Текст книги "Зыбучие пески судьбы"
Автор книги: Ирина Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Глава 1
Похороны были немноголюдными – Глеб с матерью, Наташа Осипова, сотрудница «Веселого ветра» и шесть работников похоронного агентства. Все шестеро – как на подбор высокие, спортивного телосложения в идеально чистых черных костюмах, полная противоположность расхожему стереотипу гробокопов.
Наташа за все время не произнесла ни слова, лишь хлюпала носом, за что Глеб был ей безмерно благодарен. Молча кинула три горсти земли на полированный гроб, кивнула, благодаря мать за протянутую упаковку влажных салфеток, и взяла сразу несколько – одной тщательно вытерла пальцы, в другую тихонько высморкалась. И так же молча кивнула, прощаясь, когда Глеб положил на холмик свежей земли букет роз.
Мать тоже ничего не говорила, но Глеб все время ощущал на себе ее испытывающий взгляд. «Как ты?» – как будто спрашивала она, и это гипертрофированное материнское сочувствие заставляло его сжимать кулаки, чтобы не сорваться, не нагрубить, не наговорить слов, о которых он, вполне вероятно, потом пожалеет.
– Как-то нехорошо получилось, – заявила мать, когда они возвращались к машине Глеба.
– Что не так? – спросил он, объяснив водителю, куда ехать, и сев рядом с ней на заднее сиденье.
– А мы что, к тебе едем?
– Нет, к себе еду я. Приму душ, переоденусь и поеду на работу. А Павел, водитель, отвезет тебя куда скажешь.
– На работу? Ты сможешь сегодня работать?
– Смогу… Почему нет?
– Но… Но я не могу оставить тебя в таком состоянии. Это плохо…
– В каком состоянии, ма? Пожалуйста! Мне хочется немного побыть одному… В тишине…
Но побыть в тишине ему не удалось – под окном беззастенчиво громко чирикал воробей.
– Можно потише? – возмутился было Глеб и вдруг словно увидел Киру.
«Глебушка, Глебушка, дай кусочек хлебушка», – пропела бы она сейчас.
Мимоходом включив чайник, Глеб заглянул в хлебницу, отщипнул от батона немного мякиша, приоткрыл окно и покрошил его в собственноручно изготовленную когда-то кормушку.
– Ешь, вымогатель! Мы теперь вдвоем с тобой остались, должны друг друга поддерживать. Ты в курсе, что такое «поддерживать»? Есть в вашем воробьином лексиконе такое слово?
Воробей, с лёту бросившийся клевать крошки, поглядел на Глеба и вернулся к трапезе. Неугомонная птица прилетала каждое утро – очевидно, жила где-то поблизости. Кира, смеясь, говорила, что воробей похож на Глеба, и он каждый раз делал обиженное и чуточку сердитое лицо. Ну кому, скажите на милость, хочется походить на воробья? На орла – еще куда ни шло. Можно еще на ворона – говорят, они мудрее людей. А на воробья? С его-то без малого двумя метрами роста! Но раз Кира говорит, что похож, значит, деваться некуда. Он согласен быть воробьем, муравьем, слоном и даже ослом, лишь бы слышать ее смех вперемешку с воробьиным чириканьем, шумом закипающего чайника и запахом ее любимых духов – ненавязчиво сладких, чем-то отдаленно напоминающих Глебу компот в школьной столовой. Духи эти носили гордое имя «Императрица», что абсолютно не соответствовало ни запаху, ни характеру Киры, ни ее внешности. Этот гордый титул ассоциировался у Глеба с властным взглядом, круглым лицом, двойным подбородком и мощным бюстом.
