Текст книги "Набор фамильной жести"

Автор книги: Ирина Алпатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Паша расстроилась, опять она была «не на уровне». Нужно будет ехать, искать шаль, все равно что отыскивать иголку в стоге сена. На маман она утерянную скатерку в ярких цветах никогда не видела, но это ничего не меняло. А замечание насчет «ограниченных людей»? Может быть, впервые Паша увидела себя глазами маман – как, ну вот как она выглядит?! Маленькая, невзрачная, эти вечные свободные штаны с огромными карманами. Черный деловой костюм в мелкую полосочку как верх изысканности. Белая, точнее серая ворона в их семье.

Нет, Паша не бросилась покупать наряды, это было бы просто смешно. Она купила себе, наконец, вожделенные «крутые» ботинки на толстой подошве, которые Татьяна сразу обозвала мужицкими. Паша не стала ей объяснять, что чувствовала себя в них уверенней и солидней, то есть деловой такой особой.

А тут еще маман приняла совершенно неожиданное решение. Паша как раз увлеченно «ползала» по карте Праги. Непонятно почему, но в этот город ей хотелось больше всего, даже Париж пусть подождет. И в этот момент в детскую заглянула Татьяна:

– Пашенька, Марина Андревна тебя зовут, – голос ее звучал слегка жалостливо.

О, господи, что еще она сделала не так? Всем, кому надо, позвонила, обо всем договорилась, и шаль обещали поискать, Паша очень просила. Нет, нужно как-то от этой «работы» отказываться, ну не ее это, она никогда не станет даже жалким подобием Артема.

– Прасковья! Ничто, – маман сделала нажим на этом слове, – не должно помешать Машиной карьере. Сейчас есть определенные трудности, но все это временно. Я вот что решила – ты вполне могла бы какое-то время аккомпанировать Марии. Семейный дуэт, так сказать. Фортепиано, гитара… нужно порепетировать, и у вас все получится. Молодой человек, которого предложил Артем, меня не устраивает, он слишком высокого мнения о своей персоне. В конце концов, тебе дали неплохое музыкальное образование, пришла пора отдавать долги.

Выступать с Маней?! Паша совершенно некстати порывисто вздохнула, потому что у нее сбилось дыхание. То, что предлагала маман, было просто чудовищно. Она слишком хорошо думала о Паше. Вот ведь жизнь, Паша всегда ждала этой самой высокой оценки, но теперь, когда, наконец, получила, почувствовала острое желание спрятать голову под подушку и сделать вид, что ее нет. Вся вышла.

Что и говорить, репетировать с Маней оказалось нелегко.

– Ты меня вообще-то слушаешь? – через каждые пять минут раздраженно спрашивала сестра. – Ты не понимаешь, что своим бренчанием совершенно заглушаешь мой голос!

– Но я не могу играть шепотом! – Паша безумно жалела, что позволила втянуть себя в это безнадежное дело.

– Придется научиться, – объявила Маня, и в конце концов Паша и в самом деле научилась. Тем более что Маня предпочитала петь под аккомпанемент Кармэн, которая удачно оттеняла ее голос…

Когда маман сочла, что Паша более или менее соответствует своей роли, возникла другая серьезная проблема – Пашин «гардероб». Ей и самой было ясно, что даже шикарные ботинки погоды не сделают, скорее наоборот, могут испортить всю картину. Садиться за фортепиано в свитере и видавших виды штанах? Костюмчик тоже не годился. Но когда маман упомянула про свою гениальную портниху, Паша поняла, что нет, на эту жертву она не пойдет даже ради матери.

– И что? Где ты будешь одеваться? В «Детском мире» в отделе для малюток? Хотя там можно найти костюм маленькой феи.

Когда к обсуждению Пашиного внешнего вида подключилась даже сестра, ей стало ясно, что дело обстоит очень серьезно. Серьезнее некуда.

– Я не собираюсь быть феей, ни большой, ни маленькой. – Шутки шутками, но Пашу испугала мысль, что ей придется напяливать на себя что-нибудь подобное тому, что носит Маня.

