Текст книги "Медное небо (СИ)"

Автор книги: Инна Кирьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Анна Виельгурская правит замком Дрозды и Королевством Медных Часов. За три месяца до торжества ее свадьба расстроилась, и теперь родственники предлагают ей целый список безупречных (на первый взгляд) женихов. Ей нужно только выбрать. Требований не так уж много, но, как минимум, будущий муж должен видеть подданных королевы Анны, а видят их не все. Кроме того, время в мире ее подданных не бесконечно, оно уже сейчас как будто утекает сквозь пальцы, это неизбежно. Каков будет конец истории их мира – счастливый или безнадежный – зависит от Анны и жителей Королевства Медных Часов. Книга будет выкладываться на ПродаМане https://prodaman.ru/Inna-kir/books/Mednoye-nebo Полный текст появится на Призрачных Мирах

Кирьякова Инна

Кирьякова Инна

Медное небо

Пролог

За три месяца до свадьбы помолвку расторгли.

"Конечно, – думала Анна, – Казимир очень благородно поступил. Он рассказывает всем и каждому, что я сама порвала с ним и отказалась от свадьбы. Но ведь все и каждый знают, что это – неправда. Сколько он ни говори, что уехал в родовое имение залечивать сердечные раны и повстречал некую добрую и чуткую душу, которая и вылечила его вдребезги разбитое сердце. Чуткая душа, конечно была... к ней он и сбежал".

Под стенами замка билось о бесформенные прибрежные валуны холодное море, с белой пеной на гребешках волн, похожей на белые кружева на свадебном платье. А замок, когда-то бывший центром и украшением поместья Виельгурских, которое называлось Дрозды, казался неуместен тут.

Одиночество тут было абсолютным. Две ближайших страны были в невообразимой дали. Королевство Черноводье отделялось от замка океаном. До княжества Дикое Поле пришлось бы пробираться по скалам, потом ехать по степи дня два.

Дикий берег, северное побережье, безлюдье, разве что летом – рыбаки на бедных лодчонках. Серые бесформенные камни скал, которые напоминают обломки какого-то древнего мира, с бушующими стихиями, наивного, чуждого человеческим сложностям.

И раздвинувшие себе место под площадку на отвесной скале крепостные стены из красного кирпича, башенки по бокам ворот, в два этажа, с конусообразными рыжевато-коричневыми крышами, напоминающими высокие шляпы. Пара зданий, приспособленных для хозяйственных дел, надстроенный за три пролетевших века, на один или два уровня – это было видно по кирпичной кладке другого цвета. Сам замок – семиэтажный, прямоугольный, с двумя эркерами-башнями по краям, наводил на мысли о практичности прежних хозяев. У окна одной из боковых башен, с восьмого, возвышающегося над черепичной крышей этажа, и стояла Анна-София, правительница Дроздов и Королевства Медных Часов. Самая знаменитая из правительниц всего мира (как минимум небольшая статья о делах Королевства Часов в любой ежедневной газете и серьезная статья в каком-нибудь из аналитических журналов) и самая несчастная женщина во всем мире. Последние две недели, по крайней мере...

"Она даже не красавица! То есть, совершенно, – возмущенно писала Эрна, подруга детства. – Хочешь, я пришлю тебе ее фото? Из журнала".

Письмо Эрна отправила магическое, потому прилетело оно в тот же день, в виде бабочки с розовыми крыльями в стразах, совершенно отвратительной. Далось оно только в руки Анне, на фрейлину зашипело.

"Нет, нелюбопытно", – ответила ей Анна. Письмо отослала тем же способом. Оно взмахнуло острыми крыльями и взмыло в воздух маленьким целеустремленным стрижом.

"Будь она красавицей, это было бы обидно. То, что Казимир полюбил ее не за внешность, это... еще обиднее".

