Текст книги "Хорошая работа"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

Соавторы: Израиль Меттер,Владимир Пистоленко,Иван Фролов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Владимир Иванович Пистоленко
Ночной рейс

Холодный мелкий дождь лил двое суток. И когда на третьи утром перестал, небо не очистилось, как это бывает летом после дождя, а осталось серым, пасмурным. Хмурые тучи медленно и тяжело плыли над землей, плыли так низко, что, казалось, цеплялись за зеленые еще вершины осин и карагачей. От реки Сакмары дул сырой и густой ветер. Он то затихал, то снова, будто после раздумья, становился порывистым и свирепым; тогда тонкие ветки карагача со свистом гнулись то в одну, то в другую сторону, редкими стайками улетали с осин первые желтые листья, а тучи начинали ронять мельчайшие капли.

В любую минуту снова мог хлынуть дождь.

В колхозной риге несколько девушек перелопачивали зерно, подготовленное для отправки на элеватор.

Кладовщица то и дело выходила из риги, посматривала на дорогу и, не видя там ожидаемой машины, покачивала головой:

– Нет, теперь уж, видно, не приедет. Вечер подходит, а его нет. Засел, наверно, – дороги-то вон как развезло. А парень боевой! Если не приехал – значит, засел. Не ко времени дожди пошли. Это разве шутка – план не выполнен, хотя всего только двенадцать тонн осталось сдать государству! Эх, не будь дождя – вчера бы все подчистили!

На широкой деревенской улице показалась трехтонка; она медленно ползла, оглушительно гремя цепями, намотанными на колеса.

– Девчата! – закричала кладовщица. – Борька катит! Красный флажок на машине – значит, он!

Грузовик свернул с дороги, ловко развернулся и задним бортом вплотную подошел к риге.

Как только замолчал мотор, девушки принялись насыпать в кузов пшеницу.

Шофер молча выбрался из кабины, не спеша обошел машину, потрогал все скаты, залил в радиатор воды. Потом глянул на хмурое небо, что-то хмыкнул, закурил самокрутку и, обратившись к девушкам, сказал:

– Проворнее давайте, поторапливайтесь!

Ему было девятнадцать лет, но маленькое худощавое лицо и небольшой рост делали шофера похожим на мальчика.

Стараясь казаться внушительнее, он пытался держать себя независимо, а говорил нарочито грубовато и отрывисто. На нем был не по росту комбинезон, что делало смешной его небольшую фигуру.

К нему подошла кладовщица:

– Борис, может пообедаешь? Холодище вон какой стоит – похлебал бы горячего…

Он помолчал немного, словно и не ему было сказано. Потом нехотя ответил:

– Некогда засиживаться. Того и гляди, дождь будет. Приеду на элеватор – пообедаю в столовой.

Снова помолчал и добавил:

– Хлеба кусок принесите. Дорогой, может, закушу.

– Плоха дорога? – спросила кладовщица.

– А то! Надо бы хуже, да некуда. Не дорога, а слякоть! Ты сюда машину ворочаешь, а она плывет в другую сторону. Руки начисто отмотал, руль еле держат. А хуже всего в Черном долу да в Бешеном овраге: мосты – одно название, приходится в объезд, а там…

Он сел на подножку, несколько раз затянулся махорочным дымом, бросил окурок в лужицу и, подняв с земли прутик, начал старательно счищать с крыла машины грязь. Казалось, он настолько увлекся этим занятием и оно было таким важным, что полностью овладело всем его вниманием. Он стал даже немножко покряхтывать, когда тоненький прутик сгибался, будучи не в силах справиться с глинистым комком.

Вдруг резким движением руки он швырнул прутик прочь.

– Пойдет вот дождь, и, как говорят, будет полный порядок. И машину можно угробить и зерну конец, – сказал он кладовщице. – Какой тут обед!

И крикнул девушкам, остановившимся для минутной передышки:

– Живей насыпайте, ночью отдыхать будете!

– Ты гляди, какой вострый! Сам бы поработал без отдыха! – с обидой в голосе сказала одна.

– С виду – парень, а ворчит, словно дед на печке, – добавила вторая.