– Аккомпаниатор не должен бросаться в глаза, он должен быть незаметным – в лучшем случае, ну а в худшем – лишь оттенять артиста, – вмешалась маман.

Паша вздохнула с облегчением и благодарностью. Маман права, и она не упомянула очевидный факт, что даже в самом роскошном туалете Паша ни за что и никогда не сможет не только затмить Маню, но даже хоть как-то ее «оттенить».

И тут Машка сказала замечательную вещь. Пускай Паша съездит к этой артемовской жерди, предложила сестра. Кажется, они обе любят «стильные вещи», значит, поймут друг друга. Маман подумала и сдалась. «Но постарайся, чтобы мне не было стыдно за нашу фамилию», – напомнила она.

Чтобы Паша не передумала и не улизнула, маман поручила ее Артему. Паше было очень неловко возвращаться в студию, отставная «портниха» склерозом явно не страдала, и выступление маман наверняка отлично помнила.

– А может, куда-нибудь еще? – осторожно спросила она Артема, сев к нему в машину.

– Тебе Лена тоже не понравилась? – прищурился он.

– Понравилась, но после того визита…

– Забудь. Я уже за это получил по полной программе, так что Ленка пар выпустила. И все дела.

– А ты ее давно знаешь?

Артем рассмеялся и помотал головой.

– Я ее всю жизнь знаю. Моя сестренка, младшая, между прочим. Только гоняет меня почем зря – и то не так, и это не по ней. «Опять ты в этой куртке… опять ты туда ходил… опять ты так сказал!» Короче, строит меня постоянно. И главное, говорит – не лезь в мои дела, я сама. Как же, сама она, а то буду я спрашивать, помогать мне или нет. Конечно, характер будь здоров, но все равно пацанка еще, соплей перешибить можно. Ну ты видела.

Паша подумала было, что это еще одна из артемовских шуток, так нелепо прозвучали его слова. Но почему-то Артем в этот раз на шутника не тянул, и тон у него был такой, как будто он говорил… ну хотя бы про любимого щенка, которым очень гордился. Паше стало совершенно очевидно, что «пацанку» он обожает.

– Вы совсем не похожи, – дипломатично сказала она, вспомнив, что младшая сестренка едва ли не выше братца, не говоря уж про все остальное.

– А то вы с Маней похожи, хотя и близнецы. Если бы не знал, ни за что не поверил.

– Мы двойняшки.

– Да какая разница, один черт.

Паша не стала спорить, пожалуй, в их случае Артем был прав.

– У меня все очень плохо получается, – вдруг вырвалось у Паши. Она прикусила язык – нашла, у кого искать сочувствия, да только поздно. Артем быстро на нее взглянул и снова уставился на дорогу.

– У меня тоже не очень получается. – Меньше всего Паша ожидала от него таких слов. – Меня Толя просил помочь, я его должник, вот и согласился, а так бы ни за что, не мой формат.

Толя попросил… У Паши прилила кровь к щекам, но Артем как будто ничего не заметил.

– Но я ей прямо сказал, что при таком отношении к работе в первый эшелон никогда не пробиться, да и во второй тоже. И все дела.

Теперь Паше стало очень интересно.

– Но ведь у Мани есть будущее?

– А як же, у такой гарной дивчины да не быть. Конечно! – Артем хохотнул в своей обычной манере.

Но Паша на сей раз не стала обращать внимания на его дежурные штучки.

– Ты понимаешь, про что я говорю. Что она тебе ответила, ну про эшелоны?

– Ну что Маня скажет? «А кто говориит про рабооту»? – Артем передразнил Машку так похоже, что Паша невольно прыснула. – Я так считаю, хочешь отхватить олигарха, так и занимайся охотой, а при чем здесь бизнес? Да еще Марина Андревна: «Артем, провинция нас не устраивает». Ясное дело, только я тут с какого бока? Мне некогда девок замуж пристраивать, тут эта нужна, которая всех женит. Сваха, короче. Я Маню предупредил. И все дела.

Да, так и есть, все это не имело смысла. Артем озвучил то, о чем Паша только смутно догадывалась. Ей очень захотелось вернуться домой, она даже сказала это вслух, но Артем, наверное, не расслышал. На Пашино счастье.

