Текст книги "Диагностика убийства"

Автор книги: Ирина Градова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Совсем не больно, правда? – ухмыляясь, спросил Ноа. – А теперь – вперед: сейчас разгар рабочего дня, и вы сможете все увидеть своими глазами!

Первыми мы осмотрели мастерские резчиков по мрамору. Люди в одних штанах или шортах сидели в крайне неудобных позах, на корточках, и вручную занимались своим тяжелым трудом. Я понятия не имею о том, как называются инструменты мастеров, но они определенно мало чем отличались от существовавших тысячу лет назад. Тела и волосы мужчин покрывал толстый слой каменной пыли, и оставалось лишь предполагать, как они вообще ухитряются дышать, потому что у меня легкие отказывались работать в таких скотских условиях.

– Прикройте рот и нос платком, – посоветовал Ноа, и это оказался отличный совет!

Рядом с каждым мастером лежали небольшие кучки поделок из мрамора – слоники, крошечные копии Таджа, но больше всего мне понравились шкатулки. Некоторые представляли собой настоящие произведения искусства.

– Они продают это туристам? – поинтересовалась я у Ноа.

– Не они, – покачал он головой. – Существуют перекупщики, но им продавать не любят – слишком маленькие деньги. Большинство местных мастеров договариваются с лавками, которые держат торговцы у Таджа, и те платят лучше, хотя все равно недостаточно. Этого человека, – он кивнул на самого старшего из рабочих, – зовут Кунал, а те три парня – его сыновья и старший внук. В семье восемь несовершеннолетних детей, а зарабатывают все они в лучшем случае сорок-пятьдесят долларов в месяц. На эту сумму едва можно прожить, но все-таки они не умирают с голоду. Если их заставят убраться отсюда, то они не просто потеряют источник заработка, но и Тадж потеряет мастеров, хранящих древнее искусство резьбы по мрамору. Вы заметили, какими инструментами они пользуются?

– Неужели так дорого приобрести более современное оборудование?

– Дорого, – кивнул Ноа. – Но дело не только в этом. Вам это может показаться неправдой, но только при помощи такой «допотопной» техники получаются по-настоящему бесценные вещи, а не те поделки, которыми наводнено большинство индийских рынков. Измени они технологию производства, изменится и качество.

– Я хотела бы помочь этой семье. Как думаете, Кунал примет деньги?

– Нет, но вы могли бы купить у него что-нибудь.

– Тогда я куплю… Что у него самое дорогое?

Ноа задал короткий вопрос. Мастер удивился, но махнул рукой в сторону большой шкатулки с вырезанным на крышке и стенках цветочным орнаментом.

– Я возьму ее, – торопливо сказала я и протянула мужчине требуемую сумму. – И что-нибудь еще в том же роде.

– Разориться не боитесь? Таких семей пруд пруди, и даже Варма не настолько богаты!

– Ну, сделаю, что смогу! – раздраженно ответила я: мне казалось, что Ноа не перестает издеваться. Хотя, возможно, я и ошибалась – выглядел он серьезным и больше не ухмылялся.

– Вон тот слон выглядит достаточно дорогим, да? – робко шепнула мне Чхая.

– И его тоже, – согласилась я.

Ноа перевел Куналу мои слова, и тот просиял. Его дети и внук даже прекратили работу, чтобы обсудить продажу и поблагодарить покупательницу. Кунал что-то сказал мальчику, и тот, вскочив на ноги, бросился в дом. Через пять минут, в течение которых Кунал упаковывал покупки, заворачивая их в чистые тряпки (другого упаковочного материала в мастерской не оказалось), его внук появился с металлическим подносом, на котором стояли четыре латунных стаканчика.

– Чай, – коротко сказал Ноа. – Примите благодарность от Кунала и его семьи.

