Текст книги "Фьорды. Ледяное сердце"
Автор книги: Ингрид Юхансен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
8
Несколько камер под разными углами показывали зал, в котором развлекалась компания со вкусом к жестоким утехам. Утверждать, что это именно мадам Дюваль с поклонниками, я не рискнула бы – все участники действа были кто в черных классических полумасках с прорезями для глаз, кто вообще в кожаных наголовниках – точно таких же, какие я нашла в багаже Андреса, – полностью скрывавших голову, со множеством хитрых застежек и дополнительной дырой для рта.
По всему помещению были живописно разбросаны полотнища из кожи, меха, алого и черного атласа. Свет отражался в зеркалах и полосах смятой серебристой бумаги, наверняка они восхитительно шуршат, если к ним прикоснуться. Живое пламя свечей вносило в эту мизансцену ноту древнего ужаса: подсвечником служил живой, настоящий человек в кожаном наголовнике, ошейнике и запястьях с острыми серебристыми шипами. Никакой другой одежды на нем не имелось, он стоял на четвереньках, свечи были расставлены прямо на голой спине, а расплавленный воск медленно стекал по коже…
Это был не единственный живой предмет мебели: другой гость вечеринки служил кофейным столиком – на его спине стоял тщательно сервированный поднос: полные чашки, бокалы, крошечные серебряные ложки, корзиночка с печеньем, молочник и еще какие-то предметы из серебристого металла. Хозяйка бала, госпожа-демоница в кожаном корсете, щелкала кнутом, дергала своего раба за цепь, продетую в кольцо на ошейнике, он осторожно перемещался, посуда раскачивалась, могла упасть и разбиться в любую секунду. Предвкушение звука разбитого стекла, криков и истязаний тревожно щекотало подушечки пальцев и разбудило мою «плохую сестренку».
Я попыталась изменить угол обзора камеры, чтобы высмотреть в этой безликой компании человека в сапогах для верховой езды. Это не более, чем мое предположение – если онтам, то обязательно в сапогах, точной копии своей татуировки.
Вот они. Сапоги.
Их хозяина привязывали к высокому резному креслу, какими любят обставлять вампирские замки в классических фильмах ужасов студии «Хаммер». Татуировки не видно из-за кожаных нарукавников с кольцами, в которые тоже продевали шелковые шнуры. Я увеличила картинку насколько смогла. Рот, таившийся в кожаной прорези наголовника, притягивал взгляд, мелькнул кончик языка, опасный как змеиное жало, руки пристегивают к подлокотникам кресла строгими собачьими ошейниками. Еще я увидала его предплечье – вздувшиеся вены, напряженные мышцы и тонкие ниточки шрамов. Кровь пульсировала у меня в пальцах так, будто мечтала выплеснуться наружу и унести меня туда, чтобы я смогла прикоснуться к его шрамам, нежным, как кружево, ощутить их шероховатость, плотность, почувствовать их тепло, поцеловать…
На какой-то момент я уже готова была превратиться в «плохую сестренку» или даже в саму жестокосердую Мистрис, но мне воспрепятствовала невидимая, но явственно ощутимая преграда. Кажется, если протянуть руку, пальцы упрутся в нее, как в холодную, ледяную стену. Действу, за которым я подсматривала сквозь глазок камеры, не хватало чего-то важного. Оно было начисто лишено эмоций – страсти и драйва, которые позволяют почувствовать себя соучастником и насладиться порочными удовольствиями…
Я всем телом дернулась от внезапного звука: парни вернулись из бара, очень довольные, победно размахивая бутылкой бурбона, вручили мне шоколадку и вытащили из тумбы пластиковые стаканчики.
– По какому поводу? – удивилась я. Надеюсь, не заметят, как у меня горят щеки и что я дышу часто, как после бодрой пробежки.
– Выпьем за работу, Лени. Где еще платят за просмотр порнографии? – Мишин напарник рассмеялся, кивнув на дисплей.
