Текст книги "Принцессы немецкие – судьбы русские"

Автор книги: Инна Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

А в ту страшную ночь никто не мог вразумить обезумевшую женщину, только что ставшую вдовой, пока не прозвучали слова: «Эта страна устала от власти толстой старой немки. Оставьте ей возможность насладиться молодым русским царем!» Все замолчали, не могли оторвать глаз от той, что осмелилась такое сказать. Ее тонкое, нежное лицо было бледно, огромные голубые глаза полны холодной решимости, голос, который Екатерина Великая называла чарующим, звучал неожиданно резко.

Мария Федоровна была обескуражена и как-то разом успокоилась. Такого она не могла ожидать даже от едва скрывавшей свою неприязнь к свекрови жены Александра (уже императора!) великой княгини Елизаветы Алексеевны (уже – невозможно поверить! – императрицы). Елизавете эти слова дорого обойдутся. Двум этим женщинам, матери и жене императора Александра I, предстоит прожить рядом без малого четверть века. И все эти годы свекровь будет неутомимо преследовать невестку, а невестка тихо, но упорно сопротивляться.

Может быть, уже в ту ночь, когда окончательно рухнула надежда стать самодержицей, императрица (с этой ночи – вдовствующая императрица) решила, что реальную власть она из рук не выпустит. Она будет властвовать над сыном-императором, а значит, и над всей державой. Было ясно одно: нужно вырвать Александра из-под влияния жены. Как? Здесь хороши любые средства. И она эти средства найдет.

Мария Федоровна невзлюбила невестку еще до того, как увидела. Екатерина выбрала невесту для своего любимца Александра, не спросив согласия родителей! Уже этого было достаточно для неприязни. Павел пытался вразумить жену: девочка-то ни в чем не виновата. Марию Федоровну это раздражало еще больше: противная девчонка, прикинулась ангелом, очаровала всех, даже Павла! Но ее-то, Марию Федоровну, не обманешь. А они еще увидят, какая змея скрывается под этим ангельским личиком…

В журнале «Русский архив» за 1909 год есть любопытное наблюдение:

Нам случилось видеть в Гатчинском дворце статуи герцога и герцогини Вюртембергских (родителей Марии Федоровны. – И. С.). Они производят впечатление, далеко не похожее на то, которое испытываешь, глядя на портреты родителей Елизаветы Алексеевны. Там – что-то тупое, тут – выражение ума и даровитости.

Так что корни неприязни много глубже внешних обстоятельств и обид.

Мы уже достаточно узнали о Марии Федоровне, по крайней мере, о двух ее ипостасях: супруги наследника престола (и невестки Екатерины) и императрицы. Впрочем, по-настоящему она проявит себя только в роли вдовствующей императрицы, императрицы-матери. Раньше не могла: сначала боялась свекрови, потом мужа. Но пока нам придется оставить Марию Федоровну, чтобы познакомиться со следующей немецкой принцессой, супругой старшего внука Екатерины Великой, Александра Павловича, в ту роковую ночь 1 марта 1801 года ставшей российской императрицей.

«Елисавету втайне пел…»

Личико у нее, и правда, было ангельское. Но это не единственное и даже не главное достоинство, которое привлекло внимание Екатерины Великой к маленькой Баден-Дурлахской принцессе Луизе.

Екатерина давно поняла: Павел, взойдя на трон, разрушит все, что она с таким трудом создавала. Так уже было, когда Елизавету Петровну, пусть ненадолго, сменил Петр Федорович. Он даже за полгода царствования сумел уничтожить многое, чем дорожила Елизавета. Павел умнее, энергичнее, значит, и разрушить сумеет больше. Этого нельзя допустить.