Первая что-то сказала подруге вполголоса, и обе рассмеялись, поглядывая на шофера.

Он покраснел и полез в кабину.

В это время к риге торопливо подошла девочка лет четырнадцати. На ней ладно сидела вязаная зеленая кофта, из-под которой у шеи виднелся красный галстук. Голову девочки покрывала пуховая шаль, на ногах были черные, школьного образца, туфли и калоши.

– Здравствуйте, тетя Маша! – сказала она, подойдя к кладовщице.

– Здравствуй, Саня! Ты что так запыхалась? Или бежала?

– Бежала. Боялась, как бы машина не ушла.

– Хочешь на ней уехать?

Саня кивнула головой:

– Больше не на чем. На лошадях в такую погоду и за двое суток до райцентра не доберешься. А ехать нужно сегодня: завтра вся делегация района должна выехать в Чкалов.

– Ну и поезжай, – сказала кладовщица.

– А шофер где? – спросила Саня.

– В кабине.

– Как он? Возьмет?

– Должен взять. Ты же едешь не на прогулку, а по делу, да еще почетному.

Саня подошла к кабине:

– Дядя, вы скоро поедете?

Он, будто между прочим, взглянул на нее и молча кивнул головой:

– Как насыплют, сразу и поеду.

– А меня не возьмете до райцентра?

– Нет, не возьму, – ответил шофер и, давая понять, что разговор окончен, занялся какой-то пружинкой, бывшей у него в руке.

– Почему? – нерешительно спросила Саня.

Он помолчал.

– Потому что не возьму, а не возьму потому, что еду в ночной рейс, а погода – хуже не придумаешь. Опасно. Понятно?

– Даю вам честное слово, что не помешаю! – взмолилась Саня. – Если в кабине нельзя, я в кузове сяду. И буду сидеть осторожно.

– А в кузове совсем нельзя ездить.

– Почему?

– Опять «почему»! Там хлеб, а на хлебе возить пассажиров не разрешается.

– Ну уж, так и не разрешается! Одна-то, я думаю, не помешаю, – не совсем уверенным голосом сказала Саня, не зная, верить шоферу или нет.

Не желая казаться грубым, он насколько возможно мягко пояснил, выходя из кабины:

– Автомобиль, гражданка, не собственный, а автоколонны. Я просто, как говорят, водитель и должен исполнять правило.

Она глянула на него и невольно улыбнулась.

Шофер вспыхнул. Он подумал, что сказал не совсем умно, чем и вызвал ее усмешку. Нахохлившись и не глядя на Саню, он резко бросил:

– Чего смеешься? Сказано – значит, все. И нечего… Не возьму.

Она улыбнулась тому, что назвала его дядей, а сейчас, когда он вышел из кабины, увидела, что этот «дядя» никак не старше ее брата Кольки. Ей представилось, что вдруг Кольку тоже кто-нибудь называет дядей, – стало смешно, и она не смогла сдержать улыбки. Но, услышав резкие слова шофера, сразу же спохватилась, лицо ее мгновенно посерьезнело.

Саня молча стояла и не могла решить, что же делать дальше? Или еще говорить с ним, или уйти? Но она знала, что если не уедет сейчас, то, значит, вообще не попадет на областной слет пионеров-отличников.

Подошла кладовщица.

– Ну как, договорились? – спросила она.

Саня отрицательно покачала головой, давая понять, что шофер не берет.

– Сказал, что не возьмет, – прошептала она.

– Это чего ж ты, Боря, – обратилась кладовщица к шоферу, – не хочешь подвезти нашу отличницу?

– Начнешь всех возить, так, пожалуй… Сказал – не возьму, и крышка! Пускай хоть трижды отличница! Нужно – и пешком дойдет.

