Текст книги "Отель «Снежная кошка»"

Автор книги: Ирина Трофимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Кокаин! – провозгласил маленький полицейский со злобным прищуром раскосых тайских глаз.

Но Олег, вместо того чтобы испугаться, даже порадовался. История наконец-то стала принимать облик настоящего приключения.

– Это не мой кокаин, – смело сказал он. – Более того, я имею право на звонок адвокату и намерен хранить молчание.

Он был настоящим Джеймсом Бондом, везунчиком и смельчаком, и решил про себя, что ему представился чудесный случай исправить все дурацкие ошибки героев боевиков, которые обычно так его раздражали. Однако быть суперменом на диване или рядом с девушками в шикарных кинозалах оказалось намного проще.

Глаза полицейского сузились до размеров трещин на коллекционном китайском фарфоре, он весь съежился, встал со своего стула, подошел к Олегу сзади и нажал пальцем на какую-то точку на шее. Жуткая боль пронеслась по всему телу, в глазах потемнело, а в легкие как будто закачали ядовитого газа. «Вот так новость, – мелькнуло в голове. – За пытки я платить не собирался!»

– Белая собака! – завопил тем временем полицейский неожиданно пронзительным голосом. – Он думал травить наш свободный народ своими наркотиками! Наживаться на наших людях! Никаких тебе адвокатов! И никаких звонков! Ты мерзкий, опасный тип, и с тобой теперь поговорят на языке истинного правосудия!

– Повторяю вам, – едва выдохнул Олег, собравшись с силами, – кокаин не мой. Но я могу предоставить вам данные персоны, которой принадлежат эти наркотики. («Доигралась, моя дорогая. Придется и тебе отдуваться».)

Он полез в карман и стал вытряхивать все, что там было. Нашлась! Бумажка с ее телефоном. Дрожащими руками он развернул белый маленький листок и прочитал буквы, которые тут же поплыли перед глазами:

Химчистка «Диана»

Жилетка кроличья. Потертости. Множественные пятна.

Сухая чистка. Без претензий.

Приемщик: Клопова Валентина Ивановна.

Впервые в жизни ослепительно успешный Олег Кладковский почувствовал себя именно так. Потертой кроличьей жилеткой. С пятнами.

* * *

Потом у него отобрали все, что нашлось в карманах, сняли ремень, вытащили шнурки из дорогих итальянских ботинок и впихнули в камеру, где удивительным образом умещалось огромное количество потных одинаковых тайцев. Они тут же все одновременно затрещали на своем языке, стали рассматривать Олега, удивленно щелкая языками, а некоторые тянулись потрогать за рукав. «Ничего страшного, – успокаивал он себя, – сейчас мне устроят аттракцион с подземным ходом, выпиливанием решеток или даже побег по реке с крокодилами. А что? Отменное развлечение. Спокойно. Просто игра-бродилка наяву. Только странно, что тот парень ночью меня не предупредил».

Но бесконечные липкие часы лениво тянулись, а с Олегом ничего не происходило. Никто не предлагал план побега и переход на новый уровень игры. Спокойствие постепенно улетучивалось, у него ужасно разболелась голова, и нестерпимо захотелось пить. Заключенные то и дело устраивали потасовки, таскали друг у друга вещи и вопили что есть сил. В камере была жуткая духота, но пить воду из ржавого крана Олег поначалу опасался. Потом все-таки не выдержал и пробрался сквозь толпу к раковине.

Не успел он открыть кран, как руку обжег удар тонкой кожаной плеткой. Персонаж, стоящий перед ним, вполне мог отличиться в каких-нибудь «Звездных войнах». От уголка перекошенного рта уходил вниз уродливый шрам. Лицо было все в пятнах и оспинах, а узкие глаза горели звериным огнем.

– Захотел попи-ить, – протянул он. – Смешной белый. А ты спросил Ченга? А? Только Ченг знает, кому когда пить! Для белых вода оч-чень дорога-ая…

– Что вы хотите? – Олегу нравилось здесь все меньше и меньше. Играть в героя стремительно расхотелось.

