Текст книги "Шнур"

Автор книги: Ирина Денежкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– А ты деньги не теряешь?

– Зато я сохраняю себя, понимаешь? Всех денег не заработаешь. Мне хватает на жизнь, а стремиться там к большему нет желания.

– А ради поклонников?

– Ради поклонников это глупо. Ради поклонников я снимаю клипы. Совершенно понятно, что в нашем случае это совершенно убыточное предприятие, поскольку мы их не отбиваем турами.

– А что вообще с авторскими правами? Вы получаете процент с продаж дисков?

– Что-то получаем, но это не космические деньги. Что-то получаем.

– На что живет группа? За счет денег, которые приносит продажа дисков?

– Мы даем редкие, но меткие концерты.

– И они позволяют группе финансово существовать?

– Ну, да. Какие-то записи коммерческие, кино. До фига же чего-то там пишется, все музыканты что-то получают. Так что все нормально.

– А музыкальная тусовка? С музыкантами тусуешься, общаешься? Которые такие публичные, по телевизору их показывают?

– В меру сил, все ж люди занятые. Года два назад мне это очень нравилось – весело, нажрался, поорал там чего-то. А сейчас уже как-то неинтересно, собственно. Разговоры уже все переговорены, а пить ради того, чтобы пить… Не особенно вижу в этом смысл. Приятно вот с Земфирой мы пообщались совершенно недавно. Это да. С Троицким тоже. А так… Чего тусоваться-то.

– Вот меня приглашают на всякие писательские фестивали, там мне все говорят про книжки. Каждый своим долгом считает со мной поговорить про книжки. Книжки, книжки, книжки, книжки. Уже голова пухнет от книжек. Меня просто бесят все эти писательские тусовки. А тебя не бесят музыканты?

– Да нет, мы как-то особенно про музыку и не разговариваем, косвенно как-то. И потом, мы же этим живем. Меня разговоры о музыке не напрягают. Мне кажется, что вообще мало музыкантов говорят о музыке в последнее время. Вот Петкун, положим, про футбол говорит. Просто непонятно, почему Петкун говорит про футбол Странно, что Ярцев про музыку не говорит, – неожиданно дико веселится Шнур

– Дай совет моей подруге. Она связалась с мужчиной. Бросить его она не может, сразу говорю. Она хочет быть стюардессой, но пока лечится от всяких несущественных болячек, с которыми в стюардессы не берут. Мужчина получает пять тыс. руб. в месяц. Работает через «не могу» на одной работе и все деньги пропивает. Бедная подруга сидит у окна, пока он там где-то нажирается с друзьями по баням. Подруга страдает – он ее, получается, ниже водки ставит. Что ей делать?

– Нужно ей пойти работать и начать пить виски.

– Она не может пойти работать, потому что все время уходит на лечение. Она с утра по всяким анализам бегает, кровь берут, тыкают там ее всяко…

– Тогда ей нужно начать писать книжки про это.

– Она уже пишет.

– Про тяжелую жизнь одинокой женщины с пьющим мужчиной, которая мечтает стать стюардессой. Я думаю, будет бестселлер.

– Ну, ты бы его оправдал, этого мужика? Его до сих пор родители кормят-поят. Ну, вот у него такая тяга.

– Бог его знает. Это алкоголизм, наверное. Может, его что-то не устраивает в этой схеме. Люди ведь пьют зачем-то, не просто ради того, чтобы пить.

– А ты зачем пьешь?

– Я-то А потому что пьяному легче все это переносить, всю эту жизнь. Как-то проще относишься ко многим вещам.

– А почему не найти внутри себя силы? Это же самый легкий способ – забыться?

– А я не комсомолец, я по легким путям иду. Это комсомольцы выбирают посложнее, а я – нет, я БАМ строить не буду, мне не надо.

– У тебя же никто не страдает от этого или страдает? Что ты так ходишь на вечеринки, в говно падаешь.

– И такое бывало. Бывало, что я «мама» сказать не мог. Самый офигенный случай был с моим приятелем. Мой приятель жил, и сейчас живет, со своей женой. Как-то раз он так нажрался в гавио и своей жене говорит, целуя так нежно «Оставайся у меня сегодня ночевать». Так что когда падает, как мешок – это еще не самое страшное. У каждого свои особенности организма. Есть, конечно, страшно запойные люди, у которых планка падает и все. Но такие зачастую не пьют, потому что знают о таком вот.

