Текст книги "Больше чем любовь"
Автор книги: Ирина Аллегрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Больше чем любовь! (роман)
Глава I Самый неудачный день
Как должен начинаться самый неудачный в жизни день?
Да так и должен – с неприятностей.
Этот день начался с плохой погоды.
Лениво лил за окном серенький дождик, и никаких признаков весеннего солнца.
Потом Лена обнаружила, что у Светки нет чистых колготок, а Вовка так и не сделал вчера арифметику, проторчал весь вечер у телевизора.
Опять дребезжала и пела в ванной труба. Только теперь с нее еще и капало.
Вилен, не открывая глаз, нащупал телефон, позвонил в издательство. И, видно, ему не предложили срочно заключить договор, потому что муж, положив трубку, повернулся на другой бок и снова уснул.
Свекровь совой сидела на кухне и внимательно читала свежие газеты. Наверное, коммунистов в газетах снова ругали, поэтому у нее было дурное расположение духа и она принялась учить Лену мыть посуду.
Как всегда, не работал лифт, как всегда, долго не было троллейбуса, а потом, когда Лена втиснулась в переполненную машину, рядом, как всегда, оказался мужик с густым запахом перегара.
Халат снова перепутали, принесли чей-то чужой, огромный, порванный под мышками. Пришлось пройти по всем кабинетам, пока не нашла свой, аккуратный, перешитый по фигуре, с красивой монограммой на груди – «Е.М.», Елена Малахова.
На этот ранний час было уже четыре вызова.
Что это как раз радовало, хотя исходить придется весь район вдоль и поперек.
Лучше бы уж Лене отложить визит к главврачу, но она пошла. И, разумеется:
– Сейчас не могу. Сейчас, сама знаешь, какое время напряженное.
Напряженное время в поликлинике было всегда. Да Лена и не стала бы просить отпуск, если бы не подвернулась дешевая путевка на Клязьму. Тридцатипроцентная. Очень уж жаль ее было упускать.
– Ты что, так уж устала? – допытывался
Ибрагим Магомедович, которого персонал поликлиники прозвал Ибрагим-Медычем.
– Да нет, просто в пансионате место держат...
– Ничего, ничего, будут в твоей жизни еще санатории и профилактории, дома отдыха и пансионаты, лечебницы и туристические базы...
Медыча повело, а это значит, пора уходить восвояси.
Первые три вызова оказались несложными – у всех детишек ОРЗ. Оно и понятно – весна. Время зыбкое, обманчивое, коварное...
А вот с четвертым пришлось повозиться. У девочки была какая-то непонятная сыпь по всему телу. Да густая, раздраженная.
Девочка чесалась, плакала, отталкивала руку.
Причина сыпи Лене стала ясна довольно скоро – клопы.
Удивительно, что в этом грязном неухоженном доме еще лягушки не завелись.
Мать девочки уже с утра была поддатой, игривой и шальной. Пока Лена осматривала покусанное тельце, мамаша веселилась на кухне, во все горло распевая:
Я не Алка Пугачева И не Олька Воронец! Я люблю ... стоя И держаться за конец!
Пришлось Лене самой отнести девочку в ванную, вымыть ее хорошенько, продезинфицировать на скорую руку, остричь наголо, потому что в голове у малышки так же весело, как мамаша, проживали вши. Потом вызвать санэпидстанцию. А пока те ехали, замочить белье и проветрить комнату.
– Хочу колбасы, – сказала девочка. Лена не рискнула заглянуть на кухню, где что-то непристойное горланил теперь мужской голос.
Достала из саквояжа свой бутерброд и отдала его девочке.
– Хочу чай, – сказала маленькая пациентка.
У Лены в термосе был и чай. Но девочка почему-то пить его не захотела.
– Это не чай, – скривилась она. – Это вода.
– Это чай, – немного обиделась Лена. – Настоящий, индийский, я сама заваривала.
– Чай в бутылках, – сказала девочка.
– В каких бутылках? – растерялась Лена.
Неужто чай уже в бутылках продают?
Девочка выдернула из стеклянной батареи зеленоватый сосуд и показала Лене.
«Пиво Жигулевское» – было написано на «чае».
Меня милый целовал на гаревой дорожке. А я так разволновалась – Нассала в босоножки! – заливисто пела мамаша.