– Знаешь, твой стиль – это даже не «гранж», – сказала ей сестрица Аленушка. – Впрочем, это вообще не стиль, это неизвестно что. Тебе не нравится быть девочкой?

Паша смотрела на длиннющие нитки бус, украшавшие модельершу. Новогодняя елка, нет, правильнее сказать, сосна. Вот зачем Паша сюда притащилась? Чтобы выслушивать дурацкие вопросы?

– Я, пожалуй, пойду, извините, – сказала она бусам.

– Да никуда ты не пойдешь. Давай обсудим, чего ты хочешь и чего не хочешь, а потом вместе решим, как нам с этим быть. Только сначала кофейку попьем, Катя печенья домашнего принесла, ее бабуля печет – язык проглотишь… Я с семи утра на ногах, голодная как собака. И поболтаем заодно.

Может быть, именно домашнее печенье, испеченное бабулей, и сделало свое дело. Пока они с Леной пили кофе, Паша совершенно неожиданно для самой себя рассказала всю свою биографию. Про отца и про сына Пашу, который всех подвел. И даже про Костю. Все-таки эта заноза сидела в ней, оказывается, и вот только теперь стала рассасываться.

– Ты можешь меня убить, но я скажу тебе правду, – трагическим голосом начала Лена, и Паша даже замерла. – Ты девочка, причем девочка совершенно прелестная. Увы! – И она покаянно закатила глаза.

Паша засмеялась так, как лет сто не смеялась, и даже вспомнила слова Анатоля.

– Ага, я пока, как сказал один дядька, несозревший плод. Вот, погоди, созрею, тогда… – Она понятия не имела, что будет тогда, но ей было по-настоящему легко и весело.

– Дядька не дурак, знает, что говорит, – серьезно сказала Лена и закричала в сторону, глядя на открытую дверь: – Кать, оттащи меня от стола или печенье это убери, сама я не остановлюсь!

В общем, поговорили они прекрасно, Лена все поняла про роль аккомпаниатора и в лучшем и в худшем случаях, но развеселившаяся Паша тем не менее железно стояла на своем. Она в платье?! С макияжем?! Ой, держите меня… Так и быть, она наденет брючки, те, с пуговичками и топ, но самый простенький. Да нравилось Паше то, что предлагала Лена, очень нравилось, только такие вещи не для нее.

Лена тяжело вздыхала и говорила, что так нельзя, что Паша абсолютно ничего не понимает, и качала своей жреческой прической и смотрела на нее гневно, но та как раз все поняла и совершенно перед модельершей не робела. Она знала эту девчонку сто лет назад, только забыла об этом, а теперь они встретились, и все встало на свои места.

В конце концов, сошлись на двух топах – один с небольшой вышивкой, а второй без, но все равно очень симпатичный. Поразительно, но эти абсолютно девчачьи вещи Паше очень шли. Только Лена считала, что «для концертной деятельности» – кажется, она процитировала маман – нужно что-то поэффектнее. Глупая строптивая клиентка отказалась наотрез.

Через несколько дней Паша зашла в студию еще раз, придумав какой-то дурацкий повод, а потом стала приходить просто так, когда было время, заваривала чай и ждала, пока Лена освободится. Ну тянуло Пашу сюда, и точка. Между прочим, не только ее.

Когда она впервые увидела Марчелло, то удивилась – а этого-то каким ветром занесло? Парень как парень, таких она видела сотни: продуманно рваные джинсы, свитер почти как у нее и даже рюкзак похож. На поклонника моды он никак не тянул, тогда, может быть, это поклонник Лены? В любом случае он вел себя странно – садился в угол и как будто засыпал с открытыми глазами. Это выглядело так, словно товарищ обнаружил внутри себя нечто диковинное и теперь, застыв, рассматривает его, боясь вспугнуть.

– А это кто? – осторожно спросила Паша у подруги.

– Марчелло? Художник в свободном поиске…

Ага, вот оно что. Паша почтительно взглянула на рюкзак, лежавший у ног художника с таким красивым именем. Значит, именно там хранятся все необходимые ему причиндалы: краски, кисти. А что, если он только делает вид, что дремлет, а сам все отмечает острым глазом «маэстро». Еще вопрос, что он думает о Паше.