Ничем из вышеперечисленного Кира похвастаться не могла. Невысокая, щупленькая, со спины похожая на мальчика-подростка. И взгляд самый что ни на есть мягкий, доброжелательный. Хотя, наверное, как раз подходящий для такой должности. Клиенты ведь попадаются разные, особо не покомандуешь. Волей-неволей приходится подстраиваться, учиться быть вежливым, внимательным. Одним словом, таким, как Кира. Когда-то он, Глеб Ермолаев, оказался именно этим клиентом – переборчивым, высокомерным грубияном. Вернее, такой была Луиза, с которой он пришел в «Эдельвейс» – самую рейтинговую турфирму города – в поисках свадебного тура. Нет, он не кривил губы в саркастической усмешке, не отвечал на каждое предложение Киры презрительными комментариями. Эту роль Глеб целиком и полностью доверил Луизе, ограничившись молчаливым перелистыванием буклетов и периодическим постукиванием пальцами по подлокотнику эдельвейсовского дивана из кожи цвета кофе с молоком.
В конце концов действо под названием «выбор тура» ему надоело, он сгреб просмотренные буклеты и, пообещав подумать на досуге, направился к выходу, даже не удостоверившись, что Луиза следует за ним. Впрочем, злобный стук ее каблуков без лишних слов свидетельствовал о том, что так оно и есть.
– Ну ты чего? Я же не могу передвигаться с такой скоростью! – возмущенно заявила она, располагаясь на переднем сиденье его «мерса».
Получалось у нее это виртуозно, чувствовалась многодневная тренировка. Каждое движение отточено и призвано приковывать к себе взгляды мужской половины.
– Зачем носить обувь, в которой невозможно ходить? – отозвался Глеб.
Аккуратно прихлопнув дверь, он, не торопясь, обошел машину и зачем-то бросил быстрый взгляд на окна «Эдельвейса». Бежевые жалюзи, скрывавшие сотрудников и посетителей турагентства от посторонних глаз, не шевелились, и от этого Глеб ощутил непонятное раздражение.
Досуга, во время которого он собирался изучить предложения «Эдельвейса», не случилось. Придя домой, вернее в квартиру Глеба, где они с Луизой проживали последние полтора года, его невеста перво-наперво скинула неудобные туфли, а затем проследовала на кухню. Стук крышки мусорного ведра сообщил Глебу, что поездка в «Эдельвейс» была не чем иным, как тщательно спланированным убийством. Убийством времени, которое он мог посвятить любимому детищу – своей фирме.
Если верить заму, состояние фирмы было вполне устойчивым, но Глеб все равно периодически ощущал себя одной из семи нянек при безглазом ребенке. Казалось, стоит только убрать руку с пульса, и обязательно произойдет что-нибудь этакое. И он держал: днем и ночью. Это обстоятельство вносило неприятный диссонанс в их с Луизой отношения.
Яркая и красивая, она просто обязана была дарить свою яркость и красоту миру, ежедневно и ежечасно. А Глеб считал это бесполезным времяпрепровождением. Вечеринки, коктейль-пати, тусовки – зачем это все? Ну встретились, обменялись информацией, и все – дела не ждут. Но он привык к присутствию Луизы в своей жизни, как привыкают к симптомам хронической болезни, – ведь она была в ней всегда. Их матери учились когда-то в одном классе, почти одновременно вышли замуж и с разницей в полгода родили детей. Глеб с Луизой с детства были практически неразлучны – играли в одной песочнице, ходили в один детский сад, сидели за одной партой. Когда Глеб окончил институт, отец Луизы помог ему обзавестись бизнесом, а мать, в то время влиятельная чиновница в городской администрации, прокрутила через фирму сына лучшей подруги несколько очень выгодных операций. Получив такое начальное ускорение, паровоз ермолаевского бизнеса уверенно катил вперед в верном направлении, а в его голове угнездилась мысль, что он, как порядочный человек, обязан…
Луиза, вероятно, тоже так считала, но связывать свою жизнь с Ермолаевым не спешила. Причин тому было множество. Одна из основных – ее не устраивала фамилия будущего супруга. Ну как можно отказаться от царской фамилии Романова и стать какой-то там Ермолаевой? Луиза Ермолаева – нонсенс! Попытка намекнуть жениху на смену фамилии наткнулась на стену, подобную Великой Китайской, – ни проехать, ни объехать. А что тут такого? Ведь случаи, когда мужья берут фамилию жены, пусть редко, но встречаются. Подумаешь, переделать документы. Поручить секретарю, курьеру, юристу какому-нибудь. Раз-два и готово. И фирму на другую фамилию переписать, а партнерам объяснить что почем. Мать Глеба даже порадуется такому повороту событий – с его отцом она разошлась, когда Глебу не было и пяти лет, и с тех пор успела три раза поменять фамилию. Почему бы не «уесть» таким способом своего первого бывшего?
