Текст книги "Приключения стиральной машинки (СИ)"

Автор книги: Ира Брилёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Лишь спустя несколько лет, поднакопив жизненного опыта, я поняла свою ошибку. Когда хочешь развлечь мужчину, не стоит играть ему классическую музыку дома, он не оценит твоих усилий. Если только этот мужчина сам не является профессиональным музыкантом. Они более терпимы к классической музыке в домашнем варианте. Но здесь есть другая опасность – если вы будете играть, с его точки зрения, плохо, он тоже вас бросит. Так что, лучше не рисковать.

Реакция Олега на мои музыкальные сочинения меня искренне порадовала, но, вспомнив печальный опыт из предыдущей жизни, я решила с музыкальными экзерсисами не перебарщивать. Так оно надежнее!

Часы показывали уже почти половину четвертого, когда раздался телефонный звонок и радостный голос Николая сообщил нам, что самолет, наконец, приземлился, и он через час будет с нами. Машка возбудилась невероятно и пулей улетела на кухню – стряпать. У нее был разработан грандиозный кулинарный план, и чтобы воплотить его в жизнь часа ей за глаза хватит. Тем более, что все исходные ингредиенты Машка приготовила еще со вчерашнего вечера – когда она все успела? – и с утра пораньше терроризировала нас с Олегом восхитительными кухонными запахами. Вот и сейчас, пока я наигрывала им мои вариации на тему вальсов Штрауса, из кухни в комнату плыл удивительный аромат томившейся на огне баранины в чесночном соусе. Олег даже деликатно заметил:

– Маш, а можно кусочек твоей баранины попробовать? Так сказать, в качестве дегустации.

Но Машка была неумолима.

– Никакой баранины до ужина. Если ты хочешь есть, то так и скажи. Я могу положить тебе немного оливье и сделать бутерброды с колбасой.

Олег мгновенно согласился заменить баранину на оливье и колбасу, и через пять минут жевал, умильно мурлыкая от удовольствия.

– Машка – ты гений! – Сказал он, прожевав первый бутерброд.

– Я – кулинарный гений, – уточнила Машка, ловко разделывая куриную тушку и фаршируя получившееся филе какой-то затейливой начинкой.

– А это что будет? – Поинтересовалась я.

– Это котлеты из куриного филе, фаршированные сыром и ветчиной и обвалянные в льезоне и сухарях. Вкусно. – Последнее слово было лишним, но я не стала это уточнять.

Когда стол был уже почти готов и осталось привнести в него только последние элементы декора типа ажурно вырезанных салфеток, раздался долгожданный звонок в дверь. Машка, завопив как индеец-делавар из романов Фенимора Купера, рванула к двери.

– Ура, Колька приехал, – орала Машка, отпирая дверь. Но это был не Колька. Это был ошарашенный Машкиным криком почтальон. Он осуждающе глянул на нас через старомодное пенсне с одинокой, треснувшей пополам линзой – вторая была заклеена пластырем, – и презрительно поджал губы.

– Ой, простите, пожалуйста. – Машка была ошарашена не меньше почтальона. Почтальон сменил гнев на милость и величественно протянул Машке объемистый конверт.

– Вам письмо. Из Испании.

Машка опешила от неожиданности:

– Мне? Из Испании? – Почтальон сложил свое лицо в гримаску, означавшую примерно следующее: «Если вы не знаете, где находится Испания, то я могу вам об этом рассказать». Но Машка быстро пришла в себя – она вообще была очень сообразительна и неожиданно сказала: – Спасибо. Я знаю, что такое Испания. – И после этого она взглянула на конверт. И тут глаза ее поползли куда-то вверх в область лба. – Послушайте, граждане, да тут же не мой адрес указан.

Но почтальон был невозмутим.

– Я знаю, – спокойно парировал он, – и могу все объяснить. Если вы будете меня слушать.

И тут я, наконец, поняла, что надо брать ситуацию в свои руки – Машкина импульсивность сильно тормозила процесс.

– Извините, пожалуйста, – спокойно сказала я, вплотную придвигаясь к входной двери и оттирая Машку на задний план, – но, объясните, наконец, что здесь происходит, и почему вы решили чужое письмо вручить моей подруге. – И тут мой взгляд случайно упал на конверт. Там латинскими буквами размашистым крупным почерком был написан мой собственный домашний адрес. И тут у меня самой наступил легкий шок. Почтальон вдоволь насладился нашими вытянутыми лицами и перешел к делу.