Марчелло, судя по всему, Пашины мысли подслушал и, перехватив ее взгляд, совершенно неожиданно ей подмигнул. Она покраснела и несмело улыбнулась, но художник уже снова погрузился в самосозерцание. Между прочим, Паше так и не довелось увидеть, чтобы Марчелло что-нибудь рисовал или хотя бы чиркал на листе бумаги. Он «искал себя», и этому процессу ничто не должно было мешать.

Лена со своими ахами и охами насчет Пашиной глупости была права и знала, о чем говорит. Это стало очевидно в один ужасный вечер.

Артем приехал и объявил, что нарыл очень крутую вечеринку, типа презентацию, они будут ему всю жизнь благодарны. Он как будто сам на себя удивлялся, потому что перед этим еще и позвонил и проорал в трубку, что кое-что «надыбал» и они будут довольны – иностранная фирма, производит часы, и все такое. Видимо, решила Паша, Маня должна будет олицетворять собой русский стиль или что-то в этом роде.

Насчет русского стиля никаких сомнений быть не могло. Черное платье в алых люрексовых маках величиной с блюдце, открытые плечи, а из воланов-воланов-воланов вздымается полная Манина грудь. Только самовара и бубликов не хватало.

Все и сразу пошло не так, как надо. Машка, видимо, перегорела и была не в голосе и, значит, не в настроении. Или наоборот. А может, все дело было в Пашином настроении.

С некоторых пор ей стало казаться, что первая Манина нота напоминает звучание музыкальной шкатулки, стоявшей на столике у маман. Неважно, какой романс исполняла Маня, Паше казалось, что кто-то открыл резную крышечку – раздается чуть режущий ухо механический звук… Но потом крышечка опускалась, наваждение исчезало, и Паша переводила дух.

Нет, Паша больше не могла врать самой себе – ей все меньше нравилось, как Маня поет. Честное слово, начинала она лучше. На старых пластинках, которые когда-то Паше давал послушать Костя, даже за шорохами и шипением можно было услышать гораздо больше души, чем в Манином пении. В конце концов, она о своих терзаниях призналась Лене, и та принялась ее утешать:

– Не переживай ты так, все будет нормально.

– Нет. – Паша устала скорбеть втихомолку и испытывала едва ли не облегчение. – Ей самой не нравится, я чувствую. Почему тогда непременно романсы? Если она хочет ездить по всем этим вечеринкам, почему именно с романсами?

– А ты бы хотела, чтобы она исполняла репертуар Лолиты? – спросила Лена. У нее был такой тон, что Паше показалось – скажи она «да», и Машку тотчас перекуют на Лолиту.

– Ну зачем, Лолита одна такая, да это совсем и не Манино. У нее темперамент не тот. Уж лучше бы она… – Паша хотела сказать крамольное «вообще не пела», но не решилась.

В общем, сеанс психотерапии закончился распитием кофе.

Вот и в этот вечер фокус со шкатулкой повторился, сама Машка, кажется, что-то такое почувствовала, а уж Паша тем более. Маня стала форсировать звук… Слава богу, все в конце концов закончилось, и можно было тихо отползти, но сестрица так не думала и никуда не спешила.

Вот Паша иногда видела других исполнителей, между прочим, куда более известных, чем сестра. Они выступали и, как правило, исчезали со скоростью звука. Наверное, их ждали где-то еще, их рвали на части, а Маню никто не рвал. И она никогда никуда не спешила. Или ее приглашали как-то по-другому?

Вообще-то Паша всегда очень остро чувствовала эту тончайшую грань между приглашенными гостями и статистами. Она сразу выделяла в толпе «обслуживающий персонал», даже если этот самый персонал и не бегал по залу с подносами, а сам стоял с бокалом в руке. Стильные красавицы, их с Маней ровесницы, грациозно перемещались в толпе, время от времени что-то щебетали, улыбались, но было ясно, что девочки работают украшением интерьеров. Может быть, их выдавал особенный, исподволь все оценивающий взгляд и словно приклеенные улыбки?

