Текст книги "Коварное зеркало"

Автор книги: Ирина Соковня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Соковня Ирина
Коварное зеркало

Ирина СОКОВНЯ

Коварное зеркало.

Компьютерный детектив.

Вместо предисловия.

Ночь после пожара все спали плохо. К трапезе вышли поздно. Михель даже толком не успел помолиться, но отцу об этом говорить не стал. Подошел для благословения, поцеловал тетушку Анну, на ходу пожал руку сестры Марии и сел на свое место.

Стул Юргена пустовал. Отец взглянул на него и недовольно поморщился. Карл внес блюдо с едой, но отец молитву не начинал, ждал Юргена. Вкусный запах щекотал ноздри. Все были голодны.

Сын, сходи за Юргеном! Я понимаю, что он устал на пожаре, но уже пора вставать. И пусть не забудет ключи от наружной двери мастерской, я не забрал их вчера.

Михель выскочил из-за стола и побежал к флигелю, разбрасывая по двору головешки от сгоревшего каретного сарая. Ювелир был богат и у Михеля в шкафу стояло много красивых туфель. Он мог позволить себе не беречь обувь нога росла быстро. За порванную рубашку отец бранил, за обувь нет знатность и богатство определялись в Германии семнадцатого века по костюмам и драгоценным камням. Тонкие ткани и камни привозили из других стран и они стоили дорого, кожи для обуви было достаточно. Короткие штаны, фасон, которых немцы позаимствовали у французов-эмигрантов, хлынувших в Германию в конце шестнадцатого века, делали из грубых местных тканей. Их Михель рвал довольно часто и безнаказанно. Вот и вчера, на пожаре, серые клюлоты разорвались пополам и сегодня мальчик надел новые, коричневые, а завтра, если захочет, снова наденетдругие серые. Собственно какого-то третьего цвета в одежде для подростков просто не существовало. Конечно, если не считать праздничные рубахи. Они были белыми.

Неожиданная мысль о белой рубахе пришла Михелю в голову тогда, когда он увидел возле конюшни Ференца. На нем была как раз такая рубаха.

"В доме беда, а он в праздничной одежде", – с неприязнью подумал мальчик

Конюх слегка поклонился молодому хозяину. Мальчик небрежно кивнул. Он не любил конюха. Черноволосый, голубоглазый, всегда чисто одетый Ференц был слишком богат для настоящего слуги. После смерти барона фон Энке родители этого красавца, дворецкий и его жена, стали единственными обитателями замка. Поговаривали, что они даже получили какое-то наследство. Однако, не смотря на достаток, Ференц, приехав из путешествия по белу свету, зачем-то поступил в услужение к ювелиру Шварцу, отцу Михеля.

И почему он вернулся? – шептал себе под нос Михель. – Не было его два года и слава Богу. Жил бы себе где-нибудь. Нет, прискакал. И что в нем нашла Бригитта? По-моему он очень противный.

С этими негромкими словами мальчик добежал до флигеля и постучал в дверь. Никто не откликнулся.

Юрген, вставай! – Крикнул Михель. – Все голодные, хотят есть, ждут тебя.

Молчание

Михель толкнул дверь, оказалось не заперто. Он вошел и обмер.

В комнате помощника ювелира был страшный беспорядок, одежда

Юргена валялась на полу, скомканное одеяло лежало поверх соломенной подушки. У двери стояли грубые кожанные башмаки. Это была единственная пара обуви подмастерья.

Короче – Юрген пропал!

Ключи!

Михель огляделся, поднял с пола куртку, штаны, заглянул под подушку, под одеяло – нет!

С криком:

Отец! Беда! – он понесся назад.

По дороге ему вновь попался Ференц и Михелю показалось, что конюх нехорошо улыбнулся.

"Может он знает, где Юрген? А вдруг он его убил? Ведь незадолго до пожара подмастерье и конюх повздорили..."

На крик выбежал отец, но Михель ничего не сказал ему о своих подозрениях. Сообщил только об исчезновении Юргена и ключей.

Ювелир и мальчик быстро поднялись на второй этаж дома и через спальню господина Шварца по внутренней лестнице спустились в мастерскую.

