Текст книги "Вера, Надежда, Виктория"

Автор книги: Иосиф Гольман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Неважно понимать, что происходит с твоими собственными финансами?

– Неважно все, кроме здоровья детей, – уже серьезно ответил Николай. – Я имею в виду настоящую важность.

С этим пунктом его рассуждений Лена была вынуждена согласиться.

– Я, собственно, зачем приехал, – медленно подошел к главному Круглов. – У меня сегодня день рожденья. А в этом городе я знаю только Женьку и вас. Причем Женька уехал в Вологду на своем «Логане». Остаетесь вы.

– Я вас поздравляю, – прервала возникшую было паузу Лена. И осеклась: фраза получилась двусмысленная.

– Этого мало, – засмеялся гость. – Я предлагаю отметить мой сороковник в том же месте, где мы праздновали Маргариткин тест.

– Так у вас еще и юбилей? – ахнула Лена. Она пока не решила, как относиться к щедрому подарку Николая, но теперь определяющим было другое чувство: встречать юбилей в чужом городе и в одиночку – это безобразие. Вне всякой связи с коммуналкой, деньгами и возможными вариантами отношений.

– Типа того, – невесело подтвердил Николай.

– А… как же так вышло? – не очень вежливо поинтересовалась хозяйка. Ей вдруг пришла в голову мысль, что его одиночество – не слишком настоящее. А скорее – хороший повод для продолжения знакомства.

– Да вот… – губы Николая сразу как-то затвердели. – Так и вышло.

Теперь уже Лена чувствовала себя неуютно со своим недоверием: за спиной гостя, похоже, имелось что-то не слишком приятное и не располагающее к откровениям.

Чтобы выиграть время, спросила Маргаритку, чем она так увлеченно занялась.

– Подарок делаю, – ответила та, сосредоточенно возясь с пластилином. – Дяде Коле.

Вот и урок получен.

Иногда не надо много думать, иногда лучше просто делать.

– Конечно, мы едем с вами, – сказала она Круглову. – Вот только Маргаритка свой подарок долепит. А пока вы с ней посидите, я на десять минут выбегу.

(«Все-таки не зря фарфор ушел к Катьке, – мелькнула в ее голове мысль. – Иначе подарок Круглову купить было бы не на что».)

– В магазин? – улыбнулся Круглов.

– Я ж не умею лепить из пластилина, – улыбнулась в ответ Лена.

– Не надо в магазин, – мягко сказал Николай Владленович. – Все, что можно купить в магазине, меня давно не интересует.

«Странное дело, – подумала Лена. – И голос мягкий, и сам маленький, а перечить не тянет». Так что в магазин она не пойдет. Но и без подарка в юбилей – тоже невозможно.

Разве что себя подарить?

Мысленно представив свое отражение в зеркале, трезво оценила: фигура – на твердую четверку. Лицо пока тоже около того. Но без прически, без маникюра, без макияжа. И даже без нового выходного платья, перешедшего в Катькину собственность в предыдущий заход.

В общем, так себе подарок. Не на юбилей.

Странное дело, производя все эти тонкие расчеты и оценки, Лена не слишком расстроилась. Да, несомненно, ей хотелось бы быть ухоженной и сексуальной. А еще ей хотелось бы быть обеспеченной и замужней.

Но бог, вместе с врачами, спас ее дочку, и это уже было такое благо, что все остальное отходило на второй план. Так что будь как будет. А тут еще и Маргаритка закончила свою нелегкую работенку: пластилин потом надо будет отдирать не только от ее платья, но и от стола, от пола и даже немножко от обоев.

Повосхищавшись Маргариткиным произведением – настоящее концептуальное искусство: без объяснений точно не въехать, Круглов пошел греть для девочки салон «Тойоты», а Лена стала собирать дочку в поездку.

Уже в машине Николай Владленович ответил по крайней мере на один не заданный Леной вопрос.

– Я уезжал из города, – объяснил он. – А когда приехал – простудился. Так что к Маргаритке мне было нельзя.

«А хотелось?» – так и подмывало задать вопрос Лену. Но не задала. Ответ, похоже, был ясен: они ехали в кругловской «Тойоте» на кругловский день рождения.