Глеб же о смене фамилии и слышать не хотел. Как-то, учась классе в седьмом-восьмом и выполняя задание по истории, он пытался отыскать корни своей фамилии. Оказалось, фамилия Ермолаев восходит к греческому имени Гермес, что означает посланник и вестник богов, покровитель красноречия и торговли. И вообще, эта фамилия представляет собой замечательный памятник славянской письменности и культуры. Одним словом, есть чем гордиться.
Не меньше смены фамилии смущали Глеба неизбежные для пышной свадьбы (а Луиза мечтала именно о такой) затраты. Причем не столько финансовые – с этим он, слава богу, справился бы, – сколько временныˊе. Родители Луизы к тому времени большей частью обитали в Италии, где владели небольшой виллой с видом на Неаполитанский залив. Разумеется, свадебные торжества планировались как у себя дома, так и у родителей, и не просто пару-тройку часов в ресторане, а как полагается у нормальных людей – дня по три. Плюс медовый месяц. Именно месяц, а не какая-нибудь вшивая неделя. Убрать руку с пульса родной фирмы на такой продолжительный срок для Глеба было делом абсолютно немыслимым. Оставалось надеяться, что либо когда-нибудь найдется человек, которому он сможет безболезненно делегировать обязанности руководителя, либо по какой-нибудь причине аппетиты у Луизы уменьшатся.
Поход в «Эдельвейс» вовсе не означал, что решение связать свои жизни не только путем совместного проживания, но и с помощью штампа в паспорте достигнуто окончательно и бесповоротно. Луиза просто изучала варианты – вдруг случай подкинет что-нибудь этакое, немассовое, нерастиражированное. Тогда можно и замуж. А пока…
На следующий день после визита в турфирму Глеб вдруг почувствовал, что ему просто необходимо заехать туда еще раз. Идея была совершенно контрпродуктивной, поэтому он постарался выбросить ее из головы. Но не тут-то было – мысль отчаянно цеплялась за нейроны мозга, не желая удаляться. Мозг победил, и в пятницу после обеда Ермолаев снова оказался в офисе «Эдельвейса».
– Здравствуйте! – улыбнулась ему девушка, сидевшая за столом у входа. Губастая, скуластая – одним словом, эталон современной красоты. – Рада приветствовать вас в «Эдельвейсе»!
Глеб пробежался глазами по комнате в поисках той, ради кого он, собственно, сюда явился, и обнаружил ее разговаривающей с седовласой дамой с осанкой английской королевы.
В этот момент девушка отвела глаза от собеседницы, посмотрела на Глеба, и лицо ее осветилось такой искренней радостью, что тот понял – не зря, нет, не зря он пришел сюда!
– Вы определились с направлением? – спросила девушка, попрощавшись с «английской королевой» и жестом пригласив Глеба присесть поближе.
– И да, и нет, – пожал он плечами, устраиваясь в кресле рядом с ее столом. – Мне хотелось бы уточнить кое-какие детали.
– Да, конечно, – она кивнула с доброй улыбкой.
– Меня зовут Глеб. Глеб Ермолаев, – представился он и зачем-то посмотрел на ее правую руку. Кольца не было, и это обстоятельство вызвало в его душе тихое ликование.
– Кира, – представилась она. – Что конкретно вас интересует?
– Все. – Он широким жестом показал примерные размеры своих интересов. – Например, куда, по-вашему, вообще стоит поехать?
– А где вы уже были?
Этот простой вопрос загнал Глеба в тупик.