Сначала показалось, что все на месте. Однако уже через минуту стало ясно, что несчастья в доме ювелира продолжаются. Мало того, что вчера сгорел каретный сарай и вся упряжь, мало того, что неизвестно куда исчез подмастерье – каким-то невероятным образом исчезли драгоценные камни, украшавшие ножны от кинжала бургомистра. Да, сами ножны лежали на столе, но известных своим блеском всему городу Глинники сапфиров, изумрудов и алмазов не было. Это означало только одно: ювелир разорен!

Седой отец и тринадцатилетний сын беспомощно сели возле стола.

Бог оставил нас, Михель, – тихо сказал ювелир. – Наверное мы плохо молились.

Михель молчал.

Нужно было искать выход

Закаленные братья

Мама! Где одеяло клетчатое? – Это Лика кричит. Она свою комнату для гостей готовит.

– У Мити спроси! Он его в поход брал. – Это мама из кухни откликается. Она пирог делает.

В рюкзаке на лоджии! – Это уже Митя.

У него нога болит, он вчера поскользнулся, с мороза тридцатиградусного домой спешил Сидит теперь в своей комнате, куда Лика временно перебирается, и ничем в подготовке к приезду гостей помочь не может.

Только ты, Лика, сама туда не ныряй, холодно, опять горло застудишь. Это тоже Митя.

Все верно: Лика неделю хрипела как гусыня,, ни петь, ни говорить не могла.

Папа, принеси одеяло с лоджии! – Это опять Лика.

Сейчас, сейчас, только штрафной пробьют! – Это папа, он хоккей смотрит.

Гав, гав, – лает белый пудель.

Такая вот картина в семье Черновых во вторник вечером. Утром поездом из Санкт – Петербурга должны приехать Камневы – мамин двоюродный брат с женой и двумя сыновьями Сашей и Васей.

Лика с Сашей ровесники, обоим по двенадцать, в раннем детстве вместе росли. Интересно, какой теперь Сашка? Она его, поди, и не узнает. Хотелось бы чтоб был симпатичный, брат все же! Сама Лика девочка очень симпатичная. Глаза голубые, волосы коротко подстрижены, пальчики на руках тонкие, ноготки всегда аккуратые. Лика любит спортивную одежду, но это по будням. В праздники она наряжается. Особенно внимательна девочка к обуви – ступня у неё узка и Лика любит красивые туфли с бантами, пряжками, кожаными вставками. Еще подрастет и будет на каблуках ходить, а пока все больше в кроссовках. Носит она их аккуратно, вот даже одну пару старых решила брату Ваське подарить – почти новые, но стали маловаты.

Васька шкет мелкий, Лика его и не помнит почти, ему тока – тока девять исполнилось. Но, говорят, шустрый – жуть.

Отец мальчиков пять лет работал в Якутии в городе со странным названием Нерюнгри, там они все и жили. Постепенно денег поднакопили и осенью вернулись в Питер. Теперь вот на зимние каникулы в Москву едут, а тут мороз страшенный, на улицу нос не высунуть. Хотя для якутян московские тридцать градусов – чепуха, семечки. Ребята закаленные: у них и пятьдесят бывало. Ужас!

Лика холод не любит, спасибо в квартире теплынь, батареи раскаленные, так что она бегает по комнатам в шортах и футболке. Подушки перетаскивает. Митя примостился между компьютером и вентилятором. Больную ногу задрал на стол. Так меньше ноет.

Он дня три дома просидит – ему больничный дали. А может и продлят, нога – то вон как распухла! Честно говоря, хоть и больно, но Митя рад новую виртуальную программу с историческим сюжетом дошибить сможет, а то все времени не хватает.

Митя старше Лики на двенадцать лет, но они очень дружат. И вовсе это неважно, что брат уже инженер – программист, а Лика в седьмом классе и к компьютеру глубоко равнодушна. Зато она в музыкальной школе и у них есть общее увлечение – современная музыка. Лика, между прочим, со временем собирается поступать на эстрадное отделение музыкального училища, потом в рок группе будет работать, клавишницей и на подпевках. Соло – то вряд ли потянет, голос слабоват, хотя кто знает – он с годами меняется. Может из неё ещё звезда получится. Мама, конечно, об этом и слышать не хочет, а вот Митя поддерживает.