– Э-э… Я уже пила…

Мысль о том, что снова придется выпить ужасный напиток, заставила меня содрогнуться, но Ноа предупредил:

– Привыкайте: не принять этот знак благодарности означает оскорбить хозяина! Если хотите, я дам вам таблетку для улучшения пищеварения, но выпить все равно придется. – Подавая мне пример, он взял с подноса один стаканчик. «Слава богу, они хотя бы маленькие!» – подумала я и выпила «чай», преодолев рвотный рефлекс. Чхая пила спокойно, мило улыбаясь Куналу. Лал пытался было возражать, но под моим тяжелым взглядом сдался. Взвалив на шофера покупки, весившие, между прочим, немало, мы двинулись дальше.

– Если в каждой мастерской, которую мы посетим, придется пить чай, – шепнула я Ноа, – мне понадобится вскрытие, а не таблетка от желудка!

– Не волнуйтесь, я – хирург, – спокойно ответил он.

Я ошеломленно посмотрела на него, надеясь, что парень шутит.

– Они еще не в курсе, что вы – Варма, – продолжил Ноа по мере того, как мы продвигались в глубь квартала мастеров. – Но скоро слух распространится, и вам придется придумать что-нибудь, чтобы успокоить людей.

– Вы хотите, чтобы я врала? Говорила, что сровняю клинику отца с землей и изменю политику городского правительства?!

– Нет, такого от вас никто не ждет, как бы наивны ни были местные жители. Просто попытайтесь быть… человечной, что ли, покажите, что вам небезразлична их судьба.

– И как мне это показать?

– Используйте воображение.

За мастерскими резчиков по мрамору располагалась красильня, а за ней шили свадебные сари. Женщины и мужчины, сидя по-турецки прямо на пыльной земле, ловко работали иголкой с ниткой, держа в руках потрясающей красоты ткани.

– У Таджа работает один мальчик, Ракеш, – тихо пробормотала я. – Его мать шьет сари…

– Ракеш? – переспросил Ноа с любопытством. – Это тот, что с верблюдом Кемалем?

– Вы его знаете?

– А как же! А его мать, Рани, – вот она, – он указал на молодую, очень худую женщину. Увидев, что я ее разглядываю, она улыбнулась, и я заметила, что во рту у нее не хватает зубов, зато оставшиеся – белее снежных вершин Гималаев.

– Ракеш говорил, что ей платят катастрофически мало за шитье, – сказала я, обращаясь к Ноа.

– Это правда. Кстати, Рани – швея, а эти мужчины – вышивальщики зардози.

– Что-что?

– Зардози – популярный вид вышивки в Индии, – пояснил Ноа. – Ею занимаются исключительно мужчины. Говорят, она пришла сюда вместе с Великими Моголами. Раньше в вышивке зардози использовались золотые и серебряные нити, поэтому такие изделия могли позволить себе только очень богатые, но теперь вышивают и обычными металлическими нитками на дорогих тканях типа шелка и парчи и, помимо нитей, используют драгоценные и полудрагоценные камни. Зардози особенно популярна в свадебных нарядах, и только состоятельные семьи могут позволить себе эту роскошь!

– Такие дорогие наряды – и такая маленькая оплата?

– Понятие справедливости здесь отсутствует, остается лишь понятие выживания, – покачал головой Ноа. – Тут выживают, как могут.

Рани что-то сказала Ноа, и он, пожав плечами, передал мне:

– Она спрашивает, замужем ли вы.

– Джи нэхин, – ответила я.

– А собираетесь?

– Это тоже Рани спрашивает? – подозрительно поинтересовалась я.

– Она это к тому, не нужен ли вам свадебный наряд.

– Вряд ли в ближайшее время он мне пригодится! Но я могу купить у них какое-нибудь сари, не предполагающее замужества, – есть здесь такие?

Ноа перевел, и Рани энергично закивала головой. Она тут же обратилась к одному из мужчин-вышивальщиков. Он тяжело поднялся на затекшие ноги и, подойдя к натянутой по периметру веревке, на которой висели переливающиеся всеми цветами полотна вышитой ткани, снял несколько и, перекинув через руку, приблизился к нам.

– Ну, какое вы предпочитаете? – спросил Ноа. – Имейте в виду, что я не шутил насчет дороговизны: стоимость от шести до сорока тысяч рупий!