– Денег. Или сигарет. Или, может, ты привез с собой журнал с белыми тетками. А? Хи-хи-хи…

– Хи-хи-хи! – подхватили десятки голосов.

«Понятно, – подумал Олег, – он вожак у этих мартышек».

– Я могу отдать вам пиджак, – попробовал он.

– На что нам пиджак? Здесь от жары и голые дохнут. Особенно белые, хи-хи-хи…

«Ну все. Мне надоело. Поиграли, и хватит. Пусть мне вызовут такси и сделают ванну. Развлечений на этом достаточно», – подумал Олег и сказал:

– Тогда спасибо. Я обойдусь без вашей воды.

Он подошел к двери и принялся колотить в нее изо всех сил. Заключенные замерли. Минут пять ничего не происходило, потом с той стороны загремела задвижка, и в окошке показалась физиономия женщины, по виду шведки. Олег обратил внимание, что надзирателями в этой тюрьме были практически одни женщины.

– Зельда! Зельда! – зашептали тайцы.

– Простите, – начал Олег. – Не могли бы вы принести мне воды?

– Чего? – рявкнула шведка. – Прием пищи закончился четыре часа назад. Следующий будет утром.

Окно захлопнулось. Олег вскипел:

– Откройте немедленно! – закричал он. – Я должен позвонить в отель «Снежная кошка»! Я сейчас там сплю!

– Куда? – захохотала охранница за дверью. – Да ты, парень, товар свой не только возил, ты его, видно, и сам хорошенько попробовал!

Олег был близок к отчаянию.

Он промаялся еще несколько часов, потом все-таки сменял пиджак и рубашку на несколько глотков мутной воды. Но унижения перед Ченгом были не самым страшным испытанием той ночью. Вечером изо всех щелей полезли огромные клопы, которые безжалостно впивались в кожу, а липкий пот струился по вискам и между лопаток. Олег не узнал бы сам себя, если бы ему дали зеркало. Хотелось пить и спать. Наконец ему удалось забыться тревожным сном, прислонившись к стене, но почти в ту же минуту его разбудили жуткие крики. Заключенные затеяли мордобой. Маленький таец, сидящий с Олегом рядом, схватил его за руку и потащил за собой под нары. Оттуда они наблюдали, как открылась дверь, в камеру ввалились охранники и растащили всех, ловко успокоив при помощи резиновых дубинок.

– Вы сами выбрали себе наказание, – завопил напоследок полицейский, который допрашивал Олега. – Завтра с каждым из вас лично побеседует Ким-ку-до!

Звенящая тишина повисла в камере после этих слов. И только в углу тонко и пронзительно завыл Ченг.

– Кто такой Ким-ку-до? – спросил Олег у своего соседа, который всхлипывал, спрятавшись под тряпкой из мешковины.

– Ты самый счастливый белый, что никогда не встречался с Ким-ку-до, – запричитал тот. – Страшно, страшно, стра-ашно…

– Он что, такой садист? Он всех бьет?

– Лучше быть битым, чем встретиться с Ким-ку-до, – продолжал хныкать сосед. – Это страшный человек. Его сила сильней, чем сто великанов горы Килимундо! Ким-ку-до может раскрыть все преступления, ему никто не сможет соврать. Ким-ку-до знает колдовство. Страшную магию! На шее у него всегда шарф цвета огня. Никогда не снимает его Ким-ку-до! Никогда! Он в секунду сложит из него человечка – тебя, и станет втыкать в него иголки. И ты будешь никто! Ты пропал! Ты не хозяин сам себе! Нет страшней этой пытки. Все сознаются во всем, когда перед ними Ким-ку-до. И его шарф… Ой! Ой! Ой!

– И что потом? – шепотом спросил Олег.

– Ким-ку-до сломает тебя! Любого может сломать такая сила. Самый страшный преступник страны бросил душегубство и пошел на ткацкую фабрику плести коврики. Коврики! А что же будет с нами! Горе, горе, горе…

Под завывания соседа Олег то ли провалился в сон, то ли потерял сознание.

* * *

Утром чуда не произошло. Олега повели на допрос к Ким-ку-до.