Интересно, что Сашка скажет, когда услышит, как она поет?

"Эй, мамбо, мамбо Итальано!" – затянула Лика во всю мощь вылеченного горла.

Уже пошел на лоджию, – откликнулся отец.

– Гав, гав! – Ну, этот разве может молчать!.

Старинная погремушка.

А это у вас что? – веснушистый светловолосый Васька с трудом вытащил из-за шкафа на середину комнаты какое-то странное сооружение из двух камней, железа, болтов и гаек и вопросительно посмотрел на Митю своими зеленоватыми глазами, с любопытством мигавшими из-под белесых ресниц.

Это называется испанский сапожок. Применяли для пыток во времена инквизиции. На ногу накручивали и начинали сдавливать. Человек от боли на все соглашался – женщины признавались, что они ведьмы, мужчины, что колдуны. Раскрываемость преступлений против Господа Бога была тогда на очень высоком уровне, – Митя поморщился и повернул больную ногу.

Мить, тебя-то где пытали? – улыбнулся Сашка и подложил брату подушку под пятку.

Да, да, – подхватил Вася, – и в чем ты сознался? Где твое помело? Ступа и чего там у вас, у колдунов еще – то должно быть?

Не чего, а что. У них всякие яды и зелья заговорные, – Лика смотрела на морозное солнце сквозь хрустальную друзу. Было красиво. Друзу, кусок хрусталя величиной с полбатона, привезли Камневы. Сашка нашел её сам, когда в Нерюнгри ходил в горный поход с геологическим кружком. В Якутии такие друзы тоже редкость, а вот ему повезло – целых три штуки отыскал. Одну Лике подарил.

Митя, заговори меня чтоб по русскому не вызывали. Я этого ужас как боюсь! И чего я такой несчастный? Вроде читаю много, а в словах все равно путаюсь, особенно у доски стоять не люблю, – застонал Васька.

А что любишь? – Митя с интересом наблюдал, как мелкота постепенно захламляла его комнату. Помимо уже извлеченного испанского сапожка, который вместе с другими вещами оставил у Мити на время ремонта квартиры его друг историк, на середину комнаты выехал ящик, где находились: шлем пятнадцатого века, кинжал в ножнах, украшенных кусочками стекла и чернью, это был уже шестнадцатый век, большая книга в кожаном переплете, 1620 года издания, Митя сказал, что такие книги называются фолианты и какая-то позолоченная колотушечка губастенькая, это так Васька назвал молоточек, неизвестного назначения, но в том же историческом ящике лежавший.

Пудель среди всего этого чувствовал себя прекрасно.

Я математику люблю, физкультуру и книжки про сыщиков. Сам про Эркюля Пуаро два рассказа прочел, во взрослой книжке с мелкими буквами.

Пять фильмов видел про Шерлока Холмса. Раза по четыре каждый.

Все видели, – поддержал брата Сашка.

Лика показала большой палец: мол полный восторг, а не фильмы.

А ещё компьютер люблю, – закончил отчет Васька и подобрался поближе к митиному Pentium.

Зачем тебе такая рухлядь? – Сашка ковырнул спичкой украшения на ножнах. – Капиталл вкладываешь? Антиквариат скупаешь? – И заметил с видом

знатока, отыскавшего немало нефритов и опалов в промерзлой якутской земле, – не, это не камни,, подделка, стеклышки. Но вообще вещь красивая. Смотрите, ножны ключом заканчиваются.

Это не мое, – сказал Митя, рассматривая ключ и пояснил: – У друга дома ремонт. Вот и привез ко мне свои исторические реликвии, что поценнее, а то не ровен час маляры свистнут.

А это твое? – Шустрый Васька схватил с компьютерного стола и натянул на голову сложную конструкцию с наушниками.

Да. Это шлем фирмы Creativ, виртуальный.

Ой, подключи к компьютеру, – взвыл Васька. – Хочу в космосе полетать.

Да, отстань, ты! Не звучи хоть минуточку! Мить, расскажи про реликвии, – Сашка дал братишке пинка, – я про камни истории люблю. С ними столько всего связано – и подвиги, и преступления. С драгоценными, конечно. У некоторых от всяких-там бриллиантов-изумрудов крыша едет. Между прочим изуируды бывают даже дороже бриллиантов.

