Текст книги "Дедушкины сказки."

Автор книги: Ирина Бутузова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Когда поёт Феникс.

Дед отодвинул заслонку в печи, чтобы выгрести угли. Маленькая Ира сидела очень тихо, – ей так нравился этот момент. Печь внутри была ярко-красная, иногда багровая, а неостывшие угли шипели и вспыхивали оранжевыми искрами. Изнутри шел сухой жар. Ира этому всегда удивлялась, ведь обычно от печки шло удивительно мягкое и нежное тепло, особенно холодными ночами. Дед рассказывал ей, что печке надо тоже «кушать», как человеку, что бы быть теплой. Только ест она дрова.

«Наверное, у человека в животике, вот так же горячо», – думала Ира, – «иначе он не был бы таким теплым. А если мне не есть, я остыну? Наверное, да...»

От таких мыслей, ей вдруг стало страшно. Ира конечно никогда не видела холодных людей, но уже понимала, что это не правильно. И потом, она же кушала, и даже почти всегда все съедала. Вот сейчас, например, дед сходит за самоваром, и они будут пить чай. С пряниками... А потом будет сказка, дед всегда рассказывал ей на ночь сказку.

– Деда,– взяв чашку с чаем, она серьезно посмотрела на него, – А какую сказку ты расскажешь сегодня?

– Сегодня? – он улыбнулся и протянул Ире пряник, – сегодня я не буду рассказывать сказку.

Перестав жевать от удивления, Ира смотрела на него, и не могла поверить своим ушам. Дед лукаво улыбнулся:

– Сегодня я расскажу настоящую историю.

– Настоящую?! – её глаза загорелись, а надкушенный пряник, оказался забытым, – Это которая была на самом деле? А про кого?

– Про феникса, – дед сделал паузу, – это птица такая, волшебная. У неё перья горят огнем, но сама она не сгорает. А тот, кому её случится увидеть, будет сопутствовать удача всю жизнь.

– А говорил, что настоящую историю расскажешь, – Ира обиделась, но ей было жутко интересно послушать про эту птицу, – А как это – «перья горят огнем», таким как угли в печке?

– Даже ярче, – он погладил её по головке, – но если ты будешь перебивать, я забуду, о чем рассказывал, и не смогу закончить историю.

Ира сделала испуганные глаза, и попыталась сосредоточиться на прянике. Показывая всем видом, что от неё остались только уши.

***

– Так вот, жил этот феникс за лесом, на лысой горе. Раньше их было много, но потом все куда-то разлетелись. Люди говорили, что на юг подались, холодно у нас. А одна пара осталась. Когда смеркалось, можно было увидеть, как гора светится, это пара огненных птиц, вечерней песней, провожали закатное солнце. А утром, в часы тишины, когда все другие птицы спали, фениксы взлетали в небо, и ликующей песней, встречали первые лучи нового дня.

Фениксы живут очень долго, а после смерти возрождаются. Но таинство это, когда птица сжигает себя, очень опасно, ведь стоит только потревожить пепел, и феникс не сможет воскреснуть. Многие смельчаки отправлялись на гору, чтобы подкараулить то самое мгновение. Ведь по старому поверью, если бросить пепел феникса в домашний очаг, то можно навсегда привязать его к дому, заставить дух гордой птицы защищать людей. Но редко кому это удавалось, потому что сама природа защищает их, даже ветер стихает, чтобы не потревожить остатки костра.

Фениксы очень верные, вот как лебеди, выбирают пару один раз. Если же один погибает, то второй остается одиноким на всю жизнь. Были даже случаи, когда феникс, пара которого погибала, взлетал на рассвете в небо, и пел последнюю песню, которая заключала в себя всю его печаль... Песня была настолько прекрасной, что вся природа замирала, заслушавшись. Допев песню, которая могла длиться больше часа, он камнем бросался вниз, разбивался о землю и погибал, уже не возрождаясь.

      Однажды одна из птиц заболела, или просто устала, ведь фениксы очень добрые, даже траву не приминают, когда на землю садятся, и очень переживают за людей. И пришло ей время сгорать. Ночью они пели, и была в этой песне горечь разлуки, надежда на встречу и вера в жизнь. Взмывала мелодия, рассказывая о том, что умирать не страшно, страшно остаться одному, что придёт утро, и начнется новый день, пройдет болезнь, и они снова будут счастливы.