Под конвоем он долго шел бесконечными коридорами, лица за решетками камер складывались в гримасы сочувствия и боли, а за спиной шлейфом летел шепот: «Ким-ку-до!»

Охранники остановились у зеленой железной двери. Один из них шагнул вперед и согнулся в почтительном поклоне:

– Заключенный доставлен, госпожа Ким-ку-до.

В полумраке комнаты Олег смог различить все тот же железный стол, а на нем проклятый цветочный горшок.

У окна стояла миниатюрная фигурка, вселившая трепетный ужас во всю эту тюрьму и, похоже, во всю страну. С плеча свисал тонкий алый шарф.

Охранник напоследок взглянул на него и вышел, в его глазах Олегу почудилась жалость. Железная дверь со стуком захлопнулась. Ким-ку-до обернулась. Перед Олегом стояла Анна.

* * *

Он пришел в себя от противного запаха нашатыря. Анна ползала вокруг него на коленях, пытаясь подсунуть под голову какой-то мешок.

– Ай-ай-ай, Гельмут, – улыбнулась она, увидев, что он открыл глаза. – Какой же вы, однако, слабак. Надо укреплять нервную систему.

– М-м-м, – выдавил Олег.

Пару минут он приходил в себя. Потом с трудом поднялся с пола и переполз за железный стол. Анна тем временем быстро ковырялась в горшке.

– Идиоты, – приговаривала она. – Закопали улики обратно. Помочь мне решили. Для достоверности! Маникюр испорчу.

– Что ты делаешь? – спросил Олег.

– Навожу на них священный ужас. Спасибо, бабуля-рукодельница научила кое-чему. Да еще на психотерапевта училась когда-то. А этим здесь много не надо.

– Нет, сейчас, вот это, – он показал на горшок.

– А, это. Меняю кокаин на сахарную пудру. Видеокамер тут нет. Меня подозревать станут в последнюю очередь. Пока они хватятся, товар будет слит, а я с денежками буду уже далеко.

Она вытерла руки салфеткой и подошла ближе.

– Спасибо тебе, ты мне здорово помог. Теперь слушай внимательно: значит так, ты сейчас ложишься на пол, изображаешь беспамятство. Для правдоподобия могу обмотать тебя шарфиком, будешь потом тут главным героем. И чего они его так боятся? – усмехнулась она. – Не бойся, они тебя скоро выпустят, я все улажу, скажу, что ты чист. Так что выйдешь и отправишься восстанавливаться на местные пляжи. Песок у них тут белый-белый! А мне пора. Я на самом деле теперь на ботанический конгресс лечу. Как будто разоблачать производителей маковой соломки. А на самом деле рассчитываю разжиться алмазами, ну и прихвачу, пожалуй, кашмирские сапфиры.

Она подошла еще ближе и коснулась его бедром. Провела пальцами по волосам, наклонилась и сказала:

– Я буду тебя вспоминать. Ты был прекрасным попутчиком, чудесным собеседником и надежным курьером.

Потом склонилась к нему, почти касаясь губами мочки уха, и прошептала:

– Но самое главное – ты потрясающий любовник. Лучший из всех, что у меня были.

Она посмотрела ему в глаза, а тонкая ладошка быстро скользнула к нему под брюки. Он почувствовал аромат ее губ, по телу побежали мурашки от воспоминания их вкуса. Он потянулся к ней и почти коснулся, но тут…

* * *

Из-за бархатных штор пробивался золотой луч света. В «Снежной кошке» наступало утро. Совсем скоро Олег Кладковский проснется с самым непонятным и желанным вкусом на губах.

