Текст книги "Грешники"

Автор книги: Илья Стогов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Часть вторая
От техно-клуба «Тоннель» до «Модного клуба Грибоедов»
(1994–1997)

 
Здравствуй, ад,
Я – твой брат.
Здравствуй, брат,
Ты мой ад!
 

Группа «Химера»

Некто из племени Левиина пошел и взял себе жену из того же племени. Жена зачала и родила сына и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца.

Книга «Исход»

Глава 7

Сева Гаккель (р. 1958) – бывший виолончелист группы «Аквариум»

На втором этаже «Молодежного Центра» находился наш TaMtAm, а на первом, кроме всего прочего, располагалась еще и репетиционная точка группы «НОМ». С «НОМом» отношения у нас не сложились. Их друг Петя Сытенков уже давно носился с идеей клуба, который даже виртуально существовал на страницах журнала «Аврора». И вот получалось, что мы его обогнали, перебежали дорогу.

Сначала он предлагал сотрудничество. Дескать, он имеет опыт, и мы могли бы объединить усилия. Но к тому времени я уже и сам прекрасно понимал, что мы делаем, и как это следует делать. Тогда он стал уговаривать хозяина «Центра» Сашу Кострикина пододвинуть нас и открыть в том же помещении «Indie-клуб».

Кострикин – человек мягкий. Он начал говорить, что все должны жить дружно и места хватит на два клуба: в субботу один, а в воскресенье другой. Разные люди, разная музыка, разная аудитория, разная команда и, наконец, разная аппаратура, которую после каждого концерта нужно куда-то девать… Тем не менее в феврале 1993 года они устроили пышную презентацию «Indie-клуба». Были приглашены пресса и телевидение, а выступали «Странные игры» и «Авиа».

Как только они провели эту акцию, я сразу заявил, что мы сворачиваемся. Бедный Кострикин попал в вилку и в итоге, скрепя сердце, Сытенкову отказал. Тогда они нашли для своего «Indie-клуба» новое помещение. Вместе с ними из «Молодежного Центра» съехала группа «НОМ».

Так в городе стало два музыкальных клуба.

Илья Бортнюк (р. 1968) – независимый продюсер

Года до 1994-го TaMtAm был единственным музыкальным клубом города. А потом клубов вдруг сразу стало много. Музыканты группы «НОМ» открыли Indie… Гитарист группы «Улицы» открыл клуб TEN… Группа «2ва Самолета» организовала заведение «Нора»… Группа Markscheider Kunst целыми днями торчала в клубе «Молоко».

Во дворе художественного сквота на улице Пушкинской, дом 10, художник и безумец Кирилл Миллер открыл клуб «Арт-клиника». Весь персонал там был наряжен в белые медицинские халаты. Администратором в «Клинике» работал никому не известный начинающий шоумен Роман Трахтенберг. И там же, на Пушкинской, 10, открылся клуб Fish Fabrique – самое интересное место середины 1990-х.

TaMtAm работал только до одиннадцати вечера. Продолжить все отправлялись в Fish Fabrique: этот клуб работал до самого утра. Десять лет назад мой ритм жизни был очень предсказуем: вечером в пятницу я отправлялся на концерт в TaMtAm, оттуда ехал в Fish Fabrique, в себя приходил в лучшем случае к среде, а потом все начиналось заново.

Вечер в Fish Fabrique никогда не сводился к тому, чтобы тупо напиться, и все. Музыкальная программа там была лучшая в городе. По пятницам и субботам в Fish Fabrique играли музыканты откуда-нибудь из Франции или Исландии. Кстати, в этом же клубе, с проектом «Ухо Ван-Гога» впервые вышел на сцену двадцатилетний Сергей Шнуров.

Каждый раз мероприятие тщательно продумывалось. Здесь было проведено первое в стране секонд-хенд-дефиле, а на Хеллоуин 1996 года в Fish Fabrique состоялся реальный бал-маскарад. Группа Spitfire (сейчас это костяк группы «Ленинград») в полном составе пришла в женских костюмах. Парни отследили все детали и даже выровняли швы сзади на чулках. Они вылезли на сцену и пели песни ABBA и Nirvana в смешных танцевальных обработочках.

