этого я сейчас отказывался, открещивался, отрекался. Только бы он дал мне знак, где её найти… Только бы ещё раз увидеть вспышку алых маков на белом полотне…
И я увидел.
Коротко взвыли оставшиеся на берегу собаки, под ногами зазмеилась отливающая алым трещина, и тут же раздался громкий хруст. Лёд подо мной треснул, я с головой ушёл в ледяную воду. Кожу обожгло огнём, дыхание спёрло. Но тело само рванулось вверх, и я резко вынырнул, хватая ртом горящий в лёгких воздух. Отфыркиваясь, по грудь вскинулся на льдину. Потом, хватаясь за острые углы наледи, медленно вытащил себя из проруби. Несколько секунд лежал плашмя на льду, чувствуя, как горит всё тело. Не знаю, какому инстинкту я подчинялся, когда перекатом катился подальше от полыньи, но он меня спас.
Колотить меня начало только на берегу.
Ну, канделябр тебе по самую купель, поговорили с Богом!
Дрожа, я перевернулся на спину и увидел, что Люди Руин вплотную обступили меня. Трясясь и гримасничая, словно передразнивая меня, они вытягивали дряблые шеи, точно хотели вырваться из своих звероподобных тел, и шептали что-то на незнакомом мне языке. Кисейный туман тонкой сетью опутывал их ноги. Их голоса походили на шорох облетающей листвы и шум колёс по мокрой трассе, они наслаивались друг на друга, утягивали, погружали в транс.
Стряхивая наваждение, я медленно встал на ноги. Крупная дрожь сотрясала тело, я обхватил себя руками, пытаясь хоть немного согреться. Один из шаров выпал из кармана на лёд, и я наклонился за ним, но в этот момент кто-то из толпы кудлатых неожиданно прыгнул мне на грудь. Как засыпающая рыба, он разевал беззубый рот и тёплыми ватными пальцами пытался вцепиться мне в шею. Мы оба знали одно: он был чьей-то иллюзией, а у меня в душе зияла пустота, и всё, что хотел этот несчастный – чтобы я вытащил его отсюда. Вынес в себе в другой мир пустую, глупую, изначально мёртвую идею.
Пальцы сжали шар, я размахнулся и ударил его по виску. Ноль реакции, но тут же на меня навалились остальные, и единственным оружием, доступным мне, был искрящийся шар. Я закричал. Слизкий туман коснулся ног. Я ударил по нависшей надо мной голове ещё и ещё и успел подумать, что всё, чем осветятся мои последние секунды – это одно-единственное воспоминание.
…Эва, неловко переступающая через корни деревьев по дорожке к магазину…
И шар вспыхнул.
Мир в одночасье стал двумерным. Всё произошло мгновенно – от шара в моих пальцах поползло нечто чёрное, с огненной каймой, пожирающее пространство вокруг меня. Искрящийся шар, который я выронил из рук, словно заставил тлеть кусок бумаги – и этот больной мир, который был нарисован на нём, сейчас сминался и трещал, пожираемый огнём.
А потом пропала боль. Всё это время я, оказывается, нёс ее в себе: и когда бежал через безумный лес, и когда поднимался по мраморным ступеням цитадели, и когда шёл по улице вымершего квартала. Боль оттягивала плечи тяжёлым рюкзаком. Боль ввинчивалась в позвоночник. Боль сводила горло спазмом. И неожиданно её не стало.
Я закрыл глаза. И пришла тишина – мёртвая, мертвее не придумаешь.
И она пришла не одна.
Когда я открыл глаза, вокруг меня царила кромешная тьма. Страх, огромный, всеобъемлющий – тот самый, из детских парализующих кошмаров, – шевельнулся за моей спиной. Я резко обернулся, чувствуя, как бешено колотится сердце, и принялся шарить руками вокруг себя, уже не понимая – я ослеп или что-то сломалось в этом безумном мире.
Опустившись на корточки, я осторожно коснулся земли. Нащупал холодный, неприятно жирный песок. Или… прах? Брезгливо отряхнув ладонь, сунул руку в карман – пальцы неприятно покалывало, как будто схватился за горячее.
В руку мне ткнулось что-то круглое и тёплое. Я сжал пальцы и вытащил один из двух оставшихся шаров Жонглёра.
Он слабо засветился в темноте и, мягко качнувшись, скатился с ладони, но не упал, а завис в воздухе на уровне моей груди, медленно вращаясь вокруг своей оси. Лиловые искры, пробегая по его сфере, освещали силуэты деревьев. Вы когда-нибудь видели старые фотографии в сепии, потемневшие и пожелтевшие от времени? Таким же был пейзаж, проявленный из тьмы неярким свечением жонглёрского шара. Истончённые желтоватые тени, больше похожие на плод фантазии спятившего театрального декоратора, медленно колыхались, будто бурые водоросли в загнивающей воде.
