Текст книги "Дракоморте (СИ)"

Автор книги: Ирина Лазаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

Глава 9. Отдаться стихии

Йеруш проснулся и собрался очень тихо, потому Илидор даже не смог бы сказать, что его разбудило. Просто, как только Найло вышел из палатки, золотой дракон ощутил тревогу и открыл глаза.

За неплотно сдвинутым пологом серело предрассветное небо. В щель сочился прохладно-колкий утренний воздух, нёс запах грибов и влажной от росы листвы, и от этого прохладного воздуха хотелось немедленно свернуться клубочком, накинуть одеяло на голову и заснуть снова, тихонько урча.

Но тревога щекотала золотому дракону шею, прогоняла сонную рассеянность, потому Илидор сел, потёр щёки ладонями и некоторое время моргал на полосу света, силясь понять, какой кочерги его подбросило ни свет ни заря. Снаружи что-то тихо позвякивало – видимо, Найло расставлял свои пробирки с водой в держателях. Чувство тревоги сдулось, Илидор потянулся, зевнул «Ау-ы-ы-у», достал в потягушках до кармашка своего рюкзака и вытащил кусочек кислой сосательной смолы. Закинул его в рот, сел, пригладил волосы, ещё раз посмотрел на щёлку света снаружи и осторожно, словно полог мог сказать «Гав!» и укусить, выглянул наружу.

Холодный воздух сонного утреннего леса бросил мурашки на голые плечи, и дракон, воскликнув «Бр-р!», отпрянул обратно в палатку, схватил сложенную на рюкзаке одежду, спешно полез в рубашку и штаны, путаясь в рукавах и штанинах и едва не распоров сделанный позавчера шов.

Когда Илидор, наконец, выбрался на четвереньках из палатки, Йеруш уже подготовил свои утренние экспериментальные пробирки и ушёл к озеру. Дракон, ёжась от утренней прохлады, тихонько потопал следом, собираясь улучить момент, чтобы выскочить из-за спины Найло с каким-нибудь дурацким восклицанием.

Йеруш подошёл к синему озеру. Встал на берегу, чуть раскинул руки, чуть запрокинул голову, вытянулся струной, слегка приподнявшись на носках, и замер. Это было совсем нетипично для Йеруша – вытянуться струной и стоять, молчать, глубоко дышать, смотреть вдаль, так что Илидор смешался и сначала замедлился, а потом вовсе остановился шагах в двадцати за спиной эльфа. Найло некоторое время стоял так, лицом к озеру, в полнейшей тишине, стоял и глубоко дышал, чуть закинув голову, чуть покачиваясь из стороны в сторону и едва заметно подрагивая пальцами.

А потом вдруг согнул обе руки за головой, сделавшись похожим на знак ϒ, который обозначает какое-то ругательство типа «искренне ваш», и снял рубашку, потянув её за ткань на спине. Дракон от неожиданности сделал несколько шагов назад. Показаться Йерушу в тот момент, когда Йеруш снимает с себя одежду, было бы очень неловко, потому Илидор надеялся, что Найло не почувствует его взгляда и не оглянется.

Найло не оглянулся. Бросил на траву рубашку, снял башмаки, вылез из штанов. Застыл на несколько мгновений – тоще-взъерошенный силуэт на фоне предрассветного неба, поёжился от утренней прохлады, но как-то неохотно, неуверенно и тут же, стряхивая с себя эту прохладу, вытянулся во весь рост, привстав на цыпочки и высоко вскинув руки, сильно выгнулся назад, словно проверяя, как слушается тело, воткнулся растопыренными пальцами в серовато-оранжевеющее небо, качнулся влево-вправо, сжал-разжал пальцы, затем опустил руки и медленно, раздумчиво пошёл в воду.

Илидор смотрел, как Йеруш заходит в синее озеро, как синее озеро обнимает Йеруша, и у золотого дракона крепло ощущение, что он бессовестно подсматривает за Найло, – то есть он, конечно, и подсматривал, но… Сейчас казалось, что эта огромная поляна, этот эльф, синяя гладь воды – они должны были куда-нибудь выпасть из реальности, выпасть и не оставлять ни единого шанса, ни единой возможности никому постороннему видеть то, что происходит в этом предрассветье на поляне Старого Леса. Наверное, в другие дни всё так и было: кусок пространства выпадал в другую реальность, просто сегодня он не сумел этого сделать, потому что в пространство сунул нос золотой дракон. У дракона не было права тут находиться – такое право было сейчас только у Йеруша Найло и у воды синего озера.