Пройдет более чем полвека, и история повторится – с правнуком Екатерины, Александром II. После смерти первенца, Николая, его наследником станет следующий сын, будущий Александр III. Царь-освободитель знал: Александр Александрович сделает все, чтобы либеральные реформы отца были как можно скорее забыты. Но что ему оставалось? Он – смирился. Екатерина смириться не могла – просто не умела. Она решила действовать: передать власть любимому внуку, которого называла «отрадой нашего сердца».

Сколько в нем чистоты и вместе с тем глубины! Как последователен он в исполнении правил и сколь беспримерно его желание во всем поступать хорошо!… Когда он танцует или сидит на лошади, то… напоминает Аполлона Бельведерского… Он столь же величествен, а это немало для четырнадцатилетнего юноши.

Но неженатый монарх – нонсенс. Значит, мальчика нужно женить – окружающие начнут воспринимать его как главу собственной семьи, взрослого мужчину. Конечно, женить Сашеньку рановато. А как быть? Интересы государства требуют… Она вполне откровенно пишет Гримму:

Соломон сказал: «Всему свое время». Сперва мы женим Александра, а там со временем и коронуем его со всеми царями, и будут при том такия торжества и всевозможные народные празднества. Все будет блестяще, величественно, великолепно. О, как он сам будет счастлив и как с ним будут счастливы!

Она снова решила искать невесту среди немецких принцесс. Кто из многочисленных немецких герцогов, князей, маркграфов не будет счастлив породниться с Екатериной Великой?! Выбор был огромный. И тут императрице доложили: великий Гете в восторге от Баденских принцесс (одиннадцатилетней Луизы Августы и девятилетней Фредерики Доротеи): красивы, добры, грациозны, умны, не по годам образованны. Великая, она доверяла мнению великих. К тому же симпатизировала матушке принцесс, маркграфине Баден-Дурлахской Амалии (урожденной принцессе Гессен-Дармштадтской). Та когда-то вместе с двумя сестрами приезжала в Петербург на смотрины. Амалия больше всех полюбилась Екатерине. Но Павел выбрал Вильгельмину. Царица тогда была опечалена, но Амалии, скорее всего, повезло. Конечно, маркграфиня маленького Баден-Дурлахского княжества не то, что царица огромной, необозримой, сказочно богатой России. Но Амалия завистлива не была, к власти не стремилась – и искренне радовалась за свою куда более амбициозную сестру. Чем кончилось «русское счастье» принцессы Вильгельмины (в православии – Натальи Алексеевны), мы знаем.

А Амалия в своем браке была счастлива. Карл Людвиг, за которого она вышла замуж, был добропорядочен, благороден, блестяще образован, к тому же настроен весьма либерально. Маркграфине, открытой, доброжелательной, больше всего на свете нравилось устраивать личную жизнь своих многочисленных родственников и друзей. Недаром ее прозвали «европейской свахой».

О том, что представляло собой в то время Баденское княжество, сохранились любопытные путевые заметки:

Я бывал в Бадене много раз, изъездил его вдоль и поперек и должен признать, что это, пожалуй, самая прекрасная, самая плодородная и самая счастливая из всех немецких земель. Здоровый, деятельный, просвещенный народ и мудрое правление состязаются здесь с благословеннейшей природой. Между князем и народом я нашел согласие, среди народа – простодушие, а в высших классах – образование, которое я, судя по газетам, встретить не ожидал. Кто же не позавидует князю, управляющему такой землей? Хотя Баден – небольшая частица Немецкого союза, но по своему внутреннему содержанию он стоит впереди всех.

Известно, что в детстве складывается характер человека, формируются его нравственные качества. Екатерина II поступила мудро, выбрав для наследника российского престола невесту, выросшую в пусть маленькой, но прекрасной, свободной (по меркам конца XVIII века) стране; в любящей, просвещенной семье. Такая царица хороша для России.