...На обед домой Лена не успевала. Пришлось купить белый батон и, пока добиралась до следующего адреса, незаметно отщипывать от него.
Послеобеденных вызовов было еще больше, и повсюду на Лену обижались, что она опаздывает, что врачей вообще не дождешься, за что только деньги получают.
Впрочем, стоило Лене вымыть руки и поздороваться с больным малышом, как обиды прекращались, – самый капризный ребенок начинал улыбаться, когда видел Елену Владимировну Малахову.
– Ленка! Бардина! Обалдеть!
Шикарная женщина в короткой норковой шубке, раскинув руки для объятий, широко улыбалась Лене.
– Милка... – выдохнула Лена. – Милка! Это ты?
– Вопрос сложный! – засмеялась женщина и обняла Лену. – Но я отвечу просто – да, это я!
– Милка, красавица! – радовалась Лена. – Да дай я тебя хоть поцелую!
– Ну поцелуй, поцелуй! – разрешила женщина. – Только помаду не размажь!
Лена чмокнула Милку в щеку, отступила на шаг, всплеснула руками:
– Королева! Ой, прямо звезда!
– Да, мы такие, – с чувством собственного достоинства ответила Милка.
– Это сколько же лет прошло?!
– Много лет! Много лет, подруга, не будем уточнять.
– Десять лет! – все-таки уточнила Лена. – Да, ведь так?
– Возможно, возможно, я, честно говоря, про школу и думать забыла.
– А я вспоминаю иногда!
Они стояли прямо напротив памятника Маяковскому. Прохожие невольно оборачивались, глядя на хохочущих и обнимающихся женщин.
– И что ты, где теперь? Ты просто шикарно выглядишь! Стала актрисой?
– Ты про себя расскажи! Надо же! В Москве встретиться!
– Да что я? Работаю. Вот с вызова иду.
Сейчас, думаю, нырну в метро, доем свою булку, почитаю «Столицу», если местечко бу
дет... А тут ты! Ты на метро-то ездишь?
– Приходится иногда! – рассмеялась Милка. – Замужем?
– Да. Конечно. Я теперь не Бардина – Малахова.
– И дети есть?
– Двое. Ой, Милка, да что мы тут стоим? Пошли ко мне! Или ты ждешь кого-нибудь?
– Жду, но... А где живешь-то?
– На Ленинградском. Тут недалеко! Поехали?
– И кто муж?
– Да сама увидишь все! Я тебя познакомлю. Зовут Вилен.
– Ленка! – умиленно сложила ладони на груди красавица.
– Милка! – так же умиленно покачала головой Лена.
– Так двое у тебя?
– Мальчик и девочка. Учатся уже, телек обожают! А у тебя?..
– В каком классе?
– Первый и второй. Смешные! Ну что, поехали?
– Давай еще минут пять подождем. Ты не торопишься?
– Нет – нет, куда торопиться?! Милка! Надо же! Нет, мы с тобой сегодня погудим, вспомним детство!
– Ты про восьмой, что ли? Вот это я вспоминаю! – опять рассмеялась Милка. – Ты ж тогда первый раз выпила?
– И первый раз вылила и первый раз закурила! – сквозь смех выговорила Лена.
– Да уж, хороша ты была!
– Так и ты тоже – неплоха!
– И я в первый раз!
– А у меня, знаешь, день сегодня начался тяжело так, муторно. Сплошная непруха и облом! И вдруг – ты!
– И не говори – дождь с утра! Я так расстроилась!
– Ну, весна! Теперь вон, гляди, – звезды видны!
– А ты все на звезды смотришь?! Такая же! Ох, Ленка!
– Да что ты, некогда почти на звезды-то смотреть. Вот с тобой только и задрала голову! Ну а ты-то как? Все хорошо?
– Да, повезло.
– Тебе и должно было повезти. Ты у нас...
Лена не успела договорить, потому что рядом с ними остановился вдруг огромный автобус с зеркальными окнами, загудел низко и СОЧНО.
Вышли из автобуса крепкие веселые ребята, хозяйски огляделись по сторонам и сказали:
– Кто на субботник?
– Ленка, это за мной! – развела руками Милка.
– Уже? Ой, так и не поговорили!
