Текст книги "Душой и телом…"

Автор книги: Ирен Беллоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Друзей. Интересно, подумал он, доводилось ли кому-нибудь из них спать с Челси. Он заскрежетал зубами, снова напоминая себе, что это его не касается.

Вскинув голову, он посмотрел на нее и поймал на себе ее взгляд. В огромных зеленых глазах что-то блеснуло, отчего сердце Зика забилось с удвоенной силой. Нет, снова сказал он себе. Все в порядке, у него просто-напросто разыгралось воображение, он слишком много времени провел в машине на темной пустынной дороге, слушая джаз и от души наслаждаясь им.

Она плотнее запахнула кардиган и мельком, с вежливой улыбкой посмотрела на него.

– Пойду посмотрю, убрано ли в комнате, – сказала она, отходя от рояля и направляясь к выходу.

– Нет.

– Что?

Зик снова поставил бокал.

– Собирайтесь, мисс Коннорс. Мы уезжаем.

Настороженность, удивление, гнев попеременно отражались на ее выразительном лице. Зик приготовился к спору, ввязываться в который ему не хотелось.

– Почему? – наконец спросила она.

– Потому что я прав. Брату ни за что не проехать по такой дороге. И вам ни к чему оставаться тут одной, тем более что из-за непогоды вы отрезаны от внешнего мира и лишены помощи. Я не останусь здесь и не оставлю вас.

Она упрямо выпятила подбородок, но промолчала, обдумывая его доводы. Потом у нее вырвался медленный, протяжный вздох, и жесткие складки, залегшие у рта, разгладились. К удивлению Зика, она нагнулась и, сняв со стеллажа, тянувшегося вдоль стены, один из футляров с инструментом, подала его ему.

– Это касается Билли, – ровным тоном сказала она. – Пожалуй, стоит взять его с собой.

3

Путь на машине в Саратогу обычно занимал не более получаса, но из-за тумана, сгущавшегося всю ночь, джип полз с черепашьей скоростью. Зик вцепился в руль, когда джип накренился, попав в рытвину, выругался про себя и, протянув руку к радиоприемнику, стал крутить ручку, ища сводку погоды. Из динамика послышался обрывок мелодии – это он наткнулся на вещавшую всю ночь радиостанцию в Саратоге, которая передавала джазовую музыку. Салон джипа заполнило медленное, томное соло на фортепьяно.

Внезапно он понял, что это. «Душой и телом». Классика джаза в исполнении Челси Коннорс, пробуждавшая воспоминания и мечты, даже несмотря на то что в машине были установлены самые обычные динамики.

Он мельком бросил взгляд на Челси. Они сидела, откинув голову на спинку сиденья и прикрыв глаза. Она заснула вскоре после того, как они выехали из коттеджа. Для нее, наверное, как и для всех легких на подъем бродячих музыкантов, не составляет труда уснуть на переднем сиденье машины, которая то и дело подскакивает на дорожных ухабах. В тусклом отсвете, отбрасываемом приборной доской, ее волосы казались черными как вороново крыло, а белоснежная кожа отсвечивала, гладкостью соперничая с белыми атласными простынями.

Зик перевел взгляд на дорогу, сосредоточившись на вождении машины, и стиснул зубы. Уже целые сутки перед его мысленным взором представали сладострастные образы. Нескольких фортепьянных аккордов оказалось достаточно, чтобы они вернулись – обольстительные, жаркие, манящие. Сила таланта Челси Коннорс очаровывала его так же, как неодолимо влекла и сама эта женщина. Жизнерадостная, умная и страстная, она обладала чем-то еще более притягательным, нежели изящество, талант или чувственность. Жест, который вырвался у нее при появлении Билли, шел, казалось, из самой глубины души, как и музыка, которую она творила. Все ее чувства были как на ладони, ни один мельчайший их оттенок не оставался без внимания. На доли секунды Зик представил мягкое, словно бархат, и волнующее прикосновение ее пальцев к своей груди. Его бросило в жар, а тело сладко заныло под напором музыки и нахлынувших грез.