– Им же трудно живется, все время ограничивают себя – как бы не выпить лишнего.

– Если бы они пили, им бы жилось еще труднее.

– Но ты же говоришь, что в таком состоянии легче все переносить.

– Это мне. Это не универсальный рецепт. Я видел людей, которым не очень хорошо от этого становится.

– Вот у нас в Екатеринбурге любимое развлечение вечер – значит пиво надо пить.

– Сейчас приняли закон, кстати, что со следующего года не будут продавать пиво в общественных местах. Только в барах или ресторанах, а на улице нельзя будет купить.

– Дорого будет, в ресторанах-то.

– Да, так что в Екатеринбурге жизнь поменяется. Будут в магазинах продавать, но вот этих палаток уже не будет. И пить будет нельзя на улице.

– Так что? Пришел домой, нажрался после работы.

– Дома ж совершенно не то.

– На улице холодно уже.

– Тогда на улице водку пьют. Летом, представляешь, как хорошо – сесть с бутылочкой пива…

– Ну, это единственное развлечение, получается. То есть все развлечения подразумевают пиво. Водка – это, чтобы нажраться, а так они сидят – – пиво пьют.

Разговоры разговорами, а закон-то такой, и впрямь, хотят принять или приняли уже. Только, значит, майское солнышко согреет кустики и учащаяся молодежь потянется на лавочки и на лужайки – из кустов повыскакивают менты и начнут с молодежи бабки драть и пиво отбирать. Говорят, Дума такой закон приняла, потому что пивные магнаты мало про-башляли, чтобы откупиться. Типа дали каждому депутату по червонцу, а они хотели по сто штук, гады. Правда это или нет – про деньги – а люди, которые другим людям на улице пиво пить запрещают, людьми называться не очень право имеют.

– Не знаю. Я, вот, например, отдыхать в компании без бухла не умею. Смысла никакого нет. А так – повод собраться. На природу поехать – это ж все равно с бухлом, ну, ты ж сама понимаешь.

– А как же, например, катание на мотоциклах водных, чтобы не просто так кружком сидеть, а как-то активно?

– Ну и где ты сейчас покатаешься на водных мотоциклах

– А на лошадках где-нибудь?

– На лошадках – это нужно в Репино ехать на машине. Да и потом, не всем нравится кататься на лошадках.

– Ну, я примерно говорю.

– Дело в том, что все примерно, а хочется конкретики.

– Чем тебе не нравится активно отдыхать?

– Активно – это как? Чтобы преодолевать какие-то сложности, чтобы вот с этими огромными рюкзаками или со сноубордом хуярить куда-то?

– А на велосипедах?

– На велосипедах мы катаемся. В этом году лето было плохое, так что мы не особенно катались. А в прошлом… У нас даже целое течение есть, алкобайк называется. Берешь с собой бухло и катаешься. Мне проще всех, он у меня такой здоровый, трёхколёсный, с него не упадешь никогда.

– Мы с подругой как-то нажрались и пошли кататься на коньках. Мы, по-моему, весь снег собрали, подруга ногу подвернула.

– Видишь, нажрались и пошли кататься. А не нажрались бы – так и хрен пошли бы.

Отдых в компании у меня все равно связан с каким-то кутежом. Отдыхать ты можешь один поехал в Пушкин и гуляй себе по парку. Или в Павловск, да, белочек кормить.

– Ездили тут вчера в Павловск, одна несчастная белочка там была на всех…

Началось с того, что Юля проснулась и заявила, что она в такой прекрасный день – синее небо, тёплый ветерок – хочет подышать свежим воздухом. Где-нибудь не в городе. Мы взяли с собой Курицына и его дочь Геру и поехали в Павловск. Ехали долго, и меня укачало. Я вообще ненавижу все эти «мягкие» иномарки. Лучше уж трястись по кочкам.