Я в Нерюнгри в геологический кружок ходил, так что по вопросу драгоценностей кое – что соображаю.

Тут я полный профан, – старший брат с уважением посмотрел на среднего – не всякий в двенадцать лет в каком-то взрослом деле разбирается, а этот, черноволосый, синеглазый, смуглый, совсем не похожий на Ваську, а скорее на него, на Митю, освоил весьма серьезные понятия. Навыки приобрел. Как такого не уважать?

Мить, – не унимался младший, – а почему эти сапожки и книжки реликвии? Реликвии это что?

Реликвия слово латинское. Переводится как останки.

Давным давно реликвиями называли особо чтимые предметы, которые вроде бы когда-то принадлежали богам или святым. Потом понятие исчезло, а слово осталось.

Реликвиями стали называть редкие и очень ценные вещи, – вдруг неожиданно для всех выпалила Лика.

Откуда знаешь? – засмеялся Митя.

Твой друг – историк Юра рассказал. Он мне вообще много чего из прошлого понарассказывал, пока тебя два часа дожидался. Саш, ты знаешь он такой интересный, этот Юра, тебе понравится. Он зайдет сегодня часов в одиннадцать утра, исторический видиофильм принесет, художественный, приключенческий, мы договорились, – и Лика закатила глаза.

Васька понимающе покосился на Митю, тот тоже понимающе улыбнулся и, приложив палец к Васькиным губам подтвердил:

Да, он про старое время много знает. Когда Юрка приволок мне эти сокровища, я так ими заинтересовался, что даже написал целую историческую программу для компьютера. Я собственно и задержался из-за программы. У меня на работе техника помощней, пока доделал, пока на диск перекинул...

Да, никто и не подумал, что ты с девушкой в ресторан или в кино пошел.

Ты ж своих девушек только по горам – по полям с рюкзаком таскаешь или им про Word – 2000 рассказываешь, а они из уважения к тебе все это терпят, бедные, – съязвила Лика. – Ничего в любви не понимает, – пояснила она, обращаясь к Сашке.

Ой! У нас дома такая же реликвия есть! – Васька решил прервать неинтересный для него разговор о любви. Он терпеть не мог все эти вздохи поцелуйчики, но почему – мимо его внимания чужая личная жизнь никогда не проскальзывала. Вечно Васька все замечал, даже самому надоело! То увидит, как в школе в коридоре старшеклассники обнимаются, то дома в комнату войдет именно тогда, когда по телику герои в любви объясняться начинают. Тьфу! Нет того чтобы на конях друг за другом скакать или в машине мчаться! Куда там, днем одни любовные охи и слезы, а как про машины и коней, так уже поздно, спать родители гонят! И здесь опять тоже ахи – охи!

Чтобы переменить тему он стянул с книжной полки серебрянный шарик на витой ручке.

– Я знаю, это погремушка, она раскручивается, внутри горошины серебряные. Тоже Юрина?

Нет, моя, парная к той, которая у вас. Фамильная, от предков. Их детям дарили, внутри имена писали. Но на наших имен нет, ни на той, ни на другой, я специально, когда в Питере у вашей бабушки гостил, раскручивал, смотрел, – Митя улыбнулся, оценив как быстро младший брат защитил его от нападок сестры.

А какие имена писали?

Немецкие. Погремушка из Германии.

А как бы меня по – немецки звали? Ты скажи, я запишу, – Васька вытащил из кармана маленькую ручку и приготовился писать на ладони.

Bazzel, очевидно, – пожал плечами Митя, косясь на раздутые карманы васькиных шорт. Там явно хранилось множество современных реликвий. По крайней мере фонарик и пачка жвачки просматривались отчетливо, – А ты латинские буквы знаешь?

Ага, у нас английский с первого класса, а я в третьем, ой мне нравится, зовите меня теперь Базель. Мама, – заорал он, – я имя сменил на немецкое латинскими буквами.

Что латинскими буквами? – не понял Митя.