Кладовщица вдруг вспылила:

– Поехать она все равно с тобой поедет! Просто не возьмешь – пошлем зерно сопровождать. А ехать ей нужно. Ее выделили из нашей школы на областной слет пионеров-отличников. Как ты это считаешь? Или, может, пустяк? Надо немного понятие иметь и душевнее к людям относиться. Эх, ты, а еще комсомолец, да и стахановец к тому же…

Шофер искоса взглянул на Саню и, заметив на ее лице не улыбку, как несколько минут назад, а выражение напряженного ожидания, подобревшим голосом сказал:

– Если сопровождать – пожалуйста. Иди собирайся, да живее, а то дождь прихватит и через Бешеный не проскочим.

– У меня уже все собрано, я сейчас! – сказала обрадованная Саня и убежала со двора.

А шофер, словно желая оправдаться перед кладовщицей, а может, и перед самим собой, заговорил:

– В такую погоду, да еще в ночной рейс, лучше никого не брать. Спокойнее. Отвечаешь только за себя. А потом, нужно и другое учесть – она не сказала, что по делу, я и подумал: может, к бабушке в гости. И такое встречается.

– Хватит тебе ворчать, разошелся – не остановишь!

– Я, тетя Маша, не ворчу, а просто рассуждаю. Кабы днем – полбеды. А то ночью… Мальчишка бы – дело другое, а эта… Возьми на горб обузу – не возрадуешься. Встанем где-нибудь – разревется.

…Саню провожали мать и несколько подруг. Когда они подошли к риге, погрузка машины уже закончилась и девушки покрывали зерно брезентом.

– Садись в кабину, – сказал шофер, заметив, что Саня хотела забраться в кузов. – На зерне не разрешается.

Он отодвинул в свой угол телогрейку, так же промасленную, как и бывший на нем комбинезон.

Когда машина тронулась, на переднее стекло кабины упало несколько дождевых капель, мелких, еле заметных.

– Ну, кажется, началась унылая песня, – проговорил шофер и, нажав кнопку, заставил тонкую пластинку, до сих пор неподвижную, пройтись по стеклу кабины взад и вперед, стирая капли.

В селе груженая машина шла хорошо, но едва выехали за околицу, положение сразу же изменилось. Свернувшая в низинку дорога оказалась вся разбитой и была покрыта глубокими лужами. Шофер переключил скорость; мотор, словно озлясь, заурчал громче. Машина сбавила скорость и пошла значительно тише.

Сане еще не приходилось ездить на машине в непогоду, и когда первый раз, ни с того ни с сего, кузов стало заносить и трехтонка не как обычно, а боком стала скользить с пригорка, она испугалась и ухватилась за ручку дверцы.

– Не бойся, все в порядке. Без паники, – заметив ее движение, сказал шофер.

Он уверенно вращал рулевое колесо, и машина медленно, нехотя приняла нужное положение.

– Теперь все время будет такая кутерьма, пока не выползем вон на ту горку. – Кивком головы он указал вперед, где сквозь серую мглу далеко на горизонте виднелся невысокий холм. – Ты сиди и ничего не бойся. Все обойдется, как и должно быть. Мне приходилось в разную погоду ездить. Видали и не такое. Обходилось.

Машину качало, бросало из стороны в сторону, порой она получала такой крен, что, казалось, свалится набок, но шофер всегда во-время брался за нужные рычаги, снова колдовал над рулем, и все заканчивалось благополучно.

Саня с возрастающим любопытством следила за ним, и если с первого взгляда примяла его за мальчишку-зазнайку, то сейчас он ей казался чуть ли не богатырем – так ловко он правил машиной. Его лицо стало почти суровым – брови сдвинуты, устремленные вперед глаза были полны решимости, смелости, а руки все время находились в движении, и эти движения заставляли машину идти по раскисшей дороге вперед, принуждали ее принимать то положение, которое нужно было в данный момент.

При хорошей погоде низинку проезжали за несколько минут, но сейчас, пока выбрались на пригорок, прошло больше часа.

Надвигался вечер. Сероватое небо начало темнеть. Пошел густой, обложной дождь, и на дороге появились такие же лужи, как и в низинке.

К Бешеному оврагу подъехали в сумерках.

– Ну, если тут выскочим… значит, большое дело сделаем, – сказал шофер и добавил: – Держись крепче – попробую с разгону взять.