Действительно, если просто смотреть со стороны – хотя лично мне это сделать совсем не просто – выглядит абсолютно как порнофильм. Свет, декорации, атмосфера, актеры: все на своих местах. Я посмотрела на экран еще раз и поняла, что ощущение тревоги и фальши у меня вызывает именно то, чего нет в этой «вечеринке». Не хватает как раз того, что отличает самый вульгарный секс ради удовольствия от постановочного зрелища – страсти и экстаза.
– Не знаю… – как ни старюсь, я не могу оторвать взгляд от экрана и просто уйти, – как-то не похоже на групповуху. Не заметно, что они получают удовольствие…
– Ого! Лени, ты что, развлекалась групповушкой?
Какие мужики убожества – у всех только одно на уме, так бы и залепила с размаху по роже! Боюсь, Андрес прав, и мне действительно нравится унижать мужчин! Даже если так, в групповухе я никогда не участвовала. Скорее наоборот: однажды пыталась пресечь это мерзкое действо, внезапно обнаруженное в собственном доме. Помню, как тащила Олафа за волосы из-под каких-то пьяных и потных девок, попутно отвесила немало пинков остальным участникам свального греха, они при этом глупо гоготали. Положа руку на сердце, даже их – актуальных художников и профессиональных постановщиков перфомансов – в такой момент мало беспокоила игра теней вкупе с расстановкой фигур на заднем плане, даже на собственный внешний вид им было наплевать.
Воспоминания заставили меня поморщиться:
– Нет, конечно, я не участвовала! Мне муж рассказывал, что это… э… весело!
– Здорово как у вас в Швеции.
– В Норвегии!
– Какая разница, я бы в жизни про такое жене не рассказал.
– Потому ты в таких вещах и не участвуешь.
– Да ладно, Лени, какое там «весело»? Люди просто деньги зарабатывают.
– Деньги? – опешила я. – Думаешь, там есть кто-то из команды?
– Конечно. Сама подумай – они друг друга прекрасно знают, едят за общими столами, живут в апартаментах рядом. Зачем им маски?
– Да кто их поймет? Может, их больше возбуждает, когда они в масках?
– Ты же сама говоришь, их не прет вообще, а если пересчитать, то в компании этой мадам четыре поклонника. Она живет одна в «Алом люксе», а у них еще два люкса с двумя спальными местами. Всего получается пять человек. А сейчас там сколько народу?
– По-моему, шестеро… или семеро. – Сложно сосчитать. Из-за масок они все выглядят похоже. Дверь хлопнула, качнулась портьера, разделявшая помещение, так и не успела заметить – кто-то вышел? Кажется, мелькнула горничная или кто-то из компании успел переодеться в униформу прислуги? И этот кто-то – вообще парень. Словом, на заднем плане проистекала какая-то возня, но мой взгляд все время соскальзывал на человека, привязанного к креслу.
Пока мы болтали, ему на голову набросили бумажный мешок, госпожа в корсете приблизилась к нему, торжественно подняла над головой белоснежный шарф, но тут случилось неизбежное. Посуда со спины человека-столика посыпалась на пол: фарфоровые чашки и хрустальные бокалы брызнули осколками во все стороны, жестокая госпожа рассекла воздух кнутом, похоже, отдала приказ еще двум типам, безропотно стоявшим на коленях по обе стороны от резного кресла. Они вскочили, схватили провинившегося за руки, подтащили к ней и развернули так, что дама могла беспрепятственно хлестать его по спине и ягодицам.
– Ничего себе заработок, – покачал головой Миша.
– Да ладно тебе, – ухмыльнулся его коллега. – Люди собственные почки за деньги продают, а тут подумаешь – получат пару раз ремнем по голой заднице, потом полгода плюют в потолок, а мы будем уродоваться на круизах до старости…
– Точно! – Перспектива настолько удручающая, что мы все дружно выпили, а госпожа снова полоснула свою жертву, рассекла кожу, кровь явственной струйкой потекла вниз и потерялась на фоне винного цвета атласа.
– Ох, ёооо… Слушай, Лени, нам шеф сказал позвонить, если дойдет до крови.
Хлыст опускался на истязаемого еще раз, он свалился к ногам госпожи, принялся целовать ее туфли на высоченных каблуках, но заработал только новый удар.
