Текст книги "Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая"

Автор книги: Ира Зима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Можно было и не голосовать, все, даже Пенка-Горелка-Бабочка голосовали за меня, им сегодня все в программе понравилось, с Валевским, конечно, случился перебор, но они хотели продолжения, им нужно получить от меня еще хоть что-то, пусть на мою судьбу им и плевать. Ну и ладно! Голосование всех устроило, лица у команды расслабились, но не у Алены…

– Ну раз так… Вот, Алена, я тебя предупреждала, что такой результат самый вероятный! Если это тебя так огорчает, можешь не возвращаться в лагерь, а остаться в «пансионате», Ким разрешил закрепить за тобой номер.

Теперь понятно, где она была эти дни, вообще у нас не появлялась, но такая Викушина забота неестественна и продиктована какой-то особой рациональностью.

– Да идите, вы, на хрен, все! Ходи и оглядывайся, сука! Да чтоб ты сдохла, или я тебе в этом помогу! Останешься одна, и уже никто тебя не спасет… – даже не думаю, что это сказала Алена, это не может быть она, но она сказала это мне.

И Алена стремительно вышла из «столовой»; всем понятно, что Алена окончательно оскандалилась, и расслабились, раз некому больше мутить воду. Женька зацепился за последнюю фразу Алены и посмотрел на меня с вопросом, никто больше, кроме Егора и Викуши, не понял странную логичность сказанного, но моим близким это тоже показалось излишним для простой пионерской разборки. Ромка притянул к себе потуже, Ванька отметил, что и так уже спит в моей комнате, сторожит, а Егор внес конкретное предложение, лицо у него спокойное, но посыл и интонации ясны. Егор ставит Викуше условие, после произошедшего на «зарнице» он видимо закрепил за собой такое право:

– Девочку все же надо выслать из лагеря, она неадекватна, и эта обстановка для нее уже явно чрезмерна, под благовидным предлогом, но она должна уехать, – Егор сказал это только Викуше, с нажимом на последнюю фразу.

– Надоели мне эти страсти! Ну ладно, в «профсоюзе» «горящая» путевка по «Золотому кольцу», от такого не отказываются, завтра же ее и отправлю. Господи, что за сезон такой на мою голову!

Викуша деланно всплеснула руками, впрочем, всем довольная, конфликт-то почти разрешился; она ушла в напряжении, но даже спеси в ней не осталось, видимо Долецкая стала хорошей иллюстрацией опасных, прежде всего для директрисы лагеря, последствий.

– Ну, все, по домам! Фестиваль на носу, пора отсыпаться! – Егор быстро разогнал собрание.

Вернулись в корпус с Ромкой вместе, других дел кроме меня у него видимо не было, и мы остались одни в нашей с девчонками комнате. Наташка все время проводит с Митяем, и Ваньке незачем тут торчать, раз Ромка со мной, ему он готов меня перепоручить. Все-таки ситуация сложилась очень нервная и выматывающая, этот комментарий Алены меня сильно зацепил и свербит сверлом, хотела бы я Ромке про Долецкую рассказать, но сдержала себя, это явный перебор на сегодня, да и вообще незачем. Вдруг и правда, они меня с Ванькой охранять начнут!? Завалились спать вместе, выпихнуть Ромку из комнаты мне так и не удалось, и тогда, не переодеваясь вообще, устав сопротивляться, я легла рядом с ним. Ну а чего я хотела, разве не этого? Хотела быть вместе круглые сутки, вот и получила! И никуда нас это не завело, мы просто спали, совсем утратив границы, во сне все между нами смешалось и стало общим, все внутреннее пространство – всегда было так и никогда иначе, мы «одно» снаружи и «противоположное» внутри, хотя только что все было наоборот; мы как два полюса, перетекающие друг в друга, как «тибетский круг жизни» – все именно так, это символ «первой клетки», первой мысли, символ дыхания, символ «вечного сердца». Внутренняя темнота единства еще вечность назад вывернулось «наружу», и «внешний мир» разделил нас, в изнанке каждого мы по-прежнему «одно» без признаков различности, там есть только импульс от него ко мне и обратно, и так длится всегда.