Это он у нас так выражаться любит – по полфразы недоговаривает. Причем нарочно. У него, видишь ли мысли быстрее слов бегают, это он нам так свою абракадабру объясняет, и, обращаясь к брату, продолжил, – нет мамы, они с тетей в магазин ушли. Тебя же, что по – русски, что по – латински все одно обормот зовут. Ты перебивать перестанешь? – Сашка дал Базелю щелбан. Рассказывай дальше, Митя.

Так вот, мне было очень любопытно разрабатывать историческую программу ещё и потому, что я попытался докопаться до корней нашего рода. Мы же с вами потомки выходцев из Германии, обрусевших немцев. Они перебрались в Россию в семнадцатом веке и жили сначала здесь, в Москве, в Немецкой Слободе. Потом кое-кто в Питер уехал.

Где она эта слобода? – подала голос Лика

В районе Лифортова была.

Про Лифортово я слышал! – Вновь зазвенел Васька. – Там тюрьма, туда богатых жуликов сажают. По телику рассказывали.

Да, помолчи ты, тебе говорят! Мить давай его в тюрьму сдадим или убьем! На фига нам столько братьев! – Сашка замахнулся и Васька ужом заполз Мите за спину.

Нет, убивать не будем. Я, кстати, категорически против шуток на эту тему, – вдруг как – то серьезно и грустно сказал Митя. – У нас с Юрой товарищ был..., – он немного помолчал, – а теперь вот нет больше. Так что пусть будет много братьев. И сестер тоже, – он подмигнул загрустившей Лике, она знала о чем речь и продолжил, – Ладно, не надо о печальном. Лучше про предков. Покопался я немного в исторической литературе и сделал виртуальную игру про то время, когда наши прапрабабушки и прапрадедушки обретались в городке Глинники, в предместье Берлина. Маленький городишко не такой знаменитый, как, например, Майнц, где Гуттенберг первый печатный станок изобрел, или Кельн, где известный на весь мир кельнский собор стоит. Но тоже ничего местечко. Замок там красивый, тринадцатого века. Говорят, именно кто-то из обитателей этого замка изобрел зеркало Гизела.

А что за зеркало? – встрепенулась Лика, как всякая артистка питавшая к зеркалам особую слабость.

Очень хитрая штука. Висит на стене зеркало в раме, ты в него смотришь, прихорашиваешься, потом говоришь, что пошла уроки делать и сидишь девочкой-паинькой за столом, вроде алгеброй занимаешься, но на самом деле кроссворд отгадываешь. А мама из соседней комнаты через зеркало это безобразие видит.

Как? – Не поняли сразу все трое.

Да очень просто. Зеркало Гизела вставляют в дырку в стене. С одной стороны это настоящее зеркало в раме, а с другой стекло прозрачное. Стекло, конечно, особенное. Принцип простой – я тебя вижу, ты меня нет и не знаешь, что я за тобой наблюдаю. Его используют ученые психологи при работе с испытуемыми, в научных целях. Широко применять зеркало начали в двадцатом веке, но есть сведенья, что изобрели очень давно, а потом про него забыли.

Наверное его кокнули те, кому надоело, что за ними подглядывают. Довольно подлое стеклышко, надо сказать, – хмыкнула Лика.

Да, уж точно, – согласился Сашка. – Кому приятно, когда подглядывают.

Во, во, действительно, кому приятно. – Васька продвинулся поглубже за Митино кресло. – И соседке нашей Варе из десятого "А" совсем не приятно, когда ты за ней с балкона следишь. Он, Мить, прям по пояс свешивается, когда она мимо идет. Варя красавица, у неё фигура классная и волосы белые до пяток болтаются. Одно слово-русалка, только хвоста нет. Он и влюбился.

Заткнись, зараза! – Сашка покраснел и бросился к креслу.

Стоп! Без драк. Вася, ты его не дразни. – Митя выставил здоровую ногу. – Влюбленным это вредно.

Не обращай внимания, Саш, – Лика потянула брата за рукав футболки. Один маленький, другой старый. Что они в чувствах понимают? И в волосах женских тем более. Вот у меня волосы не очень, так я коротко стригусь, а были бы хорошие я бы тоже до пят отпустила.

Тебе очень короткая стрижка идет, – горячо спохватился Сашка. – Клево, современно. Девчонки на эстраде почти все коротко стриженные.