И с последними лучами солнца одна птица взмыла вверх, а другая осталась в гнезде. Длинные оранжево-красные, голубые и желтые языки взметнулись вверх, окутали сидевшую в гнезде птицу и мгновенно обратили ее в пепел. Она осталась сидеть, как гигантская копия самой себя из серовато-белого пепла. Огонь утих, феникс стал постепенно рассыпаться: по перышку, по перышку, – потом и вся птица с тихим шуршанием, похожим на глубокий долгий вздох, опала обратно в огненное гнездо. Вокруг все замерло, утих даже ветер, чтобы не потревожить легчайшие хлопья пепла…

      Но на беду, пришли на гору двое, что бы спрятаться от чужих глаз, и из-под ноги одного вырвался камушек, так песчинка, а не камушек. И упал. В пепел. На мгновение повисла мёртвая, зловещая тишина. А затем раздался крик, резкий, полный боли и отчаянья… Огненной молнией пронеслась птица к земле, когда ветер уносил пепел её спутницы в сторону леса. Не выдержало сердце, мысли об одиночестве.

А потом случилось чудо. Не могла природа позволить подобному существу исчезнуть. С рассветом феникс возродился, тот, что хотел последовать за своей подругой, но не было в его песне ликования и хвалы жизни. Печаль и вселенское одиночество. Все вокруг плакало и скорбело вместе с ним, даже камни стонали от горя. С тех пор поет феникс только ночью, и такая грусть пронизывает его песню, что, заслышав её не возможно не заплакать.

***

Сквозь сон Ира чувствовала, как все ещё крепкие, заботливые руки деда, отнесли её в кровать. А ей снились фениксы, которые пели радостные и веселые песни, встречая рассвет. Но ей, почему-то, было грустно, наверное, оттого, что их песни можно услышать только во сне. А дед смотрел на сосредоточенное личико ребенка и думал, что и люди сжигают себя, когда не могут быть вместе, что бы убить в себе чувства. А убивают душу. И, увы, не знают многие, что так и не суждено им будет возродиться. Так и будет ходить по миру лишь оболочка, у которой внутри только пепел.

Мудрость Волхвов.

Ей снился сон. Очень светлый, мягкий и приятный. И ей первый раз не захотелось просыпаться. Но яркие лучи солнца, уже нагло ворвавшиеся в комнату, и поскрипывание половиц, под тяжелой поступью деда, спугнули его. И вильнув на прощание хвостиком, он спрятался в темноту за её ухом. Ира открыла глаза.

– Что-то ты сегодня не встаешь? – нахмурившись, спросил дед, – Ты же со мной на луг собиралась?

– Я спать хочу, – буркнула Ира, перевернулась на живот, и вжалась лицом в подушку. Может быть, сон вернется, если лежать вот так... тихо, тихо...

      – Ну, смотри сама, – гремя ложками, сказал дед, – даже чай со мной не попьёшь? Самовар как раз вскипел.

Сон возвращаться не хотел, видимо там, за ухом, ему было удобнее. Ира задумалась. В общем-то, она довольно часто оставалась дома одна, и ей это даже нравилось, тогда она чувствовала себя особенно взрослой. В животе заурчало. Голодной она, конечно, не останется, на столе наверняка можно будет найти пирожки, или кашу. Но вот самовар, скорее всего уже остынет. Тяжело вздохнув, Ира села.

– Вот так-то лучше, – улыбнулся дед в усы, – иди, умывайся.

***

Ира лежала в траве, и наблюдала за муравьем, тащившем кусочек листика, сквозь травяной лес. Пахло полынью и чабрецом. Дед сидел рядом, и очень задумчивым взглядом рассматривал что-то на горизонте. Кроме неба, Ира ничего интересного там не увидела, даже облаков не было:

      – На что ты смотришь?

      – На себя.

      Очень удивившись, Ира пристальнее вгляделась в небо:

      – Тебя там нет.

      – А я наоборот смотрю, внутрь себя, – дед усмехнулся.

      Ира попыталась представить, как это, – смотреть внутрь. И пришла к выводу, что так смотреть нельзя. Дед хитрил.

      – Расскажи сказку, – Ира посмотрела на деда, – про принцессу.

      Дед почему-то очень не любил рассказывать про принцесс, про зверей или о древних героях – пожалуйста, про мудрецов тоже, а вот про принцесс, – нет.

      – Хорошо, – с неожиданной легкостью согласился дед, – слушай...