Так она думала, но ни с кем, кроме приехавшей на днях тетушки, об этом не говорила. Было невозможно заговорить о несостоявшейся свадьбе хоть с кем-нибудь посторонним. Но тетушка приехала помогать и спасать – ради нее Дрозды перенеслись небольшой город Брахов, интересный, собственно, только тем, что в нем время от времени появлялся замок, отодвигавший в сторону парочку старинных улиц. И тогда жители спальных районов, теснивших старый центр, любовались, отодвигая белье с балконов, лучшей – и временной – своей достопримечательностью. Еще в городе был портал, ради него Дрозды и перемещались. Секретарь Анны, Нарицкий, встретил тетю Беату, ее горничную, ее семь чемоданов, и отвез в замок. Анна обняла тетушку, а потом снова вернула замок к морю, в отшельническое уединение.

– Значит, за год нашей с ним помолвки он не увидел во мне ничего... достойного любви.

– Прекрати, – заявила тетушка. Они сидели в гостиной, за столиком с маленькими чашечками шоколада и пирожными. – Надо искать дальше, ровным счетом ничего страшного. Одного претендента вычеркиваем, начинаем прицениваться к другим.

– Нет так это просто, – покачала головой Анна.

– Да, сердцу не прикажешь, но... – понимающе кивнула Беата.

– И сердцу... И три условия – ведь он так подходил. В дальнем родстве с одной из королевских семей, значит, дипломатические связи. И по магии. И не главный наследник в своей линии.

– Разумеется, стать всего лишь принцем-консортом и не править – не всякий на такое согласится. Мужчины вторых ролей не любят, это так.

– И, наконец, мы должны любить друг друга. Пусть никогда не говорилось, что любовь необходима – это мое условие. Разумеется, я понимаю, что королевские браки не совершаются по любви, слишком много изначальных расчетов – но как минимум, взаимная приязнь и уважение.

– И у меня уже есть пять кандидатов, – объявила тетушка. Потянулась к дивану и выудила из-под оставленной шали красную папку. – Вот, возьми, тут их портреты и основные сведения. Подумай как следует... час или два... и скажи, с кого начнем. Я не хочу тебя неволить или торопить – но вопрос надо как-то решать, не так ли? Муж – не мышь, сам собой не заведется.

Анна подумала, что и ее мать, и тетя Беата, в которых проявилась магия нигте, всегда бывали немного ехидными, своенравными. У матушки вообще был скверный характер А в ней самой сильнее магическая линия ильос. Как и в отце – спокойном, добродушном человеке... Но у нее нет выбора, только две эти магические линии из пяти возможных в мире могут дать наследника для управления замком Дрозды и, самое важное, Королевством Часов. И супруги должны принадлежать к разным...

– Хорошо, дай я посмотрю.

Анна разложила портреты на столе. Прочитала краткие описания – кто из какого рода, чем может быть полезен королевству – богатством, родством или еще чем-то.

– Ну, как?

– Тетя, десять минут только прошло!

– Да, я понимаю... ну подумай еще немного.

– Да что можно сказать по картинкам? Ну, все они вроде неплохи. И я уверена, что, раз уж они согласились предварительно... Ведь так?

– Да, предварительные переговоры проведены, – важно подтвердила тетушка.

– Значит, видят для себя выгоду и все просчитали. Они будут любезны и милы, но кто знает, каковы они на самом деле?

– Все до свадьбы ведут себя примерно. Да-да, отсюда и многие проблемы в дальнейшем. Да и я сама, кстати... Увы, все мы хотим казаться лучше, это естественно. И на первых порах даже правильно. Я третий раз замужем, поверь, девочка моя, я знаю, что говорю.

– Я притворяться не собираюсь. Какая есть.

Тетя пожала плечами.

– Ну, это дело твое. Некоторые и в старых девах отлично живут. Одной даже спокойнее. Ну, не вздыхай, не вздыхай. Мы, вся наша семья, тебя на произвол не бросим. Видишь?

Она вытянула из-за ворота золотую цепочку, выпутала ее из волос, цеплявшихся за замок, и положила на ладонь медальон-сердечко.

– Красивый.

