Текст книги "Врачебная ошибка"

Автор книги: Ирина Градова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Упорная, видать, была девочка!

– Что вы, не то слово! – согласилась Азиза, печально глядя на пустую песочницу.

– А почему вы сказали, «ее мать владела» – разве больше не владеет?

– Мария Тимофеевна пропала год назад.

– То есть как – пропала?

– Вот так – взяла и исчезла.

– Но ее искали?

– Искали, но не нашли. Нина с тех пор покоя не знала, себя обвиняла…

– Почему?

– Не ладили они в последнее время. Мария Тимофеевна считала, что журналистика – просто очередная блажь дочери, и уговаривала ее продолжить учебу в медицинском или, на худой конец, пойти в экономический, чтобы со временем встать во главе клиник. Поэтому Нина даже в другую квартиру перебралась – ту, что от бабушки досталась, – чтобы мать не попрекала ее куском хлеба.

– А она попрекала?

– Не то чтобы… Но Мария Тимофеевна говорила, что журналистикой денег не заработаешь, что нужно реальным делом заниматься… В принципе, права она была, чего уж там: если б у меня была такая мать, я ни о чем другом и не мечтала бы!

– А Нина, значит, не хотела помогать матери?

– Мария Тимофеевна еще достаточно молодая женщина – ей ведь только-только пятьдесят исполнилось, перед самым исчезновением. Так что Нина считала, ей еще долго не придется ни о чем таком думать, ведь мать занималась всем!

– А отец?

– Отец? – удивленно переспросила Азиза. – Отец Нины умер, когда она была маленькой!

– Как… а Валерий Анатольевич?

– Так он ее отчим. Они с Марией Тимофеевной поженились года три назад.

– Значит, вот как… И как ваша подруга отнеслась к этому браку?

– Да как отнеслась… Мать как на крыльях летала, ослабила опеку, и Нина, в общем-то, радовалась неожиданно предоставленной свободе. Она не распространялась о своих семейных проблемах, но, думаю, одной из причин, по которой она съехала от матери, был новый член семьи.

– То есть Нина с отчимом не ладила?

– А как вы думаете? Появляется какой-то мужик, которого раньше и в помине не было, и начинает свои правила в доме устанавливать!

– А он устанавливал?

– Говорю же, Нина не любила об этом рассказывать, судя по всему, отношения у них сложились не простые. Мать была счастлива, что кто-то взял на себя заботы о семье, но, на мой взгляд, их жизнь не изменилась – кроме того, конечно, что Валерий принялся корчить из себя главу семейства. Деньги у Марии Тимофеевны водились, она с утра до вечера пропадала на работе, Нина – в редакции…

– А Митин? Кстати, почему у Нины фамилия отчима – он что, ее удочерил?

– Митин – фамилия первого мужа Марии Тимофеевны, отца Нины. Не знаю почему, но Валерий решил взять фамилию жены. Она говорила, что вроде бы его собственная не особенно благозвучна. Они познакомились, когда он пришел устраиваться на работу.

– Митин – стоматолог?

– Да нет, он претендовал на должность старшего администратора в главной клинике, на Невском проспекте. И получил ее – после собеседования с Марией Тимофеевной. Он умеет произвести хорошее впечатление.

– И как долго он работал у матери Нины?

– Около полугода.

– Всего-то? – удивился Леонид. – И они так быстро нашли общий язык?

– Мария Тимофеевна долго оставалась одна – слишком долго, чтобы не истосковаться по надежному плечу.

– И Валерий ей его предоставил?

– Видимо, да.

– Мне странно слышать, что бизнес-леди так легко сошлась с человеком, которого знала всего несколько месяцев!

– Валерий не походил на охотника за богатыми тетками… Вы понимаете, что я имею в виду?

– Вполне. Что заставило вас составить о нем подобное мнение?

– Он достаточно состоятельный человек. Насколько мне известно, у Валерия есть квартиры в Питере, которые он сдает. Они находятся в дорогих районах и приносят высокий доход. Кроме того, у него крутая тачка – он купил ее до того, как встретил Марию Тимофеевну. Так что деньги у него водились – в самом начале знакомства Нина рассказывала, какие дорогие подарки Валерий дарил ее матери.