Перед уже знакомым придорожным рестораном их встретил… самодельный фейерверк и целый автопарк из недешевых машин.

«Вот тебе и юбилейное одиночество», – не успела удивиться Лена, как Николай Владленович все объяснил:

– В главном зале – свадьба. А мы – в том же, где и были.

Лена уже и сама увидела невесту в длинном белом платье с фатой: две ее подружки, исполненные гордости, несли длинный белый «хвост», чтобы тот не соприкасался с серым снегом, перемешанным колесами автомобилей.

– Принцесса! – восторженно прокомментировала Маргаритка, прильнув к стеклу.

– И ты такая будешь, – пообещал ей Круглов.

Они вылезли из машины и через боковой вход вошли в уже знакомое помещение.

Все было как в прошлый заезд, но в этот раз – чуть скромнее. Поменьше деликатесов, поменьше салатиков, хотя на неизбалованный взгляд Лены – более чем достаточно для них троих.

И никаких актеров или певцов, ставших неотъемлемым атрибутом празднества успешного человека.

Все-таки, похоже, свой юбилей Николай Владленович Круглов оценивал как куда более будничное событие, нежели благополучный тест, пройденный Маргариткой в Онкоцентре. И Лена почувствовала к Круглову благодарность за это.

Они ели вкусные вещи, пили вкусное вино (младшая, соответственно, – брусничный морс), вели беседу ни о чем и испытывали от этого огромное удовольствие.

Так что, когда у Круглова в пиджаке зазвонил мобильный, поморщились оба: отвлекаться не хотелось.

– Да, – ответил кому-то Николай. Потом, через паузу: – Да, я сам сейчас здесь.

И еще через пару мгновений, уже с открыто недовольным лицом, коротко, без выражения, сказал:

– Хорошо. – И нажал отбой. – Не дадут нам тут одним посидеть, – вздохнул он. – Друзья моего хорошего знакомого едут в наш город. А второй зал занят.

Лена невольно насторожилась. Она опасалась лишних контактов.

– Ты не волнуйся, я их посажу подальше от Маргаритки, вон в тот угол, – угадал он ход ее мыслей и показал на дальний край их тоже немалого зала. Там, под искусственным деревом, стоял столик на четверых. – Им хватит, – объяснил Круглов. – Их трое.

Приятная беседа как-то разладилась, Лена уже подумала, что праздник заканчивается, как показались незваные гости.

Их действительно было трое: молодая девица, фигуристая и симпатичная, дядечка – видно, ее папаша – и совсем пожилая, если не сказать старая, женщина, которая, однако, выглядела на удивление благородно и даже величественно.

Малое отторжение у Лены вызвала разве что девица. И то лишь потому, что уловила направленный на нее одобрительный взгляд Круглова. У Малиновской по-прежнему не было никаких матримониальных планов на Николая Владленовича, но сработали инстинкты, которые не отменить никаким воспитанием или образованием.

Дядечка же не вызвал никаких чувств: обычный мужик лет пятидесяти с хвостиком, в меру упитанный и явно довольный жизнью. Такие мужики никогда не привлекали ее женского внимания.

Вот старуха интерес вызывала точно. Лена никогда не наблюдала вживую старых княгинь, но представляла их именно такими: с красивой седой укладкой, неярко и аккуратно накрашенных и, главное, с выраженным чувством собственного достоинства. В чем оно выражалось, если человек молчал, сказать трудно. Может, в абсолютно прямой спине. Может, в чистых и спокойных, не выцветших до безжизненности, как у многих стариков, глазах. Может, еще в чем. Но выражалось несомненно.

Николай обустроил прибывшим уголок, а чтобы гости не обижались – объяснил причину: малышке после тяжелой болезни нежелательно контактировать с новыми людьми. Дядечка – его звали Ефим Аркадьевич – проникся, но предложил свой вариант. Девочка все равно уже играла в детской зоне недалеко от столика юбиляра. А потому Ефим Аркадьевич пригласил Николая и Лену сесть с ними, не подвергая, таким образом, ребенка никакому риску.

