Текст книги "Сети кружевницы"

Автор книги: Ирина Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3

– Странная она какая-то, эта Инга, – сказал Иван, усевшись за руль и включая двигатель с печкой.

– Почему странная? – пожала плечами Ася. – Она очень творческая и увлеченная натура. Словно смотрит на мир сквозь сетку своих кружев.

– Ага, на мир смотрит, а в глаза – нет. Сталин, например, ненавидел, когда люди отводили глаза. Он воспринимал это как скрытность и темные мысли.

– Но ты же не Сталин. А она просто смущается. Сказано же тебе было – дефицит общения. Не привык человек смотреть в глаза и улыбаться, тем более чужому мужчине. А ты даже не постарался ее поддержать взглядом.

– Точно? – не поверил Иван.

– Точно, – подтвердила Ася и чмокнула его в щеку, все еще хранившую холод улицы. – А что Бородин? Есть какая-нибудь информация?

Иван хотел сказать, что нужно было идти с ним, а не зависать у витрины с безделушками, но передумал – налаживание контакта с Ингой могло в перспективе принести расследованию больше пользы, чем его общение с Бородиным. Поэтому он ответил, поморщившись:

– Информация в основном нулевая. Дед этот, Бородин, абсолютно не в теме. Последний раз видел Галю, которая сейчас может быть уже и не Галя, почти восемнадцать лет тому назад, в апреле 2001 года. Она с Ингой заходила в магазин перед поездкой в Кулишки. Инге тогда, со слов Галины, было пять лет. Так вот. Зашла она, попросилась переночевать. Бородин ее пустил в квартиру, где сейчас Инга живет. А утром он же отвез ее в Кулишки. Мать блудную дочь встретила не сказать чтобы тепло. Бородин еще не уехал – типа чай-кофе пил, а они уже начали цапаться. Сначала из-за девчонки, кто, мол, отец, да где он есть, да когда свадьба. Слово за слово…

Бородин даже грешным делом думал, что мать дочку пришибла сгоряча и прикопала где-нибудь в огороде. И только когда она, уже месяца за два до смерти, попросила отыскать Ингиных родителей, понял, что был не прав.

– Подожди, – Ася тронула Ивана за рукав, – ты сказал «родителей»?

– Ну да, родителей, а кого еще?

– Насколько я поняла, изначально речь шла только о матери.

– Послушай сама, – Иван протянул Асе диктофон и медленно тронулся с места.

– Действительно «родителей», – дойдя до нужного места в разговоре, кивнула Ася. – И как мы будем их искать?

– Думаю, без поездки в Кулишки не обойтись. Бородин тоже так считает. Дал мне ключ от дома, чтобы мы могли переночевать, если что. Да и осмотреться не мешает. Хоть он и уверяет, что никаких документов там нет, но чем черт не шутит. Вдруг Галина писала матери письма и нам удастся их найти. Может, какие-то фотографии присылала. Хоть школьные фото должны же были остаться. Галина начинала учиться в Кулишках. Потом школу закрыли, детей перевели кого куда. Галина, похоже, училась в интернате в Рослани. Может, удастся найти кого-нибудь из ее друзей? Понимаю, что времени прошло слишком много. Как сказал Лермонтов: иных уж нет, а те далече.

– Пушкин, – тихо поправила Ася.

– Что? – Шум двигателя не дал Ивану расслышать слова невесты.

– Ничего, – миролюбиво сказала она.

Приобретенная в институте специальность филолога не позволяла ей пропускать мимо ушей подобные высказывания Рыбака. С другой стороны, она не могла не чувствовать, что ее исправления воспринимаются им как придирки, раздражают его, выводят из себя.

– Короче, – покосившись на нее с подозрением, продолжил мысль Рыбак, – если ничего и никого найти не получится или у свидетелей обнаружится частичная амнезия, даже не представляю, куда двигаться дальше. Может, Федька что-нибудь нароет в интернете?

Судя по последней фразе, с идеями у Ивана действительно было туго – между ним и Федором всегда существовала негласная конфронтация.

Но Лебедеву не удалось ничего нарыть.

– Нет такого человека в интернете – Галины Семеновны Гусевой. То есть на самом деле их полно – что фамилия, что имя, что отчество, как на подбор, самые распространенные. Но все не наши, – грустно покачал головой Федор, когда в конце дня сыщики собрались в офисе.