– Понятно… Значит, из-за того, что у Нины больше нет родственников, отчим решил подать в суд, чтобы отстоять ее права?

– Он в суд подает?! – изумилась Азиза. – Почему?

– Считает, что во время операции была допущена врачебная ошибка или, того хуже, халатность.

– А это правда?

– Идет разбирательство.

– Бедная Нина! Она ведь вовсе не боялась ложиться в больницу… Да и «ложиться» – не совсем правильное слово: она ведь пришла с вечера и уже днем следующего дня собиралась вернуться домой. Операция была совсем несложная!

– Верно, – кивнул Леонид. – Но любое хирургическое вмешательство, даже самое мелкое, чревато опасностью.

– Я понимаю, и все же Нине было всего двадцать лет! Виновных накажут?

– Обязательно.

Кадреску не был уверен в том, что говорит правду, – ему ли не знать, как старательно медицинское сообщество старается избегать скандалов, пряча концы в воду. Начальство больше всего боится, как бы кресло под ним не пошатнулось, а потому готово на все, чтобы проблема не вышла за пределы стен лечебного заведения.

– Азиза, скажите, Нина делилась с вами планами, касающимися работы?

– Я знаю, что она готовила какой-то сенсационный материал на врачебную тематику. Несмотря на то, что сама она медиком так и не стала, Нина интересовалась такими делами. Она сказала, что говорила с редактором, и он обещал дать ей собственную колонку, если материал действительно окажется «убойным». Она вела бы свою собственную «врачебную» рубрику, представляете?

Леонид был далек от всего, что связано с массмедиа, но, судя по всему, Азиза считала такую перспективу радужной.

– Жаль, что вы не можете рассказать побольше о том, что удалось узнать вашей подруге, – разочарованно пробормотал он, готовясь закончить разговор: для Леонида долгие беседы всегда были в тягость, а особенно не любил он ситуации, когда собеседник вызывает сочувствие. В таких случаях приходилось следить за своим языком и сопереживать, а Кадреску не отличался чувствительностью. Другие, к примеру, Лицкявичус, или Агния, или даже Никита, знали, как вовремя похлопать по плечу и когда сказать нужные слова, но для Леонида, привыкшего к молчаливой, кропотливой работе с теми, кто уже никогда не заговорит, общение с живыми людьми было сущей пыткой.

– Слушайте! – вдруг воскликнула Азиза, едва не подпрыгнув на скамейке. – Ведь у Нины парень был – может, он больше вам расскажет?

– Парень? – насторожился Леонид, подумав, что еще не все потеряно. – Как его зовут?

– Антон Скоробогатов. Я видела его пару раз. Приличный такой парнишка – во всяком случае, мне так показалось.

– И где он живет?

– Понятия не имею! – расстроилась Азиза. – Но он ведь с Ниной жил, вместе, так что вы без труда его отыщете.

– То есть у Антона есть ключ от Нининой квартиры?

– Естественно!

Отлично – значит, можно порадовать Карпухина!

– А почему вы об этом спросили? – задала вопрос Азиза.

– В редакции сказали, что в компьютере Нины нет ничего, касающегося ее будущей «сенсационной» статьи: они проверяли на предмет того, нельзя ли все-таки что-то опубликовать. Значит, все должно храниться в ее компьютере дома?

– Наверное. Когда я работала в газете, мы старались ничего важного в офисе не держать и все уносили домой.

– Почему?

– Конкуренция. Любой норовит заглянуть тебе через плечо и увести интересный материал.

– Разве это этично?

– Нет, но кому это интересно?

* * *

– Мы взяли Станислава Шемякина! – объявил Карпухин, на ходу сбрасывая куртку: внезапно снова вернулись холода, хотя еще позавчера казалось, что лето не за горами.

– Да ну? – отозвалась я, ногой подвигая ему тапки, так как на руках восседала Анюта, деловито посасывая соску и с интересом разглядывая гостя. Юбер суетливо вертелся под ногами, в то время как благородный Аякс всего один раз понюхал вошедшего и удалился на свое место.