Николай радости не выказал, однако и не отказался: видно, тот, кто за гостей просил, был ему человеком не посторонним. Через минуту Лена и Круглов сидели за столиком вновь прибывших.

– А что с ребенком? – спросила у Лены «княгиня», которую, как выяснилось, звали Вера Ивановна. Лена терпеть не могла рассказывать про их с Маргариткой беды, но вопрос был задан так, что исключал праздное любопытство.

Еще через пару минут она уже не жалела о завязавшейся беседе. Легко и непринужденно старая докторша выдала ей столько полезного и ценного, что Лена была бы не прочь продолжить знакомство и после юбилея.

Вера Ивановна легко согласилась посмотреть ребенка на следующий день. Они собирались остановиться в городе как минимум на пару суток, и время было выбрать несложно.

Между тем Ефим Аркадьевич – видно, предупрежденный их общим знакомым – преподнес юбиляру подарок. Это была небольшая акварелька…

Нет, ее нельзя назвать акварелькой. И вовсе не из-за серьезной, явно дорогой рамы, едва ли не вдвое увеличивающей площадь картины.

Это, несомненно, было произведением искусства, хотя и довольно необычным.

Акварель размером в пол-листа писчей бумаги представляла собой странный натюрморт: на маленькой подставке возлежали головка чеснока, две чесночные дольки отдельно и маленькая баночка чернил, рядом с которой была изображена перьевая ручка.

Вот, собственно, и все. Почему чеснок, почему ручка с чернилами? Почему они вместе? Непонятно.

Однако эта странная композиция в дорогой, хоть и без изысков, деревянной раме выглядела очень стильно и легко могла стать визуальной доминантой даже довольно большого помещения.

К тому же это была приятная визуальная доминанта. Сочетание цветов радовало глаз так же, как сочетание предметов напрягало ум.

Подарок произвел впечатление и на юбиляра. Он с явным удовольствием принял работу.

– Это художник, которого я продвигаю, – похвастал Ефим Аркадьевич. – Бог дал ему талант, а я – все остальное.

«Похвальная скромность», – подумала Лена.

Юбиляр тоже оценил:

– Если вы предполагаете наличие в мироздании бога, то все остальное – тоже его работа, только вашими руками.

– Можно и так сказать, – легко согласился Ефим Аркадьевич, сооружая на своей тарелке замысловатую композицию из почти всего, что было на столе. Похоже, после того, как официант принес салаты и закуски, теологические и филологические дискуссии его интересовать перестали.

Молодая девчонка в основном молчала, но вскоре диспозиция прояснилась: троица ехала в город по каким-то важным делам. Родственными узами были связаны только женщины – бабушка и внучка. А довольный жизнью очкарик оказался университетским профессором и к тому же боссом этого странного бродячего коллектива.

По сути дела сказано было немного, по крайней мере, Лену ничего в разговоре не зацепило, кроме слов про томограф и экспертные системы УЗИ. Тем не менее Николай Владленович пообещал гостям любую поддержку, каковая будет в его силах, посетовав лишь, что город пока для него чужой и особых связей он еще не наработал.

Зато Лена взахлеб общалась с «княгиней»: как врачу она поверила Вере Ивановне сразу и бесповоротно, и теперь случайная встреча казалась ей исключительно полезной и важной.

К родному дому «Тойота» подрулила лишь поздно ночью. Круглов, как и в прошлый раз, на руках перенес крепко спавшую Маргаритку в ее постельку. Пока Лена раздевала девочку, та даже глаз не открыла.

Все это время Николай Владленович ждал в темной прихожей, даже дубленку свою не снял.

– Так проходите, что же вы стоите? – улыбнулась Лена.

– А не слишком поздно? – испуганно как-то спросил Круглов.

– Пожалуй, можно было бы и раньше, – грустновато согласилась Лена.

Наверное, это был решающий момент.

Он обнял ее – Лена даже не ожидала, что у такого хрупкого на вид человека могут быть такие сильные руки.

– Я не причесана, я плохо одета! – Вот уж чего не следовало говорить, но вырвалось само, как говорится, наболело.

– Неважно, – сказал Круглов, снова четко отделив главное от не главного. И снова оказался прав: какой смысл беспокоиться об одежде, если свет не включен, а главное, она все равно вся оказалась на полу?