* * *

Этот день принадлежит хоккеистам, во «дворце спорта» залили лед на «Отборочные игры», и весь наш лагерь сегодня на стадионе, а со всех концов Союза прибыли не только «юношеские» команды, но и представители хоккейной элиты. Сегодня определятся команды-финалисты будущего сезона, а тренеры основных «сборных» страны, представители профессиональных «клубов» отберут новых игроков, так что переоценить это событие для наших хоккеистов никак нельзя. Все ребята хотят попасть в «высшую лигу», и не только ради престижа, загранкомандировок и открывающихся от того, невозможных для советского человека возможностей, главное для большинства из них – получить шанс жить не выживанием, а сердцем, занимаясь только тем, от чего горит душа. На таких матчах всегда удивляюсь, как за полтора часа обычные с виду парни вдруг выкладывают все наружу: и волю, и судьбу, и всю жизнь, что бьется в них, умирают и тут же возрождаются с победой!

Мы устроились на «правой» трибуне, хотя саму игру и ее правила я не очень секу, но мне нравиться наблюдать игроков, выделяющихся на «игровом» поле, как светлячки в темноте. В повседневной жизни человек обычно закрыт, запакован социальными масками, и только по отголоскам некоторых реакций можно догадываться, кто он на самом деле, а в судьбоносные моменты в человеке проявляется истинная личность. И сегодня хоккеисты для меня как муравьи в «муравьиной ферме», мне нужно знать, что «пробужденные», вызревшие «вечные» уже существуют, что они повсюду, и подобные события способны их растормошить; я вижу, что среди них действительно много «светляков». Кира именно такой парень, для него хоккей не повод самовозвышения или способ повысить статус, хоккей то, чем он дышит, играть в эту игру он готов как «за деньги», так и без них, без престижа и грамот, главное – продолжать играть. Поэтому я так за него «болею», совершенно не разбираясь в хоккее, но я остро реагирую на мотивированный нутром энергопосыл, истекающий от человека, на то, что он выдает из себя миру, а Кира владеет высокочастотным свечением. Человек-маяк, не иначе! Он так и не стал моим парнем, но я остаюсь его поклонницей не как хоккеиста, а как самого «светлого» человека, которого я встречала. Когда Кира на поле, то излучает совершенно особое состояние, и я не могу поверить, что это качество не сможет оказать воздействия на всю сегодняшнюю игру, и на крутых тренеров в частности – ему должно повезти!

Но собственного «свечения» ему будет недостаточно, все «светляки» нуждаются в поддержке, нам всем необходимо знать, что мы создаем нужное, что есть те, кто видит, признает нас такими, несущими стихию, а не плоскую внешнюю личность. Потребность в общности в нас настолько сильна, что не имея такой близости, мы и не светимся… я не свечусь одна, если никто не «признает» меня, то мой «свет» не появится вовсе… Поэтому я пришла с конкретной целью – поддержать Киру, показать ему, что мне не все равно! Несмотря на мою личную замороченную ситуацию, в том качестве, как мы нашли друг друга, я до сих пор с ним, ничего не изменилось, никогда не смогу быть его девушкой, но я знаю его «настоящего» и мне есть до него дело. Да я счастлива, что он вообще такой есть!