К автобусу уже тянулись красивые женщины, приветливо здоровались с парнями, ерешучивались, занимали места.
– Мил, ты с нами? – спросил один из ребят, высокий красавец.
– Сейчас иду! – Милка помахала рукой.
– Давай!
– А телефон у тебя есть? – заторопилась Лена. – Диктуй, я запишу. – Она раскрыла
саквояж и вынула блокнот с ручкой.
– А может, поедешь с нами? – вдруг предложила Милка.
– Куда?
– Да вот в компанию. Хорошие ребята, мои знакомые. А?
– Неловко как-то, я ж никого там не знаю.
– Меня знаешь! Ненадолго! Посидим, выпьем, поговорим! Ну?
– И не приглашали меня...
– Устроим. Вить! – позвала она красавца.
– Подойди сюда. Знакомься, это Лена. Моя подруга.
Витя галантно пожал Лене руку, цепко окинул ее взглядом:
– Милости прошу к нашему шалашу!
– Неудобно, правда, – уже не очень уверенно сопротивлялась Лена, но Милка подхватила ее под руку и повела к автобусу.
Здесь было шумно и весело. Пахло дорогими духами, американскими сигаретами и хорошим коньяком.
Женщины весело поприветствовали Милку и Лену, усадили их в мягкие глубокие кресла, угостили коньяком.
Лена оглядывалась по сторонам И чувствовала себя серой мышкой среди ухоженных, пушистых, сытых кошек.
Снова и снова мелькало слово «субботник», наполненное каким-то неясным для Лены подтекстом.
Она помнила эти частые праздники труда, когда всем институтом, а потом поликлиникой, выходили они на весенние улицы, мели тротуары, жгли мусор, вскапывали газоны... ? Не похоже было, чтоб эти нарядные женщины собирались на ночь глядя махать метлами или
вскапывать землю.
– А что за субботник? – тихо спросила она Милку.
– Увидишь! – смеялась Милка.
– Убирать что-нибудь?
– Нет, но тоже – работа!
– Работа и отдых! – подхватили сидящие рядом женщины. – Для кого как!
Автобус тронулся, покатил по Тверской, мягко покачиваясь, зазвучала музыка, тихонько загудели кондиционеры, то и дело кто-нибудь распахивал холодильник и доставал оттуда пепси или сок.
Лена жевала жареные орешки и, блаженно откинувшись на спинку кресла, смотрела в окно. Вечерняя Москва уже замирала.
– Мне до одиннадцати надо быть дома, – сказала она Милке. – Успею?
– Успеешь! Все успеешь! – снова рассмеялась та,
– О, да ты уже хороша! – сказала Лена. – Что смешного-то?
– А все смешно! Ты и представить себе не можешь, как все смешно!
Глава 2 Кукла и Миледи
Милка была далеко не самой красивой девочкой в классе, но из-за нее передрались между собой почти все мальчишки.
Не то чтобы она их стравливала специально, но явно испытывала гордость, когда на лице очередного кавалера появлялись фингалы и ссадины. Она с восторгом рассказывала о своей прабабке, роковой красавице, из-за которой трое молодых людей покончили счеты с жизнью, и как-то заявила, что отдастся любому, кто сделал бы это. Желающих, конечно, не нашлось, а Милка получила прозвище Миледи Клячкина. Самое обидное, что так ее назвал Савельев, в которого была тайно влюблена.
Впрочем, в тот же вечер Савельева избили, и он попал в больницу с сотрясением мозга. Милка купила апельсины и пришла его навестить. Но Савельев не захотел ее видеть. Два дня она простояла под окнами его палаты, а на третий (вернее, это была уже ночь) влезла к нему в окно.
Он лежал, уставясь в потолок, и был такой же бледный, как бинты, которыми его перевязали.
Милка присела рядом, зашептала ему в ухо:
– Сань, я тут не при чем! Эти придурки просто обалдели, козлы какие-то, козлотуры...
Савельев медленно прикрыл глаза, словно не желая ее видеть. Казалось, прошла вечность, прежде чем она услышала:
– Хотят тебя, а бьют меня.
– Я же говорю: придурки... – Милка горячо дышала ему в ухо. – Как будто нет другого способа обратить на себя внимание! – она осторожно дотронулась до его руки.
– Ой, Саня, ты ледяной весь, как...