– Да, давай звонить. Мало ли что? Прибьет его, а мы виноваты останемся. Лени, извини, что выставляем тебя, – парни лихорадочно запихивали в рот жвачку. – Пожалуйста, прихвати бутылку – мы завтра заберем, ладно?
– Хорошо.
С початой бутылкой и стаканчиками в руках я быстро зашагала к служебному ходу. Но с боковой лестницы в мою сторону наползла черная тень, я прислонилась к дверной нише, пытаясь слиться с темнотой, прикусила губу и даже дышать перестала. Успокоилась, только когда разглядела герр Хольмсена, направлявшегося к комнате охраны. Надеюсь, он меня не заметил, а если заметил – не узнал. Я дождалась, пока за ним закроются двери, выскользнула в темноту и очень скоро уже лежала в своей каюте. Мой дремотный мир еще долго смущали образы обнаженных тел, пристегнутое к подлокотнику кресла запястье – совсем как в романе чертовой мадам Дюваль…
Утром Эйрин подхватилась в самую рань и стала перетряхивать и выбирать «гражданские свитера»: лайнер уже вошел в акваторию Осло. У гостей сегодня длительная вылазка на сушу, для свободных от служебных обязанностей из числа персонала тоже устраивают экскурсию по городу. Будут щелкать фотоаппаратами перед королевским дворцом и прицокивать языками в «Музее кораблей викингов», пока аудиогид бубнит им прямо в уши о языческих погребальных обрядах. Тот еще разнообразный досуг, даже в бергенском музее лепры [21]21
Бергенский музей лепры создан в память Армоэра Хансена, первооткрывателя бацилл проказы.
[Закрыть]веселее.
– Ты поедешь, Лени?
– Что я не видела в Осло?
Действительно – что? Я перевернулась на другой бок, но долго наслаждаться утренним сном мне не пришлось – завыла сирена. Опять долбаные учения! На этот раз решили дрессировать неполную команду на чрезвычайный случай. Я без всякого энтузиазма оделась, запихнула бутылку на случай проверки в недра багажа, напялила спасательный жилет, понуро поплелась к шлюпкам.
Погода тоже обиженно хмурилась, солнце затаилось за серым облачным массивом. Ветер трепал отвязавшиеся углы брезента и концы канатов. Придется подвязывать. Скоро пойдет дождь, все это намокнет, отяжелеет, и будет только хуже.
Впрочем, чего хорошего мне ждать от Осло?
Ненавижу этот город! Все мои беды начались, когда я переехала в застуженную ветром столицу. Любой житель Хордаланна [22]22
Фюльке Хордаланн – территориально-административная область Норвегии, столицей которой является Берген.
[Закрыть]только плечами пожмет при упоминании официальной столицы, именно потому что Осло похоже на Берген не больше, чем гипермаркет IKEA на уютную антикварную лавочку.
Когда смотришь на Осло с моря, здания выглядят, как разноцветные коробки, рассыпанные без всякого смысла. Отель «Рэдиссон» торчит выше всех, блестит стеклянными стенами, как зуб черной ведьмы, который она швырнула на берег фьорда, бормоча проклятия. Теперь ее злая сила мешает снегу, едва-едва пробившейся изумрудной зелени и синей воде соединиться в своей первозданной прелести. Цивилизаторские потуги человека день за днем уродуют его родительницу – Землю. В Норвегии это чувствуешь острее всего: здесь Северный полюс дышит в затылок, языки ледников тянутся к жилым массивам, напоминая, как легко мироздание может избавиться от паразитирующей биомассы по имени «человек». Но люди раз за разом игнорируют предупреждение, они предпочитают прожигать жизнь в круизах и таскаться по экскурсиям.
С такими горькими мыслями я бродила по палубе, дожидаясь конца учений, пока с моря не взвыли истерическим звуком полицейские сирены. Повинуясь этому зову, я помчалась на противоположный борт, там уже толпилось полно народу – на разных языках гомонили, что кто-то свалился за борт и утоп. На патрульный катер спускали лестницу, один из капитанских помощников и герр Хольмсен спустились и стали браниться с полицейскими. Какой в этом смысл, если ничего не изменить?