– Можно попробовать запросить паспортный стол о женщинах, сменивших фамилию за период с 1991-го, когда Галина окончила интернат, по 2001-й, когда она приехала с Ингой в Кулишки, – предложила Кристина. – Понимаю, что вероятность очень мала, но все-таки не стоит сбрасывать ее со счетов.

– Думаю, это будет долгая песня, – скептически покачал головой Рыбак. – Может, предложим ее спеть нашему лучшему другу?

Кристина поморщилась. Лучшим другом агентства «Кайрос» был майор Щедрый Андрей Геннадьевич, старший следователь по особо важным делам[7]7
  О знакомстве майора Щедрого и Кристины читайте в романе Ирины Грин «Эффект аметистовых очков».


[Закрыть]. Майор этот имел определенные виды на Кристину и однажды, набравшись смелости, даже сделал ей предложение руки и сердца и теперь терпеливо ждал ответа. Отказать Кристина не могла – слишком уж полезным человеком был Щедрый. Ответить согласием тоже не получалось – самостоятельная и самодостаточная женщина, она привыкла жить одна и не готова была впустить в свою жизнь чужого по большому счету человека. К тому же имелся еще Тимур Молчанов, надежно скрывавший свои чувства под элегантными английскими костюмами. Поэтому обращаться к Щедрому Кристине было не с руки, но все-таки в случае крайней необходимости она это делала.

– Хорошо, – подвела черту Кристина. – Иван с Асей с утра отправляются в Кулишки и Рослань, все остальные работают по плану. Если появятся какие-то вопросы – решаем в телефонном режиме.

Глава 4

Через два часа сколок перчаток был готов, тщательно отредактированы все элементы: отвивные петельки, насновки, фоновые решетки и ходовые, идущие по всему основному узору, повороты и вилюшки. Инга распечатала его, аккуратно наклеила поверх скотч, чтобы чернила принтера ненароком не испачкали нитки, и приколола сколок к валику.

В колонках тихо звучала «Шекспировская» соната, за окном бушевала вьюга, «перевить-сплести» пели коклюшки. Работа спорилась – Инга уже сплела большой палец, – когда в дверь позвонили. От неожиданности она вздрогнула, но тут же услышала голос Антона:

– Инга, это я!

Нехотя оторвавшись от работы, она открыла дверь.

– А меня шеф прислал. Переживает, что ты голодная. Вот, – Антон вытянул руку и продемонстрировал большой пакет, в котором угадывались контейнеры с едой.

– Спасибо, – смущенно пробормотала Инга. – Не стоило… Я бы сама…

– Ага, знаю я, как ты сама! Ночь уже, я скоро домой сваливаю. Останешься голодной. Ну все, я полетел. Разберешься, что к чему?

И Антон направился к двери.

– Так я пошел? – раздался из коридора его голос. – Не забудешь закрыть?

– Да, да, – ответила Инга.

Она только сейчас почувствовала, что голодна, и достала первую попавшуюся коробку. Гречка с котлетой, – пахнет очень вкусно. Инга поставила контейнер в микроволновку и, пока еда разогревалась, отправилась закрыть за Антоном дверь.

В коридоре ее внимание привлекла стопка газет на тумбочке, а точнее, угол конверта, выглядывающий из нее. Конверт этот был очень странным – абсолютно белым, ни адреса, ни марки. Инга повертела его в руках, посмотрела сквозь него на свет, а затем прошла в комнату, аккуратно отрезала ножницами край и вытащила сложенный вчетверо лист бумаги. Внутри была только одна строчка, напечатанная на принтере большими буквами:

«НУ И КАК ТЕБЕ ЖИВЕТСЯ НА ЧУЖОМ МЕСТЕ?»

Инга вздрогнула. Листок спланировал на пол, текстом вниз. Что это? Глупая шутка? Может, это вообще ошибка? Ведь на конверте не указан адресат. И когда оно попало в квартиру? С последней почтой или лежит уже давно? А может, его кто-то принес? Но кто? Антон? Шурочка? Зачем им это нужно? А может, это мать и дочь Дунаевы каким-то непостижимым образом вычислили ее местонахождение? Нет, те, скорее, побежали бы в полицию. А если так и сделали? Но полиция не стала бы писать письма без обратного адреса. Примчались бы с сиренами, надели наручники и увезли. Стыдно-то как! А может, обошлось бы без наручников? Нет, точно с наручниками. Щекам сделалось горячо от слез. Как они могли так быстро ее найти? Глупая! Да по телефону, ясно же! Что стоит полиции отследить человека по номеру? Сим-карту она покупала по паспорту, данные в базе мобильного оператора есть.

