Текст книги "Взгляд через плечо"

Автор книги: Ирина Сабенникова

Версты возраста

 
Между нами, здесь возраст и версты,
Бесконечная плоть бытия,
Там, где только слова распростерты,
Ты не мой – ну а я не твоя.
Первозданный, но кажется странный
С пожеланьями видимый грех
Между нами.
Вопрос окаянный,
С пораженьем и верой в успех.
Остается среди поворотов,
Словно дней указатель немой,
Без цветистых во всем оборотов:
Почему ты не мой?
 

НЕ ХИМИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ

 
А впрочем, прочь сомнений сталагмиты,
Жизнь что вода – то мель, то глубина,
И мы, как листья ливнем с крыши сбиты,
И прочь летим по берегу, весна
Вся наша. Что ж, возможны обращенья,
Стекло рябит из плавкого песка,
Сквозь память лет все требует прощенья,
Но держит дуло точно у виска.
Рулетка русская – забава или грех,
Покончить всё одним-единым разом,
Но смотрит лик судьбы, и ты бы не промазал,
Да хочется делить любовь на всех,
И, медля, ждешь, чтобы в конце решиться,
Но у любви теперь уже другие лица,
Лишь та же клетка, видно, для души.
Все ангелы с надеждой хороши.
Лишь ты один стоишь перед судьбой —
Лист сорванный, свой принимая бой,
Подняв в пещере с пола сталагмит,
Ждешь обращений, только Вечность спит.
 

Здравствуй, любимая!

– Здравствуй, любимая!

Я узнала его голос сразу каждой клеточкой своего тела, каждым нервом, напрягшимся и отозвавшимся ломотой, словно замерзшие на морозе руки вдруг опустила в теплую воду, но они оттого заболели еще сильней. Сколько лет я не слышала этих слов – девять, десять? Примерно так. И все это время не было ни одной попытки позвонить мне.

Как мы расстались? Кажется, и не расставались вовсе, только вот встретиться не могли. Я искала повода, но все мои попытки пресекались с холодным равнодушием чужого человека, режущего ножницами лист бумаги: это ваша жизнь, делайте с ней что хотите, это – моя, и ничего между ними. Так и жили параллельно, в одном городе, а точно в разных галактиках. Ходили на одни и те же выставки, встречались с одними и теми же людьми, но никогда не совпадали во времени. Только ли во времени? Нет, не совпадали в состоянии своей души, словно две часовые стрелки, движущиеся по циферблату с разной скоростью и теряющие друг друга из поля зрения. И только сторонний наблюдатель может знать, что наступит тот момент, когда они обязательно совпадут, ненадолго.

Какую боль я пережила, переболела, словно лишилась половины своего естества, и все это без анестезии, по живому, и так день за днем девять лет. Каждый день я переводила в слова – не для того, чтобы осталась память, а чтобы ушла боль. Но она не уходила. Из слов я создавала мол, чтобы никакая штормовая волна не могла его разрушить и потревожить меня. Я сама превращалась в этот мол, окаменевший и равнодушный к внешним проявлениям, но не умеющая унять своих чувств, смирить их и успокоить свою душу. А хотела ли я смирить ее? Нет, мне хотелось кричать – и я писала. Записанные мысли и чувства – это как отсроченный диалог, который можно оживить в любой момент, даже когда собеседника уже нет.

Как же я жила? Как это можно объяснить? Словно сорвало ветром оконные рамы, и уютная, светлая, защищенная от непогоды комната превратилась в нежилую, продуваемую ветрами, летнюю веранду зимой. Все выстужено, испорчено, сброшено со своих мест и разметано непогодой, и только память сердца чуть-чуть греет. И от этого тепла едва тлеет огонь, зачем – не знаю. Кого он может привлечь, кого спасти в непогоду?