Сева Гаккель (р. 1958) – бывший виолончелист группы «Аквариум»

Вообще, слово «клуб» становилось модным. Каждая газетенка теперь хотела печатать клубную афишу. Разницу между музыкальным клубом и казино со стриптизом мало кто понимал. Мне звонили какие-то люди и требовали, чтобы я продиктовал репертуар нашего клуба. Я не хотел этого делать, но они всё равно его узнавали и печатали.

Мы принципиально отказывались от рекламы. Я видел опасность в лишней информации. Вести о происходящем в России должны носить характер слухов. Я охотно говорил на эту тему и делился своими соображениями, но никогда не давал интервью – только, по старинному обычаю, зарубежным журналистам. У нас в стране слухи всегда правдивее газетных статей.

В городе появились первые альтернативные радиостанции. Самой мощной стала «Радио Катюша». Естественно, они освещали все происходящее в клубах, включая TaMtAm. Как ни странно, для нас это имело обратный эффект. Мы имели постоянную аудиторию, и у нас всегда был аншлаг, но когда по радио стали передавать клубную афишу, у нас вдруг образовался некоторый спад аудитории.

Дошло до того, что даже наш собственный сотрудник Альберт стал издавать фанзин под названием «TaMtAm». Он помещал фотографии с концертов и печатал какую-то ахинею. Увидев его опус, я по-хорошему пытался убедить Альберта, что имею право сам распоряжаться тем, что делаю. «Если бы хотел издавать свой журнал, то давно бы это сделал», – говорил я, а Альберт считал, что джинн выпущен из бутылки и клуб уже давно мне не принадлежит.

Я начал терять самообладание. Альберт был изгнан. Это был абсурд. Все время появлялись какие-то люди, которые лучше меня знали, как следует делать то, что мы уже давно делаем.

* * *

В это время Гребенщиков заключил контракт на выпуск ранних альбомов «Аквариума» на CD. Мы, бывшие музыканты группы, получили какие-то деньги за то, что очень долго делали за просто так. С полученной суммы я купил племяннику электрическую гитару и велосипед, а остальное вложил в клуб.

Я мечтал, что нам удастся построить собственную студию. Бывший басист «Аквариума» Титович уговорил меня купить восьмиканальный магнитофон Tascam, который уже несколько лет использовался у него дома как стул. Дорогущий магнитофон прожил с нами недолго. Мы успели записать альбом Markscheider Kunst «Кем Быть?», и сразу после этого магнитофон умер.

Чуть позднее на горизонте появился Лёша Ершов. Я хорошо его знал ещё с тех пор, когда он был директором «Поп-Механики». В то время они с Курёхиным организовали лэйбл «Курицца Рекордз». С Курёхиным они по каким-то причинам разошлись, но издательскую деятельность Лёша собирался продолжить.

Я давно ждал человека, который обратил бы внимание на новую волну. Время уходило. Многие хорошие группы, которые родились на моих глазах, уже перестали существовать. Я порекомендовал Лёше нескольких исполнителей. Сходив на концерты и составив собственное мнение, подписывать контракт с Markscheider Kunst он отказался, зато сам предложил сделать пластинку «Королю и Шуту».

Вообще, ситуация была настолько неопределенной, что ни один здравомыслящий человек никогда не начал бы делать вложения. Однако, ничему не научившись в истории с магнитофоном, мы затеяли еще и ремонт.

Мы укрепили и подняли сцену и решили отреставрировать в зале пол. За время существования клуба пол был совершенно уничтожен. Нам посоветовали по какой-то современной технологии залить пол жидкой пластмассой. Я загорелся этой идеей и вбухал в нее невероятные деньги. Всего через шесть месяцев пол разлетелся вдребезги. Оставлять его в таком виде было невозможно, и пол пришлось снова реставрировать… а потом еще раз реставрировать… и все это требовало денег… и снова, и снова денег….