Вот Маня все-таки была умницей, она не рыскала глазами по толпе состоятельных кротов, она глядела своими волоокими очами сквозь них и куда-то дальше, дальше… только и там, судя по всему, не видела ничего интересного. Скучно, господа, ах, как скучно, читалось на прекрасном Манином лице. И некоторые господа начинали важно подплывать ближе, ближе и приятно, как им казалось, улыбаться и что-то негромко Мане говорить, глядя на нее, между прочим, очень пристально. Паша смотрела издали, и у нее от этой приятности и негромкости начинали бегать по спине мурашки. А Машка чуть улыбалась в ответ, кивала или просто слегка поворачивала голову, но как! Кто-то кого-то ей представлял и так далее, а Паша ждала знака, понятного только ей.

Когда Маня вздергивала подбородок особенно высоко и поднимала глаза к потолку, будто там появлялись некие письмена, это означало – пора! Да, Машка никогда не принимала приглашений поужинать вот так с лету, ни-ког-да. Ей пора уходить, и точка. И вот тут наступало время Пашиного выхода, которое она просто ненавидела. Паша приближалась, иногда ей даже приходилось слегка расталкивать господ, и они в недоумении сторонились – эт-то еще что такое?! А это была она, Паша, и она делала независимое лицо, по крайней мере ей так казалось, и расчищала Мане дорогу к выходу. Она как-то видела в кино, как маленький чумазый пароходик выводил из порта большой прекрасный корабль, вроде бы указывал ему фарватер, вот так и Маня царственно плыла за ней следом, слава богу, не подавая гудки. И на Пашу некоторые взглядывали с насмешливым удивлением, можно было подумать, что все это нужно было ей.

Впрочем, как бы Машка ни спела, звонков на городской телефон после ее таких вот выходов в свет было хоть отбавляй, причем Паша должна была их «фильтровать». Если маман поблизости не наблюдалось, Паша к телефону не подходила, трубку брала Татьяна, и уж через ее фильтр не просачивался никто. Подумаешь, пятый помощник президента какой-то там компании, да хоть сам Путин! Не знаю ничего, нету никого дома.

Маман и Машка категорически запрещали Татьяне подходить к телефону, а Паша была только «за».

Так вот, на той роковой презентации все пошло не так, как надо. Да, Машка была не в духе, но не уехала. Назло. Может быть, Паше, может, самой себе, а может, всем сразу. Машка осталась и выслушивала комплименты с улыбкой непообедавшей барракуды. Ох, как хорошо Паша знала эту улыбку. Зря толстый представительный дяденька что-то пыхтел ей почти в ухо. Машка и выбрала-то его, наверное, по принципу «кто тут самый противный». Маня глянула на поклонника так, будто увидела перед собой нечто диковинное, и, вздернув бровь, картинно отстранилась. Пошла вразнос, поняла Паша и решила отойти на безопасное расстояние.

Вот что в таких заведениях было самым неприятным? А то, что абсолютно ничто не намекало на наличие туалета. Все вокруг прямо-таки говорило, что ну не может быть ничего подобного в нашем бутике, офисе, салоне, и точка, слишком это вульгарно, пошло, вы посмотрите на наших представителей, на наших гостей. Какой такой туалет? А вот Паше нужно было, и она, еще раз мрачно осмотревшись, решила брести наугад. И ведь не спросишь у первого встречного-поперечного, потому что все, кто может такое знать, словно вымерли.

Искомая дверь все-таки обнаружилась. Паша умылась холодной водой и мельком глянула на себя в зеркало. Н-да, видок у нее был замечательный: черты заострились, под глазами круги, или это зеркало здесь было такое? Паша отвернулась и посмотрела вокруг. Ишь ты, мягкий диванчик в углу, рядом журчит небольшой фонтан, у них тут что – место для релаксации? И в самом деле, тихо, спокойно, пахнет приятно, идти никуда не хочется. Маман не раз повторяла фразу «Каждому – свое место», видела бы она сейчас свою дочь. Эта мысль сразу привела Пашу в чувство, и она деловой иноходью кинулась обратно.

