Текст книги "Покаяние души"
Автор книги: Инга Берристер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Инга БЕРРИСТЕР
ПОКАЯНИЕ ДУШИ
* * *
Гостиная была усыпана еловыми лапками, и клубок алой ленты, трудолюбиво размотанный кошкой, ярким пятном горел на темном фоне ковра. Весело плясали язычки пламени в камине, где сгорали яблоневые ветки, и отблески огня оживляли угрюмость зимних сумерек.
Однако сегодня, вернувшись домой. Мод воспринимала все это без обычного воодушевления. Только что она говорила с матерью, и то, что она услышала, мало ее ободрило. Трудно было поверить, что минуло всего-то неполных два дня с тех пор, как отца увезли в больницу.
До того времени ни Мод, ни ее мать не подозревали, что с отцом что-то неладно. Гордон Берне, рослый загорелый мужчина пятидесяти с небольшим лет, всегда отличался неуемной энергией и жизнелюбием.
Даже теперь, когда копна его темных волос стала совсем седой, Мод нелегко было смириться с тем, что отец стареет. Она нахмурилась, напряженно покусывая нижнюю губу. У них всегда была такая дружная семья…
Многие сверстники Мод удивлялись тому, что она не только довольствуется работой в семейном бизнесе, но и до сих пор по собственной воле живет с родителями. В душе Мод признавала, что для двадцатитрехлетней девушки такой выбор и впрямь необычен, однако она никогда не испытывала стремления к так называемой самостоятельной жизни.
Заверещал звонок, и Мод с бьющимся сердцем бросилась к телефону. Должно быть, это опять звонит из больницы мать. Они условились звонить только тогда, когда будут хоть какие-то новости. До сих пор состояние отца оставалось стабильным, хотя врачи заводили речь о необходимости шунтирования – чтобы избежать новых сердечных приступов.
Лишь минувшим вечером лечащий врач сообщил Мод и ее матери, насколько серьезно положение больного. Подобную операцию надо бы проводить в частной клинике, и Мод, думая об этом, вновь рассеянно прикусила нижнюю губу. Высокая, стройная, она пошла в отца, а не в миниатюрную белокурую мать, – те же глаза, та же грива темно-рыжих волос; вот только темперамент свой она не унаследовала ни от одного из родителей. Отец частенько, посмеиваясь, говорил, что в Мод воплотился дальний предок из клана Макдоналдов с их неукротимой гордыней и бешеным нравом. И это была сущая правда. Еще в детские годы и позже, в ранней юности, бурные и сильные проявления чувств не раз портили Мод жизнь, однако с годами она научилась если не сдерживать, то хотя бы понимать собственные порывы.
С пересохшим ртом она схватила телефонную трубку, но это оказалась всего лишь миссис Энсти, бессменный столп местного общества и некоронованная глава женской его части.
– Мод, дорогая моя, извини, что беспокою тебя в такое время, но как подвигается работа над украшениями?
Много лет назад отец Мод возглавлял отдел крупного лондонского универсального магазина, и именно тогда ему пришло в голову завести собственное дело – оформлять витрины и помещения для небольших магазинов. Обычно подобные услуги были доступны лишь крупным и прибыльным магазинам, у которых хватало средств нанять дизайнеров.
В те годы даже Гордон Берне был ошеломлен тем, какой успех имело его скромное предприятие. Через два года после открытия фирмы к нему присоединилась жена, и, когда Мод закончила художественную школу, она тоже стала полноправным участником семейного бизнеса.
Мод любила свою работу. Она получала ни с чем не сравнимое удовольствие, когда на более чем скромные средства заказчика удавалось совершить невозможное.
Отцу не раз предлагали продать фирму, но он всякий раз отвечал, что семейное дело устраивает его таким, как есть, – скромным и в меру прибыльным.
Если у отца и были недостатки, так это его мягкосердечие и непомерная щедрость; и сейчас Мод с горечью подумала, что наилучший пример такой щедрости – заказ на украшения к рождественской вечеринке для дома престарелых.
