Текст книги "Очень смертельное оружие"

Автор книги: Ирина Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Рядом со мной обреченно охнул менеджер, а затем послышалось мягкое журчание льющейся воды.

Именно черепа окончательно меня успокоили. Подобные приколы мы нередко проделывали в альпинистском лагере на Кавказе. Правда за неимением светящейся краски, мы вырезали зловещие маски из выдолбленных тыкв или арбузов и вставляли внутрь свечу. Задрапировавшись простыней и держа в руках светящуюся голову монстра, один из шутников подстерегал случайных прохожих за поворотом на узкой горной дороге, а остальная компания, лежа в кустах, затаив дыхание, внимала пронзительному визгу перепуганных насмерть туристов.

Я шагнула навстречу адскому созданию и, нащупав в прихожей выключатель, нажала на него.

С пола на нас задумчиво таращился среднего размера варан с колокольчиком на шее и ожерельем из пластмассовых черепов, которые обычно вешают на брелки. Черепа были покрыты светящейся фосфорной краской. С помощью той же краски на теле варана неизвестный юморист изобразил огромную оскаленную крокодилью пасть и глаза.

– В-ва-варан, – дрожащим голосом проблеял менеджер.

– Варан, – подтвердила я.

Я представила, что стало бы со мной, если бы среди ночи ко мне на грудь взобралось подобное светящееся чудище. Скорее всего спросонья я отреагировала бы в точности как Адела. Хотя, возможно, я бы все-таки сообразила зажечь свет.

Лица свидетелей явления демонической сущности были бледнее развешанных на варане черепов. Даже державшийся наиболее мужественно Аделин спаситель выглядел слегка обескураженным.

Подруга бросила торжествующий взгляд на менеджера, по безукоризненно отглаженным белым брюкам которого расплывалось позорное мокрое пятно.

– У вас, разумеется, не бывает галлюцинаций, – злорадно произнесла она. – Ну, так кто был прав? Уж теперь-то ваша гостиница заплатит мне за моральный ущерб.

– Ты не шутишь? Тебе в номер действительно подкинули светящегося варана с черепами? – недоверчиво спросил Сианон.

Мы завтракали на террасе маленького пустого кафе. На этот раз господин Сукиебуси был даже без галстука. Все-таки тропическая жара давала о себе знать.

– Не веришь – спроси у Аделы.

– Да нет, я тебе верю. Только все это больше похоже на бред. Какому придурку могло прийти в голову отлавливать варана и раскрашивать его фосфорной краской?

– Ты не думаешь, что это могли быть проделки местных? Возможно, светящийся варан используется в каких-либо колдовских индонезийских ритуалах. Нечто вроде индонезийского вуду.

– Этого еще хватало! – возмутился Ляо. – Ни одному нормальному балийцу в голову бы не пришло совершить нечто подобное.

– Кто же тогда это сделал? И главное, зачем? Я никого здесь не знаю. Я не замешана ни в каких темных делах. Если кто-то хотел меня напугать, то зачем ему это понадобилось?

– Сначала в тебя стреляют, но промахиваются, потом тебе подбрасывают светящегося варана, – задумчиво произнес Сианон. – Вывод очевиден: кто-то настойчиво намекает на то, что тебе следует как можно быстрее убраться с острова.

– Ты считаешь, что выстрел был предупреждением мне, а не Стиву?

– После истории с вараном я в этом почти уверен.

– Но кому я мешаю? И почему, если я кому-то мешаю, меня просто не убьют? Это ведь намного легче, чем отлавливать ящера, раскрашивать его и контрабандно протаскивать в гостиницу.

– Ты меня об этом спрашиваешь?

– Тебя, кого же еще? Во-первых, ты полицейский, а во-вторых, все это началось сразу же после того, как ты предложил мне поиграть в секретных агентов.

– Я не предлагал тебе поиграть в секретных агентов, – с легким раздражением произнес Ляо. – Может быть, для тебя это и игра, а я забочусь о безопасности своей страны, и, возможно, не только своей страны.