Он нажал рычаг, мотор взревел, и машина рванулась вперед. Рванулась так, что Саню тряхнуло и заставило привалиться к спинке сиденья. Из-под колес устремились во все стороны каскады воды, словно ударили снизу мощные фонтаны. Но через несколько секунд все это осталось позади, и «ЗИС» на малой скорости карабкался по взгорью.

Фары бросали на дорогу яркие лучи света, и от этого тьма вокруг казалась совершенно черной. В световой полосе было хорошо видно, как густо ложились на землю дождевые капли.

Ехали молча.

Шофер, чуть подавшись вперед, неотрывно смотрел на дорогу.

Сане иногда казалось, что машина идет не в том направлении, в каком нужно, что шофер, видимо, заблудился и что поэтому едут они уже целую вечность.

Около полуночи подъехали к Черному долу.

– Вот еще местечко – хуже ничего не придумаешь, – сказал Борис. – Гляди: воды-то, море целое!

Почти у самой машины Саня увидела воду. Это была не лужа, каких много осталось позади, а большое водное пространство, пересечь которое от одного берега до другого оказались не в состоянии световые пучки фар. Сане показалось, что она никогда еще не видела столько воды. Ей захотелось, чтобы мотор вдруг затих и машина остановилась, не въехав в воду. Но этого не случилось.

Как и в Бешеном, машина рванулась вперед.

Все произошло мгновенно. Саня не могла сообразить, почему и как все это произошло, – она поняла одно: машина остановилась среди воды.

Шофер сделал несколько попыток выбраться вперед, потом назад – безуспешно: колеса буксовали, разбрасывая во все стороны брызги.

– Всё. Засели. Этого я и боялся.

Он заглушил мотор и положил голову на рулевое колесо.

Молчали.

«Уснул, что ли?» – подумала Саня.

Однако Борис не спал. Хотя он водил машину самостоятельно только второй год, но и этого было вполне достаточно, чтобы понять, в каком трудном положении очутился сейчас. Он напряженно думал. Его мысли были сосредоточены на одном: он вспоминал рассказы бывалых шоферов о случаях из их личной практики, но эти воспоминания ничего нового не приносили ему, не подсказывали выхода из трудного положения. В большинстве известных Борису случаев, когда машина начинала буксовать и «заседала» в грязной лощине, шоферы выпутывались из беды, подкладывая под колеса доски, или жерди, или ветки деревьев; а если ничего этого не было – сухие стебли подсолнухов, беремя сена или просто травы. Здесь же не было ни травы, ни сена, а о досках или жердях даже и говорить нечего. Знал Борис и другие случаи, самые удачные: когда застрявшую машину вытаскивала из западни другая.

Но сейчас, в эту дождливую полночь, ждать встречную или попутную машину было самообманом. Борис знал еще один способ помочь машине выбраться: снять боковые борта у кузова и подложить их под колеса. К этому способу шоферы обычно прибегали в самом крайнем случае, когда нет выхода и неоткуда ждать помощи. Борис же не мог снять борты у своей машины, так как в кузове была пшеница. Все перебрал в своей памяти шофер, но выхода из затруднительного положения так и не нашел.

Он отделился от руля, не спеша достал коробочку с табаком, свернул папиросу, зашуршал спичками. Потом решительным жестом сунул в карман табак, папиросу и спички и взялся за рычаги. Сначала будто что-то заскрипело, потом застучал, зачастил мотор. Машина судорожно дернулась вперед, потом назад, снова вперед и опять назад. И так раз за разом.

– Словно болтами к земле притянули, – сказал он и выключил мотор. – Эх, не повезло! Теперь и сиди.

Он сказал это не Сане, а сам себе. Со своей спутницей он и не думал советоваться по вопросу, как быть, – он был уверен, что Саня ничего не сможет посоветовать. Его даже удивило, когда Саня спросила:

– А мы разве будем сидеть тут?

– Деваться больше некуда, – нехотя ответил шофер.

– И ничего нельзя сделать? – с тревогой в голосе спросила Саня.

