Текст книги "Складни"

Автор книги: Иннокентий Анненский

2
МИЛАЯ

 
«Милая, милая, где ж ты была
Ночью в такую метелицу?»
«Горю и ночью дорога светла,
К дедке ходила на мельницу».
 

 
«Милая, милая, я не пойму
Речи с словами притворными.
С чем же ты ночью ходила к нему?»
«С чем я ходила? Да с зернами».
 

 
«Милая, милая, зерна-то чьи ж?
Жита я нынче не кашивал!»
«Зерна-то чьи, говоришь? Да твои ж…
Впрочем, хозяин не спрашивал…»
 

 
«Милая, милая, где же мука?
Куль-то, что был под передником?»
«У колеса, где вода глубока…
Лысый сегодня с наследником…»
 

^{15 апреля 1907}

^{Царское Село}

СОЛНЕЧНЫЙ СОНЕТ

 
Под стоны тяжкие метели
Я думал – ночи нет конца:
Таких порывов не терпели
Наш дуб и тополь месяца.
 

 
Но солнце брызнуло с постели
Снопом огня и багреца,
И вмиг у моря просветлели
Морщины древнего лица…
 

 
И пусть, как ночью, ветер рыщет,
И так же рвет, и так же свищет,
Уж он не в гневе божество.
 

 
Кошмары ночи так далеки,
Что пыльный хищник на припеке
Шалун – и больше ничего.
 

СОН И НЕТ

 
Нагорев и трепеща,
Сон навеяла свеча…
В гулко – каменных твердынях
Два мне грезились луча,
Два любимых, кротко – синих
Небо видевших луча
В гулко-каменных твердынях.
 

 
Просыпаюсь. Ночь черна.
Бред то был или признанье?
Путы жизни, чары сна,
Иль безумного желанья
В тихий мир воспоминанья
Забежавшая волна?
Нет ответа. Ночь душна.
 

* * *

 
Не могу понять, не знаю…
Это сон или Верлен?..
Я люблю иль умираю?
Это чары или плен?
 

 
Из разбитого фиала
Всюду в мире разлита
Или мука идеала,
Или муки красота.
 

 
Пусть мечта не угадала,
Та она или не та,
Перед светом идеала,
Пусть мечта не угадала.
Это сон или Верлен?
Это чары или плен?
 

 
Но дохнули розы плена
На замолкшие уста,
И под музыку Верлена
Будет петь, моя мечта.
 

СРЕДИ МИРОВ

 
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
 

 
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому что с Ней не надо света.
 

¹⁹⁰¹

СТАНСЫ НОЧИ

О. П. Хмара-Барщевской

 
Меж теней погасли солнца пятна
На песке в загрезившем саду.
Все в тебе так сладко-непонятно,
Но твое запомнил я: «Приду».
 

 
Черный дым, но ты воздушней дыма,
Ты нежней пушинок у листа,
Я не знаю, кем, но ты любима,
Я не знаю, чья ты, но мечта.
 

 
За тобой в пустынные покои
Не сойдут алмазные огни,
Для тебя душистые левкои
Здесь ковром раскинулись одни…
 

 
Эту ночь я помню в давней грезе,
Но не я томился и желал:
Сквозь фонарь, забытый на березе,
Талый воск и плакал и пылал.
 

СТАРЫЕ ЭСТОНКИ

^{Из стихов кошмарной совести}

 
Если ночи тюремны и глухи,
Если сны паутинны и тонки,
Так и знай, что уж близко старухи,
Из-под Ревеля близко эстонки.
 

 
Вот вошли, – приседают так строго,
Не уйти мне от долгого плена,
Их одежда темна и убога,
И в котомке у каждой полено.
 

 
Знаю, завтра от тягостной жути
Буду сам на себя непохожим…
Сколько раз я просил их «Забудьте…»
И читал их немое: «Не можем».
 

 
Как земля, эти лица не скажут,
Что в сердцах похоронено веры…
Не глядят на меня – только вяжут
Свой чулок бесконечный и серый.
 

 
Но учтивы – столпились в сторонке…
Да не бойся: присядь на кровати…
Только тут не ошибка ль, эстонки?
Есть куда же меня виноватей.
 