Едва я пошевелился, как шар сдвинулся с места. Он словно предлагал мне следовать за ним. Когда я сделал шаг, он неспешно поплыл впереди, освещая путь. Теперь он вёл меня, как клубок Ариадны – Тесея, мимо неподвижных теней этого лабиринта. Вел к Эве – или навсегда уводил от неё? И какой Минотавр ждёт меня в очередном тупике?
…Дом возник внезапно, выхваченный из тьмы очередной вспышкой лиловых искр. Приземистый, но при этом сильно вытянутый в длину, несуразный, если не сказать уродливый, он выглядел достойным продолжением окружающего меня кошмара.
Я настолько вымотался, что прошёл бы мимо него, если бы в одном из окон не встрепенулся бледный мотылёк света.
Шар начал мигать, когда до дома оставалось несколько шагов. К тому моменту, когда я открыл тяжёлую входную дверь, его сил хватало лишь только на то, чтобы слабо подсвечивать мне на полшага вперёд.
Почти на ощупь я миновал тёмную прихожую и очутился в длинном коридоре со множеством выходящих в него высоких дверей. Здесь шар мигнул в последний раз и канул во тьму.
При первом же моём шаге деревянные половицы предательски скрипнули, и я замер, ожидая появления хозяев. Но никто не отозвался, и тогда я осторожно двинулся по мрачному коридору, инстинктивно держась подальше от дверей.
Я почти добрался до конца коридора, когда торцевая дверь в комнату медленно отворилась, и под ноги мне пролился неяркий свет.
Не раздумывая, я вошёл туда. За круглым столом, покрытым несвежей скатертью, испещрённой пятнами вина, сидели три человека. Первой в глаза бросилась девушка, находящаяся прямо напротив меня. Кожа её отливала фарфоровой белизной, и поэтому ярко-красные, словно облитые лаком губы так тревожно выделялись на лице, притягивая взгляд. Огромные глаза цвета пожухлой под изморозью травы безучастно уставились на меня, но она тут же отвернулась ко второй женщине, чьё лицо скрывалось в тени.
Тут слабый огонёк, танцующий на фитиле пошарпанной керосиновой лампы, метнулся и затрещал, после – резко вырос, выхватив из полутьмы лицо третьего человека.
Я почти не удивился, увидев Будочника.
…Или ещё одного из его братьев?.. Этот, как мне показалось в неверном свете, был более седым, чем два предыдущих.
Он посмотрел на меня так, как будто давно ожидал увидеть, и спросил – неспешно, слегка растягивая гласные:
– Хотите чаю? На улице сегодня особенно неуютно.
Я пожал плечами. Пить чай, да ещё в компании этого субъекта – последнее, чего бы я хотел, но разговор с ним мог хоть что-то прояснить.
Проигнорировав предложенный стул, я осмотрелся, насколько позволял слабый свет. По всей комнате, начиная от стола, лежали длинные ломкие тени, а по углам тьма сгущалась настолько сильно, что я опасался смотреть туда дольше пары секунд – воображение играло со мной злую шутку, овеществляя иллюзорное. После того, как в дальнем углу мне примерещился гигантский паук, мерно перебирающий сухими тонкими лапами, я предпочёл сделать вид, что увлечённо рассматриваю набитый старой посудой буфет.
Более всего комната напоминала старинную антикварную лавку, заставленную тарелками, разномастными чашками и стаканами, старыми игрушками, разбухшими от сырости книгами и прочим барахлом, которое выносит волной на берег забвения после крушения чьей-нибудь жизни. Вещи выглядели беспородными, неуместными, словно бы собранными из разных домов и эпох.
Неуют во мне только усилился. Иногда я посещал такие дома. Они все воняют, потому что там умерло время. Думаю, вы понимаете, о чём я говорю. Это сложный запах: немного заплесневелый, немного грязный, немного пряный. Удушливый, цепкий, тянущийся за вами целый день после того, как вы покинули старые стены.
– Пожалуйста, не стесняйтесь.
Будочник потянулся за чашкой и наполнил ее тёмным густым чаем. Белёсый пар поднялся над золотистым ободком, приняв форму вопросительного знака, но Будочник поспешно смахнул его ладонью.
– Сахар у вас тоже по талонам? – Я снял со старой пыльной лампы траченный молью абажур и покрутил в руках, сдерживая желание нахлобучить эту уродливую конструкцию на голову хозяина дома.