Крепче вцепившись в руль джипа, он подумал, что голова, наверное, перестает соображать, ведь было уже два часа ночи. Это не Челси лишила его покоя, а ночная передача по радио, пустынная дорога, обуревавшие его фантазии, джаз и название той вещи, которая заставила его ощутить неразрывную связь между телом и душой. И все же он снова и снова представлял, как она прикоснется к нему своими нежными, теплыми, беззастенчивыми руками, как прижмется к его груди, представлял ее мягкие, податливые губы, отвечающие на поцелуй, кардиган, развевающийся вокруг бедер, гибкое, стосковавшееся по любви тело…

Челси пробормотала что-то бессвязное во сне и повернулась на другой бок, подвинувшись чуть ближе к нему. Зик почувствовал, как его обдало жаром, который сводил на нет даже холодный, проливной дождь, барабанивший по ветровому стеклу. Внезапно неодолимое желание притормозить у обочины шоссе, повернуть и осторожно уложить ее голову к себе на колени нахлынуло на него, будто озарение, которого он ждал всю жизнь.

А что, мисс Челси Коннорс, если я сейчас возьму и остановлю машину на размытой дороге к северу от Ист-Галвея, в самую непогоду? Если я осторожно возьму ваше лицо в свои ладони, горячо поцелую вас и буду ласкать языком эти мягкие нежные губы до тех пор, пока не услышу той музыки, о которой мечтал с момента первой встречи с вами?

Он почувствовал, как джип тряхнуло. Большой олень, выскочивший на дорогу, замер в свете фар. Зик нажал на тормоз, витиевато выругался, нимало не смущаясь, рывком вывернул руль вправо и направил джип, который слегка занесло на повороте, на усыпанную гравием обочину шоссе.

Выставив руку, он удержал Челси в тот самый момент, когда их обоих бросило вперед, но, очнувшись от толчка, Челси инстинктивно вскинула руки, как бы защищаясь. Вытянув руки вперед и словно боясь удара о ветровое стекло, она закричала.

Крик ее был исполнен ужаса.

– С вами все в порядке? – рявкнул он. Сердце колотилось как бешеное.

У нее вырвался сдавленный стон, исторгнутый, казалось, из самой глубины души и полный животного ужаса. Зик ощутил, как его нервы натянулись, словно пружина, пока она, дрожа как осиновый лист, пыталась перевести дух. Обняв Челси за плечи и притянув к себе, он прижал ее голову к своей груди. Она вся дрожала от пережитого страха, которого Зик никак не мог понять, ибо ее ужас ни в какой мере не соответствовал масштабам реальной опасности.

– Все живы-здоровы, – сказал он. – Мы с вами в порядке.

– С-стекло… – заикаясь, выдохнула она. – Я н-не могла его разбить…

– Нет. Мы целы и невредимы. И стекло не разбито. – Рукой он крепче обнял ее за гибкие плечи. Он гладил ее по волосам, шее, плечам успокаивая не только словами.

– Я во всем виноват. На этом участке надо быть повнимательнее на случай, если на дорогу выскочит олень.

Вцепившись ему в рубашку, Челси сделала глубокий вдох, мгновение сидела не дыша, потом медленно выдохнула. Зик чувствовал, как трудно дается ей самообладание, по еле заметной дрожи, пробегавшей по телу. Она кивнула, щекой дотронулась до его груди, и Зик погладил ее по спине.

– Все в… – Она запнулась и, постепенно разжимая пальцы, выпустила рубашку Зика. – Все в порядке, – уже уверенно повторила она. Он почувствовал, как силы возвращаются к Челси, словно она стояла перед переполненным залом, пытаясь сосредоточиться на поставленной задаче, и усилием воли отгоняя страх. – Что это было? – наконец спросила она.

– Олень, большой самец. Выскочил перед самым джипом. Мы с ним чуть было не столкнулись.

Она шевельнулась, пытаясь сесть прямо, но Зик только крепче обхватил ее за плечи.

– Сидите спокойно. Господи, ведь это я потащил вас сюда, – сквозь зубы пробормотал он. – Это же я вам сказал, что оставаться в коттедже небезопасно.

Она покачала головой.

– Это не ваша…

Прижавшись щекой к темной пряди волос, падавших ей на плечи, Зик осторожно поглаживал ее по спине, словно хрупкий фарфор, который при грубом прикосновении может разлететься вдребезги.