– Да, собственно… – Он посмотрел на свои руки. – Собственно…
– Это здорово, – тут же пришла ему на помощь Кира. – Здорово, что вы решили отправиться в путешествие. Знаете, что сказал Марк Твен? Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре – что мало любили и мало путешествовали.
– Да, – отозвался Глеб, чтобы хоть что-то сказать, потому что говорить не хотелось. Хотелось слушать ее, видеть, как шевелятся ее нежно-розовые губы, ощущать запах ее духов – таких же нежно-розовых.
– Лондон, Париж, Рим, Барселона, – словно капли дождя срывались с розовых губ, – Стамбул, Прага, Флоренция, Амстердам, конечно же Венеция, Будапешт, Берлин. Острова, такие как Майорка, Санторини, Тенерифе, Кипр, Крит, Корсика, Мадейра, Мальта. История, традиции, фольклор, кухня. Гуманизированные или дикие ландшафты.
– А вы? – спросил он, чувствуя, что пауза затянулась. – Вы какие ландшафты предпочитаете?
– Я? – удивилась она. – Мы же сейчас говорим о вас. Вы, помнится, выбираете тур для свадебного путешествия. Думаю, вам нужен определенный уровень сервиса, комфорта…
– И все-таки, куда бы отправились вы?
– Понимаете, у каждого свои каноны красоты. Они зависят от характера человека, его культурного багажа, опыта. Его фобий, наконец.
– Фобий? – Последнее слово заинтересовало Глеба. – А у вас есть фобии?
– Я очень люблю Крым. – Похоже, Кира не собиралась делиться с ним своими страхами. – Там есть места, где от восторга хочется плакать. Ай-Петри, Партенит, Тарханкут и его чаша любви, розовое озеро. А пещерные города в горах, места с мощной энергетикой! А горы, красота которых заставляет задыхаться даже на спуске! Понятно, это не совсем то, что вам нужно…
В этот момент он точно знал, что ему нужно – обладать этой девушкой. Прямо сейчас, подобно маньяку или первобытному дикарю, сгрести ее в охапку и утащить в свое логово. Кормить, поить, оберегать, холить, лелеять. И любить. Любить так, чтобы, согласно Марку Твену, не о чем было жалеть на смертном одре. Он, правда, говорил еще о путешествиях, но их гораздо легче устроить.
Вечером он подкараулил Киру после работы, подарил цветы, предложил посидеть где-нибудь за чашечкой кофе. За цветы она поблагодарила, а от кофе отказалась.
– Не думаю, что вашей невесте это понравится, – сказала она грустно, и невооруженным взглядом было заметно, что отказ дается ей с трудом.
– А мне кажется, что ей все равно, – попытался настоять на приглашении Глеб.
– Зато мне не все равно, – покачала она головой. – Это мой принцип – не брать чужое. И я не хочу от него отказываться даже ради…
Кира опустила голову, и Глебу показалось, что она вот-вот заплачет.
– Ну вы хотя бы разрешите подвезти вас до дома?
Она покачала головой.
– Спасибо, тут пешком совсем близко, а на машине придется делать большой круг. Еще раз спасибо за цветы. Решите что-нибудь насчет путешествия – заходите.
Он часто вспоминал эту девушку с ее странными принципами. Досадовал, злился: на нее – за твердость, на себя – за недостаточную настойчивость.
Но тут ситуация коренным образом изменилась. Луиза собралась навестить родителей. Попыталась уговорить Глеба составить ей компанию, но у него как раз была очередная запарка, и Луиза уехала одна. Впрочем, последнее обстоятельство не сильно ее огорчило. Уж что-что, а отсутствие веселой компании ей не грозило никогда. Поездка оказалась прямо-таки судьбоносной – в солнечной Италии Луиза познакомилась с макаронным магнатом по имени Рикардо. Он был немолод, но определенно богаче Глеба, и самое главное – являлся носителем замечательной фамилии – Романо. Спустя три месяца Луиза Романова превратилась в синьору Луизу Романо, обладательницу дома в Риме, виллы в Неаполе и белоснежной двадцатиметровой яхты с роскошной спальней и просторным флайбриджем[1]1
Флайбридж – открытая площадка, мостик, на крыше ходовой рубки судна с дополнительным постом управления, а также местами отдыха для пассажиров.