– Не в красоте дело, хотя он и в самом деле хорош и стоил недешево... Это – волшебная вещица. Твой лучший советчик и бескорыстный подсказчик. Видишь? Если открыть медальон, вот тут камешки, двенадцать штук по кругу и стрелка. Это... как бы сказать... годы брака. То есть поставишь стрелку на первый камешек – его поведение будет соответствовать первому году после женитьбы. Ну и так далее, до двенадцатого. И очень советую проверять именно по последнему, потому что в первый год многие еще как-то держатся.

– Тетя Беата, я вам очень благодарна. Я подумаю и отвечу завтра утром. Если бы с Казимиром я все проверила с самого начала... Да, с такой вещицей дело пойдет надежнее и быстрее.

– Ну... на "быстрее" рассчитывать не советую, правда скорому замужеству не способствует. Но проверять женихов по медальону – не забывай.

Часть 1

"Все, что случается – это зеркало, в коем отражаются потаенные желания, а равным образом страхи, глупость, слабость. В точности таким же образом слагаются новые контуры земного города, не придуманные мной. То, что создал я – это чертеж Города Небесного. Хотя иногда я сомневаюсь, я ли его придумал или всего лишь нарисовал то, что вложил в меня некто более могущественный. Земной город – это всего лишь условность, не город, разумеется, а все, что существует на семи движущихся материках, страны, города – все, до самой крошечной деревушки. И все это, остановившись в положенный час, должно стать отражением Небесного Города. Когда стрелка дойдет до двенадцати, это конец времени". Тадеуш Виельгурский.

Не окончивший курса студент императорского университета, лейтенант кавалерии, вышедший в отставку после трех дней службы, несостоявшийся помощник первого секретаря в столичной судебной канцелярии, так и не доехавший до места, которое ему выхлопотали по протекции, наследник огромного родового имения (и маленькой усадебки Дрозды, перешедшей к нему от троюродной бабушки) Тадеуш Виельгурский придумал и создал Королевство Медных Часов. («Что потребно для подобного деяния? – рассказывал он потом, когда осуществил полностью замысел, восхищенным слушателям. – Старые походные часы, доставшиеся от прадедушки, стопка магических книг до потолка, усердие, толика чародейного таланта...»).

Его родители терпели, пока он ночами и днями сидел над стопками исписанных листов, планов, расчетов. Они сдерживались до поры до времени и не требовали от него вернуться к обычной жизни, когда он ночи проводил в размышлениях о делах государственных (благо, его подданные никому не докучали), а утром, едва придя в себя после короткого сна, с красными от усталости глазами снова управлял, изменял законы Королевства, карал, миловал... Вычислял, предугадывал, обращался то к магии, то тяжелым томам хроники императорских деяний.

Но всему же есть предел, рассуждала родня. Есть дела семейные, есть карьера. Есть обязанности, наконец! Спор за спором, ссора за ссорой – и в одну ночь, когда лил беспросветный дождь и молнии раскалывали небо, Тадеуш Виельгурский ушел из дома. Покидал в дорожную сумку книги, записи, забрал своих подданных (просто положил в карман камзола) и хлопнул дверью...

На следующее утро когда Анна спустилась к завтраку, тетя Беата уже ее ждала в гостиной, раскладывая пасьянс. На столе блестел кофейник, на тарелках были разложены оладьи, гренки, рассыпчатый творог.

Анна пила горячий кофе, посматривал на огонь в камине – здесь было холодно, как обычно (в тех краях, куда она предпочитала перемещать замок) бывало зимой. Тетя Беата решила "развеселить девочку" и принялась рассказывать какие-то сплетни из светской жизни, несколько, правда, однотипные – кто на ком женился, кто развелся, кто застал свою половину с любовником (или, соответственно, с любовницей). Анна отвечала с рассеянной улыбкой и снова погружалась в мысли. Наконец, тетушка спросила о чем, собственно, племянница задумалась.

– Да знаешь, тетя, заглянула сегодня в один университет в нашем королевстве, – Анна подцепила вилкой ломтик копченой рыбы и тут же забыла про него.

Тетя Беата потянулась за блюдом с сырами – чтобы скрыть понимающую улыбку и Анна не подумала бы, что посмеиваются над ней.