Разумеется, ради этого озера Йеруш и поселился в одиночестве здесь, на отшибе. А озеро, наверное, нарочно возникло тут в незапамятные времена, зная, что настанет день, когда сюда придёт этот эльф.

Куда-то пропала дёрганость движений Йеруша, он не входил в воду, а растворялся в ней, погружался-вливался в воду, двигаясь как гибкая ящерица, а озеро поглощало Йеруша, как заблудшую каплю, которая наконец вернулась домой. И дракону, хоть он и смотрел на эльфа во все глаза, было трудно понять, где заканчивается тело Найло, а где начинается вода.

Точно как раньше в подземьях, глядя на гномов-скрещей, соединивших себя с машинами, Илидор не всегда мог понять, где заканчиваются тела гномов и где начинаются металлические части машин. На теле Йеруша Найло, кстати, никаких кусков железа не было, и Илидор, припоминая, как Найло поднимался и разворачивался, опираясь на одни лишь ладони, назвал себя драконом-параноиком.

Йеруш вошёл в озеро по пояс и остановился. Илидор подумал, что Найло, наверное, закрыл глаза. Какое-то время он стоял-покачивался в воде, руки его, чуть раскинутые в стороны, едва заметно двигались, как будто Йеруш гладил маленьких рыбок под водой. Илидор не был уверен, есть ли в озере рыбки и приплывают ли они к Йерушу.

Неслышно, не отводя взгляда от Найло, дракон сделал шаг назад, потом ещё шаг и ещё один.

Он понимал, что не должен всё это видеть, но трудно было перестать смотреть. Йеруш и доверие. Йеруш и покой. Абсолютная открытость, гармония и взаиморастворение. Кто бы мог подумать, что эти слова вообще как-то связаны с Йерушем. Конечно, когда Найло возился со своей любимой водой, он всегда походил на одержимого влюблённого, и, конечно, Илидору и прежде доводилось видеть Йеруша в воде. Они неоднократно подолгу путешествовали вместе во времена Донкернаса, а поскольку все интересы Найло так или иначе были связаны с водой – многажды Илидор видел, как Йеруш заходит в воду, черпает воду и даже плавает в ней.

У Йеруша всегда в такие моменты делалось лицо кретински-счастливого кота, утопающего в бидоне сметаны, но это, оказывается, не шло ни в какое сравнение с Йерушем, который заходит в воду, не зная, что кто-то наблюдает за ним. Это был какой-то совсем новый, совсем другой Йеруш Найло, в нём оказалось так много откровенности, доверчивой открытости – и при этом столько уверенности и спокойной силы, столько перемешанных между собою смысловых пластов, что Илидор ощущал свою полнейшую ничтожность даже перед попыткой осмыслить, каким образом столь многое может быть утрамбовано в какое-то одно существо.

Найло оттолкнулся ото дна и сделался волной, перетёк по синей озёрной глади и поплыл вперёд, сливаясь с водой и растворяясь в воде, и снова золотой дракон не мог понять, где тут Йеруш, а где озёрная гладь. На несколько мгновений Илидору казалось, ему почти виделось, что тело Йеруша Найло полностью растворилось в озере, стало озером, и осталась одна лишь голова, которая теперь может скользить как угодно по огромному синему телу-поверхности, по телу-мантии, по телу – водной глади.

Тот, кто не позволял Йерушу Найло уйти из дома и стать гидрологом, должен был не иметь сердца либо мозгов, а верней всего – того и другого одновременно. Никто, видевший Йеруша Найло рядом с водой и в воде, даже в шутку не смог бы использовать отдельно слова «предназначение Йеруша» и «вода».

Это было так завораживающе, так умиротворяюще и вместе с тем интимно, что Илидор хотел немедленно отвернуться от Найло и озера – и всё ещё не мог перестать смотреть на них. Дракон привык делиться с миром своей энергией и восторгом, своим светом и созидательной силой – и он почти не знал, что это такое – когда своей силой и энергией делится с тобой кто-то другой. Дракон всей кожей ловил исходящий от Йеруша покой, уверенность, ощущение абсолютной наполненности и открытости, силы и счастливой истомы – всё это обволакивало дракона и обостряло чувствительность каждого открытого кусочка его кожи, щекотало шею, щёки, пальцы, рождало стремление так же раскрыться перед мощью водной стихии, позволить ей нести себя и в то же время самому стать ею. За всё увиденное, за всё почувствованное в этот момент Илидор бы не задумываясь отдал несколько лет собственной жизни.

