Текст книги "Хуарес"

Автор книги: Иосиф Лаврецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Конвенция предусматривала создание союзнической комиссии из трех уполномоченных, на которых возлагалось политическое руководство интервенцией. В эту комиссию вошли уже знакомые читателю посланники Франции и Англии в Мексике – де Салиньи и Уайк и командующий испанским экспедиционным корпусом генерал Хуан Прим.

Сведения о заключении конвенции быстро просочились в печать. В английской и французской буржуазной печати началась инспирированная правящими кругами этих стран враждебная Мексике кампания. Газеты обвиняли правительство Хуареса в нарушении международных обязательств, грабежах, убийствах иностранных подданных, беззастенчиво приписывая ему преступления, совершенные сторонниками Мирамона, Сулоаги и других реакционных вожаков, и требуя посылки в Мексику войск, которые навели бы там «порядок», свергли бы Хуареса и создали бы «стабильное», «ответственное» правительство.

Одновременно с призывами расправиться с Хуаресом газеты печатали сведения о богатствах Мексики, ее естественных ресурсах, природных условиях, заверяя обывателя, что оккупация ее европейскими державами сулит ему сказочные прибыли и всевозможные блага.

Карл Маркс, являвшийся в то время корреспондентом венской «Ди прессе» и американской «Нью-Йорк дейли трибюн», внимательно следил за подготовкой интервенции против Мексики. Этому сюжету он посвятил две корреспонденции, написанные по горячим следам событий – 7 и 8 ноября, то есть неделю спустя после заключения Лондонской конвенции, и увидевшие свет соответственно 12 ноября в «Ди прессе» и 23 ноября 1861 года в «Нью-Йорк дейли трибюн». Основываясь на данных английской и французской печати, Маркс с присущими ему проницательностью и блеском разоблачил преступный и грабительский характер трехдержавной интервенции против Мексики.

В первой из вышеупомянутых статей Маркс указывал, что заключение Лондонской конвенции знаменует собой образование нового Священного союза, который попытается применить к американским государствам тот же самый принцип, согласно которому Священный союз считал себя призванным вмешиваться во внутренние дела европейских стран. Первый план такого рода был разработан еще в начале 20-х годов XIX столетия французским министром иностранных дел Шатобрианом для испанских и французских Бурбонов, но они не решились его осуществить, опасаясь враждебной реакции со стороны Соединенных Штатов. Теперь же гражданская война в США создала удобную ситуацию, дающую возможность европейским монархиям создать прецедент интервенции, опираясь на который можно действовать и в дальнейшем. «В этом и заключается, – писал Карл Маркс, – подлинная цель англо-франко-испанской интервенции. Ее ближайшим результатом может быть и неизбежно будет только восстановление» Мексике уже начавшей было затухать анархии».

Во второй статье Маркс еще более резко и решительно осуждает планы трех европейских держав силой низвергнуть правительство Хуареса и оккупировать Мексику и вскрывает их внутреннюю подоплеку. «Замышляемая Англией, Францией и Испанией интервенция в Мексике, – читаем мы в этой статье основоположника научного коммунизма, – является, по моему мнению, одним из самых чудовищных предприятий, когда-либо занесенных в летописи международной истории. Это – чисто пальмерстоновская затея, поражающая непосвященного безрассудством цели и непригодности применяемых средств, что кажется несовместимым с общеизвестной ловкостью старого интригана.

Вполне вероятно, что мексиканская экспедиция является одним из многочисленных предприятий, которые Луи Бонапарт вынужден постоянно держать наготове для развлечения французской публики. Бесспорно, что Испании, политика которой никогда не отличалась особой выдержкой, совсем вскружили голову ее недавние дешевые успехи в Марокко и Сан-Доминго [6]6
  В 1859–1860 годах Испания вела колониальную войну в Марокко, и в 1861 году она захватила Доминиканскую республику, которую удерживала в течение четырех лет.


[Закрыть]и она мечтает о восстановлении своего господства в Мексике. Но не подлежит сомнению, что французский план еще далеко не созрел».