А как ей самой будет в России?… Об отношениях в семье рассказ впереди. Но, читая о судьбе третьей невесты, выбранной Екатериной Великой для своих потомков, не следует забывать, как мучительно переживала эта девочка, ничего не знавшая о насилии, то, с чем на новой родине приходилось сталкиваться постоянно: телесные наказания, торговля людьми, безнаказанные унижения слабых. Она не сумела к этому привыкнуть, не утратила способности сострадать, пыталась бороться, пыталась помочь. Но… русская царица была безвластна. Могла ли она быть счастлива?

Матушка и бабушка принцесс бывали в России и сохранили самые восторженные воспоминания об этой стране. Они были искренне рады перспективам, открывающимся перед одной из девочек. И не только потому, что ей предстояло стать женой наследника российского престола. Екатерина в свое время очаровала их обеих. Они были уверены: под ее присмотром с их обожаемым ребенком ничего плохого случиться не может. Тем более что, по слухам, жених, Александр Павлович, был удивительно похож на свою бабушку.

Кроме того, приглашая на смотрины в Петербург старших дочерей маркграфини Амалии (внук должен был сам выбрать себе невесту), Екатерина обещала устроить судьбу и второй девочки. Надо сказать, что Фредерике Доротее повезет больше, чем избраннице цесаревича: она выйдет замуж за короля Швеции и будет вполне счастлива в браке. А маленькая Луиза, которая слышала о России только самое доброе, когда ее усадили в карету и сказали, куда везут, неожиданно забилась в рыданиях. Будто предчувствовала…

Но когда тебе всего 13 лет, когда впечатления, одно поразительнее другого, так быстро сменяют друг друга, о предчувствиях скоро забываешь. 31 октября 1792 года две женщины готовились к встрече. Одна, Екатерина Великая, уведомляла Гримма:

Сегодня вечером ждем двух Баденских принцесс… Вы, конечно, знаете, что у нас не женят так рано, и это сделано про запас для будущего, а покамест они привыкнут к нам и познакомятся с нашими свычаями и обычаями. Наш же малый об этом не помышляет, обретаясь в невинности сердечной; а я поступаю с ним по-дьявольски, потому что ввожу его во искушение.

В тот же день тринадцатилетняя принцесса писала:

Наступали часы, важнейшие в моей жизни, и я волновалась. Когда при въезде в город раздались слова: «Вот и Петербург!», мы с сестрой невольно и бессознательно подали одна другой руки и, пользуясь темнотой, пожимали их взаимно, пока не доехали до Шепелевского дворца: это было безгласное изъявление того, что в нас происходило. Я бегом пошла по большой, ярко освещенной лестнице, оставив за собой внизу графиню Шувалову и Стрекалова (они были тяжелы на ходу)… Проследуя не останавливаясь, все покои, прихожу в спальную комнату с мебелью, обшитой темно-красным атласом. Вижу в ней двух женщин и мужчину и быстрее молнии соображаю: «А в Петербурге у императрицы; явно, что она меня принимает, стало быть, она тут». И я подошла поцеловать руку той, которая показалась мне более схожей с теми портретами, которые мне были известны… Императрица сказала, что очень рада со мною познакомиться… Поговорив немного, она ушла, а я, пока не легла спать, чувствовала себя окруженной каким-то волшебством.

Эти женщины, повелительница великой державы и девочка-подросток, сразу полюбили друг друга. Старшая осыпала малышку подарками, очаровывала лаской. Младшая покоряла непосредственностью, искренностью, восхищением без малейшего подобострастия. На следующий день девочкам делали придворные прически, примеряли русские платья – перед женихом они должны были предстать в достойном виде.

2 ноября состоялась первая встреча. Девочки робели, Александр по-мальчишески дичился. И все-таки было очевидно: он предпочел Луизу. Из Фредерики какая невеста – совсем ребенок. Екатерина с волнением наблюдала за женихом и невестой. Она так хотела счастья своему любимцу. И этой девочке, которая с первого взгляда покорила ее сердце. Она знала: их рано женить. Слишком рано! Старалась утешить себя: интересы державы требуют! Сомневалась: сумеют ли полюбить друг друга?