Да, – примерительно шмыгнул носом Васька. – Где уж нам до ваших парикмахерских тонкостей. По мне лучшая прическа это ноль с чубчиком. Что я и ношу. А Митя и вовсе без чубчика, – Васька кивнул в сторону короткого ежика старшего брата, – так что давай Митя организуем союз лысых и коротко стриженных, включим шлемики, я вижу тут ещё два есть, и куда-нибудь рванем. Мить, может мы к предкам в гости смотаемся. Заодно программу проверишь, а?

Она у меня ещё не очень отлажена, – засомневался Митя.

Вот и отладишь, – подхватили идею Лика и Сашка, сказали дуэтом и засмеялись.

Митя, который уже несколько подустал от младшего поколения, махнул рукой:

Ладно, черт с вами, только если что не так, сами выкручивайтесь. В семнадцатый век отправитесь, в самое начало, за 399 лет. В Германию. Там эпоха Возрождения. Она у них наступила позже чем в южной Европе. Так что там интересно, средневековый застой окончился, все в движении. Время у меня минута за час. Там сутки пройдут, а здесь двадцать четыре минуты. Сейчас десять утра, значит у вас запас виртуального времени до десяти утра завтрашнего дня. Это по тамошнему, а по нашему все закончится в десять тридцать – четыре минуты вам на сборы. С языком проблем не будет, заговорите на старонемецком, это предусмотрено. Читать, правда, не сможете. Шрифт готический, на современный не похож. Да, ещё условие: ничего оттуда в наше время не переть. Это одно из основных положений международного закона путешествий во времени. Проголодаетесь – много не ешьте, органическую массу тоже нельзя перемещать. Все съеденное должно в энергию перейти, а что останется в кустиках сбросите.

Ясно – минус поесть и минус попить, – подытожил Васька.

Тьфу, все тебе озвучить надо, а то мы дураки без тебя не поняли. Лика скорчилась и показала братишке язык.

Да уж он у нас такой честный и откровенный, что аж тошнит. Чего ему в голову придет – все выболтает, – вздохнул Сашка.

Митя, я может там навсегда поселюсь? У меня сил нет эти нападки терпеть. Главное, Мить, обрати внимание-никакой логики – то фразу не договариваю, то наоборот слишком много говорю. Нет, решено, останусь там, пусть меня барон из замка усыновит и станете вы все со временем моими потомками. Во!

Не надо, не селись, у нас тут лучше. Вы там просто городскую архитектуру посмотрите, костюмы, их наряды от наших куда как отличаются. Быт, нравы. Только в истории не лезьте, поменьше приключений. Будьте просто туристами, наблюдайте, берегите себя – семнадцатый век время опасное. Всякие яды, колдуны, кинжалы. Так что поосторожней.

Эко напугал! А у нас пистолеты, террористы, взрывы в метро. Да мы там с ними, с предками, живо разберемся, если что. Хлопушечку китайскую взорвем – им мало не покажется, – пригрозил Васька.

Пожалуйста без глупостей, а то дома останешься, – Сашка извлек урок из Митиных слов. – Нашел повод для шуток – люди от взрывов гибнут, а он, дурак хихикает.

Василий примолк, сообразив, что его действительно занесло.

Ты, Вась тогда шлем Creative не снимай, он тебе как раз, а вам Microsoft, – примирительно сказал Митя, – Их два, но они у меня похилее. Сбой может в дороге быть. Ничего страшного, просто кто-то из вас на миг другой вернется в земную реальность. А может и обойдется. Годится?

Вау! – взвизгнули ребята.

О пользе хорошего отопления

По – моему он ревет, – задумчиво сказала Лика.

По – моему тоже, – поддержал Сашка.

А по – моему ему нужно помощь. Может его ограбили, или побили, Васька вылез из заросшей травой ямы, в которой они сидели, приходя в себя после перехода из одной реальности в другую. Брат и сестра последовали его примеру.