И лишь когда Найло заплыл далеко-далеко, дракон заставил себя наконец развернуться в озеру спиной и с удивлением понял, что у него побаливают глаза от блеска бликов на глади воды. Небо уже стало синевато-розовым, и над горизонтом прорезалась нитяно-тонкая полоса солнечного света.

Илидор быстро, не оборачиваясь, шагал прочь. Он бы ни за что не согласился забыть всё увиденное в это утро – и в то же время немного неискренне корил себя за то, что задержался, не ушёл сразу, позволил себе наблюдать это единение Йеруша Найло со стихией, позволил себе увидеть Йеруша таким невероятным, открыто-уязвимым и бесконечно сильным в своей открытости и уязвимости.

Нет, никому, помимо Йеруша и синеозёрной глади, в такой момент не должно быть места на предрассветной поляне. Даже золотому дракону.

Тем более что золотому дракону было чем заняться этим ранним свеже-сонным утром. У Йеруша Найло была вода – а у золотого дракона было небо. И ветер, наполняющий крылья.

***

Едва солнце плеснуло светом на предлесские сосны, с холма у опушки Старого Леса сиганул дракон. Он спикировал вниз так резко, словно не летел, а падал, но у самой земли выгнулся лентой-дугой и выстрелил себя вверх, как блестящий золотой фонтанчик, потом снова нырнул вниз и опять выстрелился вверх.

Дракон носился в воздухе кругами и петлями, вопя «Уо-о-о-оу!», дракон кувыркался и планировал в потоках свежайшего утреннего воздуха, а потом, наметавшись туда-сюда над холмом, он поднялся повыше, лёг на крыло, заложил плавный вираж между Старым Лесом и предлесьем и запел.

Это была мощная, нежная и трогательная мелодия, но сегодня никто не сумел бы понять, о чём без слов поёт Илидор. Он и сам едва ли понимал, какие чувства одолевают его, просто выплёскивал в мир их все без разбора, делился избытком и стремился восполнить недостаток: радость, тревогу, упоение, волнение, грусть, сомнение, злость, восторг, покой и неуёмность – они смешивались, как смешиваются тонкие нити в пряже, создавая неповторимый цвет, который не желает распадаться на отдельные оттенки, и лишь временами там-сям тот или иной оттенок становится заметнее других, чтобы тут же раствориться в других цветах.

Чувства лились и лились из дракона, и в какой-то момент песня его привлекла на опушку Йеруша Найло. Эльф вышел из густого подлеска нога за ногу: кончики волос влажные после купания, тонкая сине-серая рубашка прилипла к мокрым плечам и груди, штаны подвёрнуты, на босые ступни налипли травинки. Очень медленно, не сводя глаз с золотого дракона, который величественно кружил над холмом, Йеруш подошёл к тому самому месту, где Илидор впервые встретился с Рохильдой.

Песня закончилась на пронзительно-тающей ноте, на требовательном вопросе, и дракон, крутанув в воздухе последний кульбит, опустился на траву шагах в двадцати от Йеруша. Выглядел Илидор умиротворённо, и невозможно было понять, почему он оборвал песню: то ли она закончилась сама собой, то ли дракон почувствовал пристальный взгляд Йеруша, то ли увидел, что солнце уже полностью поднялось над предлесьем, и решил заканчивать с полётами и пением, пока не проснулись жрецы.

– Когда ты в облике дракона – выглядишь совсем нормальным! – Крикнул ему Йеруш.

Илидор ничего не ответил, потянулся по-кошачьи, медленно, до хруста, растопырил лапы, помотал головой и принялся пускать крыльями рассыпчатые блики солнечных зайчиков. Спокойный, довольный и совершенно невинный дракон. «Какой-то плюшевый», – так сказала однажды старейшая ледяная драконица Хшссторга. И поджала губы.

Найло подошёл, по-птичьи наклонив голову.