 
Но пришли, так давайте калякать,
Не часы ж, не умеем мы тикать,
Может быть, вы хотели б поплакать?
Так тихонько, неслышно… похныкать?
 

 
Иль от ветру глаза ваши пухлы,
Точно почки берез на могилах…
Вы молчите, печальные куклы,
Сыновей ваших… я ж не казнил их…
 

 
Я, напротив, я очень жалел их,
Прочитав в сердобольных газетах,
Про себя я молился за смелых,
И священник был в ярких глазетах.
 

 
Затрясли головами эстонки.
Ты жалел их… На что ж твоя жалость,
Если пальцы руки твоей тонки,
И ни разу она не сжималась?
 

 
Спите крепко, палач с палачихой?
Улыбайтесь друг другу любовней!
Ты ж, о нежный, ты кроткий, ты тихий,
В целом мире тебя нет виновней!
Добродетель… Твою добродетель
Мы ослепли вязавши, а вяжем…
Погоди – вот накопится петель,
Так словечко придумаем, скажем…
. . . . .
 

 
Сон всегда отпускался мне скупо,
И мои паутины так тонки…
Но как это печально… и глупо…
Неотвязные эти чухонки…
 

¹⁹⁰⁶

* * *

 
Но для меня свершился выдел,
И вот каким его я видел:
Злаченно – белый – прямо с елки
Был кифарэд он и стрелец.
Звенели стрелы, как иголки,
Грозой для кукольных сердец…
Дымились букли из-под митры
На струнах нежилась рука,
Но уж потухли струны цитры
Меж пальцев лайковых божка.
Среди миражей не устану
Его искать – он нужен мне,
Тот безустанный мировражий,
Тот смех огня и смех в огне.
 

ТРИ СЛОВА

 
Явиться ль гостем на пиру,
Иль, чтобы ждать, когда умру
С крестом купельным, на спине ли,
И во дворце иль на панели…
 

 
Сгорать ли мне в ночи немой,
Свечой послушной и прямой,
Иль спешно, бурно, оплывая…
Или как капля дождевая,
 

 
Но чтоб уйти, как в лоно вод
В тумане камень упадет,
Себе лишь тягостным паденьем
Туда, на дно, к другим каменьям.
 

ТРИНАДЦАТЬ СТРОК

 
Я хотел бы любить облака
На заре… Но мне горек их дым:
Так неволя тогда мне тяжка,
Так я помню, что был молодым.
 

 
Я любить бы их вечер хотел,
Когда, рдея, там гаснут лучи,
Но от жертвы их розовых тел
Только пепел мне снится в ночи.
 

 
Я люблю только ночь и цветы
В хрустале, где дробятся огни,
Потому что утехой мечты
В хрустале умирают они…
Потому что цветы – это ты.
 

ВЕСЕННИЙ РОМАНС

 
Еще не царствует река,
Но синий лед она уж топит;
Еще не тают облака,
Но снежный кубок солнцем допит.
 

 
Через притворенную дверь
Ты сердце шелестом тревожишь…
Еще не любишь ты, но верь:
Не полюбить уже не можешь…
 

ЗАВЕЩАНИЕ

Вале Хмара-Барщевскому

 
Где б ты ни стал на корабле,
У мачты иль кормила,
Всегда служи своей земле:
Она тебя вскормила.
 

 
Неровен наш и труден путь
В волнах иль по ухабам
Будь вынослив, отважен будь
Но не кичись над слабым.
 

 
Не отступай, коль принял бой,
Платиться – так за дело,
А если петь – так птицей пой
Свободно, звонко, смело.
 

ЗИМНИЙ РОМАНС

 
Застыла тревожная ртуть,
И ветер ночами несносен…
Но, если ты слышал, забудь
Скрипенье надломанных сосен!
 

 
На черное глядя стекло,
Один, за свечою угрюмой,
Не думай о том, что прошло;
Совсем, если можешь, не думай!
 

 
Зима ведь не сдастся: тверда!
Смириться бы, что ли… Пора же!
Иль лира часов и тогда
Над нами качалась не та же?..
 

ЗИМНИЙ СОН

 
Вот газеты свежий нумер,
Объявленье в черной раме:
Несомненно, что я умер,
И, увы! не в мелодраме.
 

 
Шаг родных так осторожен,
Будто все еще я болен,
Я ж могу ли быть доволен,
С тюфяка на стол положен?
 