– Кстати, о безопасности твоей страны. Ты до сих пор так и не объяснил мне, что здесь происходит. Может быть, если я буду знать, что к чему, мне будет легче понять, кому и зачем потребовалось пугать меня.

Сианон вздохнул:

– Ладно, уговорила. Надеюсь, ты понимаешь, что информация, которую я тебе сообщу, строго конфиденциальна?

– В самом деле? А я-то собиралась немедленно поместить ее в новый сайт в Интернете.

– Ты можешь хоть к чему-то относиться серьезно?

– Я постараюсь, если ты перестанешь обращаться со мной, как с законченной идиоткой.

– Ненавижу женщин, – вздохнул Ляо.

– И писателей, – напомнила я. – Ладно, колись. Обещаю отнестись к твоей строго конфиденциальной информации со всей подобающей серьезностью.

– Когда я учился в школе в Джакарте, у меня был друг по имени Унтунг, – сказал Сианон. – В переводе его имя означало «счастливая судьба». Он сделал головокружительную карьеру, и вскоре после того, как я получил назначение на Бали, мой друг стал советником по вопросам национальной безопасности президента Индонезии. Мы потеряли контакт, и я был крайне удивлен, когда неделю назад официант в ресторане передал мне записку, в которой Унтунг назначал мне свидание в полночь в «Саду многообразия». Меня это удивило, поскольку «Сад многообразия» на ночь закрывается, да и вообще все было как-то странно.

Мы встретились, и Унтунг рассказал мне, что однажды он чисто случайно подслушал разговор двух правительственных чиновников и заподозрил возможность антиправительственного заговора. Вместе со своим другом, полковником службы безопасности, он попытался провести собственное расследование. Им удалось кое-что узнать, но два дня назад его друга убили. Больше он не мог никому доверять. Обратиться к президенту он тоже не мог, поскольку у него не было никаких доказательств. Опасаясь за свою жизнь, он взял отпуск и незаметно исчез из Джакарты.

Унтунг поделился со мной кое-какой информацией, но, к сожалению, не всей. Он объяснил, что должен прояснить кое-какие детали, прежде чем мы сможем выработать окончательный план действий. Мы договорились встретиться через два дня, но Унтунг не пришел. А еще через неделю сумбавские рыбаки обнаружили тело моего друга неподалеку от острова Нуса-Пенида.

– Мне очень жаль, – сочувственно вздохнула я. – Но ты так ничего толком и не объяснил. О каком антиправительственном заговоре идет речь?

– Ты имеешь представление о том, что такое инь и ян?

– Естественно, – пожала плечами я. – Это два противоположных начала, которые, согласно канонам китайской философии, присутствуют во всех предметах и явлениях. Только я не совсем понимаю, какое отношение инь и ян имеют к антиправительственному заговору.

– В балийской философии тоже есть свои инь и ян, – объяснил Сианон. – Только они называются каджа и келод. Каджа — это добро, а келод– зло. Они являются отражением противоположности и двуединства всего существующего: неба и земли, чистого и грязного, мужчины и женщины, дня и ночи, земли и моря, богов и демонов.

– Я никогда не могла понять только одного, – заметила я. – Почему это во всех восточных учениях женщина обязательно попадает в ту же категорию, что зло или грязь, а мужчина неизменно ассоциируется с чистотой и добродетелью?

– Потому что так устроен мир, – усмехнулся Ляо. – Тут уж ничего не поделаешь.

– Интересно, к какой категории относятся писатели детективных романов? – задумчиво произнесла я. – Наверняка к той же, что и женщины.

– Я бы отнес их к глубокому келоду, – заметил полицейский.

– А это еще что такое?

– Если келод– это зло, то глубокий келод – это зло в квадрате. Остров Нуса-Пенида, около которого нашли тело моего друга, расположен в самом глубоком келоде. Это место, от которого отвернулись боги. Там обитают лишь демоны и злые духи моря, поэтому балийцы никогда не плавают около острова.

– А что, интересно, твой друг делал около острова Нуса-Пенида?