***

Очень давно, когда люди еще не знали букв, а писали с помощью чёрточек, жила красивая девушка. Но, кроме того, что была красивой, она ещё умела дарить людям спокойствие. Вот подойдет, погладит по головке и больше ничего не нужно, и так легко и спокойно становится.

       Когда она гуляла в лесу, даже самые лютые звери успокаивались, и не трогали её, или других зверюшек. Даже река, казалось, замедляла свой бег, в её присутствии. Люди издалека приходили к ней, что бы ощутить спокойствие. Бросали семьи, детей, дома, селились в лесу и жили легко и свободно, в полном соответствии с окружающим их миром.

      И вот однажды, хотя почему однажды, как всегда, она пошла в лес, пошла и не вернулась. Долго искали её люди, долго звали. Потом просто надеялись, что она вернётся. Находились, правда, смельчаки, что пытались отыскать её. Уходили в темноту леса, сначала десятками, потом единицами,– и никто из них не вернулся. В селе вблизи того леса, даже дом отдельно поставили, где могли переночевать и утолить голод, те кто отправлялся на поиски.

Но летело время и всё реже и реже, кто-то решался идти в лес. Долго жила о ней память в сердцах людей. Потом память, переросла в сказку, а сказка в легенду. Когда и легенда уже почти забылась, вышел из того леса старик. Тяжело было смотреть ему в глаза, наваливалась тоска и жить не хотелось.

И рассказал тот старик историю, что много лет назад отправился он на поиски. Долго продирался он вглубь леса, и чем дальше, тем тише становилось вокруг. Потом он шел вдоль лесной реки, темной и холодной, совершенно бездвижной и безжизненной. Переступал через кости и тела людей и животных. Далеко зашел...

Она спала в небольшом домике, стоявшем в излучине этой лесной реки. Лицо её было безмятежно и прекрасно. Даже ветер не тревожил её сон. Он замер возле ложа, волна блаженного спокойствия охватила его. Опустившись на пол, к её ногам, замер. Он не помнил, сколько прошло времени, да и не было в том доме времени, только очнулся он на поляне. Возле костра сидел древний старик, и что-то варил в котелке. Старик вернул его к жизни и назвал имя девушки. Он рассказал ему, почему с ней так поступили, и велел возвращаться к людям.

А навели на неё сон, не злые демоны или боги. А волхвы. Потому что имя её – ЛЕНЬ. И даря спокойствие, она гасила искру, данную Богом. Обрекала людей на смерть, или на существование, что хуже смерти, в полном безмыслии и бездействии...

–А как же твоё имя, старик? – спросил кто-то из селян.

– Теперь, моё имя – ПРАВДА.

***

Ира молчала. Дед тоже. Они просто сидели и смотрели в небо.

      – Деда, – тихо, почти шепотом, спросила Ира, – так Правда все-таки победила?

      – Правда всегда побеждает, вот только победы её горькие.

      – А что случилось с Ленью? – она серьезно посмотрела на него, – она все ещё спит в том доме?

      – Увы, нет, – дед погладил Иру по голове, – её разбудили. Правда, людей стало больше. Везде теперь не успевает... Хотя... К тебе же вот заглянула, с утра.

      Ира покосилась на деда, и передёрнула худенькими плечиками.

      – Так что же, теперь и спать нельзя?

      – Ну почему, спать и отдыхать нужно, а вот лениться нет. Ты же с утра выспалась, а вставать не захотела. Это и есть лень, – дед тяжело поднялся, – пойдем, надо ещё обед приготовить.

      Ира вскочила с места, как ужаленная, и вприпрыжку понеслась домой. Надо было ещё успеть принести воды, до того как дед войдет в дом.

Дар богов.

День выдался на удивление солнечным и чистым, утренний дождь прибил пыль, и свежесть еще напоминала о себе, легкими дуновениями ветра. Ира гуляла во дворе. Она уже заглянула в курятник, проверить наседку, с недавно вылупившимися цыплятами. Помогла деду покормить кроликов. Сходила в сад, посмотреть, не поспела ли вишня... Вдруг за ночь уже успела? Вишня давно уже была ярко-красного цвета, но на вкус все ещё оставалась горькой и вяжущей. Деда говорил, что она должна стать почти черной, тогда её можно будет есть... Но дни шли, а вишня все ещё была красной. Тяжело вздохнув, Ира вернулась во двор. На пне, у поленницы, сидела птичка, красивая такая, с разноцветными перышками. Ира остановилась и даже задержала дыхание, чтобы не спугнуть её. Но птичка сидела тихо, и, похоже, улетать не собиралась. Вид у неё был печальный и нахохлившийся. Ира тихонечко подошла ближе, птичка не улетала, тогда она взяла её в руки и понесла в дом.