 
День и ночь пойдут Давиды,
Да священники в енотах,
Да рыданье панихиды
В позументах и камлотах.
 

 
А в лицо мне лить саженный
Копоть велено кандилам,
Да в молчаньи напряженном
Лязгать дьякону кадилом.
 

 
Если что-нибудь осталось
От того, что было мною,
Этот ужас, эту жалость
Вы обвейте пеленою.
 

 
В белом поле до рассвета
Свиток белый схороните…
. . . .
А покуда… удалите
Хоть басов из кабинета.
 

ЧТО СЧАСТЬЕ?

 
Что счастье? Чад безумной речи?
Одна минута на пути,
Где с поцелуем жадной встречи
Слилось неслышное прости?
 

 
Или оно в дожде осеннем?
В возврате дня? В смыканьи вежд?
В благах, которых мы не ценим
За неприглядность их одежд?
 

 
Ты говоришь… Вот счастья бьется
К цветку прильнувшее крыло,
Но миг – и ввысь оно взовьется.
Невозвратимо и светло.
 

 
А сердцу, может быть, милей
Высокомерием сознанья,
Милее мука, если в ней
Есть тонкий яд воспоминанья.
 

АМЕТИСТЫ

 
Глаза забыли синеву,
Им солнца пыль не золотиста,
Но весь одним я сном живу,
Что между граней аметиста.
 

 
Затем, что там пьяней весны
И беспокойней, чем идея,
Огни лиловые должны
Переливаться холодея.
 

 
И сердцу, где лишь стыд да страх,
Нет грезы ласково обманней,
Чем стать кристаллом при свечах
В лиловом холоде мерцаний.
 

* * *

 
Только мыслей и слов
Постигая красу,
Жить в сосновом лесу
Между красных стволов.
 

 
Быть как он, быть как все:
И любить, и сгорать…
Жить, но в чуткой красе,
Где листам умирать.
 

БЕССОННЫЕ НОЧИ

 
Какой кошмар! Все та же повесть…
И кто, злодей, ее снизал?
Опять там не пускали совесть
На зеркала вощеных зал…
 

 
Опять там улыбались язве
И гоготали, славя злость…
Христа не распинали разве,
И то затем, что не пришлось…
 

 
Опять там каверзный вопросик
Спускали с плеч, не вороша.
И все там было – злобность мосек
И пустодушье чинуша.
 

 
Но лжи и лести отдал дань я.
Бьет пять часов – пора домой;
И наг, и тесен угол мой…
Но до свиданья, до свиданья!
 

 
Так хорошо побыть без слов,
Когда до капли оцет допит…
Цикада жадная часов,
Зачем твой бег меня торопит?
 

 
Все знаю – ты права опять,
Права, без устали токуя…
Но прав и я, – и дай мне спать,
Пока во сне еще не лгу я.
 

БЕЗ КОНЦА И БЕЗ НАЧАЛА

^{(Колыбельная)}

Изба. Тараканы. Ночь. Керосинка чадит. Баба над зыбкой борется со сном.

 
Баю-баюшки-баю,
Баю деточку мою!
 

 
Полюбился нам буркот,
Что буркотик, серый кот…
 

 
Как вечор на речку шла,
Ночевать его звала.
 

 
«Ходи, Васька, ночевать,
Колыбель со мной качать!»
. . . .
 

 
Выйду, стану в ворота,
Встрену серого кота…
 

 
Ба-ай, ба-ай, бай-баю,
Баю милую мою…
. . . .
 

 
Я для того для дружка
Нацедила молока…
 

 
Кот латушку облизал,
Облизавши, отказал.
. . . .
 

 
Отказался напрямик:
(Будешь спать ты, баловник?)
 

 
«Вашей службы не берусь:
У меня над губой ус.
 

 
Не иначе, как в избе
Тараканов перебей.
 

 
Тараканы ваши злы.
Съели в избе вам углы.
 

 
Как бы после тех углов
Да не съели мне усов».
. . . .
 

 
Баю-баю, баю-бай,
Поскорее засыпай.
. . . .
 

 
Я кота за те слова
Коромыслом оплела…
 

 
Коромыслом по губы:
Не порочь моей избы.
 

 
Молока было, не пить,
Чем гак подло поступить?
 