– Этот остров имел отношение к заговору. Правительство Индонезии построило там военный завод и секретную военную лабораторию.

– Самое подходящее для этого место, – согласилась я. – Полная гарантия того, что местные жители не станут проявлять излишнее любопытство. И что же производят в этой лаборатории?

– Ничего, – сказал Сианон.

– Ничего? Как это – ничего?

– Ничего, стоящего внимания. В основном петарды и фейерверки. Но все это происходит в условиях самой глубокой секретности.

– Петарды и фейерверки? – недоверчиво переспросила я. – В условиях глубокой секретности?

– Вот именно, – подтвердил Сианон.

– Но зачем? Я, конечно, понимаю, что Восток – дело тонкое, но это уж слишком. Зачем правительству строить на острове секретную военную лабораторию для того, чтобы тайно производить петарды и фейерверки?

– Ты же у нас пишешь детективы. Вот и подумай.

Думать особо и не требовалось. У нас в России тоже сплошь и рядом проворачивали подобные штучки. Правда, про сверхсекретный завод по производству фейерверков я пока не слышала. Но все еще впереди.

Однажды со своим испанским приятелем я полчаса спорила о том, чье правительство больше и успешнее ворует. Он считал, что испанское, а я, как и следовало ожидать, патриотично утверждала, что в сфере воровства российские политики оставили далеко позади иберийских социалистов и демократов. Никто не хотел уступать, в результате мы оба остались при своем мнении. Интересно, если объявить конкурс на самых вороватых политиков, какая страна получила бы первое место?

– Элементарно, Ватсон, – усмехнулась я. – Ваши военные с кайфом разворовывают бюджетные деньги. Все как в России. Странно, что наши ребята до производства фейерверков на секретных объектах пока не додумались, да и то, наверное, потому, что у нас с секретностью плоховато. Если на сверхсекретном заводе вместо оружия станут производить фейерверки, через два дня рабочие завода начнут толкать эти фейерверки из-под полы на улицах, а через неделю средства массовой информации примутся вопрошать о том, куда катится Россия и ее вооруженные силы.

– Вам нет нужды производить фейерверки на секретных объектах, – сказал Ляо. – В России есть ученые высочайшего класса, но возникают проблемы с секретностью. Там гораздо выгоднее зарабатывать деньги на военных технологиях или на продаже военных тайн за границу. В Индонезии ученых маловато, зато секретности – хоть отбавляй. Если рабочий скажет хоть слово, на следующий день и он, и его семья – трупы. Без всякого суда и следствия. Все об этом знают. Так что наши умники из военного ведомства не только тянут из бюджета миллионы долларов на разработку секретного оружия, но и дополнительно подрабатывают, нелегально приторговывая фейерверками.

– Но если все так строго засекречено, как ты говоришь, ты-то откуда знаешь про фейерверки? Может быть, там все-таки производят оружие?

– Во-первых, об этом мне сказал Унтунг. А во-вторых, если бы там действительно производили секретные военные разработки, о заводе на Нуса-Пенида вообще бы никто не упоминал. Тем не менее кто-то намеренно распускает слухи. Ничего конкретного не говорится, но оппозиционная партия намекает на то, что ведущиеся на острове разработки крайне опасны, и в любой момент может произойти катастрофа, угрожающая жизни тысяч людей.

– Дай-ка, я угадаю, – сказала я. – Дыма без огня не бывает. Если катастрофа должна произойти, она произойдет.

– Вот именно, – кивнул Сианон. – Если завод вместе с островом взлетит на воздух, то, во-первых, никто никогда не докажет, что в течение трех лет в секретной лаборатории производили фейерверки, а во-вторых, вина за случившееся целиком ляжет на правительство Индонезии.

– А это означает государственный переворот?

– Ты опять угадала.

– Есть только одна вещь, которую я не понимаю. Если аферу с секретной лабораторией затеяли члены правящей партии Индонезии, а оппозиция явно не могла провернуть нечто подобное, то зачем правящей партии свергать саму себя, устроив грандиозную катастрофу на Нуса-Пенида?

