Текст книги "Охота на Овечкина"

Автор книги: Инна Шаргородская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Он все слышал, – покаянно бормотал тем временем Басуржицкий. – Я совсем забыл, что он тут сидит…

– Это ничего, – медленно сказал его странный гость, глядя на Овечкина так, словно примеривался, с какой стороны лучше откусить кусочек. Однако вместо этого он сделал шаг назад и тихо свистнул сквозь зубы.

Тотчас в кабинет вошел мальчик-секретарь.

– Обыскать, – коротко сказал темноволосый. – У него был с собой багаж?

– Нет, – Басуржицкий сорвался с места и подошел поближе, с любопытством вытягивая шею. – Он так пришел. Как раз вот список составлял…

Мальчишка одним рывком заставил Михаила Анатольевича подняться на ноги, быстро и умело похлопал его по бокам, и ровно через полсекунды в руках у секретаря оказался стеклянный кубик, о котором Овечкин совсем забыл за последними событиями.

Видимо, его мальчик и искал. Потому что тут же оставил Овечкина и протянул кубик темноволосому. Тот схватил его с жадностью, исковеркавшей черты лица и вновь превратившей их в отвратительную маску.

Михаил Анатольевич несказанно удивился бы, если бы не был напуган до полусмерти. Ибо нелепость этой сцены в его глазах превосходила всякое разумение. Басуржицкий и тот смотрел на своего гостя с недоумением. Однако для Овечкина все разъяснилось очень быстро.

– Тамрот, – благоговейно сказал темноволосый, созерцая кубик у себя на ладони. – Теперь я спасен.

И Михаил Анатольевич окончательно впал в столбняк. Тамрот? Талисман, о котором говорила принцесса? Вот этот его кубик… детская игрушка?!

Сомневаться, кажется, не приходилось. Таинственный гость бережно укрыл кубик на груди, обращаясь с ним, как с величайшей драгоценностью. Лицо его смягчилось и разгладилось.

– Так много хлопот из-за недосмотра, – пробормотал он и обратил к Басуржицкому повеселевший взгляд. – Отлично! Я увеличиваю ваше вознаграждение. Итак, ждите меня сегодня ночью и ничему не удивляйтесь.

– Я рад, я рад, – засуетился так ничего и не понявший Даниил Федорович. – Буду ждать… но постойте, вы же не ответили на мой вопрос!

– Какой вопрос? – нетерпеливо спросил гость, которого явно ничего здесь более не интересовало.

– Куда мне девать этих людей? Девушку вы заберете, а их? Согласитесь, не могу же я отпустить их по домам, теперь в особенности, – Басуржицкий с отвращением ткнул рукой в сторону бледного, оцепеневшего Овечкина.

Темноволосый ненадолго задумался.

– Сиделку я, пожалуй, тоже заберу, – сказал он. – Принцессе все равно понадобится служанка. А этот мне не нужен… ну, деньте его куда-нибудь!

– Куда? В кладовку? – с неожиданным сарказмом осведомился Басуржицкий. – Нет уж, забирайте и его тоже. Еще наведет на меня милицию…

– Как вы мне надоели, – поморщился гость. – Мне ли вас учить… возьмите его себе для экспериментов!

– Я не убийца! – возопил Басуржицкий, но тот уже не слушал. Он сделал шаг назад и исчез. Как будто резная фигура вернулась на свое место на дверце шкафа…

Даниил Федорович застонал.

– Мальчик, – со страдальческим видом обратился он к секретарю. – Сделай милость, убери его пока куда-нибудь, с глаз моих долой… о-о-о, что за наказание такое!

Секретарь повернулся к Овечкину.

– Пойдемте, – сухо сказал он, и оглушенный происшедшим Михаил Анатольевич машинально пошел за ним прочь из кабинета.

В голове у него все смешалось. Игрушка, оказавшаяся сказочным Тамротом, жуткий незнакомец, загадочные эксперименты Басуржицкого, какая-то интрига с еще одним похищением принцессы… сегодня ночью, сказал этот тип. Сегодня ночью!

Овечкин разом пришел в себя. Сейчас или никогда. Куда его ведут?

Они не успели еще далеко отойти от кабинета. И недолго думая, Михаил Анатольевич повернулся и пошел обратно. Потом побежал.