– Пока ничего. Дело, конечно, не в нас – мы сидим себе в кабине, и никакой дождь нас не намочит. Да если бы и намочил – не страшно: не глиняные мы с тобой, не раскиснем, да и машина тоже. Хлеб жалко! Если до утра постоим на этом дожде, хлеб намокнет, как пить дать. И пропадет. Тут тебе никакой брезент не поможет!

Саня ничего не сказала, но в быстром ее взгляде шофер прочитал немой вопрос, недоверие и укоризну.

– А что я вот в этакую темень сделаю? Были бы жерди, подсунул бы их под колеса – и всё. Только жердей негде взять. На дороге они не валяются, – словно отвечая на ее молчаливый вопрос, сказал шофер.

Саня несмело спросила:

– А плетни не помогут?

– Как не помогут! Плетни еще лучше, чем жерди, – они в самый бы раз, да и плетней у нас нету.

Саня оживилась:

– Слушайте, неподалеку отсюда наш бригадный стан! Километра два будет, не больше. Там есть плетни.

Борис хлопнул себя по лбу:

– Правильно! Я же сам видел давеча стан. И забыл. Вот дурья башка!

Он открыл дверку кабины, выдернул лопату и черенком измерил глубину воды:

– Плетни нам в самый раз. Где их там искать?

– Из плетней загон для телят сделан. Я сразу найду. Ведь мы вдвоем пойдем?

– В твоих туфельках только по такой грязи ходить! Сиди тут, я один справлюсь.

– Одному вам не дотащить плетень… – начала было Саня, но Борис прервал ее:

– Дотащу, не железный же он! Ты расскажи, как идти на стан.

Саня рассказала.

– Свет я выключу, – сказал шофер, – чтобы зря энергию не расходовать, а ты изредка сигналь мне. Знаешь, как дают сигналы?

– Знаю, – ответила Саня и нажала на центр рулевого колеса. Тут же послышался гудок сирены.

– Правильно, – сказал Борис. – Так и делай. Только не очень часто. А я пошел.

Он выключил свет, вылез из кабины, захлопнул за собой дверку и словно растаял. Саня напряженно всматривалась в темноту, стараясь разглядеть там Бориса, но так и не увидела его.

После того как погас свет, темнота со всех сторон обступила Саню.

Время шло. Саня сидела в уголке кабины и то и дело заставляла сирену издавать протяжный гудок. Мысленно девочка следила за Борисом. Ей виделось, как он поднимался по крутому склону оврага, как шел по вязкой пашне, подходил к стану…

Саня была уверена, что на стане есть люди. «Они и помогут во всем Борису», – думала она.

По ее подсчетам, шофер должен бы уже возвратиться назад, но его все еще не было. Она продолжала подавать сигналы и, когда звук сирены затихал, начинала напряженно вслушиваться – не раздадутся ли шаги шофера, но ничего не слышала, кроме однообразного шума дождя, завывания ветра да плеска воды у колес машины.

Борис появился совсем неожиданно. Саня увидела его, когда он стал открывать дверку кабины.

– Не нашел, – мрачно сказал он и осторожно присел на краешек сиденья.

Саня смутилась. По тону Бориса она поняла, что он недоволен, а может быть, и сердит на нее. Наверно, подумал, что она сама не знала, есть ли плетни на стане, и напрасно он ходил туда, да еще по дождю.

– А вы где их искали? – несмело спросила Саня.

– Кого?

– Плетни.

– Я не плетни искал, а стан.

– И не нашли?

– В том и дело, что не нашел. Ходил-ходил по степи – никакого стана. Будто и не было никогда.

Помолчали.

– А я бы нашла стан, – сказала Саня.

– Не знаю, – ответил недоверчиво Борис. – В такую темень да погоду себя потерять можно.

– Честное слово, найду! Вот пойдемте! Вы не замерзли? – участливо спросила Саня.

Он еле сдерживал дрожь, но ответил сквозь стиснутые зубы:

– Не зима – рано еще мерзнуть.

– Значит, пойдем? – спросила Саня.

– Давай пойдем, только чтоб не напрасно все это дело…

– Нет, я найду. Я хорошо знаю, где стан.

