Текст книги "На сети"
Автор книги: Ирина Ингрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Ирина Ингрин
На сети
Пролог
– Из тебя никогда не выйдет ничего путного!
Женщина с лохматыми, грязными волосами, в ободранном халате, держа в руках старый, местами дырявый тапок, со всей злостью ударяла по маленькому, хныкающему комочку, который уткнулся в угол и закрылся от ударов руками.
– Маленькая шмарь, – после каждого слова раздавались все новые и новые удары, – больше никогда не смей вылезать из этой комнаты, когда у меня гости! Чтобы я не видела твоего поганого личика с этим тупым выражением, поняла? Неблагодарная сволочь!
Рука уже ныла от такой непрошеной нагрузки. Женщина плюнула в сторону стены, облокотилась об нее, и, шатаясь, с третей попытки все же надела свой тапок обратно. Тяжело дыша, она кое-как поправила волосы, выпрямилась. Некогда ясные голубые ее глаза, были теперь блеклыми, с легкой желтизной, и, казалось, не выражали ничего. Под ними повисли участки кожи, а один глаз был обрамлен красной рваной раной, и под ним уже намечалась грядущая синева. Это Толик, ее старый знакомый, в самый разгар их веселья увидавший маленькую воришку, которая стащила со стола кусочек колбасы, разозлился бессмысленной трате хорошей закуски и со всего маху ударил по лицу свою подругу по распитию крепких напитков, когда в ответ та начала на него кричать, пинать и толкать руками.
– Бешенная же ты баба, Натка, – в сердцах сказал Толик, отскочив на пару метров. В тот же момент он схватил со стола наполовину уже пустую бутылку с такой чистой и невинной на вид жидкостью, и все так же бормоча что-то, ругая женщин, политику, и весь мир, он, уже и пожалевший, что затеял всю эту кутерьму посреди дня, поспешно покинул квартиру.
Наташа просто так вытерпеть этого не могла. Ее нутро уже с раннего утра словно полыхало огнем, она искала облегчения везде, сходила уже и к соседке снизу, в сотый раз пытаясь занять хоть немного денег, и даже решила выйти в круглосуточное кафе неподалеку, где частенько собирались некоторые ее друзья, когда было что отметить – а это случалось чуть ли не каждый день. Рано утром в кафе еще было пусто, и лишь продавщица хмуро выглядывала из-за прилавка:
– Чего тебе?
– Чего-чего, – негромко пробурчала Наташа и посильнее закуталась в свое затертое, с аккуратной заплаткой на одном локте, пальто.
Пальто это было куплено еще в студенческие годы, тогда же девушка случайно упала в нем в гололед и порвала один из рукавов. Мать ее, как и положено порядочной швее, зашила дыру почти незаметно, чем Наташа тогда очень гордилась. Она мечтала стать швеей, как и ее мама, и бабушка. Все в их семье отличались всегда умелыми руками и логическим умом.
На улице было ветрено. Женщина печально уселась на скамейку перед подъездом. Вспоминать мать не хотелось. Слишком свежи были на сердце раны, слишком мало еще прошло времени – так ей казалось.
Тем временем сад, за которым ее мама ухаживала, уже давно покрылся сорняками, так что цветов было почти не видно среди высокой травы и пожухших листьев.
– Да кому сдались они, эти цветы, – в сердцах воскликнула Наташа.
– Правду говоришь, Натка.
Она подняла голову и увидела Толика, из второго подъезда.
– Ого, какие люди, – прохрипела она. – Какими судьбами?
– У сына сегодня юбилей, – с гордостью ответил радостный Толик, – тридцать лет. Вот, сходил в магазин, прикупил кой-чего, отмечу.
Внутри Наташи словно что-то щелкнуло. Она ощутила приятную, бодрящую горечь во рту, руки от волнения задрожали, на щеках появился яркий румянец, неровного багрового цвета.
– Айда ко мне, стол, кресло, все удобства!
– Да ну, у тебя же там малая, небось как раз выспалась, опять будет с глупыми вопросами приставать.
– Не, она еще спит, вчера легла поздно, ты ее даже не услышишь.
На том и порешили.
