Текст книги "Гниль (СИ)"

Автор книги: Ирэн Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Ребята вы поставили стремянку?

– Да, Максим Бронеславович всё готово – раздался дружный голос мальцов из подсобки.

Схватив в чулане старую драную сумку, с потёртыми ручками, электрик положил туда свою тяжёлую артиллерию и перекинул через плечо.

Твари за окном, словно что-то почувствовали и разом сделали шаг вперёд, затем ещё продвинулись на несколько шагов.

Они шли как одно целое, даже не глядя куда идут, просто выполняли команду.

– Итак, пацаны. На раз, два, три: готовим этим ублюдкам отвлекающий манёвр.

– Раз, два погнали! – сказал электрик и вручив пацанятам коктейли Молотова, щёлкнул зажигалкой.

Генка и Пашка открыли окна, электрик распахнул дверь, отмечая, что от дверного проёма его и тварей разделяет каких-то пять-десять сантиметров. От зажигалки легко, как паутинка занялся язык шторы. Две банки полетели прямо в ряд тварей.

Пуф. Яркой вспышкой загорелось пламя. Бух, бух, хлопнуло в другой части дома, там, где пацанята устроили свой фейерверк.

– Горите суки, горите! – кинул зажжённую банку и молниеносно успел захлопнуть входную дверь мужчина. Грохнуло.

Они заперли дверь кладовки, подперев спинкой табуретки и поочерёдно забирались на крышу. Электрик залез последним и отбросил более ненужную стремянку в сторону. Затем закрыл лаз. Крыша строения была невысокой и пологой.

Они скукожились и разом на корточках как утки направились в заднюю часть постройки, ведущую к огородам. Там, как помнил электрик, должна была быть лестница, которую использовали при ремонте протекающей крыши.

Проделав нехитрый маршрут, электрик вздрогнул. Как же стало холодно. Его глаза слипались. Пот стекал со лба мужчины, горечью разъедал глаза. Неожиданно резко зачесалась спина, как раз между лопатками. Во рту мужчины образовался противный густой точно резиновый ком, который как он ни сглатывал слюну, не проходил.

Не оглядываясь, мальчишки поочерёдно доползли до задней части постройки. Благо лестница, как и думал Бронеславович, находилась внизу.

– Опаньки, – электрик вовремя затормозил, жестом дал понять пацанятам, мол, молчать.

– Что это? – на ухо Пашке шепнул Чебурек.

Внизу на куче подтаявшего снега восседал гигантский чёрный слизень. Обрывки одежды и меховая шапка-ушанка на его голове, наводили на абсурдное предположение, что это Трещоткин, их завхоз. Длинные усики с глазками на концах высовывались из под шапки, точно антенны, вихляли из стороны в сторону, пока не замерли, приняв вертикальное положение.

Они распластались по крыше в надежде, что слизень их не приметит. Позарез нужна была лестница, поэтому коктейли Молотова направленные против слизня отменялись.

Как же чесалась спина, как же электрику хотелось закрыть глаза и уснуть. Язык стал шершавым и трудно поворачивался во рту. Я заболел. Божечки. Нет, как ни крути, я всё-таки заболел. Отчаяние накатило, пытаясь сломить его волю. Он сглотнул отдающую горечью слюну.

Слизняк на снегу не шевелился. Внезапно он испустил тонкий похожий на свист писк, Топ-топ сминался снег под босыми ногами подошедших на зов подростков. Точно загипнотизированные, они направлялись к слизняку.

Подталкивая вперёд, подростки выдвигали тех, у кого на лице было меньше всего наростов. Писк слизняка усилился, переходя на протяжный свист.

Чебурек и Генка держались за руки, крепко стиснув друг другу ладони.

Электрик зажимал уши. Писк вызвал в нём омерзение и дичавший приступ панического ужаса.