Следует отметить, что такая же точка зрения на агрессивные действия трех держав по отношению к правительству Хуареса высказывалась и прогрессивной русской печатью того времени, уделявшей не малое внимание этим сюжетам. В сентябре 1861 года журнал «Русское слово» так комментировал планы интервенции против Мексики:

«Слава не дорого стоит испанцам, и потому думают они обратиться за новыми лаврами в Мексику, где представляется удобный случай поживиться, не подвергаясь большой опасности. Конституционная партия и президент ее Хуарес только что восторжествовали над своими врагами… Страна вздохнула свободно… Но государственную казну обчистили Мирамон и им подобные… Хуарес истратил свои собственные деньги, уплачивая английский негоциантам суммы, которые его предшественники похищали ночью, со взломом окон, дверей и сундуков. Чтобы получить деньги для уплаты долгов, надобно подождать, а ждать не хотят. Если Хуарес не найдет денег, которых у него нет, англичане пошлют свой флот, чтобы перебить возможно большее число мексиканцев, сжечь Веракрус и Тампико. Французы тоже пошлют свою эскадру, а вслед за ними испанцы. Но ведь где нет ничего, там сам черт теряет свои права, говорит народная пословица».

В ноябре того же года этот же журнал сообщал своим читателям: «Вмешательство трех силачей, англичанина, француза и испанца, в дело слабого мексиканца совершится немедленно. Для исполнения конвенции, подписанной 31 октября, английский и французский флоты уже пустились в путь… Испанская эскадра ожидает их на Кубе. По чисто дипломатическим соображениям, чтобы избежать на будущее всякого неблагоприятного стечения обстоятельств, три правительства эти требуют содействия четвертого союзника, хозяина Белого дома. И они еще хотят уверить мир в том, что, предпринимая эту экспедицию, они действуют вне всяких своекорыстных и узких видов… С саблями наголо, с заряженными ружьями в руках испанцы, французы и англичане отправляются взыскивать с бедняка ничтожную сумму, которую тот рад бы заплатить, да не может».

В январе 1862 года в «Современнике» появилась большая статья Н. Г. Чернышевского о мексиканской экспедиции, в которой великий революционный демократ страстно разоблачал и клеймил предстоящую агрессию Англии, Франции и Испании против Мексики. Отмечая, что Франции интервенция будет стоить в двадцать раз больше, чем мексиканские долги, из-за которых якобы она предпринимается, Н. Г. Чернышевский указывал, что «занимательнейшая сторона дела состоит в том, что войну для наказания мексиканцев за неисправность платежей Англия и Франция начали как раз в то самое время, когда в Мексике установилось правительство, способное и хотящее быть исправным перед кредиторами. А пока не было надежды на появление такого правительства в Мексике, пока кредиторы действительно не могли иметь надежды на получение процентов, никто заступиться за них не хотел… Вот когда он (Мирамон) и подобные ему предводители шаек господствовали над Мексикой, они, конечно, не платили процентов по долгам. Но западные морские державы нимало не претендовали за то на Мирамона; напротив, они даже поддерживали его в борьбе со всеми честными гражданами».

С глубоким уважением писал Чернышевский о Бенито Хуаресе, который стремился обеспечить стране мир и правопорядок после трех лет гражданских междоусобиц. Он возмущался поведением европейских монархий, пытавшихся воспрепятствовать бывшей испанской колонии создать суверенное государство со стабильным политическим режимом: «Теперь, когда им показалось, что со временами прежних разбойничьих смут покончили в Мехике, что законное правительство установилось прочно, западные морские державы двинули войска против этого правительства, которое само прямо говорило о твердом своем намерении удовлетворить претензии кредиторов».

Русский революционный демократ гневно осуждал колониалистские устремления великих держав: «Эта мехиканская экспедиция не может быть понята иначе, как в смысле удивительнейшего примера макиавеллиевской политики: надобно мешать устройству дел у других народов, чтобы держать их в бессилии и зависимости от себя».

