Текст книги "Чертова баба"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 3

К приятному удивлению Светловой, Андрей Кронрод размещался в комнате, на двери которой висела табличка: «Заместитель главного редактора».

– А ты знаешь, – с ходу, даже не поздоровавшись, объявил он нерешительно и робко заглянувшей в эту комнату Светловой. – Сейчас, перед твоим приходом, мы с ребятами вспоминали Макса. И вот что выяснилось…

Андрей отвлекся от начатой фразы, набирая номер телефона.

– И что же?

– Вдруг, понимаешь, выяснилось случайно, что некоторое время назад он, оказывается, решил поработать не для своего, а для чужого отдела.

– Какого?

– Криминальных происшествий и расследований.

– Ну, это уже кое-что… Кронрод пожал плечами:

– В том-то и дело, что это открытие, по всей видимости, бесполезно.

Селиверстов только и успел, что договориться с редактором отдела о задании, но предпринять абсолютно ничего не успел.

– А что это было за задание?

– Селиверстов неожиданно вызвался вдруг расследовать деятельность одной крупной финансовой фигуры.

– Что за фигура?

– Некто Федуев. Такой, знаешь ли… Договорить Андрей не успел – в комнату заглянула взволнованная и взлохмаченная мужская голова:

– Андрей! Это срочно!

В общем, уже минут через пятнадцать приглашение Кронрода «спокойно поговорить» показалось Светловой, по меньшей мере, странным. В комнату то и дело заглядывали и забегали люди с невидящими глазами и очень срочными делами.

Шелестя бумажками и не обращая ровно никакого внимания на Светлову, то и дело застывающую с недоговоренной фразой на устах, они бросались к Кронроду… При этом ни «здравствуйте» вам, ни «извините»!

Но как скоро Светлова убедилась, кроме нее, это больше никого не смущало. Очевидно было, что эти люди привыкли общаться именно таким образом – на ходу и сразу с несколькими собеседниками одновременно. И более того – их эта жизнь, кажется, вполне устраивала!

Что касается «здравствуйте» или «извините», то на эти «китайские церемонии» здесь ни у кого просто не было времени.

Еще минут через двадцать приноровилась к «газетной атмосфере» и Светлова. Она решила тоже разговаривать, не обращая внимания на забегающих людей, и будто их не было.

Именно в этот момент, не обращая внимания на очередного забежавшего в его комнату человека, Кронрод тяжко вздохнул и возопил, обращаясь к Светловой:

– Ну, я понимаю, Макс отправился бы на встречу, связанную с расследованием деятельности наркомафии или нефтяными махинациями! Но интервью с детской писательницей Погребижской? Нонсенс!

– Но может быть, так оно все и было? – возразила Светлова.

– Что именно?

– Ну, была встреча, связанная с расследованием деятельности наркомафии или нефтяными махинациями… Не сказал же он тебе ничего о крупной финансовой фигуре Федуеве.

– Не сказал… – растерянно согласился Андрей.

– Ну вот! Мог и о других своих контактах ничего не сказать, на какую встречу отправился, зачем… А упоминание о детской писательнице Погребижской только для отвода глаза… Может быть, он не хотел волновать свою жену? Ведь ты говоришь, что последний человек, с кем он говорил по телефону, была его жена? В семнадцать тридцать пять?

– Не думаю, что вы правы! – Лысоватый молодой человек в очках, нависавший в данный момент над Кронрод ом, пошелестел бумажками.

– Почему нет?

– Потому что со мной Селиверстов говорил в тот вечер в половине седьмого.

– Познакомьтесь. Этот страшный, этот ужасный… То есть, я хотел сказать, этот замечательный человек – наш ответственный секретарь, – поторопился представить лысоватого Кронрод. – Леша наш главный, так сказать, диспетчер: без него газета просто перестанет выходить! Без него, Аня, мы все просто пропадем! Леша-это сердце нашей газеты. Уйди Леша от нас – и это равносильно тому, что остановились бы часы на кремлевской башне…

– Нечего льстить… – хмуро остановил эти заливистые трели Кронрода лысоватый. – Если через полчаса не сдашь материал – убью.