На происходящее внизу смотреть было невыносимо. Но они смотрели точно загипнотизированные, не в силах отвести взгляда. Смотрели, как слизняк пожирает приведённого к нему подростка. Как подросток кричит, как всё осознаёт и сопротивляется.

Хруст костей, телесная слизь чудовища растворяла плоть, подобно кислоте и рот присоска полный округлых резаков жадно всасывал то, что уже благодаря воздействию слизи размягчилось.

Пашку и Чебурека рвало, тем, что успели съесть. От страха и омерзения их трясло. А Бронеславович тонул в собственных напоминающих кошмар мыслях.

Мужчину снова затрясли, за плечо, хлопали по щекам, и кажется даже кто-то хныкал.

– Генка, не ной ты же мужик, – сказал он и с трудом разлепил глаза. Над левым глазом что-то висело, что-то темное. Было жарко как в бане. Электрик облизнул губы, поймав снежинку, затем стал собирать налипший на крышу снег в ладони и совать рот, жевать и глотать, не ощущая холода.

– Максим Павлович, это слизняк теперь спит, наверное, – прорвался в его наваждение голос Воробьева. Электрик снял фуфайку и наконец-то почесался, всхлипнул, ощущая на спине вздутия. Наросты. Мальчишки замерли на полуслове и отошли от него подальше. Испуганные.

– Тсс не боись пацаны, в обиду не дам, – сказал электрик и подобрался к краю крыши. Слизень развалился в полуметре от лестницы. Слишком близко. Если запустить в него запальной смесью, то возможно загорится и лестница. Нужно его отвлечь, а там пацаны сами справятся. Лестница не такая уж и тяжелая. Дотащат.

– Эй, Генка, Пашка слушать сюда, вот что скажу, – стал объяснять возникшую ситуацию электрик, натянуто улыбаясь. И перед тем как сигануть в сугроб, отдал мальцам кое-что из своего вооружения. Зная что им это пригодится больше.

Слизняк почуял его сразу же и проснулся, стремительно пополз следом. Электрик достал из сумки банку, намереваясь бежать как можно дальше, чтобы увести тварь за собой. Нацелил банку, щёлкнул зажигалкой и бросил в тварь, а из-зади на его плечах уже смыкались руки, набрасывались на спину тощие тела и зубы впивались в тело всей упыриной подростковой гурьбой. Видимо подростки как и слизняк тоже залегли в снегу передохнуть.

В ход успела пойти ещё одна банка коктейля.

Снова перед лицом Бронеславовича возникла, как наяву его молодая жена, красивая и стройная, как раньше когда они ещё только познакомились. Она говорила ему что-то ласковое, но слов ему было не разобрать. Эх, женушка раньше ты была другая ласковая, не сварливая.

Крепко отчеканилась в сознании последнее мысленное воспоминание и мужчина упал в сугроб, едва ощущая на себе вес гурьбы голодных, навалившихся сверху тварей.

Как в замедленной съёмке к то-то впился ему в горло, затем кто-то ещё укусил за щеку – и последний крик электрика был тих как бульканье под водой.

* * *

– Давай Генка, подсоби! – сказал Пашка и прыгнул с крыши. Он устремился к лестнице, но услышал, как тяжко в сугроб приземлился за ним друг. Лестница была трухлявая и длинная, но такая длинная и надо была им, чтобы взобраться повыше, а потом и спуститься. Ведь там, на обратной стороне трудколонии, за забором располагалась глиняная насыпь за ней – овраг, дальше пустырь, а через дорогу жилой район с общежитиями и магазинами.

Только на обратной стороне центрального здания трудколонии можно было с помощью лестницы прямо с крыши перескочить на забор. Это и был план электрика. Теперь только их план.

У Воробьева тряслись поджилки, он замучался оглядываться через плечо и прислушиваться, не идёт ли на их возню кто-то еще. Наконец Чебурек взобрался на второй этаж основного корпуса, со скрипом Пашка вскарабкался за ним.

