Текст книги "Адольф Гитлер (Том 3)"

Автор книги: Иоахим Фест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Муссолини же после его ареста перевозили в течение нескольких дней из одного места в другое, пока он не был вызволен командой немецких десантников из горного отеля на Гран-Сассо. Свое возвращение к власти он воспринял безучастно, так как видел, что изменился только антураж его заключения. В октябре ему пришлось уступить Германии Триест, Истрию, Южный Тироль, Триент (Тренто) и Лайбах (Любляну), что он и сделал все с тем же безразличием. У него было, собственно, единственное желание – вернуться назад в Романью, откуда он был родом. Мысленно он уже ждал конца. Одной из почитательниц, попросившей у него еще в дни ареста автограф, он написал на своей фотографии: «Mussolini defunto» Муссолини – мертвец (итал. ) – Примеч. пер. [588]588
  См.: Nolte Е. Faschismus in seiner Epoche, S. 299.


[Закрыть].

Однако эти события не только не убивали решительности Гитлера, а, скорее, укрепили ее: человеческие слабости, половинчатость и предательство, встречавшиеся ему на его пути, лишь обостряли его чувство дистанции и придавали ему то ощущение великой трагической ауры, которая ассоциировалась у него с представлением об историческом масштабе. Как и в годы своего восхождения, когда он именно и утверждал свою убежденность в кризисные по сути дела периоды, так и теперь с каждым новым поражением у него возрастала вера в себя; составной частью его базисного чувства пессимизма было то, что свою силу и опору он черпал именно в катастрофах: «До сих пор любое осложнение обстановки оборачивалось для нас в конечном счете ее улучшением», – сказал он как-то в кругу своих генералов [589]589
  Hitlers Lagebesprechungen, S. 231 (20 мая 1943 г.).


[Закрыть]. Часть того воздействия, которое он по-прежнему оказывал на свое окружение, на скептически настроенных офицеров и ставших неуверенными функционеров, шла, несомненно, от той силы убеждения, коей награждали его удары судьбы. Очевидцы описывают, как, начиная с осени 1943 года, бродил он по мрачным помещениям бункеров ставки, окруженный стеной молчания и презрения к людям, и многим невольно приходила на ум мысль о «постепенно угасающем человеке» [590]590
  Speer A. Op. cit. S. 314.


[Закрыть]. Но все подчеркивают неизменное гипнотическое воздействие, которым он по-прежнему обладал и которое находилось в удивительнейшем противоречии с его внешним обликом. Конечно, эта оценка может быть не свободна от оппортунизма, от интеллектуальной коррумпированности, а кое в чем и от потребности в самооправдании, и все же сама личность остается примечательным феноменом энергии, умножающейся как раз в катастрофах.

Ведь все аргументы, на которые он мог еще опираться, были сравнительно слабыми. Он любил напоминать о времени борьбы, поднимая его на щит как великую параболу триумфа воли и упорства, говорил о «чудо-оружии», с помощью которого он подвергнет союзников возмездию за их террор в небе над Германией, и связывал немало замыслов с ожиданием предстоящего раздора в рядах «неестественной коалиции» противника. Но весьма характерным было то, что он не был готов даже взвесить возможности сепаратного мира с той или другой стороной. В декабре 1942 года, а потом еще раз летом 1943 года, Советский Союз через свое представительство в Стокгольме давал понять о своей готовности вести переговоры с Гитлером о заключении сепаратного мира. Все более опасаясь, что западные державы ориентируются в своей политике на войну на истощение между Германией и Советской Россией, последняя, наконец, в осторожной форме конкретизировала в сентябре 1943 года свои предложения: восстановление германо-советских границ 1941 года, свобода действий в спорных вопросах о проливах, а также широкомасштабные экономические отношения. Заместитель министра иностранных дел и бывший посол в Берлине Владимир Деканозов был готов приступить к обмену мнениями в Стокгольме с 12 по 16 сентября. Но Гитлер отклонил все переговоры. Он усматривал в этом советском зондировании тактический маневр, и, действительно, по сей день остается неясным, насколько серьезными были намерения Москвы. Что же касается Гитлера, то его соображения оставались маниакальными и застывшими, они определялись все тем же одним, раз и навсегда принятым решением. Своему министру иностранных дел, выступавшему за контакты с Москвой на предмет мира, Гитлер заявил, пожимая плечами: «Знаете, Риббентроп, если я сегодня замирюсь с Россией, то завтра я начну все снова, – я просто не смогу иначе». Риббентроп справедливо выразил мнение, что Гитлер, вероятно, уже совсем не понимает смысл и возможности политики, для него существуют только «победа или смерть». Геббельсу Гитлер в середине сентября тоже сказал, что момент для политических контактов «максимально неподходящий», он сможет вести персговоры только после решающего военного успеха [591]591
  Goebbels J. Op. cit. S. 392 ff. По поводу слов Гитлера фон Риббентропу см.: Rlbbentrop J. v. Zwischen London und Moskau, S. 265, а о мнении самого Риббентропа см.: Ehlers D. Op. cit. S. 113.