– О чем вы? – пробормотал он.

Секунду она молчала. Затем, изо всех сил стараясь говорить ровным голосом, ответила:

– Вы ни в чем не виноваты.

Его рука на миг замерла, потом снова принялась медленно, ласково гладить ее по спине.

– Так о чем вы?

– Это просто… сон, который иной раз мне снится.

– Ничего вам не снилось. Вы уже почти проснулись.

– Какая разница.

– Не хотите рассказать, о чем этот сон? – спросил он, продолжая гладить Челси по спине.

Наступила долгая пауза. Тишину нарушало лишь прерывистое дыхание Челси.

– Я об том рассказываю не словами, – тихо ответила она. Челси щекой уткнулась в его плечо, а грудью прижалась к его груди. – Для этого есть моя музыка.

Зик еще крепче обнял женщину, лежавшую в его объятиях. Он понял, что она хотела сказать. Если Челси Коннорс выражает свои чувства, создавая музыку, то ему не пристало этому мешать. Но при одной лишь мысли, что Челси мучает непонятный кошмар, его охватило такое волнение, что засосало под ложечкой.

– Все в порядке, – услышал он свои слова, не веря в них, хотя сам же их и произнес.

Он хорошо знал, что далеко не все в порядке. И все же не мог удержаться, чтобы не пролить бальзам на ее душевные раны, обнимая и нежно баюкая ее на своей груди. Он уже слышал, какая палитра чувств прорывалась наружу, когда она исполняла свою музыку, – наслаждение, страсть, самостоятельность, но там не было места страху. А сейчас, когда она лежала в его объятиях, он прекрасно видел, какая паника ее охватила. Челси все еще била дрожь, несмотря на то что она всеми силами старалась ее унять. В полумраке ее белоснежная кожа казалась прозрачной. В тех местах, где она кусала нижнюю губу, еще видны были слабые покраснения. Она цеплялась за его рубашку, словно просила защиты от угрожающей ей опасности.

Зика охватило неодолимое желание оградить ее от всех бед и напастей, хотя в то же время он твердил себе, что будет последним идиотом, если позволит поддаться чувствам. А его так и подмывало приподнять ей голову, большим пальцем провести по атласной коже на щеках, поцеловать сначала в один уголок губ, а потом в другой…

Лежа в его объятиях, Челси снова вздрогнула, и Зика бросило в жар, а тело сладко заныло, сгорая от внезапного плотского желания, которое мужчина испытывает к женщине. Но сейчас было не время и не место для этого.

Снова вздохнув, она чуть пошевелила рукой. В этом движении угадывался едва заметный намек на ласку.

Зик замер, затаив дыхание. Тщетно. Он чувствовал, как кровь бурлит у него в жилах, в его сильном, пробудившемся от сна теле, распаляя воображение.

А что, ангелочек, если мы с тобой остановим джип, поудобнее устроимся поперек сиденья, а потом ты позволишь мне плавно войти в тебя – так же, как страстное джазовое соло плавно вступает в такт мелодии оркестра?

На секунду он подумал, не сказал ли всего этого вслух, и почувствовал, что властный голос плоти начал заглушать в нем доводы разума. Не торопясь, осторожно он приподнял голову Челси с колен и потянулся к ручке дверцы, бормоча что-то насчет спустившего колеса.

Дождь лил, не переставая, по шоссе с шумом неслись потоки воды. Джип стоял, накренившись вбок. Обойдя его, Зик равнодушно отметил, что правое переднее колесо действительно спустило. Он походил еще немного, потом, взявшись за ручку, опустил заднее стекло и пошарил рукой внутри, ища свою куртку.

– Все в порядке? – спросила Челси.

– Будет через минуту. – Домкрат лежал за втулкой колеса, а рядом стоял ящик с инструментами. Взяв и то и другое, Зик снова поднял стекло. Когда, держа под мышкой длинный фонарь, он прилаживал домкрат на усыпанной гравием обочине, дверца автомобиля открылась, и Челси вышла прямо под дождь.

– Колесо спустило?