Хрясть, последняя ступенька лестницы обломилась.

Мелкий колючий снег застилал мальцам глаза. Они вымокли от натуги, а свои тёплые шапки давно потеряли. Все-таки удалось. Лестница была на крыше. Затащена и теперь лежала пластом. Друзья стояли рядом с ней и поглядывали вниз. Никого.

– Давай Чебурек, сделаем это прямо сейчас, потом ведь совсем выдохнемся! – подбадривал друга Пашка, уставший как черт. На ладони мальчишки от усилий с лестницей взъелся кровавый мозоль.

– Ага, – ответил Генка и почесал спину. Зевнул.

С горем пополам им удалось с помощью лестницы взобраться на третий этаж. Но, вот лестницу не удаюсь утащить за собой, как ни старались. Силёнок не хватило.

– Твою мать, ты мазила! – яростно сквозь подбирающиеся к глазам слёзы, выпалил Пашка, когда лестница съехала с крыши и упала вниз.

– Прости, прости, – завелся Генка и задрожал. Затем снова почесал спину.

– Ладно, пошли, чувак, не ной.

Карниз от растаявшего снега был скользкий, а путь вниз на второй этаж с обратной стороны здания лежал из-за потерянной лестницы только через водосточную трубу.

– Я не смогу, – сказал Генка и сел на скат крыши. – Я устал. Я толстый. Я слабый. Я точно упаду, – посмотрел на свои руки и сказал:

– Не удержусь.

– Ты сможешь чувак. Я подхвачу. Не боись. Это не так страшно. Ты же по канату лазил, на физре, забыл что ли? – Подбадривал Пашка и первым полез на трубу, цепляясь ногами и руками, как обезьяна и гаркнул:

– Смотри как я и давай следом. – Он плавно съехал по трубе. Вуух – и уже внизу.

С лязгом взорвалось небольшое окно на пятачке крыши. Тощая рука, за ней поражённая наростами голова вывалилась из проёма.

– Что там Пашка? – вопил Генка, цепляясь за трубу. Труба заскрипела под его весом.

Тварь пару секунд раздумывала, вылазить ли из окна. Затем, раздувая ноздри, замерла в пародии, на прыжок в длину, расставив ноги и руки в сторону.

– Генка! – заорал Воробьёв, съезжай, я её отвлеку! – извлек на свет раскладной ножик, отданный электриком. Щелк.

– Падла сюда, давай я тут, – дразнил Пашка и бросился на тварь. С грохотом Генка съехал по трубе и больно сел на копчик. Труба закачалась и спикировала вниз следом за ним.

Тварь уворачиваясь от ножа, а затем схватила Пашку в капкан своих тонких и очень гибких рук, сжала намертво, в тиски.

– Ааа, – завизжал Пашка. – Больно. – От боли выступили слёзы. Грудь сдавило. Он умудрился всадить твари в горло нож. Тварь щёлкнула пастью, нож мешал ей открыть рот и куснуть его. Только раздувались ноздри, да мутные глаза бегали из стороны в сторону. Тощие руки сжимали грудную клетку Пашки. Ему не куда было отступать. Тварь будто и не ощущала боли, её зубы вот-вот должны были впиться Воробьёву в щёку.

Изо рта твари стекала слюна, разлеталась в стороны как у бульдога. На глазах Пашки выступили слёзы. Он пинался и сопротивлялся из последних сил, хватал ртом воздух, потому что задыхался, но разомкнуть объятия твари мальчишке как ни старался, не удалось.

– Получай! – крикнул Генка и шмякнул тварь в морду обломком трубы. Раз другой. Голова твари дёрнулась в сторону. Один глаз лопнул. Руки чуток ослабили хватку и Пашка смог вовремя отскочить в сторону.

На шум на пятачке крыши из разбитого окошка показались ещё заражённые подростки и у большинства из них не было нормальных человеческих лиц.