– Ну, вот видишь, какие нравы… – вздохнув, заметил Кронрод. – Уж если Леша с начальством, с замглавного так общается… То, как видишь, объяснение загадочного исчезновения Селиверстова напрашивается само собой. Макс просто не сдал вовремя интервью, которое – кровь из носа! – должен был в тот вечер сдать, и Леша наконец сделал то, что всегда обещает. Убил. Убил нерадивого сотрудника и где-нибудь закопал… Чтобы, наконец, и другим наука была – сдавайте материалы вовремя, господа!

Кронрод балагурил.

А Светлова с интересом смотрела на лысоватого.

– Значит, получается, что это вы говорили последним с Селиверстовым в тот вечер? – поинтересовалась она у «страшного Леши», когда Кронрод наконец замолчал.

– Я с ним не говорил.

– То есть?

– Ну, это надо знать Лешу, – заметил Кронрод. – Он ведь не разговаривает с теми, кто запаздывает со сдачей материала в номер. Во всяком случае, в привычном понимании этого слова, не разговаривает. Он или рычит, или дико угрюмо молчит, ну а уж мы, грешные, юлим, пытаемся заполнить паузу оправданиями и жалкими своими словами…

– Вы можете дословно воспроизвести тот диалог с Максимом Селиверстовым?

Повторить, как это было? – попросила Светлова лысоватого молодого человека.

– Ну… – Леша на секунду задумался. – Зазвонил телефон. Я снял трубку.

И Селиверстов сказал:

«Лешь, это Селиверстов!»

Леша замолчал, вдруг задумавшись.

– Ну, а вы что сказали в ответ? – не выдержала томительной паузы Светлова.

Леша неопределенно пожал плечами, – А он… – ответил за Лешу Кронрод, – наверняка лишь неодобрительно хмыкнул в ответ Селиверстову. Да это и хмыканьем-то назвать трудно! Нечто среднее между хмыканьем и хрюканьем. Плюс этакое неодобрительное начальственное сопение, понимаешь ли…

– Ну, и что было потом? – настаивала Светлова.

– А потом Селиверстов сказал мне: «Ставь», – заметил Леша.

– А вы?

– А я… – Леша снова пожал плечами.

– А он наверняка еще раз хрюкнул, на этот раз более одобрительно. И положил трубку. Вот и весь разговор! – с видом знатока прокомментировал молчание «страшного» Леши Кронрод.

– Правда? – вопросительно взглянула на ответственного секретаря Светлова.

«Страшный» Леша только нехотя кивнул, подтверждая слова Кронрода.

– Значит, Селиверстов сказал вам: «Ставь»?

– Ну да…

– А что это значило?

– Это значило, что материал будет. Что он успеет к подписанию номера в печать.

– То есть Максим был уверен, что встретится с Погребижской?

– Нет.

– Нет?

– Это значит, что он с ней уже встретился. Такова была наша договоренность: он должен был позвонить только в том случае, если на все сто процентов будет уверен, что интервью можно ставить в номер. А такая уверенность в случае с Погребижской возможна только в единственном случае – если он с ней уже поговорил.

– А ведь писательница Погребижская утверждает, что Селиверстов к ней так и не приехал, – заметил Кронрод.

– Вот как?

– Да, мол, договаривались… Да, мол, она ждала – была назначена встреча. Журналист даже сказал, что едет. И…

– И якобы не приехал?

– Так она утверждает. А вообще, мне в милиции сказали: она даже разговаривать не хочет на эту тему!

– Может быть, Максим все-таки приврал, когда сказал ответственному секретарю газеты «ставь в номер»? – предположила Светлова.

– Что ты, Ань, имеешь в виду?

– Скажем, Селиверстов был уже совершенно уверен, что встретится с этой писательницей Погребижской – вот и поторопился «позвонить».

– Верно… – согласился с Аней Кронрод. – Леша ведь «страшный» человек!

Вот корреспондент Селиверстов и выдал желаемое за действительное: мол, уже поговорил со старушкой, не волнуйся, Леша… А потом что-то случилось, и к Погребижской Максим так и не попал.

– Кстати, почему он не взял у Погребижской интервью по телефону, если все так было срочно? – поинтересовалась Светлова.