Но Кира не могла проспать такой момент. Когда к ее матери приходили гости, в доме появлялась хоть какая-то пища. В желудке у девочки постоянно бурчало, природа требовала еды. Голодные ночи не прошли даром – Кира была худым и бледным ребенком. Ее одежда не отличалась чистотой, на щеках были видны разводы грязи, пыли и соли от слез. Ей было восемь лет, почти пять из них он прожила со своей любимой бабушкой, в старой маленькой квартирке на окраине города. Бабушка была стара, плохо видела и хромала на одну ногу, но все же заботилась о внучке как могла, баловала свежими булочками, посыпанными сахаром, горячими бутербродами и лимонадом. Это было спокойное и сытное время.
Но после ее смерти жизнь девочки изменилась. И вместо хлеба и сладостей, отныне она питалась лишь изредка, плохо очищенным ее неумелыми детскими руками, недоваренным картофелем и макаронами. Продукты привозила раз в месяц тетя, она же научила Киру готовить из них хоть что-то.
«Ничего сложного. Насыпать в кипящую воду горсть макарон и помешивать пять минут на слабом огне» – это была молитва Киры в последние месяцы, только она помогала ей выживать в этом страшном месте. Но макароны очень быстро заканчивались.
Когда тетя навещала племянницу в последний раз, ее живот был еще еле заметен, но теперь, наверно, он раздулся, как тыква.
– Скоро оттуда выйдет ребенок, – объясняла она Кире.
А может это уже произошло, поэтому она уже так давно не приходит к ним в гости.
Вкусный запах сыра и колбасы прогнал последние остатки сна девочки. Она еле выбралась из старого покрывала, в котором обычно спала.
От воспоминаний о еде, о ее прошлой беззаботной жизни по щекам Киры вновь потекли слезы. Она, не всхлипывая, чтобы не выдать себя, зная, что ей нельзя появляться даже в коридоре, когда к маме приходят ее друзья, проползла за одним из кресел в зале и, неспешно, протянула руку к столу. Тут ее и поймал Толик.
Дальнейшее Кира помнила плохо. Отрывками – что ее куда-то тащат, она пытается закрыть голову руками. Голод, боль и страх смешались в один горячий комок.
Она проснулась лишь под вечер от строгих ясных голосов. Может, тетя все-таки вспомнила про Киру и прислала кого-то из знакомых передать макароны для нее? Девочка тут же представила, какие они на вкус – желтые, горячие, каждый завиток ароматнее предыдущего.
Кира снова поднялась, тесная комната была покрыта темнотой, единственным ориентиром был свет, который просачивался из-под двери в прихожую. Голова почему-то болела, но девочка все же собралась с силами и открыла дверь.
В прихожей почти сразу наступила тишина. Две женщины с аккуратно убранными волосами, в строгих пиджаках замерли посреди оживленного разговора, одна испуганно прикрыла рот ладонью.
Кира искала глазами маму. Та сидела все в том же в халате на табурете, с тапочками на голые ноги. Выглядела она как обычно, но все же что-то было не так. В глубине глаз читался… страх? Кира испуганно попятилась назад.
– Нет-нет, не бойся! – вдруг поспешно произнесла одна из женщин, та, что быстро успела скрыть свой удивленный возглас при виде девочки ладонью.
Ее голос оказался на удивление мягким, а строгое лицо теперь испуганно улыбалось. Она протянула руки:
– Ты у нас Кира, верно?
Та кивнула и вновь посмотрела на маму. Наташа смотрела в пол, руки ее были сжаты в кулаки.
– Мы пришли за тобой. Сегодня ты пойдешь с нами, – сказала вторая женщина. – Твоя мать должна немного… – она осмотрелась вокруг с еле скрытым осуждением, – здесь прибраться. А мы тебе дадим чистую одежду, накормим.
Кира, все еще прижимающаяся до этого к стене, поддалась тут же вперед.
– Макаронами? – у нее был тихий голос, но женщины все же услышали.
– Ну, если ты так хочешь, – улыбнулась та, у который был мягкий голос.
Кира поспешно потянулась за курткой, но резко вздрогнула от крика.
– Да какого хрена! – мать девочки ударила кулаком в дверь и вскочила. – Поманили тебя едой, а ты и повелась. Ты никуда не пойдешь! Не для этого тебя мама оставила мне.
Она хотела уже схватить дочь, но дорогу ей преградили.
– Не вынуждайте нас вызывать подмогу, Наталья.
И мать обреченно села обратно – голова у нее немного кружилась от алкоголя, который она все же смогла раздобыть, пока дочь спала.