Саня разулась и первая вошла в воду. Ноги ожгло словно кипятком. Борис дал свет, чтобы видно было машину издали, снял сапоги, вылил из них воду и пошел за Саней. Дождь не переставал. Дул порывистый холодный ветер.

Едва они отошли несколько шагов от машины, как одежда у Сани промокла насквозь. Саня крепко стискивала зубы, но они не слушались и дробно стучали.

– Промокла? – спросил Борис.

– Аг-га, – ответила Саня.

– Давай бегом, а то закоченеть можно.

– А вы говорили – не холодно.

Саня хорошо знала свою степь, и они скоро пришли на стан.

В избе было темно, на двери висел замок.

– Значит, никого нет. А я думала немного обогреться у печки, – срывающимся голосом проговорила Саня.

– Некогда греться. Вода может в долу прибыть – зальет мотор, тогда и плетни не помогут. Давай искать. Говоришь, были плетни?

– Были. Весной тут загон стоял для телят. Плетневый.

Но загона не оказалось. «Неужто увезли? – думала Саня. – Нет, не может быть».

Совсем случайно Борис набрел на сложенные у задней стены избушки плетни.

– Вот они! – крикнул он и вцепился в верхний.

– Ты берись с той стороны плетня, а я с этой. Понесем. Не очень тяжелый, – сказал Борис.

Плетень был тяжелее, чем думалось. Они еле подняли его и, едва сделав несколько шагов, уронили. Немного постояли.

– Ну, еще малость! – скомандовал Борис.

Опять сделали несколько шагов. Передохнули. Снова взялись за плетень. Им казалось, что после каждой остановки ноша становилась все тяжелее и тяжелее, а поднимать ее и нести было все труднее. После одной из остановок они так и не смогли поднять плетня.

– Садись, передохнем немного, – сказал Борис и опустился на плетень.

Почти рядом присела и Саня.

Услышав, как тяжело она дышит, Борис вдруг сообразил, что Сане было гораздо труднее нести, чем ему, – ведь она намного слабее его. Ему стало стыдно, что он заставил девочку тащить непосильную тяжесть.

– Тяжело нести? – спросил он.

– Тяжело.

– А что, если мы не будем его нести, а волоком? По-моему, это легче.

– Давайте попробуем, – ответила Саня.

Они взялись за кол в плетне и потащили.

– Правда, легче? – спросил Борис.

– Легче.

– Ты как только начнешь уставать – говори.

Саня промолчала.

На плетень с каждым шагом налипало все больше грязи, тащить его становилось все труднее. Сначала они отдыхали через несколько шагов, потом начали останавливаться все чаще и чаще.

– Как думаешь, далеко еще до машины? – спросил шофер.

– По-моему, близко.

– Света долго не видно.

Опять потащили.

К тяжести плетня они привыкли, как-то освоились с мыслью, что от этой тяжести никуда не уйти, не избавиться от нее, что в ней спасение. Сейчас мешало другое. Мокрые руки на холодном ветру застыли, пальцы начали болезненно ныть, не хотели слушаться, разжимались, когда нужно было крепче сжиматься.

– Смотри, машина! – вскрикнул шофер, увидев свет фар.

– Теперь – скоро. В овраг спустимся, а там совсем рядом.

Но еще прошло немало времени, пока они, уставшие, выбившиеся из сил, приволокли к машине злополучный плетень.

У обоих пальцы закоченели и почти не слушались. Уже не обращая внимания ни на дождь, ни на грязь, стоя по колено в воде, они прилагали все усилия, чтобы затискать плетень поближе к колесам.

Наконец все сделано.

Они забрались в кабину. Мотор застучал, грузовик вздрогнул и… тронулся с места.

…На элеваторе никого не ждали. Узнав Бориса, директор всплеснул руками:

– Никто из шоферов не вернулся! Один только ты… – и закричал уборщице: – Подкиньте в печку дров, чайку согрейте! Ведь ночь, какая ночь, а он… орел!

– Да, орел! – Борис кивнул головой в сторону Сани, поднимавшейся на крылечко конторы. – Кабы не эта… пионерка, плавать бы мне в Черном доле!

Машина тронулась, направляясь к приемной камере элеватора.