        – Деда, смотри какая птичка красивая, – протягивая к нему ладошки, сказала Ира, – только она какая-то грустная.

Дед бережно забрал птичку из детских рук. У птички было сломано крыло и из под перьев на груди сочилась кровь. Видимо, её сильно потрепала кошка, но каким-то чудом ей удалось ускользнуть. Птичка умирала... Он грустно посмотрел на Иру.

– Птичка болеет? – требовательно заглядывая в глаза, спросила та, – Но ведь она поправится? И споет нам замечательные песенки.

– Боюсь, что птичка уже не поправиться, – вздохнул дед, – её покусала кошка, и она умирает.

– У-ми-ра-ет... – казалось, Ира пробовала слово на вкус, – это значит, что она больше не будет петь?

– И петь, и летать, – дед серьёзно посмотрел на неё, – но это нормально, сначала мы живем, потом, приходит время и мы умираем.

– И люди тоже, – очень тихо, почти шепотом, сказала она, – и я умру?

– Да..., но ещё очень не скоро...

Ира забрала птичку, и очень бережно гладя её по головке, понесла на веранду. Она всё время что-то говорила птичке, то громко, то почти переходя на шепот: уговаривала, успокаивала, пела ей песенки. Но птичка все равно умерла. Вместе с дедом они закопали её под вишней. Весь оставшийся день Ира была грустной и задумчивой.

***

Кипел самовар. Дед сидел на крыльце и курил трубку. Мягко катилось к закату солнышко, уставшее, красное. Всё вокруг замерло, торжественно провожая светило, и не менее торжественно встречая месяц, уже появившийся в вечернем небе.

– Деда, – глядя на самовар, тихо сказала Ира, – а зачем люди умирают?

– Становятся, старыми и никому ненужными.

– Почему ненужными? Все кому-то нужны. Ведь не умирать лучше?

– Ну как тебе сказать, – дед улыбнулся, – вообще-то смерть – это дар богов. Когда-то давно, когда земля была молодая и боги ещё ходили по земле, в обличье странников, собрались у ночного костра волхвы. В самый раз перед днём Купалы. И вышел к их костру человек, – воин. Потрёпанный, одежда пахнет потом и кровью.

– Разрешите у огня вашего обогреться, да с дороги передохнуть, – попросил он. Волхвы не отказали:

– Садись, добрый молодец, отведай с нами ужин не хитрый, да расскажи, откуда идешь, путь держишь.

– Звать меня Олег, а иду я с войны, что против половцев. Одолели окаянные, совсем мирной жизни нет, – тяжело вздохнул Олег, а в глазах грусть, отчаянье...

– Так что ж, война кончилась? – спросил старший.

– Нет, не кончилась, да и не будет ей конца, пока жив хоть один.

– А что ж ушел ты, не защищаешь землю родную? – нахмурился он.

– Так войной дело не решишь, – Олег вздохнул, потеребив в ухе серьгу, признак того, что он в роду своём последний, – решил ответ найти, как сразу все войны закончить, для людей счастье найти. А то уж за тридцать годков перевалило, а ничего ещё сделать не успел. Как людям в глаза смотреть?

– А семья то у тебя есть, – спросил старший, – иль девица какая дома ждет?

– Нет,– погрустнел воин, – уже нет. Была... Красивая, с ясными очами, с косой до пояса...

Обещала дождаться, да вот не дождалась, вышла замуж за соседа моего, что дома с родителями престарелыми остался. Сначала больно сердце тосковало, а сейчас, думаю, какие мои годы... – успею.

– Так, когда ж ты успеешь, – удивились волхвы, – раз дело такое затеял, – людей счастливыми сделать. А серьга вон поблескивает, не боишься род прервать?

– Эх, правы вы, мудрые, – Олег поднялся, – отогрелся я у вас... За хлеб, соль спасибо. Пойду. А то и впрямь не успею.