Когда Морин Энсти обратилась к нему с предложением оформить для вечеринки приходской клуб, Гордон Берне тотчас взялся за дело с присущими ему энергией и энтузиазмом. Мод по прошлому опыту знала, что когда дело дойдет до накладных, сумма, указанная в них, покроет лишь ничтожную долю настоящих расходов.
Семья всегда жила безбедно, но Мод-то отлично было известно, что у родителей нет никаких сбережений на черный день и сейчас им нечем оплатить ту дорогостоящую операцию, в которой, судя по всему, так отчаянно нуждался ее отец.
Мод и нашла его в кабинете, безвольно навалившимся на стол, и ужас этой сцены жил в ней до сих пор, отражаясь болью в темных глазах и в трагическом изгибе полных губ.
Заверив Морин Энсти, что украшения будут готовы в срок, она вернулась в гостиную. Впервые в жизни вид этой комнаты не принес ей обычного душевного успокоения. В этом доме, который родители купили, переехав в Дэрминстер, гостиная всегда была излюбленным местом Мод. Во всех комнатах первого этажа были камины, но гостиная, обставленная уютной старинной мебелью, служившая местом сбора для всей семьи, излучала какое-то особое, надежное тепло.
Жалобное мяуканье кошки напомнило Мод, что пора пить чай. Надо бы вывести Мэг на прогулку, пока совсем не стемнело.
Когда Мод вошла в кухню, старая колли приветственно застучала хвостом по полу. Мэг подарили ей на тринадцатилетие. Озноб пробрал девушку, когда в ее памяти, непрошеные, всплыли мучительно-яркие воспоминания. Счастливое предвкушение на лицах отца и матери, возбужденное тявканье щенка… Этот день был бы лучшим в ее жизни, если бы не еще одно лицо, которое так беспощадно врезалось в память, не воспоминание, которое мучило ее и сейчас.
Когда она взяла щенка на руки, мать ласково сказала:
– Разумеется, Мод, Мэг принадлежит не только тебе, но и Кайлу.
И тотчас же она бросила щенка в корзину. Даже теперь, спустя столько лет. Мод отчетливо слышала недетскую злобу в своем детском голосе:
– Тогда она мне не нужна! Можешь отдать ее Кайлу, а я не хочу ее с ним делить!
Даже теперь это воспоминание вызывало в Мод бурю неистовых чувств, отчасти настолько сложных и малопонятных ей самой, что она внутренне корчилась под их натиском.
Конечно же, она ревновала. Ревновала горько, неукротимо, и призрак этой ревности, призрак того, к чему она привела, преследовал Мод до сих пор.
Когда Мод объяснила одной из своих близких подруг по художественной школе, почему она считает своим долгом вернуться домой и работать вместе с родителями, та упрекнула ее в непомерном чувстве вины и отчасти была права. В глубине души Мод сознавала, что никаким своим поступком никогда не сможет загладить того, что совершила однажды. Прошлого не возвратить и не переделать, и, хотя тогда она была еще незрелой девчонкой, эхо ее давней вины до сих пор отдавалось в нынешней их жизни.
Мод было семь, когда ее родители впервые заговорили о том, чтобы усыновить мальчика-подростка. С первой минуты она от всей души возненавидела эту идею, возмущенная тем, что родители хотят ввести чужака в их тесный семейный круг. Возможно, со временем девочка и свыклась бы с этой мыслью, если б не услышала, как кто-то из взрослых сказал, что ее мать, должно быть, так и не оправилась от потери ребенка, который появился на свет и умер до того, как родилась Мод.
До той минуты она и не подозревала, что у нее мог быть старший брат; и теперь эта новость посеяла в душе девочки первые семена сомнения в том, что родители так уж сильно любят ее.
Они толковали о своем безбедном существовании и о том, что неплохо бы разделить свою удачу с тем, кому в жизни повезло гораздо меньше, а Мод все больше и больше злилась на безымянного пока пришельца, который для ее родителей значил теперь больше, чем она сама. Ее злость и страх возросли настолько, что еще до того, как сотрудница социальной службы привела Кайла познакомиться с ними, девочка уже возненавидела его.