Ходили слухи, будто бабушка, понимая, что внук не готов стать мужем, прислала к нему опытную придворную даму, которая должна была научить юношу премудростям любви. И якобы с задачей блестяще справилась. Неудивительно, что стеснительная, робкая девочка-жена не вызывала у получившего урок мальчика-мужа мужских чувств. Не исключено, что именно это стало причиной непонимания, обид, измен. А пока Екатерина была счастлива, когда замечала: девочка все больше нравится Александру.

Прошло несколько дней, и они уже обменивались записками. Великий князь писал: «Любите ли Вы меня хоть немного?» Луиза поначалу отвечала сдержанно: «Да, конечно». Он снова писал: «Мой милый друг, я буду Вас любить всю жизнь». Она отвечала: «Мой дорогой друг, я буду Вас любить всю жизнь». Однажды, оставшись с невестой наедине, Александр решился поцеловать ее и получил ответный поцелуй. Вечером она писала матушке: «И с тех пор я думаю, что он всегда будет меня целовать… Как странно мне кажется целовать мужчину, ведь он не мой отец и не мой дядя. И так странно, что он не царапает меня, как папа. Своей бородой».Через несколько дней она написала ему записку: «Я тоже люблю Вас всем сердцем и буду любить Вас всю жизнь. Ваша преданная и покорнейшая суженая. Луиза».

Ей недолго уже было оставаться Луизой – она готовилась принять новую веру и получить новое имя. Казалось, она была рождена для этой веры, так радостно, всей душой воспринимала она догматы православия. На торжество миропомазания Луизы, нареченной в православии Елизаветой Алексеевной, в Большой церкви Зимнего дворца собрался весь двор. После привычной строгой аскетичности лютеранских соборов православный храм поразил ее великолепием. Но ни золото иконостаса, ни блеск драгоценностей на шеях, на руках, в изысканных прическах дам; ни золотое шитье парадных камзолов вельмож не отвлекали ее внимания от главного: она истово готовилась к некоему духовному перевоплощению, которое (она верила) сделает ее счастливой и способной приносить счастье другим.

Ее звонкий, прерывающийся от волнения голос звучал под сводами дворцового храма чисто и искренно: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца рожденного прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна…» Она говорила так убежденно и так безошибочно по-русски, что многие не могли сдержать слез умиления. Особенно растрогана была императрица: будто это она, маленькая Фике, с волнением и надеждой читала Символ веры на языке, который стал ей родным; будто и не было 49 лет, прошедших с той счастливой минуты. Она чувствовала, как много общего у нее с этой хрупкой девочкой, и всем сердцем желала ей счастья.

А общее еще только начало открываться. И главным было отношение к языку новой Родины. Только две из немецких принцесс, ставших российскими императрицами, овладели русским языком в совершенстве: Екатерина Алексеевна и Елизавета Алексеевна. Может быть, были способнее других. Но дело не только в этом. Они так полюбили Россию, так глубоко почувствовали себя русскими, что язык (душа народа) стал им внятен и близок.

Елизавета с такой же страстной увлеченностью, как когда-то Екатерина, будет изучать русскую историю, обычаи народа, среди которого ей предстоит жить до конца дней. Екатерина откроет для нее свою библиотеку и будет с радостным волнением следить за тем, что выбирает для чтения юная великая княгиня. Ей будет казаться: наконец-то она не ошиблась, наконец-то сделала правильный выбор (обе жены Павла русской историей не интересовались, что вызывало у свекрови горькую озабоченность).

Пройдут годы, и Елизавета Алексеевна (уже императрица) станет другом выдающегося историографа Николая Михайловича Карамзина, он будет восхищаться ее знаниями, ее умом, но больше всего тем, как она сумела понять душу русского народа.