Девушка была мертвой, и уже не важно, кто застегнет над ней серебристый мешок для покойников. На палубу упали первые дождевые капли, я убежала к себе – не люблю плакать на людях.
Сижу на койке прямо в куртке и ботинках и хлебаю виски. Я не была знакома с этой девушкой, я видела ее всего один раз – в лифте – и запомнила только из-за алой полоски на коже, исчезавшей под воротником.
Должна я кому-то рассказать? Нет.
Наверняка будет вскрытие, ее бросят на холодный прозекторский стол, рассекут, выпотрошат, взвесят печень и легкие, как в мясном ряду. Станут долго изучать препараты кожи под микроскопом. Вся ее куцая, несчастливая жизнь будет видна на срезах.
Что я смогу добавить к этой летописи? Ничего.
Я просидела еще какое-то время, даже задремала, ощущая в голове приятную туманность. Разбудил меня шум, донесшийся из внешнего мира. Даже не стук в дверь, а так – слабое царапанье. Все равно пришлось встать и открыть. На пороге стояла заплаканная девушка-стюард по имени Криста, она была уже в куртке, с наспех собранной сумкой, свободной рукой протянула мне листок бумаги:
– Вот.
– Что это?
– Мое заявление, я ухожу. Из начальства никого не нашла, а бросать в комнате будет совсем не хорошо. Отдайте кому-нибудь, пожалуйста, миссис Ольсен.
– Криста, ты не можешь уйти сейчас, мы посреди моря! Кругом вода!
– Сяду на катер, когда с экскурсии вернутся гости, и поеду в Осло. Ни минуты здесь больше не останусь! – Она тихонько всхлипнула. – Это я виновата, миссис Ольсен, что Марика утопла. Только я…
– Почему вдруг? Что случилось?
– Меня поставили дежурить на ночь в гостевой этаж, где собирались устраивать гулянку… гости из люксов. Так мне совсем не хотелось там появляться… ну, мне посоветовали… помогли. Вобщем, я подменилась с Марикой, она сама просила. Мы уже раньше менялись. Ей очень хорошо тогда заплатили, она так говорила. Никто ничего не заметил. Ночью никто не проверяет. Да, мы все так думали. Видите, что вышло, лгать – большой грех…
Девушка повернулась и пошла по коридору, вытирая слезы ладошкой, я бежала за нею до самой палубы, пытаясь вразумить:
– Это несчастный случай. Причем здесь ваша работа, Криста? Конечно, ты виновата, что подменилась самовольно, лишат тебя за это премии – подумаешь, большое дело. Если ты сейчас уйдешь, потеряешь все деньги, из Норвегии тебя быстро депортируют домой – у тебя транзитная виза. Успокойся! Останься!
– Нет, миссис Ольсен, я не останусь. Они страшные люди! Лучше быть нищей, чем убийцей! – Она побежала к трапу на катер, расталкивая гостей, я не смогла за нею угнаться – навстречу мне спешили возбужденные пассажиры.
Среди них выделялась мадам Дюваль: в темно-серой клетчатой накидке и шляпе с высокой тульей, на нереально высоких каблуках она выглядела как реклама круизной коллекции модного дома, а не как живой человек, вернувшийся с городской прогулки. Вместо сумочки она держала в руках айпад, которым запечатлевала окружающую действительность, пока ее спутник держал зонт, так чтобы ни одна капля влаги не свалилась на шляпу мадам. Он действительно высокий, темноволосый и спортивный, больше похожий на охранника или стриптизера из первоклассного клуба, чем на фаната дамских романов. Я вообще не представляю, как должен выглядеть мужик, который зачитывается такими книгами.
Мадам Дюваль убрала свой гаджет, затем окинула меня взглядом: от взъерошенных светлых волос до небрежно зашнурованных ботинок. Посмотрела так, словно знала. Знала, что я была там, что я видела, что я чувствовала. Знала про меня что-то такое, в чем я боюсь себе признаться…
Однажды я провела ночь с девушкой.
