Текст книги "Черные пески"

Автор книги: Инна Живетьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Инна Живетьева
Черные пески

УДК 821.161.1-312.9

ББК 84(2Рос=Рус)6-44

Ж66

Серия «Заклятые миры» основана в 1997 году

Серийное оформление А.А. Кудрявцева

Художник М.В. Калинкин

Компьютерный дизайн СВ. Шумилина

Подписано в печать 11.12.07. Формат 84х108 1/32.

Усл. печ. л. 18,48. Тираж 3 ООО экз. Заказ № 173и.

Живетьева, И.

Ж66 Черные пески: [фантаст, роман] / Инна Живетьева. – М: АСТ: АСТ МОСКВА; Владимир: ВКТ, 2008. – 347, [5] с. -(Заклятые миры).

ISВN 978-5-17-047801-9 (ООО «Издательство АСТ»)

ISВN 978-5-9713-7103-8 (ООО Издательство «АСТ МОСКВА»)

ISВN 978-5-226-00164-2 (ВКТ)

УДК 821.161.1-312.9

ББК 84(2Рос=Рус)6-44

© И. Живетьева, 2007

© ООО «Издательство АСТ», 2007

Часть I

Глава 1

Темка рывком поднял голову, прислушался. Все так же гудела за окном метель и тикали напольные часы. За высокими позолоченными дверьми королевского кабинета было тихо. И за другими, ведущими в коридор, – тоже, бдит внутренняя стража, на разговорчики не отвлекается. Уф, кажется, никто не заметил, что порученец дрыхнуть изволил. Княжич потер занемевшую щеку, глянул на циферблат с ажурными стрелками. А время-то к десяти! Это он почти час продрых, вон и в приемной стало холоднее.

Встал, потянулся всем телом. Нет уж, лучше в седле, чем вот так, за столом. Сел на корточки перед печкой, открыл заслонку. За горячим железом ворочался черно-красный с проседью пепла зверь, и Темка сунул ему в лапы полено. Посидел, глядя, как тот приспосабливается обгрызть добычу. Жар дурманил и без того тяжелую голову. Как же хочется спать! Позавчера лег уже под утро, вскочил рано. Вчера толком не спал, вернулся к полуночи, да пока дождался, чтобы отчитаться перед Эдвином, всего и осталось часов пять вздремнуть. Сегодня опять кукует – не может порученец отправиться спать раньше короля без его на то дозволения, вдруг нужда какая появится. Лучше бы не появилась: метель, холодно, и зверски хочется спать.

Тихонько лязгнула заслонка, скрывая пламя. Темка поднялся, неслышно ступая, как учил Александер, подошел к высоким дверям. Неразборчиво донесся голос адъютанта, потом его сменил быстрый говорок королевского летописца. Нет, ну должен же король отдохнуть перед встречей посольства! Скорее бы угомонился и порученца отпустил.

Чтобы не заснуть, побродил по комнате, постоял у окна. Из щелей несло холодом, пронизывая шерстяной мундир. Сад был почти не виден за белесой круговертью. Серединный месяц – Пихтовый – всегда славился вьюгами, вот и старается покровительница зимы Морра, заметает Турлин. Второй день не утихает, страшно на улицу высунуться – сразу хлестнет смерзшимся в колючие крупинки снегом, попытается сбить с ног, сунуть за шиворот ледяную руку. На границе с Миллредом теплее, но там злее морозов калит землю война. Будь милостив, Росс-покровитель, обереги отца, Марка, Александера, Шурку. Помоги Митьке, где бы его ни носило. Сколько уже прошло – и та зима, самая страшная, когда пол-Иллара было захвачено мятежниками, и лето, и уже вторая зима на переломе, – и никаких известий. Эдвин обещает, что княжич Дин вернется, но все нет побратима.

Темка придвинулся вплотную к стеклу, вгляделся. Вряд ли метель утихнет к утру, ишь как завывает. Может, хоть она задержит посольство? Только Роддара им сейчас и не хватает! Точно без него у Иллара мало бед.

Послышались голоса. Темка отскочил к столу, вытянулся, одернул мундир и только тогда сообразил, что это не из кабинета, а со стороны коридора: кто-то доказывает страже право побеспокоить короля. Вошел капитан Радан, следом еще двое, одетых по-дорожному, – один высоченный, второго за ним и не видно. Пахнуло морозом и конюшней.