Отступление о старшем друге

Они познакомятся в 1816 году. Она пригласит его читать вслух и обсуждать его «Историю государства Российского». Вот как описывал Карамзин знакомство с государыней: «Вчера, в 7 часов вечера, приехал я с Уваровым к императрице Елизавете Алексеевне. Мы нашли ее совершенно одну в большом кабинете. Она еще хороша лицом, миловидна, стройна, имеет серебряный голос и взор прелестный. Читали долго, но в глубоком молчании, следственно холодно. К сожалению, уткнув глаза в книгу, я не мог часто взглядывать на императрицу; а на нее приятно смотреть. В ее глазах есть нечто красноречивое. Она казалась довольною. После мы говорили с час, ловко и свободно, о войне Французской, о пожаре Московском и проч. В начале одиннадцатого она изъявила мне благодарность, мы расстались, и я вышел с приятным воспоминанием.

Надобно было видеть эту интересную женщину одну, в прекрасном белом платье, среди большой, слабо освещенной комнаты; в ней было что-то магическое и воздушное».

Им было легко и интересно вдвоем: общие литературные и художественные интересы, общее пристрастие к философии, даже любимые исторические персонажи одни и те же. Они говорили и не могли наговориться. Но если в окружении Николая Михайловича было достаточно людей, его понимавших, то для Елизаветы Алексеевны это знакомство стало редким подарком судьбы. Раньше впечатлениями о прочитанном, о происшедшем она делилась только с матерью. Радовалась, когда их впечатления совпадали. Но пока дойдет письмо, пока получишь ответ… А теперь рядом появился друг, который все понимает.

Карамзин вспоминал: …Я имел счастье беседовать с ней еженедельно, иногда часа по два и более, с глазу на глаз; иногда мы читали вместе, иногда даже спорили, и всегда я выходил из ее кабинета с приятным чувством. Государь сказал мне, что и она не скучала в его отсутствие беседами историографа. К ней написал я, может быть, последние стихи в моей жизни, в которых сказал:

Здесь все мечты и сон; но будет пробужденье!

Тебя узнал я здесь в приятном сновиденье:

Узнаю наяву!.

Чем ближе они узнавали друг друга, тем теплее, доверительнее становились их отношения. Карамзин был единственным, кому Елизавета читала свой дневник, который вела со дня приезда в Россию. Бывали моменты, когда она не решалась читать вслух отрывки слишком интимного свойства. Но она не хотела утаивать от него даже самое сокровенное – передавала ему тетрадь, и он молча читал то, что она не могла произнести вслух.

Он знал о ней все, от души ей сочувствовал, пытался развеселить, вызвать у нее улыбку. Шутливо писал, как будет наблюдать за ней с небес: «Там летают, куда хотят: ссылаюсь не предания всех народов. Могу… заглянуть опять в Царское Село. Буду видеть, хоть и невидим; буду Вас слушать, хотя и бессловесен… А почем знать, может быть, и шепну Вам что-нибудь на ухо, хотя теперь и не люблю наушничества: шепну нескромную весть ангельскую, чтобы Вы лишний раз улыбнулись, как ангел, и на земле?»

Не удастся… Он, хотя по сравнению с нею и старик, переживет ее. Правда, всего на 18 дней…

Но и до этой дружбы, и до смерти было еще очень далеко. Ее 34-летняя жизнь в России только начиналась. На следующий день после миропомазания было обручение. Особую торжественность ему придавало то, что кольца молодым надевала сама Екатерина Великая.

Жизнь превратилась в непрерывный праздник. Все было так мило, трогательно, романтично! Правда, родители жениха в развлечениях императорского двора почему-то не участвовали. Ее это смущало: может быть, это она виновата? Может быть, чем-то не угодила? Для придворных же отсутствие на праздниках великокняжеской четы было, вообще-то, делом привычным, но и они недоумевали: здесь ведь случай особый – готовится свадьба их первенца, а они… Игнорируют? На такой открытый демарш вряд ли осмелились бы. Скорее сама императрица не считает нужным приглашать на торжества сына и невестку.