Она упорно отказывалась посещать вместе с родителями детский дом, злясь на то, что они так неуклонно исполняют свой замысел, хотя она и словами, и всем своим видом постоянно выражает свое неодобрение.
Теперь-то Мод понимала, что ее противодействие лишь укрепляло решимость отца и что ее выходки и ревнивые вспышки тревожили его лишь потому, что он тревожился за нее саму. Тогда же в том, что ее родители неуклонно стояли на своем, девочка видела лишь полное небрежение к ее чувствам, и оттого все сильнее становился страх, что ее больше не любят и что чужой мальчишка вытеснит ее из жизни папы и мамы.
Они, конечно, понятия не имели об этих страхах и упорную злобу Мод считали лишь детской ограниченностью, недостатком воспитания. И отец, и мать сами росли единственными детьми в семье, а потому хорошо знали, какие ловушки и подводные камни подстерегают Мод на этом пути.
Семена ненависти и злобы были посеяны, и к тому времени, когда Кайл наконец появился в доме. Мод окончательно возненавидела его.
И возненавидела, да еще как! Это оказалось легко. Во-первых, Кайл был на целых шесть лет старше – ему было тринадцать, ей только семь; во-вторых, он оказался куда умнее и свободно говорил с ее родителями на такие темы, которые Мод были просто недоступны.
Сейчас-то, конечно, она понимала, что Кайл испытывал тот же панический страх, что и она сама, и то, что он словно не замечал семилетнюю девчонку, было проявлением таких же чувств, а не желанием отнять у нее любовь родителей.
Сейчас-то Мод понимала, что любовь не отнимешь и не разделишь на дольки, словно яблоко; любовь не становится меньше оттого, что ее делят с кем-то еще. Да, теперь она поняла все. Жаль только, что слишком поздно.
Хмурясь, Мод потянулась за шерстяной курткой с капюшоном. На улице холодно. Скоро пойдет снег – в воздухе уже пахнет метелью.
Она распахнула дверь под возбужденное лаянье Мэг. У задней стены сада была лесенка, выводившая к тропинке, которая тянулась через поля. День выдался ясным, безоблачным, и, ,когда Мод поднялась по лесенке, перед ней под зимним небом простирались поля того густого, темно-синего цвета, какой можно увидеть лишь в особенно морозные и ясные зимние вечера. Полная луна заливала все окрест слепящим светом, и в морозном воздухе дыхание срывалось с губ Мод клубочками белого пара. Лай Мэг, и без того пронзительный, далеко разносился в морозной ясной тиши, и вдалеке отозвалась ему ответным лаем какая-то деревенская собака.
Из рощицы послышался душераздирающий вопль лисы, и Мэг тотчас навострила уши. Извечный инстинкт, подумала Мод и покачала головой, глядя на колли, которая так и застыла, припав к морозной хрусткой земле.
Вечер был в самый раз для хорошей прогулки, и в иное время Мод наслаждалась бы им от души. Она знала, что родителей порой беспокоит ее постоянное одиночество; мама то и дело пыталась завлечь ее на разные деревенские сборища, но Мод покуда не испытывала ни малейшего желания обзавестись семьей и остепениться, а случайные связи были совершенно не в ее характере.
На самом-то деле она попросту страшилась тех отношений, которые неизбежно возникают между мужчиной и женщиной. Мод слишком хорошо знала свою способность к бурным и глубоким чувствам, и это пугало ее, как ребенка, пострадавшего от ожога, пугает даже самая мысль о настоящем пожаре: она пряталась от возможной боли, помня о боли уже пережитой. Отношения между родителями, постоянство и прочность их любви испортили Мод. Она не в силах была принять легковесное отношение своих сверстников к супружеству и сомневалась, что отыщется мужчина, который захотел бы и смог бы связать с ней всю свою жизнь без остатка, а иного Мод и не приняла бы, если бы когда-нибудь позволила себе полюбить.