– Да. Ничего. Через несколько минут поставлю новое. Садитесь обратно.

Снова повернувшись к колесу он дернул за ручку домкрата раз, другой.

Челси не тронулась с места, продолжая стоять под проливным дождем. Волосы ее прилипли ко лбу, на плечи с них стекала вода.

– Я помогу.

Голос немного дрожал, словно ее еще била дрожь.

– Послушайте, еще немного, и вы совсем промокнете. Мне не нужна помощь.

Шагнув к нему, она вцепилась в фонарь, который он держал под мышкой, и выдернула его. Он выпустил фонарь, пристально глядя на нее.

– Я могу посветить.

В свете фонаря лицо казалось особенно бледным. Спутанные мокрые волосы, свисавшие на лоб, придавали ей сходство с призраком, слишком легким и хрупким, чтобы стоять под проливным дождем, низвергавшимся на шоссе и мутным потоком, стекавшим в придорожную канаву. Но выражение глаз, горевших отвагой и вызовом, вряд ли у кого-нибудь вызвали бы ассоциацию с хрупким созданием.

Он воспринял предложение Челси помочь ему в штыки, тем более что она дрожала как осиновый лист в своей хлопчатобумажной кофте и несуразном дождевике, но нутром чувствовал, что лучше не возражать.

Стиснув зубы, он подавил острое желание приказать ей вернуться в джип, где ей самое место, подальше от дождя и от него самого, а то всякий раз, когда он принимался думать о терзавших ее непонятных страхах и о том, как она с ними справляется, у него начинало сосать под ложечкой.

Снова повернувшись к домкрату, он стал остервенело жать на ручку, твердя про себя, что, если Челси Коннорс хочется промокнуть и замерзнуть, стоя с фонарем в руке, то это не его дело. Когда одна часть джипа поднялась над землей, он выдернул ручку из гнезда домкрата и с силой поддел край колпака. Инструмент, который был для этого слишком велик, выскользнул из паза и со звоном упал.

– Так вам колпак не снять, – сказала Челси, стоявшая сзади. Луч фонаря на секунду метнулся в сторону, когда она, нагнувшись над ящиком с инструментами, вынула оттуда отвертку. – Вот, попробуйте.

Зик молча взял из ее холодной руки отвертку. Луч фонаря чуть дрогнул, когда он, поддев отверткой, снял колпак. Интересно, мелькнуло у него в голове, чем кончится это испытание на мужество, которое она устроила себе, – не переохлаждением ли? Взяв гаечный ключ, он принялся за первую гайку. Когда он присел перед колесом, вывинчивая гайку, она выскользнула из его мокрых рук прямо в грязь.

Челси посветила фонарем вниз, на землю, потом подняла гайку и бросила ее в колпак, лежавший чашей кверху. Прежде чем она выпрямилась, он услышал, как стучат у нее зубы.

Выругавшись про себя, Зик поднялся и, поведя плечами, сбросил куртку.

– Держите. – Он набросил куртку ей на плечи.

– А как же вы…

Он плотнее запахнул отвороты куртки, пока она испуганно глядела на него, и, не торопясь, обошел джип сбоку чтобы снять запасное колесо.

Челси стояла, придерживая рукой отвороты куртки, ее пальцы отливали белизной на фоне темной ткани. Зик прикатил колесо и поставил его на попа, привалив к бамперу. Отняв руку от груди и перестав придерживать куртку, она сделала невольное движение, как будто хотела сбросить ее с плеч.

– Держите фонарь, черт побери! – рявкнул он.

Свет фонаря снова упал на колесо и уже больше не дергался, оставаясь на одном месте.

Пять минут ушло на то, чтобы поставить запаску, опустить автомобиль и забросить спущенное колесо в заднюю часть джипа, но нервы у Зика были так напряжены, что ему показалось, что прошел целый час.

Вернувшись туда, где стояла Челси, он протянул руку к дверце машины и распахнул ее.

– Ну, теперь все. Можете садиться.

Глаза Челси доверчиво, чуть смущенно смотрели на него, и в этот момент дождь, подхваченный порывом ветра, с новой силой забарабанил по крыше джипа.

– Возьмите. – Она подала ему фонарь.