И придворные делают вывод: Павла Петровича можно списать со счетов. О намерении Екатерины сделать наследником старшего внука предполагают все, многие – знают наверняка. А вот Елизавета Алексеевна о своей перспективе преградить свекрови дорогу к трону даже не подозревает. Она выросла в семье, где невозможно было соперничество между родителями и детьми. Только любовь. Она не знала, что такое лицемерие. Родители мужа… Она их видела так редко. Улыбка на приветливом, доброжелательном лице свекрови казалась такой искренней. Маленькой Луизе придется многое пережить, чтобы понять, где лицо, а где маска…

Но пока жизнь ей улыбалась. Ею восхищались, ей даже посвящали стихи. Известный придворный поэт Гаврила Державин, не упускавший случая сделать приятное императрице, откликнулся на свадьбу ее внука стихотворением «Амур и Псишея».

Амуру вздумалось Псишею,

Резвяся, поймать,

Опутаться цветами с нею

И узел завязать.

Прекрасна пленница краснеет

И рвется от него,

А он как будто бы робеет

От случая сего…

Приятность, младость к ним стремятся

И им служить хотят;

Но узники не суетятся,

Как вкопаны стоят…

Так будь, чета, век нераздельна,

Согласием дыша,

Та цепь тверда, где сопряженна

С любовию душа.

Иначе как Амуром и Психеей юную пару при дворе не называли. Одни считают, что началось с этого стихотворения (поэт точно подметил характер нарождающихся отношений: «пленница», «робеет», «как вкопаны стоят»). Другие полагают, что первой назвала их Амуром и Психеей Екатерина. Услужливый поэт лишь подхватил.

Если вдуматься, второе больше похоже на правду. Державин вряд ли решился бы. Образованный человек, опытный царедворец… Это сейчас немногие знают античный миф об Амуре и Психее. В лучшем случае слышали только о романтической любви двух прекрасных юных существ. В те давние времена античную мифологию знали изрядно, и образ Психеи в просвещенном сознании был прочно связан с образом жестокой, мстительной свекрови.

Так что называть Елизавету Психеей – значило пророчествовать. Державин провидцем не был. Не Пушкин. Хотя и заметил, и, наверное, благословил.

Итак, скорее – Екатерина. Только ли она отдавала дань красоте Елизаветы, ее чистой душе (Психея в греческой мифологии – олицетворение человеческой души)? Или, зная цену Марии Федоровне, еще и предостерегала? От чего? Чтобы было понятно, позволю себе хотя бы вкратце напомнить содержание мифа, как оно было изложено Апулеем в «Метаморфозах, или Золотом осле».

Юная царевна Психея была так прекрасна, что люди стали воздавать ей почести наравне с богиней Венерой. Охваченная завистью Венера приказала своему сыну, богу любви Амуру, вызвать в душе девушки любовь к ничтожнейшему из людей. Но Амур, очарованный Психеей, упросил зефиров перенести красавицу в свои чертоги, куда являлся к ней только во тьме. Психея не догадывалась, кто стал ее возлюбленным. Однажды, когда Амур спал, она зажгла светильник и склонилась над юношей, чтобы разглядеть его лицо. Пораженная, она узнала сына Венеры. Рука ее дрогнула, и капля горячего масла упала из светильника на плечо спящего. Амур проснулся и, разгневанный, покинул царевну. Долго блуждала по земле в поисках любимого опечаленная Психея, и повсюду Венера преследовала ее своей ненавистью. Наконец ревнивая богиня послала царевну к владычице подземного царства Прозерпине за волшебным ящиком, в котором якобы хранилась красота, и строго запретила заглядывать в ящик. Но любопытная не устояла, подняла крышку. Из ящика вырвались ядовитые испарения. Вдохнув их, Психея погрузилась в глубокий сон. Слетевший на землю Амур поцелуем пробудил девушку и умолил Юпитера даровать Психее бессмертие. Вознесенная Меркурием на Олимп, она стала супругой Амура.