В конце концов, девочку обмотали теплым шарфом, сложили все документы в папку и направились к двери. Та, что показалась Кире более доброй, взяла ее за руку. Девочка испуганно посмотрела на маму.
– Мы придем послезавтра, в понедельник, подготовьтесь. И поберегите силы. Нас с вами ждет долгий путь, если захотите ее вернуть.
Наташа, казалось, была в ярости, с бледными губами и нездоровым румянцем. Но глаза ее поволоклись дымкой. Она все глубже погружалась в свои мысли и уже не узнавала лица дочери – со ссадиной на лбу, грязными щеками, потерянным взглядом. В памяти женщины уже стирался этот неудачный день, эти нежданные гости.
Такой ее Кира и запомнила.
Едва выйдя из квартиры, девочка заплакала. Женщины наспех пытались хоть немного почистить ее лицо носовым платком, успокаивали, уверяя, что она еще вернется домой, если мать облагоразумится.
Кира хотела им верить. Но больше с того дня они с мамой так и не увиделись.
Если даже смерть бабушки не смогла вытащить ее из зависимости, нелюбимая дочь была не в силах этого сделать и подавно.
Глава 1
Мне бы не хотелось отнимать у вас много времени. Такая уж сейчас жизнь – каждая секунда на счету. Я понимаю.
Поэтому постараюсь быть краткой. Хоть это и тяжело, когда дело касается того, что ты действительно любишь. А я люблю этот период своей жизни. И пусть уже знаю каждую его часть наизусть, знаю, с чего все началось и к чему привело. Именно благодаря нему я стала той, кем являюсь сейчас.
В любой момент я могу закрыть глаза и снова оказаться там, в самых тяжелых часах, в самых приятных секундах. Я могу переместиться в самое начало, вновь вспомнить и увидеть зарождение этой истории. Это пытка, но я люблю мучить себя, и вскоре ты это поймешь, мой несчастный читатель. Это моя машина времени. Да, она, в сущности, есть у каждого из нас, собранная из самых дорогих, ярких кусочков, наше сокровище и проклятье.
Та осень до сих пор стоит перед моими глазами, как эталон. Я сравниваю с ней все остальные уже долгие годы, но она – самая яркая.
Я тогда еще не задумывалась о том, кем являюсь и чего хочу в этой жизни. Как оторвавшийся от дерева лист, одинокий и погибающий, я летела в потоках судьбы, не в силах предсказать, куда они меня несут. Воздух был свеж и дурманил разум ароматом яблок, блистали первые лужи в еще частых лучах солнца, шумели золотом березы вдоль дорог.
В один из осенних дней меня отправили в мой новый дом.
– Удачи, Кира, – напоследок обняла меня нянечка в доме временного пребывания. Голос ее был полон тревоги, лица ее я уже не помню, но помню добрые заботливые глаза.
Я сжимала в руках маленький рюкзак с вещами, шла по длинным коридорам за незнакомыми людьми. Ладонь грела серебряная цепочка с крестиком – все, что осталось от бабушки. Маму я не видела почти месяц и уже не верила, что она случайно оставила меня в этом незнакомом, полном брошенных детей доме, и что вернется за мной.
На выходе мы остановились.
– Тебе очень повезло, что так быстро нашлись опекуны. Дом частный, с участком – это тебе не в тесной квартирке жить. Будь послушной и не позорь нас, – сурово посмотрела на меня другая женщина, ее глаза были, напротив, пытливыми и требовательными.
Она была там кем-то вроде заведующей, и говорила правду – восьмилетнюю одиночку в этом огромном и чужом мире обычно ждал лишь детский дом. Но по какой-то причине уже довольно взрослого ребенка захотели взять под опеку, при этом в семье уже были собственные дети. Старшая дочь, правда, успела выйти замуж и уехала в Москву в поисках лучшей жизни, но вот младший сын был всего на три года старше меня. Обычно опеку берут бездетные либо с уже выросшими детьми пары – ведь всегда тяжело сочетается родное и чужое. И, возможно, поэтому мы с Сергеем сразу невзлюбили друг друга. От него шли волны презрения и скрытой ненависти, пусть я и не претендовала ни на любовь его родителей, ни на его собственность, мы все равно были конкурентами.