Рыдающий мальчик был первым человеком, которого они увидели в семнадцатом веке. Мальчик был виден из ямы. Оказавшись на пригорке виртуальные путешественник обнаружили вдали множество других людей. Внизу, под горой по дороге ехали повозки, запряженные грубыми, мускулистыми клячами, волами или осликами. Большие деревянные колеса скрипели, повозки покачивались, и, казалось, вот-вот должны были перевернуться, вывалив в серую пыль груз и людей. Однако этого не происходило и скрипучие экипажи продолжали свой путь.

То тут, то там на дороге виднелись стражники с ружьями и пиками, их шлемы блестели на солнце и Васька подумал, что они похожи на древние светофоры.

Одежда у людей, качующих между этими светофорами, была серая или кричневая, привычные для людей двадцатого века, яркие краски отсутствовали. То, что отсутствовали противные химические цвета городских рекламных щитов – розовый, фиолетовый, ярко-оранжевый было понятно – откуда им взяться в семнадцатом веке, да ещё в маленьком городишке, почти деревне. Но, что странно, не было ни красного, ни синего, ни желтого. Даже трава и цветы, выгоревшие на солнце, были каких-то скучновато – тоскливых оттенков. Так что плачущий мальчик вполне вписывался в этот безрадостный пейзаж. И все же его было жаль. Хотелось помочь человеку.

Лик, давай ты. Скажи ему что-нибудь. У вас, у девчонок это как – то проще получается – посочувствовать. А то я подойду, спрошу: "Чего ревешь?" он и стушуется. Вроде я смеюсь.

Ладно. – Лика одернула футболку, поправила задники у домашних тапочек с меховыми собачьими мордочками и потрусила к пригорку на котором сидел человек лет двенадцати – тринадцати, слегка рыжеватый, как потом оказалось голубоглазый и остроносый, в общем симпатичный, и всхлипывал. Он растирал слезы грязными кулаками, пытаясь прекратить их поток, но тщетно!.

Братья последовали за ней на расстоянии достаточном, но все же не слишком большом, преодолимым в три прыжка, на случай если сестре потребуется помощь. Кто их знает, этих мальчиков начала семнадцатого века, как они с девочками обращаются.

Тебе помочь? Может ты ушибся? – Лика подошла сзади и тронула незнакомца за плечо.

Нет! – Он вскочил и отпрянул. На нем была просторная шелковая рубашка с широким воротом, без пуговиц, и короткие, похожие на шорты, штаны из плотного серого сукна. Икры обтягивали белые гольфы с бантиками у колен, кожанные туфли украшали металлические пряжки. Вид у мальчика был прямо скажем не бедный, но заплаканное лицо, которое он поспешно тер грязными руками говорило о том, что беда притаилась поблизости

– Что случилось? – Снизу вверх Лика заглянула в глаза мальчика, он был несколько выше неё ростом, пожалуй вровень с Сашей

Кто ты? – В свою очередь спросил незнакомец.

Меня Леокадия зовут. Можно Лика. А вон мои братья. Александр и Базель. (в самом деле, какие там Саша и Вася).

Я Михель. Я живу здесь, но никогда вас не видел. И ещё Леокадия женское имя, а почему ты в клюлотах?

В чем? – не поняла Лика.

На тебе, как и на мне французские штаны до колен, клюлоты. Их девочки не носят. И волосы короткие. А, я понял, ты парень с женским именем.

Нет, она стриженная девочка в мальчишечьих штанах, – внес ясность подошедший Васька. Саша замешкался, так как зацепился шлепанцами за корягу и чуть не упал. Обувь у него, в отличии от брата, обутого в ликины старые кроссовки, была неподходящая для путешествий.

Ты, это, того, лучше сядь, Михель, мы тебе сейчас все объясним, а уж ты решишь общаться с нами или нет, – Сашка доковылял до компании.

Ты только не пугайся и слушай внимательно, – попросила Лика.

Михель сел, остальные тоже. Сашка, перебиваемый переодически влезавшим в разговор Васькой-Базелем, вкратце рассказал историю человечества за последние триста девяносто девять лет, особо остановившись на морозном дне января 2000 года.

Михель спокойно все выслушал и, вдруг, к удивлению гостей,, перекрестившись на небо, тихо сказал:

Спасибо тебе, Господи! Я не зря молился. Ты послал мне помощь. Теперь мы справимся.