– Понимаете, все очень просто. Я сегодня разносил почту. Все как обычно. Вот это письмо я принес по указанному адресу, позвонил в дверь, и мне открыла пожилая женщинв.

– Это моя мама, – невольно вырвалось у меня. – С дачи приехала. – Я повернулась спиной к почтальону и пространно пояснила специально для моих друзей: – Она вчера звонила, предупреждала, что надо пенсию получить и грязное белье в город привезти – машинки-то теперь на даче нет. А я сказала, что сегодня с Олегом к тебе иду – Кольку с севера встречать.

Затем я снова повернулась к терпеливо ожидавшему конца моей речи, почтальону.

– А, так это для вас письмо? – Почтальон с интересом посмотрел на меня в упор. Пенсне при этом съехало ему на кончик носа. – Это же значительно упрощает дело!

– Давайте все по порядку, – вежливо попросила я. – Итак, вам открыла пожилая женщина, и что же было дальше?

– А дальше-то все и началось. Она взглянула на письмо, прочитала адрес, я попросил ее расписаться в получении – письмо-то заказное, а она вдруг мне и говорит: «Не могли бы вы это письмо доставить по другому адресу. Я вам заплачу. Просто оно может быть важным для моей дочери, а она сейчас в гостях у своей подруги, и домой вернется только поздно вечером. А ей это письмо было бы очень интересно прочесть. Я бы и сама его отвезла, но дело в том, что у меня электричка на дачу через сорок минут уходит, а следующая только через два часа». Ну, я и согласился. Она мне сто рублей дала. А что? Деньги всем нужны, а время свободное у меня было. Вот я это письмо сюда и принес. Недалеко ведь. Да, чуть не забыл – вы распишитесь за него, чтобы никаких недоразумений в дальнейшем не было. – И он протянул мне смятую бумажку. Я молча взяла ручку и черкнула закорючку на потертом сером листочке. На этом почтальон откланялся и испарился. А мы так и стояли в коридоре еще минуты две, разглядывая странный серый конверт весьма внушительных размеров. На нем сверху был написан мой домашний адрес, а внизу, там, где графа «отправитель», стояла синяя чернильная печать: г. Барселона, Адвокатская контора «Гойя и сыновья». Или примерно так.

– Точно из Испании, – прошептала Машка и, нахмурившись, посмотрела на меня.

– Интересно, это как-то связано с Колькиной командировкой? – Не обращаясь ни к кому конкретно, сказал Олег. На этот риторический вопрос ответа мы пока не знали.

Во входную дверь снова позвонили. Звонок был настойчивый и очень противный. Машка аж подпрыгнула от неожиданности:

– Вот, проклятый почтальон! Наверное, забыл нам сказать, что с нас тоже сто рублей! – И, чертыхаясь, она резко рванула входную дверь на себя. За дверью стоял улыбающийся Колька, и Машкины проклятия обрушились на его ничего не подозревающую голову. Колька опешил от такого приема и слегка насупился. Но Машка тут же на лету переменила настроение, и повисла у Кольки на шее с громким криком: – Ура! Колька приехал! – Он снова заулыбался и тоже обнял Машку, звонко чмокнув ее в нос. Но после этого он отодвинул ее от себя и строго спросил:

– А ну, признавайся, что тут у вас происходит? И чего это вы все в коридоре выстроились, а лица у вас такие кислые, что я подумал, что это в мою честь?

Мы все дружно замахали на него руками, наперебой пытаясь переубедить его, что он все не так понял, а у нас тут чертовщина какая-то происходит. Но Колька, как самый уравновешенный среди нас человек, быстро навел порядок в нашей компании, выпроводил нас всех из коридора в кухню и, увидев шикарно накрытый стол, удовлетворенно пророкотал:

– Вот теперь я вижу, что здесь меня действительно ждали!