– Ты знаешь, я почти жалею, что здесь ты должен быть человеком, а я редко когда о чём жалею, честное слово, Илидор. С другой стороны, когда ты нормальный, обычный, драконский – иногда ужасно бесишь вот этим своим… неуёмным восторгом, вот этим своим стремлением обмазываться жизнью и вопить! – Найло вдруг бешено замахал руками, открыл рот, скосил глаза, что, вероятно, должно было изображать идиотский восторг: – Курлы, вашу ёрпыль! Курлы! Я золотой дракон, я летаю тут и ору!

– Врежу, – лениво пригрозил Илидор.

Йеруш звонко клацнул зубами и сложил руки на груди.

– Просто хотел сказать, как это странно, Илидор, как очень-очень странно, твою кочергу, что сейчас драконом ты выглядишь безобиднее, чем человеком. Когда ты дракон – ты почти в точности такой как раньше. И мне тоже хочется петь, орать и хохотать вместе с тобой, мне даже хочется не брать дурного в голову, хотя я не понимаю, как это возможно. Но когда ты человек, вот именно теперь, именно сейчас и здесь, в этом лесу, – я же вижу, я вижу, Илидор, что ты всё время пытаешься нажить нам неприятностей. Просто с наслаждением ищешь опасности. С неуёмной страстью бросаешься усложнять всё, что до этого выглядело терпимо. Откровенно ищешь проблемы на свою чешуйчатую жопу.

– Вовсе у меня не чешуй…

– Не заговаривай мне зубы. Ты не в порядке после Такарона, дракон.

– Ой. – Морда Илидора озадаченно вытянулась, дракон уселся перед Йерушем, как огромная примерная собака. – Это всё потому, что я больше не хочу оторвать тебе голову, да?

– Да, – топнул ногой Йеруш. – То есть нет! То есть это тоже! Нет, не это. Забудь, забудь, забудь, что я сейчас сказал, я этого не говорил, только думал очень громко! Я вижу, что ты ищешь опасности, полоумный дракон! Тебя теперь тянет к опасностям и проблемам, как Мажиния тянет к Рохильде, как гнома тянет к пиву, как…

Дракон повернул голову влево и выгнул шею знаком Չ, означающим звук «и». Глаза у Илидора были ужасно ехидными, бока подрагивали от сдерживаемого смеха. Найло сначала смотрел на выгнутую шею в недоумении, потом понял немую драконскую шутку и прыснул.

– Но я серьёзно, Илидор! Ты как-то тревожно себя ведёшь, то есть встревоженно, то есть ты вызываешь у меня беспокойство, вот что я хочу сказать, а я и так самый беспокойный эльф Эльфиладона и тебе нихрена не нужно, чтобы я переживал ещё больше, лес может не выдержать такого напора, моя работа может его не выдержать, нам с тобой могут оторвать головы, если ты зарвёшься, а если мне оторвут голову, то кто закончит мою работу и найдёт для мира живую воду, хотел бы я знать!

Дракон издал озабоченное «тс-тс-тс», опустил голову, почти упёрся своим носом в нос Йеруша. В глазах Илидора, как в калейдоскопе, перемешивались груды золотых искр, каждый миг создавая разные узоры.

– Вы только посмотрите на это: Йеруш Найло не хочет, чтобы идиотскому дракону оторвали голову, Йеруш Найло обеспокоен! Скорей рассылайте вести во все концы Эльфиладона! Сообщите в университет! Оповестите Донкернас, может, там кого-нибудь удар хватит и мы порадуемся!

– Илидор! Дурацкий дракон! Я серьёзно!

– О-о-о, вы посмотрите, он серьёзно! Пусть глашатаи орут на всех углах, не дожидаясь базарного дня!

– Да ёрпыляйся ты ржавой кочергой через…

Хлопнули крылья, полетели во все стороны вывороченные комочки земли – дракон, не дослушав, свалился в небо, правда, не очень высоко, не рискуя быть увиденным от храмового шатра. Начал закладывать медленный красивый круг по поляне, а потом вдруг спикировал почти на Йеруша, тот с воплем отпрыгнул, дракон хлестнул его хвостом под колено, колено подогнулось, Йеруш рухнул, а Илидор радостно заорал:

– Осалил, осалил!

Найло сидел на земле и смотрел на дракона во все глаза, а потом начал смеяться – не своим обычным нервическим смехом «не-забывайте-я-рехнут», а искренним, заливистым.

– Ну ты и балбес, Илидор!