_{(Сердито.)}

 
Долго ж эта маета?
Кликну черного кота…
 

 
Черный кот-то с печки шасть,
Он ужо тебе задасть…
 

Вынимает, ребенка из зыбки и закачивает.

_(Тише.)

 
А ты, котик, не блуди,
Приходи к белой груди.
 

_{(Еще тише.)}

 
Не один ты приходи,
Сон-дрему с собой веди…
 

_{(Сладко зевая.)}

 
А я дитю перевью,
А кота за верею.
 

Пробует положить ребенка. Тот начинает кричать.

_{(Гневно.)}

 
Расстрели тебя, пострел,
Ай ты нынче очумел?
. . . .
 

Тщетно борется с одолевающим сном.

 
Баю-баюшки-баю…
Баю-баюшки-баю…
. . .
 

БУДИЛЬНИК

 
Обручена рассвету
Печаль ее рулад…
Как я игрушку эту
Не слушать был бы рад…
 

 
Пусть завтра будет та же
Она, что и вчера…
Сперва хоть громче, глаже
Идет ее игра.
 

 
Но вот, уж не читая
Давно постылых нот,
Гребенка золотая
Звенит, а не поет…
 

 
Цепляясь за гвоздочки,
Весь из бессвязных фраз,
Напрасно ищет точки
Томительный рассказ,
 

 
О чьем-то недоборе
Косноязычный бред…
Докучный лепет горя
Ненаступивших лет,
 

 
Где нет ни слез разлуки,
Ни стылости небес,
Где сердце-счетчик муки,
Машинка для чудес…
 

 
И скучно разминая
Пружину полчаса,
Где прячется смешная
И лишняя Краса.
 

^{Июнь 1909}

ДЛЯ ЧЕГО, КОГДА СНЫ ИЗМЕНИЛИ…

* * *

 
Для чего, когда сны изменили,
Так полны обольщений слова?
Для чего на забытой могиле
Зеленей и шумнее трава?
 

 
Для чего эти лунные выси,
Если сад мой и темен и нем?..
Завитки ее кос развилися,
Я дыханье их слышу…зачем?
 

¹⁹⁰²

ДРУГОМУ

 
Я полюбил безумный твой порыв,
Но быть тобой и мной нельзя же сразу,
И, вещих снов иероглифы раскрыв,
Узорную пишу я четко фразу.
 

 
Фигурно там отобразился страх,
И как тоска бумагу сердца мяла,
Но по строкам, как призрак на пирах,
Тень движется так деланно и вяло.
 

 
Твои мечты – менады по ночам,
И лунный вихрь в сверкании размаха
Им волны кос взметает по плечам.
Мой лучший сон – за тканью Андромаха.
 

 
На голове ее эшафодаж,
И тот прикрыт кокетливо платочком,
Зато нигде мой строгий карандаш
Не уступал своих созвучий точкам.
 

 
Ты весь – огонь. И за костром ты чист.
Испепелишь, но не оставишь пятен,
И бог ты там, где я лишь моралист,
Ненужный гость, неловок и невнятен.
 

 
Пройдут года… Быть может, месяца…
Иль даже дни, и мы сойдем с дороги:
Ты – в лепестках душистого венца,
Я просто так, задвинутый на дроги.
 

 
Наперекор завистливой судьбе
И нищете убого-слабодушной,
Ты памятник оставишь по себе,
Незыблемый, хоть сладостно-воздушный…
 

 
Моей мечты бесследно минет день…
Как знать? А вдруг с душой, подвижней моря,
Другой поэт ее полюбит тень
В нетронуто-торжественном уборе…
 

 
Полюбит, и узнает, и поймет,
И, увидав, что тень проснулась, дышит,
Благословит немой ее полет
Среди людей, которые не слышат…
 

 
Пусть только бы в круженьи бытия
Не вышло так, что этот дух влюбленный,
Мой брат и маг не оказался я
В ничтожестве слегка лишь подновленный.
 

ГАРМОННЫЕ ВЗДОХИ

Фруктовник. Догорающий костер среди туманной ночи под осень. Усохшая яблоня. Оборванец на деревяшке перебирает лады старой гармоники. В шалаше на соломе разложены яблоки.