– Ну-ну, сразу вспомнилась сестра, когда она выходила после того, как позанимается делами Королевства и начинала рассказывать то об одном, то о другом.

– Ну вот... там сейчас зима, студенты, как дети, в снежки играют. И я заглянула на экзамен по философии. Одному студенту досталось отвечать... я не помню, как это называется, знаете, когда человек не верит, что мир реален, и считает, что все вокруг только его представление.

– Ну да, ну да, – сказала тетя Беата. – Знаем такое... и что же?

– И, как я поняла, их профессор и был философом подобного направления. А студент скверно подготовился, путался. И профессор, конечно, погнал его с экзамена и начал стыдить, вот мол, чем ты занимался весь семестр. А студент ему говорит – если вы меня придумали таким, что я по вашему представлению ничего не выучил, то чем я виноват? Выдумали бы меня отличником, и мне хорошо, и вам проще.

– По-моему, остроумно. А что профессор?

– Он сказал, что в его картине мира этот студент – умный, пусть и не без лени, однако все возможности выучить предмет у него есть. Тот ему ответил, что если профессор до конца не знает, чего ждать от того или иного студента или, как он сказал, "возьмем шире – явления", то не вся реальность субъективна – есть и независящие от профессора вещи. А значит, его философия ошибочна.

– Пошел ва-банк, – понимающе кивнула тетя.

– От отчаяния, как я понимаю. Потом они немного подискутировали, и профессор все же поставил ему какую-то оценку... едва ли высокую, но студент ушел довольный.

Анна помолчала немного, снова задумавшись. Затем чуть тряхнула головой, отгоняя какие-то посторонние мысли.

– Ну, так что же? Ты кого-нибудь выбрала? – спросила тетя. – Обещала подумать.

Анна кивнула. Выложила на стол фотографию молодого человека, глядящего ясными глазами со снимка и улыбающегося открытой радостной улыбкой.

– А-а... Петер из Цвикова. Да... я его отца знала прежде. Хороший мальчик. Он тебя на год младше, ну, это пустяки. Я дам знать им. И, думаю, нужно будет съездить к ним погостить. Вообще любого предполагаемого жениха стоит понаблюдать в естественной среде обитания... Но, для начала, пригласим его к нам?

– Да, сначала к нам. Надо проверить, сможет ли он увидеть Часы. Иначе все бессмысленно. А потом уже я поезду в Цвиков, если все пройдет благополучно и если он мне понравится.

– А какие там горы... – тетушка мечтательно прикрыла веки.

– Возможно... но какая разница, ведь он все равно должен будет переехать?

– Ну, в гости ездить туда придется, хоть изредка. Лучше уж в приятное место. И Цвиков хорош, такой старинный город... знаешь, эти улочки, затейливые вывески... уютный такой городок...

После завтрака тетя Беата принесла племяннице энциклопедию родословных, с листком, заложенным на странице Цвиковских.

Ветвистое фамильное дерево, золотые витиеватые буквы. Пять поколений назад они уже были в родстве с Виельгурскими, хотя кто из наиболее знатных семей – не был? Двоюродная пра-пра-прабабушка нынешнего графа Цвиковского была замужем за братом тогдашнего правителя королевства.

Анна посидела несколько минут, разбирая затейливые надписи. Неожиданно поняла, что вникать совершенно не хочется. Почему же, удивилась она самой себе? Да, конечно... она вспомнила, как вот так же изучала родословную Казимира, радовалась, когда видела среди его родни знакомых или друзей своей семьи. Как бывала у него в гостях и говорила с его бабушкой о старых временах, со старшим братом – о тонкостях дипломатии. И родители его очень ей нравились. Нет, нельзя прикипать душой, даже самую малость, пусть сначала все определиться. Анна вспомнила о письме матери Казимира, его тоне, огорченном и виноватом... Рано мечтать о чудесном городке, горах и полезных связях.