– Ох, какие мы большие! – просюсюкал подполковник, взяв малышку за пухлую ручку. – Как вы умудрились создать такое чудо, Агния Кирилловна?

Я ничего не знала о том, каково семейное положение Карпухина, и понятия не имела, что он любит детей. На его широком лице при виде моей дочери расцвела улыбка. Однажды я поинтересовалась у Андрея, давно знакомого с Артемом Ивановичем, женат ли он, и Андрей ответил, что тот в разводе. Больше ничего сказано не было, и я поняла, что тема закрыта.

– Сама не знаю, как так вышло, – улыбнулась я в ответ на комплимент моему ребенку. – Наверное, ее подменили в роддоме?

– Ни в коем случае! – замотал головой Карпухин. – Она – вылитая вы.

Как всякой матери, мне доставило удовольствие это наблюдение, хоть я и в курсе, что дети способны меняться и походить то на одного, то на другого родителя в разные годы жизни. Однако у Анютки мои черные волосы и удлиненная форма лица. А вот глаза… Глаза у нее светло-зеленые, как у Олега, и каждый раз, глядя на нее, я не могу не думать о нем, хотя такие мысли теперь не доставляют мне удовольствия.

– Андрей дома?

– На кухне, обед готовит.

– Надо же! – обрадовался Карпухин. – Это я вовремя зашел!

Андрей готовит редко, но, когда выдается свободное время, ему нет равных в приготовлении мясных блюд. Лучше всего у него выходят отбивные. За годы брака с Олегом, убежденным вегетарианцем, я привыкла обходиться минимумом мяса, хотя душа моя, а точнее желудок, упорно вопил о том, что желает животного белка. Теперь проблем с этим нет, и Андрей иногда балует нас приготовлением бефстроганов или котлет. Плов в нашем доме готовит только Раби, и никому, даже хозяину, не позволено приближаться к казану, пока домоправитель колдует вокруг него. Прямо как Кира, когда готовила наркоз… Ну вот, опять! Целый день я старалась не думать о судьбе несчастной анестезистки, и вот, на тебе!

Следуя негласному правилу ни о чем не расспрашивать гостя, пока он не наелся, мы позволили Карпухину отвести душу, и только когда варился кофе, я спросила:

– Значит, Стаса нашли? Где он пропадал?

– В наркопритоне. Я звякнул приятелю из ОБН [8]8
  Отдел по борьбе с наркотиками.


[Закрыть]и поднял ему раскрываемость.

– Поздравляю вас обоих! – усмехнулся Андрей. – Получается, сын и убил мать?

– Он все отрицает. Говорит, что пришел домой, а мать уже холодная… Он, дескать, трогать ее не стал и, опасаясь быть неправильно понятым, сбежал.

– Неправильно понятым? – переспросила я. – Здорово! Он ведь не знал, что это убийство, так почему не попытался хотя бы «Скорую» вызвать?

– Агния Кирилловна, вы когда-нибудь пытались допрашивать торчка? – сердито спросил подполковник. – Подождем, пока кайф выветрится и его начнет крючить – вот тогда-то он нам все и расскажет!

– Не боишься, что в таком состоянии он сознается во всех убийствах за последний год? – вздернул бровь Андрей. – Или такова задумка?

– Фи, – отмахнулся Карпухин, – тебе должно быть стыдно обвинять меня в таких вещах!

– Извини. Так ты ожидаешь чистосердечного признания?

– Разумеется, ведь парень уже признался, что был в квартире. Его видела соседка, которая выносила мусор, – Шемякин пронесся мимо, едва не сбив ее с ног. Так что, думаю, ждать осталось недолго.

– Звучит как-то неубедительно.

Андрей знает Артема Ивановича слишком хорошо, чтобы не заметить, что тот не вполне уверен в том, что говорит.

– Почему ты это сказал? – буркнул Карпухин.

– Потому что все слишком просто!

– А ты в курсе, что большинство убийств по сути своей весьма неоригинальны, Андрюша? – Казалось, Карпухин злится. – Мужья убивают жен по причине несходства характеров, дети – родителей, так как те слишком сильно их опекают… Не думаю, что это дело отличается от других.