[Закрыть].
Разумеется, Ермолаев с матерью были в числе приглашенных на свадьбу, после чего молодые отправились в путешествие на яхте, а Глеб, оставив мать любоваться итальянскими пейзажами и сославшись на производственную необходимость, полетел в родные пенаты.
Едва ступив на родную землю и убедившись, что с родной фирмой в его отсутствие ничего плохого не случилось, он отправился в «Эдельвейс». И к своему огорчению не обнаружил девушку, чей образ нет-нет да посещал его мысли.
– Она уволилась, – сообщила бывшая коллега Киры, та самая губасто-скуластая, с которой он общался во время своего второго визита в туристическую фирму.
После короткого торга они с девушкой пришли к консенсусу: в ее кошельке появилась стодолларовая купюра, а в кармане Глеба – листок с адресом и телефоном Киры.
И вовсе не рядом с офисом она жила, маленькая врушка, а в спальном районе на окраине города, где не имелось ни одного мало-мальски приличного кафе, куда не стыдно пригласить девушку. Он позвонил ей от подъезда, ни на что особо не рассчитывая.
– Здравствуйте, Глеб! – отозвалась Кира, стоило ему назвать себя.
И даже не видя ее лица, он понял, что она улыбается и рада его звонку. Она не спросила, откуда он взял ее телефон, и вообще ничего не спросила. Слушала и молчала.
– Моя девушка, Луиза, вышла замуж на прошлой неделе, – не тратя время на пустые разговоры, сообщил Глеб и счел нужным пояснить: – Не за меня.
Тут он сделал маленькую паузу, рассчитывая услышать слова сочувствия, но Кира продолжала молчать.
– И я подумал, – продолжил Глеб, – может, теперь вы согласитесь сходить со мной в кафе?
Она молчала секунду, две, три, и он уже было подумал, что плохи его дела, как вдруг услышал:
– Соглашусь.
А потом она сказала «соглашусь», когда Глеб предложил переехать из тесной однушки на девятом этаже, которую она снимала за какие-то немыслимые деньги. И еще согласилась, когда он, видя, как скучает она по работе в «Эдельвейсе», предложил купить для нее туристическое агентство. Оно было совсем маленьким, незавидным, едва оправдывало себя, но носило позитивное название «Веселый ветер». К тому же продавалось вместе с помещением в довольно престижном офисном центре, что само по себе являлось неплохим вложением капитала. Даже если туристический бизнес прогорит, можно заняться чем-нибудь другим, или, на худой конец, сдавать офис в аренду. Единственное пожелание, которое высказал Глеб перед покупкой, – чтобы не переделывать впоследствии учредительные документы, он предложил сразу оформить их на Киру Ермолаеву.
– Но моя фамилия Колобкова, – поправила его Кира, а в ее глазах заскакали веселые чертики.
– Пока – Колобкова, – многозначительно заявил Глеб и полез в карман пиджака, где уже почти неделю дожидалась этой минуты коробочка из красного бархата с бабушкиным кольцом. Было оно слишком специфическим, не стильным, не модным. Подари он его Луизе, та, наверное, решила бы, что он совсем утратил связь с реальностью из-за своей работы. Кира же… Чертики мгновенно испарились, на смену им пришли слезы.
– Глеб! – Осторожно, двумя пальцами, она освободила кольцо из футляра. – Оно просто фантастическое!
– Ты согласна?
– На смену фамилии? – всхлипнула она.
– И не только.
И она в третий раз сказала: «Согласна», уточнила только:
– А что скажет твоя мама? Вдруг она будет против?
Мама, конечно, сына поддержала.
– Ты у меня взрослый мальчик, – сказала она, – самостоятельный.
Их расписали через три дня.
Прошло полгода. Отшумели первые яркие эмоции, прогремели грозы первых ссор, неизбежных при таком скоропалительном браке.