[Закрыть]

Однако до сих пор решающие военные успехи всегда лишь разжигали его жажду еще более решающих военных успехов, а теперь о переломе уже нечего было и думать – бог войны, как заметил Йодль, давно уже отвернулся от немецкой стороны и подался в другой лагерь. В 1938 году, в пору великих архитектурных проектов, Альберт Шпеер завел счет для финансирования строительства исполинских зданий в столице мира городе Германца. А вот теперь, в конце 1943 года, он, не уведомляя Гитлера, молча прикрыл этот счет [592]592
  Ibid. S. 155. Замечание Йодля касалось ситуации, сложившейся к концу 1942 года, см.: KTB/OKW, Bd. IV, Hlbd. 2, S. 1721.


[Закрыть].

КНИГА ВОСЬМАЯ
ГИБЕЛЬ

Глава I
Сопротивление

Убить!

Ответ фон Штауффенберга в конце 1942 года на вопрос, как поступить с Гитлером.

Европейское сопротивление. – Дилемма немецкого сопротивления. – Попытки покушения. – Сдержанность западных держав. – Группы и противоречия. – Фон Штауффенберг. – Вторжение. – 20 июля 1944 г. – Реакция не заставляет себя ждать, пытки, казни, аресты родственников. – Причины неудачи. – Государственный заговор, не оставивший следа. – Радикальные меры. – Решение о наступлении на Западе. – Наступление в Арденнах. – Большое наступление с Востока.

К началу 1944 года со всей мощью разворачивается штурм «крепости Европы» – Гитлер отступает на всех фронтах. На Юге западные державы продвинулись до Центральной Италии, технологическое преимущество, которое они имели в первую очередь благодаря своим превосходящим немецкие радиолокационным системам, дает им возможность вести почти тотальную войну в воздухе и, кроме того, вынуждает немецкую сторону на какое-то время приостановить подводную войну; на Востоке русские, непрерывно наступая, уже приближаются к тем полям сражений, где немецкие армии одерживали свои первые крупные победы летом 1941 года. Линии обороны трещат и рушатся со всех сторон, а Гитлер по-прежнему лишь повторяет свой тезис о необходимости сопротивляться до последнего человека, вновь демонстрируя тем самым тот факт, что его полководческий талант проявлялся только в наступательной обстановке. Поспешное отступление лишает его возможности осуществлять свое намерение – оставлять противнику «полностью выжженную и разрушенную страну» [593]593
  Так писал Г. Гиммлер, ссылаясь на Гитлера; необходимо добиться, говорилось в его письме от 7 сентября 1943 года руководителю СС и полиции в Киеве Прюц-ману, чтобы «не осталось ни одного человека, ни одного домашнего животного, ни центнера зерна, ни одной рельсы; чтобы не сохранился ни один дом, ни одна шахта, для восстановления которой не потребовались бы годы, ни одного колодца, который не был бы отравлен. Враг должен обнаружить действительно полностью выжженную и разрушенную страну… Сделайте для этого все, что в человеческих силах». Цит. по: Heiber Н. Reichsfuehrer!…. S. 233.


[Закрыть]. Но все равно уже сама эта территория представляет собой сцену чудовищной постановки. Вокруг гигантских костров, над которыми возведены политые бензином ржавые металлические конструкции, лихорадочно и в полном молчании работают люди из «команды 1005», чье задание отыскивать бесчисленные массовые захоронения почти трехлетнего периода немецкого господства, выкапывать трупы и устранять все следы злодеяний. Огромные клубы черного дыма поднимаются над этими кострищами; режим отрекался от своих видений и сводил их к idee fixe [594]594
  См.: Henkys R. Die nationaisozialistischen Gewaltverbrechen, S.124.


[Закрыть].