– Но не слишком ли много происходит вокруг него, чтобы не усомниться в этой видимой простоте? – встряла я. – В дело Киры вовлечено столько разных людей!

– Простая случайность, – пожал плечами подполковник, но теперь даже я видела, что он лукавит.

– Расскажи лучше, что тебя смущает, – посоветовал Андрей. – Ты ведь не только пожрать сюда пришел, верно? То есть мы всегда рады тебя видеть, но такой занятой человек вряд ли поперся бы в такую даль за тарелкой супа и куском мяса! Тебя что-то беспокоит?

– Ладно, – вздохнул Карпухин после короткого раздумья – слишком короткого, чтобы предполагать, что он с самого начала не собирался рассказать нам о своих сомнениях. – Меня смущает способ убийства Шемякиной. Если предположить, что ее убил сын-наркоман, которому она отказала в очередной дозе, то к чему хлороформ и налоксон? Да он мог ее одной левой свалить, так как всю юность боксом занимался!

– Согласен, – кивнул Андрей. – Наркоманы редко планируют убийства: это обычно происходит случайно. Да и налоксон…

– С другой стороны, у него ведь могли быть долги? – предположила я. – Может, потребовали вернуть, а у него нет денег?

– Думаете, Стас мог рассчитывать продать свою долю в квартире? – потер подбородок Карпухин. – Что ж, это возможно. Выносить из квартиры было уже почти нечего, кроме мебели. Денег, по словам соседок, Шемякина старалась в доме не держать. Может, сын нашел у нее остатки препаратов, которые она раньше таскала для него, и на этой почве они поругались, и… Нет, все равно не получается: при чем тут хлороформ?

– Что, если Кира держала немного дома? – спросила я.

– Для какой цели, интересно? – хмыкнул Андрей.

– Как растворитель, к примеру: вряд ли она намеревалась использовать его в качестве наркоза в домашних условиях!

– Маловероятно, но возможно, – неохотно согласился Карпухин. – Однако в квартире не нашли никаких следов хлороформа. Правда, мне удалось выяснить, что Стас в свое время поступал в медицинское училище. Проучился он там всего год, а потом свинтил: «грязная» работа его не устраивала.

– Конечно, куда лучше по «чистым» подвалам зелье бодяжить! – усмехнулся Андрей. – Получается, минимальное представление о действии медицинских препаратов Стас имел?

– Брось! – воскликнула я. – Чтобы знать об эффекте хлороформа, необязательно быть химиком или медиком – эта информация из области общих знаний! Но вот что странно. Если Стас убил мать, все заранее спланировав, почему не попытался скрыться незаметно? Вы говорили, что он едва соседку с ног не сбил, когда убегал!

– Ну а сам-то ты что думаешь? – спросил Андрей у Карпухина.

– Начальство мое считает, что Стас Шемякин – очень удобный кандидат на нары. Во-первых, он пару раз привлекался за хранение «дури», но количество оказывалось недостаточно большим, чтобы обеспечить срок. Во-вторых, соседи не раз жаловались в местное отделение полиции – там штук десять официальных бумаг скопилось: теперь вот, пожалуй, настало время действовать.

– И все же ты сомневаешься? Хорошо, а что с Афанасием Шемякиным – он ведь тоже попал в число подозреваемых?

– У Афанасия алиби: в то время, когда убили Киру, он возил клиента. Один мужик заказал его на все выходные, и Афанасий уезжал из города. Он никак не мог вернуться и убить бывшую жену, так как клиент занимается строительством дачных домиков, и они двое суток объезжали область, проверяя объекты.

– А как насчет его сожительницы? – задала я вопрос. – Она смогла бы справиться с Кирой?

– Запросто! Она, судя по рассказу Трофименко, баба здоровая… Но у нее маленький ребенок и нет няни, как у вас, Агния. Как думаете, вы смогли бы, бросив дома грудного младенца, рвануть на другой конец города, грохнуть Шемякину и вернуться как ни в чем не бывало? Мадам все это время просидела дома, выходя лишь для прогулок с ребенком, – ее видели на детской площадке. Агния Кирилловна, не знаете ли вы других людей, которые могли желать смерти вашей анестезистке?