– Ждите. Я доложу, – бросил капитан и прошел в кабинет.

Княжич повернулся к поздним посетителям. Матерь-заступница! Может, он все еще спит?

– Митька?! – ошеломленный, уставился на побратима. – Откуда?!

Тот усмехнулся, стянул зубами перчатки, дохнул на покрасневшие руки.

Как и прежде, они не умели встречаться после долгой разлуки и топтались, хватая друг друга то за локти, то за плечи.

– Уй, да ты ледяной! Давай сюда, к печке. В такую погоду собаку из дома не выгонят, вас-то чего понесло?

– Торопились обогнать посольство.

Митька положил ладони на теплые изразцы, прижмурился от удовольствия. Его спутник – Темка узнал ладаррского летописца, князя Наша, – тоже подошел, открыл заслонку и протянул руки к огню.

– Вот, вернулся, – улыбнулся побратим.

Митька сильно вытянулся, на пол-ладони наверное, уже выше Темки, однако не так раздался в плечах. Лицо стало жестче, суше, сейчас в княжиче Дине еще больше чувствовалась кровь северян. Только веснушки остались прежними – их не брали ни холодные ветра, ни время. Был друг не в мундире, в темном походном камзоле без герба, и выправка у него стала вольнее.

– Что же ты раньше…

Из кабинета выглянул барон Радан, сказал:

– Проходите.

Улыбка пропала, как и не было. Митька шепнул:

– Плохо все, Темка, Роддар братскую клятву вспомнил, – и торопливо шагнул следом за князям Нашем. Двери за посетителями закрылись.

Темка поднял сброшенные перчатки, положил на печь. Закрыл заслонку. Все-таки не верилось. Он вытащил нож, погладил раскинутые орлиные крылья. Легонько стукнул по острому кончику. У-уй, больно! Торопливо слизнул выступившую на пальце красную каплю. А ведь не сон это, Создатель! Вправду Митька вернулся!

Сумерки глянцево отсвечивали в окнах, скрывая заснеженные деревья. Маленький зал в Офицерских покоях наполнился теплом, но Митька все равно тянулся к огню.

Темке казалось: еще немного, и побратим влезет в камин целиком. Но тот лишь аккуратно пристроил сверху еще одно полешко.

– Ну какой ты, к шакалу, северянин? – Темка вытянул ноги поближе к огню.

Митька чихнул, заставив дрогнуть языки пламени. Взял кружку.

– Фу, Арсений как сварит, так непременно какую-нибудь гадость. А еще королевский лекарь! Брр! – но отхлебнул по-честному, так, что потом еле отплевался. – Тут не северянином, медведем надо быть. И спать себе в берлоге. Тьфу, ну надо же, гадость какая. Чего он там намешал? – глянул придирчиво в кружку, качнув темную жидкость.

Темка пошевелил пальцами в сапогах, наслаждаясь теплом.

– Ты давай не отвлекайся.

– Ага. – Митька выудил из кружки сморщенный листик, оглядел брезгливо и выбросил в камин. – Помнишь легенду о Мире и брате ее Родмире? Покровителях…

– Миллреда и Роддара, – перебил Темка. Бабка Фекла рассказывала, такое не скоро забудешь. – Помню: Миру ее муж, Дарек, из-за жадности и трусости хотел отдать роддарским наемниками, но вмешался Родмир, всех положил и погиб сам.

– Ну да. Так вот, по родству покровителей один из владетелей Роддара принес братскую клятву соседней королеве: не нападать на их земли и защищать как свои. Дело было давнее, клятва подзабылась. Там вообще мирно жили. Конечно, бывало, разбойнички объявятся, или так, с дуру или из зависти к соседям залезут. На такое Роддар внимания не обращал, обычные ведь дела для пограничья. Но когда пришли мятежники… Темка, посольство должно было приехать раньше. Не знаю, почему решили посмотреть, не справится ли Иллар собственными силами. Их, впрочем, устроило и наше отступление – главное, война ушла от границы. Но сейчас коннетабль снова гонит мятежников к Миллреду. Мне кажется, – Митька сказал с нажимом, давая понять – это не просто его мнение, недаром они так спешили к королю, – дело не столько в том, что набеги на Миллред повторятся. Больше опасаются, что князь Крох уйдет через границу. Сам понимаешь, что тогда будет.