Он сбегал в ванную – помыть с дороги руки было просто жизненно необходимо – шутка ли – с самого Хабаровска не мыл! После этого Колька плюхнулся за стол и стал молча и с невероятной скоростью уплетать все, что попадалось ему под руку. Олег несколько минут так же молча смотрел на приятеля, а потом последовал его примеру. И минут пятнадцать за нашим столом раздавалось только ритмичное чавканье и довольное урчание почти насытившихся мужчин. Мы с Машкой лениво поковырялись в тарелках, снедаемые нетерпением услышать, наконец, Колькин рассказ, который мог пролить хоть какой-нибудь свет на все, что произошло с нами за последнее время. Конверт из Испании все это время сиротливо лежал на столе под Машкиной тарелкой.

Когда с мясом и салатами было покончено, и Николай, отдуваясь, отвалился от стола, Машка подала голос.

– Ну, слава богу, наелся. Такое впечатление, что тебя не кормили недели две.

Коля улыбнулся:

– Знаешь, ты почти угадала. Эти химические вермишелеобразные сухие консервы, которыми я питался последнее время, надоели мне хуже горькой редьки. Но теперь я сыт и полностью в вашем распоряжении. Спрашивайте.

Я покачала головой.

– Нет, Коля, давай все по-порядку. Во-первых, я думаю, нам стоит все же вскрыть письмо, а то твое появление было столь стремительным, что мы о нем почти забыли. А во-вторых, о чем мы тебя можем спрашивать, если сами не знаем даже какие вопросы задавать?

Колька насторожился:

– Какое письмо? – Машка вытащила из-под своей тарелки серый конверт и молча показала его Кольке. Он взял письмо в руки, повертел и спросил: – И откуда у вас это взялось?

Я решила взять инициативу в свои руки и подробно рассказала Кольке о почтальоне и вообще, обо всем, что произошло за несколько минут до его возвращения.

– И если бы ты не потащил нас так стремительно в сторону кухни, то ты бы обо всем узнал еще полчаса назад. Но, я думаю, что и так сойдет. Единственное, что мне совершенно непонятно, почему моя мама решила так срочно передать это письмо мне? Да еще таким странным образом?

Колька помахал письмом перед моим носом и сказал:

– Ничего странного. И вообще, твоя мама очень умная женщина, я это сразу заметил. Я думаю, она хотела тебя подготовить.

– Подготовить? К чему?

– Вот это ты узнаешь своевременно. А теперь, как ты сама сказала, давай все по-порядку, – Колька вскинул руку театральным жестом типа «вуа-ля». – Олег, твой выход. Думаю, ты справишься с переводом. Помнится, ты у нас еще в школе полиглотом слыл.

– Господи, так ты еще и полиглот, – удивилась я. – Чего я о тебе еще не знаю? – И я нежно растрепала ему волосы. Олег покраснел от удовольствия.

– Да как-то все случая не было сообщить, – застенчиво сказал он. – Я еще и арабский знаю, и еще кое-что. Так, для работы очень удобно.

Он осторожно вскрыл письмо и стал читать его вслух. После всех вступлений и изъявлений уважения и прочего шел текст следующего содержания: «Настоящим письмом ставим вас в известность, что сеньор Альмадевар, единственный оставшийся в живых наследник древнего и почитаемого испанского рода, просит исполнить его последнюю волю. Пребывая в летах весьма преклонных, нижайшая просьба его к вашему семейству – прибыть как можно скорее в Каталонию, в родовое имение Альмадеваров, дабы он мог перед лицом вечности насладиться общением с единственными оставшимися в живых прямыми потомками семьи Альмадевар, волею судеб ныне проживающими в России. Он надеется, что получит должное понимание и толику любви в сердцах людей, которые дороги ему, как его единокровные родственники, и которые, как он безмерно надеется, смогут достойно принять после его кончины в наследство то, что было оставлено в свое время ему высокородными предками и распорядятся им согласно разумности и рачительности». В исполнении Олега перевод с испанского был немного витиеватым и с налетом старинной изысканности, но сути дела это не меняло. Сказать, что содержание этого документа повергло меня, да и всех прочих в шок – это не сказать ничего. Я сидела как каменный истукан и глупо улыбалась. Испания? Предки? Что за ерунда! Я взяла из рук Олега письмо, еще раз пробежала глазами текст и, ничего не поняв, потому что не знала ни единой буквы по-испански, просто так, на всякий случай, снова заглянула в большой серый конверт. И не напрасно. Там, в самом дальнем уголке притаился еще один крошечный конвертик. Он был изящным, с тисненой монограммой в виде перекрещенных сабель, образующих букву «А». На конвертике размашистым почерком было написано по-испански только имя – Татьяна Астафьева. Значит, это было лично для моей мамы. Я сложила все бумаги назад в большой серый конверт и подняла глаза на моих друзей. Колька присвистнул.