Чернышевский больше не смог вернуться к мексиканской теме. В этом же, 1862 году царское правительство, напуганное ростом революционных настроений в стране, закрыло журнал «Современник», арестовало Чернышевского, которого ожидали долгие годы тюрем и ссылки в Сибири.

С подписанием Лондонской конвенции Англия, Франция, Испания стали лихорадочно готовиться к интервенции. Теперь спасти Мексику от закабаления и порабощения новыми европейскими завоевателями мог только ее собственный народ. Сумеет ли этот народ, кровь которого лилась непрестанно, начиная с 1810 года, подняться на новые высоты мужества и патриотизма и одолеть нового коварного трехликого врага?

Законный президент Мексики дон Бенито Хуарес на этот вопрос отвечал утвердительно. Он верил, точнее было бы сказать – он знал, что в грядущей схватке его народ отстоит независимость своей родины. Знал же он это, ибо был уверен, что сам выстоит, что никто и ничто не сможет сломить его волю к борьбе, заставить его склониться перед иностранными завоевателями…

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Могли ли предвидеть Хуарес и его соратники, что в ответ на объявленный в июле мораторий европейские державы ответят вторжением в Мексику? Мексиканцы считали, что эти державы, возможно, устроят военную демонстрацию у берегов Мексики, возможно, попытаются захватить ее порты или вновь подчинить своему контролю таможни. В таком случае всегда можно будет с ними договориться. Но ни Хуарес, ни другие мексиканские лидеры не ожидали, что европейские державы вторгнутся в их страну с тем, чтобы не только свергнуть правительство, но заменить республиканский строй монархическим, да к тому же еще с европейским ставленником во главе. Не ожидали же этого они, ибо считали; что главная цель великих держав – нажива, а какую наживу могли сулить им подобного рода нелепые и безрассудные планы? Ведь на их осуществление державы должны будут затратить огромные средства, во много раз превышающие то, что им должна Мексика. Их вторжение вызовет ожесточенное сопротивление мексиканцев, в стране воцарится хаос, прекратится торговля, а раз так, то какая от этого будет выгода державам? К тому же мексиканцы не потерпят ни своего, ни тем более чужого монарха. Разве война за независимость и судьба Итурбиде не свидетельствовали об этом? Какую же пользу может принести державам осуществление таких явно нереальных планов? Нет, если их интересует выгода, чистоган, то они Должны способствовать экономической стабилизации Мексики, установлению в ней просвещенного демократического режима, что создаст атмосферу доверия, без которой не может развиваться ни внутренняя, ни внешняя торговля – этот кумир европейских негоциантов. Правительство же Хуареса доказало, что только оно может способствовать нормализации положения в Мексике. Поэтому было естественно ожидать, что европейские державы с пониманием отнесутся к его действиям.

После июля внутренние события в Мексике продолжали развиваться своим обычным курсом. Укрепив благодаря, мораторию свое финансовое положение, правительство Хуареса предприняло успешные наступательные действия против реакционных повстанческих банд, которые понесли тяжелые потери в ряде сражений с правительственными войсками. Численность этих банд в сентябре уменьшилась согласно сообщению Хуареса парламенту с 10–12 тысяч до 2–3 тысяч. Однако эти успехи, вместо того чтобы сплотить силы либералов, способствовали обострению внутрипартийной борьбы. В парламенте образовалась мощная оппозиция против президента, требовавшая его отставки. В нее входили далеко не однородные элементы: сторонники генерала Гонсалеса Ортеги, который, несмотря на поражение на выборах, все еще претендовал на президентское кресло; умеренные либералы, для которых Хуарес был слишком левым, крайние радикалы, считавшие Хуареса слишком умеренным.