Причина, по которой меня взяли, стала ясна мне довольно скоро. Мой опекун, Антонина Вадимовна, уже тогда была в довольно зрелом возрасте, старшая дочь уехала, и теперь им нужна была помощница по хозяйству. Финансово семья тоже бедствовала, а государство обещало денежную поддержку опекунам, так что я была прекрасным решением. Такая практика была довольно распространенной по всей стране.
Тем же вечером нас с Сергеем пустили прогуляться по поселку. Это был старый и заброшенный пригород, словно придавленный на периферию шумным городом. Уголок прошлого, который плохо вписывался в интерьер города, поэтому его игнорировали власти и обходили стороной горожане. Раньше здесь была своя школа и больница, теперь же вокруг стояли покосившиеся черные дома и сломанные заборы. На въезде не было таблички «Добро пожаловать», зато висело ехидное «Счастливого пути». Здесь уже давно не было приличной работы, вакансии были лишь в продуктовом киоске, ферме неподалеку или мебельной фабрике, которые были еще дальше, совсем уже за пределами города. Большинство, конечно, ездило на заработки в город, и многие постепенно полностью перебирались жить туда.
Дорога наша шла через главную улицу. Здесь стояли самые обстоятельные дома, было и подобие игровой площадки. Мы с новоиспеченным братом устроились на качелях и, верные обоюдной антипатии, молчали.
– Тащтан тупанче пирен щине, – бормотал еле слышно мальчик.
Он был еще по-детски пухлым, с русыми волнистыми волосами – внешность его, под стать речи, была довольна национальна. Моя мама была русской, таковой я считала и себя. Но отец, я мельком слышала от бабушки, был чуваш. Безработный, безответственный, пару недель покутивший с моей матерью, он исчез однажды утром, как кот, взятый с улицы, который при первой же возможности убежал вновь на волю. Этот язык напоминал мне о нем, и мне это не нравилось.
– Если хочешь говорить, лучше скажи на русском, – недовольно тряхнула я головой.
Сергей фыркнул. Он усердно пытался качаться быстрее и выше меня. Я старалась не обращать на это внимания. Напротив качелей стоял двухэтажный особняк, один из самых красивых, что я видела в жизни. С резными воротами, вылитым узорным забором, за которым виднелась аккуратно постриженная лужайка, лежаки, а на втором этаже дома – большой балкон. В этот момент к особняку подъехал блестящий внедорожник, идеально черный, казалось, без единой пылинки на нем. Я замерла, так как не видела ничего подобного ранее, замедлился и Сергей.
Из машины показался крупный мужчина, должно быть шофер, а из дома на улицу вышло целое семейство. Среди них мое внимание сразу привлек самый юный. Сейчас смешно вспоминать его худощавым подростком, но тогда весь его вид взбудоражил мой неокрепший ум. Темноволосый, с колючим взглядом черных глаз, острыми скулами, озорной улыбкой. Ему было почти шестнадцать, и на меня, чумазую малолетку в дырявом свитере он даже не взглянул. Я тут же подсела на этот его непреднамеренный крючок, с детства получавшая вместо любви лишь безразличие, я часто путала эти понятия.
Зато мальчик кивнул Сергею. Потом шофер открыл им двери, они разместились в машине, и та, быстро набрав скорость, скрылась вскоре за поворотом.
Впервые что-то действительно заинтересовало меня с момента приезда, я отвлеклась, и рой мыслей в голове не давал сосредоточиться. Кто он? Что скрывается за его улыбкой? О ком или о чем он думает, что подумал обо мне?
Рядом послышался смешок.
– Ну и ну, ты чего, втюрилась?
Новоявленный братец начинал раздражать. Я зло на него посмотрела, но ничего не ответила. Оттолкнулась ногами от земли, снова раскачивая качели, и продолжила разглядывать этот удивительный дом напротив.
– С виду они кажутся интересными, но от таких людей лучше держаться подальше, особенно от Тимура.
– Не понимаю о чем ты, – громко ответила я, мне и вправду мешал его слушать ветер в ушах и рой мыслей в голове. Но я услышала имя – Тимур. Ему подходит.
Мы вернулись домой под вечер, уже стемнело – было поздно, но моя новая мать в тот первый день не сильно беспокоила меня.