Зик протянул руку, но фонарь проскользнул у него между пальцев и упал. Ударившись о землю, он погас, и Челси выругалась. Вырвавшееся у нее словцо нельзя было назвать грубым, но то, что оно слетело с ее уст, удивило его. Наклонившись, он поднял фонарь.

– Извините, – сказала она.

– За что? За то, что уронили фонарь? – пробормотал он. – Или за то, что выругались?

– За то, что уронила фонарь, конечно. Не думала, что крепкое словечко вас покоробит.

– Нисколько. Просто мне и в голову не могло прийти, что вы употребляете такие выражения, мисс Коннорс.

– А почему бы и нет? – Она вскинула брови. – Вы что, думаете, музыканты из ночных клубов никогда не ругаются?

– Не уверен, что вы подходите под определение музыканта из ночного клуба.

Мгновение она пристально смотрела на него, потом на губах у нее заиграла слабая улыбка, и она покачала головой.

– Вы ведь не очень хорошо меня знаете, не правда ли? – Она коснулась его руки грациозным движением, отчего нотки сарказма, звучавшие в ее вопросе, не казались такими обидными, и Зик внезапно ощутил, как его бросило в жар, от которого кровь забурлила в жилах.

Стоя перед ним в полотняной куртке, с волосами, прилипшими ко лбу, едва касаясь пальцами его руки, она так неодолимо влекла к себе, что все его тело горело в огне страсти, перед которой пали последние доводы благоразумия. Он оцепенел, чувствуя, как напрягся каждый мускул тела.

Челси смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она и не подумала сесть обратно в джип.

– В чем дело?

– В вас, – с усилием ответил он, – в том, что вы стараетесь мне помочь. Можно было остаться в джипе, и тогда бы вы не промокли. Можно было остаться в коттедже, и тогда бы вы хорошенько выспались. – Он провел пятерней по мокрым волосам. – С какой стати, черт возьми, вам вздумалось мне помогать?

Она выдержала его взгляд, но, когда заговорила, в ее голосе сквозили едва уловимые взволнованные нотки, непонятные ему.

– Я думала, вам нужна моя помощь. – Она крепче сжала ему руку.

Нежное тепло ее руки, еле заметное дрожание пальцев рождали желание, перед которым разбивалось вдребезги то, что еще оставалось от его самообладания.

– То, что мне нужно, – угрюмо ответил он, – вас не касается.

У нее вырвался нечленораздельный звук, едва различимый за шумом ливня. Неужели и она хочет его? Неужели и она во власти той же жгучей, безудержной страсти, которая жжет его под холодным дождем? Если он попробует овладеть ею, будет ли она сопротивляться?

Призывая на помощь всю свою силу воли, чтобы устоять перед искушением, Зик стоял, не шевелясь, изо всех сил сжимая ручку дверцы автомобиля.

Она выпрямилась, как-то по-особенному подобравшись всем телом, выпустила из руки отворот куртки, движением плеч сбросила ее и подала ему.

Отсветы молнии, скрадываемые туманом, освещали небо причудливым, вспыхивающим время от времени фейерверком, отчего ее белоснежная кожа матово поблескивала на фоне черных волос.

Зик швырнул погасший фонарь в джип, выхватил куртку из рук Челси и снова набросил ей на плечи. Он заботливо расправил воротник, чтобы он не впивался ей в шею, и взял ее лицо в ладони.

– Если вы не знаете, что со мной делаете, то по-другому, пожалуй, я объяснить не смогу.

Наклонив голову, он впился в губы Челси, мокрые от холодного дождя, с едва заметными следами помады, и ощутил тепло губ нежной, покорной женщины.

У нее вырвался испуганный вздох, который Зик заглушил жарким поцелуем, властно обняв ее за плечи. Кончиком языка он нежно, но настойчиво и страстно ласкал уголки губ Челси, пока они, мягкие и податливые, не приоткрылись, уступая неистовому и жаркому порыву.

Челси обхватила Зика за талию, чувствуя, как по спине у него струится вода. Он ближе привлек ее к себе, передавая тепло и бросая вызов холодному дождю и темной ночи. Она обняла его, отзываясь на страстные, сильные объятия Зика, а ее губы в радостном порыве слились с его губами в упоительном поцелуе, от которого замирало сердце и все тело трепетало в сладострастном возбуждении.