Здесь важны не детали. Важны линии отношений: Венера – Амур – Психея; Мария Федоровна – Александр – Елизавета. В главном они удивительно схожи.

Но пока Елизавета, несомненно, знавшая миф во всех подробностях, не задумывается о предостережении. Жених так хорош собой! А императрица! Как удивительно сочетаются в ней величие и простота, как она заботлива. А как умна! Она никогда не разочаруется в Екатерине Великой. Через много лет, уже будучи императрицей, напишет:

Признаюсь. Я всегда люблю возвращаться к царствованию императрицы Екатерины, и хотя застала его всего четыре года, будучи в том возрасте, когда мало размышляют, эта эпоха осталась для меня образцом, формой, которая невольно служила для меня мерилом. Было у нее много слабостей, были, вероятно, недостатки, но никто не постиг, как она, искусства царствовать.

И Екатерина до конца дней любила жену своего старшего внука, разжигая тем самым все большую зависть и ненависть Марии Федоровны. Как та ни обожала Павловск (напомню – подарок Екатерины), все-таки не могла скрыть раздражения: ей императрица подарила земли на достаточном отдалении от своего обожаемого Царского Села, а для молодоженов приказала строить дворец вблизи своего, Екатерининского, потому что хотела всегда видеть их рядом.

Отступление об Александровском дворце

Поручение построить дворец для семьи юного великого князя прославленный архитектор Джакомо Кваренги получил еще за год до свадьбы Александра и Елизаветы. По единодушному впечатлению современников, посетивших дворец вслед за его владельцами в июне 1796 года (незадолго до смерти Екатерины II), в этом сооружении зодчий из Бергамо превзошел самого себя.

Четверть века спустя сын архитектора вспоминал: «Элегантное здание, которое доминирует над новым красивым садом, окружающим действительно очаровательную виллу в Царском Селе, было спроектировано и выстроено моим отцом по приказанию Екатерины II для летней резиденции тогда молодого великого князя Александра, ныне благополучно царствующего.

Как того требовали условия и высокое положение августейшего лица, которому предназначался новый дворец, архитектор придал его формам величайшую простоту, соединив в то же время полезное с приятным для глаз. Эти нежные линии, эти гармоничные пропорции, эта умеренность орнамента наблюдается также и во внутренних частях без нанесения ущерба удобству жилища при стремлении к великолепию и элегантности».

А еще через сто с лишним лет известный историк искусств Игорь Грабарь писал: «В Петербурге и его окрестностях есть дворцы и больше, и царственней этого, но прекраснее по архитектуре нет. Чего стоит одна эта мощная двойная колоннада, соединяющая боковые крылья дворца! По живописному размаху этой композиции, по угаданности впечатления и изысканности деталей – это один из мировых шедевров архитектуры и едва ли не лучшая жемчужина во всем творчестве великого мастера».

Минуло еще три четверти века, не раз менялись вкусы, эстетические предпочтения. Но совершенство не подвластно влиянию времени – красота дворца восхищает и сегодня.

Если под вечер, дождавшись, когда стихнут наконец голоса туристов, посидеть на скамейке перед дивной колоннадой, соединяющей, стягивающей крылья дворца, легко представить выходящую в сад юную прекрасную пару, Амура и Психею… Впрочем, их счастье было недолговечно, а, вступив на престол, Александр предпочитал жить в бабушкином, Екатерининском дворце.

Зато Александровский дворец обожали и Николай I, и Александр III, а особенно – Николай II. Он писал в дневнике: «Словами не описать, что за блаженство жить вдвоем в таком хорошем месте». В соответствии со вкусами семейства последнего императора были переделаны интерьеры дворца. На месте легких, высоких, огромных залов, задуманных Кваренги, появились маленькие комнатки, отвечавшие бюргерским представлениям императрицы Александры Федоровны о комфорте. Правда, по возможности, элементы прежнего декоративного убранства не уничтожали, а лишь закрывали.