– ...покойник, – продолжил он с потрясающей своей ухмылкой, которая сводила ее
с ума. И тут же сморщился от боли.
– Ну, нет, – горячо шепнула Милка, и рука ее скользнула к нему под одеяло, – я этого не допущу!
На всю жизнь запомнилось ей это ощущение – мускулистый юношеский торс, подрагивание теплого бедра и тоненькая жилка, пульсирующая в ложбинке паха...
Насмешливый голос накрыл ее, как гром:
– По-моему, это ты обалдела.
Милка вздрогнула. И прошептала:
– ...Да. Я, кажется, на все готова.
– Так прямо уж «на все»? – прищурил глаза Савельев.
– На все, на все... – одними губами сказала Милка.
– Тогда оставь меня, пожалуйста, в покое, – выговорил он раздельно.
– Нет! Нет! – Милка понимала, что отступать нельзя, невозможно.
– Почему?
– Ты этого не хочешь.
– Ты думаешь? – хрипловато спросил Савельев.
– Я ч у в с т в у ю – пробормотала Милка голосом, срывающимся от еле сдерживаемого торжества.
И осторожно сжала руку...
Но в следующий миг что-то холодное ударило в лицо, она, вскрикнув, отшатнулась. Это Савельев плеснул на нее водой.
– Ты мне не нравишься, – шепнул он, оскалив зубы. – Отвали.
Милка вытерла лицо... Сейчас она готова была убить Савельева, ударить по его больной голове, вцепиться в израненное лицо ногтями...
Но тут заметила, как что-то сверкнуло в темном углу палаты. Чьи-то глаза смотрели на нее, не отрываясь. Приглядевшись, она увидела мужчину, лет сорока.
– А вам я нравлюсь, дяденька? – спросила она, кусая губы, чтобы не разрыдаться.
Мужчина промолчал, и Милка подошла к нему поближе, наклонялась, чтобы он лучше разглядел ее.
– Ну, говорите, не стесняйтесь! За правильный ответ – приз!
– Нравишься, – послышалось из тьмы.
Ну вот и месть. Это куда лучше, чем ударить или исцарапать. Милка оглянулась на Савельева и, улыбаясь, стала раздеваться.
В лунном свете тело ее мерцало, как перламутровое.
Раздетая, она прошла мимо Савельева и легла в постель к незнакомцу...
Потом в ее жизни было бесчисленное множество мужчин, но никому она не отдавалась с такой страстью, с таким диким наслаждением, как этому невидимому телу, в узкой поскрипывавшей койке, рядом с избитым по ее приказу одноклассником, который – она точно знала – любил ее русоволосую подружку Лену Бардину...
Милка считала ее одним из самых загадочных существ на свете: ладно, умна, улыбчива, допустим даже, обаятельна, но... этого же мало, чтобы все оглядывались вслед!
Казалось, ее окутывала какая-то тайна: если бы вдруг выяснилось, что Бардина – дворянка княжеских кровей, никто не удивился бы. От Милки же потребовали бы доказательств и доказательств подлинности доказательств – и, даже убедившись, все равно бы долго сомневались.
В этом была какая-то вопиющая несправедливость...
Милка звала подругу Куклой – из-за фарфорово-молочной кожи, необыкновенно синих глаз и еще потому, что в детстве обожал: ломать куклы, чтобы выяснить, что там у них внутри. Ей почему-то было приятно знать, что внутренность красавиц-кукол забита всякой
ерундой.
Лена, конечно, не догадывалась об этих мыслях. До какой-то поры она вообще не думала, что люди могут плохо поступать или даже думать.
Ее спокойный взгляд был как-то необыкновенно ясен, но мальчики, встречаясь с ним, краснели, да и учителя порой теряли нить рассуждений... Училась она так, словно участвовала в легкой, не требующей напряжения разминке перед Большой игрой, в которую вот-вот должна была вступить...
Но время шло, уже случились какие-то кардинальные события – замужество, работа, рождение детей, а Лена все никак не могла избавиться от ощущения, что настоящая жизнь еще не началась. Впрочем, она об этом особенно и не задумывалась: уютный дом, ухоженные дети, работа, которую она любила, – вполне достаточно, чтобы благодарить
судьбу.