Вот почему она предпочитала не влюбляться вовсе. Времена легкомысленного отношения к сексу канули в Лету, и на смену им пришло новое сознание, новая осторожность в отношениях полов. Теперь уже никто не счел бы чудачкой девушку, которая не прыгает в постель к мужчине после первого же свидания. Такие взгляды вполне устраивали Мод.
Время от времени она встречалась с мужчинами – бывшими одноклассниками, которые уже успели повзрослеть, со случайными деловыми знакомыми, но до сих пор ни одна такая встреча не имела серьезного продолжения.
Иней захрустел под ногами, когда Мод свернула на знакомую тропинку. Мэг рванула вперед, горя желанием исследовать давно опустевшую кроличью норку. Этот маршрут хорошо знаком им обоим, и все же колли всякий раз находит для себя что-то новенькое, мимоходом подумала Мод и на миг позабыла о своих невеселых мыслях, взглядом художника окинув и восторженно оценив серебристо-черную паутину нагих ветвей, щедро озаренных луной.
Синоптики предсказывали снег к Рождеству, и Морин Энсти по этому поводу мрачно заметила, что деревенские ребятишки уж верно будут в восторге. Куда меньше радовались те местные жители, которые ежедневно ездили на работу в Бат и Бристоль. Здешняя округа славилась обильными снегопадами, а открытие шоссе М-4 неожиданно для всех сделало эти места доступными для лондонских бизнесменов, которые мечтали поселить свои семьи за городом. В летние месяцы местное население изрядно увеличилось за счет вновь прибывших, но Мод сомневалась, что большинство лондонцев ясно представляет, с чем им придется столкнуться зимой.
У них-то угольный сарай уже забит доверху, сушатся яблоневые ветви, которые всего лишь две недели назад нарубил отец, запасен и газ на случай привычных перебоев с электричеством. Мод вспомнила, как ошеломили Кайла обильные здешние снегопады. Он приехал из Лондона, где снег почти мгновенно исчезает с дымных многолюдных улиц. На мгновение – только лишь на мгновение – Мод даже ощутила, что одержала над ним верх… но Кайл, как всегда, быстро взял реванш. Девушка зябко поежилась и окликнула Мэг.
Она хорошо знала, почему Кайл Беннетт так занимает ее мысли – знала с той минуты, когда врач сообщил, что отцу нужна операция, когда увидела в глазах мамы страх и бессилие.
В последнее время дела фирмы шли не блестяще. Один за другим закрывались небольшие магазины, разорялись мелкие предприятия. Тем больнее было видеть, что весь Бристоль обклеен фирменными вывесками «Беннетт интерпрайзис». Кто бы мог подумать, что заморыш, которого приютили ее родители, вырастет таким удачливым бизнесменом?
Он заработал уже несколько миллионов и, если верить желтой прессе, вел жизнь, соответствующую своему состоянию. Мод верила – она слишком хорошо знала Кайла.
Он всегда предпочитал брать от жизни все самое лучшее, с горечью вспоминала она. Чего стоила только череда капризных будущих топ-моделей, которых приводил домой Кайл, чтобы покрасоваться перед ее родителями! Рядом с этими лощеными изысканными девицами Мод чувствовала себя неуклюжей уродиной, и в глазах Кайла явственно читалось, что он наслаждается ее замешательством.
Так было всегда. С самой первой минуты они стали заклятыми врагами. Тогда Мод и представить не могла, что это она в итоге вытеснит Кайла из родительского дома. Девушка вновь поежилась, и отнюдь не от холода, – просто вспомнила цену, которую пришлось заплатить за ее победу. И ведь заплатила отнюдь не она. Мод с трудом сглотнула застрявший в горле болезненный комок. Отец и мать никогда не заговаривали при ней о Кайле, никогда не вспоминали о том ужасном вечере – вечере ее семнадцатилетия. Они не ругали, не упрекали Мод, но она-то знала, каково у них на душе. Согревая ее своей родительской любовью, они тем сильнее подчеркивали ее детский эгоизм, и понимание этого лишь усилилось после разговора с психологом в больнице. Мод содрогнулась, не желая вспоминать те мрачные дни, ту глупую детскую выходку, которую она совершила из ревности и злобы, ничуть не задумываясь о последствиях.