Нужно было что-то делать. Отключить телефон? Похоже, уже поздно. Остается только ждать неизбежного. Но это же невозможно! Единственное, что могло отвлечь от дурных мыслей, – работа. Вымыв лицо и руки холодной водой, Инга села за валик с перчаткой для Аси.

«Соберись! – скомандовала она себе. – Пока ведь ничего не случилось! Ну подумаешь, чья-то дурацкая шутка!»

«Давай же! – Она взяла в руки коклюшки. – Перевить… просто ошиблись адресом… перевить, нет сплести. А может, Антон так развлекается? Сплести, да нет же…»

Инга оставила коклюшки в покое. Вытянулась на кровати, глядя в потолок. Чужое место. Она живет на чужом месте. Речь ведь идет именно о месте. Место – это квартира. Нужно узнать у Петра Васильевича, кто жил здесь до Инги. Может, кого-то выгнали, чтобы ее поселить. Вот этот «кто-то» и отрывается, мстит новой жиличке.

Мысль показалась убедительной, Инга даже обрадовалась.

«Надо будет завтра на всякий случай поменять замки», – подумала она, засыпая.

Утром ее разбудил отчаянный вороний крик. Она вскинулась и села на кровати, вглядываясь в предутреннюю тишину. На светящемся табло электронных часов четыре пятьдесят пять. Сердце отчаянно колотилось в груди. «Это всего лишь глупые птицы, – шептал рассудок, – ничего страшного». Но страх не отступал. Инга сбросила одеяло, зябко поежилась. После теплой постели пол показался ледяным. В Кулишках такого не бывало – возле ее кровати лежал старенький, местами вытертый коврик. А еще на стене висел гобелен – мишки в лесу. Славные такие медвежата. Дотронешься до них, а они мягонькие, шершавые, теплые. И совсем не страшные.

На глаза навернулись слезы, но страх, как ни странно, притупился, стал не таким резким. Тем более что истеричное карканье смазалось, а затем и вовсе стихло. И тут Ингу вдруг охватила непонятно откуда взявшаяся злость. На ворон, на человека, сознательно или по ошибке подсунувшего ей злополучное письмо, и в первую очередь на себя, что позволила дурацкому клочку бумаги выбить из колеи и бросить работу, тем самым оттянув встречу с Асей.

Нашарив ногами тапки, она накинула халат и пошла в ванную. В коридоре валялась злополучная записка. Кружевница наступила на нее пяткой, затем подняла, развернула.

«НУ И КАК ТЕБЕ ЖИВЕТСЯ НА ЧУЖОМ МЕСТЕ?»

– Живется! – Инга порвала записку на мелкие кусочки и выбросила в унитаз. Поток воды подхватил обрывки, закрутил воронкой и увлек за собой. – Живется!

Душ смыл остатки страха, и на смену ему пришло острое желание заняться делом. Пожевав, не чувствуя вкуса, вчерашнюю котлету и выпив чаю, Инга поспешила в комнату, где ее ожидала неоконченная перчатка «Миранда». На глаза попалась коробочка с визиткой Аси. «Может, позвонить ей? – промелькнула мысль. – Да рано еще, спит человек. И что я ей скажу? Вот закончу перчатки, и будет повод».

Перевить-сплести, перевить-сплести. Инга не заметила, как выполнила последний ряд. Зашила две пары решетки и сняла перчатку со сколка. Осталось только сшить ее, но это уже позже, когда будет готова вторая. Инга прошлась по комнате, сделала несколько наклонов и приседаний и уже было села обратно за работу, как раздался телефонный звонок. Инга внутренне сжалась, но, взглянув на дисплей, успокоилась – звонил Антон.

– Чего не заходишь? – спросил он, не дав себе труда поздороваться. – Шурочка обижается, что ты тару задерживаешь. Принесешь, или мне все бросить и тащиться к тебе?