Меня он спасал от тоски, от безверия, от разочарования. Мне он давал возможность оставаться собой, жить своей жизнью, своими чувствами. Пусть на бумаге, пусть рифмуя строки и пряча в них себя, свою страсть, чтобы каждый мог прочесть, но только один понять. Я не затворница и люблю жизнь. Мне нравятся новые страны и новые люди, комплименты, улыбки, красивые вещи. Я женщина и готова быть слабой, легкомысленной, легкой.

Почему он ушел? Это несложно: привычка к устроенному быту, желание стабильности, может быть, что-то еще, ну, например, доказал жене, что тоже может… В сущности, это неважно почему. Ушел и все.

А если бы не ушел, что тогда? Готова ли я была радикально изменить свою жизнь? Нет. Хватило бы характера самой повернуться и уйти? Не уверена. Что же, он сделал это за меня, за нас двоих. Странно, обида всегда рядом, а понимание приходит последним и с такой невероятной ясностью, словно открыл прежде зажмуренные глаза, и вот он мир, четко отпечатался на сетчатке твоего глаза, только кверху ногами. И жизнь так же.

Чему я научилась за эти годы? Наверное, многому, но главное – научилась не бояться терять. Почему? Расставания нет, люди уходят для того, чтобы остаться навсегда.

Зачем же он вернулся именно тогда, когда я переболела и стала забывать, научилась жить в этом половинчатом состоянии своей души, умело делая вид, что я как все. Зачем?! Разве я хочу вновь испытать эту боль единения и разрыва? «Нет, мне довольно! Не хочу!» – вопит все мое естество и громче всего, конечно, разум. Весь опыт этой любви я уже получила, только вот не прожила ее до конца. Я не видела, как она постепенно и незаметно затухает, превращаясь сначала в тлеющие угли, а потом в золу, оставляя двум прежде любящим сердцам лишь холод отчуждения.

Я не прожила своей любви, так может быть…

– Здравствуй!

Из всех кругов ада, первый

 
Так просто и легко предать, к оплате не предъявят счета,
Чужая жизнь нам не забота, раскаянья не избежать.
Кто обвинит тебя шутя за непомерную обузу,
Теряет времени магнит пространства странную медузу,
Объединяя жизнь в одно бесформенное сочетанье
Слов, чисел, лиц, союзом «но» опустошившее сознанье,
В нас проявляется не вдруг холодной оторопью взгляда,
Тем замыкая первый круг из девяти известных Ада.
Стал стрелкам тесен циферблат, жаль время, вытертое спину,
Уздой строптивой не хотят они сдержать и вполовину.
Срываются на быстрый бег, а маятник клеймит минуты —
Предать так просто, режешь путы и забываешь про разбег.
 

С тобой и без тебя

 
Сгорает дней щадящая свеча,
И сумерки крадут упрямый почерк,
А жизнь теплом касается плеча
И ставит свой неповторимый росчерк.
 
 
В конце пути всё четче и скупей,
Приобретает эпитафий жесткость,
Свобода не игра, а явь страстей,
Успех ведет из откровенья в косность.
 
 
Где время встречи катится назад
И старость настигает чье-то детство,
Здесь среди дней означенный расклад
Составит неизбежное наследство.
 
 
Среда безвременья по капле тянет синь
За жизнь из угасающего лета.
Цикорий – воин с вечностью один,
Ждет приговор души в обрывках света.
 
 
Пусть чаша искупления полна
Слезами, точно талою водою,
Пронзит закат последний блеск огня
За тьму ночей, не прожитых с тобою.
 

Хаос

 
Лишенный формы, цвета, глубины,
Из плоскости людского подсознанья
Родится хаос – воплощенье тьмы,
Опроверженье опыта и знанья.
 
 
Стерев границы между «да» и «нет»,
Он ищет суть и, время уничтожив,
Снимает с нас спасительный запрет,
До крайности сомнения умножив.
 
 
Он, словно пламя, воздуха лишен
И гложет свое собственное чрево,
А дух его уже опустошен
В момент зачатия божественного гнева.
 