Как только проявился паралич гитлеровского колосса власти, повсюду в Европе стало разворачиваться Сопротивление. Оно сосредоточивалось главным образом в рядах коммунистических партий, но исходило также и от офицерских союзов, католической церкви и групп интеллигенции, организовываясь в некоторых странах – в Югославии, Польше, да и во Франции – в почти настоящие военные соединения, выступавшие как «отечественная армия» или «внутренние вооруженные силы» и навязывавшие оккупационным властям ожесточенную кровавую войну. На все возраставшее число покушений и актов саботажа немцы отвечали экзекуциями, увеличивая количество заложников, – смерть одного часового каралась нередко расстрелом двадцати, тридцати и более жертв. Акт мести, совершенный дивизией СС «Рейх» по отношению к французской деревне Орадур-сюр-Глан с ее шестьюстами ни в чем не повинных жителей, явился апогеем этой безжалостно проводившейся маленькой войны, а знаменитая операция Тито по прорыву на Неретве или Варшавское восстание летом 1944 года стали легендарными акциями европейского Сопротивления – столь же известными, как и крупнейшие сражения.

Одновременно вновь появились оппозиционные силы и в самой Германии. В минувшие годы они терпели поражение перед лицом сперва дипломатических, а затем военных успехов Гитлера; и его победа над Францией стала кульминационной точкой этого процесса. Но вот теперь перелом в войне снова возродил все подавленные сомнения, которыми всегда сопровождался этот режим, в том числе и в минуты восторгов и безудержных торжеств. После Сталинграда, а затем после новых поражений зимой 1943-1944 годов в Германии какое-то время царило странное настроение, представлявшее собой смесь страха, усталости и апатии и придавшее усилиям оппозиции новый стимул и определенную надежду на резонанс. Озабоченность тем, как бы после стольких разочарований прошлых лет шанс на акцию не оказался в очередной раз, а значит, и навсегда сорван быстро надвигавшимся поражением, чрезвычайно укрепляла решимость к действию. Но в то же время это обстоятельство послужило и поводом для столь часто высказываемого упрека, будто немецкое Сопротивление было, по сути, оппортунистическим, оно решилось пойти на свержение режима только тогда, когда тот и без того уже рушился, и являлось всего лишь обдуманным актом отчаяния нескольких националистов, стремившихся спасти скорее силу, а не моральный облик страны.

От внимательного взгляда наблюдателя не могут ускользнуть те трудности, с которыми Сопротивление столкнулось в начале 1944 года. Еще за некоторое время до этого гестапо обнаружило «центральное бюро» Сопротивления – аппарат Остера и арестовало нескольких виднейших его сотрудников, тогда как Канарис оказался в значительной мерс лишенным связей, а Бек из-за тяжелой болезни был неспособен к действиям. Кроме того, свержение Муссолини послужило для Гитлера серьезнейшим сигналом тревоги и сделало его еще более подозрительным. Намного строже, чем прежде, засекречивает он теперь все свои поездки, его персонал получает указание скрывать все, относящееся к распорядку дня фюрера, даже от таких высокопоставленных фигур в руководстве как Геринг и Гиммлер, да и вообще, когда намечается его появление на публике, то он в большинстве случаев резко изменяет программу – иногда буквально за минуту до выхода. Даже в ставке он носит тяжелую, бронированную фуражку, глубоко спадавшую ему на уши. В его выступлении по радио 10 сентября, посвященном событиям в Италии, не лишены угрожающего подтекста слова относительно лояльности его «фельдмаршалов, адмиралов и генералов», и дается отпор надежде противников «найти сегодня предателей, как в Италии» и в немецком офицерском корпусе [595]595
  Domarus M. Op. cit. S. 2038.


[Закрыть].

Дилемма, перед которой оказались активные противники режима в Германии, имела дело с трудно поддающимся расшифровке комплексом мотивов, препятствий и слабых мест. Естественно, играли тут свою роль и традиционные проблемы и принципы воспитания, образовавшие задний план конфликта. Но если в европейском Сопротивлении национальный и нравственный долг почти полностью совпадали друг с другом, то здесь имело место резкое, подчас неразрешимое кое для кого столкновение норм. Многие главные действующие лица – в первую очередь, из рядов военной оппозиции – при всей их многолетней конспирации так и не преодолели в итоге тот последний эмоциональный барьер, за которым то, что ими планировалось, казалось им самим изменой стране, новым «ударом кинжалом в спину» и предательством всех традиционных ценностей. В противоположность европейскому Сопротивлению, их освободительное деяние должно было первым делом принести отнюдь не свободу, а поражение и добровольную сдачу на милость ожесточившемуся противнику, и только высокомерная мораль может не считаться с этим конфликтом в среде тех, кто при всей своей ненависти к Гитлеру и при всем отвращении к совершенным преступлениям не мог забыть ни преступлений Сталина, ни ужасов «красного террора», ни страшных чисток – вплоть до жертв Катыни.