В начале сентября 51 депутат парламента подписал обращение к Хуаресу с требованием уйти в отставку. На следующий день другие 54 депутата солидаризировались с Хуаресом. В парламенте и в печати начались бурные выступления «за» и «против» президента. Слабой стороной оппозиция являлось то, что она была лишена позитивной программы. С отставкой Хуареса к власти пришел бы генерал Гонсалес Ортега, мужественный воин, но не больше. Тогда как Хуарес при всех его недостатках – умеренности, медлительности, приверженности к букве закона – являлся отцом всех законов реформы, символом буржуазной революции. Сам факт, что он был первым гражданским президентом Мексики, к тому же индейцем, многие считали своего рода гарантией того, что дальнейшее развитие Мексики пойдет демократическим путем. Обо всем этом говорили сторонники президента в парламенте и на страницах печати.

А сам президент? Он хранил молчание. Эти дебаты для него были закономерным проявлением демократического порядка, на страже которого он – президент республики – стоял. Он был уверен, что страна и парламент его поддержат, да так оно и оказалось на самом деле. В парламенте большинство депутатов проголосовали за вотум доверия Хуаресу.

Теперь, располагая доверием парламента, Хуарес пытается найти приемлемое решение для урегулирования спора с Францией и Англией. Попытки установить контакт с французским посланником ни к чему не привели. Де Салиньи в ультимативной форме требовал отмены декрета от 17 июля и возобновления выплаты по долгам. На меньшее он не был согласен, надеясь, что Париж и Лондон на этот раз заставят Хуареса подчиниться.

Более покладистым оказался английский посланник Уайк. Правда, и он вел себя чрезвычайно нагло, но по крайней мере от переговоров с Самаконой, министром иностранных дел правительства Хуареса, не отказывался. В марте 1862 года в Лондоне была опубликована «Синяя книга о Мексике», включавшая обмен нотами Уайка с Самаконой. Ознакомившись с ее содержанием, Карл Маркс с возмущением писал Энгельсу: «По сравнению с сэромЧ. Ленноксом Уайком (здесь и дальше подчеркнуто К. Марксом – И. Л.). Меньшиков кажется истинным джентльменом. Эта каналья не только проявляет самое необузданное рвение в выполнении тайных инструкций Пама (т. е. Пальмерстона. – И. Л.), но стремится грубостью отомстить также за то, что мексиканский министр иностранных дел (ныне в отставке) сеньор Самакона, бывший журналист, неизменно доказывает свое превосходство в дипломатической переписке. Что касается стиля этого молодца, то ниже привожу несколько образцов из его депеш к Самаконе:

«Произвольный акт, приостановивший на два года всякие платежи и лишающий заинтересованные стороны их денег на этот период времени, что означает для них абсолютную потерю столь значительных ценностей».

«Умирающий от голода может в своих глазах оправдать кражу хлеба тем, что его принудила к этому повелительная необходимость; но аргумент этот не может оправдать, с моральной точки зрения, нарушение им закона, которое имеет то же значение, отвлекаясь от всякого сентиментализма,как если бы преступление не имело извиняющего обстоятельства. Если он действительно умирал от голода,то он прежде всего должен был попросить пекаря утолить его голод, но поступать так(умирать от голода?) по собственному усмотрению,без разрешения, это значитпоступить так, как поступило в данном случаемексиканское правительство по отношению к своим кредиторам».

«Что касается той точки зрения,исходя из которой Вы рассматриваете вопрос, как это выраженов Вашей вышеупомянутой ноте, то уж извините меня, если я скажу, что ее нельзя обсуждать односторонне без того,чтобы не принять во внимание также и мнение тех, которым приходится непосредственно страдать от практического применения этих исходящих от Вас идей…»

Самакона писал ему, что волнения в Мексике за последние 25 лет вызвались главным образом интригами иностранных дипломатов. Уайк отвечал ему, что «население Мексики настолько деградировало, что представляет опасность не только для него самого, но и для всех, кто приходит с ним в соприкосновение».

Самакона писал Уайку, что предложения последнего кладут конец самостоятельности республики и оскорбительны для всякого независимого государства. Уайк отвечал: «Извините меня, если я добавлю, что сделанные мною предложения не становятся еще непомерно недостойными и невыполнимыми из-за одного того, что Вам, лицу заинтересованному(idest, т. е. как министру иностранных дел Мексики) «угодно это утверждать».