– Ума не приложу! Ее смерть стала для меня полной неожиданностью: Кира жила тихо, и я понятия не имела, что у нее проблемы с бывшим мужем и сыном! А вы говорили с отцом Нины? Он ведь тоже не жаловал Киру, считая, что она имела отношение к гибели его дочери.

– Ваш Кадреску кое-что выяснил на этот счет, – ответил подполковник, как всегда, слегка поморщившись, выговаривая имя патологоанатома. – Оказывается, Нина – вовсе не дочь Митина, а падчерица. Там какая-то темная история произошла с ее матерью – она пропала. Я проверял и выяснил, что она числится в списках пропавших без вести. Честно говоря, никто эту Митину особо и не искал. Вы же знаете, как у нас обстоят дела в этом вопросе: считается, что взрослый человек обычно пропадает по собственной воле, и только детей по-настоящему пытаются разыскивать. Митин пришел, написал заявление, и этим все кончилось. Но это, по-видимому, к нашему делу отношения не имеет. Что же касается того, не убивал ли он Киру, могу сказать следующее. Мотив у него, конечно, имелся, но вот возможности, к сожалению для нас, не было: все выходные Митин провел в Москве на переговорах.

– А чем он, кстати, занимается? – поинтересовалась я.

– Раньше работал старшим администратором в главной стоматологической клинике, принадлежавшей Марии Митиной. После того, как она пропала, встал во главе всей сети, потому что Нина не хотела продолжать дело матери.

– О, так девочка была богата? – удивилась я. – И работала в «желтой» газетенке, вместо того чтобы грести деньги лопатой в фирме?

– Призвание, Агния Кирилловна, в нашей жизни имеет большое значение. Вот вы, к примеру, работаете анестезиологом в обычной городской больнице, за длинным рублем не гонитесь. Я – тоже: большую часть жизни прослужил ради идеи и только теперь, на склоне лет, кое-что имею, хотя другие в моем возрасте достигли куда больших высот в финансовом и карьерном плане! Эта Нина, судя по всему, была девушкой принципиальной, с собственными понятиями о том, какой должна быть ее жизнь. То, что мать занималась бизнесом, не означало, что и дочь должна обязательно пойти по ее стопам – Нину привлекала совсем другая профессия. Она надеялась стать востребованным журналистом, а мать была против… Но Кадреску кое-что еще нарыл, и это может повернуть дело в совершенно иное русло.

– Что же? – нетерпеливо спросила я, сгорая от любопытства.

– У Нины, оказывается, был ухажер.

– Разве это удивительно для молодой девушки?

– Нет, но вот что интересно: он таинственным образом исчез сразу после того, как убили Шемякину.

– То есть… Погодите, вы считаете, что парнишка мог убить Киру?!

– А почему нет? Он узнает, что его девушка умерла по причине халатности анестезистки или анестезиолога, и решает отомстить «злодеям»! Дома этот самый Антон Скоробогатов не появлялся уже несколько дней, в институте – тоже. Какой делаем вывод?

– Он скрывается, боясь быть обвиненным в убийстве? – предположил очевидное Андрей.

– Именно! Кстати, откуда он вообще прознал о том, что Шемякина мертва?

– Может, ему сказал Нинин отчим?

– Может, и так. Надо бы мне еще разок поболтать с этим мужиком: у Трофименко не вышло, но я все-таки подполковник! Кроме того, возможно, мне удастся выцарапать ордер на обыск квартиры Нины. Попробую сказать, что, по словам свидетельницы Азизы, у Скоробогатова есть ключи от ее апартаментов, а значит он, то бишь подозреваемый, вполне может там скрываться!

– Хороший ход, – одобрила я. – Но вот чего я опасаюсь, Артем Иванович. Если Киру и в самом деле убил парень Нины, не придет ли он теперь и за Жанной? Ведь так и не выяснено, кто из них больше виноват в смерти девушки…

– Вы правы, Агния Кирилловна, – перебил Карпухин. – Я тоже об этом думал и полагаю, что ее нужно предупредить. Пусть постарается не высовываться: работа – дом, работа – дом, причем лучше в компании, чем в одиночку. Хотя теперь, когда мы его разыскиваем, Скоробогатову трудно будет исполнить свой план.