Митька наклонился, выбрал полешко потоньше и положил в камин. Стряхнул с ладоней в пламя белые чешуйки бересты. За стеной давно неразборчиво бубнили офицеры, но сейчас их перекрыл голос капитана Захария. Песня была из новых, о погибших на переправе через Неру, и у Темки заныл бок. Хорошо его там зацепило.

Тогда все произошло очень быстро: качнулся под ногами плот, поднялась стеной холодная осенняя вода. И тут же исчезла опора, закрутило, потащило, захлестнуло волной. Темка закашлялся, отплевываясь. Мокрые волосы лезли в глаза, катившийся над переправой многоголосый крик и звуки выстрелов оглушали. Саднило под ребрами, и в темно-свинцовой воде расплывался красный след. Накрыло новой волной, Темка рванулся на поверхность, но что-то тяжелое мешало всплыть. Замолотил испуганно руками, забился и чудом вырвался. Ухватился за то самое, мешающее, но почувствовал ткань и отпрянул от убитого. Намокший мундир сковывал, сапоги колодами тянули вниз. Да еще в бок, казалось, вцепился огромный пес и повис, не давая пошевелить рукой. Темка в ужасе запрокинул голову, хватая губами воздух. Закачалось перед глазами осеннее небо. Бесконечная хмурая синь нависала над кипящей ледяной рекой: мертвые и живые, лодки и плоты, обломки парома, лошади – все смешалось; от пушечных ядер волны вставали на дыбы, пули взрезали воду. «Олень-покровитель», – беззвучно крикнул Темка в это небо. Плеснула в рот вода, больно ударило в плечо куском бревна. Он-то и спас: княжич зацепился за деревяшку, отдышался. Повезло, что берег пологий. Когда толкнулся под ногами песок, уже и не надеялся выплыть.

Митька слушал пение Захария молча, ловя каждое слово, пробивавшееся через стену, – переправу-то держал князь Дин. Плачущим вскриком закончил капитан: «…Нера, красная река». Дин-младший наклонился к огню так близко, что зазолотились волосы, алым высветилась щека. Поправил полешко – без надобности, оно и так лежало неплохо. Когда выпрямился, лицо его снова было спокойным.

– Во главе посольства едет крег, по-нашему – князь, Альбер Тольский. Он брат нынешнего владетеля Роддарского, – заговорил Митька, но его перебили – стукнула дверь.

Темка оглянулся и вскочил:

– Принцесса Анхелина, – он склонил голову. От неожиданности сердце бухнуло, как колокол.

Анна повернулась к сопровождавшему ее королевскому адъютанту:

– Благодарю вас.

Капитан Георгий хмуро кивнул и прикрыл за собой дверь.

– Эмитрий, – холодно сказала принцесса. – Уже второй раз ты приезжаешь во дворец и не являешься ко мне даже поздороваться. Так вот, я пришла сама! – Она вздернула голову, словно поставила точку точеным подбородком. – Хоть и «не место королевской дочери в Офицерских покоях», – передразнила кого-то.

– Я тоже очень рад тебя видеть, Анна. Но я не посмел бы ворваться к принцессе в такой час.

Темка и не знал, что Митькин голос может звучать так тепло.

– Какая ты стала… взрослая.

Глядя, как узкая ладонь принцессы легла на плечо побратима, огладила дорожный камзол, Темка почувствовал глухо заворочавшуюся ревность. Вот еще напасть!

– Здравствуйте, княжич Артемий, – наконец повернулась Анхелина. – Думаю, вы простите, что я сначала уделила столько времени нашему гостю.

Губы принцессы улыбались, но глаза цвета зимнего неба смотрели очень серьезно. У Темки пересохло в горле, и он лишь судорожно кивнул.

Поставили к камину третье кресло, посредине. Анна опустилась, чинно расправила юбки; из-под подола показался носок голубой атласной туфельки.

– Знаешь, Митя, у нас в последнее время ложатся поздно. Суетятся, готовятся. Папа вон все еще сидит в кабинете, мама казначея мучает. А мне горничная наболтала, что ты приехал. Я думала, ты у княгини. – В недосказанной фразе чувствовался вопрос.

Митька неловко повел плечами. Он не рассказывал Темке, как встретился с матерью, но тот видел, каким друг вернулся – очень быстро, странно быстро для полутора лет отсутствия.