Глава двенадцатая
Перед сном в «Лиловом рассвете»

– Прекрасно! Спасибо всем, мы блестяще сработали. Я знаю, это оказалось непросто, но кто же знал, что он будет таким упрямцем и циником и повернет нам все не в ту сторону. Ничего, ничего, пусть теперь отоспится. Он проснется с добрым чувством и прекрасной тревогой в сердце! А нам нельзя медлить. Скорее, скорее же! Всем переодеваться и менять роли. Разворачивайте направление ветра, убирайте пряные запахи. Не вздумайте открыть чемоданы с табаком! Крикните в ресторане, пусть разожгут духовки, для начала должно повеять свежей сдобой с ванилью. Кто-нибудь, помогите мне с этой формой дорожного полицейского! Вы точно все проверили? Хорошо, тогда будем начинать. Вы уверены, что именно это она любила в детстве? Больше ни о чем не стоит ей напомнить? Ну ладно. Все готовы? Начинаем! Юки-но, прошу тебя, сними же этот шарф!

Глава тринадцатая
«Лиловый рассвет»

Сон был таким сладким и теплым, как будто кто-то нежно дул в висок и гладил пятки. В нем были изумрудные листья и дорожки, посыпанные желтым песком. Солнце перебирало песчинки, играло листьями, потом взобралось на черепичную крышу и вдруг бросилось оттуда с жутким грохотом. Оно приближалось все стремительней, грохот нарастал, вот-вот должна была случиться катастрофа, но тут Родмонга Эдуардовна проснулась.

Кошмарный шум производил будильник. Он стоял рядом, на тумбочке, и был почему-то розового цвета. Родмонга Эдуардовна привычным движением вонзила палец в кнопку и тут же, впервые за много лет, снова провалилась в сладкую тишину.

Ее второе пробуждение за это утро оказалось гораздо страшнее. Кто-то совсем рядом вопил: «Мама!» Голос был ужасно пронзительный, и кричала явно девочка. Родмонга Эдуардовна с трудом разлепила глаза и обнаружила на своей кровати пухленькую девицу лет четырнадцати с жуткими зелеными волосами.

– Мама! – завопила она снова. – Сашка залезла в ванную, а у меня болит горло, я не хочу в школу, и меня все равно выгонят, если опоздаю! А я опоздаю, ты же опять проспала! Кто меня повезет? Мама! Не закрывай глаза! Скажи Сашке!

Но не закрывать глаза Родмонга Эдуардовна не могла, так как не знала, как еще можно прекратить этот ужасный сон. Он, однако, продолжался.

– Как ты здесь оказалась, девочка? – хрипло спросила Родмонга Эдуардовна, чем вызвала взрыв хохота у зеленоволосого чудовища.

– Сашка! – заливалась девочка. – Мама опять прикалывается! Сейчас будет говорить, что сдаст нас в интернат! Мама, ну вставай, ну встава-ай!

Родмонге Эдуардовне показалось, что у нее темнеет в глазах. «Только бы прозвонил будильник, – тихо повторяла она про себя. – Спокойно, все хорошо. Сейчас будет звонок, сейчас». Молитва подействовала, и звонок действительно зазвонил. Но его вдруг оборвал еще один девичий голос:

– Алё! Щас! – сказал голос, где-то за головой у Родмонги Эдуардовны затопали шаги, и в нос ткнулась телефонная трубка. – Тебя!

Родмонга Эдуардовна трясущейся рукой взяла телефон и еле слышно сказала:

– Слушаю вас…

На том конце провода были тишина и треск, зато в комнату сунула голову совершенно незнакомая девица и объявила:

– Мать, не шепчи, это тетка Нина, она же не слышит ни фига!

Зеленоволосая толстушка тем временем стала подпрыгивать на кровати, а трубка вдруг заорала чудовищным басом:

– Зина! Зина! Не слышу! Громче говори!

– Вы ошиблись, – сказала Родмонга Эдуардовна и тихо положила трубку на одеяло.

– Это ты зря, мама, – заявила старшая девчонка, которая наконец показалась на глаза Родмонге Эдуардовне вся. На ней была ядовито-малинового цвета майка с надписью «Love me» и джинсы в обтяжку. – Теперь ведь она бабе Кате нашей на тебя нажалуется, а ты потом расстраиваться будешь. Ладно, глянь-ка, нормально мне будет с такими босоножками?

Босоножки Родмонга Эдуардовна уже не видела. Ей показалось, что она теряет сознание, в голове как будто выключили свет. В полуобмороке до нее доносились истошные вопли о какой-то химичке, новых босоножках, соседской собаке, кошачьем корме и тормозной жидкости. Потом вдруг где-то хлопнула дверь, и все стихло.