В ключевые моменты из человека вылупляется не только нажитая от рождения личность, утратившая повседневный ханжеский образ, а пробивается то, что значительно «старше рождения», этого тела и его возможностей. И есть те, немногие, чье «нутро» взрослее всех своих жизней, прожитых на земле, они прародители самой планеты, возможно, именно их я все время ищу, сталкиваясь с надличностными всплесками людей вокруг – я ищу свою семью… На «той» стороне жизни, космической, вижу я это постоянно, мы все различны по качеству как «вектора» и «стихии», различны по величине и возрасту, существуем друг в друге как малое в большом, и так до края вселенной, где «глобальное» превращается в «точку» и сворачивается в свое утробное нутро. В древних манускриптах нетрудно найти эту картину мироздания, там изображен «дракон» как символ духа и разума «вселенной», дракон в конце концов глотает свой хвост, а внутри его тела разворачивается вселенная-жизнь во времени и пространстве, где «время» не срок, а «место», куда предстоит попасть всем нам. Только и осталось пережить этот «процесс», пройти последнюю завершающую «стадию», идем мы уже по самому краю – «дракон» вот-вот заглотит свой хвост, и мир станет «целым», осуществленным! И тогда «лента Мебиуса», перевернутая восьмерка, вывернет себя сама и, наконец, мы попадем «наружу», увидим, узнаем, «чем» на самом деле является наш мир. Но сейчас мы «внутри» этого процесса, это как все еще не быть рожденным, а пора уже осознавать, что волна рождения совсем скоро понесет нас наружу, и это путь не только нашей планеты, так сейчас пульсирует весь мир, вся жизнь, которой является космос от начала до конца, от края до центральной внутренней точки, это единство «сущего». И все «три мира», разделенные в пространстве и времени, начнут существовать одновременно, в одном месте, это место – наш дом, это место – «вечность», и это то самое место, которое мы уничтожаем сейчас.

Каждый из нас живет в «трех мирах» одновременно. «Тонкий мир» это только место перехода, там находится дух, неизменное вечное ядро каждого человека, туда приходит душа после смерти и оттуда спускается в рождение. Душа, накопленная перерождениями, сущность – она есть дух воплощенный, который для этого самого воплощения постоянно спускается в «материальный мир» растить свою душу. Дух новорожденный это чистый импульс, биение сердца, которое в мире духа есть единая мысль-поток «аум, аум, аму, живу», и свою истинную духовную личность можно растить только так, из жизни в жизнь, по капле, по каждому внутреннему отростку, только так дух может воплотиться. «Третий мир» – весь космос и вселенная, он является и миром молекулярно-атомным единовременно, тут «малое существует в большом, большое в малом», и этот процесс одновременно-мгновенный, безвременный, точечно-волновой, это пульсация жизни, сворачивание и разворачивание, вдох и выдох, символ вечности, сама жизнь в своем вечно-мгновенном обличии. И все это выглядит очень красиво, так и тянет сорваться и нырнуть туда навсегда…

А человек так привык все отделять, противопоставлять и обесточивать, что не слышит, не видит и не хочет знать, «что» на самом деле происходит. И даже если это так, если никто не хочет верить в такое осмысленное мироустройство, сбежать из этого процесса никому не удастся, ни одному из нас: ни мертвому, ни живому некуда бежать, ничего другого нет и не существует, хотя существует все и сразу. Нынешняя эпоха как будто все еще застряла в догалилеевских временах и верит в абстрактно объясняемый, мертвый, по сути, мир; но можно еще успеть избежать «страданий» и «жертв», есть последний шанс все исправить, подготовится; нам необходимо признать «сущее» и бесстрашно смотреть в глубоком доверии и едином действии «всем миром» на то, что уже происходит… Это уже происходит! Но «мир человека» вместо зрелости и единения бьется в смертоносной, разделяющей все живое агонии, человек ищет спасения веками, уповает на «внешнюю силу» и никак не признает, что все делает сам. Нет другого места, где есть «наш дом», и нет никого, кроме нас самих, кто бы мог спасти жизнь. Пришло время спасать бога.

Наконец я увидела Наташку в спокойном состоянии, чтобы ни она, ни я никуда не бежали, теперь можно просто сесть и поболтать. Киру так и не выпустили на поле, и хотя на матче уже стоял гвалт, мы все еще слышали друг друга. Наташка вчерашнее шоу с Аленой и Викушей пропустила, прибежала на выступление, при этом Митяй так и стоял за кулисами. И так же быстро пропала. И она еще не знает, что я с Ромкой!

– Это что за новости, я, что, была в коме? Когда это вы с Валевским успели та-а-а-ак близко подружиться? – Наташка сидела справа, а я впритирку на одном кресле с Ромкой, он обхватывал меня руками, если ему приходилось хлопать, а делал он это постоянно, ну очень эмоциональный парень, получилось, что я вся в нем.