* * *

TaMtAm быстро стал городской достопримечательностью. Когда в город кто-нибудь приезжал, его непременно приводили к нам. Как-то мне позвонил Аркаша Волк, который в то время был директором «2вух Самолетов», и сказал, что на следующий день в Петербург должен приехать Дэвид Бирн из группы Talking Heads. Дэвид позвонил прямо из аэропорта, и мы договорились встретиться в клубе. Был очень удачный вечер. «Химера» собиралась играть unplugged, и должна была выступать московская группа «Наив».

Чтобы музыканты не выпендривались, я никому не сказал о предстоящем визите. Дэвид пришёл вместе с американской тусовщицей и фотографом Хайди Холлинджер. В перерыве их кто-то опознал, и по клубу пробежал слух. Когда этот слух дошел до музыкантов «Наива», которые уже были на сцене, он претерпел некоторые изменения, и солист группы сказал, что они рады приветствовать находящегося в зале Дэвида Гилмора.

После концерта мы пригласили гостей на чаепитие, а на следующий день повели на Пушкинскую, 10, показывать достопримечательности. На улице Марата я встретил Лешу Рыбина из группы «Кино», который выскочил купить пива. Мы немного поболтали. Леша долго смотрел на Дэвида и, наверное, думал, что сошел с ума. Как раз перед этим он с дружками пил дома и смотрел музыкальный фильм Бирна Stop Making Sense.

* * *

А мой собственный дом приходил в упадок. Временами и в клубе было несладко, но ничто не могло сравниться с тем адом, что был у меня дома.

Мой брат Алексей опустился на последнюю ступень деградации. У него в комнате постоянно кто-то жил. Как правило, это были люди, только что вышедшие из тюрьмы. Они всю ночь колобродили, но самое страшное начиналось, когда они готовили еду. Они притаскивали какие-то потроха и часами вываривали их до состояния съедобности. От вони деваться было некуда.

Он ходил по помойкам и сортировал найденное. Что-то, вероятно, удавалось продать – остальное просто сваливали по всей квартире. Каждый день, натыкаясь в ванной на какую-нибудь дрянь, я закидывал её к нему в комнату. Каждый день я мыл ванну, но всё равно принимать душ было противно. Мать совершенно не имела покоя. На всех спальных местах в комнате брата кто-то ночевал, и он пристраивался у матери в комнате на полу, а иногда даже умудрялся залезть к ней за спину.

У него началось рожистое воспаление ног, которое превратилось в незаживающие язвы. Он был счастлив: теперь он мог выставлять свои ноги напоказ и просить милостыню. Ему дали инвалидность и какую-то пенсию, а кроме того он выщемлял в собесе талоны на еду в столовой. В результате находил собутыльников, которых кормил в столовой, а те ему за это наливали. Выпивку он находил каждый день. В его арсенале было бесчисленное число комбинаций, которые можно было тасовать, и какая-нибудь всегда давала результат.

У него случались припадки агрессии. Как-то он с палкой напал на дворника, когда та мыла лестницу, и разбил ей очки. Женщина стала заикаться от шока, а брату дали полтора года условно. Он очень гордился: теперь он имел судимость и мог быть со своей гопотой на равных.

Приходил участковый, который ничего не мог сделать. Если Алексея и забирали за какой-нибудь беспредел, то тут же отпускали. В отделении милиции его все знали и не хотели связываться. Он занимал деньги у всех соседей по лестнице, всё про всех знал и всё всем про меня рассказывал. Он уже двадцать лет не платил за квартиру, и все расходы по дому ложились на меня. Менять квартиру он тоже отказывался. Проще всего было бы махнуть рукой и уехать, но я не мог оставить мать.