Будочник, словно прочитав мои мысли, миролюбиво улыбнулся:
– О, ну что вы. Прошу.
Он подвинул ко мне сахарницу; серебряные щипчики клацнули о фарфор сухо и хищно.
– Я соскучился по общению. Здесь тоска смертная, на улице холодно, а когда куклы говорят, я не могу понять ни слова.
Только сейчас я заметил, что две дамы, присутствующие в комнате, на самом деле были большими куклами. Одна по-прежнему оставалась в тени. Огонёк на фитиле дрожал и потрескивал, тени метались по её лицу, искажая черты. Когда у одной из теней за её спиной выросла на голове копна копошащихся змей, я решил, что моё желание разглядеть её лицо не так уж и велико. Вторая, белокожая, выглядела бы нормальной, если бы из уголка кровавого рта не тянулась тонкая алая струйка. Поймав мой взгляд, она медленно промокнула рот и деланно улыбнулась.
Меня обдало ознобом. Она была очень красивая и безнадежно неживая.
И тут губы её шевельнулись. Потом ещё и ещё. Старательно артикулируя, она проговаривала какое-то слово, но до моих ушей не доносилось ни звука – как будто между ней и мною было толстое стекло, и я видел только, как двигаются её губы. Зачарованный, я положил абажур на стол и присел рядом с ней.
Раз за разом она повторяла одно и то же слово, всё быстрее и быстрее, но я не умел читать по губам.
– Она великолепна, не правда ли?
Будочник поднялся со своего кресла, и его тень нависла надо мной.
– Украшение коллекции, одна из лучших… Увы, нельзя создать совершенную куклу из разбитых иллюзий, прежде не лишив их голоса.
Это был странный контраст. Будочник растягивал слова, вещая с пафосом новичка-декламатора, выступающего на вечере поэзии в доме престарелых, а кукла беззвучно тараторила, мучительно вытягивая шею, словно непроизнесенное слово душило её.
Вопль за стеной, дрожащий от ярости, распадающийся на множество подголосков, заставил меня вздрогнуть и сжать кулаки. Я выскочил в тёмный коридор, готовый не то спасать, не то спасаться, но Булочник замахал руками, как добрый дядюшка-пекарь на убегающее тесто.
– Пустое, пустое, не стоит обращать внимания!
Словно по мановению дирижёрской палочки, крик оборвался так же резко, как возник. За разбухшей дубовой дверью воцарилась гробовая тишина, и тени, взметнувшиеся было до потолка, снова расползлись по углам гостиной.
Я замер, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Из этих создать кукол не получилось. – Будочник, уже стоящий рядом со мной, тяжело вздохнул. – Их слишком хорошо помнят… – Он внезапно осёкся, но тут же продолжил: – А не надо было упрямиться. Абсолютная красота требует абсолютных жертв. Вот… Теперь кричат, хотят быть услышанными. У них в любом случае выхода уже нет.
Он посмотрел мне прямо в глаза:
– Но у вас-то есть. Почему вы не хотите проснуться?
– А что, я сплю?
– Да, – удручённо качая головой, проговорил Будочник, – вы спите. Разве весь этот абсурд, – он повёл руками по сторонам, – возможен где-либо ещё, кроме кошмара? Всё здесь происходящее – плод вашего воображения.
Я подошёл к двери, за которой опять расшумелись неведомые мне сущности, и спросил Будочника, что произойдёт, если я выпущу его драгоценные и непокорённые иллюзии на свободу.
Он пожал плечами и усмехнулся:
– Ну какая вам разница, что случится с ними в вашем сне? Скажите лучше, понравился ли вам чай?
И тут я понял, что чай был совершенно безвкусным.
– Бинго! – Будочник щёлкнул пальцами. – Здесь нет запахов. Нет звуков. Нет вкуса. Ничего нет. Только игра вашего подсознания. Вы знаете, как вернуться домой?
Не отпуская ручку двери, я покачал головой.
– Возвращайтесь к машине. Выезжайте на шоссе – в какой-то момент вы пересечёте границу сна и проснётесь дома, в кровати. Вы же Эву ищете? Наверняка она ждет вас дома. Не упрямьтесь, не цепляйтесь за этот сон. Вам стоит поспешить. Время жизни – тик-так, тик-так, – он закачал головой, как китайский болванчик, – неумолимо уходит.
И всё-таки, что будет, если выпустить кричащих призраков? Будочник, приятель, как же ты меня задрал! Надеюсь, они растащат твою паскудную душонку на лоскуты, на фрагменты. На, мать твою, талоны!
С этой мыслью я потянул дверь на себя…