Курицын был слегка пьян и растрёпан. Когда приехали в парк, он первым делом побежал писать на дерево. Юля купила у бабушки орехов. Для белочек. Там так и было написано орехи для белочек. Стихами. И нарисована жирная белочка с орехом. Почему она такая жирная, мы поняли позже. Потому что она в этом парке одна, ну максимум, их две, а желающих покормить – сотни. За одной белочкой Юля долго гонялась по зарослям, крича «кис-кис!» с орехом на вытянутой руке. Белочка удирала. Юля промочила ботинки и отстала. В парке было тихо, сыро и солнечно. Курицын с дочкой курили траву. Я фотографировала сама себя. Юля дышала свежим воздухом.

Скульптуры в парке были одеты в деревянные чехлы, как будто вокруг было много-много деревянных туалетов. Настоящего же туалета не было ни одного. Хотя указатель присутствовал. Мы шли по стрелке с надписью «туалет», которая игриво петляла по всему парку, посылая нас то туда, то обратно. Мы обошли весь парк, видели печальную лошадку. У ней губа свисала презрительно. Потом к ней в повозку сели папа и мелкая дочка, и лошадка резво побежала. Папа отгадывал кроссворд.

Туалет мы так и не нашли. Пришлось писать в кустах. Крапива обожгла мне зад. Вот тебе и парк.

На обратном пути мы встретили дядьку. Он сидел на напряжённых ногах, с орехом на ладони. Подманивал жирную белочку. Юля увидела её и вновь погналась за ней, чтобы покормить. Белочка сдристнула.

– Вы мест не знаете. Сейчас они активно начнут на зиму припасы делать, у них же инстинкт, так что они будут тут по дорогам бегать. Ну да, они там закормленные.

– А с семьей?

– Какой же это отдых.

– Ну, все равно, не бухаешь. Или бухаешь?

– Конечно, до беспамятства не напиваюсь, так же потерять можно ребенка-то.

– С младенцами ты не возился?

– Возился, почему нет

– Ну и на сколько тебя хватало Или опять же с бухлом, нормально

– Нет, ты что. Это ж такая ответственность. Смысл бухать? Как? Я не знаю, чего про него говорить-то, про бухло? – Шнур, похоже, недоволен. – Проблема на самом деле в том, хочется тебе или не хочется, помогает или мешает. Если ты не мешаешь окружающим, бухай, ради Бога. Мне кажется, проблема утрирована.

– Почему творческие люди в основном пьют или курят, то есть находят для себя какие-то дополнительные стимулы? – не отстаю я.

– Мне кажется, что это не стимулы. Для меня, вот, совершенно наоборот. У меня происходит такая защитная реакция, чтобы совсем с ума не сойти. Когда ты что-то делаешь и понимаешь, что это сильно, то все равно ты переживаешь эти эмоции внутри себя. И когда ты их переживаешь, то это примерно то же самое, как друга похоронить. И, собственно говоря, после этого пьешь…

Ладно, хватит с него. Есть тема пооживленнее алкоголя.

– Ты вообще нормально с журналистами про секс говоришь?

– Да, спокойно, конечно.

– Не в общих чертах, а про свою личную жизнь?

– Не знаю, смотря до какой степени.

– Ну, до какой степени?

– Не знаю. Задавай вопросы.

– Лижешь ли ты своей девушке? Сосет ли она у тебя?

– Сосет и глотает. Можно, конечно, ответить, но я не вижу смысла, потому что и так все понятно.

– Ну, может быть, у тебя какие-то предрассудки

– Ну, говна не ем. Есть предрассудки такие, комплексы.

– А с мужиками?

– Слава Богу, нет, никогда. Женщин люблю.

– Ну а какого-нибудь симпатичного мальчика, похожего на девушку?

– Нет. Мне кажется, это некий суррогат, все равно. Если есть пиво, зачем пить мочу?

– Люди пьют и лечатся.

– Ну, да, я про то же.

– Девушка же тебя не может трахать в зад. А попробовать все надо. Ты так не считаешь?

– Все да не все, знаешь? Если все попробовать, то тогда каждому нужно закончить жизнь самоубийством. Но тогда ты не узнаешь, как умереть своей смертью. Как ты все попробуешь в этой схеме?

– С творческими людьми я тут пообщалась, очень много таких, которые и с мальчиками, и с девочками.

– Значит, я не творческий.

– А денег много зарабатываешь?

– На мой взгляд, до фига.

– Друзья как к этому относятся Они же не все так зарабатывают.