И муж! Как же она про Вильку-то забыла? – Лена улыбнулась, укоризненно качая головой (что, кстати, не укрылось от внимания Милки, сидящей в тесном окружении двух молодых атлетов).
– О чем задумалась, Ленок? – спросила та, придерживая чью-то руку, скользнувшую к бедру.
– О муже.
Все рассмеялись, будто она сказала что-то очень остроумное. ,
– Так мы, оказывается, замужем?! – воскликнул один из Милкиных атлетов. – Как интересно!
– Что в этом интересного? – удивилась Лена, чем вызвала новый взрыв смеха.
– Какая у тебя классная подруга!
– Да... она у нас всегда в центре внимания, – сказала Милка, улыбаясь.
Но Лена лишь вздохнула, отвернувшись к окну автобуса, за которым стремительно летели зеленые перелески с пятнышками аккуратных, словно бы игрушечных коттеджей...
Вилен Малахов был, как сам он говаривал, «широко известным в узких кругах» психологом. В последнее время он сидел с утра до вечера над своей книгой, которая «должна была перевернуть всю психологическую науку». И называлась книга «Некоторые аспекты психологической несовместимости нерасчленяемых групп».
Чудесный парень, любимец, а точнее, дружок всех институтских девочек, Вилен ухаживал за Леной трогательно, преданно и долго, – их дружба незаметно перетекла в роман. Но по-настоящему она почувствовала себя женщиной лишь после рождения первого
ребенка.
Малахов же к тому времени, наоборот, остепенился, вошел в роль идеального отца перестал будить ее ночами для любви.
Ей вспомнилась фраза из какой-то книг про несчастных супругов: «Мы хотим с тобой одно и то же, но в разное время». Впрочем, они-то с Вилькой счастливы.
Вот если бы не Валерия Ивановна...
Тут Лена привычно осадила себя и в который раз мысленно попросила прощения у бабы Леры. Та, кстати, сердится, когда ее так называют: «Какая я вам баба?!» Действительно, вся жизнь Валерии Ивановны прошла в президиумах, кабинетах, отчего черты ее лица приобрели некую чеканность, так не идущую к халатикам, домашним тапочкам новоиспеченной пенсионерки... Сын называл ее иногда мадам Облсовпроф и говорил, что в свое время она держала в своих маленьких, сверкающих драгоценностями ручках если уж не всю столицу, то, по крайней мере, родной Центральный округ.
Свекровь была единственной тучкой на ясном горизонте их семейной жизни. Но тучкой грозовой...
– ...Мил, там станция далеко? – спросила она тихо.
– Не знаю.
– Как не знаешь? Ты там не была?
– Ты что же думаешь, на электричке я оттуда возвращалась? – смеясь, спросила Милка. – Привезут!
– Ну, что ты, неудобно, только приехала и...
– ...Сразу же назад? – насмешливо продолжил кто-то.
– Ну, не совсем уж сразу, но... – Лена беспомощно взглянула на подругу, но та лишь
отмахнулась:
– Не глупи!
Глава 3 Субботник
И Милка защебетала с подружками, не вникая в подробности, рассказывала что-то неважное, пустячное. Не забывала и посплетничать. Вдруг поворачивалась к Лене и вспоминала о старинных школьных друзьях, а потом снова к женщинам – о Пугачевой с Киркоровым...
Коньячок давал о себе знать. Язык Милки иногда выходил из-под контроля и неуклюже заплетался.
А Лена ее совсем и не слушала. Так, старалась поддакивать и ловить смысл слов, но чтобы вникать по существу... Она ткнулась лбом в прохладное стекло.
Глупо улыбающаяся луна освещала пролетавшие мимо километровые столбы.
«Куда я еду? Зачем? – мысленно проклинала себя Лена. – Кто все эти люди, какое я к ним имею отношение? И какого черта я поддалась на Милкины уговоры? Будто бесенок вселился... А дома дети не кормлены...»
Впрочем, тут она явно перебирала – дети кормлены. Свекровь уж заставит Вилена сварить им хоть сосиски.
Она бросила взгляд на часики. Ужас... Позднотища-то какая... Первым поползновением было – попросить водителя остановить автобус, чтобы она могла сойти. Но какой в этом толк, когда степь да степь кругом? Да и в кармане мелочевка, никто не согласится до города подбросить...