Однажды, выходя из офиса, Глеб столкнулся с Луизой. С первого взгляда могло показаться, что замужество пошло ей на пользу – синьора Романо выглядела блестяще. Красота ее стала менее вызывающей, зрелой, спокойной, уверенной, что ли, и от этого еще более волнующей. Но Глеб слишком хорошо знал подругу детства, чтобы не заметить легкий флер разочарования на ее лице, из чего он сделал вывод, что синьор Романо не оправдал возлагаемых на него надежд.
– Привет! – улыбнулась она. – Вот это встреча!
Глеб не был бы хорошим руководителем, не умей он улавливать фальшь в самых, казалось бы, искренних словах. И сейчас он почувствовал, что встреча эта была не такой уж случайной.
– Лучше бы ты меня на свадьбу пригласил, – ответила Луиза на его предложение посидеть в кафе.
Она заказала кофе и какой-то белоснежный десерт, посыпанный шоколадной крошкой. Глебу, который рассчитывал пообедать, пришлось довольствоваться тем же.
– Ты это сделал мне назло? – спросила Луиза, исследуя с помощью чайной ложки содержимое принесенной официантом креманки.
– Не понимаю, о чем ты, – прикинулся дурачком Глеб. – О свадьбе?
– Все ты прекрасно понимаешь. Эта твоя серая мышь – зачем она тебе?
Лучше бы она этого не говорила. Если до этого Глеб выбрал позицию старого друга, то теперь решил расставить точки над i, чтобы раз и навсегда покончить с этой темой.
– Давай будем честными друг с другом, – сказал он, залпом допив свой кофе. – Мы с тобой никогда не любили друг друга. Мы совершенно разные…
– А с ней, значит, любите. Типа половинки. – Губы Луизы презрительно скривились, и она вмиг утратила всю свою красоту и молодость, превратившись в склочную тетку средних лет.
– Да, – кивнул он и мысленно добавил: «Да, да, да, тысячу… миллион раз да». Кира была не просто половинкой – она стала для него всем.
Воробей опустошил кормушку, вызывающе чирикнул и посмотрел на Глеба.
«Маловато будет, – словно говорили черные бусины птичьих глаз. – Хозяйка твоя пощедрее была, чем ты».
– Была, – проговорил Глеб. – Была…
И от этого короткого слова, как от пули, что-то внутри его вдруг оборвалось. Лопнуло, разлетелось на тысячу кровавых ошметков, а на образовавшемся месте стремительно росла и ширилась пустота. Настолько болезненная, что невозможно ни вздохнуть, ни крикнуть.
«Я умираю, – понял он. – Может, это и к лучшему. А вдруг там, по ту сторону, действительно что-то есть и я встречу Киру?»
Воробьиное чириканье стало громче, словно никакой это не воробей, а огромный тысячепудовый колокол звонит над головой.
«Не вздумай! – слышалось Глебу в звуках этого колокола. – Не бросай меня! Кира ушла, а теперь и ты засобирался! А как же «мы в ответе за тех, кого приручили»? А как же фирма? Почти сотня людей, вверивших тебе свои судьбы? Как же твоя мать, в конце концов? О ней ты подумал?»
Собрав в кулак последние силы, Глеб нашел телефон и набрал номер «Скорой».
Его нашли на пороге квартиры. Сердечный приступ. Подхватили, откачали, спасли. Вот только инструкций, как жить теперь вот такому, половинчатому, не дали. Через неделю его выписали, снабдив списком лекарств, и он прямо из больницы отправился в офис.
Голова еще кружилась от слабости, но он верил: спасение в работе.
Его появление в офисе вызвало настоящий переполох.
– Глеб, ты с ума сошел, – буквально ворвался в кабинет его зам, Александр Сергеевич, обладатель степени МВА Эдинбургского университета и фамилии Птушкин, – единственный, пожалуй, кто был в курсе всего произошедшего с шефом.