И облом-с, как сказал бы Артем. Паша поспешно подходила к дверям зала – она не сразу сориентировалась, где он находится, – когда ей заступил дорогу высоченный молодой человек с неопределенно-официальной наружностью.

– Простите, – очень вежливо обратился он к Паше, – покажите, пожалуйста, ваше приглашение.

– А? – спросила Паша и тут же поняла, что это был наихудший вариант ответа из всех возможных. У нее, то есть у них с Машкой, не было приглашения или все-таки было? Получалась полная ерунда, потому что никто и никогда не спрашивал у них про приглашения. В зал они тоже входили, как всегда – впереди Артем, потом Маня, за ней следом Паша со шлейфом, так сказать. И Паша не помнила данного типа или она выходила в другие двери? Неужели этот лоб боится, что она сопрет парочку презентуемых часиков? Она что, выглядит замарашкой или девушкой с улицы? А как же ее вышитый топ? Паше было очень неудобно смотреть в лицо верзиле, да и не хотелось, если уж на то пошло, и она растерянно сообщила средней пуговице его пиджака:

– Мы тут выступаем. То есть моя сестра поет, а я с ней. У меня там гитара осталась…

Паша не была уверена в том, что пуговица ей поверила, уж очень безнадежно она выглядела, тупая равнодушная пуговица. И совсем невероятным показался голос, прозвучавший где-то над Пашиной головой:

– Паша! Какая приятная неожиданность!

Пуговица и прилагавшийся к ней пиджак вдруг исчезли, словно их и не было, и Паша испуганно подняла голову: у нее начались слуховые галлюцинации. Но галлюцинация оказалась к тому же абсолютно материальной: она, улыбаясь, склонилась над Пашей.

Ленский… Нет, не Ленский. Нет, все-таки Ленский, но без бороды и усов! Короче, этот тип во всей ослепительной красе, потому что рубашка его сияла, зубы… Господи, чем он их чистит, потому что не могут зубы нормального человека быть такими ослепительно белыми. Прямо Щелкунчик какой-то.

– …совсем недавно вернулся, позвонил, но меня отбрили. Я так и не понял, что это было.

О чем это он говорит? Ах да, верная Татьяна оказалась на своем посту, вот и все.

– Пашенька, вы прекрасно выглядите…

Паша стиснула зубы. Ну ладно бы только ограничился дежурным комплиментом, так нет, быстрым и очень мужским взглядом окинул всю с ног до головы, а на «тифозную» стрижку даже засмотрелся. Еще бы, если ее голова, по определению все той же Татьяны, выглядит как «после драки в курятнике». Пропади все пропадом!

– …тут работаете? – Теперь Ленский смотрел на нее, чуть приподняв бровь. Этому он позже научился или умел всегда? Ах да, он же о чем-то спросил, кажется, о ее работе. Еще бы, у нее на физиономии написано, что гостьей она здесь быть ну никак не может.

– Работаю, – честно ответила Паша, все-таки Ленский избавил ее от бдительного пиджака, и теперь она могла вернуться в зал. – А вы, – Паша решила изобразить хотя бы видимость светской беседы, уж очень противно было на душе, – вы эти часы, – неуверенный кивок в сторону зала, – вы их делаете?

Щелкунчик-Ленский еще и глазом моргнуть не успел, как Паша уже поняла, что сморозила страшную глупость. В очередной раз. Просто-напросто самую дикую глупость на свете, и выражение щелкунчиковой физиономии эту мысль только подтвердило. Да что это с ней сегодня? Проклятый вечер…

– Нет, – очень любезно ответил Ленский, – не делаю, я их ношу. Иногда… – шепнул он, вдруг качнувшись к самому Пашиному уху.

Так, все понятно. Паша с тоской посмотрела на двери – сейчас она пойдет, нет, пробьется с боями к Машке и скажет, что уходит. Главным теперь было в эти самые двери войти под насмешливым взглядом Ленского, сохранив хотя бы крохи самоуважения. А щелкунчик, само собой, скалился уже вовсю. Ясно, что зубы у него искусственные, если ему такие часы по карману, то уж качественные зубы и подавно.

Паша забыла про перемирие, которое они когда-то установили.