Оставался один выход. Взять себя в руки и не нервничать. Судя по всему, никто Лену обижать не собирался, компания подобралась достойная. И Милка вроде не стерва, зачем ей однокашницу в авантюры втравливать? Субботник так субботник... Почему бы не помочь людям, если заплатят хорошо? Опять же, детям что-нибудь купить можно будет.
Женщины, вообще-то, странноватый народец. Подозрительны, когда на это нет никакой причины и, наоборот, чересчур доверчивы, когда вот она, подозрительная непонятность! Под самым боком!
– Вам налить рюмашечку? – к Лене вежливо обратился атлет, тот самый Виктор. В одной руке он держал бутылку коньяка, а другой ухватился за кресло, чтобы не свалиться. Асфальт изобиловал трещинами и колдобинами всевозможных размеров, и автобус прилично трясло, несмотря на все импортные амортизаторы.
– Нет, спасибо, – замотала головой Лена.
– Я больше не пью. Большое спасибо...
– А-а-а, укачивает? – догадался Виктор. – Тогда понятно. Прошу прощения. Пардоньте, мадемуазель.
– Ты чего кобенишься? – искренне удивилась Милка. – Халява, сэр!
– Нет, мне, правда, не хочется, извините...
Да, Лена именно оправдывалась, извинялась, что ли, за свое поведение. И в самом деле, кто в наше время отказывается от дармового коньяка?
Автобус хоть и был шикарно-иностранный, а чуть не развалился на запчасти, когда свернул с магистрали на грунтовую дорогу. Пассажирам пришлось держать бокалы с коньяком в
вытянутых руках и подпрыгивать в такт подпрыгиванию машины. Но трясучка неожиданно кончилась. Оказалось, что выехали на идеально ровную дорогу. Даже странно как-то, в
такой глуши и такой асфальт... Словно помановению палочки волшебника, автобус перенесся куда-нибудь в Германию, на автобан.
Не хватало только освещения. Луна скрылась за деревьями, и все вокруг окутала беспросветная мгла.
– О, уже скоро! – Милка все-таки пролила спиртное на рукав своей норковой шубки и теперь пыталась слизать коричневые капельки с благородного меха. – Ух и нажремся! Вот увидишь, жалеть не придется!
Оптимистичному прогнозу Милки Лена особо не обрадовалась. Ей не терпелось узнать, когда же автобус отправится в обратный путь. Хорошо бы поскорей, пока Вилен не заволновался, пока не переполошилась свекровь. Вот если бы позвонить домой, предупредить родных.
– А там телефон есть? – спросила она у подруги.
– Там, – Милка многозначительно вознесла указательный палец к небесам, будто имела в виду загробную жизнь. – Там все есть... И телефон, и телефакс с телетайпом. Не вру,
сама убедишься.
И вот в прямоугольнике лобового стекла где-то вдали, показалась крошечная светлая точка. По мере приближения точка разрасталась в размерах, оказавшись в конце концов двухэтажным особняком, опоясанным внушительного вида оградой. Такие строения Лена видела только на страницах заграничных журналов да по телеку, в «Санта-Барбаре» и «Дикой Розе».
На лужайке, около сверкающего лазурью громадного бассейна, выстроился духовой оркестр. Всамделишный оркестр, с трубами, валторнами, кларнетами и другими приспособлениями для дудения. Музыканты, облаченные в искрившиеся блестками мундиры, наяривали какой-то бравурный марш. Лене показалось, что звучало некое попурри из «Прощания славянки», «По долинам и по взгорьям...», «Дан приказ ему на запад...» и «Пусть всегда будет солнце!». Судя по всему, оркестр был в высшей степени профессиональным, подобрались настоящие виртуозы, а не какие-нибудь замшелые лабухи или абитуриенты музыкальных училищ.
Лена даже приоткрыла рот от удивления.
Очень уж странное для подмосковной дачной местности зрелище открылось ее взору.
«Что за штука такая? – внутренне улыбаясь, подумала Малахова. – Маскарад? Неужели здесь назначен сбор ветеранов по случаю грядущего Дня победы?»
Автобус мягко тормознул и остановился, как бы нехотя, со змеиным шипением открылась дверь.
– Гляди, как нас встречают! – горделиво произнесла Милка.