Даже сейчас ей становилось страшно при одной мысли, как легко все это могло бы завершиться трагедией. Преступная глупость, эгоистическое стремление уничтожить Кайла раз и . навсегда, испортить его триумфальное возвращение из Оксфорда и поставить родителей перед выбором: или он, или я…
Что ж, это ей удалось… но какой ценой? Никогда не забудет Мод упрек и ужас в глазах отца, когда она очнулась в больничной палате.
Унизительная процедура очистки желудка так измучила ее, что на время она потеряла способность ясно мыслить.
И первые, хриплые слова, сорвавшиеся с ее губ, были:
– Где Кайл?
Тогда у родителей хватило любви и сострадания не говорить ей, что он ушел.
Как все это было глупо, по-детски глупо – злиться, что Кайл ухитрился вернуться из Оксфорда в самый день ее рождения и тем затмить ее праздник, отнять у нее славу героини дня! Мод отказалась идти на вечеринку, которую в честь ее дня рождения устроили родители в местном отеле. Она сидела в своей спальне и дулась, уверенная, что отец вот-вот поднимется за ней и уговорит спуститься к остальным.
Но вместо этого за ней пришел Кайл. Кайл, который стал намного взрослее с тех пор, как Мод видела его в последний раз – почти год назад. В последний свой год в Оксфорде он все каникулы работал и не бывал в доме. Мод даже удалось убедить себя, что он навсегда исчез из их жизни, хотя он писал и звонил каждую неделю. Кайл говорил с ней резко и оскорбительно, беспощадно называя ее избалованным дитятком, которое стремится заставить всех плясать под свою дудку. За это Мод возненавидела его еще сильнее, потому что в его холодной, намеренно оскорбительной речи было зерно правды, а это оказалось уж вовсе невыносимо.
Она взорвалась, едва не ударившись в слезы при мысли, что родители предали ее и позволили Кайлу безнаказанно изводить свою дочь, вместо того чтобы послать его укладывать вещи и весь вечер утешать ее.
– Если ты хоть капельку любишь своих родителей, ты немедленно оденешься и спустишься вниз, – сказал Кайл, поднимаясь. – Пора тебе повзрослеть. Мод, и больше не пускать в ход эмоциональный шантаж, чтобы добиться своего. Согласен, мы с тобой всегда будем врагами, но ради твоих родителей мы могли хотя бы притвориться, что заключили мир.
Как же Мод ненавидела его за этот спокойный рассудительный тон, за то, что он, оказывается, заботится об отце и маме больше, чем она сама; и в эту минуту все призрачные и настоящие страхи, которые Мод лелеяла в себе с тех пор, как Кайл стал членом семьи, вспыхнули в ней с новой силой.
Она отказалась спуститься, и в конце концов Кайл и родители уехали без нее.
Почти обезумев от ревности, взбешенная тем, что все это случилось именно в день ее рождения, Мод бросилась к аптечке и вытащила полную склянку аспирина.
Она вовсе не хотела умереть по-настоящему – просто наказать тех, кто должен был любить ее больше, чем Кайла… намного больше.
Если бы Кайл не уговорил родителей отправиться домой в самый разгар вечеринки. Мод сейчас не было бы в живых.
Она была без сознания, когда они обнаружили ее истерическую записку. Мод срочно увезли в больницу, и там ею занялись недружелюбные и весьма сердитые медики, которые справедливо считали, что их время чересчур ценно, чтобы тратить его на сопливую глупышку, когда так много других людей куда больше нуждаются в их помощи.
В записке Мод было немало горьких и резких слов: родителей она обвиняла в том, что они хотели мальчика, а не девочку; Кайла – в том, что он отнял у нее их любовь, а под конец заявила, что раз уж ее все равно никто не любит, ей и жить незачем.