– Понимаете, обычно с писательницей Марией Погребижской довольно трудно договориться о встрече, – стал объяснять Ане ответственный секретарь газеты. – Обычно она редко соглашается на интервью. Это уж просто счастливый случай выпал Селиверстову – международную премию Андерсена Погребижская получила. Вот, видно, и решила по столь торжественному поводу газете не отказывать. И Максим, я уверен, конечно, не собирался ограничиваться двумя-тремя вопросами. Думаю, что, кроме этого срочного материальчика в номер, конечно же, хотел заодно сделать с Погребижской «беседу»…

– Ах, вот как…

– В общем, не использовать такой шанс – встретиться с живым классиком, если уж такой случай представился, для журналиста было бы глупо.

– Так кто все-таки наврал? – опять засомневалась Светлова. – Максим, выдавая желаемое за действительное? Или врет Погребижская? Состоялось интервью или не состоялось?

– Да ей-то зачем? – удивился Кронрод. – Зачем такому человеку, как Мария Погребижская, в данном случае врать?

– Зачем? Я думаю, она все-таки поговорила тогда с Селиверстовым, – задумчиво заметила Светлова. – Но сейчас писательнице выгоднее это отрицать.

Понимаешь, Андрей… Ну, зачем ей в этом признаваться, сам посуди? Темная уголовная история, которая неизвестно, сколько будет еще тянуться. Признайся Погребижская, что виделась с журналистом – заметь, при таком раскладе получается, что она последняя, кто видел его живым и здоровым! – и ей не будет покоя от следователей… А зачем ей лишние хлопоты и волнения? Зачем тратить свое драгоценное время? Ведь она уже не молодой человек. К тому же человек известный: что, если начнутся вокруг этой истории какие-нибудь газетные спекуляции? Ну, например… «Известная писательница – главный свидетель в деле об исчезновении журналиста!» Как?! Вот бедная старушка и лжет… Себе во благо!

– Логично… – вздохнул Кронрод.

– А между тем то, что Погребижская могла бы рассказать, если она действительно видела Максима последней, было бы очень важно.

– Да?

– Ну, конечно… Например, журналисту мог кто-нибудь неожиданно позвонить по мобильному телефону во время их встречи… И вполне возможно, Мария Иннокентьевна могла слышать какие-то фразы из этого разговора… Какие-то имена… Место, где Максу могли назначить встречу во время этого телефонного разговора. Ведь куда-то он поехал, если не добрался до дома? В конце концов, Погребижская могла бы сказать, сколько было времени, когда он уходил из ее дома? И не обронил ли напоследок что-нибудь о своих дальнейших планах?

– Да, да…. – согласно кивал Кронрод.

– В общем, пока мне кажется, что самое важное сейчас – все-таки выудить что-нибудь из этой Погребижской, – подытожила свои рассуждения Анна. – На данный момент это единственная ниточка, за которую можно было бы потянуть.

Больше я никаких зацепок пока не вижу… Но Погребижская ведь, как вы утверждаете, факт встречи отрицает и разговаривать не хочет?

– Верно… Легко тебе говорить «выудить», – вздохнул Андрей. – А то мы не пробовали! Я же говорю: она уже заявила милиции, что журналиста Селиверстова не видела, ничего о нем не знает и больше на эту тему общаться ни с кем не собирается. С ней – тут Леша прав! – и встретиться не так уж просто…

– Ну, ничем не могу помочь, – вздохнула Аня.

– А куда ты отдыхать-то едешь? – поинтересовался вдруг у Светловой Кронрод.

– Пока не знаю… Как раз думаю.

– Кстати, Погребижская тоже едет отдыхать!

– Интересно, откуда у тебя такие сведения?

– Да я же тебе говорил про детектива-любителя, который устроил прослушку!

– Кое-что он, значит, все-таки прослушал?

– Вот именно. Проныра успел установить в городской квартире Погребижской «жучок». Правда, наша писательница там не живет. Обитает постоянно на даче, но туда его ловкие руки не достали.

– Неужели?

– Однако кое-что все-таки стало этому проныре известно… На телефон в городской-квартире Погребижской позвонили из одного турагентства и записали на автоответчик некую информацию.