Стучали в дверь – негромко и настойчиво. Наверняка Нарицкий. Ну да, естественно, он... Принес пачку писем, газеты, журналы – все это пересылалось из наиболее влиятельных государств. Периодика стран помельче тоже отслеживалась, но получали оттуда почту раз в неделю или реже. Письма – кроме личных. Их обычно читала Анна, а теперь – тетя Беата. Анна была этому рада... не то, чтобы нечастые родственные и дружеские послания ее так уж заботили или отнимали время, но сейчас ее мысли были совсем о другом. И еще все эти выражения сочувствия...

Письма Нарицкий вскрыл и прикрепил к каждому небольшую записку – о чем письмо. В газетах статьи о Дроздах и Королевстве Часов обвел красным карандашом, просто любопытные – синим. В журналах важные материалы отметил закладкой и приложил к каждому краткий пересказ.

Нарицкий был педант... Секретарствовать стал при родителях Анны, одновременно занимался безопасностью замка – в той мере, насколько это важно было для неприступной в принципе крепости.

– Спасибо, положите вот сюда. Есть что-нибудь важное?

– В газетах – ничего особенного. Два прошения на временный отдых, вот – одна их кухарок и помощник доктора. Конюх докладывает, что кони застоялись – надо бы их выпустить, дать поразмяться, а то на манеже да на манеже. Я передаю его слова, Ваше Величество. лунницы говорят, что осеннюю росу можно собирать еще только три недели, потом будет уже ни к чему не годная.

– Хорошо, спасибо.

Нарицкий закрыл за собой дверь. Что ж, тут было славно – у моря, в молчании, в отсутствии многолюдных толп – которые пусть за стенами, но и видны, и слышны... но – пора оставить это место. Нужно подумать о семейных делах и о делах своих замковых подданных (о живших в Королевстве Часов она и без того думала всегда и для них перемещение Дроздов было безразлично).

Обитатели замка – кроме лунниц – были связаны со своими сюзеренами обычным магическим контрактом, предполагавшим определенные взаимные обязательства. В прежних Дроздах жили три магические семьи, связанные с родом Виельгурских сродной магией и вассальными отношениями. Когда Тадеуш ушел из родительского дома, он отправился в Дрозды. Но отец потребовал или серьезно заняться делами поместья – выращивание ржи, гречихи и льна, покос, заботы по небольшой ткацкой мануфактуре, продажа полотна, зерна, прочего, произведенного в поместье. Или дело делай, или передай управление брату, заявил он.

– Замок – не отдам! – заявил Тадеуш. И – на изумление всему миру сделал то, что было до того дня возможно только теоретически. Перенес часть местности, отделенную стенами, за два дня хода от поместья. Перенес – как будто и не было ни замка, ни стен, под которыми с одной стороны был обрыв к реке, с другой – деревенька и поля. Крайние дома мирно примостились под замковыми стенами. Как удивились деревенские жители, когда утром повыходили из своих домов и, почесывая затылки, глянули за заборы и увидели, что их ворота теперь выходят прямо к обрыву...

Все жители предпочли остаться в поместье. Одни лунницы ушли с Тадеушем – легкий, равнодушный народец. Теперь их потомки жили в новых Дроздах, пряли свою серебристую пряжу, учили детей в школе при замке.

Анна полистала газеты, журналы. Отложила. Стоило бы еще раз пойти к Часам.

Она поднялась на седьмой, самый верхний этаж замка. Села за стол. В высоких шкафах вдоль стен были книги, тетради... записи не одного поколения правителей и правительниц Королевства Часов. На самом же столе, на гладкой, темной, полированной поверхности лежал лишь один предмет. Медные Часы размером с ладонь. Закрытые крышкой с завитками вензелей и гербом Виельгурских.

Анна нажала кнопку сбоку часов, крышка неспешно откинулась. Острые тонкие стрелки, часовая на девяти, минутная на двенадцати. Картинка на циферблате – тонкие линии коричнево-охрового или голубого цвета как будто обозначают горы, прожилки рек, моря, аккуратные буковки многочисленных названий теснятся по всей поверхности. Циферблат похож на карту мира... нет, почему "похож"? Это и есть карта маленького мира, скрытого под медной часовой крышкой.