До комнаты они не дошли. Отчасти из опасения разбудить Маргаритку, но в основном потому, что не успели. Благо на полу еще с прежних, благополучных времен был толстый мягкий ковер.

Потом, отдышавшись, Лена хотела встать, чтобы привести себя в порядок, но Круглов так и не выпустил ее из рук. Повторить еще не мог, а отпустить уже был не в состоянии.

Так и лежали на ковре в обнимку, причем какую-то одностороннюю.

– Курить я больше не буду, – наконец сказал Николай.

– Правильно, – поддержала Лена. Независимо от развития их отношений она искренне хотела для Круглова долгой и счастливой жизни.

– Я за тобой давно слежу, – после паузы сказал Круглов.

– Как это следишь? – удивилась Лена.

– Женька присылал письма с фотографиями. Там ты была. И Маргаритка. И твой муж. И Женькина жена с близнецами. Но меня только ты интересовала. И Маргаритка. Как часть тебя.

– Когда посылал? Куда посылал? – не поняла Лена.

– Он мой друг. А письма он мне посылал сначала в тюрьму, потом на зону.

– Ничего себе! – вырвалось у Лены. – Вот тебе и жизнь бизнесмена.

– А ты не боишься с бывшим зэком общаться? – спросил Николай.

– У нас в стране от тюрьмы да от сумы… – усмехнулась Малиновская. – Могла бы – сама какой-нибудь выгодный бизнес замутила. Даже если бы потом пару лет пришлось отсидеть. Лишь бы Маргаритке было хорошо.

– У меня вот парой лет не обошлось, – усмехнулся Круглов. И впервые за последние минуты выпустил женщину из своих рук.

– А сколько же? – даже испуганно спросила Лена.

– Восемь лет, восемь месяцев и семнадцать дней, – тихо отчеканил Николай.

– Совсем сдурела наша власть, – поразилась Лена. – Убийцам столько не дают!

– А мне вот дали.

В ее голове словно точечка какая-то жгучая появилась.

– Тебе дали… за убийство? – спросила она.

– Двойное, – ответил Круглов. – По приговору – четырнадцать лет строгого режима. Вышел по УДО. Ты уже не хочешь со мной дружить?

– Н-не знаю, – сказала Лена. Убить человека, отнять жизнь – это было за гранью действительности, в которой жила она. – Ты ведь это сделал не из-за денег? – с надеждой спросила она.

– Из-за денег я бы не стрелял, – спокойно согласился Круглов. – Хотя началось все именно с денег.

– А знаешь, – после раздумья, очень долгого, как показалось Круглову, раздумья, сказала Лена. – Не верю я, что ты подлец. Не верю – и всё. Не сходится в моей голове. И душой не чувствую. Так что больше эту тему не обсуждаем.

И теперь уже сама обняла Круглова. Он благодарно и нежно обнял ее в ответ. Она легла на спину и в первый раз поцеловала его в губы.

Им хорошо.

Он точно не подлец. Даже если убил.

А дальше – будь что будет.

Глава 10
Вичка, Береславский, Бабуля и «Ягуар»
5 декабря 2010 года. Москва – Приволжск

За окном «Ягуара» весь первый день нашего путешествия мелькали деревья с наклоненными книзу – чуть не до земли – ветвями. Зрелище столь же красивое, сколь и противоестественное – очень часто древесина не выдерживала и ломалась: мы дважды объезжали упавшие прямо на дорогу стволы, а обломанные толстенные ветки даже не считали.

Всему причина – редкое атмосферное явление, ледяной дождь. Он и в Москве был не в радость, обвисая килограммами и тоннами замерзшей воды на деревьях, рекламных щитах и проводах. Но в городе все ремонты делаются быстрее. К тому же отсутствие света в городской квартире, как правило, не влечет за собой последующего холода. А в загородном доме – влечет. Вон мой Бориска уже третий день сидит на даче, борется за тепло. Газовые котлы нынче управляются электроникой, и когда рвутся электропровода, то дома коченеют, как люди. Только у замерзшего человека – если, конечно, мерзнуть не слишком долго – вены и артерии не лопаются. А в загородном доме лопнуть может почти все: трубы, батареи, сантехника и даже сами котлы. Точнее, их водяные контуры.