Чхая с восторгом разглядывала материал и вышивку.

– Ой, это же… бирюза! – подобрала она английское слово. – Потрясающе, да?

– Невероятно, – пробормотала я и похвалила себя за то, что вчера вечером попросила Сушмиту поменять денег.

– А какое тебе больше нравится? – спросила я у Чхаи.

Девушка была удивлена, что кто-то интересуется ее скромным мнением. Тем не менее, немного поразмыслив, она ответила:

– Вот это, синее с бирюзой – очень красивое, просто как… как у Мадхури Дикшит в том фильме с Салманом[Мадхури Дикшит и Салман Кхан – индийские кинозвезды.]…

Я понятия не имела о том, что за имена назвала Чхая.

– Спросите, сколько стоит, – попросила я Ноа.

– Неужели вы станете носить сари?!

– Это вас не касается! – огрызнулась я, уязвленная очередной порцией сарказма со стороны швейцарца.

– Тридцать пять тысяч, – перевел Ноа слова вышивальщика. – Но вы можете поторговаться.

– Не стоит, – быстро сказала я. – Полторы так полторы.

Потрясенный мужчина принял у меня из рук оплату: он не рассчитывал на такое везенье, ведь я даже не попыталась сбить цену! А что – папа был богат, так разве я не могу позволить себе купить кое-что красивое? Назавтра назначена встреча в офисе братьев Баджпаи. Речь пойдет о наследстве, и вот тогда-то я узнаю точную сумму, на которую могу рассчитывать. У меня не оставалось сомнений в том, что часть нужно потратить на благотворительность, хотя я и предполагала, что большинство в семействе Варма окажется против.

Следующей мы посетили мастерскую, где также занимались вышивкой зардози, но там не было сари и вообще одежды, зато полно покрывал, подушек, туфель и шкатулок. Больше всего меня поразили картины с изображениями животных.

Я чувствовала себя выжатой как лимон, и Ноа не мог этого не заметить.

– Вам необходимо отдохнуть, – сказал он. – Слишком много впечатлений для одного дня!

В самом деле, постоянный контраст исключительного мастерства и крайней бедности угнетающе подействовал на мою психику. В отличие от нищих на улицах Дели и Агры эти люди ни о чем не просили – конечно, ведь они не попрошайки! И все же, как бы тяжело они ни работали, не могли наскрести хоть на сколько-нибудь достойное существование. Их, кажется, такое положение дел вполне удовлетворяло. Единственное, чего хотели местные жители, чтобы их оставили в покое и позволили жить так, как они жили испокон веков.

– Вернемся коротким путем, – предложил Ноа.

Прощаясь у машины, я сказала:

– Спасибо за экскурсию: вряд ли я увидела бы столько всего, не будь вас! Я попробую что-нибудь сделать для местного населения, но, пожалуйста, не считайте меня волшебницей.

– Это вам спасибо, что не отказались, – ответил Ноа, и я пристально поглядела на него, пытаясь уловить на лице швейцарца следы издевки. Ее не было и в помине. – Жаль, что ваш отец так сюда и не выбрался.

– Разве он никогда не посещал этот квартал? – не поверила я.

– Ни разу. Хотя, думаю, он имел представление о том, что увидит, – просто не хотел лишний раз встречаться с теми, кого придется ущемить в правах. Строительство клиники на территории Таджа – большая ответственность, и тот, кто собирается богатеть за счет этих земель, обязан подумать и о людях!

– Согласна, – вздохнула я. – Для меня все это внове, ведь я никогда не имела ни больших денег, ни власти, и теперь… Понимаете, я – обычный врач, и…

– Вы – врач?

– А что вас так удивляет? Между прочим, отец тоже был врачом!

– Простите, просто мне казалось, что вы занимаетесь чем-то другим.

– Чем же?

– Неважно. Но, если вы врач, то вам будет небезынтересно посмотреть на больницу, в которой я работаю?