Вдруг Зик оторвался от ее губ и, сжав железной хваткой руки, отстранил Челси от себя. Вне себя от изумления, Челси ухватилась за ручку открытой дверцы джипа, словно та могла помочь ей устоять на ногах…

– Садитесь в машину, – прорычал он. Она не шевельнулась. Помедлив, он сунул руки в карманы брюк.

– Ну, садитесь, – сказал он уже мягче. – Не надо стоять под дождем.

Она посмотрела ему прямо в глаза испытующим, серьезным взглядом, сбросила с плеч его куртку и юркнула в джип.

4

Челси уставилась в ветровое стекло, глядя, как Зик, фигура которого казалась нереальной сквозь бежавшие по нему ручейки дождя, прошел перед джипом, и даже не пытаясь разобраться в собственных беспорядочных мыслях. Она не ожидала, что Зик Норт примется ее целовать, – ей и самой раньше казалось, что она не хотела этого. Но она не могла не признать, что, лежа в его объятиях, была охвачена чувственной страстью, от которой ее бросало в жар. Она инстинктивно потянулась ей навстречу, не думая ни о последствиях, ни о доводах рассудка.

Дверца приоткрылась, и он плюхнулся с ней рядом так, что от его промокшей рубашки на нее полетели брызги. С мрачным выражением лица он пристально смотрел на водяные струи, стекающие по ветровому стеклу.

На нее он так и не взглянул. Стиснув зубы, глядя прямо перед собой, он вставил ключ в замок зажигания и завел джип. По соло Майлза Дэвиса, звучавшему из приемника, было ясно, что он настроен на станцию, передававшую джазовую музыку, но Зик Норт и пальцем не шевельнул, чтобы переключить на другую волну, продолжая сжимать обеими руками руль.

Считанные секунды назад он целовал ее с жаром, поразившим их обоих, подобно буре, которая бушевала снаружи. Она это знала. Он ощутил всю силу этого поцелуя так же, как и она сама. Но он отказывался принимать его, не желал его… во всяком случае, не больше, чем желал раствориться в ее музыке накануне вечером в клубе «Метро». Он боролся с этим желанием, напрягая силу воли.

Охватившее ее недоверие перешло в неприязнь. Она не считала себя коварной обольстительницей, завлекающей мужчин в свои сети. Она не просила, чтобы он ее целовал, черт побери! Но он взял и поцеловал. А теперь даже не собирался признаться в этом поцелуе, в порыве страсти, искрой вспыхнувшей между ними, в ее ответной реакции.

Когда он наконец бросил на нее взгляд, их глаза на секунду встретились, и Челси почувствовала, как по спине побежали мурашки, доставляя чувственное удовольствие.

– Можете прибавить тепла.

На мгновение она застыла в нерешительности, думая, что он говорит о поцелуе, о жарком ответном порыве, отводя ей незавидную роль обольстительницы. Она вспыхнула, но сразу же сообразила, что он вложил в эту короткую фразу совсем иной смысл. Сетуя про себя, что могла допустить такую ошибку, она протянула руку к регулятору подачи тепла на приборной доске.

– Тепло, – пробормотала она. – Правильно.

Теплый воздух заструился вокруг ее ног. Спереди кофта была еще влажной от прикосновений его тела в том месте, где отвороты куртки не были запахнуты. Челси снова поежилась – на этот раз от озноба. Впрочем, мелькнула мысль, не вызван ли озноб причинами душевного свойства?

Челси включила вентилятор, отчего музыка, льющаяся из радиоприемника, стала тише, но не исчезла совсем. От пара, шедшего от их промокшей одежды, ветровое стекло запотело, покрывшись влажной пленкой.

– Включить стеклообогреватель? – поинтересовалась Челси и, не дожидаясь ответа, передвинула рычажок вверх.

– Да. А то здесь все сырое.

Она снова бросила на него взгляд и, улыбнувшись про себя, подумала, что его фраза несет большую смысловую нагрузку, чем та, которую он в нее вложил. Настроение у него тоже сырое, как и все остальное в джипе.