Мне это абсолютно понятно, в отличие от большинства девчонок с нашего курса. Их папы тоже спасают свои дачи, они папам искренне сочувствуют, но мысли про двухконтурное теплоснабжение в их головах не застревают.

И я даже не знаю, что лучше: быть блондинкой с мозгами несостоявшегося физтеховца или блондинкой с мозгами блондинки. Боюсь, что второй вариант в нашем социуме все-таки предпочтительней.

А Бориска мой – умница. Потому что три дня он спасает и нашу дачу, мотаясь по Подмосковью на своей старенькой «Нексии». Конечно, денег на наш бензогенератор мамуля ему выдала, но все остальное Бориска делал сам: устанавливал резервное питание, запускал агрегат, перезапускал котлы, а теперь летает с востока на запад и обратно между дачами, потому что бензина в генераторе хватает ровно на десять часов работы.

Умница Бориска. Мой железный, непробиваемый тыл. Без него хана нашей любимой дачке настала бы почти сразу: я уехала с Береславским и Бабулей на славную войнушку, а мамочка не в состоянии отойти от своего офиса. Несмотря на эффективную помощь друзей моего препода в отражении первого наезда, у мамули дел по горло – и по прочим заказам, и по этому, главному, из-за которого весь сыр-бор и разгорелся.

И все же сейчас мне уже не так страшно, как несколько недель назад. Береславский, правда, говорит, что оптимизм – обычное следствие неинформированности. Однако уголовное дело на мамулю прикрыли, а это – вместе с ее несоветской упертостью – пугало меня больше всего.

К тому же я ужасно довольна, что напросилась в поездку.

Стыдно признаться, но всеобщее стихийное бедствие ужасно радует глаз. На каждой ветке, на каждом сучке – толстый слой совершенно прозрачного льда. А уж на нем – разной толщины слои снега. Если смотреть против солнца – то как в несуществующем вселенском музее хрусталя. Бездонном, безбрежном и с восхитительным синим фоном сверху.

Прости меня, Господи, что кайфую от того, от чего другие плачут…

Еще в первый день, точнее, вечер, произошла интересная встреча в кафешке, куда мы заехали перекусить. Перекус, правда, по подбору блюд был больше похож на званый прием, чем на случайную жрачку в придорожной забегаловке.

Причина – все тот же Береславский. Похоже, нет таких сфер деятельности, где у него бы не было друзей.

Я уже успела поразмышлять на эту тему. Сначала удивилась. Уж больно он, по первому ощущению, наглый и ехидный. Но, подумав, начислила-таки мужику несколько зачетных очков.

Профессор наш, конечно, и в самом деле злоязычный. Я еще не забыла, что «третий ряд идет после второго». Но не злой: мне вспомнилось, как он лично помогал сдавать «хвосты» парню с нашего курса, попавшему под машину. Или как просил ректора за девочку, у которой умер отец и она не могла оплатить четвертый курс – вуз-то коммерческий. До меня только сейчас доперло, что часть денег, скорее всего, внес сам Береславский. Или как прощал на занятиях жесткую критику своих теорий и даже себя лично, если в критике было конструктивное зерно.

Да и мне он ведь сам предложил помощь. Объяснил свои действия запахом денег, но сдается мне, что сподвигли профессора все-таки мои прорвавшиеся слезы. Не похож он на человека, чьи поступки определяются лишь запахом денег, – я помню, как безупречно, публично и безжалостно Ефим Аркадьевич отымел двух умников, предложивших ему на спор очень приличные баблосы за экзамен.

Возвращаюсь к вчерашней встрече. Званый ужин в итоге был с еще тремя участниками. Двумя, потому что девочка-дошкольница оставалась на изрядном расстоянии от нас. Что объяснялось, не про наших будущих детей сказано, ее состоянием: рак у ребенка убили вместе с иммунитетом. Ее мама сидела с нами, и, похоже, ей крупно повезло: Бабуля взялась помогать ребенку.