– Ой, извини, я сейчас, – смутилась Инга. – Через минуту. Хорошо?

– Можно даже через две. Сильно не беги – скользко на улице.

Инга побежала на кухню, заглянула в холодильник. Сколько же тут еды! Остатки гречки, котлеты, суп, салат, еще один, блинчики – за неделю не съешь. Часть можно переложить в тарелки. А остальное? Не выбрасывать же! А что скажет Шурочка, узнав, что Инга почти ничего не съела? Обидится?

Шурочка не обиделась. Когда раскрасневшаяся от мороза Инга принесла только два контейнера из пяти, она только пожала плечами:

– Фигуру бережешь?

Присутствовавший при этом Антон одобрительно хмыкнул:

– Правильно делает. Если потолстеет, я на ней не женюсь.

У Инги аж закипело все внутри. Не женится он, видите ли! Да он же молодой совсем, на четвертом курсе института учится. Но внешне Инга оставалась все такой же бесстрастной.

– Спасибо, все очень вкусно, я просто не успела вчера, – не обращая на подколки продавца внимания, сказала она Шурочке.

– Хозяин – барин, – пожала та плечами. – Это Антоша тебе вчера накладывал. Я так и думала, что не осилишь. А я сегодня голубцов навертела. Если хочешь – возьми.

Инга пообещала голубцы попробовать, а пока пошла за тряпкой, чтобы, по обыкновению, протереть пыль. Начала, конечно же, с кота. Заглянула в зеленые глазищи, провела пальцами по выпуклой макушке и тихо шепнула:

– Привет!

– Слушай, – подошел к ней Антон, – а может, хочешь пройтись вечером? Тут в двух шагах в баре отличные бургеры.

– Я… нет… мне некогда, – смутилась Инга. Антон никогда не позволял себе ничего подобного. Наверное, Петра Васильевича нет в магазине, вот он и развлекается. – Я пойду… Да?

Инга посмотрела на Шурочку в поисках поддержки, но не тут-то было.

– А то и правда, прошлись бы. Глядишь, и работа заладится. Бургеры эти, конечно, дрянь редкостная, – тут Антон издал возмущенный возглас, но Шурочка продолжала гнуть свою линию: – И нечего спорить. Холестерин сплошной. Мясо берут, что подешевле. Перца, соли набухают – и ешь себе. А денег за одну булку с котлетой столько берут, что можно десяток котлет накрутить и столько же булок напечь. Рублей двести за один? А?

– И двести, и триста. Есть и за штукарь, – подтвердил Антон.

– За штукарь? Это за тысячу, что ли?

– Ну да.

– Золотые они, что ли? – ужаснулась Шурочка.

– Есть и золотые. Сверху золотом покрытые. Съедобным.

– Тьфу, пропасть, – возмутилась Шурочка.

Но что-то в ее голосе подсказало Инге, что она не против отведать этого самого бургера за тысячу рублей, покрытого сверху золотом.

– Я пойду? – спросила она у Шурочки.

– Иди, конечно, что с тобой поделаешь, – разрешила та.

А Антон добавил:

– Если надумаешь насчет бургера – звони.

Конечно же, Инге очень хотелось спросить, кто жил в квартире до нее, чье место она могла занять. Ведь наверняка Антону и Шурочке хоть что-нибудь, да известно. Но слова Антона не оставляли ей никакого выбора, кроме как сбежать как можно быстрее.

Придя домой, она тщательно вымыла руки и села за работу.

– Перевить-сплести, – пели коклюшки, выплетая вторую перчатку, а мысли Инги были совсем далеко. Она представляла себе здоровенный гамбургер, покрытый золотой корочкой, а еще, почему-то, уплетающего его Антона.

Глава 5

В Кулишки Иван с Асей отправились рано утром. Дорога предстояла дальняя, и Кристина предложила ехать ночным поездом. Но поезд останавливался в Екатеринино, до Кулишек, может статься, придется добираться на перекладных, и Иван для большей мобильности предпочел ехать на своей машине. Тем более что в нее можно было погрузить все необходимое для ночевки, если вдруг поблизости не окажется гостиницы, – одеяла, спальники, подушки.