– Не будь наивной. Президент и многие члены правительства – всего лишь марионетки, которыми управляют малоизвестные публике люди. В результате переворота место у рулей власти займут новые марионетки, которые будут приносить тем, кто дергает за ниточки, еще большие доходы. Ты что, никогда не видела, как члены правящей партии переходят в оппозицию? Ваши коммунисты, когда это стало выгодно, обозвали себя демократами. Если потребуется, они с той же легкостью объявят себя зелеными, коричневыми или серо-буро-малиновыми.

– Как я понимаю, взорвать секретную лабораторию собираются с помощью бомбы Тетерина?

Ляо кивнул.

– Но ведь электромагнитная бомба должна стоить бешеных денег, а это значит, что деньги, украденные из бюджета, уйдут на ее оплату. Это непрактично. Остров наверняка можно уничтожить намного более дешевыми способами.

– Обычная взрывчатка не годится. Она не уничтожит всех улик. А от взрыва электронной бомбы половина Нуса-Пенида превратится в плазму, остров выгорит дотла, но зато соседние острова не пострадают. Возможно, на Бали и Ломбоке откажут электронные системы – вот и все. Зато правительству после этого уж точно придет конец.

Электромагнитная бомба такого уровня – это принципиально новый вид оружия. Если она будет взорвана на Нуса-Пенида, станет известно, что Индонезия обладает оружием, эквивалентным ядерному, за исключением радиоактивного излучения. Это резко поднимет престиж страны в глазах всего мира. Кроме того, при необходимости Индонезия сможет продать бомбу другим странам, так что вложенные деньги вернутся с лихвой. Все будут в выигрыше. Пострадает только нынешнее правительство.

– А тебе-то какое дело до правительства? На смену одним ворам придут другие. Все политики одним миром мазаны. Вряд ли оппозиция намного хуже правящей партии, а Бали далеко от Джакарты. Кто бы ни находился у власти, ты будешь, как и раньше, спокойно работать в полиции.

– Мне глубоко плевать и на правительство, и на оппозицию, но государственные перевороты, особенно в Азии, чреваты гражданской войной. Кроме того, при взрыве погибнет много людей, потерпят катастрофу самолеты и вертолеты, находящиеся в радиусе электромагнитного действия бомбы. Разве этого мало? Кроме того, я хочу отомстить людям, убившим моего друга.

– То есть ты, как я понимаю, действуешь один, на свой страх и риск, а я, как последняя дура, тебе помогаю.

– Выходит, так.

– Давай немного погуляем, – предложила я. – Мне надо на некоторое время отвлечься от проблем государственной безопасности Индонезии.

– Ты не хочешь подумать о том, что я тебе рассказал?

– Сейчас не хочу, – вздохнула я. – Я слишком ленива для того, чтобы много думать. У даосов есть хорошая пословица: «Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть, как мимо проплывает труп твоего врага». Это означает, что одного и того же результата можно добиться, как затрачивая много усилий, так и вообще не затрачивая их. Если некоторое время ты не думаешь о какой-то проблеме, но в то же время и не забываешь о ней, подсознание незаметно обрабатывает полученную информацию, а потом к тебе просто приходит ответ. Я всегда поступала так, когда занималась математикой. В го тоже существует подобная тактика. Некоторые люди пытаются рассчитывать все ходы, а другие играют на красоту, то есть интуитивно определяют ход, который кажется им красивым. Обе тактики применяются с одинаковым успехом, но игра на красоту требует значительно меньших усилий.

Сианон удивленно посмотрел на меня.

– Я этого не знал, – сказал он. – А ты как играешь – на красоту?

– В начале и в середине игры да. А в конце уже приходится считать. Но финал просчитывается намного легче. Остается не так уж много вариантов продолжения.

Полицейский допил свой кофе и встал из-за стола.

– Ладно, пойдем погуляем. Мне тоже стоит отвлечься. Я все время, как заведенный, думаю об этом деле. Иногда мне кажется, что это уже превращается в манию.