Илья Бортнюк (р. 1968) – независимый продюсер

Работа в TaMtAm’е была дико интересна, но совсем не приносила денег. Того, что я получал за четыре уикенда, не хватало даже на еду. Какие-то деньги я получал за работу на Ленинградском радио. С несколькими группами я пробовал работать как директор. Кроме того, я писал для первых музыкальных изданий и делал программы для только появившихся коммерческих FM-радиостанций. Но стабильных заработков в Петербурге у меня не было почти до конца десятилетия.

Это было время, когда каждый сам решал, как станет жить дальше. Кто-то целиком сосредоточивался на деньгах. Мои ровесники, которые начали делать бизнес пятнадцать лет назад, сегодня в худшем случае долларовые миллионеры. Но лично я очень рано решил, что заниматься стану исключительно музыкой. Я был готов к тому, что жить придется впроголодь. И только со временем выяснилось: если любимым делом ты занимаешься всерьез, то деньги появятся в любом случае.

Чтобы хоть как-то свести концы с концами, каждый год я стал на месяц-другой уезжать в Германию. Знакомые помогали устраиваться на работу без грин-карты. В основном я работал барменом. За месяц там я зарабатывал столько, что потом в России мог спокойно жить полгода или даже дольше.

Так продолжалось вплоть до 1995 года. В плане жизненного опыта это было бесценно. Работал я в основном в Гамбурге. Этот город до сих пор остается важнейшей гастрольной точкой для начинающих европейских групп. Гамбург битком забит людьми из рекорд-компаний, которые отсматривают все подряд и ждут своих собственных Beatles. Недавно я рылся в старых бумагах и нашел приглашение на самый первый концерт никому не известной группы Nirvana в клубе Logo. Совершенно не помню, почему именно я не пошел тогда в этот клуб.

Поездки в Германию я специально подгадывал так, чтобы посетить какой-нибудь музыкальный фестиваль. И каждый раз привозил в Петербург кучу пластинок. Я без конца торчал в клубах, слушал невиданную музыку и переписывал на кассеты все, до чего мог дотянуться. Я ощущал себя секретным агентом: мне хотелось узнать все их тайны. Организация концертов. Музыкальные клубы. Выпуск дисков. Привоз звезд. Меня интересовало все.

Чем дальше, тем больше времени я проводил за границей. Дома жизнь становилась просто невыносима. Последний раз я прожил в Германии полгода. Дальше нужно было решать: я остаюсь насовсем или возвращаюсь? Было совершенно непонятно, чего именно ловить в России, но я все-таки вернулся.

Глава 8

Антон Белянкин (р. 1968) – лидер группы «2ва Самолета»

Всю первую половину 1990-х наша группа провела в непрерывных заграничных гастролях. В Петербурге в те годы делать было нечего. Прежде чем «2ва Самолета» открыли «Нору» и «Грибоедов», в городе существовал всего один клуб: TaMtAm. Мы ходили туда довольно часто. Место выглядело очень по-европейски: полусквот, полуклуб, – люди там жили, играли, сидели в кафе и употребляли все, что возможно.

Перед входом в туалет там всегда стояла толпа. Не чтобы пописать, а потому что в каждой кабинке сидел пушер. Покупатели заходили по одному, запирали за собой дверь, отдавали деньги и здесь же вмазывали. Как-то я ради интереса отстоял длиннющую очередь и тоже зашел. Торговал в тот вечер мой хороший приятель – гитарист и автор текстов самой известной на тот момент городской группы.

– Ой! – удивился я. – Чего это ты тут делаешь?

– Скажи лучше, что здесь делаешь ты?

– Я? Я зашел глянуть, что у тебя есть.

– У меня, – с гордостью ответил приятель, – есть все!

* * *

Первый раз в жизни героин я попробовал дома у нашего вокалиста Вадика Покровского. Накануне знакомые привезли мне в подарок из Казахстана здоровенный шар гашиша. Я позвонил Вадику и спросил, можно ли зайти в гости?

Дедушка Вадика был главным инженером Адмиралтейского завода, а папа – крупным проектировщиком. Они жили на Московском проспекте, в доме сталинской постройки. Квартира у них была просто необъятная. В ней существовала даже комната для прислуги. Мы проводили в этой квартире очень много времени.