В общем, детектив представил заказчикам, Майиным родителям, расшифровку этого сообщения как результат своей напряженной работы. Мол, даром времени не теряю и все такое!

– Интересно… Скажи-ка мне, что он там расшифровал… Я, пожалуй, запишу.

– Да у меня даже есть сама магнитофонная запись. Я тебе могу передать?

Послушаешь? – с надеждой в голосе спросил Андрей.

– Ну что ж… – Светлова секунду-другую размышляла. – Давай!

– Ехала бы ты вместе с ней, Светлова… – вдруг предложил Андрей. – Какая тебе разница, где отдыхать?

– Ну, конечно, никакой! – усмехнулась Анна. И правда, какая мне разница: загорать на пляже рядом с потенциальной свидетельницей по делу об убийстве или в отсутствии таковой?!

– Да ты, Аня, только узнай, что она знает, – продолжал уговаривать Кронрод. – А дальше, если откажешься от дальнейшего расследования – ну что ж…

Мы уж как-нибудь дальше сами. Ну, выполни как бы «отдельное поручение»! Кстати, если возьмешься, тур тебе оплатят. Для Майиного папы – это пустяки.

– А вдруг эта Погребижская куда-нибудь в Биарриц или Довиль собралась?

Я бы, конечно, не прочь… Но покажется ли это пустяком Майиному папе?

– Да ты сначала узнай, куда она едет! И Светлова не сказала «нет».

– А я знаешь, Анюта, что еще сделаю?.. – Кронрод заговорщически понизил голос. – Петюню твоего уговорю. Напугаю его, чтобы не зажимал таланты жены. Не фыркал, не смотрел угрюмо и недовольно и не мешал тебе заниматься своими детективными делами. Ты же должна профессионально развиваться!

– Потрясающе! – Светлова вздохнула: Кронрод коснулся болезненной темы.

– Любопытно, каким образом ты собираешься добиться такого удивительного результата? Поделись…

– А я Петру объясню все с научной точки зрения. Мол, если он не даст тебе развивать способности, то ты станешь с годами настоящей мегерой и к старости будешь его поедом есть. Это называется «месть за упущенные возможности».

– Напугай, напугай его, Андрюшенька, – поддакнула Светлова. – Упущенные возможности – это и правда звучит очень страшно… Вот если бы из-за меня кто-нибудь «упустил свои возможности», я бы лично переживала. А вот Петя…

Право, не знаю. Впрочем, напугай его, попробуй! Правда, надо тебе сказать, «испуганный Петя» – такого мне еще видеть не доводилось. Боюсь, и тебе в этом плане вряд ли что удастся достигнуть…

– Но попробовать ведь можно? Вдруг получится?

– Дерзай!

Глава 4

Это были всего несколько фраз, записанных на автоответчик в квартире писательницы Погребижской.

«Мария Иннокентьевна! Лидия Евгеньевна! Это Галина Сафонова из турагентства „Санвояж“. Ваши документы готовы. Вы можете приехать за ними в любое время с одиннадцати до восьми вечера. Кроме воскресенья». Светлова взглянула на часы.

– И как раз не воскресенье… – пробормотала она.

Галина Сафонова, сотрудница агентства «Санвояж», модная девушка с приятной внешностью, с улыбкой профессиональной и нежной, раскинув перед Светловой каталоги, заливалась соловьем:

– Самое прозрачное, по выражению Кусто, море в мире… Вот этот отель – четыре звезды, а на самом деле-то все пять…

Светлова только простодушно кивала, слушая эти трели: «Надо же, какие милые люди – отель пять звезд, а берут как за четыре! Бессребреники… Мать Тереза просто отдыхает».

– А ваше агентство «Санвояж» довольно популярно… – заметила наконец Анна, подустав от этого упоенного рассказа.

– Да? – не успев перестроиться, удивилась столь неожиданному заявлению Галина Сафонова.

– Да. Я слышала, вы работаете с очень известными людьми. Вот, например, писательница Погребижская… Кстати, куда она собралась ехать отдыхать? – взяла «быка за рога» Светлова.