– Кто-то больше, кто-то меньше, но все нормально себя чувствуют.

– У меня подруга очень мало зарабатывает, еще мама, братик, надо всех кормить. И она стремается у меня вообще деньги занимать «В дружбе не должно быть денег». У тебя, вот, как с этим делом?

– Мы, старое поколение, в Советском Союзе еще пожили, и, собственно, завтрак, обед и ужин составлял пакет молока и батон хлеба, так что… Нужны деньги? На.

– А этому человеку не стремно, что он у тебя все время берет деньги?

– У меня не берут все время деньги. Есть люди, которым я даю и прощаю долги. Это нормально, на мой взгляд, потому что каждый в такой ситуации может оказаться.

– Если человек богатеет, то у него сразу куча друзей, родственников появляется, все приезжают, что-то требуют.

– У меня, на самом деле, круг общения увеличился, а круг друзей – нет. Какой был, такой и остался.

– Все настоящие друзья почему-то со школы, со двора, из детства. А нельзя найти настоящего друга, например, в твоем возрасте?

– Ну почему. У меня есть два таких друга, которых я знаю лет пять, наверное.

– Они же не лучшие. Лучший один, все равно.

– Лучший – это субъективно. Просто с ним пережито больше, вот и все.

– Наверное, на тебя девки стали пачками вешаться, после того как ты музыкантом стал?

– Даже не знаю. Знакомиться не представляется никакой сложности, во всяком случае.

– А раньше?

– Раньше тоже не было, но сейчас вообще ничего не нужно делать. Это было давно, года четыре назад, мы баловались с моим другом. Приходили в клуб – у нас была игра кто больше поцелует баб взасос. Причем ты не должен говорить ни слова, просто подходишь и…

– Кто выиграл? Какой счет?

– Не помню, потому что эта игра велась постоянно.

– А по морде не получал?

– Нет, знаешь, ни разу, ни он, ни я.

– И как ты к девкам относишься, к которым можно вот так в клубе подойти?

Если бы ко мне так подвалили, я бы, наверное, пнула по яйцам. Мне только дай повод. Мужчинка сразу скрючивается, и лицо у него становится напряжённое. Смехота.

– Если бы их не было, жизнь была бы скучнее.

– Ну, ты бы, например, женился на такой, стал бы с ней встречаться? Тебе все равно, какая она в этом плане? Что ее можно засосать в клубе?

– Я, конечно, ревнивец. И понятно, что нет. Наверное, нет.

– То есть, с девушкой, которую в первый же вечер поцеловал, ты бы не стал?…

– Девушки – существа настолько пластичные, так быстро меняются, что та, которая вчера целовалась, завтра будет лучшей домохозяйкой. Женщина, как змея, – очень часто меняет шкуру.

– А были у тебя девушки, которые от тебя требовали квартиру, машину, каждый день букет цветов?

– Ну, они же знают, с кем связываются. Нереально, нет. Есть определенный сорт девушек, которые знакомятся с мужчинами ради этого.

– С тобой такие знакомились?

– Может быть, и знакомились, но со мной же все понятно. Со мной весело и удивительно, не более.

– А были девушки, которые знакомились ради того, чтобы прикоснуться к славе Чтобы побыть рядом, попасть на экраны

– Наверное, были. Не знаю.

– Как часто ты влюблялся?

– Так, чтобы до крови? Ну, раз пять, наверное.

– Я так понимаю, после первого раза не женился?

– Ты по поводу женитьбы?

– Ну да. Умереть в один день – так влюбился. Или ты думаешь, что через месяц или через год у меня будет что-то другое?

– Да нет, ты что. Если ты так думаешь, значит, по-настоящему влюбился. Если ты живешь с каким-то бэкграундом, у тебя за спиной еще что-то есть, тогда это хуйня.

– Ну ты же влюблялся первый раз, второй, третий. А на четвертый – блин, что же это такое, с каждым разом все больше и больше, и больше?

– Да нет, все как-то синусоидами. Мне кажется все это идет на спад, мое либидо все-таки остается где-то на студии в большей степени, там оно все живет.

– Тебе важнее талант или любовь? Работа; талант, любовь, деньги?

– Нет такого мужчины, которому любовь была бы важнее работы. Если нет, то тогда он не мужчина.