– А зачем? – задав этот вопрос, Лена сразу поняла, что на него никто не ответит. Пассажирки с гомоном и хихиканьем потянулись к выходу, толкаясь и весело отпихивая друг друга. Милка была в первых рядах, будто забыла про свою подругу, лишив ее покровительства и поддержки.
– А вам нужно отдельное приглашение, мадам? – Виктор дыхнул на Лену легким
перегаром. – Прошу, сегодня я буду вашим кавалером, – и он галантно подставил ей
локоть.
Приглашение «кавалера» Лена приняла, оправила белый халатик, вылезавший из-под пальтишка, прихватила медицинский саквояж и через несколько мгновений оказалась на улице. И еще больше почувствовала, что все происходящее вокруг – какая-то грандиозная фантасмагория.
Оркестр вдруг начал притоптывать на месте, а затем, чеканя шаг и не переставая играть, прошествовал по лужайке, обогнул бассейн и скрылся за особняком. Через минуту он вновь появился, уже с другой стороны двухэтажного дома, остановился у крыльца с высокими белыми колоннами, выстроился в шеренгу. Музыка стихла. Воцарилась атмосфера непонятной торжественности, предвкушения чего-то таинственного и волнующего. Так обычно бывает в цирке, когда объявлен «смертельный» номер, и зрители в предвкушении замирают.
Женщины почему-то не спешили заходить в дом, зябко ежась, они толпились на асфальтовой дорожке, вдоль которой вереницей тянулись разноцветные фонари.
Мне бы позвонить... – жалобно заговорила Лена. Она уже отчаялась что-либо понять. Впрочем, любопытство захлестывало ее со все большей и большей силой. И в самом деле, субботник начинался необычно...
Бу сделано, – пообещал Виктор, – только после официальной части.
«Официальной части... – повторила себя Малахова. – Точно, митинг какой-то... Но милиции почему-то нет... Но обязательно должна присутствовать милиция. Только не подписываться под какими-нибудь воззваниями и петициями. Толы не подписываться... Не хочу никакой политики!»
Парадная дверь особняка открылась, и сразу же возбужденный шепоток оборвался на полуслове. Все замерли. Замерла и Лена.
По мраморным ступеням спускался низкорослый мужчина с усиками и бородкой клинышком, как две капли похожий на вождя мирового пролетариата. И костюмчик-тройка, и кепарик, натянутый на лысину.
На коротком поводке он держал черную пантеру. Хищник вел себя спокойно, не рычал и не вырывался, но Лене все равно стало как-то страшновато, она судорожно вцепилась в локоть Виктора.
– Товарищи! – наигранно картавя, обратился незнакомец к женщинам. При этом он вскинул руку и чуть отставил ногу, приняв позу, характерную для памятников, установленных на главных площадях всех без исключения городов бывшего Союза. – Субботник, о котором так долго говорили большевики, свершился! Ура, товарищи!
Ура! – заорал Виктор.
Ур-р-рааа!!! – подхватили клич женщины и дружно захлопали в ладоши.
«Что здесь происходит? – недоумевала Лена. – Что это за идиотик? Бред какой-то... Чему все так радуются?» Но нарушать всеобщее веселье было неудобно, она тоже пару раз, хоть и без особого восторга, крикнула «ура».
– Правильной дорогой идете, товарищи! – продолжал двойник Владимира Ильича. – Сегодня мы все вместе будем перетаскивать бревна! И советую вам не отлынивать! Имейте Революционную совесть, товарищи! Мы на зависть всем буржуям мировой пожар раздуем! Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!
Женщины дружно захохотали и буквально разразились рукоплесканиями.
Ну, артист! – смеялся Виктор. – Во дает!
А кто это такой? – спросила Лена.
Он в конкурсе двойников первое место занял, – пояснил Виктор. – Мировой мужик. А вообще в зоопарке работал когда-то.
Где-то неподалеку прогремели выстрелы, небо превратилось в разноцветную клумбу. Красные, зеленые, желтые бусинки яркими букетами разлетались по темной, испещренной звездами глади. Это был самый настоящий салют, из тех, что устраиваются по большим праздникам.
– Каким образом? Откуда? – Лена верила своим глазам.
– Друзья-солдатики развлекаются! Специально для нас! – Виктор перекрикивал пушечную канонаду. – Здесь военная часть рядом.