– Так вот оно где вылезло, это испанское наследство, – сказал он словно бы самому себе. Мы дружно повернули головы в его сторону, и наши глаза были у всех одинаково круглыми от удивления. Олег нашелся первым:

– А ну, колись! Ты наверняка что-то знаешь, а мы сейчас чувствуем себя полными идиотами, – Олег посмотрел на нас с Машкой, – и идиотками. Правда, девочки? – Мы дружно кивнули.

– А-а, что! Эк вас пробрало отсутствие информации в век высоких технологий! – Колька явно издевался. За дело взялась Машка. Она подошла к нему сзади, крепко обняла за шею и поцеловала в макушку. Колька обмяк в ее руках и сдался. – Хорошо, убедили. – Он притянул Машку к себе и усадил ее на колени. – Но, предупреждаю, уважаемая публика, эта история длинная-предлинная. Так что предлагаю еще раз подзаправиться на полную катушку.

– Обжора, – сказала Машка и снова чмокнула Кольку, теперь уже в кончик носа. Потом она слезла с его колен и поставила на плиту чайник. Минут через десять, прихлебывая горячий чай и заедая его вкуснейшим Машкиным пирогом со сливами, Колька, наконец, приступил к рассказу.

– Понимаете, друзья, я, как истинный следователь, а, следовательно, человек с пытливым умом и любопытным носом, был весьма заинтригован всей этой вашей чертовщиной со стиральными машинками. Когда взломщик забрался уже в дом к Марии, я понял, что копать надо намного глубже, чем это могло показаться с первого взгляда. Почему? Объясняю. Маша имеет, так сказать, опосредованное отношение к семье Лены и Татьяны Петровны. По крайней мере, на первый взгляд. И сколько я не напрягал мозги, с помощью простой дедукции и при полном отсутствии информации я далеко не продвинулся. Я попытался действовать с помощью стандартного опроса местного населения, то есть вас, мои дорогие женщины, но ничего дельного никто из вас троих, включая уважаемую Татьяну Петровну, сообщить мне по существу этого дела не смог. Или не захотел, – и Колька сделал в этом месте паузу, а у нас троих снова удивленно взлетели кверху брови. Но Колька невозмутимо продолжил: – Потом я попробовал связаться по телефону с той местностью, где, по моим предположениям, я мог узнать хоть что-нибудь об этом деле. Черта с два! Эта местность находится в таких богом забытых местах, что, там даже толком телефон не берет. Это вообще где-то между точками, именуемыми в народе «у черта на куличках» и «куда Макар телят не гонял». И я понял, что искать разгадку этого странного происшествия мне придется самому. Причем в тех самых местах, о которых я вам только что рассказывал. Поскольку, с точки зрения моего прямого начальства, это дело – классический «висяк», то мне ничего другого не оставалось, как испросить его, то есть начальства, благословения, и отправиться на вашу, так сказать, историческую родину, клятвенно заверив начальство, что я обязательно распутаю это дельце. Иначе меня бы никто никуда не отпустил. Не скрою, в тот момент мной двигал не только профессиональный долг, но и, – Колька ласково взглянул на Машку, – некая личная заинтересованность. Вы ведь уже готовы были забрать заявление о ваших стиральных машинках, помните? И пусть это процессуально невозможно, но лично для меня это был приятный знак. Это означало, что вы тоже имели некую личную заинтересованность в этом деле, только эта заинтересованность была совершенно иного рода. Как нормальные, заботливые, и, не побоюсь этого слова, любящие женщины, – при этих его словах мы с Машкой зарделись, как маков цвет, – вы не хотели беспокоить своих мужчин, то есть нас, – и он показал пальцем себе на грудь, – лишними заботами, заключавшимися в возне с вашими стиральными машинками. С одной стороны, это похвально и характеризует вас как порядочных и, снова не побоюсь этого слова, замечательных гражданок, на которых приличные мужчины просто обязаны вскоре жениться. – И он вопросительно посмотрел на Олега, прервав свою содержательную речь необходимой паузой. Олег в этот момент с достоинством кивнул головой в знак полного согласия с доводами приятеля и поцеловал меня в щеку. Я посмотрела на него ласковым взглядом и послала воздушный поцелуй Николаю. Но тут неожиданно в Колину обстоятельную речь вмешалась нетерпеливая Машка, прерывая наш невольный обмен любезностями.