Этот мир создал Тадеуш Виельгурский. Сам собрал часовой механизм, над скрытыми колесиками нарастил части будущей суши – движущиеся материки. Придумал океан, солнце, поднимающиеся утром из-за рамки циферблата и заходящее вечером обратно и небо с неподвижными созвездиями и луной, водоемы, горы, полезные ископаемые. О видимую еще из-под воды тонкую иголку одного из колесиков уколол палец и отдал Часам каплю крови – и мир задышал, засверкали невидимые днем звезды, покатилось по небосклону солнце, Часы ожили и стали жить как любое живое существо, независимо от создателя. Тадеуш наколдовал и разбросал по суше и под водой крохотные семена тысяч растений. Заселил мир всяческой живностью. И, разумеется, людьми, потому что мир, над которым Тадеуш раздумывал долгими часами, был затеян для них.

Анна наклонилась над Часами. Часы оставались, как всегда неподвижны, но для нее пространство менялось. Исчез циферблат со стрелками, нарисованные линии стали объемнее, океан дышал, поднимая волны подволяя им падать вниз. Анна смотрела сверху, оттуда, где звезды и облака. Потом дотронулась до одного из облаков, чуть-чуть, до краешка, и полетел снег – большие мягкие хлопья. Она улыбнулась и опустила взгляд ниже, к земле... еще ниже, на один из городов, на площадь перед университетом. Тем же, который разглядывала утром. Продавцы книг и хлеба, те, что торгуют на переносных лотках, принялись поправлять или устанавливать тенты. Дети смеялись и ловили снежинки на варежки. Какая-то лохматая собака открывала пасть и пыталась ухватывать хлопья, щелкала зубами. Снег летел и летел – на университетский шпиль и ограду, на брусчатку площади, на все улицы Старограда и переулки, к реке Бобровке...

Ирма сидела за столом у окна, подперев голову рукой. Раскрытая тетрадь, ручка, стопка учебников. Ирма глядела на мягкие хлопья снега, делать уроки не хотелось, даже казалось немного обидным перестать глядеть на снег, такой пушистый, так чудесно кружащий. Оседающий на ветках, на фонарях, на сломанной лодке, вмерзшей в речной лед.

– Мечтаешь?

Селина поставила перед сестрой чашку чая, облачко ароматного дыма поднималось над ней.

– Я сейчас, сейчас...

Ирма опустила взгляд в учебник, отыскивая потерянный абзац. О чем там шла речь, она, как выяснилось, вообще забыла.

Селина снова зашла, уже в пальто и шляпке.

– Ну как? – придерживая неширокие поля шляпки, повернулась вокруг себя.

– Да, – со знанием дела кивнула Ирма. – Стиль ретро... красиво.

Старшая сестра повесила сумочку на плечо и послала младшей воздушный поцелуй.

– Все, пока, я зайду в наш магазин, потом еще кое-куда. Если Ник вернется, скажи, чтобы ел суп.

– Хорошо.

– Лучше сама погрей ему... а пирог будет вечером.

– И тесто ты поставила уже? – оживилась Ирма.

– Да-да.

– А Ник к Августину ушел? Ну, тогда он придет неголодный.

– Может быть. Я убежала!

И Селина скользнула в приоткрытую дверь.

Ирма подошла к окошку и оперлась ладонями о холодный подоконник. По тротуару, затаптывая только выпавший снег, шли девушки с сумочками через плечо, многие с длинными волосами, рассыпавшимися по плечам из под вязаных шапочек, с зацепившимися за пряди пушистыми хлопьями. Молодые люди студенческого вида с рюкзачками на спине, пожилые домохозяйки, тянущие тележки на колесиках с покупками.

Ирма задернула прозрачный тюль и отправилась по пустой квартире. Зашла на кухню. Приложила руку к теплым печным кирпичам, постояла, греясь. Понюхала сладковато пахнущее тесто, медленно ползущее к краю кастрюли. Почесала за ухом спящего на батарее кота.