Родмонга Эдуардовна осторожно открыла глаза и оглядела комнату. Темно-лиловые стены подпирали потолок, на котором в круге из дурацкой лепнины висела не слишком миниатюрная копия хрустальной люстры – гордости Большого театра. У противоположной стены громоздилась стенка из карельской березы, набитая фужерами, вазами и сервизами, как витрины в Доме фарфора. Рядом со стенкой ухмылялся с плаката с надписью «EMINEM» коротко стриженный тип с явными признаками умственного отставания. Он хмурил брови, будто задавался вопросом всей своей жизни. Сам же вопрос кто-то написал у рта дебильного парня черным фломастером: «Почему Наташка дура?» Родмонга Эдуардовна решила прекратить осмотр комнаты, строго сказала себе, что пора вставать, и высунула ногу из-под одеяла.

Шок, который она испытала в этот момент, можно было сравнить только с заявлением ректора о масштабном сокращении кадров. Ногти у нее на ноге оказались накрашенными лаком. Черным. Она немедленно вытащила и вторую ногу, но там все оказалось еще хуже – на один из пальцев было надето кольцо.

Не отводя взгляда от собственных ступней, Родмонга Эдуардовна пошла в ванную. Ноги быстро шлепали сами по себе по незнакомой квартире, причем весьма уверенно. В ванной ее ждало новое потрясение. Из зеркала на Родмонгу Эдуардовну взглянула моложавая дамочка с пухлыми губами и иссиня-черными космами до плеч. Пока воспаленный мозг Родмонги Эдуардовны пытался смириться с новой реальностью, ее новое «я» сунуло в рот зубную щетку, а другой рукой стало расчесывать черные волосы. Но вопреки воплям внутреннего голоса Родмонги Эдуардовны, мадам не стала завязывать на затылке аккуратный узел, а, яростно размахивая расческой, растрепала волосы во все стороны. Действовала она с такой скоростью, что через несколько минут Родмонга Эдуардовна перестала анализировать происходящее и начала наблюдать все со стороны, как будто смотрела фильм.

Жгучая брюнетка с ураганной скоростью пронеслась на кухню, где сунула в рот кусок сырокопченой колбасы и отхлебнула прямо из заварочного чайника. У Родмонги Эдуардовны в ее прошлой жизни непременно случился бы кулинарный шок, но сейчас трапеза показалась ей на редкость вкусной. Дамочка тем временем влезла в короткую узкую юбку и кофточку в обтяжку, из которой так и норовил выпрыгнуть обширный бюст. Родмонга Эдуардовна была уже почти готова крикнуть: «Не хочу!» – но все-таки удержалась. Новая хозяйка ее жизни уже нацепила на ноги босоножки на высоченной платформе, вылетела из квартиры и загрохотала вниз по лестнице.

На площадке третьего этажа курил в форточку мрачный мужик в майке и вытянутых тренировочных штанах. Родмонга Эдуардовна попыталась притормозить – бежать вприпрыжку на глазах у мужчины она считала верхом неприличия. А от этого типа вообще стоило держаться подальше, – он, в ее представлении, был сильно похож на уголовника. Однако останавливаться и сторониться мужика она не стала, а ни с того ни с сего вдруг завопила на ходу:

– Добрейшее утро, Анатолий! Как там наш Верунчик?

Уголовный элемент расплылся в улыбке и пробасил:

– Спасибо тебе, Зинк, что укол ей сделала вчера, отпустило вроде, доктора сейчас ждем.

– Да как не помочь по-соседски! – крикнула Родмонга Эдуардовна и, к своему ужасу, с разбегу чмокнула дядьку в небритую щеку. – Опаздываю, опаздываю!

«Немедленно протереть лицо спиртом, – подумала она. – Неизвестно, чем может болеть этот человек».

Человек же не растерялся и звонко хлопнул ее по попе.

Академик Академии наук была на грани инфаркта.