Беседа же в основном шла с мужичком – видно, мужем тетки и отцом девочки. Он сразу привлек мое внимание своей миниатюрностью и утонченностью. А еще тем, что выражение глаз никак с этой миниатюрностью и утонченностью не коррелировало. Жесткое, прямо скажем, выражение глаз.

Мужик разговаривал с Ефимом Аркадьевичем, а я изо всех сил наблюдала. Береславский сам же и учил: встретила интересное – наблюдай. А наблюдать – это значит собирать детали.

Говорили о ситуации и связях в городе, о злосчастном тендере на медицинское оборудование. Мой препод в разговоре активно помогал себе руками. А мешал бесчисленными салатами, которые горой украсили его тарелку. Местный говорил мало, но четко. Руками тоже двигал – точнее, лишь пальцами, длинными и тонкими.

Мне вдруг показалось, что он похож на Сальери. На Моцарта мужичок, несмотря на пальцы, явно недотягивал. Взгляд мешал: умный, понимающий и недобрый.

Впрочем, недоброта эта на моего препода не распространялась, а соответственно, и на нас. Похоже, Береславский и в самом деле имеет очень влиятельных приятелей.

Ночевали мы в чудесной маленькой гостиничке с видом на Волгу. Она уже застыла, но все равно впечатляла. Представляю, как все это смотрелось бы летом.

Номера оказались недешевы, но босс расплатился не задумываясь. Я уже давно сделала вывод, что мой препод – человек не жадный. Особенно если тратит деньги моей мамы.

Второй день был весьма насыщенным.

Сначала Береславский загнал нас в местный художественно-краеведческий музей. Экскурсию вел еще один его знакомый: замечательный круглолицый мужичок с розовыми щечками, безумно похожий на моего Борьку, только лет на двадцать старше. Дядечка страшно гордился и музеем, и городом и вообще выглядел абсолютно позитивным. Он мотал нас по культурно-историческим объектам не меньше чем часов пять.

Потом, уже без задних ног, мы с ним отобедали в местной ресторации на центральной площади. Туда же, к еде, видимо, на запах, подгреб и Ефим Аркадьевич вместе с еще одним, нам незнакомым персонажем.

После обильного обеда симпатичного экскурсовода сменил здоровенный детина – водила нашего вчерашнего миниатюрного знакомца. Детина отвез нас с Бабулей к Лене, маме вчерашней больной девочки. Мы провели там часа три, если не четыре, пока Бабуля возилась с малышкой.

Все это время я провела в медицинской маске.

Конечно, мне было скучновато, но, если честно, Бабулю привезли очень вовремя. Девочка все-таки простыла, и у нее болело правое ушко. Лена уже собиралась накормить ребенка антибиотиками.

А это пунктик врача Веры Ивановны Семеновой. Она ненавидит антибиотики. Она говорит, что нельзя активно использовать лекарства, в чьем названии кроется такая несимпатичная расшифровка: «анти» – против, «биос» – жизнь.

Нет, конечно, Бабуля не принципиальный противник этой волшебной производной плесени. Порой бывает, что антибиотикам просто нет альтернативы.

Но Бабуля считает, что гораздо чаще их применяют либо от незнания других методов лечения, либо от лени. А в результате вытравливают не только болезнетворные бактерии, но и человеку необходимые. В частности, для того же иммунитета.

Короче, антибиотик был предан традиционной анафеме, а Бабуля взялась за ребенка своими допотопными методами.

Она открыла свой чемоданчик, подождала полчасика, чтоб инструмент согрелся, – Бабуля никогда не спешила, если рядом был пациент – и принялась за знакомые мне с детства манипуляции.

Без спешки – дав испуганной девчонке наиграться с ее зеркальцем и пинцетом – Бабуля осмотрела ушки, носик и горло. Начинающийся отит у девочки нашла. Как и его причину – банальные сопли. Потом, раздев Маргаритку до трусиков, внимательно осмотрела, прослушала и даже пальцами простучала чуть ли не всю. Детеныш, сообразив, что Бабуля больно не делает, доверился ей и уже не нервничал.

Потом началось собственно лечение.