 
Кто видел свет, того пугает тьма
Своим глухим во всем несовпаденьем,
И ожиданьем, и долготерпеньем,
Готовая свести меня с ума.
 
 
Исчезли запахи, но осязанья зной
Лишен желанного с тобой прикосновенья,
Встречается с упругой пустотой
И ищет слов ушедших выраженье.
Жизнь замедляется, утратив притяженье,
На встречу с будущим, где призрачен покой.
 

Мотивация сказки

 
Ночь сосет мирный город, болотом уснувший,
Тишина разлилась, подбираясь к домам,
Где-то звякнул трамвай, дверь открыв неимущим,
Дав приют чьим-то душам и даже телам.
В проводах заблудился, запутался месяц,
Слишком низко спустился и пойман в силок,
Тихо скрипнула дверь, ты домой возвратился,
Верно, долго плутал, потеряться не смог.
 
 
Одеяло отброшу, как ненужную кожу,
Мне лягушкой не быть даже в этом бреду.
Пусть случайные стрелы судьбу пронзят, все же
Я прохожему сердце свое отдаю.
Эти пальчики нотами, ритм отстукивай четко
И рулады аккордами, отпустив тормоза,
В каждой женщине царственны взгляд с плеча и походка,
А лягýшечья шкура никому не нужна.
 
 
Милый, ласковый, ложно забредший в герои,
На меня не смотри, мне не тысяча лет,
Я тебе расскажу, где сойдутся дороги,
И заклятье откроет в загадках ответ.
Нет, не гладь мою кожу, не жди откровений,
Не смотри в маслянистую заводь зрачков,
Я тебя не гоню, сам бредешь меж сомнений,
Разменять ли судьбу разноцветием слов.
 
 
Ночь течет как туман, опрокинув проспекты,
Размывая росой желтизну фонарей,
Чем нам могут помочь телеграфные ленты —
Перекрестьем тире, многоточьем страстей.
Но у двери моей, сбросив плащ и панаму,
Растворится к утру при подборе огней,
Зонт от солнца достану и выставлю раму
Да тебя отыщу среди прочих теней.
 

В Зазеркалье

Да-да, я слышу вас, слышу, как ваша мысль мечется от Ледовитого океана к Каспию, а оттуда опять к Тихому, плутает между сопками, а сердце щемит какой-то недосказанностью, недоговоренностью, недолюбленностью, может быть. Вы не понимаете, отчего все это, жизнь же сложилась, и сложилась хорошо, удачно сложилась. Вот и поездили везде и столько всякого видели и перечувствовали немало. Homo sum[1]1
  «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» (лат. Homo sum, humani nihil a me alienum puto).


[Закрыть], так сказать, а что же теперь?

«Она вправе задавать мне вопросы и сомневаться в моей состоятельности?!» – думаете вы, не зная, как получше пресечь мое любопытство, и в конце концов отвечаете почти откровенно.

– Вы любите зеркала? Я уверена, что любите. Признáюсь, что я тоже люблю зеркала, но не за то, что они отражают меня, это не всегда приятно, а потому, что они создают пространство, конструируют его по своему усмотрению, включая в это вновь созданное пространство и нас. И вот мы уже живем в этом Зазеркалье, а всё думаем, что принадлежим самим себе. Помните, когда зеркала закрывают черной кисеей? Тогда они словно слепнут, а те, кого уже нет с нами, навсегда остаются в них, а мы, заглянув в такое зеркало, вдруг видим в себе черты сходства с ними, которых прежде не замечали… Вы не понимаете, к чему все эти рассуждения? Вы рассказываете мне о том, чего давно нет, а я есть. И ваше прошлое, отражаясь во мне, чуть меняя оттенки, возвращается опять к вам обновленным, и вы вновь слышите запахи морской волны, бьющей во время прибоя о берег далекой Камчатки, соленый вкус ветра Каспия, пряный, кружащий голову запах саган-дайля[2]2
  Бурятское название рододендрона Адамса.


[Закрыть]