– Ну а теперь-то у вас зубы, конечно, вставные? – не то спросила, не то заверила она. В этот раз Ленский удовольствия ей не доставил, он, кажется, сразу вспомнил похожую ситуацию и только блеснул на Пашу глазами.

– Нет, – послушно ответил он, – по-прежнему не вставные, свои зубы. И волосы тоже, и глаза…

– Ясно, – строго сказала Паша и на деревянных ногах пошла на звуки голосов и музыки. Теперь чего уж, теперь можно было без церемоний. Определенно, с этим человеком она если и могла нормально общаться, то только по телефону.

– А… Мария? Она как? – Да, это был еще тот тип. Он снова скалился и даже как ни в чем не бывало взял Пашу за локоть. Зубы вставные, парик, да еще и глухой, что ли?

– Мария в зале, нас пригласили. То есть ее, а я… – впрочем, дальше можно было и не продолжать. Наконец-то в толстой шкуре щелкунчика образовалась брешь, его физиономия утратила глянцевое сияние и стала похожа на лицо человека, того самого, который когда-то смотрел на них с Машкой. И снежинки не таяли на его волосах. Паша отвернулась и почти побежала в зал, ухитрившись толкнуть по пути кого-то большого и громоздкого.

Подлетев к сестре, Паша выпалила едва ли не воинственно:

– Я ухожу, мне пора!

Зря она приготовилась к отпору, Машка ее не услышала, потому что смотрела куда-то мимо. В ее взгляде было удивление – вот и Маня сегодня из образа вышла. В глазах сестры что-то дрогнуло, она беззвучно шевельнула перламутровыми губами, и Паша, едва не позабыв про гитару, кинулась прочь из зала. Сейчас Снежная Королева растает, а ей, Паше, вытирать лужи? Нет, без нее, пожалуйста.

Это был очень плохой вечер, думала Паша, наконец-то выбравшись на улицу. У них с Машкой совпали минусы, ведь они все-таки двойняшки. Только, увы, законы математики здесь бессильны, и минус на минус дал… еще один минус, здоровенный и жирный. Хотя для кого как, вряд ли Маня и сейчас не в настроении. Странно, Ленский сбрил усы и бороду, но стал выглядеть старше. Хотя нет ничего странного, он же старик и есть. Паша ускорила шаг.

Ну что же, по крайней мере, теперь ей ни разу не пришлось разговаривать с Ленским по телефону. Было ясно, что сестра доверила ему самое святое – номер мобильника. Вот и прекрасно, в перспективе оставалось еще пережить ледниковый период, когда во второй раз (!) брошенный Ленский будет названивать по городскому телефону и выяснять, почему с ним не хотят разговаривать. Вот тогда Паше придется отвечать ему вежливым голосом: простите, ее нет. Мария очень, очень занята.

Но дальше произошло уж совсем невозможное – Ленский появился в их доме!

Маман, случалось, выговаривала Мане, что та никого ей «не представляет». Паша скоро стала подозревать, что именно эта процедура представления и отпугивает сестру. Еще бы, императрица – и претендент на руку ее дочери, такую сцену было непросто выдержать даже непробиваемой Машке. А тут еще Ленский, хотя бы и в смокинге. Но вот именно он взял и появился.

А все потому, что Машка заболела. Конечно, и речи не могло идти о том, чтобы она болела где-то на стороне, ей требовалась сиделка. Нет, слава богу, Маня не лежала на смертном одре, и температура у нее продержалась только два дня, но теперь Машка кашляла, и у нее, что самое страшное, пропал голос. Маман ломала руки и спрашивала непонятно у кого: «Ну за что мне это?! За что?! Мало я настрадалась?» В конце концов Маня при виде матери стала резко зеленеть и сверкать на нее чуть запавшими глазами. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не вмешательство Татьяны.

– Марина Андревна, вы к ней не подходите. Даже близко ни-ни… Еще, не ровен час, и сами чем заразитесь. И Марыя пусть поуспокоится, силы для другого побережет.

Маман ломать руки перестала и в бывшую детскую, превратившуюся в персональную Манину больничную палату, больше не приходила.