Дракон кочашье-змейски-гибким движением перетёк как раз туда, куда Найло хотел опереть ладонь, чтобы подняться на ноги, и покатился по земле прямо на эльфа. Тот, снова рассмеявшись, тоже откатился, в другую сторону. Посмотрели друг на друга, прыснули и принялись вовсю дурачиться, словно дети.

Глаза Илидора сияли ярко, как солнце над предлесьем, и Найло казался таким беззаботным и весёлым и, кажется, напрочь забыл о времени, о важном и ценном времени, которого у него всегда было мало, так мало, что частенько приходилось жертвовать даже сном. Йеруш носился вокруг Илидора и дразнил его, а дракон шутливо прихлопывал крыльями и лапами те места, где только что стоял Найло. Потом Илидор сцапал Йеруша двумя лапами за лодыжки и принялся кружить его, вопя «Ты бы сошёл за дракона, будь у тебя чешуя, ну скажи "Курлы-курлы", Йеруш!», а Найло орал, хохотал и почти выпал из рубашки – она задралась, вывернулась наизнанку, полоскалась вокруг его головы и рук. Потом Йеруш сидел на земле, а Илидор щёлкал хвостом над головой Йеруша, Найло ловил хвост Илидора, оба хохотали как умалишённые и сквозь хохот громко спорили, кто с кем сейчас играется, как с котиком: дракон с эльфом или эльф с драконом? И можно ли играться с драконом или с эльфом, как с котиком? Не роняет ли это репутацию эльфа и дракона в глазах друг друга? Не следует ли нам немедленно прекратить это недостойное занятие и стремительно позабыть, чем мы тут занимались? А потом снова хохотали, да так, что Йеруш сложился пополам и уже не мог хватать дракона за хвост, а Илидор повалился на спину и дёргал лапами.

Из подлеска за ними в ужасе наблюдала бой-жрица Рохильда.

Часть 2. Анимато. Глава 10. Вглубь и вдаль

– Пересадка!

На шаткой с виду платформе, сплетённой из живых ветвей, стоит провожатый – бледноватый мужик, источающий едва уловимый запах сырого гриба.

– Пересадка! – орёт он и вертит согнутой в локте рукой на манер мельничного колеса. – Переход на третью западную точку сгона!

– Чего? – дракон остановился на качающейся подвесной лестнице, и в него врезался Ыкки. – Чего ему куда?

Найло следом за котулей по имени Тай повернул на одну из многочисленных боковых лестниц и махнул дракону рукой, не глядя. Ступени и верёвочные опоры стали мокрыми после того как по ним прошла котуля и Йеруш. Со всех стекает древесный сок, удивительно нелипкий и удивительно быстро высыхающий на воздухе. Телу не холодно и не мокро в сиропистом, пахнущем травой древесном соке, воздух как будто не добирается до тела сквозь его тонкую плёнку. Сок испаряется быстро и совсем не холодит кожу, испаряясь.

– Ыкки будет сопровождать Илидора после того, как Илидор задал ему трёпку? – удивился Йеруш, когда Храм сообщил, что они двое отправятся в прайд первыми, в сопровождении пары котулей. – Это не принесёт проблем? Что про это думает сам котуль, хотел бы я знать?

– Думать – то забота вожаков, – спокойно ответил Ыкки, когда Йеруш задал вопрос ему. – То вожаки имеют такой великий разум, чтоб знать, как будет хорошо для всех. А забота Ыкки – делать так, как будет хорошо, как скажут вожаки. Сейчашний вожак говорит Ыкки проводить в прайд Илидора.

Поездка-полёт внутри изогнутых стволов ездовых кряжичей вместе с потоками древесного сока – одно из самых безумных событий, которые происходили с золотым драконом, но он изо всех сил делает вид, будто совсем не удивлён и в Такароне ещё не такого навидался.

– По лестницам, по лестницам! – надрывается пахнущий грибом мужик. – Первый поворот, следите за рукой, следите за рукой! Переход на третью западную точку, по лестницам, первый поворот!