Он любил путешествовать подобным образом, когда за бортом зима, ветер, а в салоне автомобиля тепло, и рядом самый родной и близкий человек, рассказывающий смешные и не очень истории. В машине Ася никогда не дремала, считая своим долгом развлекать водителя и не давать ему заснуть.

Иван ехал не спеша – хоть дорожники и постарались привести трассу в порядок, лучше не лихачить. Часто останавливались на заправках, чтобы залить в себя стаканчик кофе и загрузиться хот-догом, поэтому в Екатеринино оказались уже в сумерках и чуть не прозевали поворот на Кулишки.

– Ночуем здесь или едем дальше? – спросил Иван у Аси, сражающейся со сном. Спросил на всякий случай, заранее зная, что она не захочет останавливаться на полпути. Однако узнать не мешало – уж очень непредсказуемая штука Асин характер.

– Дальше, – ответила она.

– Готова к ночевке в машине? – уточнил Рыбак.

Ася тихо засмеялась и коротко отрапортовала:

– Всегда готова!

Дом, где когда-то жили Инга с бабушкой, был заметен снегом почти по самые окна. Не обращая внимания на горячие протесты Аси, Иван оставил ее в машине со включенной печкой, достал из багажника саперную лопату и – размахнись рука, раззудись плечо! – проложил дорожку от калитки к крыльцу.

Ключ упирался, не хотел поворачиваться в заледеневшем замке, но не на того напал. Иван поднажал плечом, слегка приподняв дверь, и механизм сработал. Дверь поддалась, и Иван вдохнул студеный дух заброшенного дома. Пахло сыростью, какими-то травами, лекарствами, старыми книгами в коленкоровых переплетах. Асе точно понравится.

Рыбак щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Подсветив себе телефоном, он прошел в комнату. Ага, печка. Значит, сейчас будет тепло. Возле печки лежала аккуратная стопка дров. Сырых, конечно, но это мелочи. Вернувшись к машине, Иван показал Асе поднятый большой палец, мол, все путем, достал из багажника бутылку жидкости для розжига и пакет древесного угля.

Через пять минут огонь разгорелся, и Иван отправился за Асей. Конечно, в доме было еще холодно, и Ася с трудом сдерживала дрожь. Натянув на голову капюшон и закутавшись в одеяло, она напоминала солдата наполеоновской армии после Бородина. Подтащив к печке стул, Иван усадил на него подругу:

– Грейся.

Обнаружив на окне огарок изрядно оплывшей свечи, он решил было разобраться, почему нет света. Щиток выглядел вполне рабочим, но Иван плюнул на это дело, решив дождаться утра.

Вода в кране тоже отсутствовала, впрочем, как и газ. Набив снегом чайник, Иван пристроил его на печку, и вскоре он радостно зашумел, обещая в недалеком будущем угостить усталых путников горячим напитком.

Тем временем Ася, устроившись в непосредственной близости от печки, строгала бутерброды. Рыбак где-то читал, что настоящая женщина способна из ничего сделать три вещи: салат, скандал и шляпку. Скандалисткой Ася не была, шляпок не носила – эту часть высказывания Иван считал устаревшей, уходящей корнями в эпоху, когда женщины носили шляпки из итальянской соломки с маками, как в старом советском водевиле. А вот салат… Салаты Ася действительно могла сделать практически из ничего. И еще бутерброды. Один раз Ася накормила неожиданно свалившуюся на ее голову компанию – Кристину, Молчанова и примкнувшего к ним Лебедева – одним батоном, луковицей, плавленым сырком и яйцом. Батон был в нарезке – целая куча тонких ломтиков, все остальное Ася покрошила мелко-мелко, намазала на батон и засунула в духовку. Пока закипел чайник, еда приготовилась. Даже известный приверженец фастфуда Лебедев был в восторге от такой вкуснотищи. Хотя его мнение в данном случае можно было во внимание не принимать – предвзятого отношения Федора к Асе только слепой не замечал.

Сейчас с продуктами у Аси был полный порядок: сыр, колбаса, масло, какой-то паштет и длинный, с полметра, багет.

– Это типа канапе получилось, – Ася подняла на Ивана глаза, в которых плясали отблески горящей свечи.

– Кана-что? – засмеялся Иван, сгребая ее в охапку.

Расстелив спальники возле печки, они ели бутербродики («канапушки» – так окрестил их Иван), пили чай и радовались: вою ветра за окном, потрескиванию огня в печке, стуку собственных сердец, который не заглушали одежда и одеяла.