О Паше Татьяна тоже позаботилась. Она притащила откуда-то продавленную раскладушку, которая прекрасно умещалась на кухне. Паша эту заботу оценила вполне. Маню и в лучшие дни раздражало их вынужденное тесное соседство, а теперь она была готова рвать и метать по поводу и без.

– Тут все поспокойней будет, – сказала Татьяна и была абсолютно права. Почему-то Паше на этой нелепой раскладушке спалось куда крепче, чем на постели.

Маня сиплым голосом командовала: принеси, унеси, и сердилась, если что-то делалось слишком медленно. Когда она была в хорошем расположении духа, то выходила в «люди» – в гостиную. Это самое хорошее настроение выражалось в том, что Маня садилась в угол дивана и, как маман, покачивая тапочкой, время от времени делала язвительные замечания вроде:

– Паша, вы топаете, как ломовая лошадь. У меня от этого грохота просто разламывается голова.

Татьяна, которой адресовался этот выпад, шлепая пятками, молча удалялась на кухню и плотно прикрывала дверь. Было ясно, что больше она оттуда и носа не высунет. Тогда настоящей Паше приходилось отдуваться в одиночку. Ну что взять с нездорового человека? Больше того, с артистки, лишившейся голоса?

И вот в один из таких дней, когда Маня, заняв место в гостиной на диване, воинственно покачивала тапкой, в прихожей прозвенел звонок, и Татьяна громогласно объявила:

– К вам пришли!

Непонятно было, к кому именно «к вам», и Паша вышла посмотреть. И обомлела. У дверей стоял Ленский с букетом роз, и даже снег еще не успел растаять на его волосах. «И снежной пылью серебрится…» Это не у него, это у другого воротник серебрился, и вообще Ленский был совершенно из другой оперы. А между тем псевдо-Ленский уже разделся сам, хотя Татьяна топталась рядом и зачем-то пыталась изобразить из себя мажордома, и повернулся на голос маман, вопрошавший: «Татьяна, кто там?»

Паша так и не вспомнила, поздоровалась она или нет, и предусмотрительно нырнула во временно свободную детскую. Если маман решит устроить незваному гостю разнос, то Паша при этой сцене присутствовать не желает. Она растерянно огляделась, не представляя, чем бы себя занять.

А их с сестрой комната… За последнюю неделю она стала совершенно чужой, то есть только Машкиной, будто никакой Прасковьи Николаевны тут никогда не бывало. Даже карты не стене, и те казались почти незнакомыми. Паша присела за письменный стол, заваленный нотами, рассыпанной косметикой, журналами… о, вон даже колготки лежат. Пожалуй, Машка действительно настоящая творческая личность, звезда. Она не в состоянии обращать внимание на бытовые мелочи, ей нужна личная прислуга. Но раз таковой не имеется, Паша вздохнула и начала было прибираться, но мало что успела, потому что дверь без стука распахнулась, и на пороге возникла Машка, за плечом которой возвышался Ленский.

– Паша, ты пока свободна, – слабым голосом сказала Маня и царственно ступила в комнату.

Вот свинья! «Ты свободна…» Можно подумать, что Паша ей не сестра, а эта самая личная прислуга и есть. Она выскочила из детской, едва не сбив с ног Ленского, еще того не лучше. Фу ты, черт, а дурацкие колготки она со стола убрать не успела, вдруг незваный гость их увидит и подумает… У Машки как минимум жар, если она надумала волочь визитера в их неприбранную комнату. Уж лучше в гостиной, в присутствии маман… Да какая ей разница, что он подумает, рассердилась Паша теперь уже на себя.

– Прасковья! – ну вот, еще и это. Паша нехотя побрела в гостиную. Теперь на Машкином, то есть на своем, месте восседала маман. – Кто этот господин?

Паша никак не ожидала такого вопроса, да еще и того, что мама назовет Ленского господином, и пояснила растерянно:

– Это Ленский, тот самый…

– Знаю, что Ленский, он представился. Но что значит «тот самый»? – Маман достала из пачки длинную сигарету, а Паша поспешно поднесла зажигалку. – Почему я ничего не знаю? Все всё знают, а я нет. Я здесь что, пустое место?