А он точно знает, как действовать, чтобы выдавить из богатеньких Буратино денежки, – наверняка эта больница для бедных нуждается во вложении средств, и немалых! С другой стороны, что делать, если люди в стране настолько бедны, что могут рассчитывать лишь на заезжих парней вроде Ноа, которые оказались достаточно неравнодушными, чтобы хоть как-то помочь?

– С удовольствием посмотрю, – согласилась я. – Хотела вас спросить: что вы делали в Дели в тот день?

– Получал груз медикаментов для больницы, – пояснил Ноа. – Их доставили поездом, поэтому я и был у вокзала… Так как насчет больницы?

– Договорились.

Когда Лал дал газу, я с облегчением откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. До вечера было еще далеко, но я уже мечтала о душе и постели: об обеде не могло быть и речи, потому что за долгий день я так напилась чая с молоком, что он стоял у меня в горле, каждую минуту грозя извергнуться наружу и затопить салон «Мерседеса».

* * *

Единственным местом, где я могла побыть одна и поразмыслить над создавшейся ситуацией, стала комната прабабушки Кундалини. Наверное, потому, что она располагалась в отдаленном крыле дома, и я могла не опасаться, что кто-то неожиданно придет и нарушит мой покой. Или дело в том, что слуги боялись входить сюда и старались не появляться вблизи комнаты прабабушки поодиночке? Как-то Мамта-джаан со смехом упомянула старую семейную легенду о привидении Кундалини – якобы оно появляется накануне праздников и распугивает всех, кому не повезет оказаться рядом. Возможно, именно поэтому в апартаментах прабабушки на мебели постоянно лежал тонкий слой пыли – слуги не могли полностью игнорировать уборку, но все же старались приходить как можно реже.

Вытянувшись на широкой кровати Кундалини в полный рост, я смотрела в окно, выходившее в сад. Высоких деревьев там не было, а кусты азалий не скрывали горизонта, где ярко-оранжевое солнце быстро катилось к закату. День оказался полон впечатлений, и не только приятных. Мне так и не удалось встретиться с Дипаком Кумаром или даже выяснить, как его разыскать. Не удивительно: вся полиция и, если верить слухам, Бабур-хан сбились с ног, разыскивая этого человека, и до сих пор не нашли, так что говорить обо мне, едва-едва ступившей на индийскую землю! Ничего, еще не вечер: наверняка Ноа что-то известно об этом «неуловимом Дипаке», ведь он всех здесь знает. Ноа… И что такое в этом парне – о чем бы я ни думала, мои мысли постоянно возвращаются к нему? Ну да, он симпатяга. А еще он саркастичный и непримиримый, и в то же время отзывчивый и честный, и он пытается что-то сделать там, где все остальные отказались даже пробовать! Интересно, откуда у него, приехавшего из богатой Швейцарии, такое странное отношение к деньгам и тем, у кого они водятся? То, что он врач, говорит в пользу того, что Ноа не из бедной семьи, иначе ему ни за что не удалось бы получить медицинского образования.

К черту Ноа, сказала я себе, рывком поднимаясь и спуская голые ноги на нагретый солнцем дорогой паркет. Сейчас у меня есть дела поважнее – узнать, кто и почему убил отца, и вызволить Санджая… Если, конечно, он действительно не виноват. Порывшись в бюро из черного дерева с резными ручками и фигурами животных вместо ножек, я вытащила пачку бледно-розовой бумаги. В правом верхнем углу каждого листочка имелся витиеватый вензель.

– Ну, Кундалини, – обратилась я к портрету прабабушки, – давай-ка подумаем вместе!

Женщина на картине казалась живой, ее глаза смотрели на меня с любопытством и в то же время с вызовом, словно она сомневалась в том, что мне по силам такой сложный ребус. Не знаю, почему Кундалини так завораживала меня, но я как будто постоянно чувствовала нашу незримую связь, а в ее комнате это ощущение усиливалось многократно.