– Бежим! – закричал Пашка. – Мы должны прыгать. Забор совсем близко. Максим Бронеславович говорил, что раз во всех корпусах нет электричества, даже на постовой вышке, так это значит, что ток по верхней сетке над забором тоже не подаётся. Если руками коснемся, не зашибёт. Главное допрыгнуть. Там перелезем. Главное нам очутиться на другой стороне. Остальное не важно, – с жаром приводил убедительные доводы Воробьёв.

– У меня вот что есть! – Чебурек показал на банку из под детского питания приспособленную под коктейль Молотова, которую он засунул во внутренний карман зимней куртки.

– Ну ты даёшь! – радостно воскликнул Пашка и хлопнул по плечу друга. – Давай-ка разгон брать, сказал он. Позади них протяжно засвистело.

– О нет, – сказал Пашка первым оказавшийся на краю крыши.

– Что там, что?! – возвестил Генка, рыскающий по карманам в поисках коробка спичек.

Наконец он его нашёл и достал. Очередная тварь уже наполовину вылезла из окошка на крышу.

Пашка отошел от края крыши и помог Генке сбросить вниз тварь с ножом в горле. Затем совместными усилиями они вышибли с помощью трубы тварей лезущих из окна обратно в комнату и наконец трубой вставленной в оконный проём перекрыли им всем дорогу на крышу. Временно им это удалось.

– Уф, – вздохнул Генка и сам подошёл к краю крыши. На снегу извивались громадные чёрные слизняки. Их массивные тела покрывали крапчатые наросты, с вздувающимися и опускающимися на поверхности, будто дышащими шариками. Слизни свистели.

– В сторону чувак, – подпалив фитиль банки, сказал Генка и, размахнувшись, бросил маленький коктейль в кучу малу слизняков. С хлопком полыхнуло. Свист перешёл в жалобное поскуливание.

«Мы победили», хотел крикнуть Пашка и хлопнуть Генку по плечу. Но опешил, слизняки стали сбиваться в кучу, ворочались на снегу, и огонь быстро прекратился.

Затихающий свист снова усилился, став ещё более протяжным и откровенно злобным. Заработали глаза – антенны на головах тварей, одновременно повернувшись в сторону крыши. От этого синхронного действия у мальчишек свело животы, засверлило между лопаток и волосы на голове начали подниматься дыбом.

– Ааа! – заголосил Пашка. Он взял за руки Генку и приказал:– бежим!!!

Внизу слизняки наползали один на одного, таким образом становясь всё выше и выше – и сразу мальчишкам стало понятно, что твари задумали таким образом добраться до них.

– Нет, нет, – закричал Генка и посмотрел на Пашку. Куча мала из слизней стремительно росла вверх. Их усики шевелились, а из пастей вырывался свист, наполненный предвкушением.

– Бежим, Генка. Живо дуй. Не то поздно будет, – застыли в воздухе слова Воробьёва… Генка разогнался и побежал точно заправский марафонский спринтер

.-Ааа! – закричал он и оттолкнувшись в прыжке на мгновение, завис в воздухе, а потом больно стукнулся подбородком о бетонную кромку забора. Руки мальчишки оцарапались за металлическую сетку, но удивительным образом ухватились крепко. Толстые ножки пацана волочились по бетону, сучили, но подтягивались вверх.

Наконец парнишка сумел перекинуть одну ногу через сетку и замер, на месте восстанавливая дыхание. Вдох выдох. Друг был на заборе. Генка смог. Пашка оторвал взгляд от спины толстого слизняка, пузыри-крапинки которого вздымались и опадали.

Воробьёв побежал, набирая разгон – и что-то громко лязгнуло за его спиной.

Пашка оглянулся, наблюдая, как труба покинула окно, вытолкнутая тварями. Страх сжал кишки, железной рукой и завернул в тугой узел. Он стиснут зубы – и побежал.