Так что стряслось-то? – Сашка нырнул в канаву за свалившейся тапочкой.

"Плохо, что мы с Сашкой в домашних тапочках, ходить неудобно, но хорошо, что в квартире было натоплено и мы все в шортах. В джинсах контакт устанавливать было бы трудней. А тут все просто – посланцы Господа в клюлотах. Правда у Сашкины клюлоты все равно джинсы, только обрезанные, но сойдет. Главное фасончик." – подумала Лика.

Михель рассказывает.

Оказалось, что Васька при желании может молчать. Пока Михель рассказывал он не проронил ни слова, не отнимая таким образом драгоценное время.

В результате очень быстро выяснилось, что Михель и его шестнадцатилетняя сестра Мария, дети глинниковского ювелира, остались без матери десять лет назад. С тех пор заботы о них взяла на себя младшая сестра отца, тетушка Анна, бывшая в то время семнадцатилетней девушкой на выданьи, но так и не вышедшая замуж из-за любви к сиротам.

В этом месте рассказ прервался коротким замечанием сердобольной Лики.

Ну, что за годы – двадцать семь, ещё устроится!

По нашим временам она практически не имеет шансов, на таких старых у нас почти никогда не женятся. Разве, что женщина вдова. А Анна не была замужем, – Михель виновато вздохнул и продолжил.

Он рассказал о том, что у Марии до позавчерашнего дня был жених по имени Юрген. Юргена ювелир взял четырнадцатилетним подростком из монастырского приюта – монахи говорили, что мальчик способный. И оказались правы. Очень скоро Юрген стал настоящим мастером. А тут как раз подросла Мария, они полюбили друг друга и осенью двадцатилетний Юрген и шестнадцатилетняя сестра Михеля должны были отправиться под венец.

Но вдруг на Глинники посыпалась череда бед. Собственно все началось ещё одиннадцать месяцев назад, когда неожиданно скончался сорокапятилетний бургомистр городка. Уважаемый господин Ганс Миллер оставил красавицу дочь и безутешную вдову на попечение своего сорокалетнего холостого брата Бруно Миллера.

Ему же отошла и должность. Однако многие в городе были недовольны. Справедливый и приветливый Ганс выгодно отличался от злобного, нелюдимого Бруно, но по закону города на год власть перешла именно к нему. Горожане всерьез готовились к сентябрьским перевыборам бургомистра, до них оставался всего месяц и тут снова посыпались несчастья.

Сначала сгорела ратуша. Нет, каменные стены остались, а вот деревянные перекрытия и все городские документы превратились в пепел, а секретная металическая шкатулка с особо ценными бумагами исчезла. Исчез и мешочек с бриллиантами. Дело в том, что городской денежный запас был вложен в драгоценные камни, бархатный мешочек с ними хранился в специальной железной шкатулке. Так вот эта шкатулка не сгорела, её после пожара нашли, но пустую.

Однако это были общегородские несчастья. А два дня назад судьба начала обрушивать свои беды на семью Михеля Шварца. Корни некоторых из них тянулись с весны.

В апреле, когда вопрос о браке Марии и Юргена уже был решен, но ещё не объявлен для города, к ювелиру как-то заглянул сорокалетний бургомистр и предложил породниться. Он хотел выдать замуж за Юргена свою племянницу красавицу Бригитту, а себя, плешивого, покрытого бородавками, в каком-то страшном сне увидел мужем другой красавицы – Марии.

Как потом точно выяснил Михель, бывавший в доме вдовы с поручениями от отца и друживший с Бригиттой, она вовсе и не знала о предложении дядюшки и, хорошо относясь к Юргену, совершенно не собиралась за него замуж.

Она вообще замуж не собиралась, а имела иные жизненные планы, о которых, правда Михелю известно не было и о которых несколько позже предстояло узнать кое – кому из путешественников.

Но это случилось потом, а пока Михель продолжал свой печальный рассказ.

Отец вежливо отказал престарелому жениху и тот, тоже вежливо откланявшись, удалился. Отношения между ними внешне не испортились и пару раз бургомистр заходил к ювелиру с мелкими просьбами – то камень в перстне укрепить, то припаять колечко к серебренной табакерки с музыкальной крышкой. Ее вместе с другими