Вернулась в комнату, полистала толстую тетрадь с потрепанными углами. Картинки – карандашные, акварельные и вырезанные из журналов. "Секретики", завернутые в треугольником сложенную страницу – стих, признание, необычайно остроумная надпись "тут ничего нет".

Побрела в гостиную и открыла крышку пианино. Не садясь, наиграла одним пальцем короткую мелодию, потом другую... побежала в прихожую, стащила с верхней полки шкафа старый палантин Селины, который та иногда носила осенью и весной. Обернула его вокруг шеи, закинула конец через плечо, представляя, что это – изысканное боа. И снова заиграла, напевая на пол-октавы ниже, чем обычно, низким, интригующим, как ей казалось, голосом.

– Звезда нашего кабаре, Ирма Лодзак.

Она благосклонно улыбнулась несуществующей публике и продолжала петь увереннее и громче. Затем раскланялась, снисходительно принимая овации и цветы. Изящно оперлась рукой о комод, опустив локоть рядом с белоснежной вышитой салфеткой. Взяла со стола ручку и, небрежно закинув голову, поднесла к губам. Ручка была в длину сигареты с мундштуком, и Ирма неспешно выпускала невидимые колечки дыма.

Ник Лодзак шагал по промерзлой дороге, оставляя следы на свежевыпавшем снегу. Он поднимался в гору, к монастырю, и высокое белое здание храма со шпилем, целящим прямо в небо, становилось все ближе, серые перины туч нависали, почти задевая иглу стального шпиля. Вошел в ворота вместе с редкими паломниками. Редкими – оттого, что в будние дни экскурсий тут было мало, а до вечерней службы оставалось еще несколько часов. Ник зашел в храм, прочитал короткую молитву (сегодня он был не в молитвенном настроении). Потом неспешным шагом направился к братскому корпусу, зданию старинному, массивному, с галереями и арками. Заходить туда мирянам не то, чтобы настрого не разрешалось, но не приветствовалось. Ник остановился поодаль, рассеянно оглядывая присыпанные снежком туи, какой-то кустарник с мелкими листочками, газоны с пожухлой травой. Он выжидал момент, чтобы юркнуть в дверь главного входа.

Августин, послушник, крался по коридору. Освещенные пространства он перебегал на цыпочках, по темным шел, стараясь слиться с колеблющимися около стен тенями. Электрические лампы, сделанные в виде факелов, освещали каменный истертый пол.

– Кто-то шебуршится возле кладовой, – послышался издали настороженный голос. Стены отразили его гулким эхом и отправили звук гулять вдоль по коридору вместе со сквозняками.

– Мышь, – ответил второй равнодушно.

Звук шагов и голосов становился тише – уходят.

– Но там что-то звякнуло, разве мышь может...

– Сквозняк стукнул рамой. Оставьте, брат Целестин.

Ушли. Августин пошарил в широких карманах рясы – вот ведь слух, и звякнуло-то еле-еле. Нет, ничего не разбилось. Пригнувшись и прислушиваясь, осторожно отправился дальше.

Одна из теней – послушнику показалось, что это тень факела шевелится от сквозняка – отслоилась от стены и помахала Августину рукой.

– Я тут, – сдавленно прошептала тень.

– Тихо, тихо, – испуганно замахал ладонью Августин.

Он вытянул из кармана ключ от кельи и, озираясь, провернул его в замке. Впустил Ника и быстро зашел сам. Щелкнул выключателем. Желтая лампа в простеньком абажуре осветила келейку с каменными стенами, маленькое окошко. Перед окошком на подоконнике, образованном толщей стены, лежала стопка книг, потрепанная тетрадка.

Августин запер дверь и выставил на стол бутылку белого игристого староградского. Ник вытащил из рюкзачка сверток с чуть подостывшей жареной колбасой, пакетик соуса, нарезанный ржаной хлеб. Пальто перекинул через спинку стула. Единственного – Августин сел на кровать.

– С завершением сессии, друг!

Ник важно кивнул в ответ.