– А как же Стас Шемякин? – поинтересовался Андрей.

– Ну, я его со счетов не сбрасываю: все станет ясно, когда удастся его допросить. Доведем паренька до кондиции, когда врать он уже не сможет по причине ломки, и поболтаем с ним. А пока будем искать Скоробогатова.

В комнате на время воцарилось молчание. Я поставила на стол тарелку с пирожными и подлила всем нам кофе.

– Теперь расскажи, как продвигается расследование в отношении Георгиади? – попросила я Андрея, поняв, что разговор о деле Киры исчерпал себя.

– Да никак, – пожал он плечами. – Леонид и Никита поболтали с некоторыми мамашами, которые тоже считают, что с диагнозом дело не совсем прозрачно обстоит, однако самое большее, что можно предъявить Георгиади, – врачебную ошибку. И то, если удастся это доказать, ведь диагнозы во всех случаях были достаточно противоречивы!

– Ты в самом деле веришь, что такой компетентный хирург, как Георгиади, могла перепутать Вильмса с другими видами опухолей? – недоверчиво спросила я.

– Нам бы сейчас здорово пригодился компьютер Нины, – вместо ответа вздохнул Андрей. – Раз уж она сообщила редактору, что готова выпустить репортаж-бомбу, значит, есть основания полагать, что она накопала что-то действительно стоящее. Если получишь ордер на обыск в ее квартире, Артем, дай знать, о’кей?

* * *

На следующий день я возвращалась домой раньше обычного. Сойдя с маршрутки, я свернула с шоссе на нашу улицу и шагала, наслаждаясь свежим теплым воздухом и размышляя о том, что приготовить на ужин.

Завернув за угол, я застыла как вкопанная при виде сцены, которой стала свидетелем. Около наших ворот стояла няня с коляской Анюты. С двух сторон она была зажата между Олегом и одним из его адвокатов, которого я хорошо запомнила в первую встречу. Это был наиболее опасный из них, Шабес. И что они намеревались сделать с моей няней – отобрать у нее ребенка силой?! Надо отдать ей должное, Тоня защищала мою дочку как львица, загородив ее своим небольшим, крепко сбитым телом. Размахивая руками, она что-то возмущенно выговаривала мужчинам. При виде меня на ее лице отразилось такое облегчение, что я поняла: дело плохо.

– Что здесь происходит? – громко спросила я, стараясь, чтобы в голосе не было заметно дрожи. На самом деле я здорово струхнула, понимая, что просто так мой бывший благоверный не заявился бы сюда, да еще и в сопровождении своего «питбуля».

Мужчины почти одновременно обернулись, и Шабес тут же шагнул в мою сторону, затараторив:

– Агния Кирилловна, у нас есть распоряжение органов опеки, что вы обязаны предоставить Олегу Валентиновичу возможность видеться с дочерью. Так как генетическая экспертиза доказала…

– Постойте! – прервала я адвоката, вытянув вперед руку. Наш штатный психиатр, Павел Кобзев, не преминул бы заметить, что этот жест является бессознательной попыткой защитить себя от опасности. – Зачем тебе потребовалось какое-то разрешение? – Этот вопрос я адресовала лично Шилову: пусть он и предпочитает общаться со мной через посредников, однако я верю в личный контакт. – Разве я запрещала тебе встречаться с Анютой? Наоборот, насколько мне помнится, я всегда была «за». Андрей также не против, поэтому я не понимаю, почему ты нападаешь на няню и пугаешь ребенка, когда мог просто позвонить и договориться о встрече?

Несколько секунд Шилов, похоже, не знал, что ответить. Затем он неуверенно произнес:

– Я… думал, что теперь, когда мы подали в суд, ты… не захочешь, чтобы я приходил!

– А спросить постеснялся? – скривилась я. – В отношении всего остального – как то слежки за мной и моей семьей и писем в опеку о том, какая я плохая мать, – ты проявляешь куда большую решительность!