Не верю!

– Это удел женщины, когда любовь важнее работы?

– Ага.

– Почему? Обидно же женщинам.

– Ну, почему женщины рожают, а не я? Не я придумал эти законы, понимаешь Я просто констатирую факты.

– Женщина получается обиженной.

– Это удел женщин – быть обиженной.

– Очень часто слышу – удел женщины страдать, женщина должна страдать – это нормальная женщина. Украшают страдания женщину?

– Когда как. Степень тоже важна.

– А уверенная в себе женщина все же держит свои чувства внутри?

– Уверенная женщина тоже может страдать. Мы же не знаем, что она по ночам плачет в подушку.

– А если не плачет?

– Если не плачет, то тогда это ужасно. Это вообще кошмар какой-то.

Я вот не плачу. Хотя, вру, плачу. Слёзы текут. Когда смотрю передачу «Жди меня». Это очень жалостливая передача, редкий человек удержится от пары-тройки слезинок. Мы смотрим ее с бабушкой.

– А ты страдаешь? И из-за чего? – мне кажется, такой отменный перец не может страдать.

– Из-за всего. Да и жизнь такая штука, не прогулка в Диснейленде. Без страданий не бывает. Я думаю, любой творческий акт, даже какие-то пустяки, все равно требует какого-то эмоционального напряжения, которое сопряжено с душевными травмами. Даже если в жизни ничего не происходит. Что-то внутри у тебя свербит, я называю .это «метафизической тоской».

– Хуйня какая-то просто.

– Ага.

– Я хочу у тебя спросить. Вот есть такое мнение, что модели все такие тупые.

– Чушь. Модели бывают и не тупые.

– Но в большинстве своем…

– Я, понимаешь, на вес женщин не мерю. Не могу сказать, что там в большинстве своем с ними происходит.

– Например, они могут быть озабочены исключительно своей внешностью. Больше их ничего не волнует. Такие ограниченные.

– Разные встречаются экземпляры. То же самое, как и порядочные менты тоже попадаются.

– Бывает такое?

– А чё же… Люди же. Все бывает.

– К ментам вообще как относишься?

– Сложно. Как и к моделям.

– Тебя били?

– Так, чтобы сильно-сильно, нет.

– А как не сильно? По почкам?

– Ну, да, так, дубиночкой, прикладом по голове.

– А сейчас узнают менты? Или все равно бьют?

– Чаще, конечно, узнают. Сейчас меня бить тяжело.

– Почему?

– Фиг его знает. Я потом катану заяву, начнется судебный процесс. А еще все знают, что у меня юрист заслуженный. И чем это все закончится

– А если не узнают? Обросший дядька, валяется…

– Обычно я не валяюсь, начнем с того. Иду. Документы? На. Все, пока.

– А раньше?

– Раньше же, в те времена, когда мы все в школе учились, была такая фигня, что менты забирали за внешний вид, а если у тебя ирокез, то, значит, ты подонок полный.

– У тебя что, был ирокез?

– У меня был и ирокез, и длинные волосы. В общем, подонок – рваные джинсы, все атрибуты для прямой дороги в пятое отделение.

– Я думаю, с болельщиками футбольными такая же хрень.

– Ты знаешь, сейчас все много проще стало, сейчас они стали гуманнее относиться к болельщикам. На стадионе «Петровский» у них есть договоренность с ментами, что они проносят фальшфеера с собой и всякие их выкрутасы, У них определенный регламент, что столько-то фальшфееррв они с собой проносят и делают с ними все что угодно. Они там даже ведут переговоры с самыми агрессивными болельщиками. Вот так вот.

– Да, у них же там целая система продвинутая.

– А ты собираешься выходить за рубеж со своими песнями?

– Я постоянно за этим рубежом.

– Ты там собираешь большие площадки?

– Ну, тыщи две-три собирается.

– Ну, да, это не только эмигранты.

– Эмигрантов столько не набрать.

– Это где все, в Америке, в Европе?

– Сейчас мы из Германии приехали, и опять в Германию уезжаем. В США потом.

– Немцы фанатеют по «Ленинграду» ?

– В Гамбурге вообще жуткие фанаты.

– Они русский язык знают?