Она подскочила со своего места и, сложив ладошки лодочкой, взмолилась тоненьким противным голоском:

– Колечка, я все понимаю, и с удовольствием выйду за тебя замуж. Я очень-очень этого хочу, а Ленка Олежку просто обожает, и тоже выскочит за него при первой возможности, но я умоляю тебя, давай сейчас без этих сантиментов, а? Мы же сгораем от любопытства! – Она звонко чмокнула Кольку куда-то в область уха и уселась на свое место. Я и Олег слегка покраснели при этих бесцеремонных Машкиных откровениях. Но на это кроме нас самих никто не обратил внимания. Коля степенно кивнул и продолжил как ни в чем не бывало.

– Так вот. На чем это я остановился? Ах, да! Па-а-а-прошу почтенную публику не сбивать меня с мысли, а то выйдет намного дольше. – Машка нетерпеливо заерзала, но промолчала. – Повозиться с этой проблемой меня заставило мое шестое следовательское чувство – с одной стороны, и вполне – таки реальные отпечатки пальцев – с другой.

– Какие отпечатки пальцев? – Снова вклинилась нетерпеливая Машка.

– А помнишь, у Татьяны Петровны на даче преступник поранил палец, когда курочил машинку, и оставил на металле кровавый отпечаток. Так это же именины сердца! Тут вам и четкий отпечаточек, и группа крови. Все, как учили! – И Колька потер руки, словно собирался прямо сейчас схватить этого преступника за шкирку. – Я сравнил все это добро с нашей милицейской картотекой, и вот он, готовый ответ – Зубов Михаил Михайлович, кличка Зуб. Но самое интересное, что родом гражданин Зубов из поселка Кишма! И вот тут-то мое шестое следовательское чувство снова зашевелилось где-то глубоко внутри моей сущности, и понял я, что надо мне обязательно побывать там, в этом далеком далеке, и никак мне от этого не отвертеться. Вот так я попал сначала в славный город Иркутск, а потом и дальше, в эту самую вашу Кишму. Дыра, скажу я вам, первостатейная. И правильно сделал ваш дед, что всех ваших родственников оптом оттуда увез. Зэки там сейчас одни, да пьяницы обитают. Далековато от цивилизации. Но все же удалось мне там кой-кого найти и узнать, наконец, что же такого интересного хотел найти этот злополучный горе-преступник в ваших стиральных машинках! – И Колька загадочно улыбнулся.

Глава 10

Прошло два дня. Вамбе быстро шел на поправку. Он уже мог вставать самостоятельно, и тут произошло одно совершенно непредвиденное событие – у него неожиданно появилась нянька – боцман Степаныч так привязался к темнокожему юноше, что ни на минуту теперь не оставлял его. Степаныч перевязывал ему раны, помогал подняться с постели и вместе с ним совершал недалекие променады в ближайший лесок.

– Двигаться надо, мил друг. Движение – оно жизнь, так все хорошие эскулапы мне говаривали. И я с ними полностью согласен. – С такими словами Степаныч бережно, словно ребенка, поддерживал Вамбе, пока тот, все еще слабый от ран, неторопливо прогуливался к ближайшей речке или выходил из своей хижины под вечер просто подышать свежим воздухом. Эта необыкновенная дружба крепла с каждым днем, и старый вождь, видя это, только одобрительно посмеивался и благосклонно кивал, когда мимо него вдруг проходила эта странная парочка – его сын и неизменный Степаныч, который по привычке нещадно дымил табачищем, словно угольный локомотив, и увлеченно размахивал руками, что-то по своему обыкновению объясняя юному Вамбе. Юноша почтительно слушал старого боцмана, и по радостному блеску его черных глаз было понятно, что это общение доставляет удовольствие не только старому моряку. Вамбе теперь часто просил Степаныча рассказать ему о морских странствиях, и при этом он весь обращался в слух. Боцман часами мог рассказывать морские байки, он был неиссякаемым источником этих занимательных рассказов. Что в них было правдой, а что нет – не имело никакого значения. Очевидно было только то, что от этих занятных историй, как правило, со счастливым концом, здоровье Вамбе шло на поправку с удесятеренной скоростью.