А Лена заворожено смотрела на пестрое небо. Как это было прекрасно, удивительно романтично! Все-таки хорошо, что ее Mилка уговорила. Вот только ребят с собой не взяла, а можно было по пути заехать...
Снова заиграл оркестр, на этот раз что-то лиричное, задушевное. «Ленин» с чувство выполненного долга отошел в сторонку, подтягивая за собой сонную пантеру. Теперь он уже не старался смахивать на вождя мирового пролетариата, а что-то бормотал себе под нос промокая платком потную лысину. Его миссия была выполнена.
– Девушки! Официальная часть окончена! – весело сказал Виктор. – Прошу всех занять
рабочие места у фрезерных станков! За работу, товарищи!
– Мне бы позвонить... – семенила за своим «кавалером» Лена, но тот будто и не слышал
ее. Он взбежал по мраморным ступеням и распахнул массивную дверь.
– Прошу!
Женщины, а с ними и Лена, оказались в просторном холле. Пол был обильно устлан шкурами медведей самых разных пород – от обыкновенного бурого до редкого гризли. Огромная хрустальная люстра, с горящими свечами вместо привычных лампочек, свешивалась на позолоченной цепи с потолка, искусно расписанного фресками. Стены сплошь завешаны живописными полотнами, большими и маленькими, в красивых, изысканных рамах. Лене показалось, что одна из картин – бушующее море и крохотный кораблик, барахтающийся в волнах, – принадлежала кисти Айвазовского.
Пока она стояла, разинув рот и тупо осматриваясь по сторонам, другие гостьи оживленно рассупонивались – скидывали с себя меха и сдавали их в гардероб. В этом им помогали седовласые старички-слуги в старинных ливреях, беленьких чулочках и деревянных башмаках. «Слуги» в своем странном одеянии смотрелись довольно комично, будто только что вышли из костюмерной какой-нибудь киностудии.
«Так здесь, наверное, фильм снимается! озарило Лену. – А мы будем исполнять роль массовки. И как же я сразу не догадалась? Да, так оно и есть!» – она увидела дядечку с видеокамерой на плече. Дядечка бегал кругами по холлу и запечатлевал все, что попадалось ему на пути.
– Раздевайся, Малахова! – к Лене подскочила Милка. – Чо париться-то?
– Ты почему мне не сказала, что здесь кино снимают?
– Чо? – лицо Людмилы исказила гримаса непонимания. – Какое кино? Быстрей скидывай пальто, наши уже наверх поднимаются! – и Милка со всех ног рванулась к лифту.
Да, да, именно к лифту со стеклянной дверью, хоть в особняке и было всего-то два этажа. Но, видимо, хозяева не очень любили передвигаться на своих двоих.
Последовав совету, Лена сдала верхнюю одежду и саквояжик в гардероб. Номерок ей не
дали, процитировав Остапа Бендера:– Вы не в церкви. Вас не обманут.
Только сейчас Лена обнаружила, что ее внешний вид совсем не соответствует торжественному моменту. Белый халат с вышитыми на груди инициалами и болтающийся на шее фонендоскоп заставил глаза гардеробщик вылезти из орбит.
– Это что-то новенькое, – только и сумел вымолвить он. – Надо же... Ну и дела...
Скажите, где здесь телефон? – в который уж раз за последние несколько минут поинтересовалась Лена.
Там, по коридору первая дверь, – указал гардеробщик, а когда женщина удалилась, повертел пальцем у виска – всякое приходилось видеть, но чтоб такое...
В конце коридора была дверь. Лена постучала и, не услышав ответа, вошла в комнату.
Белые стены и черная мебель, компьютер на широком письменном столе. Судя по всему, здесь кабинет. Хозяин отсутствует, но воспользоваться телефоном, кажется, можно.
Лена сняла трубку и хотела уже было набрать домашний номер, но... Передумала. Что она скажет Вильке? Что по случайности попала неизвестно куда? И неизвестно когда вернется? Но это же глупо.. Он никогда в жизни не поверит, а если и поверит, то начнет бурчать, волноваться, паниковать, жаловаться своей мамаше... Нет уж, лучше сначала выяснить, что здесь происходит и когда автобус возвращается в город. Вернуться домой под утро – это не самый удачный вариант.