Уложив Асю в спальник и накрыв для верности одеялом, Иван, хотя ему совершенно не хотелось, решил еще раз наведаться в машину. Батарея телефона просила зарядки, а в бардачке «Форда» имелся портативный аккумулятор.

Выйдя на крыльцо, Иван вдруг ощутил себя космонавтом в открытом космосе. Кругом, на тысячи километров, ночь, звездное небо и ни единой живой души. Не брешут собаки, не доносятся обрывки разговоров и музыки, не мерцает вдалеке свет соседских окон. Даже немного жутко. Пробежавшись по морозу до машины и обратно, Иван с удовольствием нырнул в душноватое нутро дома, настроил будильник в телефоне, чтобы тот будил его каждый час – нужно было поддерживать огонь в печке, – обнял спальник с Асей и мгновенно заснул.

Глава 6

К утру печка едва теплилась, запас дров иссяк. Но отправляться во двор для его пополнения не хотелось – очень уж темно было за окном. Иван решил вздремнуть до рассвета.

Разбудил его страшный грохот. Он вскочил, плохо соображая, где находится. Увидел испуганные Асины глаза и бесформенную фигуру, занимающую почти весь дверной проем. А еще нацеленную на него двустволку.

– Что за… – пробормотал Иван, сбрасывая остатки сна и оценивая обстановку.

Источником шума была женщина лет восьмидесяти в платке, повязанном по самые брови, длинном, почти в пол, дутом пуховике и огромных рукавицах. В таких, безусловно, очень тепло, но нажать на спусковой крючок весьма и весьма проблематично. Руководствуясь этим соображением, Иван шагнул к женщине.

– А ну стой, где стоишь! – заявила она хриплым, словно надтреснутым голосом.

Иван сделал еще один шаг, взял ружье за ствол, отвернул его в сторону и легко, практически не чувствуя сопротивления, потянул на себя.

– Стрелять буду! – завопила гостья.

Но Рыбак уже завладел оружием, переломил ствол, заглянул внутрь – патронники пустые.

– А как стрелять-то? Нечем! – усмехнулся он, отдавая женщине ружье. – Здравствуйте, бабушка!

– Ишь, внук нашелся! По чужим домам шарит! Какая я тебе бабушка?

– Здравствуйте! – Ася освободилась от спальника. – Мы не шарим. Нам Инга дала ключ, мы ее друзья.

Вид Аси вкупе с ее словами несколько снизил градус агрессии утренней гостьи.

– Инга? – растерянно переспросила она. А потом уверенно заговорила: – А я смотрю – дым из трубы идет, машина чужая на дороге. Непорядок.

«Вот тебе и космос, – подумал Иван, – вот тебе и ни души».

– Так, значит, Инга, – продолжала тем временем бабуля. – Я думала, она уже забыла сюда дорогу.

– А почему? – спросила Ася. – Почему вы так думали? Дом хороший, красивый.

– Красивый? – с сомнением произнесла женщина. – Да вы моего не видели! А хотите – зайдите посмотреть. Я и чаем могу напоить. Здесь-то ни газу, ни свету нет. На печке долго будете ждать кипятка. Ну что?

Иван посмотрел на Асю и, дождавшись едва уловимого кивка, ответил:

– Чаю – это да. Это было бы в самый раз.

– Вас хоть как звать?

– Иван, а это моя невеста Ася.

– А я Мария Кирилловна. Можно баба Маша, меня тут все так зовут.

«Похоже, насчет космоса я вчера точно погорячился», – подумал Иван, натягивая куртку.

– Далеко идти-то? – спросил Рыбак, когда они вышли за калитку. Женщины налегке, а он с увесистым пакетом, куда Ася покидала оставшиеся продукты, и ружьем на плече. – Может, подъедем?

– Да рукой подать, – сказала баба Маша и медленно, цепляя полами пуховика снег на обочине, побрела вперед.

Довольно растяжимое понятие «рукой подать» означало в данном случае почти полкилометра. Иван с Асей одолели бы это расстояние играючи, но были вынуждены сдерживать шаг, чтобы не обогнать пригласившую их женщину. О разговоре на ходу не могло быть и речи – дышала она часто, тяжело, поэтому Иван погрузился в свои мысли.