– Не стоит слишком много думать, – убежденно произнесла я. – Иначе ты превратишься в компьютер на двух ногах. С некоторыми русскими сыщиками происходят подобные вещи.

– Не люблю компьютеры.

– Полностью разделяю твои чувства, – понимающе кивнула я.

На скамейке под усыпанным ярко-фиолетовыми цветами деревом целовались юноша и девушка. Они были совсем юными, черноглазыми и бронзовыми, как статуи их богов. Обнявшаяся пара казалась естественной частью пейзажа. На девушке было ярко-красное платье, ее густые иссиня-черные волосы опускались до ягодиц. Юноша протянул руку, сорвал цветок и вставил его в волосы своей возлюбленной.

– Если забыть о том, что здесь происходит, может показаться, что Бали – самое романтичное и спокойное место на земле, – заметила я.

– Это не балийцы, – сказал Сианон.

– Что?

– Эта пара на лавке не балийцы. Местные жители сказали бы, что это «плохие люди с Явы». Балийцы не романтичны и не выказывают публично своих чувств.

– Не романтичны? – удивилась я. – А как же насчет любви?

– Возможно, тебя это удивит, но в языке нашего острова нет ни одного слова, обозначающего любовь, – усмехнулся Ляо.

– Ты серьезно? А как же тогда они объясняются в любви?

– Никак. Балиец просто не знает, что это такое. Романтическая любовь – преимущественно европейское изобретение. Романтика любви – это не более чем путь к желанной цели в обществах, которые возвели между полами строгие моральные барьеры. Там, где секс считается грехом, романтические грезы облагораживают и прославляют любовь. Чем слабее становятся религиозные и моральные барьеры, тем меньше романтики остается в отношениях. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть американские фильмы. За редкими исключениями их романтика – это секс и иногда в дополнение к нему брачный контракт.

– А как же балийцы тогда,… – я ненадолго задумалась, выбирая подходящую формулировку, – договариваются между собой?

– С этим как раз проблем не возникает. В отношениях мужчины и женщины для балийца важен не романтизм, а простое обладание друг другом. Коренные жители Бали не знают ни поцелуев, ни подготавливающих слов, а лишь ощущение теплоты и нежности, которое возникает при трении лиц и ведет ко все большей близости.

Мальчик становится мужчиной после того, как ему подпиливают зубы. Считается, что подпиливание шести верхних передних зубов удерживает молодого темпераментного мужчину от безрассудного проявления страстей. Нижние зубы, наоборот, остаются нетронутыми, чтобы полностью не убивать его чувственную жизнь. Смысл заключается в том, чтобы найти золотую середину между страстью и аскетизмом, между чувством и разумом.

Призывные вопросы мужчины всегда конкретны. Он спрашивает: «Хочешь спать со мной?» или просто: «Хочешь?»

В большинстве случаев девушка принимает решение заранее, еще до того как услышит вопрос. Глаза ее вспыхивают, и она убегает, позволяя избраннику быстро догнать себя. Любовная игра напоминает скорее игру зверей, чем влюбленных людей. Они быстро сходятся и наслаждаются радостью жизни. У них есть для этого много времени.

Легкость, с которой партнеры находят друг друга, делает любовную тоску на Бали исключительно редким явлением. Если девушка не хочет быть с молодым человеком, он быстро находит утешение с другой. Как только он встречает ту, которую искал, то не мешкает с браком, поскольку главная цель жизни балийца – рождение ребенка, в особенности сына.

– А потом?

– Что ты имеешь в виду?

– Как они живут потом, когда поженятся?

– У супругов очень мало общего. Женщины не сидят с мужчинами за одним столом. Даже во время вечернего танца или на спектаклях ваянга[3]3
  Ваянг – театр теней.


[Закрыть] мужчины и женщины сидят отдельно. Вместе держатся только неженатые пары. После свадьбы все меняется.

– Но это скучно.