Селина вышла из серого неприметного здания. Оно хоть и находилось почти на главной площади, но, в отличие от прочих центральных достопримечательностей Старограда, было выстроено лет семьдесят-сто назад без особой фантазии – очевидно, в нем располагались торговые фирмы и деловые конторы.

Заглянула в сумочку – дамскую, изящную, но довольно объемную. По крайней мере, в ней умещались перчатки, несколько мягких упаковок кошачьего корма, книга в дорогу, толстая тетрадь, расческа, кошелек. Селина постояла несколько секунд, вытащила тетрадь, закусив губу, посмотрела на нее... встряхнула головой, отгоняя какие-то мысли – видимо, невеселые, потому что брови хмурились, между ними виднелась морщинка, пока совсем тонкая, скорее, только еще намек на будущую морщинку, и все же... Но она заставила себя смотреть спокойно, так что ни следа огорчения или разочарования больше не нельзя было заметить.

Селина обежала взглядом площадь, тихую под падающим снегом, серую от ранних сумерек, с многочисленными брусчатыми переулочками, расходившимися от нее в разные стороны. Поглядела было на стоянку такси, потом чуть заметно качнула головой и отправилась к остановке трамвая.

В трамвае было тесно, душно и одновременно холодно. Селина заплатила кондуктору и стала смотреть в окно – в небольшой клочок оконного пространства между плечами и головами, где убегали назад дома, фонари, вывески. Селина думала о том, что одна небольшая дверца в другую, более интересную жизнь, очень ненадежная дверца... но но где найдешь лучшую? – закрыта. Напрасно она надеялась на толстую тетрадь.

Еще она думала, что пространство ее жизни сужается. Лавка канцелярских товаров, кухня, интересы брата и сестры. И это все, а дальше станет еще меньше. Год назад Августин ушел в монастырь, перестал у них бывать, как раньше, почти каждый день. Хотя он – всего лишь друг и сосед, не родственник, но стал как родной. Старше Ника на два года, вечно в каких-то старых курточках или поношенных пальто со слишком короткими рукавами. Понятно, что тетке он тоже не слишком был нужен, она думала, как своих бы прокормить и присмотреть. Он был сирота. Как и у Лодзаков, родители умерли десять лет назад во время эпидемии. Ирме тогда недавно исполнился год – ну, это и к лучшему, она и не помнила родителей. Нику было восемь, и он уже все понимал и переживал... А самой Селине тогда исполнилось семнадцать, и запомнила она о том самом первом времени после похорон только бесконечные хлопоты – о том, чтобы младших отдали ей в опеку, о том, как не забросить лавку – чем иначе кормиться? Ей казалось, что она отлично понимает свое положение. А теперь кажется – нет, ничего она не понимала.

Ни учебы, ни семьи. Но раньше думалось – как много дел, как разнообразна жизнь, дети, их друзья и подруги, школа... А Ник с этого года студент, и его толком и не видно целыми днями. Ирма... Несколько лет, выйдет замуж и она. И что останется ей самой?

Хорошо, сказала она сама себе. Останется кот, будет новая толстая тетрадь. А у Ирмы и Ника появятся семьи, дети, и она станет приглашать их к себе в гости. И все, в конце концов, будет прекрасно.

Вечером Ирма стояла у окна с куском мясного пирога. Ник позвонил, сказал, что придет к восьми, но они не выдержали и сели ужинать чуть раньше. Сладкий пирог, впрочем, Селина резать не стала, сказала, что надо оставить хоть что-то для торжественного отмечания. Вот и ждали Ника – это же его праздник, конец сессии. Вот и он. Рюкзачок за спиной, снежинки на шапке, на темных волосах челки. Прошел мимо катка, не выдержал, разбежался и проехал, размахивая руками. Ловок!

Ирма заметила, что у соседнего подъезда стоит Ханна. Тоже смотрит на Ника, как он хорош в золотом свете фонаря, под пушистым медленным снегом. Лицо у Ханны круглое и доброе, и глядит она грустно... ну, да что делать. Ник – это Ник, умница, всеобщий любимец. Он не для нее.