Он думал о бабе Маше, так отважно бросившейся на защиту чужого дома, где, в общем-то, и брать нечего, с незаряженным ружьем. Что это? Воспетое в песнях безумство храбрых? Элементарная скука? Потребность в общении?

– А вот и мой дом! – не дав Ивану остановиться на каком-либо варианте, провозгласила баба Маша. – Заходите, гости дорогие.

Сняв пуховик, она стала немного меньше, но выглядела все такой же болезненно полной, рыхлой, одышливой, с отекшим лицом, запястьями и лодыжками. Такие обычно сидят дома, а не бегают по деревне с ружьем.

Дом был не в пример больше избушки Ингиной бабушки. А может, объема ему добавляли тепло и яркий свет пятирожковой люстры, который не оставлял темноте ни единого шанса.

– Так каким все-таки ветром в наши края? – спросила баба Маша, когда гости уселись за стол, покрытый роскошной кружевной скатертью, где дымились чашки с чаем и дразнили ароматом тарелочки с едой (в основном остатками продуктов, принесенными Асей и Иваном). – Вы угощайтесь, угощайтесь.

И она подала пример, взяв бутерброд-канапушку с сыром.

– Ум-м-м-м, вкусно, – пробормотала хозяйка дома, блаженно жмурясь.

– Инга попросила нас помочь ей отыскать свою мать, – сказал Иван.

– Галку, что ли? – От неожиданности у бабы Маши отвисла челюсть. – Нет, ну оно понятно, мать, все-таки. Хотя какая она ей мать? Бросила бабке на руки и умотала.

Баба Маша взяла еще одну канапушку, откусила кусочек и задумалась.

– Если честно… О покойниках, оно, конечно, грех плохо говорить, но с Веркой, – это мать Галкина, Ингина, значит, бабушка, – так вот с ней только блаженная душа вроде Инги могла ужиться. Не знаю, как в городе, а здесь, в деревне, от Инги слова было не добиться. Партизан, а не девка. Ни за что не скажешь, что Галкина дочь. Той слово – а она в ответ десять. И с Веркой цапались постоянно.

– А из-за чего цапались? – спросила Ася.

– Да по всякому поводу. Взять даже кружева. Мы их раньше в контору сдавали. Воротнички, салфетки, скатерти…

– Это ваша? – спросила Ася, погладив рукой скатерть.

– Куда мне! Я по молодости-то занималась, но все на продажу. А потом вышла замуж как полагается, огород, скотина, сын, муж – не до рукоделия. Сейчас вот – руки. – Баба Маша протянула кисти с распухшими суставами, горестно вздохнула. – А скатерть сынок привез. Купил в Германии. Подарок.

И такая гордость звучала в голосе женщины, что у Ивана защемило в груди. Он вспомнил свою мать, которую не успел навестить перед смертью.

– Так на чем я остановилась? – спросила баба Маша.

– Скатерти, салфетки сдавали в контору, – подсказала Ася.

– Да. Точно. В контору. Можно было поменять на зерно, картошку… Нитки опять же… Да много чего. Потом парнишка появился. Шустрый такой. Петькой звали. Интересовался предметами старины, ну и кружевами. Вроде как у отца его магазин был.

– Не Бородин, случайно, Петр? – Иван почувствовал интерес к разговору.

– Может, Бородин, а может, и нет. Врать не буду. Только он деньгами платил, а это не так выгодно было по тем временам. Но Верка вцепилась в него. Тогда муж ее, Семен, жив был, а Галка еще не родилась. Верка все мечтала накопить денег и в город уехать, мол, там интереснее. А кому мы нужны в том городе? Не зря говорят: где родился, там и пригодился. Но потом она забеременела и мысли эти забросила, но кружева плести не перестала. Хотя все вам скажут – негоже беременным с нитками возиться. Вот и получилось дитя крученое-перекрученое. А тут еще и Семен помер. Напился, упал по дороге домой и голову разбил. Пока утром нашли – остыть успел. Тут Верка и вспомнила мечту о доме в городе. Да только какие кружева, когда одна на все руки? И за мужика, и за бабу, и огород на тебе, и дитя. Вот Верка и стала дочку заставлять кружева плести. Да только для кружевницы что главное? – Баба Маша лукаво посмотрела на Асю.