Что ж говорить? И так давно известно, что хорошее настроение и есть ключ к здоровью и вечной молодости. И не надо быть восточным мудрецом, чтобы знать это наверняка. Вполне достаточно жизненного опыта и здравого смысла. А этого добра у боцмана было даже с избытком.

Караганов отправил троих матросов с донесением капитану, и вскоре почти весь экипаж «Одеона» расположился в родной деревне Вамбы – Ашери – словно у себя дома. Все вокруг старались угодить гостям. Видимо, так распорядился вождь племени Зуул – отец Вамбе. Зуул и был тем величественным высоким человеком с белоснежными волосами, уложенными вокруг головы в виде затейливой косы и украшенными огромным ярким пером.

Как выяснилось, помимо Вамбе в семье Зуула были еще двое. И знакомство с этими двумя его родственниками стало для Артема весьма удивительным событием, какое себе только можно было представить в этих далеких от любой цивилизации краях. Случилось оно в первый же день по их прибытии в родную деревню Вамбе. Рядом с внушительных размеров хижиной вождя в центре деревни стояла странного вида деревянная избушка. И когда из этого, сложенного на манер русской избы – из стволов деревьев – домика навстречу Караганову, Артему и их команде вышла статная белокожая женщина и поклонилась им земным поклоном, у них от удивления пропал дар речи. Женщина, поклонившись, неожиданно разрыдалась, и, упав Караганову на грудь, судорожно вцепилась в него, обнимая этого, совершенно незнакомого человека, так крепко, словно бы он был последним спасением в ее жизни.

– Ой, сынки вы мои дорогие. Я уж и не чаяла, что доживу до этой минуты. Вот дочке моей так и не довелось снова услышать родимую речь и увидеть русские лица. Господи, спасибо тебе! – Женщина сквозь слезы произнесла эти слова с большим чувством, подняв голову к небу, словно бы зная, что ее там сейчас обязательно услышат. – И вам спасибо, мои дорогие, что нашли нас в этой глуши, – она широким жестом перекрестила присутствующих, другой рукой вытирая слезы, которые лились у нее из глаз непрерывным потоком.

Караганов сам готов был расплакаться при виде этой сцены, хотя толком пока ничего не понимал. Он озадаченно смотрел на все происходящее, но предпочитал помалкивать. Это было сильно в его духе. Он часто приговаривал: «Не торопись задавать вопросы вслух, лучше хорошенько обдумай их. И тогда ответы могут появиться намного раньше, чем ты ожидал». Он утверждал, что это старинная восточная мудрость.

Так и вышло. Когда все «охи» и «ахи» иссякли, а Вамбе устроили надлежащим образом в его собственной хижине и он спокойно уснул, гостей рассадили вокруг внушительного костра, зажженного на поляне посреди деревни, вождь махнул рукой, и вокруг установилась абсолютная тишина.

– Наши гости приехали из той же страны, из которой когда-то боги прислали ко мне мою любимую жену, – начал вождь негромко, но его голос был слышен в каждом уголке обширной поляны – так было тихо, – и я вижу в этом добрый знак. Боги были так благосклонны к нам, что сохранили моего сына и вернули его нам. Для этого они и призвали из далекой страны этих людей, и в этом я тоже вижу особую милость богов. Я думаю, что на этом их милость для нас не иссякла, но все остальное пока впереди. И об этом мы поговорим тогда, когда это случится. А сейчас наши гости безмолвствуют, ибо у них много незаданных вопросов, на которые мы знаем ответы. Но сначала давайте помолимся за необыкновенную светлую душу моей жены, которая сейчас смотрит на нас с небес, и она сейчас счастлива, я это знаю. – Вождь сложил ладони лодочкой и закрыл глаза, губы его беззвучно двигались. Вслед за ним все его соплеменники повторили тот же жест.