– Итак, – взяла я остро заточенный карандаш, лежавший среди прочих там же, где и бумага, – кто у нас подозреваемые? Во-первых, Санджай – пусть он мой брат, пусть показался мне приличным человеком, но все же он имел тяжелый разговор с отцом в день его смерти. Не факт, что Санджай рассказал мне правду о том, из-за чего вышел скандал, и вполне возможно, он лишь пытался выгородить себя. Затем – пресловутый Дипак Кумар, которого все разыскивают. Зачем человеку, который ни в чем не виноват, скрываться? Что ж, на то есть как минимум две причины. Первая: он понимает, что, являясь самым ярым противником строительства клиники аюрведы в районе Таджа и постоянно вставляя отцу палки в колеса, станет первым, на кого падет подозрение. Вторая – та, что поведали охранники, и снова всплывает имя Бабур-хана (запишем его под номером три в наш список). Если верить слухам, у Бабур-хана имелись претензии к Дипаку. Но почему, ведь тот, если подумать, как раз играл на руку Бабур-хану и его нанимателю, папиному конкуренту? Тут еще много неясностей. Создается впечатление, что имя Дипака Кумара – табу, и не так-то легко что-то о нем узнать, но надо попытаться. Так, кто у нас следующий? Пожалуй, Анита. Почему? Есть ли у нас что-нибудь, помимо личной неприязни?

Я подняла глаза на Кундалини. В сгущающихся сумерках мне почудилось, что она ухмыляется краешком губ.

– Знаешь, – оправдываясь, сказала я вслух, – редко случается, чтобы какой-то человек с первого взгляда вызвал во мне стойкое отторжение, но Аните это удалось! И дело не только в том, что она – моя мачеха, просто все в ней кажется мне наигранным, неискренним. И Сушмита говорила о том, как она попала в семью Варма, как всеми силами старалась удержаться, терпела тиранию мужа, порвала с родственниками, чтобы ничто не напоминало ей о печальном прошлом, проведенном в нищете… Но это – лирика, а что же говорит в пользу того, что Анита могла приложить руку к убийству папы? Один, но самый важный факт: она надеялась на получение наследства. Даже если мачеха и предполагала, что муж не оставит ей много, она считала Санджая единственным наследником Варма! Участившиеся стычки на почве несходства во взглядах на его будущее могли привести к окончательному разрыву между отцом и сыном, и тогда вопрос о наследстве оставался открытым. Куда проще избавиться от господина Варма, чтобы решить проблему раз и навсегда! А потом внезапно «нарисовалась» я, девица из другой страны, о существовании которой Анита, если верить Сушме, понятия не имела, и наследство, плавно продефилировав мимо, упало прямо мне в кармашек – просто сбывшийся ночной кошмар, если поставить себя на ее место! Так что не стоит сбрасывать мачеху со счетов – хотя это было бы слишком хорошо, а потому маловероятно. Если допустить, что Анита виновна, то вряд ли она сама взяла пистолет и застрелила папу. С другой стороны, она имела доступ к комнате сына, а ведь в отца стреляли из его пистолета! Потом ей легко было бы вернуть его обратно, но какая же мать, видя, как сына арестовывают за ее преступление, промолчит и позволит несправедливости свершиться? Может, Анита уверена, что Санджая не осудят? Нет, что-то тут не вяжется! А что, если она покрывает его? Знает, что Санджай виновен, и молчит?

Я и не заметила, что продолжаю размышлять вслух, и воровато оглянулась. Поднявшись и подойдя к двери на цыпочках, я распахнула ее настежь и осмотрела коридор – ни души. Закрыв дверь на щеколду во избежание неожиданностей, я вернулась на место и включила настольную лампу: уже порядком стемнело.

Так, кто еще? Да любой житель трущоб, надеявшийся, что убийство Пратапа Варма станет решением всех проблем: нет врача – нет клиники! Сидя в удобном тяжелом кресле, я помахивала списком, как веером, но больше ничего путного в голову не приходило.

* * *

После ужина я сидела на деревянных качелях на веранде, впитывая в себя аромат цветов, стократно усилившийся с заходом солнца, и вечернюю прохладу, приятно освежающую мою разгоряченную кожу.