«Уломать» сэра Чарлза вызвался помочь Том Корвин, американский посланник в Мексике. Корвин был назначен на этот пост Линкольном. Бывший сенатор, губернатор, министр финансов, у себя дома он славился честностью. Друзья его называли «честный Том». Как и Линкольн, Корвин осуждал в свое время американскую агрессию против Мексики 1845–1848 годов. Впоследствии он примкнул к экспансионистским кругам, которые стремились «поглотить» страну ацтеков, хотя тщательно скрывал свои подлинные взгляды, прикрывая их лицемерными уверениями в дружбе к Мексике. К этому его обязывало еще и то обстоятельство, что в Мексике у него был опасный соперник в лице Джона Т. Пикетта – дипломатического агента южан.

Полковник Пикетт был типичным американским политическим авантюристом-флибустьером. Одно время он примкнул к Кошуту и боролся за свободу Венгрии, затем принимал участие в экспедиции на Кубу венесуэльца Нарсисо Лопеса, задумавшего «присоединить» остров к США. Он был американским консулом в Веракрусе, когда в этот город переехало правительство Хуареса. Пикетт по собственной инициативе признал его, за что был временно отстранен от своей должности. С началом гражданской войны он перешел на сторону конфедератов, представителем которых был назначен в Мексику.

Пикетт считал, что мексиканцы не способны управлять своей страной, что Мексика для ее же блага нуждается в иностранной оккупации. Пока же этот «благодетель», притворяясь мирной овечкой, добивался признания правительства южан и заключения с Мексикой «оборонительного и наступательного» союза, обещая после победы над северянами вернуть ей Калифорнию и Новую Мексику. Если бы эти обещания не произвели должного впечатления на мексиканские власти, то Пикетт мог пустить в ход миллион долларов для их подкупа.

Уполномочивая Пикетта подкупать мексиканских деятелей, президент южан Джефферсон Дэвис самоуверенно присовокуплял к данной ему директиве: «Мексиканцы не грешат щепетильностью в этих вопросах, и Ваша задача вовсе не заключается в том, чтобы улучшить их нравственность». В случае неуспеха с Хуаресом и его министрами Пикетту поручалось договориться на этот же предмет с губернатором Нового Леона – Видаурри и губернатором штата Чиуауа – Террасосом, предложить им отделиться по примеру Техаса от Мексики. На худой конец Пикетту разрешалось вступить по всем этим вопросам в переговоры с Маркесом и другими главарями мятежных банд.

«Честный Том» старался свести на нет интриги и маневры Пикетта, выдавая себя за сторонника правительства Хуареса. Это ему удалось, тем более что само правительство Хуареса отдавало предпочтение северянам, хотя бы потому, что те находились весьма далеко от мексиканских границ.

Деятельность Пикетта в Мексике закончилась плачевно. Пробыв в столице девять месяцев, он за нанесение побоев одному северянину был арестован мексиканскими властями и заключен на месяц в тюрьму. Покинув Мексику и прибыв в Новый Орлеан, Пикетт обнаружил, что все его донесения из Мексики перехватывались северянами, ни одно из них не дошло по назначению. Он снял копию с сохранившихся у него черновиков и вручил ее почтмейстеру Нового Орлеана для пересылки президенту Джефферсону Дэвису, но ему вновь не повезло: почтмейстер оказался агентом северян и передал его депеши в Вашингтон. К концу войны в руках Пикетта оказалась часть архива министерства иностранных дел южан, которую он на этот раз уже сам продал своим врагам – северянам. Некоторое время спустя этот авантюрист связался с проживавшим тогда в США Санта-Анной и был назначен начальником генштаба очередной «освободительной» экспедиции, которую проектировал этот предатель в Мексику.