Артем, наблюдавший за этой церемонией, подивился необычайной смеси языческого и христианского, так загадочно перемешанного в проникновенной речи вождя. А если представить, что речь его была на русском языке, пусть и с небольшим местным акцентом, то все происходящее можно было причислить к разряду чудесных ночных фантазий. Если бы не одно простое обстоятельство – все это было настолько реальным, что у Артема на голове зашевелились волосы, когда эта темная масса людей молча повиновалась своему главному господину и без единого ропота, в совершенном упоении, закрыв глаза, возносила искренние, почти детские молитвы господу, видимо, веря не только в его существование, но в будущее пришествие.

Караганов склонил голову поближе к лицу Артема и одними губами, едва слышно, произнес:

– Видимо, женщина эта действительно обладала какой-то неземной силой, если смогла обратить в нашу веру этот дикий первобытный народ. Тут уж и я в атеистах недолго бы проходить смог. – Артем еле заметно кивнул, соглашаясь с Карагановым. Действительно, какой силой убеждения надо обладать, чтобы склонить этих закоренелых язычников к сомнению в их первобытной вере? Но ответ и на этот вопрос нашелся довольно скоро.

После общей молитвы вождь сделал знак, и гостям на больших деревянных подносах принесли еду. Здесь были мясо и овощи. Моряки сначала пробовали незнакомую пищу с опаской. Но вскоре, поняв, что эта еда приготовлена по знакомым с детства рецептам – видимо, и здесь сказалось участие необыкновенной жены вождя, они перестали церемониться и поужинали, как и полагается здоровым проголодавшимся мужчинам.

После трапезы вождь снова подал знак, и площадь около костра вмиг опустела. Все племя в течение нескольких минут словно бы растворилось в ближайших к костру хижинах и окружающем поляну лесочке. Около костра остались лишь русские моряки, вождь и белая женщина, которая теперь хранила молчание, сменившее так неожиданно разразившиеся при встрече с соотечественниками слезы. Сейчас, когда на поляне не осталось никого лишнего, вождь снова заговорил. Его речь по-прежнему была тихой, но каждое слово было весомым и отчетливым. Так обычно говорят люди, привыкшие, что им беспрекословно повинуются все вокруг.

– Вам, конечно, интересно, откуда здесь могут взяться ваши соплеменники. Я думаю, ваше любопытство будет полностью удовлетворено. Эта женщина – мать моей жены. Много лет назад шторм выбросил на наши берега корабль, на котором они плыли, – вождь умолк и прикрыл глаза. Видимо, он погрузился в то время, когда все это произошло, и он впервые встретил свою будущую жену. Время шло, но никто не нарушал молчания вождя. Из-под его прикрытых ресниц выползла слеза. Но и только. Больше ничто не выдало горестных мыслей этого высеченного из скалы человека. Боцман раскурил трубку и по-привычке пустил густой клубок дыма. Наконец, вождь открыл глаза и продолжил: – Эта история началась не здесь, не на моей земле. Я знаю и храню в своем сердце только ту часть, которая принадлежит мне. И я благодарен небу, что у меня есть хотя бы часть этой истории. Моя жена была необыкновенной женщиной. Пусть ее мать расскажет вам все о ней. Ее память достойна того, чтобы о ней говорили каждый день. И так будет, пока я жив. А потом я соединюсь с ней, и мне уже ничего не надо будет говорить, – и вождь снова умолк.

Пожилая женщина тяжело вздохнула:

– Господь да благословит тебя и твой добрый народ, Зуул, – сказала она, принимая от своего величественного зятя эстафету воспоминаний и неторопливо начала свой рассказ: – Это было давно. Я уже иногда не могу вспомнить лиц. Но одно лицо всегда у меня перед глазами. Это лицо моего мужа. Я не видела его почти двадцать лет, но до сих пор помню каждую морщинку на его лице. – Женщина словно бы и сама слегка удивилась такому длинному сроку и повторила. – Да, почти двадцать лет прошло с тех пор, – она промокнула уголки глаз краем платка, – да чего уж сейчас горевать, что было, то прошло. Бог даст, свидимся. – И она впервые за все это время улыбнулась. – Давайте хоть познакомимся, что ли, – она поправила платок на голове. – Я сама из Архангельска. Звать меня Анной Матвеевной. Мой отец был купцом, лесом торговал. Семья у нас была складная, жили дружно, в достатке. И вот пришел мне срок замуж выходить, и присмотрел мне батюшка жениха, из наших, из архангельских. А того и не знал, что я и допред него на этого паренька давно заглядывалась. Полюбился он мне, страсть, как я по нему сохла. А сказать-то как? Стыдно. И тут вдруг такая удача! Сватов заслали, все как полагается. Свадьбу сыграли. И оказалось, что и этот паренек меня давно заприметил. Только родителям сказать боялся. Небогатые они у него были. А паренек работящий, сноровистый. Вот за это мой папенька его и приметил. В общем, угодил мне, можно сказать, на всю мою жизнь. И зажили мы с моим Алешенькой душа в душу. Алеша весь день работает – отец его у себя в конторе пристроил и не прогадал. Алексей весьма дельным человеком оказался, в делах скорый, сообразительный. Дела у отца все лучше и лучше пошли. Он и нарадоваться на нас не мог. А в положенный срок – еще радость! – дочка у нас родилась. Алешенька на седьмом небе от счастья был. Не знал, как на нас с Марьюшкой надышаться. Все подарки нам дарил, все угодить старался. – Анна Матвеевна смахнула еще одну слезу – видимо, воспоминания были для нее тяжелым испытанием. – Так, в любви и согласии минуло пятнадцать лет. Батюшка мой по старости от дел отошел, все Алешеньке доверил. Алеша дела честно вел, купцы его очень уважали. Слава о нем далеко за Архангельск улетела. Как-то раз прибегает домой, радостный, взволнованный и кричит с порога: «Аннушка, накрывай скорее на стол, к нам купцы заморские пожаловали. И о таких чудесах рассказывают – представить невозможно!» Купцы и вправду чудные оказались. Сами-то – инородцы, а по-нашему болтали весьма неплохо. Рассказывали о дальних странах, о красивых городах, землю свою Италией величали, подарки разные дарили. Я слушала их, открыв рот. А Алешенька мой только посмеивался. Поняла я, что хотел он мне удовольствие доставить, поэтому купцов тех не захотел в конторе принимать, а к нам в дом позвал. И так я ему благодарна была. Не каждый же день мне о чужедальних странах рассказывали! И не заметили мы с Алешенькой, что дочка наша, Марьюшка, за дверью стояла и каждое слово тех купцов ловила. А когда заметили, то никакого особого значения этому не придали. Наоборот, Марьюшку тоже за стол усадили – пусть и она про дальние страны послушает. Ей тогда уже пятнадцать лет стукнуло. Вроде бы и дитя еще, а вроде бы уже и девушка – самый непонятный возраст. Вот с того дня все и началось. Купцы-то уехали, а рассказы их Марьюшке в душу запали. Она у нас с детства мечтательницей росла. Все в светелке своей сидела да зверей каких-то странных невиданных рисовала. Отец сначала на нее даже немного сердился – что ты, говорит, все взаперти сидишь? Вон, другие девочки по лугам бегают, цветы собирают да венки плетут. Или в лес сходи, по грибы-ягоды. Но Марьюшка только загадочно улыбалась, да продолжала невиданных животных рисовать. А те купцы нам две картины подарили. Настоящие, красками писаные. На одной портрет какой-то женщины в жемчугах богатых, платье парчовом и в диадеме алмазной. А другая картина – лес и река. Да словно бы живые! И еще купцы рассказали, что эти картины больших денег стоят, и мастер их рисовал знаменитый. Но они нам их в дар оставляют, вроде как залог будущих дел совместных. Мы-то им тоже богатыми подарками отдарились, так что не зазорно было и нам такое чудо в дар принимать. Вот на эти-то картины наша Марьюшка наглядеться и не могла. Словно бы подменили ее. Раньше она-то все угольками рисовала, а тут упросила отца краски ей специальные купить, кисточки и холст. Натянула этот холст на рамку деревянную и стала теми красками на холсте рисовать. Да так ловко! Почти точь-в-точь тот же самый лес и речка такая же! Так мы с отцом и ахнули. Алешенька тогда крепко призадумался. Понял он, что талант у нашей Марьюшки необыкновенный. Только страшно мне тогда вдруг стало, сердце сжалось, словно бы что-то почувствовало. Но время шло, а Марьюшка все лучше и лучше рисовала. Уж и все дома в нашей слободе перерисовала. Всю челядь домашнюю. Про нее и слух пошел, что мастерица она в этом деле. Отец уж и гордиться ею стал.