– Нашла Георгия, он сказал, что ты здесь. Пришлось пригрозить: если меня не проводит, то пойду сама и буду спрашивать дорогу у каждого встречного, – рассмеялась принцесса. – Правда, он через полчаса за мной вернется.

Снова запел Захарий. Анхелина наклонила голову, прислушиваясь; качнула пальцем жемчужную сережку. Отсветы пламени чуть оживили обычно бледное лицо, легли нежным румянцем на высокие скулы. Потрескивали в камине дрова, метель бесилась за окном, и так уютно показалось Темке в этом полутемном зале, что век бы сидел.

– Как Марк? – спросил Митька.

– Воюет. К нему благоволит коннетабль, говорит, у Марка талант полководца.

– Завидуешь?

– Не-а! Вот честно! Я понимаю, что битвы во многом выигрываются в штабах. Но водить карандашом по бумаге не по мне. – Слов не хватало, княжич даже оглянулся на стену, за которой пел Захарий, тот бы смог объяснить, у него язык подвешенный. – Вот когда враг – перед тобой. Не на бумаге, а вот он. И ты знаешь, что должен пройти, ну, или просто не сдвинуться с места, не пустить. Когда за тобой – твоя земля. Дом. Мама, и вообще… Хоть зубами вгрызайся, но не отступи. Даже если пули рядом, или врукопашную. Это так… Так… Да пусть кто-то хоть испридумывался на бумаге! Но без тебя победы не будет. Просто – не будет. Вот если ты, конкретно ты, струсишь. Тьфу, не умею я говорить!

Анна смотрела с испугом. А Митька, кажется, понял.

– Обидно, знаешь, – признался Темка. – Весной будет восемнадцать, могу со своим отрядом воевать. А король не отпустит. Я знаю, он сам говорил, что опытный порученец ему нужнее неопытного сопливого командира. Так и сказал, слово в слово. Вот Марк остался бы при штабе, хотя ему там трудно. Знаешь, как получается: чем больше уважают одни, тем больше ненавидят другие. Прихлебатели, шакалья задница!… Ох, простите, принцесса.

У Анхелины дрогнули уголки губ.

– Вы становитесь старше, Артемий. Или вас огрубила война?

– А ты все та же, Анна, – Митька спас растерявшегося побратима. – Совсем не изменилась. Как за хрустальной стеной жила.

– Ты меня вспоминал?

– Да, – Митька чуть зажмурился. – Часто. Тебя, Темку. Лето, еще то, до войны…

Темка тоже вспомнил лето, берег Красавки и собственные стенания: «В скучное время мы живем». Вот дурак!

– Расскажи хоть, где был, – попросила Анхелина.

– Да много где. В Миллреде, на роддарской границе. В Вольном союзе, у моря. Ну, в Ладдаре, понятно. Тур меня, кстати, с семьей познакомил. Я еще прошлой осенью там был. То есть у нас осень, а у них уже снег. В Лодск попали на Моррин. Ну, это день покровительницы Морры, когда первый настоящий снег ложится, такой, что стаять уже не должен. – Митька улыбнулся. – В Ладдаре вообще все очень строго, чинно, там таких вольностей, как у нас, не допускают. А на Моррин совсем по-другому. Самое развлечение – снежками кидаться. Обижаться не принято, даже если хорошо вмажут.

– Снежки, кончено, весело, – кивнул Темка. – Но почему ты не возвращался?

Митька глянул как тогда, после первого их поединка. Темке показалось даже, что сейчас скажет: «Я обещал», но побратим ответил:

– У меня был приказ короля.

* * *

Вот только бы этот приказ – тот самый, в котором четко сказано, чего именно ждут от Эмитрия Дина, был с самого начала, а не когда просидел ползимы в столице Ладдара Лодске.

Тяжелая была зима. Иллар проигрывал войну. Слишком много оказалось недовольных королем, поверивших обещаниям князя Кроха вернуть былые вольности. Нашлись и трусы – себя они называли благоразумными, – которые предпочли сдать земли наступающим мятежникам; надеясь, что тогда война прокатится быстрее и оставит нестрашный след. Вспомнились старые распри, и к мятежникам примкнули те, кто мечтал под шумок отомстить или перекроить земельные наделы. Шли к Кроху младшие сыновья, которые не наследовали родовые замки и надеялись выслужить себе собственные уделы. К месяцу Ясеня мятежники стояли в трех дневных переходах от Турлина.