На улице она вытащила из сумки ключи и помчалась к стоящей под деревом красной машине. Заднее стекло украшала надпись: «Осторожно! Путаю педали».

«Зачем я в нее сажусь? Я никогда не умела водить! Это занятие не для женщин! Я разобьюсь! Мой Птолемей! А статья в сентябрьский сборник!» – Мысли в голове неслись, опережая друг друга, а руки уже ловко выкрутили руль, и через пару минут Родмонга Эдуардовна оказалась на оживленной дороге.

Все полчаса, пока она ехала, она пыталась молиться, придумывала способы остановить машину и как-то урезонить… саму себя. Видимо, кто-то на небесах решил над ней сжалиться: скоро впереди замаячил гаишник и махнул перед ней полосатой палкой. Машина остановилась. Родмонгу Эдуардовну бросило в пот. Что делать, что говорить и какие документы показывать, она даже не представляла. Рука нажала на кнопку, стекло поехало вниз, и в окошке появилась улыбающаяся физиономия в фуражке. Родмонга Эдуардовна набрала в легкие побольше воздуха, открыла рот и… То, что вылетело из ее научных уст, она уже потом, вернувшись в свою прежнюю жизнь, долго не могла повторить даже мысленно. А однажды, осмелев, взяла в библиотеке словарь ненормативной лексики под редакцией Д.Добровольского, так как некоторые слова-связки и устойчивые, как она полагала, выражения так и не поддались расшифровке и переводу. Гаишник был обложен настолько высокоэтажным матом, что все дальнейшее Родмонга Эдуардовна воспринимала уже из глубокого обморока. Последней фразой в ее кратком выступлении была:

– …не видишь же, спешу!!!

«Три года тюрьмы. За хулиганство», – вынесла она себе приговор.

Гаишник же, как ни странно, не стал заковывать ее в наручники. Более того, он даже не перестал улыбаться.

– Да ладно тебе, Зин, – сказал страж порядка. – Чего не позвонила вчера-то, а?

– Не захотела! – рявкнула Родмонга Эдуардовна.

– Ну и ладно, – гаишник немного посуровел. – Таньку мою запишешь на завтра?

– Запишу, – отозвалась Родмонга Эдуардовна, а сердце у нее почему-то неприятно кольнуло.

– Ну и молодца, – снова расцвел гаишник. – Ну дай хоть поцелую, красота ты моя сладкая, – и протянул к ней руку с обручальным кольцом.

Родмонга Эдуардовна нажала на педаль газа и понеслась дальше. «Кошмар. Кошмар и позор, – думала она, уже не обращая внимания на дорогу. – У меня, похоже, интимные отношения с женатым человеком! Как такое могло случиться?!» Она истязала бы себя и дальше, но тут машина остановилась. Родмонга Эдуардовна взяла с сиденья сумку и бутылку воды, нажала на кнопку брелка, выпрямилась, и тут перед ее глазами предстала самая пошлая неоновая вывеска, которую она только могла себе представить. По выгнутым кривым буквам бежали веселые огоньки. Надпись над входом гласила:

Маникюрный салон «Зинаида и Зинаида».

После того, как Родмонга Эдуардовна, которую теперь все называли Зиной, переступила порог этого заведения, все закрутилось с такой скоростью, будто она уселась в кабинку «американских горок». Она оказалась хозяйкой этого салона и одновременно была в нем ведущим мастером. С ней вместе работали еще три девушки, и все они сидели в одной комнате. В институте Родмонга Эдуардовна такого бы ни за что не потерпела, но сейчас обрадовалась девицам как родным и назвала их куклами. Не успела она сесть за рабочий стол, как тут же появилась первая клиентка, а дальше они сменялись, как на карусели. Десять часов подряд Родмонга Эдуардовна подпиливала, отшлифовывала и наращивала чужие ногти. На столе перед ней появлялись маленькие ручки, большие ручищи, длинные пальцы, аккуратные, короткие и толстенькие, изящные и почти мужские с темными венами под кожей. Зинаиде все они нравились. Ей нравилось гладить их и видеть, как они преображались, и от этого начинали сиять их хозяйки. Они были так искренне и открыто ей благодарны, а она больше всего радовалась оттого, что они теперь нравились сами себе. «Такие в обиду себя не дадут», – думала она. Она делала свою работу и слушала, слушала, слушала. Ни один психолог и психиатр не выслушивают за свою карьеру столько историй и жизненных драм, сколько обрушилось на нее за день. Зинаиде жаловались на мужчин, детей и начальников, спрашивали совета о покупке дома, зимней резины и новой шубы, хвастались новыми носами и машинами, за полчаса успевали пересказать семь серий неизвестного сериала, поплакать и поругаться по мобильному телефону, который Зина должна была прижимать к их ушам, чтобы не испортить свежий лак. Она злилась на них, но она их любила.