– Надо хоть иногда в гости заходить! Со вчерашней «ярмарки» все вот так! – я развела руки, ситуация сама себя демонстрирует. – Ты про Ольгу Караулову что-то знаешь? – собственно это я и хотела от нее еще вчера узнать, но не успела в суматохе.

– Да, Кире вы сильно настроение перед игрой попортили. Как он играть-то будет? Караулова должна была к своему жениху уехать, но такое ощущение, что она всех обманула, вещи не собирала, вроде как здесь, а сама сквозанула за новой любовью! Это у нее, наверно, мандраж перед свадьбой такой, – Наташка наклонилась ко мне на ухо. – Ты не думаешь, что Валевский к тебе пристал из-за Карауловой? Ну, потому, что она его кинула? Может, к черту Валевского? Кира-то классный, точно не такая зараза как этот, переживаю я за тебя… – она смотрит на Ромку сердито, заранее готова пропесочить его за еще несовершенное в мой адрес дерьмо, и что это только вопрос времени, я и без нее знаю.

– Кира мне только друг, если он простит меня, но не парень, даже если он такой хороший! А про Валевского и так все понятно, пусть будет, как будет, может, переживу… Ты думаешь, Оля могла так вот исчезнуть? – первую часть фразы я шептала ей на ухо.

– Еще как, она все время только так и делает, а ее Гриша такой же, как и ты, «терпила»! – Наташка не одобряет мой выбор, она реалистка.

– Смотри, какие у меня кроссы! Ромка с «красного столба» достал, мой трофей! – я сунула ей под нос последний довод, глупый, но такой ощутимый.

– Да ладно! Сам достал? Тебе? Во, замороченный! – все-таки трофей сработал, Наташка хихикнула! – Алена там как? – спрашивает она отстраненно. – Тут я ее видела накануне, так все звала в «спортивном» тусоваться со мной, ну, чтобы она не расстраивалась, так Алена такое лицо сделала, словно я ей тухлятину подкинула! Знаешь, думаю, этот ее дядька, с которым она в городе живет, сейчас тоже здесь, я тебя уверяю, уж слишком высокомерно она себя ведет, мол, ей никто не нужен, будто мы «курицы отсталые» рядом с ней! Меня она вообще запозорила, сказала: «Так стремно, уже с сосунком связалась»! Ты представляешь!? Даже не спросила, что я чувствую, а ведь мы подруги всю жизнь! – Наташке горько, что так все вышло с Аленой.

– Если бы ты вчера после игры ее видела, даже и не верится, что это наша Алена! Мне страшно, она в глаза не смотрит… – я выдала беспокойство, и мою фразу подхватил Ромка:

– Ты бы слышала, что она Сашке выдала: «Сдохни, или я тебе помогу», это было жестко, она реально спятила! Вот видишь, теперь охраняем! – он показал, как крепко меня держит, а Наташка выразила кивком свое, пусть небольшое, но одобрение.

– И как ей помочь? – а про себя думаю, что теперь Аленка вообще меня к себе не подпустит, как мне с ней поговорить?

– Пусть ей ее любовник помогает после такого! Нельзя же так друзьями разбрасываться! Как ты ее спасешь, если она хочет, чтобы тебя в принципе не было? – и от такой очевидности я застыла.