Подвесные лестницы раскачиваются на высоте шарумарских башен, и когда думаешь о пропасти под ногами – что-то тревожно пульсирует в животе. Роль ступеней выполняют неровные, рыхлые куски древесины, разновысокие и разноширокие, шагать по таким ступеням было бы непросто, даже лежи они на земле, а не болтайся в поднебесье. Лестницы держатся в ложементах из гибких веток в палец толщиной. Такие же ветки выполняют роль опор для рук. На самом деле опоры нет, есть только ходящие ходуном деревяшки под ногами, сухо-царапучие ветки в ладонях и зелёная рябь далеко внизу. Мир качается. Хочется остановиться и зафиксировать себя в пространстве, но висящую на плечах панику немного усмиряет только движение, потому останавливаться нельзя.

– Пересадка, пересадка! Не больше семерых за сгон!

Зачем грибоец это кричит – непонятно. Все в Старом Лесу и так знают, что на сгоне могут проехать не более семерых за раз, а на подвесных лестницах сейчас почти пусто.

Пахнущий грибом провожатый внимательно следит за Йерушем цепкими глазками-буравчиками. По Илидору он лишь скользнул взглядом, котулей словно и вовсе не заметил. Илидор мог бы, наверное, напеть что-нибудь умиротворяющее, чтобы грибной мужик прекратил так неприятно смотреть на Йеруша, но на подвесных лестницах оказалось как-то не до пения. Дракон вдруг обнаружил, что боится высоты.

Да, высота – это охренительно страшно, если тебе нельзя летать!

Внизу рябиглазно тянулась цепь одинаковых прогалин, разделённых рядами незнакомых Илидору деревьев. На ветвях их можно было смутно различить не то плоды, не то орехи в коричневато-розовой кожице-скорлупе.

– Если эта хрень… эта лестница провалится – я сменю ипостась и полечу, – сквозь зубы предупредил Илидор. – Даже если Храм потом очень расстроится.

– Давай-давай, – тоже сквозь зубы ответил Йеруш. – Отличная идея, ведь упасть в густую листву гораздо больнее, чем сгореть заживо! Если в тебе опознают неведому тварюшку, то сожгут к ёрпылям! Это земли грибойцев!

– Да хоть драконобойцев, – пропыхтел Илидор. – Пусть сначала поймают!

Навстречу, привычно-ритмично раскачиваясь на лестнице, широко вышагивал явно нездешний человек-торговец, несущий за спиной огромный короб. Его сопровождали проводник-котуль и два эльфа-охранника. У человека и эльфов были обветренные сосредоточенные лица, скупые выверенные движения и внимательный взгляд чуть прищуренных глаз. Котуль-проводник шёл перед ними размашисто, уверенно, не оглядываясь – знал, что путники привычны к путешествиям на сгонах.

Илидор, Йеруш и котули разминулись с торговцем на одной из площадок, к которым стекались лестницы, и это было немного менее страшно, чем если бы пришлось расходиться на качающихся подвесных ступенях. Самым трудным потом оказалось снова шагнуть на шаткую лестницу с изумительно устойчивой площадки. Хотелось вцепиться в неё руками и ногами и подвывать от ужаса, сознавая огромность пространства вокруг себя и, что самое головокружительное, – под собой.

Безуспешно пытаясь придать лицам независимое и спокойное выражение, в этот момент оба, и эльф, и дракон, подумали, что, если бы они оказались тут в компании одних лишь котулей, – никаким образом нельзя было бы убедить их отпустить платформу и снова поставить ногу на шаткие ступени. Однако Йеруш смотрел на Илидора, а Илидор смотрел на Йеруша, потому оба пошли дальше. И старались шагать по ступеням так же ритмично-уверенно, как только что прошедший мимо торговец, но у них, конечно, не получалось.

Котуля Тай обернулась на мгновение – зелёные глазищи, полоски бинтов на лбу и подбородке, тяжёлое кольцо в носу, жёлто-рыжее пламя волос. Котули струились по лестницам ловко и как будто небрежно, безо всяких видимых усилий, словно клоки шерсти, несомые легчайшим ветерком.

Впереди виднелась платформа с другим провожатым, который ритмично крутил согнутой в локте рукой, когда снизу донёсся раздирающе-захлёбистый вопль.

– Я же говорил! – обернувшись к Илидору, выпалил вдруг Йеруш. Щёки его пылали, рот уехал немного набок. – Если грибойцам что-то не понравится – они это просто сожгут к ёрпылям!