– Нет, конечно. Правда, есть прослойка, которая знает, поскольку там же была ГДР, но их очень мало. А Гамбург же вообще в ФРГ был всегда, посему там этот процент еще ниже, в Берлине довольно высокий.

– То есть эпитеты не перевести, в силу специфики языковой, на иностранные языки. У них просто нет такого богатого запаса…

– Весь мир слушает Бьорк и не обламывается оттого, что не понимает, о чем она воет.

– Ты английский-то знаешь?

– Слава Богу, на таком бытовом уровне.

– А не хочешь выучить в совершенстве немецкий?

– Чтобы Гессе в подлиннике прочитать?

– Или там, например, испанский. Мне говорили «Выучи испанский, чтобы потом поехать отдыхать в Испанию».

– Меня интересует гораздо больше русский язык, нежели в любом случае плохой иностранный.

– Почему плохой?

– Потому что невозможно стать носителем языка. Даже если ты начинаешь его учить, ты все равно не носитель, никогда ты не поймешь его нюансов. Если ты не Бродский, конечно. Я не Бродский.

– Самые интересные книжки, песни, я считаю, они про обычную жизнь Вася, Петя утром идут на завод и т. д., такая бытовая сторона жизни. Но обычно люди этого не понимают. Они хотят жить в коттеджах, быть богатыми, машина и все такое. Они не понимают ценности того, что они обычные, как все. Не понимают, что прелесть в том, что они так обычно живут, что у них там картошка каждый день на обед. Почему Симпсоны популярны? Потому что они такие же придурки, как и все. Простая семья, как три рубля.

– Понимаешь, в обычной жизни тоже есть, наверное, какие-то свои проблемы, своя духовная борьба, которая не так на поверхности лежит. Наверное, у кого-то, накопить побольше денег и купить коттедж – это составляет основную цель жизни, и эту точку зрения тоже надо уважать. Ну, для искусства, конечно, такие люди представляют меньший интерес, чем такие фактурные, но в них тоже что-то можно найти, я уверен.

– А детство какое у тебя было? Примерный был или двоечник, хулиган, курил с первого класса?

– Все синусоидами, когда как. В восьмом классе я практически не посещал школу, хотя шестой закончил без троек.

– Что-то случилось в седьмом?

– Не помню, что случилось. Седьмого класса не помню, как-то не отразился. Как раз в шестом классе, по-моему, я стал заниматься легкой атлетикой, как-то весь ушел в спорт. И в седьмом, восьмом школа была для меня каким-то очень странным местом.

– Ты занимался спортом или по подворотням шлялся, курил, пил?

– Знаешь, у нас была такая компания в школе олимпийского резерва «Буревестник», которая удачно это все совмещала и по подворотням пошляться, и в сборную Ленинграда попасть.

– Детство удалось – пошлялись, попьянствовали в тринадцать-четырнадцать лет…

– Нет, в тринадцать я еще не пил. В четырнадцать, может быть, но это не назовешь пьянством, потому что с бухлом была напряженка жуткая, а коробок анаши стоил три рубля. Тут выбора не было, и нам пришлось курить. И десятый класс я вообще не помню, наверное, он прошел в таком…

– Ты этим гордишься, что было так интересно – курил в десятом классе?

– Мало кого сейчас этим удивишь. Кто сейчас в десятом классе не курит?

– Сейчас, наверное, все курят, но, когда я училась, у нас был такой примерный класс. До одиннадцатого класса ничего не нюхали, не пили. У меня такое детство получилось неконфликтное.

– А мне и подраться приходилось, потому что мне было очень интересно жить. Я способный дико к обучению был, учился в четырёх школах разной направленности, все время переходил из школы в школу. И все время приходилось драться, дрался по жизни.

– Кто выигрывал чаще всего?

– К счастью, я. Иначе вообще в школе не жить. Если б я остался в музыкальной школе, пиликал бы до сих пор на скрипке, может быть, моя жизнь была бы интересней. Но я в этом сомневаюсь, потому что я знаю закулисную борьбу во всех театрах Петербурга. Это жуть, как они там живут. Максимум, кем ты можешь быть, – это первой скрипкой. Все равно сзади трое будут тебя подсиживать и рваться на гастроли по Японии. Это самое главное событие в этом году. Пошлют меня или не пошлют?