Неужели это так? Но я не занимаю ее место, это невозможно…

Понимать мир противопоставления помогают, но, по сути, они бессмысленны, у каждого свое «место» и занять его никто не может, это место буквально и фактично, каждая точка сущего невосполнима ничем иным, поэтому так страшно потерять хотя бы одного, поэтому жизнь «каждого» так бесценна. Жизнь бесценна, жизнь каждого, целостность – это «мы все», и «пробужденное» сознание слышит боль «каждого». Нет такой «цели», нет такой «идеи», которая ценою в чью-то жизнь, а есть те, кому «жертвовать» другими легко, но платишь за все только «собой», всегда «собой»… Преступивший закон жизни противоположен «целому», тогда душа истончается, иссекается на части, «целое» прекращает питать то, что посягнуло на его «целостность» и отторгает как инородное тело. На «этой стороне» жизни такие процессы неразличимы, время «там» идет по-другому, но если присмотреться, то слышно, как иссыхает тысячелетиями и трудами нажитая душа, и «вечная личность» прекращает существование, вдруг всем становится понятно, что внутри такого «героя» уже нет ничего. Это не наказание, не «кара небесная», а естественный закон, единственный закон жизни, и от преступившего закон остается только чистый «первородный импульс», которому придется все начать с нуля, с первой мысли-слова… Тогда и «первенство» это не борьба за «единственное место», а лишь ступень для преодоления своих «пределов» и «потолков», только это имеет смысл и значение, «крутость» на фоне других абсурдная бессмыслица, настолько мы разные, настолько на разных ступенях находимся, что никак невозможно сравнивать не сравниваемое. Что круче – капля росы или цветок, который она питает? Ласточка или солнце, которому она поет? Кого спасать, кошку или портрет «Моны Лизы», если будет гореть Лувр? Очевидно, что кошку, она не идол, она живая, и кто знает, может, у нее глаза Моны и ее душа? Когда все так перепуталось? Как все вернуть обратно, на свои места? Человек важнее Идеи! Всегда! Если не знаешь, как поступить, скажи: «Жизнь важнее идеи и идолов», и все встанет на места.

Но бояться и быть оскорбленным это так выгодно, тогда можно убить врага, противопоставить себя ему, убить оправданно, как чуждое! И продолжить жить на трупах, построить на их месте дом и сделать вид, что все хорошо… Но так не бывает, жизнь против жизни по космическим законам не идет, на той стороне такое существо попадет в «черную дыру», которую он сам создал, и дух его рассеется этой червоточиной пространства. И даже первого «импульса» от него не останется… Мы «одно», мы «целое», чужих тут нет, и либо все вместе, либо никто! Или все вместе, или никто! И если червоточина, которую мы создавали веками, в ближайшее время не затянется, нас всех туда снесет, все «черные дыры» станут «одной», и все скрутится, схлопнется и свернется, в какой-то момент это случится мгновенно, «хлоп» и нет ничего! И начнется во Вселенной период «Ничто».

Я останусь…

Но невозможно, чтобы «мир» превратился в могилу; никогда не смогу смириться с этим, не смогу такое пережить, мое «никогда» буквально, и я забуду себя, и меня не станет.

Смотрю на «лед», где игра стремительно набирает обороты, все ищу «светляков», которые спасут «мир», а с ним и меня, одна я не справлюсь… Если все не соберутся вместе, не очнутся, не станут сплошным светлым пятном, то любые войны и споры утратят смысл, и молиться станет некому, «мир» как факт утратит значение. И я берегу всех «светляков», молюсь за каждого, за каждого готова бороться, только гори, разгорись как сила, стань тем, кто всех спасет; и так один к одному, один за одним как выстроенные фишки, так и зажгутся все до одного. Кира – небывалый «светляк», его страсть не я, а хоккей, его внутренняя «стихия» так себя выражает, и я сделаю все, чтобы его огонь остался зажженным, не могу позволить ему потухнуть и пропасть безвременно, обрастая не помнящим самого себя «я». И Кира появился, наконец, «на льду», мы с Наташкой как по команде вскочили и стали скандировать его имя, за нами поднялся и весь наш отряд, а Валевский старался больше всех. Его совесть мучает? На такую зрительскую активность вся «тренерская» трибуна встрепенулась, и как ни крути, а за Кирой они стали наблюдать более пристально! Ну и сам герой стал резвее кататься, не мог такую «болеющую команду» подвести, да соперники за ним просто не поспевали, и голос я сорвала напрочь! Мы орали всеми стихиями и поднимали других «светляков» как ключевые фишки, и мне вдруг стало казаться, что на стадионе не осталось темных мест, ни одного! Игра «наших» закончилась, и я решила не оставаться на стадионе, свою макромиссию я выполнила сполна, кроме «Кира» так же пристрастно мы скандировали «Митяй», с тем же ощущением порванных голосовых связок, а на стадионе холод зимний исходит от ледяного покрытия, и я уже простужена, мне срочно пора на солнце!