Митька же в это время разъезжал с туром по Лодску, бывал в королевской библиотеке, стоически выносил званые обеды, которые давала старая княгиня Наш. И каждый вечер просил у Росса милости для побратима. Правда, в ту зиму начала затягиваться рана, оставленная миллредскими пожарами, – мятежники уходили все дальше, не до медового края им было.

Первое время Митька верил туру Весю, что они вот-вот отправятся в дорогу. Потом начал торопить. Когда же причины для задержки стали плодиться точно кролики, родились первые подозрения. Тур Весь так и не смог его убедить, что гонец из Иллара задержался в пути. Порой Митьке казалось, что будь возможность – ладдарский летописец вовсе не передал бы подписанный Эдвином приказ.

Король велел быть глазами и ушами Иллара при ладдарском посольстве в Вольном союзе, и Митька под именем княжича Наша честно выполнял его волю. Благо, что в этой игре тур держался той же стороны.

В портовом городе Нельпене шла война. Приказы на ней отдавались шепотом и фехтовали не шпагами, а словами; предавали и продавали, и порой клочок бумаги стоил многих жизней. Тут не стреляли из пушек, но могли подкараулить с ножом или поднести бокал с ядом. Воевали за Иллар – повезут ли хлеб в разоренную мятежом страну или тихонько выждут, пока там передохнут с голоду. В Нельпене, в свите ладдарского летописца, Митька был нужнее, чем в королевской армии с оружием против отцовских солдат. Раз так, неважно, что тайная жизнь посольства как у болотных жителей – в тине да тухлой грязи. Зато княжич Дин обнаружил недюжинный талант слышать недосказанное и читать меж строк. Когда весной в Иллар пошли караваны с зерном, в этом была и Митькина заслуга.

Тяжелее пришлось в Ваддаре, где они прожили несколько летних месяцев. Там не желали победы ни королю, ни князю Кроху, и готовы были поддержать и тех и других. Надеялись, что Иллар погубит сам себя, тогда останется лишь прийти и взять чужие земли. «Быть глазами и ушами», – напоминал себе Митька, слушая, как делят Иллар ваддарские князья. Там тоже шла война, и Митька на ней был ранен, получив отравленным стилетом под ребра в уплату за лишние знания. Княжич пролежал под присмотром лекаря всю осень и начало зимы, зато князю Кроху не ушло оружие, переправку которого так долго и тщательно готовили. Мятежники тем временем отступили от Турлина, их гнали в сторону миллредской границы, и Митька с князем Нашем снова поехали в медовый край.

На этой войне княжич Дин разучился безоглядно верить даже туру. Разве что доверял иногда, точно зная, что король Далид поддерживает зятя.

Но как рассказать, объяснить Темке и Анне?

Открылась дверь, заглянул капитан Георгий.

– Еще не прошло получаса, – строптиво сказала принцесса.

Адъютант кивнул, признавая.

– Княжич Дин, пойдемте.

Все правильно, с Митькой король поговорит отдельно, не при ладдарском подданном, как бы ни был тот лоялен.

– Принцесса Анхелина, я вас провожу. Артемий, а тебе, кажется, было велено отправляться спать.

Роддарское посольство принимали в полдень на закрытом Совете. Темка, стоя за королевским троном, мог хорошо разглядеть крега Альбера Тольского. Стар посланник – смуглое лицо изрезано морщинами, но спину держит прямо, взгляд темных глаз тверд. В длинных волосах – слишком длинных даже для северной ладдарской моды, не говоря уж об Илларе, – лишь пара узких серебряных прядей. Волосы не собраны лентой, падают вороным крылом на спину и только на лбу перетянуты узким кожаным ремнем. Рука свободно лежит на оголовье меча, блестит черный камень в серебряном перстне. Большой нос с горбинкой делает крега похожим на коршуна.

– Приветствую вас, крег Тольский, и вас, посланцы Роддара, – произнес Эдвин. Никто бы не угадал по его ясному голосу, что король далеко за полночь сидел над бумагами, что привезли ладдарский летописец с племянником.

– Здравствуй, король Илларский, – низко, хрипловато ответил роддарский князь. – Я пришел к тебе заключить договор.