– Кофе? – услышала я и, подняв глаза, увидела улыбающееся лицо Милинда. То, что он принес мне чашку сам, кое-что значило. Лично я никак не могла привыкнуть к тому, что все в доме делают слуги, но остальные, включая Чхаю, чье положение в доме едва ли считалось выше обычной прислуги, полагали это само собой разумеющимся. Если требовалось открыть окна, так как в комнате слишком жарко, – пожалуйте, на это есть специальный человек, как и на то, чтобы растопить камин, задернуть шторы, включить или выключить кондиционер – как будто никто из хозяев не в состоянии сам нажать на кнопку! Оставалось лишь удивляться, как это никто не бежит ко мне, размахивая зубной щеткой, когда я намереваюсь чистить зубы. Напитки тоже обычно разносили слуги, но Милинд взял на себя этот труд.

– Я не знал, пьете вы с сахаром или нет, – извиняющимся тоном произнес он, садясь в ротанговое кресло напротив моих качелей и закидывая ногу на ногу.

– Без, – сказала я.

– Я тоже! – словно бы с удивлением воскликнул он. – Похоже, наши вкусы в чем-то совпадают – это важно.

– Важно для чего? – поинтересовалась я.

– Ну, если нам предстоит вместе работать… Кстати, что вы намерены делать – я имею в виду бизнес вашего отца?

– Пока не решила. Завтра у меня встреча с братьями Баджпаи, и они обещали ввести меня в курс того, как обстоят дела во всех филиалах. Думаю, мне понадобится некоторое время, чтобы вникнуть, но я не смогу оставаться здесь до бесконечности, ведь у меня есть своя собственная работа и обязательства перед коллегами, начальством и пациентами.

– Значит, вы вернетесь в Россию?

В голосе Милинда прозвучали печальные нотки.

– Я буду приезжать, но на время отсутствия мне понадобится человек, который смог бы управлять всей собственностью семьи. Думаю, у меня есть на примете один такой.

– В самом деле? – нахмурился Милинд.

– Я как раз сейчас с ним разговариваю.

Мышцы его лица мгновенно расслабились. Неужели он решил, что мой выбор мог пасть на кого-то другого?

– Если папа вам доверял, то я не вижу оснований не последовать его примеру, – объяснила я свой выбор. – Вы ведь были его правой рукой?

– Да, но…

Милинд вроде бы выглядел неуверенным.

– Понимаете, Индира, я ведь всего лишь исполнял распоряжения Пратапа, но самому мне практически не приходилось принимать решений. Я боюсь вас разочаровать, ведь вы возлагаете на меня слишком большую ответственность!

– Всему приходится учиться, – заметила я. – Вот мне, к примеру, тоже необходимо освоить хотя бы основные приемы аюрведы!

– Зачем вам это? – удивился Милинд. – У вас же совершенно другая специальность!

– Верно, – согласилась я, – но раз уж судьба подкинула мне такой «подарочек», нельзя оставаться невеждой! Как думаете, сколько мне потребуется времени, чтобы научиться?

– Имея высшее медицинское образование, полагаю, года достаточно, – после короткого раздумья ответил Милинд. – Хорошо, что вы не боитесь нового – это редкое качество, особенно в женщине.

– Почему же именно в женщине?

– Видите ли, Индира, вы не знаете здешних традиций… И в нашем с вами случае это хорошо.

– То есть?

– Женщины в Индии все еще, как бы выразиться поточнее, зашорены, что ли? Они привыкли к старой модели поведения, когда их роль сводилась к тому, чтобы быть женой и матерью, пользоваться благами, предоставляемыми мужем, и не мечтать о большем. Сейчас ситуация несколько меняется в сторону европейского образа жизни, но это в основном касается мужчин, женщины же по-прежнему придерживаются традиций и обычаев, присущих нашим предкам.

– Прабабушка Кундалини была другой, – заметила я.

– Вы правы, другой. Вы с ней похожи не только внешне. Если судить по той информации, что известна мне, ваша прабабушка отличалась инициативностью и предприимчивостью, которая свойственна мало кому из мужчин, и она вполне могла бы посоревноваться с ними!