Вернемся, однако, к Корвину. У Корвина был свой хитроумный план, с помощью которого он надеялся, с одной стороны, окончательно вытеснить из Мексики европейские державы, а с другой – превратить Мексику в протекторат США. Он предложил Самаконе и Уайку следующую комбинацию: Соединенные Штаты предоставляют Мексике заем в несколько десятков миллионов долларов, которым она покроет свои долги Англии. Мексика же в качестве гарантии уплаты этого займа отдаст под «залог» Соединенным Штатам пустующие земли и рудники штатов Нижняя Калифорния, Сонора и Синалоа. Если Мексика в срок не вернет заем, то эти земли и рудники станут собственностью США. Сообщая об этом коварном плане государственному секретарю Сьюарду в Вашингтон, «честный Том» пояснял: мексиканское правительство наверняка не уплатит в срок займа, что позволит США захватить земли вышеуказанных трех штатов. А это, в свою очередь, приведет к тому, что США будут господствовать в Центральной Америке, вытеснив из нее навсегда Англию и другие европейские державы.

Сьюарду понравился план Корвина, который получил полномочия осуществить его. Понравился он и Уайку. Английский дипломат вступил в переговоры с Самаконой, но тот предложил англичанину договориться на других условиях: Мексика снизит таможенные тарифы на 50 процентов, если Англия согласится на двухгодичный мораторий. Уайку это предложение показалось более выгодным, чем план Корвина, ибо оно позволяло Англии сразу же удвоить экспорт своих товаров в Мексику, что принесло бы баснословные барыши английским купцам и фабрикантам. Ведь Англия тогда господствовала на мексиканском рынке, в то время как Соединенные Штаты, раздираемые гражданской войной, утратили здесь свои позиции, и, по-видимому, надолго.

Уайк принял предложение Самаконы, что вызвало прилив оптимизма у Хуареса. Он надеялся, что Франция будет вынуждена последовать примеру Англии и тоже искать полюбовного соглашения с Мексикой. Что касается Испании, то, даже если она и решится на интервенцию, Мексика с нею справится. «Конечно, – писал Хуарес губернатору Нового Леона Видаурри, – большое зло вести войну с иностранной державой, но степень этого зла сильно уменьшается, если учесть, что атакующая держава – Испания, ибо она поддерживает неправое дело и спровоцированная ею борьба укрепит либеральную партию и будет способствовать искоренению раз и навсегда всех несправедливостей колониальной системы, обеспечив навечно независимость, свободу и прогресс нашей стране».

Соглашение Самаконы – Уайка вывело французского посланника де Салиньи из себя. Представитель Луи Бонапарта в Мексике, поддерживавший постоянную связь с генерал-губернатором Кубы Серрано, писал ему, что Уайк проводит «дипломатию торговца неграми», то есть бесчестную, что он добивается союза США, Англии и Мексики против Франции и Испании, предотвратить который сможет только немедленная высадка испанских войск.

Де Салиньи напрасно истекал желчью. Мексиканский конгресс шестьюдесятью голосами против двадцати девяти отклонил соглашение Самаконы – Уайка, чем вызвал отставку министра иностранных дел и новый, теперь окончательный, разрыв с английским посланником.

Между тем английское правительство разгадало двойную бухгалтерию мексиканской политики Вашингтона и не без ехидства предложило Соединенным Штатам – это было записано в Лондонской конвенции – присоединиться к трем державам и участвовать в интервенции против Мексики.

Как же реагировали американцы на это предложение? Сьюард ответил лорду Росселу: Соединенные Штаты не оспаривают нрава трех держав вести войну против Мексики, однако, учитывая их традиционную политику неучастия в союзах, они не могут присоединиться к тройственной конвенции.