– Мы к вам сегодня в больницу собрались ехать, – подтвердила секретарша Аллочка, по совместительству племянница Птушкина. – Апельсины…
– Отставить апельсины, – скомандовал Ермолаев, – принеси корреспонденцию и список звонивших, а пока я буду смотреть, сбегай в аптеку. Вот рецепт, вот деньги.
– Но… Ваша мама… – Аллочка вопросительно покосилась на дядю.
Тот кивком предложил ей не спорить с начальством.
Среди звонивших Глеб обнаружил фамилию Осипова. Наташа Осипова, сотрудница Киры. Бывшая.
– Что будем делать с «Веселым ветром», Сергеич? – спросил он зама.
– А что с ним делать? Пусть себе дует и веселится. Толку с него, конечно, никакого, но вдруг сгодится. У нас вот в сентябре годовщина фирмы, так можно через него пропустить какую-нибудь увеселительную поездку. Только не вокруг дома с ночевкой, а куда-нибудь подальше. Типа Розы Хутор какого-нибудь.
Глеб видел, что Птушкин изо всех сил старается хохмить, и от этого воистину титанического принуждения себя к позитиву ему было искренне жалко зама.
Около часа они обсуждали текущие проблемы, а потом в дверь поскреблась Аллочка.
– Глеб Васильевич… – она сделала огромные глаза и почти шепотом сообщила: – Ваша мама звонила. Она сейчас приедет. Ругается.
«Этого только не хватало!» – мысленно ужаснулся Глеб.
– А где моя машина?
– Отвезти тебя домой? – подхватился Птушкин.
– Наверное, – пожал плечами Глеб. – Хотя нет, давай все-таки на минутку заедем в «Плазу».
– В «Плазу» так в «Плазу», – согласился Птушкин.
Поднимаясь в лифте, Глеб страшно боялся увидеть портрет Киры с траурной ленточкой наискосок и печальным букетом в вазочке. И был бесконечно благодарен Наташе за то, что ничего этого не было. Офис «Веселого ветра» остался таким же, как при Кире: фотографии, подаренные благодарными клиентами, куча разнообразных сувениров и огромная, во всю стену, карта мира. Когда-то давно, в прошлой жизни, Глеб предложил отмечать на ней места, где они с Кирой побывают, и тогда же воткнул первый красный флажок возле Стамбула. Теперь этот одинокий флажок маячил молчаливым укором. Обманул, не сдержал слова, не защитил, не сберег, потерял…
– Глеб Васильевич? – Наташа ждала от него указаний, а он не знал, что сказать. Глеб подошел к столу жены, провел по нему рукой и тут же устыдился этого жеста – вдруг Наташа решит, что он проверяет качество работы уборщицы. На столе лежал ежедневник, который он подарил Кире в преддверии Нового года. Яркая кожаная обложка притягивала взгляд. Глеб медленно полистал страницы. Записей совсем мало – номера автобусов, чьи-то телефоны, а потом и вовсе что-то странное – «доппельгангер». Что бы это могло значить? Дальше пустая страница. И еще одна.
Глеб решил, что на таинственном доппельгангере записи обрываются, как вдруг, спустя неделю, обнаружилось еще одно, не менее странное слово – «Кайрос».
Тут Глеб почувствовал, что Наташа не сводит с него вопросительного взгляда.
«Ждет ответа», – понял он.
– Вы меня извините, что-то я задумался, – он тряхнул головой, пытаясь вырваться из плена двух странных слов, которые Кира записала в своем ежедневнике. – Насчет работы… Да, насчет работы. Вы постарайтесь, пожалуйста, найти человека. Не одной же вам тут сидеть.
– Мне самой искать? – переспросила она.
– Ну да, вам же работать. Но, если хотите, я могу своего кадровика подключить. Как лучше?
– Я могу, – с горячностью заговорила она. – Уже думала об этом. Давайте я подберу кандидатуры, а ваш кадровик поможет определиться, кого выбрать. Хорошо?
– Конечно. И как насчет того, чтобы стать директором?
– Я? – Тут она совсем смутилась и, кажется, даже собралась заплакать.