Секретарь, видимо, на секунду опешил, не ожидая со стороны Овечкина никакого неповиновения, и тому удалось добежать до самой приемной, прежде чем мальчишка кинулся следом. Но Басуржицкий, должно быть, услышал топот, потому что выскочил из своего кабинета как раз вовремя, чтобы Михаил Анатольевич с разбегу налетел на него. Овечкин сбил психиатра с ног и устремился к входной двери. И тут подоспел секретарь.

Силища у хрупкого подростка оказалась прямо-таки беспримерная. Басуржицкий не успел еще подняться с пола, как Михаил Анатольевич уже вынужден был сдаться, чувствуя себя в руках мальчика, как в железных тисках. К тому же тот заломил ему руку за спину – ощущение, весьма непривычное для мирного библиотекаря!

– Так я и знал, – сварливо заметил психиатр и, кряхтя, распрямил спину. – Не будет мне покоя! Отведи его в лабораторию, да держи покрепче, слышишь? Запри в виварии. А вы не брыкайтесь, как вас там… Михаил… толку не будет. Мне, право, жаль, что так вышло, поверьте, голубчик. Но я не знал.

И, сочтя это достаточным извинением, он снова скрылся у себя в кабинете. А дьявольский секретарь, продолжая удерживать руку Михаила Анатольевича за спиною, быстро вывел его в какой-то ранее не встречавшийся коридор и затолкал в первую же дверь. Щелкнули замки, и Овечкин очутился в виварии психиатра Басуржицкого.

Глава 14

Едва он глянул на это помещение, как шарахнулся обратно к дверям и, ничего не соображая, с белым от ужаса лицом, принялся ломиться в них, но это было совершенно бесполезно. Через некоторое время он осел на пол, закрывая лицо руками и боясь даже нечаянно снова увидеть то, что здесь находилось. Сердце его колотилось так, словно пыталось вырваться из грудной клетки своего хозяина, как сам Овечкин только что – из вивария.

Ничего более страшного он в жизни своей не видел. Никаких зверей, как следовало ожидать от вивария, тут не было и в помине. Тут стояло несколько столов, на которых лежали люди – Михаил Анатольевич боялся даже про себя произнести слово «трупы», – кое-как прикрытые простынями. А вдоль стен стояли тоже люди, и это было страшнее всего. Они стояли, как живые, и глаза у них блестели, но были они неживыми, как восковые фигуры. Однако восковыми фигурами они не были…

Михаил Анатольевич чувствовал себя на грани помешательства. На сей раз – настоящего. Это было чересчур. Он хотел бы сейчас упасть в обморок или даже умереть от разрыва сердца, только бы не сидеть тут с ними. Что угодно… Однако Михаил Анатольевич знать не знал и ведать не ведал, что он уже не прежний Овечкин, которого действительно вынесли бы отсюда вперед ногами, и ему еще только предстояло в этом удостовериться.

Пока он сидел на полу, отчаянно зажмурившись и для верности прикрывая глаза руками, рассудок его, защищаясь от перегрузки, уже заработал и принялся раскручивать в обратном порядке события последнего часа. И добрался-таки до того момента, когда психиатр Басуржицкий произнес слова, оставшиеся тогда не понятыми Михаилом Анатольевичем. «Экземпляры, которые вы мне поставляете… они же не люди!» В эти слова рассудок теперь вцепился и начал настойчиво вдалбливать их в помутившееся сознание своего хозяина. И мало-помалу значение этих слов дошло до Овечкина, и ужас начал отступать.

Правда, нескоро еще решился Михаил Анатольевич отвести руки от лица и открыть глаза. И все-таки он это сделал, в конце концов, и содрогнулся, увидев их снова. Но сознание на этот раз осталось ясным. Еще через какое-то время он даже поднялся на ставшие ватными ноги и заставил себя, холодея от омерзения, подойти поближе к одному изних. Куклы?.. но во всем подобные людям! Они следили за ним блестящими живыми глазами, только что не шевелились. Зато зашевелились волосы на голове у Овечкина, едва он представил себя с ними наедине ночью. А вдруг по ночам они оживают…

Ночью! Он вспомнил о том, что ожидается ночью, и проклятые куклы в тот же миг стали ему безразличны. Ночью этот тип, отобравший у него Тамрот, явится разыгрывать какой-то спектакль с похищением Маэлиналь, а Басуржицкий будет ему помогать. Михаилу Анатольевичу стало дурно, едва он представил себе незнакомца с резиновым лицом рядом с принцессой… и куда он собирается ее забрать?!