В двенадцать появилась смешная взволнованная Рая и долго делилась наблюдениями о том, что от вертикального солярия, оказывается, остается белая полоска под попой. Родмонга Эдуардовна отложила пилки и щипчики и разволновалась от этой новости не меньше, чем на собственном выступлении на пленарных заседаниях на прошлой неделе.

Потом пришла растрепанная и расстроенная Лида из соседнего ресторана «Бриз» и рассказала о том, что сегодня с утра ей пришлось взять на работу свою пятилетнюю Марту, потому что садик закрылся на дурацкий карантин. Не успела ее наблюдательная дочь войти в ресторанный зал, как тут же громко поинтересовалась, почему это здесь вся посуда, как у них дома. Директор ресторана, который, как назло, сидел поблизости и проверял бухгалтерию, сурово глянул из-под очков и, разумеется, пригласил Лиду в кабинет для строгой приватной беседы. Лида вслух поклялась вернуть все казенное имущество, а про себя – сдать Марту в пансион. Все долго смеялись и тискали перепуганную Марту, которая пыталась спрятаться за мамой, а потом тихо попросила накрасить ей ногти. «Наш человек!» – громко оценила Зинаида.

Они приходили и приходили. Садились перед ней усталые и притихшие, а уходили королевами. Она давала советы, прикуривала для них сигареты и отвечала на звонки.

В четыре часа к ним с топотом влетела зеленоволосая толстушка из утреннего кошмара.

– Мама! – закричала она. – Поедем! Ты обещала!

– Что я обещала? – осторожно поинтересовалась Родмонга Эдуардовна.

От себя новой она могла ожидать чего угодно, и дурные предчувствия ее не обманули.

– Ты обещала за «пятерку» в четверти по химии, что можно будет проколоть язык!!!

– Очаровательная девочка, – оценила чопорная клиентка с фальшивым «Картье» на пальце, а Родмонга Эдуардовна чуть не упала в обморок. Она собиралась сказать для начала, что лучше отведет Наташу в музей пыток, а потом произнести речь о страшном вирусе гепатита С, который можно запросто подхватить при такой процедуре. Но вместо этого она сказала:

– «Пятерка» – это сильно! А слово надо держать. Я обещала – значит, пойдем.

Довольная Наташа кинулась ей на шею, потом переобнималась со всеми клиентками и мастерами и унеслась обедать, пообещав вернуться к шести.

В шесть часов Родмонга Эдуардовна на ватных ногах отправилась в салон татуировок и пирсинга. В своей профессорской жизни она со стопроцентной гарантией не подошла бы к подобному учреждению и на километр. За стойкой администратора сидела девушка лет двадцати. Волосы у нее были заплетены в тысячу африканских косичек, а в ухе торчало не меньше двадцати металлических колечек.

– Здрасьте, – сказала она. – Что будем делать?

– Ну, говори, – Родмонга Эдуардовна подтолкнула притихшую Наташу к стойке. Та вцепилась в ее руку и смотрела по сторонам огромными глазами.

– Я немножко боюсь, мама, – прошептала она.

– Знаешь что, дорогая, – сказала вдруг Зинаида профессорским тоном Родмонги Эдуардовны. – Ты ведь приняла решение?

– Да, – тихонько кивнула Наташа.

– Так вот. Свое решение надо уважать. Решила прокалывать – будем прокалывать.