После больницы, беседуя с психологом, Мод поняла, что ненавидела не столько самого Кайла, сколько угрозу, которую он, по ее мнению,. воплощал в себе; и не поступки Кайла, а ее собственный нрав являлся настоящей причиной всех ее страданий.
Вначале эти утверждения бесили ее, и лишь позже, осознав их правоту, Мод испытала безмерное чувство вины. Но было уже поздно: Кайл исчез, оставив лишь записку, в которой говорилось, что, хотя он любит и всегда будет любить отца и маму, при нынешних обстоятельствах лучше им больше не видеться.
Родители никогда ни словом не упрекнули ее за его отъезд, но Мод-то знала, как сильно им не хватает Кайла. Мама всегда могла бы рассчитывать на его поддержку, отец мог бы обратиться к нему за финансовым советом. Если б только…
Но жизнь не волшебная сказка. Нельзя просто закрыть глаза и вслух произнести заветное желание.
Впрочем, был и другой путь. При одной мысли о нем у Мод пересохло во рту. Она обдумывала эту возможность с тех пор, как заболел отец. Изо всех сил Мод пыталась выбросить эту идею из головы, найти другой способ решения своих проблем, но в глубине души ясно понимала, что иного выхода у нее нет.
Пусть это будет расплатой за старый грех, испытанием, через которое она должна пройти, чтобы стать по-настоящему взрослой.
Она, Мод, должна пойти к Кайлу и – ради отца и мамы – попросить о помощи. Переломить себя, унизиться перед ним… но добиться его помощи.
Прогулка оказалась дольше, чем рассчитывала Мод, и, когда она вернулась, вовсю трезвонил телефон. Она схватила трубку и оцепенела от тревоги, услышав взволнованный голос матери.
– Все в порядке, дорогая! Никаких ухудшений. Твои отец держится, но мистер Фрейзер заверил меня, что без операции никак не обойтись. Есть один хирург, первоклассный специалист по шунтированию, но на него большой спрос. Он сейчас, судя по всему, в Нью-Йорке, но вернется к концу недели. Я сказала мистеру Фрейзеру, что мы, скорее всего, не сможем оплатить частную операцию, но он попросил меня все равно переговорить с мистером Эдмонсоном. Если б только твой отец вовремя продлил медицинскую страховку…
Мод до боли стиснула пальцами трубку, думая о том же. Но в этом году у них было очень трудно с деньгами. Знает ли мать, что отец оформил закладную на дом, чтобы вложить деньги в дело? Банк уже требует выплаты процентов, и, если там узнают, что отец болен…
Мод внутренне содрогнулась. Новые тревоги и хлопоты – именно то, что сейчас меньше всего нужно родителям. Она и так не в силах забыть, что, когда обнаружила отца в кабинете, он лежал, потеряв сознание, поперек стола, на котором валялся угнетающе длинный список неотложных долгов…
– Я буду ночевать здесь. Больница предоставила мне комнату на неопределенный срок. Как ты… как ты там справляешься?
Господи, подумала Мод, до чего же это похоже на маму – в такую минуту беспокоиться о дочери. И как только она могла когда-то внушить себе, что родителям она безразлична? Конечно, точно так же они любили бы и другого ребенка, особенно мальчика. Они любили Кайла, но от этого совсем не меньше стали любить свою дочку, хотя она сама чересчур была одержима злобной ревностью, чтобы это понять.
– У меня все в порядке. Работаю над украшениями для приходского клуба. Завтра мне придется заехать к поставщикам, – неожиданно для себя добавила Мод. – Закончились кое-какие материалы. Меня не будет дома почти весь день, так что не волнуйся, если не сумеешь дозвониться.
– Смотри, осторожней веди машину, – озабоченно предупредила мать, принимая ее ложь за чистую монету. – Сегодня ночью обещают сильный мороз, а утром – снегопад.
Вешая трубку. Мод чувствовала себя виноватой. Она ненавидела ложь, но что поделать – ей понадобится время на то, что она задумала. И не столько для того, чтобы исполнить свой замысел, сколько для того, чтобы собраться с духом.