– В Японии был?

– Не был.

– Почему?

– Не знаю, до Владивостока мы долетели…

– А в Китае, в Корее?

– Тоже не были. Мне как-то восточные страны не очень нравятся.

– Почему? Они маленькие, красивые.

– Ну, наверное, красивые, но я за свою жизнь столько наездился-налетался, что никуда мне не хочется. Все эти гастроли – такое мелькание городов, что мне уже все похоже друг на друга. И потом, я не испытываю пиетета, эта фраза – «увидеть Париж и умереть» – абсолютно ко мне не относится, мне насрать.

– Лучше в Питере?

– Да, мне б по городу погулять, и чтоб туристов не было. Знаешь, как-то сложно с туризмом, я не путешественник по натуре. Нет такого места, куда бы я хотел. Ну, у меня было такое место, я хотел увидеть Колизей. Увидел, все, больше мне ничего не нужно.

– Рим впечатлил вообще?

– Рим? Кайф, да. Офигенный город.

– Где бы ты хотел жить не в России? В Германии или в Италии, где тепло?

– Куда выгонят. Я не знаю, везде не дома, понимаешь? Эмигранты вообще жалкие люди, поэтому быть жалким не хочется.

– Ну, хотя бы на лето. Дом за границей…

– Зачем? Мне жутко не нравится такая тенденция, если по видеоклипам ее проследить, которые показывают по MTV, – никто не хочет жить в России. Ну, блядь, ни один. Стоит Филипп Киркоров – он, блядь нах, из Голливуда, лондонский дождь какой-то хуярят, потом какой-то Лондон-Париж. Все где-то за границей, все не здесь. Это мечта простого человека – дом за границей, а я не простой.

– Тебе в деревне лучше или в Питере?

– В деревне я не пробовал жить, так чтобы ЖИТЬ. Там же какой-то дикий труд. Ну, это кайфно дня два. Я дико люблю кафешки, понимаешь Я хочу вечером выйти, поесть, испить пивка, встретиться с другом и разойтись. А в деревне без бутылки водки с другом не встретишься.

– Я вот, например, согласна жить в деревне, если там будет ванна, туалет, горячая вода, такое все.

– Я как-то не особенно приучен к комфорту, постольку гастрольная жизнь не способствует развитию этого чувства, когда у тебя дома нет. Я себе купил новую квартиру – попросил сделать ремонт, как в гостинице такой трёхзвёздочной, потому что там я ощущаю себя дома. С пластиковыми дверями, со всей этой хуйней.

– У тебя трудовая книжка есть вообще?

– Не знаю. Надо у директора спросить, наверное, есть.

– Вот перед пенсией задумаешься – обеспеченная старость…

– О пенсии? Ты что, это глупо. В нашей стране иметь трудовую книжку, чтобы получать пенсию? Это взаимоисключающие вещи.

– А накопления на старость, когда ты будешь старый, дряхлый уже?

– Когда я себя почувствую плохо, я этим займусь. Сейчас мне ни к чему.

– А будет поздно?

– Будет поздно, значит, опоздал. Самое главное – нужно научиться терять, когда легко со всем расстаешься, когда нет привязок никаких, и ты один.

– Ты легко теряешь?

– С трудом. Переживаю, когда в жизни происходят какие-то отрывы, разрывы. Я это делаю сознательно.

– Почему сознательно?

– Чтоб не забывать, что все-таки умираем мы все поодиночке, смерть приходит к каждому отдельно, а не в компанию с кем-то, даже не с женой.

– То есть такой любви у тебя быть не может – «любимая, всегда будь со мной». Ты так относишься, что уйдет – все, на хрен.