– Талант? – предположила та.

– И-и-и, талант! Талант – это у художника, что сколки рисует. А наша работа – перевить да сплести. Нет, дочка, у кружевницы главное – жопа. И не смотри на меня такими удивленными глазами. Жопа. Ну, или, задница. И если у тебя в этом месте шило, если горит оно, и не можешь ты ни минутки на месте усидеть, не быть тебе кружевницей. А Верка не хотела это понимать, чуть не дубиной девку к станку гнала. И что из этого вышло? Галька сбежала, как только смогла, и имела в виду эту свою мать. Вспомнила, только когда собственная дочка ей руки оттянула. Поначалу сама тащила, а как увидела, что груз не по силам, так и сбросила на мать. Все лучше, чем на улицу.

А Ингу-то Верка с малолетства повязала по рукам и ногам. У той и выхода другого не было. Она ее даже в интернат не пустила, чтобы та не набралась чего лишнего. Из школы бегом домой – и за работу. Верка в огороде, а Инга у станка. Верка полы драит, а Инга у станка. Верка сумки с Екатеринина прет, а Инга у станка. Ну и Петька тут как тут. Похоже, зарабатывала Верка на Инге хорошо. Но врать не буду, я ее кубышку не пересчитывала. Вот такие-то дела наши грешные. – Баба Вера размашисто перекрестилась. – Как умерла Верка, думали, пропадет Инга. А ее Петруша, – старый уже пес, а все туда же, – прибрал к рукам, в машину усадил со всеми пожитками и поминай как звали. А теперь, получается, Инга решила Гальку найти?

– Получается, – подтвердил Иван.

– Дело нужное. Вот только хочет ли этого Галька? По мне, если бы хотела, так уже давно отозвалась бы. Но кто ее знает! Увидите, передавайте привет от бабы Маши. Хотя, она, может статься, и не вспомнит, кто такая.

– А не знаете, с кем Галя дружила? – спросил Иван.

– Можно у Кузьминичны спросить. Галька с ее дочкой в интернате училась, в Рослани.

– А где нам найти Кузьминичну? – Иван забарабанил пальцами по немецкой скатерти, что означало у него готовность двигаться дальше.

– Так чего ее искать? Сейчас сама прибежит.

Баба Маша тяжело поднялась, проковыляла к висевшему на стене телефону, который Иван до этого считал предметом интерьера, и принялась медленно тыкать пальцем в кнопки. Набрав номер, она какое-то время выжидательно прислушивалась, а потом завопила так громко, что у Ивана заложило уши:

– Кузьминична! Тут гости приехали из города, ищут Гальку Гусеву, Веркину дочку. Почему из милиции? Да нету давно милиции! Полиция! Ты посмотри, если есть какие школьные фотографии Светочки твоей, и тащи сюда.

Иван мысленно представил Кузьминичну – пожилую женщину, сидящую у теплой печки. Неужели она вот так просто, по первому зову, побежит на выстуженную улицу, чтобы помочь неизвестно кому в поисках дочери соседки, ушедшей в мир иной? Он бы пошел? Однозначно нет. И, похоже, Кузьминична тоже не собиралась никуда идти.

– Как это нет фотографий? За каким фигом они Светочке? Откуда у Верки? У Верки точно нет! Она все спалила на заднем дворе, я сама видела. Еще спрашиваю – шашлыки ты, что ли, старая, затеяла? А она – нет, говорит, архивы жгу. Не хочу, чтобы врагам достались.

– Врагам? – Иван вопросительно поднял брови.

– Ага, именно так и сказала – врагам, – подтвердила баба Маша. Теперь она одновременно разговаривала и с Рыбаком, и с Кузьминичной. – Я сама удивилась. Какие-такие у нее враги? Значит, не придешь? – это уже говорилось соседке. – Ну ладно. Тут такого сыра принесли!

Следующие пять минут баба Маша внимательно слушала, лишь изредка изрекая глубокомысленное «Угу-м».

– Ну ладно. Нет так нет. Диктуй адреса.

Баба Маша энергично замахала рукой, показывая Асе, где хранится бумага и ручка.

– Ага, пишу, Екатеринино, улица Шуйского… ага, это где такая? Ага, хорошо. Рослань, да, записала. Телефон? Давай, пишу.