Такого рода сомнения накладывали свой отпечаток и на те бесконечные дискуссии, вся серьезность которых поддается сегодня прослеживанию в историческом плане лишь частично: о том, как скажется нарушение присяги на самом клятвопреступнике, об обязанности подчинения приказу, а также главным образом о покушении, которое одним представлялось неизбежным и единственно последовательным актом Сопротивления, в то время как другие не могли не ставить под сомнение его безупречность в плане морали [596]596
  Это касается, к примеру, графа Г. Дж. фон Мольтке и большинства его друзей по Крайзаускому кружку. Самому фон Мольтке Дж. Ф. Кеннан, например, дал такую характеристику: «Это – высоконравственная личность и в то же время человек с поистине глобальными и даже светоносными идеями, подобного которому я во время второй мировой войны не встречал ни по эту, ни по ту сторону фронта»; см.: Kennan G. F. Op. cit. p. 121.


[Закрыть] и до самого последнего момента отвергали эту идею. Но как те, так и другие были изолированы в своей стране, а с неизбежным расширением круга посвященных усиливалась угроза слежки со стороны гигантского аппарата надзора и возрастала опасность доносов. Кроме того, свободе действий мешала зависимость всех их планов от текущих событий: насколько каждая победа Гитлера ослабляла шансы государственного переворота внутри страны, настолько же каждое поражение уменьшало шансы вовне в глазах союзнической коалиции, обойтись без поддержки которой было невозможно.

На фоне этих обстоятельств история немецкого Сопротивления – это история терзаний, противоречий и растерянности. Правда, источники порою заставляют подозревать, что добрая часть сомнений, терзавших Сопротивление, была продиктована манией драматизации проблем, искавшей в порожденной обилием мыслей безысходности предлог к уклонению от необходимости совершения поступка; другие же опасения, в частности, среди значительной части высших офицеров служили поводом для того, чтобы прикрыть их собственную моральную инертность. Но как бы ни относиться ко всем этим обстоятельствам, бесспорным остается то, что над всеми высказываниями и делами доминирует несомненное выражение глубокого отчаяния. В нравственном отношении оно вытекало не столько из чувства внешней немощности перед лицом такого режима насилия, как этот, сколько из внутреннего бессилия людей, которые осознали анахроничный, тормозящий характер своих представлений о ценностях, но все равно так и не сумели расстаться с ними. Примечательно, что все эти беки, гальдеры, фон вицлебены и канарисы, как ни презирали они Гитлера, находили тысячу препятствий, мешавших им решиться на поступок, и после первой неудачи осенью 1938 года уже не проявляли больше никаких самостоятельных инициатив. И только вступление в дело какого-то количества молодых, не отягощенных предубеждениями офицеров придало этому измотанному доводами и контрдоводами предприятию новую энергию. Один из них, полковник фон Герсдорф, проиллюстрирует это противоречие в одной из своих записей, рассказав, как фельдмаршал фон Манштейн в ходе одного разговора всеми силами уклонялся от ответа на вопрос, готов ли он встать в ряды заговорщиков, а потом, в образовавшейся паузе, при всеобщем молчании спросил: «Вы что же, хотите его убить?!» – и получил лапидарный ответ: «Так точно, господин фельдмаршал, – как бешеную собаку!» [597]597
  См.: Ehlers D. Op. cit. S. 92.


[Закрыть]