Этого нельзя было допустить. И нельзя было терять времени.

Михаил Анатольевич ринулся к окну – единственному месту, которое могло служить хоть каким-то выходом. Сейчас он, пожалуй, решился бы даже пробираться по карнизу на крышу. Но окно оказалось забранным решеткой. Овечкин некоторое время тупо смотрел на нее, не понимая, потом застонал. Этого следовало ожидать. Ему не выйти из проклятой квартиры. И все-таки это надо сделать. Надо привести сюда Маколея. И пусть малютка-секретарь кидается на него, а мы посмотрим…

Он уселся на пол под окном и принялся перебирать в уме все, что было известно ему из книг о безвыходных ситуациях. Сидел долго и понял – единственное, что остается, это оглушить секретаря, когда тот придет его кормить. В виварии имелся подходящий стульчик с железными ножками. И хотя Михаила Анатольевича всего передергивало при одном только представлении, как он обрушит сей предмет на голову живого человека, он все-таки вооружился им и занял позицию поближе к двери. Главное было – не думать, а действовать.

Так он ждал еще довольно долго, прежде чем сообразил, что кормить его, похоже, никто и не собирается. Время обеда давно миновало, и дело, пожалуй, близилось к ужину. Есть Михаилу Анатольевичу не хотелось вовсе, но он забеспокоился. И правда, зачем его кормить, если они собираются не то убить его, не то подвергнуть каким-то экспериментам?

Он затравленно огляделся по сторонам, не зная, что еще можно придумать. Куклы стояли вокруг и косились на него до ужаса живыми глазами. Время уходило. Оставалось только выгрызать зубами дыру в стене…

И тут он увидел ее и не поверил своим глазам – дверь в боковой стене, наполовину загороженную шкафчиком с хирургическими инструментами. Вторую половину – почему Овечкин так долго не мог ее заметить – закрывал один из этих, самый жуткий, с полуулыбочкой на лице, в чью сторону Михаил Анатольевич все это время попросту старался не смотреть. Смотреть на него было, прямо скажем, невозможно. Но теперь у Овечкина не было времени давать разыгрываться своему воображению. Весь поглощенный вспыхнувшей отчаянной надеждой, он закрыл глаза, стиснул зубы и пошел вперед, вытянув руки и внушая себе, что надо перенести с места на место портновский манекен. Только и всего.

Он проделал это, не открывая глаз. «Манекен» оказался ужасно тяжелым, ужасно холодным… В конце концов Михаил Анатольевич его уронил. Раздался грохот. Кажется, упало заодно еще несколько, но он не стал оглядываться. Последним препятствием оставался шкафчик, и его удалось отодвинуть без особого труда. Затаив дыхание, Михаил Анатольевич взялся за дверную ручку, нажал… и дверь отворилась.

Он очутился в смежном помещении, являвшемся, по-видимому, лабораторией Басуржицкого, и испытал невероятное облегчение, когда все эти кошмарные существа оказались отделены от него стеной. Только сейчас он понял, как все-таки угнетало его их присутствие. Зато колбы и пробирки, штативы и реторты выглядели после них добрыми друзьями, и весь строгий научный облик лаборатории немедленно привел Михаила Анатольевича в собранное и деловое состояние. Он кинулся искать выход из лаборатории, и – о, чудо! – эта дверь тоже оказалась не заперта.

Михаил Анатольевич осторожно выглянул в коридор – никого, вышел крадучись и, прислонясь к стеночке, вытер пот со лба. Теперь что?.. в одном конце коридора виднелась дверь, ведущая в приемную Басуржицкого, где наверняка сидел чертов секретарь, а в другом – еще одна.