Слова Милинда были мне приятны. Он и сам был мне весьма приятен. Мне импонировала его манера общаться – на равных, без чувства превосходства, сквозящего в каждом слове большинства местных мужчин, которые были даже ниже меня по положению и уровню дохода, нравились его волосы с проседью, внимательные темные глаза, тембр голоса – низкий и глухой. Интересно, он женат? Если да, то какая она, жена Милинда, – из тех женщин, которых он описал, или ориентированная на европейский образ жизни? Сам он ни разу не упомянул о «миссис Датта».

– А какие женщины нравятся вам, Милинд? – спросила я. – Те, что придерживаются традиций, или более раскрепощенные?

Он ответил не сразу, размышляя.

– Я покажусь вам мечтателем, если скажу, что хотел бы найти золотую середину? – наконец ответил он вопросом на вопрос. – Я не являюсь сторонником женской эмансипации, но мне нравится, когда женщина достаточно храбрая, чтобы принимать собственные решения. Это не означает, что ей следует выполнять мужскую работу, но и прятаться всю жизнь за спину мужчины значит самой загонять себя в прошлые века!

Я так и не решилась задать вопрос о жене – мы еще не настолько близко знакомы, чтобы я могла позволить себе лезть в его личную жизнь. Вместо этого я перевела разговор на другую тему.

– Скажите, Милинд, что вы думаете по поводу убийства отца?

– Что это – ужасное преступление, и я надеюсь, полиция выполнит свой долг, несмотря на трения, которые были у Пратапа с комиссаром Каматхом.

– Не могли бы вы подробнее рассказать мне об этих «трениях»? Кажется, какой-то родственник комиссара – владелец сети торговых центров?

– Его брат, Манодж Каматх. Он претендовал на землю в районе Таджа, вернее, был одним из многих, но наиболее успешным, так как именно он выиграл тендер и подписал договор с городским правительством на…

– То есть как это – подписал договор? – перебила я. – Ведь контракт подписали с отцом!

– Ах да, вы же не в курсе! – пробормотал Милинд. – Сначала Каматх обошел Пратапа. Ему это удалось лишь потому, что его старший брат, Имран Каматх, является членом городского правительства, и он имел непосредственное отношение к лоббированию проекта «зачистки». Дело в том, что вопрос о наличии трущоб на территории памятника архитектуры, охраняемого государством, поднимался много раз за последние десять лет, но до принятия решения ни разу не доходило. Затем вновь заговорили о том, что необходимо расчистить территорию и удалить с нее всех, кто на ней проживает: памятник якобы должен быть только памятником и музеем. Первоначально речь шла лишь об этом, а на освобожденной от жителей территории собирались снова разбить сады, как это было во времена правления Великих Моголов. Тем не менее, как это обычно бывает, интересы политики и бизнеса пересеклись.

– Как же, – пробормотала я, – такой лакомый кусок пропадает!

– Да, именно, – кивнул Милинд. – Сады отодвинулись в сторону, когда речь зашла о том, какой бизнес можно сделать на этой земле, ведь она – настоящее золотое дно! Кроме того, можно урвать кое-что из бюджетного финансирования, ведь тот, кто находится на земле, охраняемой государством, автоматически получает определенные привилегии.

– Я бы поняла, если бы там решили построить детский центр или стадион, но – торговый комплекс? Какое он имеет отношение к историческому наследию?

– Никакого. В этой игре на кону деньги и связи, а побеждает тот, у кого их больше.

– То есть Имран Каматх действовал в интересах брата?

– И в своих тоже, ведь ему, вернее, его жене принадлежит крупный пакет акций сети Маноджа.

– Вам это точно известно?!

– Как и всем, кто имеет отношение к проблеме, – пожал плечами Милинд. – Так было всегда: у кого власть, у того и деньги, а уж у кого есть и то, и другое…

– Хорошо, но, раз у Маноджа имелась такая волосатая лапа в городском правительстве, как вышло, что земля-то в конце концов досталась папе?

– Пратап ни за что не получил бы этот кусок, если бы не скандал с убийством некоего Амара Агарвала.

– Это еще кто такой?