Начиная с весны 1943 года, предпринимаются все новые попытки покушения. Все они проваливаются – то отказывает техника, то проявляется чутье на опасность самого Гитлера, то вмешивается какая-то непостижимая, никоим образом не могущая быть предусмотренной случайность. Два взрывных устройства, подложенных Хеннингом фон Тресковом и Фабианом фон Шлабрендорфом после посещения Гитлером штаба группы армий «Центр» в середине марта 1943 года в самолет фюрера, не сработали; намерение фон Герсдорфа восемь дней спустя взорвать себя вместе с Гитлером и другими главарями режима во время осмотра ими выставки в берлинском цейхгаузе сорвалось, потому что Гитлер сократил свое пребывание там до десяти минут, так что взрыватель не успел сработать. План полковника Штиффа взорвать бомбу во время обсуждения положения на фронте в ставке фюрера провалился из-за того, что взрыв произошел раньше времени. Чтобы избежать неудачи, постигшей фон Герсдорфа, молодой пехотный капитан Аксель фон дем Буше в ноябре заявил заговорщикам о своей готовности во время демонстрации нового военного обмундирования броситься на Гитлера, схватить его и в тот же момент дать сработать взрывателю; но за день до того бомба союзников уничтожила подготовленные для демонстрации образцы. Когда же фон дем Буше вновь появился в декабре с заново пошитым обмундированием, Гитлер неожиданно решил уехать в Берхтесгаден и сорвал тем самым не только этот план, но и намеченное на 26 декабря покушение одного полковника из общего управления сухопутных войск, который собирался в своем портфеле пронести в ставку фюрера бомбу с часовым механизмом. Так впервые появился на сцене человек по имени Клаус Шенк фон Штауффснберг. Так как фон дем Буше был вскоре тяжело ранен, в распоряжение заговорщиков предоставил себя другой молодой офицер – Эвальд Генрих фон Кляйст, но Гитлер по неизвестным причинам на назначенной на 11 февраля демонстрации обмундирования так и не появился. Попытка ротмистра фон Брайтенбуха застрелить Гитлера во время совещания в «Бергхофе» сорвалась, потому что охранники-эсэсовцы – якобы по распоряжению Гитлера – не впустили его в большой зал [598]598
  О многочисленных попытках покушения в 1943-1944 гг. см. детальное исследование П. Хофмана: Hoffmann P. Op. cit. S. 309 ff., а также: Ehlers D. Op. cit. S. 126 ff., Zeller E. Geist der Freiheit, S. 221 ff., Schlabrendorff F. v. Op. cit. S. 88 ff. He до конца выясненной остается готовность Штиффа лично осуществить покушение, см. в этой связи сведения, которые приводит П. Хофман; Hoffmann P. Op. cit. S. 776.


[Закрыть]. Сходным образом закончился и еще ряд планов покушения.

Почти столь же безуспешными были попытки заговорщиков обеспечить свою акцию во внешнеполитическом плане и получить у западных держав определенные уступки в случае удачи государственного переворота: непрерывные, предпринимавшиеся самыми разными путями усилия вступить с ними в контакт так и окончились ничем. Конечно, сдержанность государственных деятелей стран коалиции достаточно понятна: их нежелание связывать себе руки накануне ставшей теперь уже осязаемой победы, а также опасение вызвать недовольство Советского Союза были вполне объяснимы. Равным образом следует принять во внимание и то обстоятельство, что, будучи уже уверенными в победе, они не пытались разобраться в сплетении морально-политических конфликтов в среде немецких заговорщиков. Что же касается Рузвельта и Черчилля, а также некоторых из их советников, то эта сдержанность усугублялась еще и их явно антинемецкой настроенностью, которая и обращалась-то постоянно как раз против того типа, который выставлял теперь себя перед ними носителем нового строя, а им казался лишь олицетворением строя позавчерашнего: «милитаристы», «прусские юнкеры», «генштаб».

Недоверие со стороны западных держав должно было еще более возрасти, когда в 1943 году на периферии Сопротивления вдруг на какое-то мгновение всплыл не кто иной как Генрих Гиммлер. Обеспокоенный смахивающим на болезнь упрямством Гитлера и подталкиваемый кое-кем из своего окружения, он получил медицинское заключение, откровенно называвшее состояние Гитлера болезнью, и вслед за этим, хотя и продолжая все время колебаться, согласился на то, чтобы шеф заграничной службы СД Вальтер Шелленберг прозондировал через Испанию, Швецию и различных американских посредников возможности компромиссного мира без Гитлера и против Гитлера [599]599
  См.: Scheilenberg W. Op. cit. S. 279 ff. о полученном Гиммлером медицинском заключении см.: Kersten F. Totenkopf und Treue, S. 209 ff. Ознакомившись с этой врачебной справкой, которая, правда, была составлена без проведения обследования, Керстен пришел к выводу, что Гитлеру следовало срочно отправляться в лечебницу для нервнобольных, а не пребывать в ставке фюрера, о проблеме «сопротивления» СС в целом, его побудительных мотивах и конкретных инициативах см.: Hoehne Н. Op. cit S. 448 ff.