Она расплатилась с девицей в косичках, взяла талон, и они отправились в кабинет.

На пороге Наташа остановилась, увидев похожую на больничную обстановку (салон Зинаида выбрала приличный). Глаза у нее были совершенно перепуганные, а сердце у Родмонги Эдуардовны непривычно обливалось кровью.

– Перестань трястись! – тем не менее строго сказала Зинаида. – Ты же девочка, а не размазня в штанах!

Про себя Родмонга Эдуардовна отметила, что с Птолемеем она никогда так не говорила.

– Ты целый год морочила мне голову этим своим языком. Так что теперь уже дороги назад нет. Возьми себя в руки.

– Мне страшно, – хныкнула Наташа. – А Ирихе из нашего класса когда кололи, она вообще сознание потеряла…

– Вот и рохля твоя Ириха, – бодро отчеканила Зинаида. – И что тут страшного?

Наташа попятилась:

– Тебе легко говорить, мама, а вот ты бы сама не смогла…

– Я! Ты не знаешь свою маму?

Родмонга Эдуардовна визжала и сопротивлялась, как ребенок, когда Зинаида уже взгромоздилась на кресло и разинула рот.

* * *

– Ма-ам, ма-ам, может, тебе грелку? – услышала Родмонга Эдуардовна сквозь туман.

Она приоткрыла глаза и увидела, что лежит в той же комнате, что и утром. Девочка постарше стояла возле кровати с чашкой в руке, а Наташа ползала вокруг мамы, поправляя ей плед и тихонько всхлипывая.

– Де дада, – произнес воспаленный рот Зинаиды, а что-то металлическое стукнулось о зубы.

– Ты видишь, до чего ты довела мать! – завопила старшая девочка. – Ей больно! И все из-за тебя!

Наташкин подбородок начал смешно трястись, и она заревела громко и отчаянно, как маленький ребенок. На кровать тут же запрыгнул огромный полосатый кот и начал тереться попеременно о Зинаидин подбородок и Наташкин локоть.

– Перепданьде, – сказала Зинаида и рассмеялась.

Внутри нее хохотала Родмонга Эдуардовна. Оказалось, что она до сих пор не знала, что можно быть такой свободной и довольной. Она никогда не видела столько искренних благодарных глаз, как в этот день. Ей ужасно нравились эти смешные девчонки, и хотелось целовать их зеленые волосы и болтать с ними о всякой ерунде и наивных секретах. Она не замечала столько простых вещей, а они оказались самыми важными в жизни, хоть за них и не принимали в академии, и не присуждали Нобелевских премий.

Зазвонил телефон, и Саша принесла ей трубку.

– Это Марина, – сообщила она. – Я сказала, что ты не можешь говорить, но у нее что-то срочное.

Родмонга Эдуардовна поднесла трубку к уху. С той стороны тихим шепотом произнесли:

– Зинуль, спасибо. Я сделала все, как ты сказала. Я перестала о нем думать, а он вернулся! Представляешь? Спасибо, Зин!

Родмонга Эдуардовна положила трубку и улыбнулась.

В ту ночь она впервые засыпала счастливой. Рядом сопела Наташка, на ногах лежал тяжеленный кот. Саша сидела на полу и без звука смотрела телевизор. Родмонга Эдуардовна довольно вздохнула, Саша обернулась и подползла к ней по ковру.

– Твой Юрасик приезжал, мам, – зашептала она. – Арбуз привез. Так испугался, когда тебя увидел. Ты, мам, спала с открытым ртом, а оттуда железка эта. Ужас! А он прямо чуть не заплакал и сказал: «Как же я вашу мамулю люблю, козявки!» Смешной он, мам. А мне билеты на концерт достал, на «Би-2»! Ты же пойдешь со мной?

– Конепно, – сказала Родмонга Эдуардовна и погладила дочь по волосам.

Справа завозилась Наташка, обняла ее пухлой ручонкой, уткнулась в плечо и сказала во сне:

– Я тебя люблю, мам.

Эти слова Родмонга Эдуардовна услышала в первый раз. И все в ее жизни встало на свои места.