– Надеюсь, мы будем говорить о мире, а не о войне.

– Без войны не бывает мира, – качнул головой посол. – Наш народ принес клятву покровителю своему Родмиру, что не будет воевать на землях сестры его и покарает тех, кто нарушит покой медового края. Но Иллар не чтит границу, а значит, мы должны поступить с ним как с захватчиком.

– Ты знаешь, крег, что не Иллар, а мятежники Иллара пришли с войной. Ты знаешь, что сейчас мои войска бьются с ними, и мы не успокоимся, пока не падут их знамена.

– Знаю. Только потому я и стою перед тобой, король, а не веду армию на твои земли. Наш владетель сказал: если вы, люди Иллара, подданные короля или мятежники, обязуетесь не тревожить Миллред и возместите – хоть зерном, хоть золотом – тот ущерб, что нанесли соседям, то мы не придем к вам с войной.

– Я отправлю караваны в Миллред. Но я не могу отвечать за деяния мятежников.

– Тогда ты слабый король.

Сказано было без упрека или желания оскорбить, скорее крег просто высказал вслух свое давнее подозрение. Темка вспыхнул от гнева. Знает ли этот коршун, как отстаивали Турлин?!

– Не тебе судить, – холодно обронил Эдвин. Крег чуть вздохнул.

– Ты молод, король. Слушай же наши условия. Не позднее первого дня Яблоневого месяца в Миллред должны прийти караваны. Сейчас же мы увезем с собой десять заложников из знатных родов. Если люди Иллара придут с оружием в Миллред, заложников убьют. Если караваны не будут отправлены, заложников убьют. Если вы усмирите бунт, заложников отпустят. Если ты откажешься – мы придем к тебе с войной.

Чуть слышно всколыхнулись в зале. Кто-то ужаснулся: почти на верную смерть посылать людей. Другие вздохнули с облегчением, мол, что такое десять человек, если грозят войной? Но все понимали – против Роддара сейчас Иллару не выстоять.

– Я дам ответ завтра. Крег чуть склонил голову.

– Хорошо, король. Завтра ты покажешь тех, кто поедет с нами, или же я передам тебе карахар.

– Совет окончен.

Вышивать надоело, спутались нитки незаконченного кружева, хоть обрывай их с коклюшек. Тоскливо поскрипывают деревья за окном, гудит надоедливо метель. И хочется, ужасно хочется снова попасть в Офицерские покои! Но так гневался отец, таким ледяным тоном отчитывала мама, что Анна и не пытается нарушить запрет.

Одно спасение – в книгу с головой. Да не из дворцовой библиотеки книгу, а взятую у княгини Наш. Королева не одобряет романы такого рода, и Лада ни за что бы не дала принцессе сочинения Ларнея, но не до того сейчас матери Эмитрия. Что-то произошло между ней и сыном, недаром княжич остановился в Офицерских покоях. Кажется, чтобы спровадить побыстрее принцессу, Лада отдала бы и строго-настрого запрещенные девицам даррские «Наставления невесте». Анна даже пожалела, что не рискнула попросить тяжелую книгу, изукрашенную, по слухам, сотней миниатюр. Но и этот томик в кожаной обложке с позолотой помог утешиться.

Прогорели дрова в камине, нужно было кликнуть слуг, но принцесса продолжала сидеть в кресле, закутавшись в шаль и подобрав ноги. Анна читала «Плач Магды по Ромуну». Рыцарь уехал воевать и оставил в родовом замке молодую жену. За ней-то и повторяла еле слышно принцесса:

– Возлюбленный мой, я хочу быть пламенем костра, что согреет тебя на привале. Я хочу быть деревом, что укроет тебя от зноя. Водой – чтобы напоить тебя и прикоснуться к устам твоим…

Принцесса подняла голову, уставилась невидяще на алые угли. Прикоснуться к губам… Жесткие, обветренные, обкусанные стужей. Притронуться пальцами, легко, самыми кончиками. Почувствовать тепло дыхания… Или так: он возвращается с мороза, Анна встречает и подает чашу с горячим вином. Он обхватывает руками – его ладони поверх ее – и, не отпуская, тянет чашу к губам…

Принцесса тряхнула головой и вернулась к книге:

– Хочу быть гребнем, чтобы волосы твои скользили меж пальцев моих.