Последний английский посол при российском императорском дворе Джордж Бьюкенен вспоминал, что царская семья с каждым годом все реже выезжала в столицу, «только в тех случаях, когда государственные дела или религиозные церемонии требовали их присутствия… В уединении Царского императорская семья вела простую домашнюю жизнь, которая исключала для посторонних возможность проникнуть в счастливый семейный круг».

А между тем с великолепного гобелена, висящего в Угловой гостиной, подаренного в 1902 году президентом Франции Лубе, на Александру Федоровну с пророческой улыбкой уже смотрела Мария-Антуанетта, окруженная своими несчастными детьми…

Отсюда семью последнего монарха увезут в Екатеринбург, на смерть. А ведь Великая Екатерина, когда дарила внуку и его прелестной жене этот дворец, мечтала, что здесь они будут счастливы, что под высокими сводами будут звучать детские голоса… Ее правнуков, будущих российских государей. Не случилось. Ни счастья. Ни детских голосов…

Вскоре после свадьбы произошло такое, что навсегда могло испортить отношения между императрицей и ее невесткой: в юную великую княгиню влюбился последний фаворит Екатерины, Платон Зубов. Чувств своих он не скрывал, а может быть, и не умел скрыть. Елизавета же видела в его подчеркнутом внимании лишь проявление дружеской симпатии. Причины для этой симпатии были: они вдвоем часто и подолгу музицировали. Когда ей открыли глаза на истинный характер отношения к ней князя Платона, она была шокирована.

Александр писал своему другу, дипломату графу Виктору Павловичу Кочубею (после воцарения Александра он станет министром внутренних дел и канцлером Российской империи): «Вот уже год и несколько месяцев граф Зубов влюблен в мою жену. Посудите, в каком затруднительном положении находится моя жена, и воистину ведет себя как истинный ангел… Ладить с ним – значит как бы оправдывать его любовь; проявить холодность – значит рассердить императрицу, которая ничего не знает…».

Как и положено, Екатерина узнала об увлечении Зубова последней. На него она быстро нашла управу. А на Елизавету не рассердилась, не стала мстить. Посочувствовала. Знала, как нелегко той придется с ее красотой и ее доверчивостью при российском дворе. И конечно же, оказалась права.

При том что императрица, несомненно, хотела счастья Александру и Елизавете, она допустила ошибку, которая помогла разрушить их хрупкий союз: ошиблась в выборе людей, которым доверила опекать Елизавету. Хотела как лучше… Александр жаловался графу Кочубею: «Мы довольно счастливы с моей женой, когда мы одни, если при нас нет графини Шуваловой, которая, кажется, приставлена к моей жене…»

Графиня Шувалова, та самая, что встречала Баденских принцесс на российской границе, – первый русский человек, которого Луиза узнала. Потом увидела: Екатерина Великая той доверяет. Значит, должна доверять и она. А напрасно. Воспитатель великого князя Александр Яковлевич Протасов вспоминал:

Графиня Шувалова без притвору, какова она есть, женщина пронырливая, имеющая некоторую остроту, но без рассуждения… нравоучение ея в том состояло, чтобы великой княгине делать всякие угождения, замечать перед женой всякие мужнины ошибки, за всякое слово с ним спорить, а в больших сборищах показать его ревнивым и охуждать данное ему воспитание. Сперва, прежде и после сговора, много Шувалова ласкалась к великому князю, а некоторое большей ея дочери на непорочность его покушение, против которого добродетель его устояла, сделала его матери и дочери ненавистным… Великий князь начал употреблять вино по вкусу, но не имел сведения о количестве… Графиня Шувалова все способы употребляет развратить супругов, твердя обыкновенно, что нет вещи вечной и что сама любовь не может быть навсегда.