– Так как? – строго спросил он.
– Я… Да… Я – да! Согласна.
– Хорошо, тогда я поручу юристу подготовить необходимые документы, и займитесь поиском помощника.
Перед тем как уйти Глеб положил в карман Кирин ежедневник.
– Тебе говорит что-нибудь слово «доппельгангер»? – спросил он у Птушкина, когда они вернулись в машину.
– Что-то из мистики, – сказал тот, перестраиваясь в крайний левый ряд.
– А «Кайрос»?
– «Кайрос»… «Кайрос»… А в каком контексте?
– Ни в каком. Просто «Кайрос».
– Что-то из мифологии. Надо в интернете посмотреть.
Оказавшись дома, Глеб перво-наперво включил ноутбук.
Доппельгангер – в литературе двойник человека. Не отбрасывает тени… Не отражается в зеркале… Его появление обычно обозначает смерть героя. Смерть героя… Значит, Кира предчувствовала свою смерть? И она вовсе не была случайностью, как пытались уверить Глеба служители закона? Или нет – Кира, когда писала это слово, имела в виду что-то совсем другое? Может, подсказка кроется в слове «Кайрос»?
Но смысл слова «Кайрос» не только не прояснил обстановку, но еще больше напустил тумана таинственности. Ибо был этот Кайрос древнегреческим богом счастливого мгновения, самым младшим из детей Зевса. Греки очень почитали Кайроса и изображали его в виде крылатого юноши с длинным чубом на лысой голове. Именно за этот чуб и можно было поймать неуловимого бога. Зазеваешься, не успеешь – пиши пропало. Счастливый случай повернулся к тебе задом, и сколько ни скреби пальцами по лысому затылку, удачу не вернешь.
Входная дверь хлопнула, и в комнату влетела мать.
– Глеб! – возмущенно заявила она. – Мне сказали, что ты прямо из больницы отправился на работу! Неужели это правда?
– Я дома, – нехотя закрывая ноутбук, сказал Глеб. – Видишь – дома. Пожалуйста, мама, я устал.
– Да, да, – тут же сдалась она, – я тебе поесть принесла. Может, надо в аптеку сходить? Купить что-нибудь?
– Да есть у меня все! Вот, видишь, целый пакет с лекарствами. Сейчас лягу и буду продолжать лечиться.
– Может, тебе в санаторий поехать? В какой-нибудь реабилитационный центр?
Глеб решил не спорить и полностью отдаться на растерзание материнской любви. Он прошел в спальню, лег на кровать. Подушка еще хранила воспоминание о Кириных духах. А может, запах шел из шкафа, где хранилась ее одежда? Мать на кухне гремела посудой, и Глеб не выдержал: подошел к шкафу, открыл дверцу и зарылся лицом в первое, что попалось на глаза, – плечо серого пальто из тонкой шерсти. Внезапно пальто соскочило с плечиков и упало. Глеб поднял его, погладил воротник, провел ладонью по ряду серых пуговиц. Представил, как Кира идет ему навстречу в этом пальто…
– Решил разобрать вещи? – Голос матери обжег словно удар хлыста. – Не рано?
Он сунул пальто обратно в шкаф, попытался захлопнуть дверцу, но створка зацепилась за полу и никак не хотела закрываться.
– Дай я помогу! – поспешила на помощь мать.
– Я сам, – заталкивая пальто в разверстую пасть шкафа, он почувствовал, что в кармане что-то лежит, сунул в него руку и извлек на свет визитную карточку.
«Детективно-консалтинговое агентство «Кайрос» – значилось на белом матовом прямоугольнике. Рыбак Иван Станиславович. Вот оно что! «Кайрос» вовсе не бог, а детективное агентство. Уже легче. Остается найти этого Ивана Станиславовича и узнать, что хотела от него Кира. А заодно кто или что такое (такой) Доппельгангер. Только для начала надо освободиться от мамы, решившей, казалось, за один день израсходовать на своего взрослого сына весь запас материнской любви и заботы.