Нежная улыбка покинула приятное, с тщательной косметикой лицо Галины Сафоновой.

– Во-первых, я не могу разглашать такую информацию, – неожиданно сурово заметила она, – Эта информация конфиденциальна. А во-вторых… Не понимаю, зачем вам это нужно?

– Понимаете, Галина… – Светлова стыдливо потупилась. – У меня есть одна слабость…

– Вот как? – с возрастающей тревогой уставилась на нее непробиваемая Галина.

– Ой, это не то, о чем вы подумали! – бросилась успокаивать ее Светлова. – То есть, это тоже своего рода недостаток, но другого рода. Мне, видите ли, очень льстит общество популярных, известных людей. Я не только собираю автографы, я коллекционирую знакомства со знаменитостями. Понимаю, что это ребячество, но так приятно бывает обмолвиться: а я вот отдыхала с такой-то!

– Вот как? – снова повторила с еще большим сомнением в голосе недоверчивая Галина.

– Ну, что тут такого, в самом деле? Некоторые турагентства даже используют эту человеческую слабость для привлечения клиентов. Например, если круиз, специально бесплатно сажают на теплоход какую-нибудь знаменитость, чтобы пассажирам было приятно: они плывут в компании с известным человеком!

– Ну, в общем, в этом что-то есть… – призадумалась Галина Сафонова.

– Ну, конечно, есть? – с жаром бросилась убеждать ее Светлова.

Галина Сафонова пожала плечами. Очевидно, это недоумение означало: ну ладно, шла бы речь о Филиппе Киркорове… Но добиваться так общества какой-то писательницы Погребижской?! Странные все-таки люди эти клиенты!

– А то я обращусь в другое агентство! – уже не стесняясь, пригрозила Светлова.

– Ну, хорошо, хорошо! Что вы так волнуетесь?.. – Сразу отбросив сомнения, согласилась Галина Сафонова. Перспектива лишиться комиссионных за наклевывающийся заказ явно устраивала ее меньше, чем разглашение служебной информации. Сезон только начинался, и клиентов было не то чтобы слишком много…

– В конце концов, хотите с Погребижской, езжайте с Погребижской. – Галина щелкнула клавишей своего компьютера. – У нее Хорватия, Дубровник, отель «Адриатика». С третьего июня.

– Я успею?

– Успеете, успеете… Виза в эту страну пока не нужна.

Выйдя из турагентства «Санвояж», Светлова остановилась у книжного лотка, разглядывая разноцветную продукцию. Книги Погребижской она обнаружила сразу…

«Приключения львенка Рика в Звездной стране», Мария Погребижская!

Светлова полистала шикарно изданную красивую книгу. "Купить, что ли, ребенку?

Может, это как раз то самое, «доброе и светлое»? Без психологического террора?

На обложке – довольно симпатичный львенок…"

Светлова купила книжку и, потихоньку размышляя о свалившемся на нее «деле Селиверстова», направилась к своему дому.

«Все-таки, может, не ездить так далеко? – думала Анна. – Пожалеть кошелек Майиного папы? Ну, мало ли, что Погребижская не хотела прежде ни с кем разговаривать о Селиверстове, а вдруг у нее, Светловой, получится?»

И после некоторых размышлений Светлова все-таки сделала «честную попытку номер один» – встретиться с писательницей в Москве…

Происходило это так. По доступному простому смертному номеру телефона ее довольно подробно расспросили – некий женский голос! – кто она, что она и зачем ей так нужно увидеться с писательницей Марией Погребижской.

После того как из нее вытрясли эту информацию, женщина, представившаяся секретарем, объявила ей, что с почитателями своего таланта писательница Погребижская не встречается, а для журналистов есть особый порядок: нужно письмо от газеты с просьбой об интервью – на официальном бланке за подписью главного редактора и печатью. А то, мол, сейчас столько проходимцев, которые ничтоже сумняшеся выдают себя за журналистов.

Поняв намек, Светлова ретировалась. Кстати, женщина-секретарь и оказалась той самой Лидией Евгеньевной. Так она, во всяком случае, в ответ на настойчивую просьбу Светловой представилась.