– Социальный активист вроде Дипака Кумара. Он проживал в районе Таджа вместе с семьей и работал в одной из тамошних мастерских, но у него было кое-какое образование, и он неплохо разбирался в политике. Узнав о нововведениях в Тадже, Агарвал смекнул: что бы ни решили выстроить на спорной территории, это все равно означает выселение местных жителей. Понимая, что всем наплевать на то, что с ними станется, он взял свою судьбу в собственные руки и занялся активной агитацией. Не секрет, что Манодж в свое время сколотил состояние на рэкете, поэтому он, узнав о деятельности, развиваемой Агарвалом, принялся его запугивать, но не тут-то было: парню пришла в голову умная мысль выйти с проблемой на телевидение, а журналисты с удовольствием ухватились за возможную сенсацию. Вся страна узнала о том, что творится на «священной» территории Таджа, и историю принялись муссировать все уважающие себя газеты и телеканалы. Тогда-то и произошла трагедия.

– Трагедия?

– Семья Агарвала, включая его самого, погибла в пожаре.

– Боже мой…

– Никто не поверил в версию о несчастном случае, хотя комиссар полиции Агры, еще один братишка Каматх, упорно на ней настаивал. Правда, не было обнаружено и следов поджога, хотя, думаю, полицейские не слишком-то усердствовали. Дело замяли, но осадок, как говорится, остался, и Имран Каматх испугался за свое место. Он планирует получить министерский портфель, и эта перспектива весьма вероятна, так как Каматх, как ни странно, личность весьма популярная, и, конечно же, популярность эта подкреплена деньгами одного брата и властью другого. Тем не менее он не решился рисковать своей репутацией и надавил на Маноджа, требуя отказаться от строительства комплекса. Тому пришлось подчиниться из страха, что положение брата может пошатнуться в связи с неприятной историей, и тогда в борьбу за землю Таджа вступил ваш отец. У него тоже имелись кое-какие связи, кроме того, клиника аюрведы – не универмаг, а заведение, способствующее оздоровлению населения.

– Сдается мне, мало кто из населения может позволить себе такое «оздоровление»! – заметила я.

– И все же идея показалась городскому правительству привлекательной. Правда, оно выдвинуло ряд требований, одним из которых была помощь в переоборудовании тех мастерских, что планируется оставить, а также в расселении трущоб, находящихся непосредственно на месте строительства. Вашему отцу пришлось подписать обязательство, что он вложит деньги в благоустройство района после его зачистки и поучаствует в покупке жилья для тех, кому придется съехать. Это, как полагали, успокоит общественное мнение и заткнет рот журналистам. Пратапа поддержали звезды Болливуда, а вы не представляете себе, каким они пользуются влиянием в этой стране! Он лечил многих киноартистов, и это в конце концов сыграло свою роль.

– Как думаете, Каматх мог хотеть отомстить? – задумчиво спросила я.

– Трудно сказать. Учитывая темное прошлое Маноджа… Именно благодаря его деньгам Имран получил свой пост, как правда и то, что все тот же Манодж купил младшему брату место главного комиссара полиции. Но дело не только в мести.

– Вы сейчас о чем? – насторожилась я.

– В последнее время ваш отец испытывал давление со стороны средств массовой информации – никогда еще о семье Варма не говорили так много и так плохо!

– Но почему?

– Думаю, постарались Каматхи: они делали все, чтобы дискредитировать Пратапа, выискивали любую возможность повалять его имя в грязи. Пратапа стали обвинять в том, что он не выполняет требования, выдвинутые городским правительством.

– А отец в самом деле ничего не сделал из того, что обещал?

– Признаться, мне об этом не известно, – вздохнул Милинд. – Я ведь в основном занимался проблемами медицины и персонала, а политика и коммерция были прерогативой Пратапа.

– Что изменила бы смерть отца – Каматхи могли бы снова рассчитывать на землю?

– Возможно, с течением времени история с Агарвалом забылась бы, и, с учетом такого большого количества событий, они могли бы попытаться… На самом деле к Аните уже обращались с предложением о продаже недостроенной клиники.