Скрылась в темноте широкая фигура воина, а волхвы переглянулись. Спешит жить человек, только в мужи вырос, а все туда же... Не дал Род людям силы и бессмертия младших богов, да и мудрости великой не дал. Но живет человек так, как будто нет смерти, творит то, что и богам не под силу, меняет мир... Что боги, – дети, не хотят взрослеть, менять что-то, успеют, ведь впереди вечность. А у человека нет вечности. Не наказал Род человека, жизни длинной не дав, а великий дар преподнес, ждёт от нас чего-то, чего не смог дождаться от созданных им ранее творений...

Долго еще сидели дед с Ирой на крылечке, слушали сверчков и пили чай. А на следующий день, в саду, появились первые спелые вишни.

Цвет мира.

Маленькая Ира сидела на ступеньках крылечка, прогретого ярким солнцем. Думы её были грустными. Издалека, Ира походила на взъерошенного насупленного зверька. Щечки были припухшие, с грязными пятнами, от размазанных по лицу слез. Да, Ира плакала, в общем-то, было от чего. Этот «нехороший» Ярик, мальчишка, живший через два двора от них, отнял у неё свистульку, только вчера подаренную Дедом. Ярик был старше, потому Ире и оставалось только что плакать. Ну, ничего, больше она с ним дружить не будет, даже разговаривать...

– Ты чего здесь сидишь? – погладив Иру по головке, спросил Дед, – я тебя обедать зову, зову... Ты плакала?

Ира отрицательно помотала головой, посмотрела на деда и снова разревелась:

– Я твою сви-истульку потеря-яла.

– Потеряла? Так чего плакать, пойдем и поищем.

– Мы ее не найдем, – всхлипывая и шмыгая носом, сказала Ира, – её Ярик забрал.

– А ты его просила вернуть? – Ира кивнула, – хорошо попросила?

– Да... Сначала... Но он сказал, что она ему тоже нравится, и он мне её не отдаст.

Дед улыбнулся, все было понятно:

– Ничего, мы сейчас пообедаем, приведем тебя в порядок и пойдем в лес.

– В лес? Зачем в лес? – удивилась Ира.

– Ну как зачем, – Дед хитро улыбнулся, – искать новую палочку для свистульки.

– Для новой? – Ира очень обрадовалась, но все-таки что-то было не так, – а старая?

– А старую, мы Ярику оставим, раз она ему так нравится.

– Но это не правильно! Он же её у меня забрал!

– Верно, и ему теперь будет стыдно, а если мы пойдем и отнимем, то не правы будем мы...

– Ну, мы же обратно отнимем, – неуверенно возразила Ира.

– Но отнимем же? – Дед встал, – так ты обедать будешь?

– Буду, – задумчиво обронила Ира и пошла в дом.

***

В лесу они ходили долго, несколько часов. Ира приносила палочки Деду, но ни одна ему не нравилась, то маленькая, то узенькая, с сучком, не из того дерева... И когда она уже почти отчаялась, они её нашли... Потом были еще долгие часы ожидания, до самого вечера. И наконец, Дед вручил, сияющей от счастья Ире, новую свистульку.

– Ну вот, правда что-то долго я, уже и солнышко устало, спешит спрятаться за лесом, – он улыбнулся, – может чаю?

– Да! И сказку...

– Ну, хорошо.

Попивая горячий чай на крылечке, и пуская клубы ароматного дыма в теплый вечерний воздух, Дед начал свой рассказ:

– Было это давно, хотя и сейчас такое случается, но речь не об этом. А о Медведко, имя ему такое дали, что бы вырос таким же сильным и крепким, так и случилось. Не одна хворь его не брала. И руки, надо сказать, у парня золотые были, и дом поставить, и землю вспахать – всё мог.

И жена ему под стать нашлась, ясно окая, с золотой косой, умница да хозяюшка. А потом, как покон завещал, и дети у них народились, крепкие да пригожие, как дубки молодые. И все бы было замечательно, да вот приключилась беда. Шел он как-то в соседнюю весь, помочь куму дом справить, и чтоб дорогу сократить лесом пошел. Понадеялся на силу, да на крепость рук, только топорик плотницкий и взял. Дело к вечеру, а из лесу хода нет, видать леший по лесу водит, выйти не дает. Проплутал Медведко до ночи, так и не нашел дорогу, решил в лесу ночевать. Набрал сушняку, развел костер и сидит в огонь смотрит. Не охотник он был, и не воин, не знал, что в огонь смотреть нельзя, вокруг ничего не увидишь, вот и попался. Напали на него разбойники, со спины оглушили, и давай в его вещах шариться. Да только брать с него нечего, забрали топор, и ушли, а его в лесу бросили.