– Для тебя, но не для них. Такова традиция. Это удобно. Уверяю тебя, балийские пары живут намного лучше и спокойнее, чем женившиеся по любви европейцы. На острове, за редкими исключениями, не бывает убийств на почве ревности, драк и скандалов. В семьях царит гармония и покой. Каждый знает, чем он должен заниматься. Чтобы угодить богам, люди должны быть счастливыми. Балийцы счастливы. На свой лад, конечно, но счастливы.

– А тебе хотелось бы жить так, как они?

– Даже если бы хотелось, я бы не смог. Я ведь тоже «плохой человек с Явы», вдобавок я наполовину китаец. Я не принадлежу к этой культуре.

– Кажется, я понимаю, чем этот остров так очаровал Стива. В то время как вокруг царит хаос, Бали живет своей спокойной, размеренной жизнью, как века или даже тысячелетия назад. Это создает иллюзию стабильности и гармонии.

– Иллюзия всегда остается иллюзией, – заметил Сианон. – Любовь – это тоже иллюзия.

– Вроде ты только что сказал, что не принадлежишь к балийской культуре.

– В том смысле, что в отличие от балийцев мне известно понятие любви. Но это вовсе не означает, что я романтик. Скорее наоборот. Для меня любовь – это зубная боль в сердце.

– В сердце…… – задумчиво произнесла я и остановилась, тупо уставившись на полицейского.

На мгновение у меня в груди возникло какое-то странное чувство. Чувство или мысль, которую я не могла уловить.

– Что с тобой? – Ляо тоже остановился и удивленно посмотрел на меня.

– Повтори свою последнюю фразу.

– Зачем?

– Просто повтори.

– Любовь – это зубная боль в сердце, – пожав плечами, повторил Сианон. – Вообще-то это придумал не я, а Гейне. Я только слегка изменил формулировку.

– Сердце имеет свою резонансную частоту, – сказала я.

– Резонансную частоту? О чем ты?

– Электромагнитная бомба уничтожает только те объекты, резонансная частота которых совпадает с частотой ее резонансного контура, – объяснила я. – Обычные электромагнитные бомбы используются для уничтожения электронных приборов, поэтому я даже не подумала о человеческом сердце.

– Ты хочешь сказать, что электромагнитные бомбы могут влиять и на человека?

– Не влиять, а убивать. Если резонансный контур бомбы настроить на частоту сердца человека, то электроника не пострадает, но зато погибнут все люди, находящиеся в радиусе действия.

– Черт, я этого не знал, – сказал Ляо.

– Пару лет назад я читала, что подобными разработками занимались сторонники апартеида в Южной Африке. Они пытались создать электронное оружие массового уничтожения, которое воздействовало бы на негров, но оказалось бы совершенно безопасным для белых. Кажется, они тоже собирались использовать резонансную частоту сердца, но риск, что пострадают белые, все же был слишком велик. Ты совершенно уверен, что электромагнитная бомба, которую собираются взорвать на Нуса-Пенида, не предназначена для уничтожения людей? В противном случае половина населения на Бали и Ломбоке погибнет.

– Про это мне ничего не известно, – покачал головой полицейский. – Я понятия не имел, что излучение бомбы может влиять таким образом на живые существа. Но я бы не исключал возможность того, что пострадают люди. Индонезия – мусульманская страна, а Бали – единственный остров, на котором отсутствует мусульманство. Господствующая религия здесь – балийский индуизм. Некоторых лидеров экстремистских мусульманских группировок не устраивает подобное положение вещей. Если в результате государственного переворота к власти собираются прийти именно экстремисты, они вполне могут уничтожить население Бали, свалив это на правительство.

– Этого только не хватало, – вздохнула я.

– Все обстоит еще хуже, чем я думал.

– В любом случае сегодня нас не взорвут, – сказала я.

– Откуда ты знаешь?

– Посмотри на море. Именно там находится залог нашей безопасности. – Я указала на белеющий у горизонта «Абу Захид». – Халед Бен Нияд тоже ведь мусульманский экстремист. Вряд ли твои заговорщики решатся его уничтожить. Хотя, с другой стороны, от религиозных фанатиков можно ожидать чего угодно. Может, они принадлежат к конкурирующим течениям.