– Ну, теперь, наверное, высохнет.

– Вряд ли, – сквозь зубы процедил он. Резким движением включив фары, он вырулил на шоссе. – Стекло сзади протекает.

Челси бросила взгляд через плечо, потом, будто ее внезапно осенило, выпрямилась и повернулась на сиденье.

– А как же саксофон Билли? Нельзя, чтобы он промок, в футляре трещина.

– Я накрыл его брезентом. Не беспокойтесь.

Челси откинулась на спинку сиденья и стала глядеть прямо перед собой. Дворники размеренно мотались взад-вперед, разгоняя струйки воды, стекавшие по ветровому стеклу. Серебристый свет фар отбрасывал тень на дорогу. Заглушаемые шумом вентилятора, из приемника слышались классические джазовые композиции – изощренные, настойчивые звуки, никак не нарушавшие напряженного молчания, воцарившегося между двумя людьми, сидевшими впереди.

– Знаете, я не могу вас понять, – наконец произнесла Челси, пристально глядя на него. – Вам не нравится джаз, но вы слушаете его по радио. Вам не нравится, что Билли, бросив школу, начинает играть на саксофоне, но вы пускаетесь во все тяжкие, чтобы выкупить его из ломбарда, а потом не ленитесь положить его в сухое место и накрыть брезентом. Вы не хотите, чтобы я влезала в проблемы Билла, но везете меня обратно в Саратогу, дабы не оставлять одну без света и электричества. А потом… – Нахмурившись, она запнулась.

Она решила, что он не ответит, но он посмотрел на нее, стараясь сохранять невозмутимый вид, и спокойно сказал:

– Понять нетрудно. Ведь это я купил Билли саксофон.

Она с горечью отметила, что фразу, которую она не договорила, он оставил без внимания. Хотя, черт побери, отлично понимал, что она хотела сказать! Его бросающийся в глаза отказ упоминать о поцелуе, равно как и нежелание признаться во влечении, которое он к ней испытывал, рассердили ее. Конечно, он уже жалел, что не сдержался.

– Да ну? – В ее тоне сквозили скептические нотки. – Значит, вот в чем дело! Не хотите терять вложенные деньги?

– И брата тоже, – огрызнулся он.

– И брата. – Наступила еще одна короткая пауза. – Ну, а я тут при чем?

Он стиснул зубы.

– Давайте так, – начал он, не сводя глаз с дороги. – Если бы брату было двенадцать лет, и он разбил окно, отвечал бы я. Если он оказался замешанным в темном дельце и втянул в это вас, отвечать буду опять же я.

Она почувствовала прилив гнева при мысли, что ей, оказывается, нужно, чтобы за нее все делал кто-то другой, но совладала с собой и сказала:

– Вы что, все сами делаете? Меняете колеса на машине, ставите брата на ноги и расплачиваетесь за его ошибки, помогаете женщинам выбраться в безопасное место, подальше от непогоды? – Он не ответил, и она продолжала: – Вам никогда не надоедает корчить из себя одинокого ковбоя, спешащего верхом всем на помощь?

– Я не пытаюсь корчить из себя героя.

Она окинула его испытующим взглядом. Он говорит то, что думает, решила она. Он действительно считает, что не строит из себя героя. На самом деле для него нет ничего необычного в том, чтобы спасти Билли, помочь Челси выбраться из ненастья, возможно, даже уберечь ее от чувств, которые он не хотел к ней испытывать.

– Тогда чем же вы занимаетесь, вы-то сами как считаете?

– Ищу брата, хотя понятия не имею, где он. – Дворники бегали взад-вперед, как заведенные. Он всей пятерней взъерошил волосы. – Я знаю только, что у него неприятности, что он ищет помощи совсем не там, где нужно, и я до сих пор не знаю, что, черт побери, можно тут сделать! – От брошенного на нее пронзительного взгляда ее охватил страх. – А пока что я еду на машине в непогоду, посреди ночи, с женщиной, которою он вроде бы любит.