Сколько он там пролежал, никто теперь не скажет, да только прогорел костер, и полезла нечисть, – упыри с мертвяками. Бросились они на Медведко, тот очнулся, и давай их голыми руками раскидывать... До утра выстоял, и в деревню вернулся, только вот бледный, язвенный... Жена, конечно, отмыла, раны перевязала, но видно попала кровь нечестивая в раны, занедужил Медведко. Всяк известно, что коли от крови мертвяка умрешь, сам таким же станешь, не хотелось ему таким становиться. Попросил он жену свою, убить его, пока человек. Та в слезы, говорит, что ж без кормильца то делать будем.

Услышал это старший сын, и в чем был в город помчался, лекаря сыскать, чтоб отцу помог. В город пришел, а у кого помощи спросить и не знает. Он то к одному прохожему кинется, то к другому. Уже и люди от него чураться стали. Но нашлась добрая душа, подсказали мальцу на запад идти, в крайнюю избу. Знахарь там старый живет, может, чем и поможет.

Нашел того знахаря парень, и даже лекарство у него нашлось, да только дать он его отказался. Уж как парень не просил, как слезы не лил...

– Не могу, – говорит знахарь, – обещался боярину, дочка у него захворала.

– А ты новое свари, – попросил парень, – а это мне отдай.

– Так новое варить, два дня нужно, – вздохнул старец, – а я сегодня обещался. Приходи через два дня.

– Так умрет ведь батька, – плачет парень.

А знахарь знай одно твердит:

– На то воля богов, через два дня приходи...

Вышел парень от него, ног под собой не чует. Не продержится отец двух дней, сегодня лекарство нужно. И задумал он отнять его у старого знахаря. Затаился в темном переулке, как тать, дождался старика, оглушил его палкой и забрал лекарство. Принес его отцу, и спас его от смерти.

– И все? – спросила Ира.

– А чего еще? Отца же парень спас, – допивая остывший чай, сказал дед, – хорошо сделал?

– Хорошо.

– Или не хорошо? Лекарство то он отнял, вон как твою свистульку Ярослав.

Ира задумалась. Брать чужое не хорошо, но и отцу дать погибнуть тоже не правильно:

– А как нужно было сделать?

– Как нужно? Так ведь нет ответа однозначного. Не бывает в жизни только черного или белого, разные цвета в ней есть.

Вот поступил так парень, отца своего спас, а девушку, дочь боярина, спасти не успели. Как узнал Медведко цену своей жизни, так совсем закручинился, говорит, не могу так жить, да и сын знать должен, что не всякая цель достойна своей платы. Пошел к тому боярину, покаялся ему во всем. Боярин справедливый был, сказал, что раз сам пришел, то сыну его ничего не сделает, но вот сам Медведко у него останется, двух младших детей охранять. На том и порешили.

Долго Медведко боярину служил, не раз его детей от смерти спасал, а сын его, потом, на младшей боярской дочке женился. Жизнь – она такая вот, пестрая как луг с цветами. Правда один совет есть: «Не делай другим так, как не хочешь, что бы сделали тебе».

Замолчал Дед. Ира тоже молчала, слышно только было, как сверчки перекликаются, да где то в лесу сова ухает. И вдруг... – как будто что-то упало, а потом еще и зазвенело. Ира вскочила и побежала посмотреть что там. Зашла за угол, а там уже нет никого, походила, посмотрела, решила уже домой возвращаться, но слышит, кто-то её зовет.

– Кто здесь?

– Ир, это я, Ярик, – вышел из кустов парень, – я это, – прощенье хотел попросить... и это... В общем вот, – свистулька твоя...

Ира сначала хотела обидеться, да вспомнила, что Дед говорил, взяла свистульку, посмотрела на неё, потом на новую, и протянула её Ярику:

– Вот, возьми, мне её Дед сегодня вырезал, а зачем мне две.

– Ты мне её действительно даришь?! – удивился Ярик

– Да. И уже не обижаюсь.

– Тогда можно... – Ярик замялся, – в общем, спроси своего дедушку, можно я тоже буду приходить вечером, истории слушать.

Ирина засмеялась, Ярик был такой сконфуженный и несчастный.

– Конечно, спрошу! – сказала она и побежала в дом, и было ей в тот момент легко, легко и очень радостно...