– Нет, не по хрен. Но все равно, собственно говоря, мы рождены, к счастью или к сожалению, не для того, чтобы встретить свою половину, а для того, чтобы прожить жизнь достойно…

В эту секунду к нашему столику подхиливают мужик и баба незнакомые. В смысле, мне незнакомые. Шнур их знает. Целуются, все дела. Парочка явно навеселе. Баба особенно. Выясняют, чем мы тут нах занимаемся. Мужик меня спрашивает – чё, блин, об всем уже спросила? Почти обо всем, говорю. А об оральном сексе спрашивала? Откуда знает? Да, говорю. Спросила об оральном сексе раза четыре. А о чем не спрашивала? Говорю – о мате типа. О словах нехороших. Мужик такой:

– О, важная тема! Я вот сначала просто слышал про Шнура, потом, когда познакомились, смотрю – какой славный человек. А потом влез в Интернет, смотрю, а там – «еб твою мать, хуй, пизда, хуйня». И меня кондрашка схватила. Потом я купил диски, а диски забавные. Когда публика расслабленная приходит в гости, ставлю – смеются, когда более или менее подтянутая – растеряны, слышать такого не хотят, а я им объясняю, что это на самом деле не так уж и плохо. Меня нелегко переспорить в этом отношении. Потому что, когда на «Культуре» Виктор Ерофеев начинает разговор о мате, легко и остроумно давит застенчивых противников мата, то я обращаю внимание на то, что никто из матерщинников не произносит ни одного нехорошего слова, потому что понимают – экран, публика и т. д. Так вот, вопрос не в том – устранить мат или не устранить. Здесь задачка с отсутствием решения. Но можно что-то по этому поводу толковое сказать, У Сережки дурные совершенно стихи, но вдруг выскакивает какая-то строчка – бах, зацепило, еще строчка – зацепило. Книжку я купил «Дай мне», думал, Денежкина дура дурочкой, а оказалось, что литературно одаренный человек. Кстати, когда мы на улице спрашивали музыкантов, то музыканты нам сказали, что, кто бы ни запел, у нас уже есть Шнур, и второго быть не может. Сказать, что это можно, а это нельзя, мы не в состоянии.

Вот как, значит, про меня люди думают. Мужик, между прочим, сам с виду – дурачок дурачком. Обсос такой столичный.

– Мне кажется, что мата нет, – это Шнур опять. – Мат – это идея. Историю хотел рассказать. Приятель работает на телевидении, снимал сюжет с Германом. Такой есть режиссер Герман, великий наш режиссер, жутко интеллигентный человек. И вот он снимает – в кадре Герман, на съемочной площадке дело происходит, говорит жутко умные вещи жутко интеллигентно, и вдруг перед камерой проходит человек. На что Герман говорит «Еб твою мать! Ты же, блядь, киношник! Люди тут, на хуй, снимают! А ты, блядь, не понимаешь, что перед камерой ходить-то, блядь, нельзя!» – и дальше продолжает говорить жутко интеллигентные вещи. Никакой рабочий процесс не возможен без этого, ничего не будет работать, в этой стране точно. Если даже лошадь без «эх, еб твою мать» не ездит. У нас даже и животные к этому привыкли. Собака понимает только мат.

– Например?

– Ну, если ты с собакой разговариваешь, но она что-то не то делает, то она понимает только матюги. Не то чтобы она их слышит, она просто понимает, что, видимо, человека довели и нужно с ним как-то по-другому.

– Мат для экспрессии понятен, чтобы мысль довести. Но когда используется мат в творчестве – это уже какая-то сознательная штука. Это прием такой, фишка?

– Есть такие состояния, которые без матюгов не выразить. Самый дурацкий пример слова «конец» и «всё» абсолютно не отвечают слову «пиздец», это не синонимы. Потому что «пиздец» – это пиздец, это какой-то крайний конец, но «крайний конец» – это не формулировка и вообще глупо звучит. Есть же вот слово, которое отражает эту ситуацию, и другого такого нет.

– У меня тоже был забавный случай. Когда я читала Денежкину в первый раз, то пропустила все матерные выражения, они вписаны в ткань текста и адекватно отражают мысль. – Это вдруг баба пьяненькая вступила, которая с мужиком пришла. Тоже меня читала, надо же. А с виду ведь тоже на дурочку смахивает. – У меня не цеплялись глаза – матерное слово, не матерное, главное, что я поняла. Это соотношение между эмоцией и словом уравновешено. А когда мои родители читали «Чувствуется энергетика, талантливо написано. Но сколько мата!» Действительно, сейчас все говорят «Денежкина в литературе – мат. Шнур в музыке – мат». Но я думаю, что мат не ради мата, правильно? Ведь вы, когда писали, не думали, что я буду первым, кто будет материться, а сейчас я напишу песню, в которой будет двадцать слов матерных и одно нематерное.