Неизвестно, куда она вела, ибо уж она-то оказалась запертой. Тем не менее Овечкин все свои надежды возложил именно на нее и принялся исследовать накладной замок. Специалистом по замкам он отнюдь не был, однако при виде винтиков, коими тот крепился к двери, даже он сообразил, что всякий винт можно отвинтить. И даже вспомнил про шкафчик с хирургическими инструментами, где можно было отыскать для этой цели что-нибудь подходящее. Он собрал все свое мужество и вернулся в «виварий». Отыскал нужный инструмент, догадался прихватить с собой тот самый стул с железными ножками, чтобы заблокировать ручку второй двери, откуда мог вломиться секретарь, заслышав подозрительный шум. И приступил к делу.

Если бы всего несколько дней назад кто-нибудь сказал Овечкину, что он способен на столь разумные и отважные действия, он не то что не поверил бы, а скорее, даже и не понял бы, о чем идет речь. Однако сейчас, вместо того чтобы лежать в обмороке среди «экземпляров» Басуржицкого, он корпел над дверным замком, и у него что-то получалось. Он отвинтил все, что можно было отвинтить. А то, что не отвинчивалось, а держалось и цеплялось, препятствуя его выходу на свободу, он одним рывком выдрал с корнем. Шум при этом, конечно, получился немалый и очень подозрительный. Но когда бешено запрыгал стул на дверях в другом конце коридора, свидетельствуя о бдительности секретаря, перед Михаилом Анатольевичем уже открылся долгожданный, невозможный, прекрасный и несомненный путь на волю. Ибо за этой дверью оказался черный ход.

Михаил Анатольевич швырнул на пол все, что держал в руках, и побежал вниз по лестнице еще резвей, чем когда-то от домового. Он не думал о том, что совершил все-таки этот немыслимый поступок – побег, не думал о погоне и пережитом ужасе. Он думал об одном – только бы Никса оказался дома. Только бы успеть до ночи!

* * *

Расставшись с цыганкой, Никса Маколей поспешил домой. Но не до отдыха ему было и не до спокойного сна. Молодой король надеялся, что за время его отсутствия Миша Овечкин мог позвонить, а то и вовсе вернуться домой… очень ему не хотелось верить странной цыганке. Ибо та под конец разговора и на цыганку-то не больно походила, забыв про положенные ей по роли ухватки и выражения. И почему, в конце концов, он должен был ей верить? Зачем Хорасу Овечкин? Если только из-за талисмана…

Выходило так, что пути их с Овечкиным и Хорасом удивительным образом переплетались. Ведь не мог же в самом деле Хорас, столько времени скрывавшийся, вдруг взять да обнаружить себя, похищая Овечкина из-под носа у Никсы, если у него не было на то серьезной причины!

Он все еще надеялся, что это не так, что цыганка наврала. Однако когда он добрался до дому и баба Вера сказала, что никаких известий не было, Никса совсем пал духом. Ничего не оставалось, кроме как ждать сомнительных вестей от старой женщины с невероятно безобразным лицом и взглядом, который невозможно вынести. Да… никакая она не цыганка. При воспоминании о ее взгляде бестрепетный воин невольно ежился. Трудно было объяснить, в чем заключалась отвращающая сила этих глаз. Но мнились они двумя провалами в бездну, откуда нет возврата…

Молодой король довольно долго расхаживал по комнате, не находя себе места, и наконец не раздеваясь бросился на кровать, чтобы дать отдых хотя бы усталому телу, если не голове. На душе было тяжко. Никаких следов Хораса, а Овечкин… при мысли о том, что этот маленький кроткий человек, столь простодушный и добрый, мог оказаться в руках у проклятого чародея, Никсе делалось совсем худо. А вдруг все-таки сам Никса тому виною, вдруг Хорас прибрал Овечкина лишь потому, что тот мог на самом деле каким-то образом помочь Никсе в его поисках?!..

Он только закрыл глаза, надеясь отвлечься от тягостных мыслей и заснуть, как раздался звонок в дверь, прозвучавший в этот поздний час словно гром небесный. Никса даже подскочил от неожиданности. И сразу же позвонили еще раз. За тонкой стеной заскрипели пружины – добрая старушка-хозяйка заворочалась на своей кровати, и Никса заторопился открыть, пока она не проснулась.

Он распахнул дверь и увидел Овечкина.