[Закрыть]. Эти инициативы сомкнулись со стараниями кое-кого из числа заговорщиков-консерваторов столкнуть друг с другом ключевые фигуры режима и расширить сеть Сопротивления вплоть до сфер СС, полиции и гестапо. 26 августа 1943 года состоялась встреча прусского министра финансов Иоганнеса Попица с Генрихом Гиммлером, ставшая – во всяком случае, для оппозиции – свидетельством того, насколько неуверенно чувствовали себя даже главари режима. Но затем эти нити оборвались, причем почти одновременно во всех местах. На внешнем уровне всем устремлениям по достижению досрочного мирного урегулирования с максимальной решимостью противилась прежде всего Англия, в то время как на внутреннем фронте главные действующие лица самой оппозиции увязли в ожесточенных спорах. Конечно, Попиц и сторонники единого Сопротивления рассчитывали в случае успеха планировавшегося ими государственного переворота переиграть Гиммлера и СС и вернуться к правовому состоянию. Но тут не только в очередной раз неразумно оживлялись самонадеянные иллюзии консерваторов времен весны 1933 года – даже временный прагматичный союз с одной из наиболее одиозных фигур режима неминуемо уже в принципе компрометировал смысл и мораль Сопротивления. Некоторые из молодых офицеров во время дискуссии в штабе группы армий «Центр» с возмущением заявили адмиралу Канарису, что они не станут подавать ему руки, если дело дойдет до планируемого контакта с Гиммлером [600]600
  Schlabrendorff F. v. Op. cit. S. 91.


[Закрыть].

Такие расхождения во взглядах, да и вообще весь этот своеобразный разброд настроений, доминировавший в немецком Сопротивлении, подчеркивают, что оно отнюдь не было неким «блоком» и что само понятийное обобщение представляет тут, строго говоря, неточность; это Сопротивление было шатким союзом многочисленных, характеризовавшихся личными и деловыми антагонизмами групп, которые объединялись только их враждебным отношением к режиму. При этом наиболее четко выделяются здесь три группы: получивший название по силезскому имению Крайзау графа Гельмута Джеймса фон Мольтке кружок, рассматривавший себя преимущественно как дискуссионный клуб немного эмфатических друзей с обновленческими воззрениями как христианского, так и социалистического толка и, как это и соответствовало ограниченным возможностям кружка из гражданских лиц, видевший задачу переворота прежде всего в воодушевлении примером: «Нас повесят, потому что мы вместе думали», – писал фон Мольтке в одном из своих последних писем из заключения, будучи чуть ли не счастлив из-за того, что смертным приговором удостоверялась сила их духа [601]601
  Цит. по: Ehlers D. Op. cit. S. 102; распространенным заблуждением является выдвинутая впервые, видимо, А. Буллоком та точка зрения, что участники Крайзауского кружка не шли дальше рассуждений и даже гордились тем, что с презрением относятся к насильственным деяниям любого рода (Bullock A. Op. cit. S. 739); см. в этой связи прежде всего: Roon С. van. Neuordnung und Widerstand, где на многих убедительных фактах, пожалуй, полностью доказывается вся несостоятельность такой точки зрения.


[Закрыть]. Затем группа консервативно-национальной элиты во главе с бывшим бургомистром Лейпцига Карлом Герделером и отставным начальником генерального штаба Людвигом Беком, которые, не имея правильного представления о фатальных последствиях гитлеровской политики, по-прежнему претендовали на руководящую роль Великой Германии в Европе, так что у их помыслов даже оспаривается право считаться сколь-нибудь подлинной альтернативой имперскому экспансионизму Гитлера, в то время как сами они – в первую очередь, в силу своих авторитарно-государственных амбиций – рассматривали себя как продолжение антидемократической оппозиции веймарских времен, что и дало фон Мольтке повод обозвать их «герделеровским дерьмом» [602]602
  См. Ehlers D. Op. cit. S. 93; о принципиальных возражениях относительно заговорщиков из числа дойч-на-ционалов см., напр.: Arendt Н. Eichmann in Jerusalem, S. 134 f.


[Закрыть]. И наконец группа молодых офицеров, куда входили фон Штауффенберг, фон Тресков, Ольбрихт и другие; они едва ли были твердыми приверженцами какой-либо идеологии, хотя, правда, прежде всего искали контакт с левыми и в противоположность, скажем, Беку и Герделеру рассчитывали путем государственного переворота добиться сближения не с западными державами, а скорее с Советским Союзом. Бросается в глаза, что многие из них происходили из старой прусской аристократии, были среди них также служители церкви, профессора, высокопоставленные чиновники – и если говорить вообще в целом, то, что их толкало теперь на дело, представляло собой скорее Сопротивление с изначально консервативных или либеральных позиций, хотя были тут и несколько социал-демократов. Дело в том, что левые еще не оправились от результатов преследований, да и к тому же они боялись союза с офицерами как «пакта с дьяволом» [603]603
  Это свидетельство Густава Дарендорфа, цит. по: Ehlers D. Op. cit. S. 93; и Герман Маас тоже заявил, что социалисты рассматривали сотрудничество с генералами и консервативными элементами лишь как временное; в случае успеха государственного переворота они немедленно взяли бы власть в свои руки.