Да, и волосы у него жесткие. Провести бы ладонью, убрать их со лба.

– Хочу быть свечей, что разгонит для тебя тьму, и воском в руках твоих, повелитель мой.

Анна бездумно коснулась шеи, повела рукою вниз. Пальцы задели колючую вышивку на парче, обвели глубокий вырез и легли на грудь. Птицей заколотилось сердце. Почудилось – не свои легкие руки, а его, привыкшие держать шпагу и повод коня, притронулись к коже.

Принцесса испуганно столкнула книгу с колен. Матерь-заступница! В холодной комнате в жар бросило. Руки дрожали, пришлось сплести пальцы и спрятать меж колен, сминая ткань. Сердце успокаивалось, выровнялось сбившееся дыхание.

И такая тоска охватила, словно от чуда какого отказалась. Сама, своей волей.

Лежала на полу книга, распахнув страницы. На черно-бело-синей миниатюре Магда застыла у окна, глядя на дорогу, по которой уехал Ромун. Счастливая Магда! Она-то знала, каково это, когда тебя касаются руки, огрубевшие от оружия, и берут так же властно, как держали бы меч или узду необъезженного коня.

Анна потянула, ослабляя, шнуровку на лифе. Дышать стало свободнее, и она приспустила рукава, оголяя плечи. Глубоко вздохнула и сдернула ткань вниз. Показалась небольшая грудь, еще не ставшая пышной, как у придворных дам. Анна накрыла ее ладонями, вздрогнула – собственные пальцы показались ледяными. Странно твердыми были соски, и прикосновение к ним вызвало боль – но такую сладкую, что Анна тихонько полувыдохнула-полупростонала. Воском в его руках…

Лея, не вводи во грех! Не искушай невозможным!

Мурашками пошла кожа, но не оторвать рук. Закрыть глаза, представить – это он гладит ее тело, в его горсти помещается грудь, его пальцы чуть сжимают сосок. Кружится, кружится, кружится голова, сохнут губы, тянет внизу живота – горячо, больно-сладко. И все на свете готова отдать, лишь бы и вправду коснулись те, другие ладони.

Они снова сидели в малой гостиной в Офицерских покоях. Только не пели за стеной, а угрюмо молчали. Темка устал за день, промерз, мотаясь по городу с поручениями, и сейчас отогревался у камина.

– Тут какая хитрость, – говорил Митька, – чтобы охранять границы, роддарцы должны прийти на миллредские земли. А кормить их кто будет? Вот и получается: мятежники, может, и не сунутся, зато свои подчистят. Да и сколько им там стоять? До шакальего облысения? Перейти границу роддарцы не смогут – это уже война с Илларом. Совсем не такая война, какую задумывал князь Крох. Он бы тогда двинулся на Миллред и подставился бы под бок Роддару. А сейчас им самим через медовый край войска пришлось бы вести. Тоже вопрос, как получится.

Темка кивнул. Он давно уже понял, что война – это не только сражения.

– А еще вроде как года два назад с кем-то из вернувшихся наемников в Роддар пришел мор, косил народ несколько месяцев. Мы в Миллреде об этом слышали, их медуницы ездили лечить. Говорят, после Роддар стал скуп, как тот, у кого в кармане дыра образовалась. Еще много что говорят, вот знать бы, сколько в том правды. Есть же какие-то причины, по которым владетель не торопится с войной. Есть, а мы узнать не смогли! – Митька пристукнул ладонью по подлокотнику кресла. – Ладно… Главное, нам дали отсрочку. Но, знаешь, карахаром они не просто пугают, братская клятва есть братская клятва.

– Да что такое этот карахар?

– Черный платок, символ мести. – Митька помусолил руку, стирая с пальцев чернильные пятна. – Карахар рвут на две части и одну из них посылают врагу. Война заканчивается, когда какая-нибудь из половин намокнет от крови противника. Символ, понимаешь? Если его получает глава семьи – это обещание убить всех мужчин. А если король…

– Уничтожить страну, – выдохнул Темка.

– Мы не выдержим войну с Роддаром – сейчас. – Побратим смотрел на огонь. – Получается, нам спасением стало, что королевские войска отступали почти до Турлина, набеги-то в Миллред прекратились. Приехало бы посольство тогда… – Митька не договорил, зябко передернул плечами. – Эдвин согласится.