В эту ночь Мод спала плохо. Проснувшись до рассвета, она долго лежала в постели и смотрела, как ночь постепенно уступает место заре. Небо наливалось недобрым розоватым оттенком, предвещавшим скорый снегопад. Мод замучили кошмары, порожденные старыми воспоминаниями и страхами: ей снилось, как впервые появился в их доме Кайл и как потрясла ее эта встреча. Он был такой большой, куда больше, чем ожидала Мод, и от него веяло неприкрытой враждебностью. Лишь теперь, после консультаций психолога. Мод понимала, что эта враждебность была для Кайла единственным средством защиты в непривычной обстановке. Он вырос в одном из самых неблагополучных районов Лондона. Отец бросил его мать, и мальчик оказался на попечении престарелых деда и бабки. Оглядываясь назад. Мод сознавала, что Кайл, наверное, в жизни не услышал ни от кого доброго слова, пока не повстречался с ее родителями. Дед и бабка растили еще нескольких внуков, но у тех-то родители были живы, а когда мать Кайла умерла от неудачного нелегального аборта, старики со вздохом облегчения переложили заботу о пятилетнем ребенке на плечи государства. С того времени Кайл перебывал в нескольких детских домах и заработал репутацию неисправимого хулигана с отставанием в умственном развитии.
Мод до сих пор не знала, что заставило родителей выбрать для усыновления именно этого мальчишку. Но заговорить об этом сейчас она не могла, ибо боялась нарушить негласную договоренность. Родители все еще тосковали о Кайле – отец, едва придя в себя в больнице, первым делом спросил о нем, – но, любя свою дочь и боясь задеть ее чувства, они делали вид, что Кайла не существует. Мучительно было сознавать, что она, именно она своей глупой ревностью и детскими страхами причинила так много боли отцу и матери… но теперь уже поздно. Прошлого не вернешь и не изменишь.
Зато можно изменить будущее, напомнила себе Мод и зябко поежилась, не в силах отмахнуться от непрошеных мыслей.
Как с первой минуты Кайл безошибочно распознал ненависть Мод, точно так же безошибочно он понял, что ее родители любят его от всего сердца. Вскоре стало ясно, что Кайл вовсе не умственно отсталый, – напротив, у него ясный и развитой ум. Отец Мод, придя в восторг от его смышлености, нанял мальчику репетиторов; и, когда Кайл, выиграв конкурс, получил в местной школе стипендию, родители гордились им, как родным сыном.
Последнее воспоминание Мод о Кайле относилось к той самой злополучной ночи, когда ей исполнилось семнадцать За время учебы Кайл возмужал, раздался в плечах соответственно своим шести с лишним футам роста. Лицо его еще хранило загар после работы на каникулах за границей, черные волосы курчавились на затылке. В девичью комнатку Мод он принес запах мужчины, вызвавший у нее бессознательную неприязнь. Мод и теперь живо помнила, как ее тело, вопреки всепоглощающей ненависти, затрепетало, ощутив присутствие мужчины.
Что толку вспоминать прошлое? Она ничего не может изменить, и все прогулки по дорогам былого неизбежно приводят в тупик. И все же Мод обязана кое-что сделать. Она в вечном долгу перед родителями, и теперь настала пора вернуть этот долг любви и жертвенности. Теперь она уже достаточно взрослая, чтобы с этим справиться.
Взгляд Мод упал на листок бумаги, лежавший на столике рядом с кроватью. Вчера она отыскала адрес центрального офиса фирмы «Беннетт интерпрайзис». К ее удивлению, офис располагался в Бате. Гораздо ближе отсюда, чем ей представлялось. Она записала адрес, хотя особой нужды в этом не было – несколько строчек и так намертво впечатались в память.
Итак, все готово. Сердце Мод болезненно сжалось. Что, если Кайл не захочет даже разговаривать с ней? Что, если его там не окажется?