Перекинулись с Наташкой еще парой новостей и пошли с Ромкой искать самое теплое место, доступное в нашем лагере, забрались на «мартовские холмы», так называются пузатые пестроцветные поляны, обложившие лагерь с юго-востока до самого края «спортивной» зоны. Название такое они получили по причине своей способности уже в марте сбрасывать с себя тяжелый утробный снег, стаивать зелеными боками и подснежниками. Не отметить способность к чудотворчеству было кощунственно, это невероятное зрелище, когда в тайге все лежит под сугробами, стоит стужа, а тут открывается такая трепетность и нежнятина, и холмам дали заслуженное имя. Понятно, что летом в немилостивой к теплу тайге именно здесь в световое время дня градус тепла всегда выше, чем где-либо, и до глубокой ночи эта земля стремится отдавать свое прогретое тело всем, кто в этом нуждается. В тепле нуждалась я, мне нужно было тепло и надежда, которая была бы больше, чем этот стадион, который вдруг так смело осветился пылающими сознанием душами; если теория о «фишке» верна, если это естественный закон, то через какое-то время баланс сил «мертвых и живых» изменится совсем в другую, «светло-вечную» сторону! Молюсь? Да, молюсь, но не богу, а каждому Пробужденному… Некому больше молится, кроме нас нигде никого нет.

Валяемся с Ромкой на поляне и никуда не стремимся, сейчас нет ничего важнее, чем «мы», просто лежим и смотрим в небо, держась за руки, и это состояние для меня абсолютно. Здесь есть все. Когда «время» закончится, так и будет, буду я, и он будет рядом, всегда… Мы внутри «мира», и «мир» в нас, и все здесь, и сейчас, и не нужно делать переход, расставаться, искать его, вспоминать себя, сражаться с разложением и заразой, потому что «смерти» больше нет, она утратила свое значение навсегда, и мы перестанем существовать как «два полюса», а станем «одно», и держать баланс за счет нашего разъединения больше не придется, «мир» сможет держать себя сам. А сейчас все зыбкое, совершающееся, творящееся, воспаленное – и нас снова растащит по разным полюсам, но я уже знаю, каким будет мой «рай», «мартовский холм» подарил мне это ощущение, видение, предчувствие будущей себя, возможно, и очень скоро, я увижу «мой дом» Воплощенным.

Ромка двигается ко мне, закрывает затылком путь луча в мой глаз, и теперь я его вижу без бликов, он смотрит на меня долго, запоминает:

– Ты похожа на себя, я тебя помню… – целуемся, для этого сюда и забрались.

– Ты меня помнишь? – и я рассматриваю его, странно, мне все в нем так знакомо, а мы не были близки, мы вместе ровно сутки…

– Да… не буквально, но помню, смотрю и вижу – это ты…

А я боялась, что это только моя беда.

– Какая я? – он ведь знает меня как-то иначе.

– Замороченная, устал я от этого всего… я всегда с тобой. Но я устал. Сколько мне лет? – он пристегивает меня к себе со всей силы, хочет, чтобы я была внутри, и ему тогда не пришлось больше тут быть, словно держится «на этой стороне» он с большим трудом.

– Нисколько… Всегда – вот твой возраст, – это длится всегда и везде, я знаю.