– Ты забыла про клетку Фарадея, – мрачно сказал Ляо. – В клетке Фарадея Халед будет неуязвим для излучения бомбы.

– Тогда ему и экипаж яхты придется запихивать в клетку, – возразила я. – Вряд ли он захочет лишиться команды. Это, конечно, не так сложно сделать, но все-таки хлопотно. Скорее он предпочтет отплыть на безопасное расстояние. Думаю, что мы делаем из мухи слона. Трудно поверить, что кому-либо придет в голову превратить Бали во вторую Хиросиму.

– Ты правильно сказала, что от религиозных фанатиков всего можно ожидать.

– Я просто пытаюсь быть оптимисткой, – объяснила я. – Как-то не хочется все время дергаться в ожидании, что тебя взорвут.

– Оптимизм и пессимизм расходятся только в дате конца света, – мрачно усмехнулся Сианон.

– Давай лучше сменим тему. Тебе удалось получить отпечатки пальцев Стива?

Ляо отрицательно покачал головой:

– Пока нет. Я надеялся снять отпечатки с дверцы его джипа, но, когда я пришел на стоянку, машины там не было.

– Кстати, я давно хотела узнать у тебя одну вещь, но все забывала. Около острова бросил якорь ледокол «Ленин». Ты, случайно, не в курсе, кому он принадлежит?

– А разве ты не знаешь? – удивился полицейский.

– Не знаю, раз спрашиваю.

– Твоему соотечественнику. Это частная яхта Якова Михеева, известного в криминальном мире под кличкой Яша Мухомор. Яков возглавляет группировку русской мафии, контролирующую Австралию и острова Океании.

– Так я и думала, – вздохнула я. – Наверняка очередной бывший коммунист, быстро перестроившийся в соответствии с требованиями времени.

– Ты почти угадала. Согласно досье Интерпола, в прошлом Мухомор был парторгом Сорочинского завода по производству резиновых изделий. Был арестован за кражу пятисот коробок презервативов, с чего и начался его взлет на криминальный Олимп.

– Действительно, взлет, – согласилась я. – От шершавого советского презерватива до атомного ледокола. Широкий диапазон. Любят русские люди жить с размахом. Интересная все-таки штука судьба. Только подумай: мужик, читавший лекции о мерзостях загнивающего капитализма горстке алкоголиков с презервативного завода, теперь контролирует Австралию и острова Океании. Это же биография почище рокфеллеровской. А ты все полицейским работаешь.

Сианон неодобрительно посмотрел на меня.

– С каких это пор ты стала петь дифирамбы преступникам? – поинтересовался он.

– Я вовсе не пою им дифирамбы. Просто мне приятно, что наш доморощенный Яша с Сорочинского презервативного завода контролирует целый континент. Преступник, он, конечно, всегда преступник, но свой преступник как-то милее, чем иностранный. Если электромагнитная бомба и должна кому-то достаться, я бы предпочла, чтобы ее получил русский Мухомор, а не шизанутый арабский террорист или рвущиеся к власти индонезийские мусульмане-экстремисты. Яше уж точно в голову не придет взрывать Бали или Нуса-Пенида. Пойми меня правильно. Ты ведь, когда смотришь футбол, наверняка болеешь за индонезийскую команду.

– Я не смотрю футбол, – огрызнулся Ляо. – А эта чертова бомба вообще никому не достанется!

– Не достанется, так не достанется, – примирительно сказала я. – Не стоит из-за этого так переживать. В мире слишком много бомб, чтобы расстраиваться из-за них. Все-таки маловероятно, что бомба Тетерина будет настроена на резонансную частоту человеческого сердца. Рано или поздно, через год или через десять лет такое оружие получат и страны третьего мира, и террористы. Мы, конечно, можем попытаться что-нибудь сделать, но, согласись, в борьбе с такими противниками у нас нет никаких шансов. Слишком могущественные организации охотятся за этим изобретением. Что ни говори, а даосская стратегия «Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть, как мимо проплывает труп твоего врага» в данном случае кажется мне наиболее разумной.