К этому моменту Илидор почти убедил себя сосредоточить всё внимание на дурацких ступеньках и дурацких поручнях, которые больше напоминали о шаткости бытия, чем служили опорой – и он ничего бы не заметил внизу, даже если бы там принялись плясать драконы в оранжевых штанах. Оклик Йеруша выдернул Илидора из оцепенело-сосредоточенного состояния, в котором у него уже почти начало получаться шагать, подстраиваясь под ритм качающихся ступеней, и теперь, сбившись с этого ритма, дракон пошатнулся, выругался и вцепился в тонкие поручни, как в последнюю надежду. Когда лестница качалась, из тела как будто вынимали все кости и оно готово было желейно стечь в бездну под ногами, просочиться между ступеней.

Мысленно отвесив себе затрещину, Илидор очень-очень неохотно посмотрел вниз. Подвесная лестница качалась под его ногами. Позади шипел-взмяукивал Ыкки. Йеруш дышал ртом и, вцепившись в опоры лестницы, смотрел вниз.

Там, подёргиваясь и наверняка ужасно воняя, догорали несколько существ, похожих на людей – в чём можно быть уверенным в этом лесу, глядя с такой высоты? Существа корчились почти прямо под сгонами, а вокруг них стояли и орали нечто неслышное на такой высоте четверо грибойцев. В поднятых руках они держали качающиеся на длинных верёвках фонари, и внутри фонарей растекался огонь, не похожий на пламя горикамня. Илидор и Йеруш таращились на происходящее внизу, разинув рты, а провожатый грибоец с площадки сгона орал, надрывая горло: «Переход, переход!».

Сжигать кого-то заживо? Зачем? И для чего? Кто может быть так излишне и бессмысленно жесток и вдобавок на голову ушиблен, чтобы без нужды жечь огонь в лесу? Что тут вообще происходит и какая каша бурлит в головах у лесных народцев? Илидор не то чтобы испугался, но вдруг перестал быть уверенным, что очень уж желает познакомиться с этим лесом поближе.

И тут же в памяти всколыхнулось напутствие, изречённое Юльдрой, когда разбирали лагерь на вырубке. Верховный жрец определённо что-то знал о старолесских странностях, поскольку говорил своим жрецам:

– Мы должны сохранять себя верноспокойными на всём протяжении предстоящего пути, а он будет длинен и весьма непрост. Но мы обязаны помнить: ничто не сверхсильно настолько, чтобы смутить наш разум и поколебать веру. Мы в каждый миг обязаны помнить о своей величественной цели – очистить от скверных наветов доброе имя основателя Храма и вернуть свой свет в простёртость Старого Леса. Много трудностей будет на нашем пути, многажды нас попытаются убедить в неправомерноприятии дела Храма, и многие лесные народы распахнут пред нами свои странные и злобные истории в попытке остановить…

Котули шипели на эльфа и дракона, замерших посреди перехода: «Идите! Идите! Упустим сгон!».

Пришлось вцепиться покрепче в шаткие ветви опоры, стиснуть зубы и пойти вперёд. Лишь раз Илидор оглянулся и… целое мгновение он был уверен, что видит на одном из ореховых деревьев скрючившуюся у ствола фигуру женщины. Можно сказать, знакомой – светлые, сильно блестящие волосы и наряд, украшенный перьями, сухие мышцы воина на голых руках, мощь сжатой пружины.

Грибойцы неловко, наступая на внешние стороны стоп, отступали в лес, глядя на то дерево, где мгновение назад Илидор видел женщину. Стоило отвести от неё взгляд – женщина исчезла, осталась лишь чудная игра солнца и теней на стволе.

– Упустим сгон!

По плечу Илидора чувствительно хлопнул Ыкки, дракон покачнулся на лестнице и рявкнул на котуля.

– Не можна упускать сгон! – рявкнул в ответ Ыкки. – Сё место одно, где сегодня есть путь! И тропы на север недоходимые!

– Недочего?

Котуль только зашипел, прижав уши, и махнул рукой.

Они добрались до точки сгона, когда стволы перегонных кряжичей уже гудели от движения сока. Провожатый едва ли не пинками загнал путников в лёгкие и длинные лодки-перегонки, едва ли не ногами утрамбовал поклажу в герметичные ящики на носу. И, лишь только успели путники вытянуться на дне лодок, как их подхватил поток древесного сока и с дикой скоростью, сталкивая внутри кишки, понёс на северо-восток.

«Я лечу внутри дерева в земли говорящих котов», – проговорил про себя Илидор и беззвучно расхохотался, поскольку поверить в это окончательно было почти невозможно.