А что, если просто «постучать у порога», подумала Светлова, и снова рассказать ту же бесконечную «сказку о белом бычке»? Перед вами, мол, преданная почитательница таланта писательницы Погребижской: не откажите хотя бы в автографе…

Не прогонят же ее?

«Попытка номер два» заключалась в том, что Светлова без всяких договоренностей и приглашений уселась в машину и поехала в дачный поселок Катово, где находилась дача Погребижской, на которой, по словам Кронрода, писательница постоянно и проживала.

Раньше шутили про «страну вечно зеленых помидоров». Теперь впору было говорить о «стране заборов», за которыми зреют все те же вечно зеленые помидоры… Светлова очень долго пробиралась по узкой улице дачного поселка, похожей на коридор с глухими трехметровыми стенами.

По безлюдности улица способна была соперничать с поверхностью Марса.

Однако ясно было, что за заборами кипит жизнь: когда Светлова останавливалась и выходила из машины, чтобы разглядеть номер дома, слышно было, как из-за этих заборов доносятся покашливания, голоса, тявканье собачек и запахи сортиров типа «выгребная яма».

Наконец Анна нашла нужный номер дома, но попытка номер два не удалась.

Светлова и звонила, и стучала, однако никто ей не открыл. Даже и звуков никаких из-за забора Погребижской не доносилось – ни человеческих голосов, ни даже лая собаки.

Для очистки совести Светлова посидела еще в машине, наблюдая за домом – вдруг кто появится?

Но никто так и не появился ни у ворот этого дома, ни вообще на этой безлюдной улице. И Анна уехала.

Кронрод был прав.

Более замкнутую, закрытую для посторонних, жизнь как у этой Погребижской, трудно себе представить.

Однако Светлова не сдалась.

В отделе культуры, где прежде работал Максим и где про писателей, о которых писала газета, знали если не все, то много, Ане не отказали в консультации. Правда, затруднились назвать хотя бы несколько фамилий людей, через которых к ней можно было подобраться…

Более других, однако, как источник информации, на взгляд сотрудников отдела культуры, мог бы тут Ане пригодиться знаменитый детский писатель Малякин.

* * *

Писателю Малякину явно было скучно. Его «алло» в трубке было вялым, апатичным, лишенным жизненного тонуса. Тем заметней был контраст, когда Малякин услышал в трубке молодой женский голос.

Писатель Малякин сразу оживился и, в общем, отнесся к Аниной «легенде»

– студентка, пишет дипломную работу по детской литературе! – совершенно не критически.

– Что ж, голубушка, хотите навестить старика – приезжайте! И жена будет вам рада…

– Правда?

Оказалось, правда…

Жена Малякина оказалась просто чудом дрессуры.

Все манипуляции, которые были ею произведены за то время, пока Аня находилась у них в гостях, были направлены на то, чтобы писателю Малякину в этой жизни было хорошо и удобно, светло и тепло – в общем, чтобы ему Абсолютно не на что было жаловаться.

Она принесла ему «покушать салатик» – диетическая порция, «крошечка в плошечке». Но каково было искусство сервировки! Цветочки, салфеточки, тарелочки, вазочки, корзиночки… На то, чтобы обставить столь изящным образом это действо – «писатель Малякин ест салатик», – было потрачено, как минимум, час времени этой трудолюбивой женщины.

Она подавала ему очки и книги и укрывала ему колени пледом. Хотя, на Анин взгляд, Малякин отнюдь не выглядел инвалидом, не способным дотянуться до пледа. А, напротив, смотрелся бойким сангвиником довольно плотного телосложения – особенно плотного, кстати сказать, на фоне его худосочной жены.

Кроме того, жена Малякина все время молчала, открывая рот, только когда писатель обращался к ней: «Ну, скажи, Танечка, скажи, что ты думаешь». И вообще, была она как-то совершенно незаметна, очень удачно сливаясь с сероватым оттенком ткани, которой была обита мебель в писательской гостиной.