Так вышло. Я только поступила в университет, и мы поехали кататься на яхте студенческой компанией, слишком большой, шумной и неумелой, часть снаряжения свалилась в воду и промокла, мне пришлось ночевать в одном спальном мешке с другой, едва знакомой, девушкой. У нее тоже была бледная кожа. Но не такая, как моя, здоровая и белая, как снятое молоко – другая, блеклая, болезненная, физически не способная краснеть, испещренная татуировками. Еще мочки ушей у нее были растянуты тоннелями. Ноздри и бровь украшали серебристые колечки, а через отверстие в пупке был продет маленький колокольчик. Если она поворачивалась, колокольчик позвякивал тоненько и призывно, а когда девушка шевелилась, я чувствовала кольца, продетые в соски. От моей кожи их отделяло две майки, но все равно ощущение от близости с чужим телом, прошитым сталью, тепла и дыхания, вынужденных объятий, смутных намеков на продолжение, было настолько острым и волнующим, что я никогда не решилась повторить этот опыт. Да, я была архаичной девушкой. Считай, пять лет своей отроческой жизни прозябала в забытом Богом рыбацком поселке, где нравы мало изменились со времен старика Лавранса и его дочери [23]23
Кристин, дочь Лавранса – героиня цикла романов о средневековой деревенской жизни норвежской писательницы, лауреата Нобелевской премии по литературе, Сингрид Уинсет (1882–1949).
[Закрыть]. Когда я перебралась в Берген, мой личный горизонт всей своей живописной монументальностью заслонил Олаф, но мое тело до сих пор помнит ту давнюю ночь.
Мадам улыбнулась, чуть заметно кивнула мне и удалилась.
Я так опешила, что осталась стоять, где стояла. Вдруг рядом со мной появился Андрес и попытался выхватить листок у меня из рук. Но сегодня не его день – я не позволю чувствам, какими бы труднопереводимыми на язык слов они ни казались, взять верх, когда речь идет о жизни и смерти.
– Фру Ольсен, пожалуйста, отдайте это мне.
– Нет! – Я спрятала листок за спиной.
– Послушайте, это глупо.
Он очень изменился за эту ночь – лишился части своего лоска: под глазами лежали тени, он осунулся и побледнел. Эта бледность придала его чертам старомодное благородство, которое сохранилось разве что на портретах испанских грандов, выставленных в музее Прадо (не исключено, я все выдумываю, что Андрес просто пропустил сеанс в солярии). Главное, он больше не улыбался, даже гостям, а во взгляде появилась незнакомая твердость, это меня по-настоящему испугало, но не остановило.
– Я отдам только помощнику капитана и скажу, что утонувшая девушка ночью работала вместо другой девушки-стюарда. Вы об этом знали?
Он покачал головой, но сделал это как-то неуверенно.
– Ведь это вы разрешили им подмениться? Правда? Сами они никогда на такое не решались! Почему вы это сделали? – насупилась я.
– Послушайте, Лени, вы уже никому не поможете, и сами напрасно… попадете в неприятности. У вас могут возникнуть очень серьезные проблемы! – Надо же, он меня хочет запугать, у меня бровь дернулась от возмущения. Даже назвал меня по имени, никогда раньше такого не было. – Лучше никому не говорите, вообще никому и ничего, до конца рейса. Очень прошу, Лени, послушайте меня…
– Признательна за совет, – я сунула листок в карман и ушла, потому что в состоянии сама решить, что делать и чего не делать.
9
Бумагу я оставила в кабинете помощника капитана, из-за печального происшествия там толкалось множество народа. Наверное, это все, что я могла сделать, но я была слишком напугана, чтобы просто развернуться и уйти.