[Закрыть]. Примечательно, что среди всех многочисленных участников не нашлось ни одного государственного деятеля веймарского периода, который бы оставил свое имя в истории Сопротивления; но не было тут и представителей низших групп среднего сословия, равно как и предпринимателей, – одни застыли в тупой лояльности маленького человека, не ввязывающегося в то, что не касается его лично, другие застопорились в традиционном немецком альянсе интересов промышленников и политической власти, в той во все времена внемлющей призыву общности предпринимательства и государства, которая хотя и обернулась выдающимися достижениями в экономике, но в то же время привела потом их множеством изломанных дорог на скамьи для обвиняемых на нюрнбергских процессах против промышленников; и, наконец, в рядах Сопротивления почти не было рабочих – хотя их оппозиция и была намного шире, чем это отмечено вплоть до сегодняшнего дня историографией, все же она оказалась намного меньше, чем этого требовала роль великого исторического антагониста: в принципе, то, что они совершали, вообще было не настоящим Сопротивлением с реалистическим началом, а скорее рядом демонстраций – бессловесным, лишенным какого-либо плана и словно бы так и оставшимся парализованным с момента поражения 1933 года и крушения прекрасной мечты о мощи и роли пролетариата [603.1]603.1
  Опросы среди рабочих, проведенные по инициативе члена Крайзауского кружка иезуитского священника Альфреда Дельпа, показали весьма неутешительные результаты; меморандумы фон Тротта также свидетельствовали о большой пассивности рабочих; см.: Mommsen Н. Geselschaftsbild und Verfassungsplaene des deutschen Widerstands. In: Schmitthenner W., Buchheim H. (Hrsg.) Der deutsche Widerstand gegen Hitler, S. 75. Опрос общественного мнения, организованный социал-демократами в 1942 году, привел их к такому выводу: «Мы не сможем вывести массы на улицы»; см.: Henk Е. Die Tragoedie des 20. Juli 1944. Heidelberg, 1946, S. 21 ff., а также: Dulles A. W. Verschwoerung in Deutschland, S. 138. К вопросу о левом Сопротивлении в целом см., прежде всего: Weissenborn С Der lautlose Aufstand. Кстати, сколь-нибудь заметным сопротивление левых радикалов в годы войны стало только после нападения на Советский Союз. Центром этого сопротивления была так называемая «Красная капелла» под руководством обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзена и старшего правительственного советника Арвида Харнака, которые частью занимались и шпионажем в пользу Советского Союза. В августе 1942 года было арестовано около 100 человек, связанных с деятельностью этой организации, и вскоре большинство из них казнено. Другая группа под руководством Антона Зефкова была схвачена в начале июля 1944 года. Как это будет показано ниже, она сыграла определенную роль в принятии Штауффенбергом решения о незамедлительном переходе к действиям.


[Закрыть]. К тому же и те, и другие были запуганы, были физически и психологически измучены войной. То, что имеет право называться Сопротивлением, было Сопротивлением «сверху».

Оно оставалось изолированным со всех сторон. Помимо всего, в феврале был схвачен фон Мольтке, и пришел конец крайзаускому кружку. Незадолго до того были взяты оппозиционеры в абвере, так что каждый день следовало ожидать раскрытия заговора. Последняя попытка Герделера и Бека остановить неумолимо утекавшее время вылилась в апреле 1944 года в направленное в адрес США предложение, в котором заговорщики выражали свою готовность после государственного переворота открыть Западный фронт и дать возможность парашютным частям союзников высадить десант на территории рейха; однако ответа вновь не последовало [604]604
  Dulles A. W. Op. cit. S. 171; см. затем: Bell G. К. A. Die Oekumene und die innerdeutsche Opposition. In: VJHfZ, 1957, H. 4, S. 374.


[Закрыть]. Таким образом, уже не оставалось иного пути, как устранить режим, не связывая это ни с какими стратегическими и политическими соображениями, а перейдя целиком и полностью на уровень моральной аргументации. Некоторые из заговорщиков склонялись, как будто, к мнению, что уже нельзя, да и не следует уберегать властителей от их гибели, – теперь они должны будут испить чашу до дна.