В общем, Светловой показалось, что цирковые дрессировщики животных – просто дилетанты в сравнении с писателем Малякиным. Светловой все время хотелось спросить: как ему удалось достичь такого потрясающего результата? Ведь не родилась же его супруга на свет сразу такой бессловесной и выдрессированной?! Наверняка это был итог планомерной работы…

Но отвлекаться было некогда. Главное разговорить «классика», вывести его на сплетни о соратниках по литературному цеху.

Нельзя было сказать, что Светловой пришлось для этого слишком стараться.

– Горчаков? Ну, как же… очень известный писатель… Классик! – восхищенно заметила Светлова. – Я главного героя его книжек, собачку Кутю, с детства люблю. А мультфильмы по его сказкам…

– Классик?! – Малякин вдруг втянул воздух и побагровел от негодования… И вдруг возмущенно выдохнул:

– Так вот знайте, милочка: эту собачку Кутю, свой лучший образ, Горчаков у меня украл!

– Да что вы?!

– Точно! – Малякин хмыкнул. – Поделился я как-то в его присутствии своими замыслами, а он, стервец, возьми да и…

– Использовал вашу идею?

– Именно!

– Не может быть! – ахнула Светлова —А я вам говорю: может! Еще как может! А этот стервец Кравинский?! Вы только спросите у меня про этого стервеца Кравинского – так я вам все расскажу!

– А что Кравинский? – покладисто спросила Светлова.

– И он украл! Ах, сколько он у меня украл!..

– Да что вы!

– Точно!

– А Погребижская? – вдруг спросила Светлова, все время целеустремленно придумывавшая, как бы половчее подрулить в разговоре к нужной теме.

Малякин втянул воздух и при этом имени замер, широко раскрытыми глазами глядя на Светлову.

Пауза было такой длинной, что Светлова уже всерьез опасалась, что старика сейчас хватит кондратий… По-видимому, то, что украла у него Погребижская, не шло ни в какое сравнение даже со знаменитой собачкой Кутей…

– Она-то что у вас украла? – забеспокоилась Светлова.

Но все обошлось, старик благополучно выдохнул.

– Она – ничего! Как вы смели такое предположить?!

Оказалось, что это был вздох восхищения, а вовсе не негодования, как это было в случае со «стервецом Горчаковым» и «стервецом Кравинским».

Просто выяснилось, что и возмущение, и восхищение писатель Малякин переживал одинаковым способом.

– Мария Погребижская… Маша… – вдруг совершенно расслабленным голосом прошелестел писатель. – Господи… Какая же она была красавица!

– Была? – переспросила Аня.

– Ну, разумеется… Я имею в виду в молодости. Ведь чудес не бывает.

Машеньке-то уже годков пятьдесят стукнуло. А красота продукт эфемерный.

Консервации, увы, не поддается. Хотя Мария, наверное, и сейчас еще ничего – держится.

– Вот как?

– Ну, такая была красавица, такая красавица!.. – опять заахал писатель.

– Какая все-таки? – решила уточнить Светлова, стараясь представить молодую Погребижскую.

– Черные как вороново крыло волосы и синие глаза. Удивительные глаза…

Пронзительной синевы! Я других таких больше не встречал. Представляете?!

– Пытаюсь, пытаюсь… – пробормотала задумчиво Светлова.

– Понимаете, Машенька могла ведь вообще ничего не делать… Жить исключительно на дивиденды от эксплуатации своей внешности. Так нет, "трудилась всю жизнь, как пчелка.

– А я думала, ей уже лет семьдесят!

– С чего вы взяли?

– Ну… Ведь ее книжки читают уже, кажется, спокон века?

– Книжки, да, давно печатаются, – согласился Малякин. – Но самой ей… даже не знаю… Не так уж она и стара, в общем, на мой взгляд. Ведь Машенька вундеркинд – очень рано добилась успеха. Ее первая книжечка, дай бог памяти, вышла в свет, когда ей лет двадцать всего было.

– Интересно…

– Ах, Маша, Маша… – снова забормотал Малякин. – Что это были за годы!

Упоение… Арбатские переулки… Как мы веселились!

И опять: «Маша, Маша…»

Светлова терпеливо ждала, когда писатель наконец вынырнет из этих переулков своей молодости.

– Вы не могли бы меня с ней познакомить?