Сначала – тот же фокус с железными палочками, что недавно до полусмерти напугал моего профессора. Маргаритку он не напугал вовсе – вот что значит честно заработанное доверие.

Потом – капли в ушко. Причем капать непосредственно в ухо Бабуля считает полным дебилизмом. Она сначала осторожно ввела пинцетом в слуховой проход марлевую турундочку и уже после этого накапала лекарства на ее кончик. Турунда же исполнила роль фитилька, по которому лекарство проходит от пипетки прямо до воспаленной барабанной перепонки.

Марлечка просидит в ухе девочки дня два-три, и Ленина задача сведется только к тому, чтобы несколько раз в день капнуть лекарство на кончик турунды.

По своему богатому опыту знаю, что, когда турундочка начнет проситься наружу, ухо у Маргаритки уже будет как новенькое.

Так, за трудами, разговорами и последующим чаепитием, день плавно перешел в вечер. Я была уже не прочь отдохнуть, но вновь появившийся детина отвез нас с Бабулей в драматический театр. Оказалось, Береславский назначил нам там рандеву. Совместил приятное с полезным.

Приятное мы действительно получили: постановка была высококачественной. Бабуля объяснила, что во многих провинциальных городах очень профессиональные актеры. Они же больше, чем в столице, играют, в маленьком городе постоянные премьеры – необходимость, слишком узок круг театралов, не желающих ходить на один и тот же спектакль.

Но, честно говоря, я все ждала Береславского, потому что день прошел, а к главному делу мы с Бабулей так пока допущены и не были.

– Он не придет, – в первом антракте сказала Бабуля, с удовольствием смотревшая спектакль. – Или придет к концу.

– Он же обещал, – не поверила я.

– Обещать не значит жениться, – хладнокровно сообщила мне Вера Ивановна. – Он просто заткнул нам рты. И глаза. То бишь эвакуировал слабое звено. Не зря этот юноша показался мне таким способным.

– И что нам теперь делать? – Мне было чертовски обидно чувствовать себя эвакуированным слабым звеном.

– Ждать, – четко объявила Бабуля и пошла из буфета к своему месту.

Семенова-старшая, как всегда, оказалась права.

Мы уже вышли из здания театра, как через площадь к нам подкатил «Ягуар» Береславского.

Профессор выскочил из машины, галантно раскрыл передо мной и Бабулей двери. Мы обе сели сзади. Он как ни в чем не бывало уселся за руль и… предложил прокатиться по ночному городу!

– Мы уже накатались, – не выдержала я. – По полной программе.

– А я вот не успел, – сокрушенно сказал Ефим Аркадьевич. – Дела не давали.

Вот же человек! Еще и издевается.

Ответила Бабуля:

– Конечно, давайте прокатимся. Заодно и дела обсудим.

– А чего их обсуждать? – улыбнулся Береславский. – Все идет как задумано. Все встречи проведены. Завтра утром вы уезжаете.

– А вы? – возмутилась я.

– Еще на полдня задержусь. Буду ждать депешу от муравьиной матки.

– От кого? – У меня от нашего профессора крыша начала ехать.

– Ну, муравейник же мы разворошили. А в муравейнике главная фигура – муравьиная матка.

– Губернатор, – сказала Бабуля. – Мужского рода.

– Ладно, пусть будет Муравьиный Папка. – Ефим Аркадьевич сейчас был на все согласен. Просто душка. Предварительно проведя нас, как детей.

– А я все никак не могла понять, зачем вы на «Ягуаре» поехали, – сказала Бабуля.

Откровенно говоря, мне и сейчас непонятно, зачем он поехал на «Ягуаре». Мы и на шоссе не раз скребли снег пузом, и в городе машина была как маяк.

– Ну да, мы честно представились нашим новым друзьям, – засмеялся профессор. – А для скромных выходов мне Круглов «шаху» выделил. И пешочком я сегодня, кстати, тоже вдосталь походил, не только вы. Слава богу, город маленький, вполне пешеходный.

– Что такое «шаха»? – Не люблю оставлять за спиной непонятное. Хотя сейчас за моей спиной понятного вообще почти не было.

– «Шестерка» жигулиная, полуубитая, – объяснил мой препод. – Не такая заметная, как мой S-type.