Темка тоже так думал. Он, хоть и не всегда знал смысл поручений, все равно догадывался, какой ответ готовит король.

– Иди спать, – мягко сказал Митька. – А то в кресле захрапишь.

Темка упрямо мотнул головой: жаль терять время на сон. Как же он скучал! Да, рядом был Марк. Лишившись повода ненавидеть и презирать его, Темка и сам не заметил, как начал восхищаться другом, особенно тем, что самому не давалось. Вот уж по праву, князь Лесс ходит в любимчиках у старого коннетабля! С Марком можно болтать часами, он многое понимает с полуслова. Только ему Темка признавался в честолюбивых мечтах, не боясь, что поднимут на смех. Но как же скучал по Митьке! Непонятному, способному вывернуть наизнанку самые простые вещи и поставить с ног на голову. А он, шакал побери, вдвоем с дядюшкой шатался по приграничным землям. Опасно там: осталось слишком много нищих и озлобленных, потерявших все. Уже не раз и не два приходили сообщения о грабителях, убивающих ради мешка зерна. Сколачивались банды, держащие в страхе округу. Голод делал их жестокими, первая нажива развращала. Навести же порядок в тех краях у Иллара не хватало сил.

– Ты вот что скажи. – Темка почесал бровь, не решаясь задать вопрос. – Ты как, под своим именем ездил?

– Нет, – нехотя признался Митька. Сказал, оправдываясь: – Нас бы в Миллред иначе не пустили. Сам посуди, оружия родового у меня не осталось, мундир в таких поездках только мешает. В бумагах значусь как княжич Наш, племянник ладдарского королевского летописца, – он скривился.

– Слушай, а северянин не предлагал тебе уйти в его род?

– Было дело. Я отказался, конечно.

Темка наклонился к камину, поправляя кочергой дрова. И так, спрятав лицо, спросил:

– А ты совсем-совсем не можешь согласиться? Никак?

– Темка, да ты что?!

Удивление и боль смешались в голосе побратима. Темка с досадой плюнул в угли, объяснил сумрачно:

– Понимаешь, я бояться стал, когда Марка чуть не убили. По осени еще…

…Королевские войска отходили. Дорога, разбитая наступлением, теперь и вовсе превратилась в непролазную грязь, не помогало и солнце, пригревавшее с безоблачного неба. Лафеты вязли, ругань возчиков не смолкала. Ладдарские битюги хрипели в упряжи, суетилась вымазанная по уши пушечная обслуга. Армия двигалась медленно. Умирающий в предгорье отряд давал ей это время. Ох и проклинали даррского князя, решившего оказать поддержку мятежникам! Если бы не он, не пришлось бы сейчас отступать. Идти без передышки ночь, утро, чуть ли не на руках тащить пушки.

Порученцы обогнули застрявшую телегу и снова выехали на дорогу. Выбравшись из леса, та развернулась, стала шире. По обе стороны потянулись сожженные поля, уже исчерченные колеями. Березовая рощица, золотившаяся на взгорке, казалась чудом. Тонкие белые стволы светились, сияли влажные от утреннего дождика листья.

– Красиво, – сказал Темка.

Марк окинул взглядом черное поле с редкими иглами сгоревших колосьев, глянул недоуменно. Темка показал на березы.

– Наверное, – не стал спорить уставший побратим. Дорога заворачивала, приближаясь к рощице. Проехали

мимо, вминая золотые листья в грязь. Сразу за взгорком потянулись заборы – подъезжали к большой деревне, стоящей на перекрестье трактов. Тут ждал обещанный передых.

Когда-то деревня была богатая и мирная – добротные дома виднелись за невысокими, в полроста, изгородями. До войны Леженский край славился богатыми ярмарками, на которых бойко торговали зерном не только с илларскими купцами, но и с иноземными. Сейчас же замерли мельницы, стоящие на холме. Крайним уже не суждено ожить – остались лишь обугленные остовы. Темка вспомнил черные поля. Похоже, и тут не удастся разжиться ни продовольствием, ни фуражом. Жители настороженно смотрели из окон, самые смелые вышли к оградам. Низко кланялись королю, роняя шапки под ноги. Тревожно поглядывали на дорогу: там, у леса, начали ставить палатки, поднялись дымки первых костров.