Когда я впахивала на общественных работах, меня отправили помогать по дому больным и увечным, были среди них люди вполне полноценные с виду, инвалидность которых проистекала исключительно из психиатрических диагнозов. Я не задумывалась, что кто-то из них может полоснуть меня бритвой по лицу, просто потому что забыл или не захотел принять прописанные психиатром таблетки. Ровно до тех пор, пока один чиновник из социального департамента, человек пожилой и чрезвычайно желчный, не предостерег меня:
– Знаете, фру Ольсен, почему принято считать, что в Норвегии практически нет маньяков? – спросил он, подписывая мой очередной отчет. – Потому что их никто не ловит. Мы гуманисты, позволяем своим сумасшедшим жить обычной жизнью и прикидываться нормальными, но даже специалисты понятия не имеют, что происходит у них в мозгах. Генетический сбой делает их такими или что другое – неважно. Главное, любой из них способен убить и с легкостью избежит наказания. Возможно, это звучит шокирующе, но я вижу то, что вижу – списки лиц, пропавших без вести, растут с каждым годом. Так что не заводите с ними дружбы, фру Ольсен, не задерживайтесь в их жилищах сверх необходимого и просто держитесь подальше.
Тогда этот старый замшелый бюрократ показался мне чуть ли не фашистом, а сейчас я очень жалею, что не расспросила его подробнее, как отличить маньяка от нормального человека, если у тебя нет списка освидетельствованных психически больных с печатью департамента здравоохранения.
Больше я не повторю прежней ошибки! Не успокоюсь, пока не узнаю всего, что сочту полезным. Приложив некоторое усилие, мне удалось оттащить в сторону мистера Пападокиса и спросить – кому следует сообщить, если случайно узнаешь про незаконную подработку, например, девчонок-стюардов? Но стреляный морской волк только отмахнулся: круизное судно – это не силиконовая долина, за 500–700 долларов в месяц команду из нобелевских лауреатов не набрать, понятно, каждый крутится, как может, и на многие вещи приходится смотреть сквозь пальцы. Во всяком случае, пока мы в территориальных водах Норвегии, где проституция разрешена. Он хохотнул. Но я не собиралась сдаваться так просто:
– Полиция ведь сообщит вам причину смерти девушки? Потом, после вскрытия?
– Она утонула, остальное – не наше дело. На этот раз полиции Осло не повезло – тело дурехи занесло в акваторию порта, но все равно – Бьёрну пришлось долго убеждать этих парней, что у нас не труповозка, а круизное судно! – Он жестом подозвал представителя службы безопасности к нам. – Фру Ольсен переживает, что стюарды могут заниматься… гм… не своим прямым делом.
Бьёрн отечески воззрился на меня поверх очков:
– Обратиться в полицию с письменным заявлением – право фру Ольсен. Они будут разбираться, пока им не надоест. Вас вроде неплохо знают в полиции Осло, правда, Лени?
Чего я не подозревала в наличии у герр Бьёрна, так это наличия чувства юмора, но эксперт по безопасности тут же перешел на успокаивающий тон:
– Можете мне поверить, Лени, когда человек оказывается в критической ситуации, например, в ледяной воде – без разницы, кто он и чем занимался. Важно только одно – скорость реакции. Если бы молодая дама не нахлебалась воды сразу, а успела закричать и продержалась всего пару минут, она осталась бы жива.
– Это точно, – кивнул Пападокис. – Считай, ей повезло, что тело вообще нашли. Оно зацепилось за буй, которому там взяться неоткуда. Так что родня бедолаги получит не только могилу, но и страховку. Вот если с гостями подобное случится, тогда получим уже мы, будут серьезные проблемы. Наше счастье, все гости живы и здоровы…
– Пока что живы и здоровы, – уточнил Бьёрн. – Видел? Пришло штормовое предупреждение. Боюсь, завтра придется отменять экскурсию по фьордам.
– Отменять экскурсию, конечно, морока, но если погода портится – дело серьезное. Север шутить не любит, здесь шторм поднимется за считаные минуты.
– Так что избегайте бродить по палубам, Лени, особенно ночью! – Бьёрн приобнял меня за плечи и подвел к двери. – Вы просто перенервничали с непривычки. Идите к себе, отдохните, почитайте книжечку…
По дороге в каюту я чувствовала себя редкостной дурой и в глубине души жалела, что не послушалась Андреса. Может, он и ненормальный, даже преступник, но никак не глупый человек. Лучше было промолчать! Старших офицеров волнуют исключительно гости, никому нет дела до девчонок из стран, названия которых придется долго искать на карте. Одно слово «персонал» – мы не многим лучше рабов, только что плетями не хлещут. Случись что со мной – тоже никому не будет дела. Близких, готовых броситься мне на выручку и поднять вселенский шум, у меня, считай, нет. Друзья далеко. Значит, надо сидеть смирно и меньше соваться в чужие дела – особенно если не понимаешь, что происходит на самом деле.