 
Под яблонькой, под вишнею
Всю ночь горят огни,
Бывало, выпьешь лишнее,
А только ни-ни-ни.
. . . .
 

 
Под яблонькой кудрявою
Прощались мы с тобой,
С японскою державою
Предполагался бой.
С тех пор семь лет я плаваю,
На шапке «Громобой»,
А вы остались павою,
И хвост у вас трубой…
. . . .
 

 
Как получу, мол пенцию,
В Артуре стану бой,
Не то, так в резиденцию
Закатимся с тобой…
. . . .
 

 
Зачем скосили с травушкой
Цветочек голубой?
А ты с худою славушкой
Ушедши за гульбой?
. . . .
Ой, яблонька, ой, грушенька,
Ой, сахарный миндаль,
Пропала наша душенька,
Да вышла нам медаль!
. . . .
На яблоне, на вишенке
Нет гусени числа…
Ты стала хуже нищенки
И вскоре померла.
 

 
Поела вместе с листвием
Та гусень белый цвет…
. . . .
Хоть нам и все единственно,
Конца японцу нет.
. . . .
 

 
Ой, реченька желты пески,
Куплись в тебе другой…
А мы уж, значит, к выписке…
С простреленной ногой…
. . . .
 

 
Под яблонькой, под вишнею
Сиди да волком вой…
И рад бы выпить лишнее,
Да лих карман с дырой.
 

К ПОРТРЕТУ

 
Тоска глядеть, как сходит глянец с благ,
И знать, что все ж вконец не опротивят,
Но горе тем, кто слышит, как в словах
Заигранные клавиши фальшивят.
 

* * *

 
Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали,
Чтоб он завял в моем сверкающем бокале.
 

 
Сыпучей черноты меж розовых червей,
Откуда вырван он, – что может быть мертвей?
 

 
И нежных глаз моих миражною мечтою
Неужто я пятна багрового не стою,
 

 
Пятна, горящего в пустыне голубой.
Чтоб каждый чувствовал себя одним собой?
 

 
Увы, и та мечта, которая соткала
Томление цветка с сверканием бокала,
 

 
Погибнет вместе с ним, припав к его стеблю,
Уж я забыл ее, – другую я люблю…
 

 
Кому-то новое готовлю я страданье,
Когда не все мечты лишь скука выжиданья.
 

КОЛОКОЛЬЧИКИ

Глухая дорога. Колокольчик в зимнюю ночь рассказывает путнику свадебную историю.

 
Динь-динь-динь,
Дини-дини…
Дидо Ладо,
Дидо Ладо,
Лиду диду ладили,
Дида Лиде ладили,
Ладили, не сладили,
Лиду надосадили.
День делали,
Да день не делали,
Дела не доделали,
Головы-то целы ли?
Ляду дида надо ли
Диду баню задали.
Динь-динь-динь, дини-динь…
Колоколы-балаболы,
Колоколы-балаболы,
Накололи, намололи,
Дале боле, дале бале…
Накололи, намололи,
Колоколы-балаболы.
Лопотуньи налетали,
Болмоталы навязали,
Лопотали-хлопотали,
Лопотали, болмотали,
Лопоталы поломали.
Динь!
Ты бы, дид, не зеньками,
Ты бы, диду, деньгами…
Деньгами, деньгами…
Долго ли, не долго ли,
Лиде шубу завели…
Холили – не холили,
Волили – неволили,
Мало ль пили, боле лили.
Дида Ладу золотили.
Дяди ли, не дяди ли,
Ладили – наладили…
Ой, пила, пила, пила,
Диду пива не дала:
Диду Лиду надобе,
Ляду дида надобе,
Ой, динь, динь, динь-дини, дини, дини-динь,
Деньги дида милые,
А усы-то сивые…
Динь!
День.
Дан вам день…
Долго ли вы там?
Мало было вам?
Вам?
Дам
По губам.
По головам
Дам.
Буби-буби-бубенцы ли,
Мы ли ныли, вы ли ныли,
Бубенцы ли, бубенцы ли…
День, дома бы день,
День один…
Колоколы-балаболы,
Мало лили, боле пили,
Балаболы потупили…
Бубенцы-бубенчики,
Малые младенчики,
Болмоталы вынимали,
Лопоталы выдавали,
Лопотали, лопотали…
Динь…
Колоколы-балаболы…
Колоколы-балаболы…
 

^{30 марта 1906}

^{Вологодский поезд}

МЕЛОДИЯ ДЛЯ АРФЫ

 
Мечту моей тоскующей любви
Твои глаза с моими делят немо…
О белая, о нежная, живи!
Тебя сорвать мне страшно, хризантема.
 