Он оперся на локоть, развернувшись ко мне, другой рукой проверяет, действительно ли я на месте, проводя по лицу. Все ли так, как он знал, но внутри себя? Знаю, что он чувствует, со мной происходит то же, я выпустила в реальность часть внутренней правды, а она так четко соединилась с тем, что снаружи… Разве можно мне дать больше? Он мой «абсолют», вот такой, вывернутый наружу, не скрывающийся, не отрицающий ничего из себя, он готов получить все, что за это причитается. И всегда это боль и сплошное рванье, мы порваны, нет никого ближе нас и дольше нас по отношению друг к другу, мы крайности целого…

– Дед сказал, Алене «путевку» выписали по «Золотому Кольцу», она сегодня уедет, так что все успокоится… Представляешь, за такие выверты ее «поездкой» награждают! Парадокс! Так она еще и ехать отказывается! – говорить ни о ком он не хочет, держит меня близко, чтобы никто меж нами не влез, но куда деваться от всего этого?

– Мне кажется, этот ее парень где-то тут и ошивается, уж не знаю, кто он. Может, поэтому уезжать не хочет, из-за него, может, у них кризис в отношениях и поэтому она такая!? Он ей квартиру почти целый год снимает в городе, и вообще, парень точно не из простых… взрослый, наверно? Может, он женат, и поэтому она нам его и не показывала? «Если честно, – думаю я про себя, – у меня нет никаких сил разбираться с Аленой, уже сама должна соображать, чего делать нельзя! Где ее внутренние мышцы, выращенные перерождениями?»

– Тогда какого хрена она меня так доставала, если у нее мужик есть!? – целует в губы и смотрит в глаза.

– Так ты – «детская» мечта, детство кончилось, а мечта так и не осуществилась. Это такой подсознательный страх, ты вроде как обесценил ее своим отказом перед большой жизнью, она думает, я ее «жизнь» забрала… – запускаю руку ему в волосы под шею, там у него бьется моя жилка, а его кровь во мне.

– Вряд ли все так серьезно, она такая…

«Да уж, все в Алене закрыто, и нитки света нет», – продолжаю я про себя его мысль и вслух:

– Может, и «поверхностная», но страхи от того только страшнее, в темной комнате совсем темно! Мне ее жаль, но что с этим делать, если я и есть ее «зло»? Вместо того, чтобы включить свет, она хочет избавиться от меня… Расскажи про Караулову… – его шея напряглась под моей рукой.

– Нечего рассказывать… Да, мы встречались, но я не был ее парнем и не стремился к этому, не менял я ее на тебя! И не надо на меня так смотреть! Мы и поссорились из-за этого – к Грише я ее отправил! Она с самого начала знала про тебя, а я знал про Гришу, не хотел я ее обижать, но она психанула и все, уехала! Да у нее свадьба на носу, думал, она вообще тут не появится, мы вообще не должны были встречаться автоматически, откуда я знаю, что у нее в голове?

Он, конечно, эгоист редкий, зацентрован на одну идею и «трава не расти».

– Да не объясняй ты мне ваши отношения, думала, ты можешь знать, куда она уехала, пора бы ей объявиться, а то все нервничают… – мне было бы спокойнее, если бы она нашлась.

– Да никто, кроме тебя… Она классная, веселая, но дико сумасбродная, чего в голову стукнет, то и делает! И никто ей не отказывает! Да ты сама знаешь, зря дергаешься…

Беру его руку, положила ее на центр своей груди, где точка между ребрами под сердцем, где обычно селится душа, где у меня так нестерпимо ломит все время, где я думаю о нем; от его руки исходит тепло, словно он держит мою душу руками, и от этого она чувствует себя защищенной, а то обычно моя душа слишком открыто живет, на одном дыхании держится.

– Ясно, ты Олю лучше знаешь…

Как я могу спасти мир, если Ромка одним неловким движением меня просто убьет? В этом месте, под грудью, я слишком уязвима, держалась только верой в него, а теперь, когда барьер веры сорван, и все прорвалось в реальность, чуть что он сделает не так, я не удержусь, душа вылетит мгновенно…