На это ему сказать было нечего, но Шабес, видать, решил отработать каждую копейку, заплаченную Олегом.

– Знаете, Агния Кирилловна, все это разговоры в пользу бедных: когда люди начинают делить детей, они похожи на генералов враждебных армий, а на войне, как известно, все средства хороши.

– Значит, Шилов, мы воюем? – уточнила я.

– Ну… э-э… – он перевел взгляд с меня на Шабеса в попытке решить, чью сторону принять.

– Я думала, мы всегда сумеем договориться, – продолжала я. – По крайней мере, раньше получалось. А теперь насчет этой бумажки, – я ткнула пальцем в распоряжение. – Анюта – младенец, она не может обходиться без матери!

– Правда? – переспросил адвокат. – А разве вы все это время были с дочкой? Насколько я помню, мы с Олегом Валентиновичем застали девочку с няней, а вас поблизости не наблюдалось!

Теперь уже я терялась в поисках ответа. Что ни говори, Шабес прав, и я действительно не сижу с Анной, как наседка. Когда Дэн был маленьким, роль сиделки выполняли мои родители. Однако я всегда задавалась вопросом: а как справляются работающие мамаши, у которых нет возможности поручить детишек родичам? Должно быть, это чертовски тяжело, да и молодые бабушки и дедушки не обязаны жертвовать своими карьерами ради того, чтобы сидеть с внуками. Теперь у меня появилась возможность оставлять Анечку с квалифицированной няней, и я уже не представляла, как жила бы без ее помощи! И именно это адвокат Шилова пытался поставить мне в вину.

– Вы хотите сказать, – начала я, – что тоже наняли работника с соответствующей квалификацией, чтобы ухаживать за моей дочерью должным образом?

– Разумеется, – кивнул адвокат. – Вам предоставить ее рекомендации?

– Да!

– Отлично, – улыбнулся он так, словно я была его любимой клиенткой. – Тогда встретимся завтра: надеюсь, когда вы увидите бумаги, ваши последние сомнения отпадут. С завтрашнего дня Олег Валентинович будет забирать девочку на выходные.

Они быстро зашагали прочь, к припаркованной у обочины машине Олега, а я осталась стоять на дорожке, ведущей к дому, в компании встревоженной Антонины.

– Агния, – она робко коснулась моей руки, – разумно ли это?

– Что? – еще не совсем соображая, что к чему, переспросила я.

– Ну, отдавать им Аннушку: она ведь такая маленькая, а там эта женщина… Может, я лезу не в свое дело, но…

Черт, а ведь я об этом совсем не подумала! Шилов женился на той бабе, так? Значит, моя дочь, получается, будет все выходные находиться с ней рядом? А вдруг ей вздумается что-нибудь сотворить с ребенком, который остался от прошлой жизни ее нового мужа?!

Нет, надо определенно что-то с этим делать… Только вот что? Я нашарила в сумке телефон и набрала Абель.

* * *

Лицкявичус предлагал освободить Леонида от дела, тем более что ниточки, предоставленные так называемыми пострадавшими, никуда не вели. Однако Кадреску отличался азартностью: если бы он не попал в ОМР, то, наверное, просаживал бы деньги в казино или игровых автоматах. Была одна загвоздка: Кадреску знал, что это плохо, а он не любил заниматься саморазрушением, слишком ценя собственную личность. Зато то, чем он занимался сейчас, – хорошо, он помогал людям, поэтому бросать все на полпути не годилось. Леонид решил поболтать с персоналом больницы, в которой работала Георгиади, – вдруг кто вспомнит что-нибудь интересное? По роду деятельности Кадреску нечасто встречался с живыми людьми, но за время работы в отделе кое-чего понахватался от коллег. Теперь разговоры уже не казались ему чем-то сверхъестественным, и он потихоньку постигал навыки обычного человеческого общения. Пожалуй, Леонид даже стал находить в этом определенную прелесть: люди являлись весьма интересной областью для исследований; их психология отличалась непредсказуемостью и в то же время подчинялась необъяснимой логике, которая отсутствует у животных, движимых инстинктами.