Тем, кто окончательно рассеивал возникавшие новые сомнения и без устали устанавливал связи, был Штауффенберг. Он вовлекал в заговор все новых людей и вопреки всем преградам, несмотря на неуклонное требование союзной коалиции о безоговорочной капитуляции, несмотря на риск возникновения новой легенды «об ударе кинжалом в спину» и упреков в расчетливом оппортунизме, неуклонно держал курс на покушение и государственный переворот. Будучи сам родом из южногерманской аристократической семьи и находясь в родственных отношениях с семьями Йорков и Гнайзенау, он в юные годы был близок окружению Стефана Георге, и, если это даже всего лишь легенда, рассказывали, что 30 января 1933 года в Бамберге он шел во главе охваченной восторгом толпы; в любом случае, революционное начало и ранние успехи Гитлера он встречал не без одобрения. Однако под впечатлением еврейских погромов 1938 года этот талантливый офицер генерального штаба впервые стал относиться к режиму скептически, а в ходе войны – в первую очередь, в связи с оккупационной и антиеврейской политикой на Востоке – превратился в принципиального противника национал-социалистического государства. Ему было тридцать семь лет, на североафриканском театре военных действий он потерял правую руку, два пальца на левой и один глаз. Предприятию, прозябавшему в бесчисленных маневрах мыслей, он придал организационный фундамент и на место устаревших понятий, заведших многих офицеров в непроходимые дебри сталкивающихся друг с другом ценностей, он поставил почти что революционную решимость: «Давайте посмотрим in medias res[605]605
  В самую суть дела. – Лат.


[Закрыть], – начал он разговор с одним из заговорщиков-офицеров, – я при помощи всех имеющихся в моем распоряжении средств занимаюсь государственной изменой» [606]606
  Ehlers D. Op. cit. S. 143. К биографииШтауффенбергасм.: Mueller Ch. Oberst i. G. Stauffenberg. Кстати, в день кончины Стефана Георге 4 декабря 1933 года в Минузио под Локарно Штауффенберг с обоими своими братьями и еще восемью друзьями Георге находился у постели умирающего.


[Закрыть].

Время торопило. Весною заговорщикам удалось в лице Роммеля привлечь на сторону планов государственного переворота не только фельдмаршала, но и одного из самых популярных военных. Примерно в то же время Гиммлер сказал Канарису, что ему точно известно о планируемом в кругах вермахта мятеже, и что он в нужный момент нанесет удар по этим планам. Кроме того, со дня на день ожидается вторжение союзников, которое неминуемо сорвет все побочные политические намерения заговорщиков, а главное – даст закостеневшим в своих традиционных предрассудках офицерам старшего поколения повод для новых уверток. Когда же, наконец, гестапо схватило Юлиуса Лебера и Адольфа Райхвайна при их попытке расширить сеть ячеек Сопротивления путем контактов с группой коммунистов Антона Зефкова, события потребовали незамедлительного принятия решения. ДажеШтауффенбергаотставить все соображения об успехе или неуспехе и не ждать более: «Покушение должно осуществиться, coute que coute[607]607
  Во что бы то ни стало. – Фр.


[Закрыть]». Если оно и не удастся, то несмотря ни на что нужно действовать в Берлине. Ибо речь уже будет идти не о практической цели, а о том, чтобы участники немецкого движения Сопротивления перед лицом всего мира и истории поставили на карту свои жизни. Все остальное по сравнению с этим – пустяки» [608]608
  Schlabrendorff F. v. Op. cit. S. 138.


[Закрыть].

В ночь на 6 июня 1944 года из портов Южной Англии двинулись к континенту силы вторжения. Армада из пяти тысяч кораблей направлялась к берегам Нормандии, в то время как на флангах предполагавшейся зоны десанта уже спускались подразделения британских и американских парашютистов. Около трех часов утра за несколько километров от берега были спущены на воду первые десантные баркасы, и вскоре, при сильном волнении на море, оставив позади транспортные суда, они устремились вперед. Три часа спустя, когда уже совсем рассвело, и они приблизились к берегу, над этой полоской нормандского побережья появились тысячи самолетов и осыпали немецкие позиции нескончаемым градом бомб. Одновременно по всему району десанта был открыт огонь из крупнокалиберных орудий боевых кораблей. В некоторых местах, прежде всего на полуострове Котантен и у устья Орна, сопротивление немцев оказалось неожиданно слабым, и операция по высадке прошла успешно. Только на центральном участке, у Вьервилля, американцы натолкнулись на немецкую дивизию, случайно поднятую по тревоге для проведения учений, и попали под ожесточенный заградительный огонь. Обороняющиеся вели стрельбу «по ковру из людей», как было сказано в одном донесении, вдоль всего берега полыхали танки, самоходные орудия и корабли, он был усеян убитыми и ранеными [609]609
  См.: Cartier R. Op. cit. Bd. II, S. 753.


[Закрыть]. К вечеру американцы захватили два небольших плацдарма, а англичане и канадцы – прилегающий участок побережья шириной примерно в триста квадратных километров. Но главным было то, что союзники уже имели в районе высадки численный перевес.