Провалялись мы на поляне до скатного солнца, пропустили обед и ужин, и по великому блату, Ромка-то из «высшей» касты, накормили нас как взрослых номенклатурщиков в «пансионате», списали все траты на его деда. Пока сидели в кафе, пристроенном огромной открытой верандой к главному корпусу, я оглядывалась по сторонам, думая, что все же было бы неплохо увидеться с Аленой до ее отъезда. Слишком все пошло неправильно, упустила я этот момент, когда в ней случился такой надлом. Когда она так стремительно изменилась? Может, если мы останемся наедине, и я буду смотреть ей в глаза, она станет вести себя иначе, не «на показ», и я все пойму про нее? Но Алена так и не появилась… Появились Боря Ким, Наташкин отец, и Игорь Валевский, отец Ромки, заметив нас вдруг, они начали умильно улыбаться, как улыбаются все родители на детских праздниках, видя своих детей в плюшевых костюмах с ближайшей перспективой рассказать плюшевый стишок, при этом они вовсе не постеснялись подсесть к нам и тут же разложились своими забитыми до отказа подносами:

– Ну что, молодые, нарушаете пионерский устав, выходите за территорию?

Боря Ким выговаривает это строго-шутливо и подмигивает мне, ну, он меня как облупленную знает, сколько я у него дома отвисала все детство? Наташкин отец в лагере почти круглый год живет, он тут со всякими важными людьми встречается, а на территорию «Десятки» вообще посторонних не пускают, или станешь «не выездным» лет на шесть, а важные люди любят за границу регулярно выезжать, так что и все переговоры проводят здесь.

– Они молодые, а не дети, пусть нарушают, когда еще? Игорь Валевский сел нога за ногу, сам во всем светлом и к изобилию на столе равнодушен, оперся на руку, а девицы со всех сторон так на наш стол и пялятся, в смысле на этого Игоря, не на еду, а я вот еды такой никогда не видела, только икру узнала с виду, а что такое красное, сухое и так странно пахнет? Этот Игорь рассматривает меня почти из-под локтя, наверно, привык к миграции Ромкиных подружек, его-то отца я вообще не знаю, мы же с Ромкой не общались раньше. Знаю только, что все вожатухи мечтают его закадрить, потому что Валевский-старший красавчик редкий, так еще и богат на связи, возможности и все такое, короче, он тут главный «объект» страстей и даже не женат уже. Ромкины родители давно развелись, сводная дочь Меркулова, Оксана, мама Ромки, вообще в наших краях редко появляется, ей ближе к сердцу Москва или на худой конец какая-нибудь Ялта. Вдруг Игорь спросил:

– Ты дочь Лизы Зарецкой?

– Да, папа, и ты знаешь, что она ее дочь! – Ромка слегка раздражен.

– Знаю, но выросла так неожиданно и похожа на нее стала как «двойник», только волосы у Лизы темные… – он престал прятаться под локоть и смотрит на меня открыто.

– Игорь, побереги нервы ребенку, неуместно лезть к ней со своими воспоминаниями… – у Кима «отцовское» развито явно сильнее.

– Да нет, ничего, мне очень даже приятно, когда говорят о маме, тем более так, спасибо! – у меня появилось ощущение, что мама не просто жива, а где-то тут недалеко, и ее знакомый вдруг заметил, как я на нее похожа, это греет.

– Ром, зайди к деду, сейчас, а то он рано ложится, он просил, – Игорь отбросил воспоминания и вернулся в будничность, деловито намазывая икру на галету в хрупких дырочках.

– Ты со мной? Пошли? – Ромка и деду меня показать хочет, нет уж, вследующий раз.

– Не, ты иди, я в лагерь… Может, до «отбоя» новости какие услышу про наших хоккеистов, а то мы даже не знаем, кто прошел в «финал»! – а сама думаю, пора поискать Аленку.

Если она сегодня уезжает, так только на вездеходе, надо мне ее поймать, не поговорив с ней, я не найду покоя.

– Да я приду через полчаса максимум и чего-нибудь вкусного притащу от деда! – ну и хорошо, а то Ромка не дал бы мне к Аленке даже подойти.

– Только пусть это будет не «выпивка»! – Ким переживает за наш моральный облик, мы лучшие друзья его дочери, следить за нами, как следить за ней, а в открытую Наташку давно не повоспитываешь! – Тебя дед так балует, и я не удивлюсь, если позволит! – Ким слегка подозрительно смотрит на нас.