– Слава Господу! – на радостях воскликнул Маколей в полный голос, позабыв о позднем часе. – Это вы!

Он попятился, пропуская Овечкина в прихожую. И радость его немедленно сменилась растерянностью и тревогой. Ибо выглядел Михаил Анатольевич так, словно сбежал с того света и был преследуем по пятам всеми псами преисподней.

В глазах у Михаила Анатольевича горели диковатые огоньки, взгляд его блуждал. Михаил Анатольевич осунулся. Михаил Анатольевич оброс короткой разбойничьей щетиной. Он и ростом сделался как-то чуточку выше…

– Вы дома! – выпалил он вместо приветствия. – Идемте со мной, побыстрее, умоляю вас… я все расскажу по дороге. У вас есть деньги на такси?

– Есть, – коротко сказал Никса, сразу подобравшись и приготовившись к действию.

– Возьмите какое-нибудь оружие, – потребовал Овечкин, ввергнув этим Никсу в состояние крайнего изумления. Но решив, что удивляться не время, молодой король быстро проверил, на месте ли стилет – единственное, что можно было спрятать под одеждой, – и сунул в карман пачку денег.

– Скорее!

Михаил Анатольевич развернулся и ринулся обратно на улицу. Маколей помчался следом.

В такси, по дороге на Петроградскую, Овечкин довольно сбивчиво изложил Никсе все свои приключения. Тот слушал, ничего не понимая поначалу, но когда Михаил Анатольевич дошел до посетителя Басуржицкого и описал его оригинальную внешность, настроение и выражение лица у короля мигом переменились.

– Хорас! – воскликнул он и ударил себя кулаком по колену. – Цыганка была права! Но дальше, умоляю вас, Миша, дальше!

– Ах, Хорас! – с несвойственным ему злорадством сказал Овечкин. – Ладно же, берегись, Хорас! Только бы нам не опоздать…

Вряд ли Никса Маколей понял что-нибудь из его рассказа кроме того, что Хорас затевает очередную злодейскую интригу, на сей раз против какой-то принцессы, ибо Михаил Анатольевич спешил и путался в словах, опуская несущественные подробности вроде своего побега. Но королю и услышанного было вполне достаточно.

– Я не думал, что уже так поздно, – сказал Овечкин, напряженно всматриваясь в несущиеся навстречу огни фонарей и автомобилей. – Оказывается, я просидел в этом виварии весь день, пока нашел дверь… тупица!

– Вы молодец, Миша, – сказал Никса. – Мы успеем, уверен. Сударь!.. нельзя ли быстрее – плачу втрое!

– Приехали уже, – отозвался водитель, пугливо косясь через плечо на странноватых пассажиров, один из которых, похоже, сбежал только что от лечащего врача.

Почти сразу же он затормозил возле шестиэтажного дома из серого камня. Никса расплатился не глядя и выскочил из машины. Михаил Анатольевич выбрался следом не менее проворно.

– Ведите, – сказал Маколей и коснулся на миг Грамеля-Отражателя у себя на груди.

Дверь в квартиру Басуржицкого он вышиб одним ударом, извернувшись в немыслимом, на взгляд Овечкина, для человеческого тела прыжке.

Ни в приемной, ни в кабинете никого не было, и они побежали дальше по лабиринту коридоров и комнат, и на сей раз Михаилу Анатольевичу казалось, что в квартире этой нет ни одной двери – они словно сами собою слетали с петель при одном только приближении Никсы. Так, совершенно беспрепятственно, они вбежали в центральную гостиную и там, на пороге, оба разом остановились и остолбенели, потому что картина, представшая их взорам, была поистине удивительной.

Вся мебель в комнате была перевернута вверх дном, являя следы сокрушительного побоища. В стороне на полу, среди раскиданных кресел, лежали скрученные по рукам и ногам Басуржицкий Даниил Федорович и его юный секретарь. Это бы ладно… но посреди всего этого разгрома стояла принцесса Маэлиналь с сияющим светлым лицом, ослепительно, царственно прекрасная. На ней был длинный, до пят, плащ из темно-зеленого бархата, отороченный горностаем, скрывавший современный земной наряд, и никто, глядя на нее сейчас, не усомнился бы в ее королевском происхождении. Принцесса протягивала руку для поцелуя коленопреклоненному перед нею спасителю.