Вот и теперь, сидя в больничном кафе, полном пациентов и их родственников (был как раз час посещений), Леонид с интересом рассматривал молодого мужчину, сидящего напротив. Он специально выбрал парня – с ними легче общаться. Кадреску нередко сталкивался с трудностями, беседуя с представительницами женского пола: они пытались флиртовать с привлекательным патологоанатомом и были так этим заняты, что становились неинтересными собеседниками. Мужчины более адекватны, кроме того, у Кадреску имелся еще один аргумент: Георгиади – женщина. Когда бок о бок с мужчиной работает дама, более успешная и авторитетная, это никак не может ему нравиться. Наверняка он знает про пару скелетов в шкафу Георгиади, о которых не преминет поведать неравнодушному человеку.

Поначалу Георгий Чижов был немногословен, но постепенно вошел во вкус и поведал человеку из Отдела медицинских расследований о своих «злоключениях». Леонид слегка подстегнул его, сказав пару слов сочувствия, и дерьмо в отношении Георгиади так и посыпалось из него – к радости патологоанатома.

– Я уже давно подумываю о переходе в другое место, – говорил он, теребя в руках вилку. На тарелке Георгия лежал подгоревший бифштекс, и Кадреску мог легко понять, что молодой человек не слишком впечатлен его «аппетитным» видом. – Оставаться здесь и работать за гроши – не самая лучшая мысль, ведь надо семью кормить!

– А у вас есть семья? – чтобы поддержать разговор, задал вопрос Леонид.

– Двое спиногрызов, близнецы, – ответил врач, и на его лице промелькнула гордая улыбка. – Супруга работать не может, потому что им еще и года не исполнилось, так что все на мне. Вы же сами в деле и понимаете, что основной доход дают квоты, да?

Кадреску кивнул. В больнице он трудился не за деньги: наследство, полученное от бездетных дядьки с теткой, позволяло ему вовсе не работать, а консультации, которые патолог давал различным правоохранительным органам, с лихвой обеспечивали его. Плюс – зарплата в ОМР, небольшая, но вполне достойная, учитывая, что он мог месяцами не работать, пока Лицкявичус не подкидывал дело. Леонид получал удовольствие от того, чем занимался, и не променял бы его ни на что на свете. Однако он мог понять, что Георгий, не имея таких возможностей, нуждается в деньгах.

– В принципе, – продолжал молодой хирург, получив поддержку, – это не самая плохая система… Вы слышали, что квоты хотят упразднить?

Кадреску снова кивнул.

– Может, тогда проблема исчезнет? Если страховая компания совместно с пациентом будет платить за операции, то всем будет доставаться поровну, и никто не сможет узурпировать квоты по своему усмотрению?

– Вот только в нашей стране пациенты еще долго не сумеют платить за себя – слишком велики суммы и малы зарплаты. А что вы имели в виду под узурпацией квот?

Молодой человек отвел глаза. Кадреску ждал.

– Вы ведь не будете об этом с Георгиади говорить? – спросил он наконец.

– Вы имеете в виду не выдам ли я вас? Можете быть спокойны. Так что вы собирались сказать?

– Нинель Виссарионовна пользуется тем, что она – заведующая отделением. Распределение квот зависит от нее. Никто не спорит с тем, что она хороший профессионал, но это ведь не означает, что никто другой не имеет права оперировать и получать за это деньги?

– Разумеется, – согласился Леонид, боясь, как бы отсутствие поддержки с его стороны не убило в собеседнике желание высказаться. Он был не слишком силен в таких вещах, однако умом понимал, что должен время от времени поощрять доктора. – Это несправедливо!

– Точно, несправедливо! – обрадовался Георгий. – Онкология – вообще занятие неблагодарное, ведь это одна из самых тяжелых областей медицины. Пациенты, которые не могут платить, подолгу стоят в очереди, а в нашем деле время играет против больного: потяни время, и оперировать уже бесполезно! А квоты дорогие. Их спускают редко, и как только это происходит, мы едва справляемся с потоком пациентов. Это самое хлебное время!