– В общем, всех перехитрили, – гневно подвела я итог. – И их, и нас.

– Ну, с ними мы завтра поймем, – деликатно поправил меня Ефим Аркадьевич.

– А вам не кажется, что мы сюда с Бабулей попали против вашей воли? – Я потихоньку приходила в ярость. – И что вы не выполняете взятых на себя обязательств.

– Я всегда выполняю взятые на себя обязательства, – скучным голосом ответил Береславский. – Мы действительно по вашей просьбе приехали сюда работать. Я делал свои дела. Вера Ивановна ребенка подлечила. Вы тоже существенно повысили свой культурный уровень. Так что я нарушил в нашем договоре?

Я просто не находила слов. Открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба.

Очень редкая ситуация, когда у меня нет слов. Особенно в ответ на такую наглую выходку.

За меня ответила Бабуля. Но вовсе не то, что я ожидала.

– Спасибо за поездку, Ефим Аркадьевич. Все было хорошо, и у вас наверняка есть планы. Вот мы их в Москве и обсудим, ладно?

– Ладно, Вера Ивановна, – смиренно согласился тот.

Мы подъехали к нашей гостиничке и разошлись по номерам.

Перед тем как лечь, я долго смотрела на мост, вознесшийся над только что замерзшей рекой. По нему цепочкой ехали машины. Точнее, передвигались желтые светлячки фар, самих машин не было видно.

Зрелище было тихим – сквозь тройные стеклопакеты не проникал ни мороз, ни шум – и отчего-то печальным. Может, оттого, что нас так жестко надул Ефим Аркадьевич. Может, потому, что соскучилась по мамуле и Бориске.

А еще мне захотелось увидеть Игоря Игумнова. Если Бориска был ужасно милым и своим, то Игорек был совсем чужим и не вполне понятным. Но – что уж от себя-то скрывать – очень-очень притягательным.

– Бабуля, а ты как считаешь, сможем мы отомстить профессору? – спросила я уже прилегшую Веру Ивановну.

– Не сможем, – ответила Бабуля.

– Почему? – удивилась я. Бабуля не из тех, кто прогибается перед обстоятельствами.

– Нравится мне этот юноша, – ответила Вера Ивановна. – Похоже, ему можно доверить Надькины дела.

Короче, и тут облом.

Я не выдержала и тоже пошла спать.

Как выяснилось позже, это был не только последний наш вечер в старинном русском городе, но и последний спокойный вечер.

Ночью мне плохо спалось. Снилось, что я разбила китайскую вазу – подарок моего папы, которого я так ни разу после возвращения из Америки и не видела. Мама почему-то ею очень дорожила. Я задела ее ногой, и небольшая ваза разлетелась на несоразмерно крупные осколки, причем с чудовищным звоном. Я стала раздумывать над случившимся, и в этот момент меня разбудила Бабуля.

Мы умылись и пошли завтракать.

По пути стукнули в номер Береславского.

Вчера, так же стукнув, мы еще полчаса ждали его в ресторане.

Теперь же он вышел сразу, причем закутанный в свою пуховую куртку.

– А зачем вы оделись? – спросила я. Может, он сразу хочет нас бросить? Я бы уже ничему не удивилась.

– У меня в номере прохладно, – ответил профессор.

И хотя он попытался закрыть дверь перед самым моим носом, я успела увидеть капитально раздолбанное окно. Вот, значит, почему мне снился сон про вазу – стены между номерами очень тонкие и звукопроницаемые.

– Муравьиный Папка? – спросила Бабуля.

– Не знаю, – мрачно ответил Ефим Аркадьевич.

В ресторан можно было пройти по теплому стеклянному переходу, но Береславский вдруг остановился и стал всматриваться во двор. Потом вдруг взрычал и рванул на улицу.

Мы с Бабулей выскочили за ним.

«Ягуар» стоял прямо на ободах: похоже, ночные гости пробили все четыре шины.

И – о ужас! – в капоте зияла небольшая дыра с рваными краями. Хищная серебристая кошка – гордость Ефима Аркадьевича, – выдранная с корнем, валялась здесь же, перед колесами автомобиля.