Невеселые мысли я попыталась зачитать остатками «Плохой сестренки», которую до сих пор не вышвырнула за борт во избежание штрафа за утерю библиотечной книги. Какое-никакое, а корабельное имущество.
…Руки Мистрис сжимались на горле девчушки все сильнее, она ощущала себя точно такой же маленькой, обиженной девочкой, которая силой удерживает голову своей обидчицы под водой и кричит: «Плохая, плохая, сестренка!»
Очень скоро жертва престала сопротивляться, последние пузырьки воздуха выплеснулись из побледневших губ.
Мистрис выдернула руки из воды и оглянулась – хозяин дома стоял в дверном проеме и смотрел на нее с загадочной улыбкой. Его психиатрический эксперимент удался! Он смог вернуть Мистрис память – память о забытом преступлении, смерти ее сестры-близнеца. Трагическое происшествие раскололо личность самой убийцы. Она пыталась возместить потерю сестры и стала играть роли двух девушек одновременно – хорошей и плохой. Каждая часть ее личности не помнила ничегошеньки о другой – до тех пор, пока хозяин дома и психиатр по роду занятий, в силу своих дурных личных наклонностей, не повстречал Мистрис и не разгадал ее тайну. Он искренне полюбил измученную собственными страстями молодую женщину и хотел сделать ей подарок – вернуть цельную личность…
Его речь изобиловала научными терминами – Мистрис почти не слушала, она с ужасом смотрела на полную воды ванну. Вода продолжала течь, пока мраморная чаша не наполнилась до краев. Прозрачная, чистая, вода готова смыть все ее грехи.
Мистрис улыбнулась. Она подошла к хозяину дома, обвила руками его шею и впилась губами в чувственный рот, кончики их языков соприкоснулись в порыве страсти. Она попятилась к ванне, увлекая его за собой, потом оттолкнула, схватила за волосы, резко подтащила к краю ванны и сунула под воду.
Он сопротивлялся недолго, по его мускулистому телу прокатилась последняя сладострастная судорога, оно обмякло и выскользнуло из пальцев Мистрис. Она вышла из ванной, сорвала портьеру, завернула утопленника и, дождавшись ночи, оттащила к ближайшему каналу и столкнула в воду. Мутный поток понес его к мосту.
Мистрис следила за мускулистым телом, даже в смерти сохранившем совершенство, пока оно не исчезло из вида. Затем вернулась в особняк, тщательно вымыла руки под краном, стерла с лица хищный грим и с наслаждением искупалась в той самой воде, которая только что отняла жизнь молодого человека. Затем тщательно вытерла волосы, уложила в простой, скромный узел на затылке и вернулась в гардеробную. Она облачилась в платье горничной, подвязала передник, аккуратно расправила складки и оглядела себя в большом зеркале.
Девушка в одежде горничной поднялась в кабинет, устроилась за громоздким дубовым столом и стала просматривать в газете раздел объявлений о найме прислуги.
Сестренка готова была постучаться в любую дверь.
Кто знает, хорошей или плохой она окажется на этот раз?