 
Но я хочу, чтоб ты была одна,
Чтоб тень твоя с другою не сливалась
И чтоб одна тобою любовалась
В немую ночь холодная луна…
 

ПЕСНИ ПОД МУЗЫКУ

 
Кэк-уок на цимбалах
Кэк-уок на цимбалах
Молоточков лапки цепки,
Да гвоздочков шапки крепки,
Что не раз их,
Пустоплясых,
Там позастревало.
 

 
Молоточки топотали,
Мимо точки попадали,
Что ни мах;
На струнах
Как и не бывало.
 

 
Пали звоны топотом, топотом,
Стали звоны ропотом, ропотом,
То сзываясь,
То срываясь,
То дробя кристалл.
 

 
В струнах, полных холода, холода,
Пели волны молодо, молодо,
И буруном
Гул по струнам
Следом пролетал.
 

 
С звуками кэк-уока,
Ожидая мокка,
Во мгновенье ока
Что мы не съедим…
И Махмет-Мамаям,
Ни зимой, ни маем
Нами не внимаем,
Он необходим.
 

 
Молоточков цепки лапки,
Да гвоздочков крепки шапки,
Что не раз их,
Пустоплясых,
Там позастревало.
 

 
Молоточки налетают,
Мало в точки попадают,
Мах да мах,
Жизни… ах,
Как и не бывало.
 

^{Осень 1900}

МОЯ ТОСКА

М. А. Кузмину

 
Пусть травы сменятся над капищем волненья
И восковой в гробу забудется рука,
Мне кажется, меж вас одно недоуменье
Все будет жить мое, одна моя Тоска…
 

 
Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,
Ревниво, бережно и страстно был я мил…
О, сила любящих и в муке так спокойна,
У женской нежности завидно много сил.
 

 
Да и при чем бы здесь недоуменья были
Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир…
Моя ж безлюбая – дрожит, как лошадь в мыле!
Ей – пир отравленный, мошеннический пир!
 

 
В венке из тронутых, из вянущих азалий
Собралась петь она… Не смолк и первый стих,
Как маленьких детей у ней перевязали,
Сломали руки им и ослепили их.
 

 
Она бесполая, у ней для всех улыбки,
Она притворщица, у ней порочный вкус,
Качает целый день она пустые зыбки,
И образок в углу – сладчайший Иисус…
 

 
Я выдумал ее – и все ж она виденье,
Я не люблю ее – и мне она близка,
Недоумелая, мое недоуменье,
Всегда веселая, она моя тоска.
 

^{12 ноября 1909}

^{Царское Село}

ОДУВАНЧИКИ

 
Захлопоталась девочка
В зеленом кушаке,
Два желтые обсевочка
Сажая на песке.
 

 
Не держатся и на – поди:
Песок ли им не рад?..
А солнце уж на западе
И золотится сад.
 

 
За ручкой ручку белую
Малютка отряхнет:
«Чуть ямочку проделаю,
Ее и заметет…
 

 
Противные, упрямые!»
– Молчи, малютка дочь,
Коль неприятны ямы им,
Мы стебельки им прочь.
 

 
Вот видишь ли: все к лучшему
Дитя, развеселись,
По холмику зыбучему
Две звездочки зажглись
 

 
Мохнатые, шафранные
Звездинки из цветов…
Ну вот, моя желанная,
И садик твой готов.
 

 
Отпрыгаются ноженьки,
Весь высыплется смех,
А ночь придет – у боженьки
Постельки есть для всех…
 

 
Заснешь ты, ангел-девочка,
В пуху, на локотке…
А желтых два обсевочка
Распластаны в песке.
 

^{26 июня 1909}

^{Куоккала}

ПЕЧАЛЬНАЯ СТРАНА

 
Печален из меди
Наш символ венчальный,
У нас и комедий
Финалы печальны…
Веселых соседей
У нас инфернальны
Косматые шубы…
И только… банальны
Косматых медведей
От трепетных снедей
Кровавые губы.
 