«Давай, друг, сделай это!» – словно подбадривал взгляд Чебурека. Пашка прыгнул, оттолкнулся и бросился на забор. Сердце мальчишки замерло в горле и пропустило удар. Руки схватили воздух, соскочили и затем крепко сомкнулись на проволке.

Острая проволка рвала, резала пальцы. Боль пришла не сразу и была резкой как от ножа. Воробьёв зашипел, но проволку не отпускал.

Что-то мягкое коснулось его лодыжки. Холодное и слизкое, он дёрнул ногой, пытаясь вырваться. Не получилось. Внезапно коже стало горячо, ужасающе горячо. Взгляд мельком вниз и Воробьёв увидел, что к его икроножной мышце присосался слизняк.

Мочевой пузырь Пашки не выдержал. Теплая жидкость обмочила штаны, потекла, вниз пропитывая носки. Пальцы мальчишки скользили и почти разжались.

Чебурек схватил его за плечо и тащил. Глаза Генки были вытаращены, он что-то говорил, но Пашка его слов не слышал. Он отчаянно отбивался от присосавшейся твари.

Ноги Воробьёва скользили и скользили по бетону. Пашка чувствовал, что вот-вот сорвётся, потому что слизняк точно гиря тянул вниз. Даже смотреть на его треугольную морду вызывало у мальчишки омерзение. Отчаяние душило его и ко всем прочему невыносимо хотелось блевануть.

– Давай чувак, ты сможешь, не сдавайся. Борись! – твердил Генка как очумелый, но в тоже время решительный как на олимпиаде по биологии, в которой он победил, вопреки всем прогнозам учителей. С рвением питбуля Генка тащил друга наверх со всех сил.

– Вот увидишь, скоро уже к бабушке моей поедем! – твердил он. – Давай раскачайся. Давай Пашка. Ты же мне нужен. Ты же мне брат, ну, пожалуйста, пожалуйста, – перешел Генка к увещеваниям.

Голова Воробьёва кружилась. Слизняк раздувался на глазах и от высосанной крови стал гораздо тяжелее.

От боли, от усилий слёзы стекали по щекам Воробьева, нос хлюпал, но мальчишка не сдавался. Он не хотел умирать. Не хотел умирать вот так. Ни за что, ни про что после всего, что ему довелось здесь пережить.

– Подтяни меня Генка чуть-чуть, и я попробую кое-что.

Чебурек подтянул друга и поддерживал его одной рукой, чтобы он не упал. Хотя плечо мальца от усилий отчаянно ныло. Но всё равно, Пашка находился слишком низко.

Всплеск адреналина в крови притупил страх. Ненависть к тварям душила. Ноги дрожали. Руки дрожали, но Генка пересилил себя, понимая, если он что-то не предпримет, то Пашка упадет вниз. Его единственный настоящий друг упадёт. Нет, только не так. Кряхтя, почти закрыв глаза, Генка перебросил ногу с забора и снова держался только на руках, затем нацелился и стал дубасить тварь ногой по голове. Раз другой, пока не смял её подошвой зимнего сапога до ослизлой массы.

Пашка изранил все пальцы, почти до кости. Но, удерживался на весу, терпел. На его глазах слизняки дружно прыгали вниз с кучи-малы, а некоторые намеревались сползать с крыши, наметив новую цель.

Вскоре мальцы уже снова оказались на верху забора. Тяжело синхронно дышали, больше не смотрели вниз. Снег, наконец, прекратился и ветер стих.

– Еще чуть-чуть, сейчас мы сделаем это. Ты первый Пашка. Ты первый. А я за тобой.

– Ага, – сказал Пашка и перекинул ноги на другую сторону забора, затем отпустил руки и сиганул почти с трёх метров вниз.

Сделав глубокий вдох и пожелав слизнякам сдохнуть Генка перекинул свои уставшие ноги и всё тело на другую сторону, затем отпустил руки.