Книжка заканчивалась вопросительным знаком, я все продолжала вертеть ее в руках – почему такие романы считают эротикой? Значит, кому-то это нравится, кого-то возбуждают все эти плетки, раны, ожоги, удавки на шее, сладострастные судороги, пузыри изо рта, совершенное в смерти тело утопленника? Или утопленницы?…
Мне было никак не отделаться от мыслей о погибшей девушке. Герр Бьёрн прав: продержись она хоть немного, сохранила бы жизнь. Иногда вода в Осло-Фьорде ледяная, едва-едва дотягивает до 4–6 градусов по Цельсию, даже лед в ней не тает. Прозрачные, леденцовые кусочки покачиваются, пока волны не прибьют их к берегу. Можно долго любоваться ледяным крошевом, похожим на кружева. Для человека эта красота несет погибель – спазм сосудов от перепада температур способен убить даже тренированного пловца быстрее холода. Но сейчас уже весна, весь день светило солнце – это значит, что верхний слой воды прогрелся – не слишком, до семи или даже десяти градусов. Все равно это очень и очень холодно, слишком холодно, чтобы добраться до берега, но уже не смертельно. Если интенсивно двигаться, в такой воде можно продержаться – пусть всего несколько минут, и успеть закричать. Шли учения, на палубах было полно народу, ее бы сразу услышали и вытащили. Но она не закричала, тело успело остыть, его отнесло черт знает куда, далеко от борта…
Что это значит? Значит только одно: она уже была мертвой. Ее сначала утопили, оставили тело в холодной воде – чтобы скрыть настоящее время смерти, которое определяют по температуре тела. (Когда отлетела душа тетушки Хильды, она была в доме совершенно одна. Мы не знали, сколько она там пролежала, врачи настояли на вскрытии. Когда мне выдавали медицинское заключение, то объяснили, зачем это было нужно.) Труп спустили за борт, когда представился подходящий случай, а спасательный жилет выкинули следом, в итоге его нашли в другом месте. Уверена, все было именно так.
Я натянула свитер и хотела выбежать из каюты. Но убедила себя остаться на месте, только растянула ворот до самых глаз и тяжко задумалась.
Разумеется, я могу пойти к герр Хольмсену и развлечь его своей новой «гипотезой», а могу действительно написать жалобу в полицию Осло или прямо в прокуратуру. Но беда в том, что не только полиция Осло знает меня, я этих типов тоже неплохо изучила. Они весьма занятые люди: пишут отчеты и проводят совещания о том, как день ото дня улучшается криминальная обстановка, а остальное время уговаривают себя и друг друга, что Осло – самый безопасный город Европы. Если бы любознательный пьянчуга Харе Холле [24]24
Харе Холле – полицейский инспектор, персонаж детективного цикла норвежского писателя Ю. Несбё, публикующегося с 1997 года по настоящее время.
[Закрыть]существовал в реальности, его турнули бы со службы еще в прошлом веке. Только два фактора могут вывести герр полицейских из блаженного анабиоза: приказ министерского начальства или скандал, раздутый в прессе. Сейчас ни того ни другого не будет. Они просто переложат документы бедной девчонки из прозрачного пластикового файла, который получат из службы безопасности судовой компании в более экологичный бумажный пакет для хранения доказательств, припечатают штампом «Смерть в результате несчастного случая», и дело будет закрыто.
Закрыто для них, но не для меня. Мне еще болтаться по волнам в этой гигантской жестяной коробке два месяца вместе с убийцей! Кошмары наползали на меня из-под двери вместе с темнотой, я поджала ноги и по-детски накрылась с головой одеялом. Совсем не факт, что ее убили на вечеринке, нет у меня никакой уверенности, что там была именно она. Выходит, сделать это мог любой, абсолютно любой!
Ванны, бассейны с морской водой, душевые, раковины и крепкие руки – доступные средства, они имеются у всех. Криста, суеверная горничная, наверняка что-то знала, поэтому сбежала без всяких раздумий, но мне посреди свинцовой ледяной воды и отвесных стен фьордов скрыться будет некуда.
Что мне делать?
Интересно, если сидеть тихонько, никто не догадается, что я такая умная?
Как минимум один человек уже знает, что я говорила с Кристой и что-то пронюхала про его делишки – мой падший ангел, Андрес, не случайно взялся пугать меня. Если он сам лично выбирал и отправлял стюардов развлекать гостей, то рыльце у него в пушку. Конечно, проституция в Норвегии разрешена, но сводничество – уголовное преступление. Кто убил один раз, тому нечего терять. Значит, убийца, кем бы он ни оказался, не остановится.
Всю ночь я мучила себя, представляя картины, одну страшнее другой, практически не спала, подхватилась с койки раньше обычного и поплелась в офис и уже на дальних подступах поморщилась от тошнотворного сладковатого запаха, недоумевая, откуда ему взяться, пока не обнаружила его источник.