Спаситель же несколько отвлекся, повернувшись на звук приближающихся шагов, и замер, держа принцессу за руку. То был зеленоглазый и светловолосый герой в ореоле неотразимой мужественности – Никса Маколей…

Принцесса тоже повернула голову к двери и застыла. Сияющая улыбка на ее лице при виде двойника прекрасного избавителя начала медленно меркнуть. И в комнате на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина.

– Михаил Анатольевич… – вдруг тихо и робко произнесла Фируза, скромно стоявшая в стороне от романтической пары и никем до того не замеченная. И два слова эти разом оживили все соляные столбы.

– Принцесса! – вскричал Овечкин, бросаясь к ней. – Не верьте ему, это какой-то проходимец! Это не Никса!

И принцесса Маэлиналь, отдернув руку, ухватилась за Михаила Анатольевича, на мгновение превратившись из особы королевской крови в обыкновенную, насмерть перепуганную молоденькую девушку. С другой стороны к Овечкину подбежала Фируза. Он немедленно почувствовал себя способным умереть за них обеих и грозно поглядел на самозванца.

А тот, криво улыбаясь, медленно поднялся с колен и, не сводя глаз с молодого короля, сделал несколько шагов в сторону Овечкина и приникших к нему женщин.

Фантастическое было зрелище – эти два близнеца. Но Михаил Анатольевич ни на секунду не усомнился бы, который из них настоящий. Никогда у Никсы Маколея не могло быть такой гадкой усмешки и таких вкрадчивых, непередаваемо неприятных движений.

Овечкин содрогнулся и крепче прижал к себе обеих девушек.

Истинный же король стоял как громом пораженный, глядя на Маэлиналь и как будто позабыв все на свете. Только когда самозванец подошел к Овечкину и девушкам совсем близко, Никса встрепенулся и перевел взгляд на своего врага.

– Ну что, Хорас, – медленно сказал он. – Поговорим?

– Не сейчас, – жутко осклабившись, отвечал тот. – Как ты, однако, спешишь, король, навстречу своей смерти!

Маколей улыбнулся.

– Зато ты напрасно пытаешься отсрочить свою. Я не выпущу тебя отсюда, пока мы не сразимся, чародей!

– В другой раз, в другой раз, – гримасничая, отозвался Хорас. – Сейчас мне, право же, недосуг!

Он сделал еще один шаг в сторону Овечкина, и девушки отчаянно вскрикнули, ибо в этот момент обличье самозванца внезапно изменилось. Это больше не был Никса Маколей… но это не был и темноволосый гость Басуржицкого. Кто бы или, вернее, что бы это ни было, человеческий вид оно утратило и словесному описанию поддавалось с трудом. Более всего оно походило бы на взметнувшийся к потолку язык пламени – существуй где-нибудь в мире черное и рогатое пламя… и окажись кто-нибудь в состоянии заниматься при виде его сравнениями. Михаил Анатольевич, например, похолодев и утратив разом всякое ощущение реальности, оказался способен только еще крепче прижать к себе женщин и беззвучно воззвать к небесному отцу.

У дьявольского создания не было ни лица, ни глаз, но казалось, оно видит всем своим существом, и видит насквозь, у него не было рук, но казалось, оно прикасается к каждому и обволакивает собою, как липким удушливым дымом. Даже Никса Маколей дрогнул, увидев это преображение.

– Так ты не человек, – сказал он ошеломленно, – злой дух… Что нужно было тебе в моем королевстве?

– Тебя, Маколей, – отозвался шелестящий голос из ниоткуда, из каждого угла. – Но час еще не настал. Не надейся на свой Отражатель – он мне больше не страшен. Ты будешь мой… но – до следующей встречи, король!

Вслед за тем послышался тихий, леденящий душу смех, от которого у Михаила Анатольевича волосы поднялись дыбом. И в следующий миг мир исчез для него, сокрывшись мраком беспамятства.

А Никса Маколей увидел, как черный рогатый вихрь, сорвавшись с места, пронесся по комнате, обвил кольцом троих тесно прижавшихся друг к другу людей и пропал вместе с ними.