– Я постелила тебе в дальней комнате, – ей было неловко общаться со мной, ведь мы обе еще не свыклись с тем, кем являемся друг для друга отныне. Резал слух ее чувашский акцент, но она с того самого первого дня и впредь всегда старалась говорить со мной на русском. – Шифанер у кровати тоже будет твой, разложи вещи из своего рюкзака по полкам. Но сначала помойте с Сергеем ноги, небось ходили на площадку, а там повсюду песок. И турах с хлебом на столе для вас.
Мы наперегонки начали разливать теплую воду из бидона в тазик, каждый хотел поскорее разобраться с ногами и перейти к лакомству. Хотя невиданная роскошь в виде хлеба в тот вечер была для меня неожиданно болезненной. Когда получаешь что-то хорошее, у тебя появляется, с чем сравнить прошлое. Ад, в котором я жила до этого, тут же начал вылезать из щелей, за которыми я тщательно скрывала его от себя самой.
В тот первый день я долго не могла уснуть, пружины старой кровати жалобно скрипели, им вторил деревянный пол, отвлекая еще сильней. Новый дом пугал, каждый шорох, каждый запах в нем напоминал – эти люди мне чужие.
Я мысленно просила помощи у бабушки, может она поддержит меня с небес. Как бы я хотела, чтобы она была там счастлива. По щекам текли горячие слезы, но вскоре я все же как-то уснула.
Глава 2
Наш поселок не зря считался одним из самых опасных. Все знали, что по ночам лучше не выходить одному из дома. Ограбления, пьяные разборки, нападения. Тут ходят компаниями одна опаснее другой, разъезжают шумно на машинах и мотоциклах из района в район. По вечерам здесь не встретишь патруль, и потому соседние районы побаиваются потерявших страх поселковых. Но своих здесь не тронут.
Узнала я об этом, когда рассказала в свой первый учебный день в новой школе, где живу. В классе сразу послышались вздохи неодобрения.
– Я недавно переехала туда, – лепетала я, словно оправдываясь и пытаясь доказать свою порядочность.
Но дух поселковых очень скоро перешел и мне. И уже совсем скоро я научилась давать любому, кто меня тронет сдачу – словесную, а бывало и с применением силы.
Директор звонила опекунам, те в ответ орали на меня дома. Но сделать со мной уже ничего не могли. Я легко пропускала мимо ушей крики и ругань, отвлекаясь на свои мысли – дар, благодаря которому я выживала.
Осень из золотой и яркой поры, вскоре превратилась в старую, поношенную и грязную. Зима не спешила наступать, неделями стоял туман и темнело очень рано. Гулять я теперь могла недолго, лишь после школы, пока шла домой. В школе ходили слухи, что в роще кого-то изнасиловали. Сергей знал источник этих разговоров, но молчал, обзывая малявкой. Было нерадостное время. Весна принесла лишь толику надежды, а после, наконец, вернулось и лето. И возвращались в свои загородные особняки их богатые владельцы, а я очень ждала этого.
Но отвлечемся ненадолго от первых моих невзгод в поселке.
Если вдруг вы решили, что главный герой моего рассказа – я, то поспешу заверить, что ввела вас непреднамеренно в заблуждение.
Главная героиня, несомненно, Настя.
Если бы Джульетта жила в наши дни, она бы так и выглядела. Со свежим румянцем, глаза – сапфиры, и волосы, что блестят шелком. Ее взгляд оживит любой неудавшийся день, ее заливистый смех заразит всех вокруг, даже самых печальных.
Дом ее семьи был вторым по величине в нашем поселке. Они купили его примерно в то же время, что я приехала в поселок. У нее были богатые родители, которые были давними знакомыми и партнерами родителей Тимура. Те и посоветовали купить дом рядом с их участком.
У Насти были модные джинсовые шорты, телефон с камерой и дорогие духи. Она сразу же легко вошла в компанию детей поселка.
– Во что играете? Будете жвачку?
И в ответ на ее искреннюю улыбку все протягивали свои ладони. Пусть она и отличалась ото всех, считалась приезжей, а таких не очень любили здесь. Ей были всегда рады. В ней была черта исключительности и при этом простоты. Она прыгала с нами в резинку, без ошибок даже самые сложные фигуры – лишь пятки сверкали. При этом на вид была словно хрупкой вазой, дорогой и ценной. Я уже тогда чувствовала, что однажды ее разобьют.