* * *

Лететь вниз было далеко. Казалось, вот шмякнешься в снег, замрешь, затаишь дыхание – и всё упрешься во что-то руками и замедлишь падение, но нет.

Пальцы мальчишек напрасно пытались ухватиться за снег, скользили, по ледяной корке, а оттого их тела только быстрее съезжали вниз в обрыв.

Дыхание с хрипом вырывалось из груди мальчишек. Кто-то кричал. Наверное, сам Пашка или быть может всё-таки Генка.

И – вот, всё оборвалось, глаза закрылись, головы бухнулись в снег, ноги ощутили сырость, с одной ноги Генки соскочил ботинок.

Вот и всё. Так, наверное, утопленник смиряется с поражением и, наконец обессиленный тонет.

* * *

– Пашка Ты как живой? – спрашивал Генка. Наклонившись над мальчишкой, заслоняя свет.

Язык не хотел ворочаться в его горле. Он так устал и лежал бы так вечно пялясь в тени от корявых кустов, слушал бы журчанье протекающего внизу канализационного стока.

Генка попытался приподнять друга, но, кряхтя, сел пятой точной в снег и закрыл руками лицо. Заплакал.

– Ты чё, чувак. Раскис. Я нормуль, – сказал Пашка и с усилием встал. Болели бока, руки кровоточили и на лбу пальцы нащупали шишку. Но, Генка улыбался и подошёл к нему, обнял так крепко, что затрещали ребра.

Пашка бросил взгляд на свою укушенную сморщенную голень, и боль вернулась, накрыла собой. Она была яркой и острой точно раскалённая бритва..

– Не смей Пашка. Не смей. Падать снова. Не отключайся, слышишь, чувак. Я знаю дорогу. По тропинке вдоль канализации и наверх по ступенькам, там общежитие есть. Там нам точно помогут.

– Генка почесал плечи, шею, сплюнул горькую чёрную мокроту и подхватил Пашку под руку, как мул потащил его к тропинке.

– Не могу больше, сука как жжётся. Не могу, – почти кричал Пашка, прокусив от боли губу. Пару секунд Генка переводил дух, затем оглянулся по сторонам, отмечая, что кроме мигающего светофора и гудящих, то и дело гаснущих фонарей свет в общежитие не горит.

– Мы почти дошли, потерпи. Потерпи чувак. – Он пыхтел, оттого запинался. Ужасно чесалось место между лопаток, но Генка терпел, стиснул зубы.

Пашка даже сквозь одежду просто горел, как костёр разведённый на бензине. Друг был бледным как мел, а его глаза как у тяжелобольного глубоко запали.

– Мы дойдём Воробьёв, обещаю, – подталкивал Генка, Пашку и так с усердием они перешли дорогу.

Одинокая машина стояла возле качелей, её колесо заехало на бордюр, водительская дверь была распахнута настежь.

Пашка задёргался, остановился – и его вырвало едкой серой жижей. Ноги Воробьёва подкосились. Он потерял сознание. Генке пришлось его оставить на скамейке, затем бежать к дверям общежития и стучать, стучать в запертую дверь пока не заныли костяшки пальцев.

Чёрт никого нет. Почему никого нет? Генка заорал.

– Помогите. Кто-нибудь помогите! – надрывно, во всю глотку. В ответ тишина. А потом, неожиданно дверь открылась, наружу высунулся усатый мужик с ружьем. Дохнул сигаретным дымом и перегаром, и спросил:

– Чего орёшь, жить надоело что ли?

– Дяденька помогите. Мой друг ранен. Вызовите скорую, умоляю.

– Стой здесь пацан. Не дёргайся.

Мужик зыркнул глазами, вышел из подъезда, нахмурился, обнаружив на скамейке лежавшего в отрубе Пашку, затем сплюнул, когда рассмотрел его ногу.