– Значит, ты предлагаешь мне просто сидеть на берегу океана и ожидать, пока мимо меня проплывут трупы Халеда Бен Нияда, Яши Мухомора и индонезийских заговорщиков?

– Почему бы и нет? – пожала плечами я. – Судя по тому, как складывается ситуация, нельзя исключить подобный вариант развития событий. Не вызывает сомнения лишь одно: чем меньше активности ты будешь проявлять, тем больше вероятность того, что мимо индонезийских заговорщиков не проплывет твой собственный труп. Бездействовать ты, естественно, не согласишься, на это я и не надеюсь, но хотя бы не лезь на рожон.

– А что, если их специально стравить? – мечтательно произнес Сианон. – Собрать всех гадов в одну кучу и подорвать электромагнитной бомбой, только где-нибудь подальше от Бали.

– Блестящая идея, – согласилась я. – Остается неясным лишь один маленький вопрос – как?

* * *

Аделу я обнаружила на пляже перед отелем. Позабыв о ночном происшествии, она, как роза под действием аспирина, расцветала от комплиментов мускулистого красавца, высадившего дверь моего номера.

Как выяснилось, красавца звали Билл, и у него была собственная строительная фирма в Миннесоте. Спрашивать в присутствии Билла, куда подевался Стив, было не слишком удобно, так что я пожелала парочке хорошо провести время и отправилась в свой номер.

Растянувшись на кровати, я закрыла глаза и снова задумалась над вопросом, кому и зачем потребовалось сначала в меня стрелять, а потом подбрасывать мне варана. Или все-таки стреляли не в меня, а в Стива, и промахнулись чисто случайно? Если Иродиадис и Шакал действительно одно и то же лицо, а в этом я была уверена по крайней мере на 99 %, очередь желающих пострелять в него могла бы протянуться от дверей моего номера до соседнего острова.

Если бы предупреждение ограничилось только светящимся вараном, я бы не сомневалась в том, кто это сделал. Столь живописный жест на Бали мог совершить лишь один человек, а именно мой бывший поклонник, грузино-еврейский поэт, неожиданно из сиониста превратившийся в грека. Необузданному полету его фантазии завидовала черной завистью даже я, отнюдь не страдающая недостатком воображения.

С другой стороны, совершенно непонятно, чем Симонии могло помешать мое присутствие на острове. Неужели он до сих пор не может меня простить? Хотя за что, собственно говоря, он должен меня прощать? Ну, не переспала я с ним в молодости, уязвила его самолюбие, но ведь это не смертный грех.

Если у него остались тяжелые воспоминания о нашем несостоявшемся романе, можно было мягко намекнуть, что он не хочет со мной общаться. Я бы не стала навязывать свое общество человеку, не желающему поддерживать со мной знакомство. Марик это знал. Нет, дело тут явно не в наших прошлых отношениях.

Ладно, допустим, варана все-таки подбросил Марик, но зачем ему понадобилось в меня стрелять? Стрелять и при этом промахнуться. Это имело смысл только в том случае, если Симония действительно переметнулся в спецслужбы. В Индонезию он приехал по фальшивым документам, поэтому мое присутствие на острове является для него потенциальной угрозой. Мне известно, что на самом деле он вовсе не Максимилиан Коксос, и я могу случайно или намеренно проболтаться об этом кому не следует.

Если задание Симонии связано с электромагнитной бомбой, он не может позволить себе никакого ненужного риска. По идее при таком раскладе было бы разумнее ликвидировать меня. Так поступил бы любой нормальный шпион. Эти агенты спецслужб ради интересов национальной безопасности родную маму на куски разрежут и не поморщатся, не то что бывшую подружку. Выходит, Марик по старой дружбе наплевал на инструкции и решил меня предупредить? Очень мило с его стороны.