Мод поняла, что подсознательно уже ищет способ отвертеться от задуманного… но ради родителей ей нельзя отступать.
Она приняла душ и долго, мучительно выбирала, что же надеть, чтобы произвести наилучшее впечатление, чтобы показать Кайлу, как она повзрослела.
Наконец Мод остановилась на элегантном черном платье джерси. Платье было дорогое, да и выглядело дорого, с горечью отметила Мод, застегивая молнию. Подарок благодарного клиента, которому несколько месяцев назад она сделала кое-какие интерьеры. Тогда она с радостью взялась за этот срочный заказ и наотрез отказалась принять денежное вознаграждение. Подарок застал Мод врасплох, и у нее не хватило духу вернуть платье, тем более что оно оказалось ей необыкновенно к лицу и выгодно подчеркивало тонкую талию и женственные изгибы фигуры.
Поверх платья Мод надела свободное шелковое пальто с крупными серебряными пуговицами и оригинальной кружевной отделкой. Пальто было подарком подружки по художественной школе, сшитое ей самой, и Мод знала, что черный цвет удачно сочетается с ее густыми темно-рыжими волосами.
В кои-то веки копна вьющихся волос подчинилась расческе и превратилась в идеальную прическу. Есть Мод не хотелось, и она ограничилась чашкой кофе, прикидывая, сколько времени займет у нее дорога до Бата.
Единственным транспортным средством у Мод остался фургончик, на котором они ездили по делам фирмы, – на машине уехала в больницу мама. Фургончик был старый, но надежный, и Мод привыкла к нему.
Предсказанный снегопад начался, когда она подъезжала к пригородам Бата, напомнив Мод, что у фургончика давно пора проверить тормоза. Хмурясь при мысли о новых расходах, она подыскала место для парковки.
Прежде чем отправиться в пещеру льва, не мешало бы подкрепиться чашечкой бодрящего чая. Мод направилась в свою любимую чайную, уютное заведение с диккенсовской атмосферой, которая согревала посетителей, словно старенький любимый плед.
Официантка узнала Мод и приветствовала ее ослепительной улыбкой. Посетителями чайной были в основном туристы, судя по акценту, большей частью американцы.
Мод налила чаю и глотала обжигающую жидкость, стараясь отогнать тягостные воспоминания.
Когда Кайл поступил в Оксфорд, она дразнила его тем, что лондонский акцент сделает его там всеобщим посмешищем. Мод содрогалась при мысли, какой же она тогда была стервой… но что возьмешь с ребенка? Дети всегда дерутся не по правилам. На самом-то деле Кайл к тому времени почти избавился от режущего слух выговора кокни. На ее насмешки он, по своему обыкновению, ничего не ответил, зато вечером, за ужином, в присутствии родителей стал передразнивать выговор самой Мод, особенно рокочущее дорсетское «р», которое она подцепила в школе. Само собой, Мод едва не сгорела от стыда и унижения, чего, собственно, и добивался Кайл. В те дни она еще не могла смириться с мыслью, что он способен превзойти ее буквально во всем.
Мод обнаружила, что ее чашка опустела, и едва заметно вздохнула. Дольше тянуть нельзя. Решительно поднявшись, она оплатила счет.
На улице по-прежнему шел снег. Нарядное пальто Мод было плохой защитой против зимнего холода, и девушка, зябко поежившись, торопливо зашагала прочь. Она примерно знала, где находится центральный офис «Беннетт интерпрайзис», а поскольку из газетных статей была хорошо знакома с работой этого предприятия, то ничуть не удивилась ни тщательно отреставрированному фасаду здания в стиле эпохи короля Георга, ни скромной бронзовой вывеске с названием компании.
Мод мрачно подумала, что Кайл даже в выборе названия для своей фирмы соригинальничал. Всякий другой юнец, начиная карьеру строителя и подрядчика, предпочел бы название поскромнее, скажем «Строительная фирма Беннетта». Всякий, но не Кайл. Даже тогда он уже рассматривал свою небольшую фирму как краеугольный камень будущего гигантского предприятия.