Мексиканский посланник в Вашингтоне Ромеро, которому Сьюард сообщил об этом, писал Хуаресу, что, судя по этому заявлению государственного секретаря, нет никаких оснований рассчитывать на помощь американского правительства. «Я с большим удовлетворением, – признался Ромеро, – приветствовал приход к власти республиканской партии (к которой принадлежали Линкольн и Стюард. – И. Л.), ибо высказывания ее лидеров, казалось, свидетельствовали о их дружественном отношении к Мексике. Я больше чем кто-либо другой надеялся, что победа республиканцев будет полезной моей родине; теперь же я больше всех испытываю горькое разочарование отношением американского правительства к нашим делам… Все эти соображения убедили меня в том, что в грядущей войне за нашу независимость мы должны рассчитывать только на самих себя и на наши внутренние ресурсы».

Когда письмо Ромеро пришло в Мехико, Хуарес уже знал о заключении Лондонской конвенции и предстоящей трехдержавной интервенции. Какое впечатление эта весть произвела на него? Впал ли он в панику, растерялся, опустил руки? Ничего подобного! Дон Бенито Хуарес, законно избранный, как он любил подчеркивать, президент Мексики, проявил свойственную ему выдержку, стойкость и присутствие духа, вернувшие ему вновь доверие всех фракций и течений либерального лагеря.

Тогда его стойкость многим казалась единственной надеждой на спасение, ибо на кого еще можно было надеяться, кто еще мог спасти мексиканскую нацию, разобщенную, растерзанную, нищую, безоружную, против которой ополчились теперь сильнейшие мировые державы, как не этот темнокожий индеец? Он представлял Мексику, которая вот уже 50 лет сражалась за независимость и свободу вопреки логике завоевателей, согласно которой слабый был обязан безропотно подчиняться сильному.

Что же предпринял Хуарес в эти тревожные и предгрозовые дни в жизни мексиканской республики? 23 ноября 1861 года по просьбе правительства парламент аннулировал постановление о моратории от 17 июля. Правительство объявило, что оно готово обсудить с представителями держав все их финансовые претензии. Но эти меры уже не могли приостановить пущенной в ход машины интервенции.

Следовало ожидать, что первый удар интервенты нанесут по Веракрусу. С этого места начинались все вторжения в Мексику со времен конкистадора Эрнана Кортеса. Могла ли мексиканская армия, обескровленная в боях с реакционными бандами, не располагавшая военно-морскими силами, защитить эти ворота в свою страну против вооруженной современным оружием и отлично вымуштрованной армии интервентов? Разумеется, нет. Прямое столкновение с армией интервентов могло закончиться полным разгромом республиканских войск. Мексиканцы могли одолеть могущественного врага не столько силой, сколько хитростью, а этим оружием они владели в избытке, ведь недаром говорят, что голь по выдумки хитра. Они надеялись заманить неприятеля в глубь страны, а затем измотать его в бесчисленных стычках и мелких сражениях; они также надеялись на своего могучего союзника – тропический зной, крайне тяжело переносимый европейцами; на тропические болезни, в особенности желтую лихорадку, косившую иностранцев и щадившую туземное население. Наконец, и далеко не в последнюю очередь, они надеялись на разногласия среди союзников, с крайней подозрительностью и недоверием относившихся друг к другу. Был еще и другой фактор, не учтенный совершенно интервентами: национальная гордость мексиканцев. Сам факт, что против Мексики, слабой и обессиленной непрерывными гражданскими войнами, ополчились три сильнейшие державы Западной Европы, не могло не «льстить» самолюбию мексиканцев, не могло не возбудить в них стремления напрячь все свои духовные и физические силы, чтобы нанести поражение столь могущественному врагу, победа над которым прославила бы Мексику на весь мир и окончательно утвердила бы ее независимость. История предоставляла мексиканской нации возможность смыть с себя позорное пятно бесславного поражения в войне с североамериканскими захватчиками.

Известие о предстоящей интервенции трех держав вызвало в стране не уныние и страх, а боевое возбуждение, сплочение патриотических сил.

Таким образом, надежды интервентов, порожденные радужными заверениями авантюристов типа Идальго и того же Миранды, на то, что мексиканцы свергнут Хуареса, развеялись как дым еще до их высадки в Веракрусе. Это было первое их поражение и первая победа Хуареса, правда, символические, но определявшие в известной степени ход дальнейших событий.