– Больных не беру. Могу ему пулю в лоб пустить, чтобы больше не мучился. Хотя, – он почесал лысый затылок. – Накладно будет. И так сам помрёт.

– Что вы такое говорите. Как это, так сам помрёт? Это же Пашка Воробьёв, мой кореш, не собака! – сорвался на крик Генка. – Прошу вас вызовите скорую!

– Скорую, ха, скорую, говоришь? Не приедет больше твоя скорая малец! Ты что с дуба рухнул, а? Город закрыт на карантин, – горько рассмеялся мужик и снова почесав лысый затылок потопал обратно в общежитие.

– Почему? Скажите, почему вы так поступаете с нами. За что, дяденька! – взвыл Генка и растерявшись, замер на месте.

У двери общежития мужик неожиданно остановился и сказал:

– Не советую с ним оставаться. Заразишься сам и тоже коньки отбросишь! – выпалил он и с грохотом захлопнул дверь.

– Ну, сука, – выдохнул Генка и бросился к Пашке.

Лоб Пашки горел. Пульс на его горле едва прощупывался.

– Жди меня здесь, кореш. Я, я побегу за помощью. За кем-то нормальным, – выдохнул, всхлипывая, Генка и побежал.

Круглосуточные магазинчики были темны и пусты. Двери аптеки раскрыты настежь, окна выбиты. Свет нигде не горел. А внутри помещений стоял едкий заплесневелый запах, тлёна и разложения.

К ужасу Генки, набирая кнопки единственного работающего телефона в секторе охраны в мини-маркете: все номера, включая службу МЧС, отвечали томительными длинными гудками.

– Мальчик, – услышал он какое-то бормотание возле банкомата и еле смылся от костлявой старухи в лохмотьях с пульсирующим наростом на лице.

В брошенном ларьке союзпечати он взял бутылку с водой и жадно осушил половину. Бегло прочитал заглавную страницу газеты трёхдневной давности. Крупным шрифтом был выделен сшибающий с ног заголовок. «Не прекращаются массовые беспорядки в тюрьмах России! Неужели зэки-мутанты вырвались на свободу»?

Чесалась спина. Клонило в сон. Генка зевнул, прислонился к ларьку головой и чуть не отрубился.

Чёрт, чёрт, чёрт! Чебурек снял куртку, ощущая, как по плечам под его кожей что-то ползёт, словно живая гигантская гусеница. Он отдернул свитер, пальцы коснулись чего-то мягкого, гладкого и подрагивающего. В горле застрял крик ужаса.

Ноги разом отнялись и подкосились. Во рту пересохло. Он мешком осел в набухший, подтаявший сугроб.

Осознание происходящего лишило мальчишку последних сил и остатков решимости. Генка заплакал. Он еле-еле почти ползком, встал и спотыкаясь, добрался до Пашки. Безрезультатно попытался напоить его водой из бутылки, и сдался. Нахлынувшие рыдания душили. Из груди мальчишки вырвался вопль. Как ни старался, Генка не смог больше нащупать пульс друга.

Теперь уже всё его тело, с ног до головы зудело. Генка разодрал до крови грудь, легко выдернул с затылка прядь волос, сочащихся черным, ослизким, едким.

Затем он взял Пашку за холодную, сухую как щепка руку и всё говорил ему и говорил, не в силах оборвать поток слов. Будто бы Воробьёв его слышал.

* * *

Когда рассвело, в голове кроме собственных мыслей появился чужеродный, тихий, настойчивый свист. Так медленно на огне с шиканьем закипает чайник.

Генка обречённо вздохнул и встал со скамейки. Затем решительно направился к дверям общежития, постучал. Снова вздохнул и уже с отчаянием громко забарабанил по двери со всей силы.

Прислушался. А, когда услышал тихие, неспешные шаги за дверью, затравленно всхлипнул, в последний раз оглянулся на скамейку, и решил, что с радостью согласится на пулю в лоб.