Настя и Тимур были соседями. Их лужайки ограничивал невысокий декоративный забор, через него они детьми частенько перелезали друг к другу. Я слышала порой их задорные крики. Может они строили дом на дереве, может, играли в тетрис, может в прятки – могу лишь догадываться. Но знаю точно, что все их игры рано или поздно заканчивались ссорой. Они были как два магнита, одной гранью притягивали, а другой – отталкивали друг друга. Вокруг них постоянно копилась энергия, которой нужен был выход. У Тимура она проявлялась толчками исподтишка, дерганием волос, подколами, у Насти – слезами. А потом они успокаивались и начинали все сначала.
Да, я частенько подглядывала за ними.
Они казались мне маяками из другого мира, совершенно непонятными и загадочно влекущими. Чем были заняты их головы, когда не нужно беспокоиться, что есть на ужин, и не засмеют ли тебя в школе за старый телефон и потрепанную одежду? За то, что ты уродец с прыщами и угловатой фигурой?
Неудивительно, что Настя, со своими легкими и прямыми, чистейшего русого оттенка волосами, с белоснежной ровной кожей, с кристально прозрачными, лазурными, как океан, глазами, казалась мне неземным идеалом.
К тому же, Тимур всегда был где-то поблизости от нее. А мне большего и не надо. Он гонял на своем новеньком велосипеде целыми днями, с ним набиралась целая компания приятелей. Они порой, проезжая мимо девочек, нарочно наезжали на них. Те радостно визжали, с виду недовольные, но польщенные вниманием со стороны противоположного пола. Истинно недовольно выглядела Настя. Тимур наслаждался ее реакцией. А я наслаждалась им.
Однажды, как и все девочки, я убежала от велосипедов к забору ближайшего дома, где были большие камни, на которые они бы не смогли наехать.
– А ты чего убегаешь? – я застыла от того, что он обращается ко мне. – На такую крупную, как ты, никто и не осмелится наехать, еще велик погнешь. Лохушка.
Лучше бы он просто плюнул в меня. Было больно, но внимание любимого человека всегда таково, разве нет? Если он так обращается со мной, значит, я этого заслужила.
Тимура все побаивались, но и привлекал он многих девочек. «Я слышала, вчера его компания играла на волейбольном поле в догонялки с девчонками с Загорной улицы», – наша соседка явно была недовольна тем, что пропустила такое событие.
Однажды я подобрала наклейку, случайно отлетевшую от его велосипеда. Аккуратно разгладила ее дома теплым утюгом и положила в свой школьный дневник, под обложку. Она стала моим талисманом, и я часто доставала ее, чтобы полюбоваться замысловатым рисунком.
Сергей, застав меня за этим занятием, конечно, сразу узнал, кому в нашем поселке принадлежит велосипед этой марки. В тот год он уже не был завсегдатаем банды Тимура, как раньше, когда меня только привезли к ним. Теперь ему было не до этого, он подрабатывал летом на ферме ради карманных денег.
– Ну и ну, это что за мусор у нас тут?
Я зло на него посмотрела.
– Это я про тебя, если не поняла, – на лице у него была довольная улыбочка.
– А я думала, что ты про себя, – парировала я. – Мусор только мусор и замечает.
– Очень смешно, ха-ха. Слушай, я ведь тебя про Тимура предупреждал. Не послушаешься – пожалеешь.
Я, конечно, его не послушалась. Я вообще не любила, когда ко мне указывают, что делать.
Вечером был мой черед варить ужин. Я наспех закинула в кастрюлю крупу, налила из банки свежего молока. С улицы послышались голоса, трель велосипедных звонков. Они были почти у наших ворот. Я подбежала к окну и прилипла, заворожено глядя на Тимура. Многого мне не надо, еще бы разок увидеть его улыбку, самоуверенную, бросающую вызов каждому.
И тут меня застала приемная мать.
– На что уставилась? Уже о мальчиках начала думать? Каша сгорела, а она тут в окно глядит! Смотри, Кира, вырастешь, как твоя мать, яблоко от яблони…
Она всегда знала, как мне сделать больнее.
Летние дни в поселке были полны маленьких радостей и печалей. Лишь пока молоды, мы проживаем самые яркие и значимые из них – и каждый влияет на то, какой будет вся дальнейшая жизнь.
Как жаль, что та пора позади, а мы все безвозвратно повзрослели.