ПОСЛЕДНИЕ СИРЕНИ

 
Заглох и замер сад. На сердце все мутней
От живости обид и горечи ошибок…
А ты что сберегла от голубых огней,
И золотистых кос, и розовых улыбок?
 

 
Под своды душные за тенью входит тень,
И неизбежней все толпа их нарастает
Чу… ветер прошумел – и белая сирень
Над головой твоей, качаясь, облетает.
. . . . . .
 

 
Пусть завтра не сойду я с тинистого дна
Дождя осеннего тоскливей и туманней,
Сегодня грудь моя желания полна,
Как туча, полная и грома и сверканий.
 

 
Но малодушием не заслоняй порыв,
И в этот странный час сольешься ты с поэтом;
Глубины жаркие словам его открыв,
Ты миру явишь их пророческим рассветом.
 

С КРОВАТИ

(Моей garde-malade)

 
Просвет зелено-золотистый
С кусочком голубых небес
Весь полный утра, весь душистый,
Мой сад – с подушки – точно лес.
 

 
И ароматы… и движенье,
И шум, и блеск, и красота
Зеленый бал – воображенья
Едва рожденная мечта…
 

 
Я и не знал, что нынче снова
Там, за окном, веселый пир.
Ну, солнце, угощай больного,
Как напоило целый мир.
 

СУМРАЧНЫЕ СЛОВА

 
За ветхой сторою мы рано затаились,
И полночь нас мечтой немножко подразнила,
Но утру мы глазами повинились,
И утро хмурое простило…
 

 
А небо дымное так низко нависало,
Все мельче сеял дождь, но глуше и туманней,
И чья-то бледная рука уже писала
Святую ложь воспоминаний.
 

 
Все, все с собой возьмем. Гляди, как стали четки
И путь меж елями, бегущий и тоскливый,
И глянцевитый верх манящей нас пролетки,
И финн измокший, терпеливый.
 

 
Но ты, о жаркий луч! Ты опоздал. Ошибкой
Ты заглянул сюда, – иным златися людям!
Лишь сумрачным словам отныне мы улыбкой
Одною улыбаться будем!
 

ТОСКА САДА

 
Зябко пушились листы,
Сад так тоскливо шумел.
– Если б любить я умел
Так же свободно, как ты.
 

 
Луч его чащу пробил…
– Солнце, люблю ль я тебя?
Если б тебя я любил
И не томился любя.
 

 
Тускло ль в зеленой крови
Пламень желанья зажжен,
Только раздумье и сон
Сердцу отрадней любви.
 

ТОСКА СИНЕВЫ

 
Что ни день, теплей и краше
Осенен простор эфирный
Осушенной солнцем чашей:
То лазурной, то сапфирной.
 

 
Синью нежною, как пламя,
Горды солнцевы палаты,
И ревниво клочья ваты
Льнут к сапфирам облаками.
 

 
Но возьми их, солнце, – душных,
Роскошь камней все банальней,
Я хочу высот воздушных,
Но прохладней и кристальней.
 

 
Или лучше тучи сизой,
Чутко-зыбкой, точно волны,
Сумнолицей, темноризой,
Слез, как сердце, тяжко полной.
 

* * *

 
В ароматном краю в этот день голубой
Песня близко: и дразнят, и вьется;
Но я там не спою, что мне шепчет прибой,
Что вокруг и цветет, и смеется.
 

 
Я не трону весны – я цветы берегу,
Мотылькам сберегаю их пыль я,
Миг покоя волны на морском берегу
И ладьям их далекие крылья.
 

 
А еще потому, что в сияньи сильней
И люблю я сильнее в разлуке
Полусвет-полутьму наших северных дней,
Недосказанность песни и муки…
 

ВТОРОЙ МУЧИТЕЛЬНЫЙ СОНЕТ

 
Вихри мутного ненастья
Тайну белую хранят…
Колокольчики запястья
То умолкнут, то звенят.
 

 
Ужас краденого счастья
Губ холодных мед и яд
Жадно пью я, весь объят
Лихорадкой сладострастья.
 

 
Этот сон, седая мгла,
Ты одна создать могла,
Снега скрип, мельканье тени,
 

 
На стекле узор курений,
И созвучье из тепла
Губ, и меха, и сиреней.