– С Машей? – Малякин запнулся и впервые за время визита Анны взглянул на свою жену. – Понимаете, какая незадача: признаться честно, я давно уже ее не видел… Глупая ссора, пустяк, а ничего не поделаешь… Поссорились! Танечка, скажи-ка, сколько мы уже не разговариваем с Погребижской? Уж года два будет?

Жена Малякина согласно кивнула.

– Вот как? Такая ужасная ссора, что нельзя и помириться? – удивилась Светлова.

– Выходит, нельзя, – вздохнул писатель Малякин.

– Ну, хоть расскажите еще немного о Марии Иннокентьевне! Как она сейчас? Над чем работает?

– Да говорю вам, милая девушка, я уже не в курсе ее жизни.

– А кто же в курсе? Малякин пожал плечами:

– Даже не знаю… Брат Погребижской умер. Знакомые, друзья? Кто уехал, кто тоже умер. Право, не знаю… Знаете, ведь как это бывает: чем дольше живешь, тем больше вокруг пустеет местность…

– Неужели даже никого из родственников у нее больше не осталось? – удивилась Светлова.

– Из близких родственников – не знаю… Получается вроде, что никого не осталось. А вот есть одна дама… Она Погребижской вроде как золовкой приходится. Маша когда-то на заре юности была замужем. Потом развелась.

По-другому, впрочем, и быть не могло. Прирожденная холостячка. Так вот, эта дама – сестра Машиного бывшего мужа…

– А долго?

– Что – долго?

– Долго Погребижская была замужем? Писатель закатил глаза к потолку:

– Лет пять, наверное.

– А кто он, этот муж? – оживилась Светлова, почувствовав, что нащупывается наконец хоть какая-то ниточка, ведущая к замкнутой жизни Марии Погребижской.

– Не имеет значения, кто он…

– Почему?

– Потому его уже тоже нет в живых.

– Надо же какая напасть… – покачала головой Светлова. – Похоже, родственники Погребижской долго не живут.

– Да уж, – согласился Малякин. – Муж-то Машин умер… А вот его сестра, Елизавета, насколько я знаю, здоровехонька, видел ее недавно – на улице столкнулись.

– Получается, что эта Елизавета…

– Елизавета Львовна, с вашего позволения!

– Да-да, конечно… Значит, эта Елизавета Львовна – золовка Погребижской?

– Точней сказать, была ею когда-то! И довольно, следует заметить, это было давно.

«Неважно, когда это было… – думала Светлова. – Неважно, что это было давно… Пять лет – немалый срок. За это время люди многое узнают друг о друге, особенно если живут одной семьей…»

– А телефончик? – попросила Светлова.

– Кажется, был… – Малякин оглянулся на жену:

– Поищи, Танечка, поищи!

* * *

"Значит, еще не слишком старая и к тому же бывшая красавица… У-фф!..

– Светлова вздыхала, возвращаясь домой. – В общем, наверняка сложно организованная дама, с уймой психологических проблем и комплексов, да к тому же еще и творческая личность! В общем… Как говаривал бессмертный Шерлок Холмс:

«Его дед был герцогом, а сам он учился в Итоне и Оксфорде, так возьмите с собой на встречу пистолет, Ватсон».

Может, это она сама и «убила-закопала»? Какая-нибудь интрижка с молодым журналистом? И вот такой печальный результат…"

Светлова набрала номер телефона Андрея Кронрода.

– А как у Селиверстова обстояли дела с романчиками?

– Ну, как тебе сказать… Не как у меня. Видишь ли, он даже когда женился, предупредил свою жену: «Я тебя очень люблю, но, учти, в библиотеке я все-таки люблю посидеть больше».

– Поняла… – Светлова разочарованно положила трубку. Кажется, версия с мимолетной интрижкой имела очень мало шансов на успех. И телефон бывшей золовки Елизаветы Львовны, увы, тоже все время молчал.

В общем, как и было Светловой обещано, подобраться к Погребижской, как, впрочем, наверное, и к любым другим, пользующимся известностью людям в Москве, было чрезвычайно трудно.

И надо было признать, предложение Андрея «прокатиться» действительно не лишено было смысла.

Итак, Светлова подытожила результаты своих первых усилий…