У Челси перехватило дыхание. Вот, оказывается, в чем дело. Последняя фраза Зика объясняла внутреннее противоречие, которое скрывается под его страстным влечением к ней. Если Билли любит ее, значит, она недоступна для его брата. Простая, убедительная причина, чтобы не связывать себя с ней. Но почему-то она не могла и не хотела этому поверить.

– Так вы поэтому пытаетесь со мной спорить? – спросила она голосом, в котором читался вызов. – Потому что Билли думает, что влюблен?

– Я не пытаюсь… Под ее пристальным взглядом он запнулся. – Ладно, – процедил он сквозь зубы. – Похоже, так оно и есть. Вероятно, ситуация сейчас такая, что надо, черт побери, хорошенько ее обсудить!

– Не надо было доводить до такой ситуации. Вам не следовало приезжать ко мне, и уж тем более ехать обратно на машине в такую непогоду. Могли бы и переночевать в коттедже.

– Нет, не мог.

– Почему?

– Потому что это была не слишком удачная мысль, – почти не разжимая губ, ответил он.

– Почему? – разозлилась она. – А что бы, по-вашему, произошло?

Он бросил на нее взгляд, в котором горела такая страсть, что, казалось, она могла испепелить сырой воздух.

– Вы и вправду хотите, чтобы я ответил, Челси? – спросил он так тихо, что на мгновение она засомневалась, в самом ли деле он назвал ее по имени.

Но он действительно произнес ее имя, и робкое, едва слышное нежное обращение развеяло охватившую ее злость и разочарование. Так мелодия, едва уловимая вначале, все громче разносится по пустому залу.

Челси глубоко вздохнула. Бессильно откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, она вслушивалась в скрип дворников по стеклу, в дробь, отбиваемую дождем по металлической крыше джипа, в шуршание шин по шоссе.

– Извините, – так же тихо сказала она. – Вы все берете на себя. Получается, я лишь затрудняю вашу задачу.

– Послушайте… я не хотел… – Он запнулся, не закончив фразы. У Челси внутри образовалась пустота, от которой ей сделалось больно, и неоконченная фраза лишь усилила боль. Зик Норт затронул в ней нечто такое, что не так-то просто было объяснить. Она не знала, как относится к этому. Но то, что заставило ее лишиться покоя во время полуночной поездки, она не хотела назвать своим именем.

Когда они приехали в Саратогу-Спрингс, небо уже прояснилось настолько, что отбрасывало серую, зыбкую тень на деревянные дома в викторианском стиле, стоящие по обе стороны Мейпл-стрит. Челси сидела, не говоря ни слова, и лицо Зика сделалось мрачным, как туча.

Злой на самого себя, на распутицу, на то, что он сам замолчал первым, он стиснул зубы и решил, что не произнесет больше ни слова. Какого черта он намекнул, что она с радостью ляжет с ним в постель, если он останется у нее ночевать?

Он понимал, что вел себя неразумно, но пылкость, с которой она ответила на поцелуй, потрясла его. Обняв ее, он застыл, зачарованный теплотой, податливостью, мягкими линиями ее томящегося от желания тела. Он желал ее, представляя себе именно такой – стоящей под дождем в его куртке, наброшенной на плечи, с рассыпавшимися по плечам черными волосами, настойчиво заглядывающей ему в лицо своими зелеными, мерцающими в свете фар глазами.

При одной мысли об этом его охватило нетерпение, а воображение рисовало соблазнительные картины. Господи, от этого прекрасного тела исходило такое тепло, которое заставило его напрочь позабыть о холодном дожде.

Занятый этими мыслями, он едва не проскочил поворот на единственный мотель, где ему удалось забронировать номер в августе – в самый разгар сезона скачек без препятствий среди чистокровных лошадей. Проклиная собственную рассеянность, он резко нажал на тормоз, осторожно свернул за угол и въехал на стоянку в одной из боковых улочек, прямо напротив административного корпуса.

Выпрямившись на сиденье, Челси слегка подалась вперед. Он бросил на нее взгляд.

– Схожу посмотреть, нет ли для меня записки. Может, Билли уже объявился, и нам не стоит волноваться.

– А что, если не объявился? Или оставил вам записку где-то в другом месте?

Зик вздохнул, разминая рукой затекшую шею.