Я приехал, поздоровался, прошел в большую комнату, сел в кресло и стал забивать папиросу. Я думал, у Вадика никого нет, но через некоторое время из недр его огромной квартиры выплыл чувак со стеклянным шприцом в руках. Он выпустил фонтанчик, посмотрел на меня и спросил у Вадика:

– Твой друг тоже будет вмазываться героином?

– Будет, будет! – закивал тот.

До гашиша в тот день руки так и не дошли. Мы еще долго сидели у Вадика дома. У него была действительно огромная квартира. Собираться там было очень удобно. Родители любили Вадика самозабвенно. Им очень нравилось, если к сыну заходят друзья.

Мы все были любимыми детьми хороших родителей. Детство я провел в секциях и кружках – фехтование, регби, шахматы, плавание… Все что угодно, кроме музыки. Отец категорически не хотел, чтобы я стал музыкантом. Он говорил, что музыканты – либо алкоголики, либо педерасты. Только позже я понял, насколько он был прав.

Если бы СССР не развалился, думаю, я закончил бы институт, стал инженером и, как родители, всю жизнь отторчал бы в небольшом тресте. Никакой группы в моей жизни не появилось бы – да и ничего страшного. Жить так, как жили мои родители, – вовсе не плохо. О карьере рок-героя можно мечтать в тринадцать лет. Но когда ты взрослеешь, то первое, что понимаешь: в жизни есть много и других удовольствий.

Моя мама проработала бухгалтером почти тридцать лет. По национальности она еврейка, а папа был упертым русским националистом.

Иногда я дразнил его:

– Как ты можешь так говорить? Я же еврей!

– Ты мой сын, – совершенно серьезно отвечал он. – Ты просто не можешь быть евреем.

Мама боялась, что из-за национальности у меня рано или поздно возникнут проблемы. Ее любимой поговоркой было: кто не семит, тот антисемит. Выйдя на пенсию, она поняла, что в этой стране ловить больше нечего, и по еврейским каналам эмигрировала в Германию. А я остался.

* * *

Я учился в школе № 362. Все называли ее «Бутылка», потому что в советские времена водка стоила 3 рубля 62 копейки. Нравы в школе были жесткие. Как-то на дискотеке директор школы сделал компании местных гопников замечание, чтобы те не курили прямо в зале. В ответ парни повалили директора на землю и несколько раз ударили ногой по зубам.

Основным развлечением в районе была «игра в отнималки». Когда школьникам хотелось выпить, а денег не было, они садились возле винно-водочного магазина и ждали: не выйдет ли оттуда мужичок похлипче с целой сумкой портвейна. Мужичонке совали в дыню, портвейн забирали себе – вот и отнималки!

К седьмому классу мне стал очень нравиться Фрэнк Заппа. Из его песен я узнал, что если ты хочешь понять все на свете, то должен курить марихуану. И я нашел себе дилера. В течение полугода я ездил к нему, покупал на выпрошенные у мамы деньги траву – а потом приятели как-то угостили меня реальной анашой. И только тут выяснилось, что пушер продавал мне сушеную петрушку из аптеки.

Район, в котором я жил, располагался на южной окраине Петербурга, ровно между Купчино и Московским проспектом. Лет двести назад здесь располагались охотничьи угодья императрицы Екатерины. А теперь через квартал от меня жил Андрей Панов – самый первый русский панк. Андрея все знали под кличкой Свинья, я носил кличку Сундук, а остальных членов нашей компании звали Панама, Слон, Сапог, Верблюд, Одинокий и Рикошет. Все вместе мы были знаменитой бандой ужасных купчинских панков.

Мы первыми начали носить серьги и прически-«ирокез». В самом начале улицы Типанова стоял так называемый «тысячеквартирный дом». Это было огромное серое здание. На первом этаже там располагалась похоронная контора, пара магазинчиков и небольшое кафе. В этом кафе мы и стали собираться.

По городу о Свинье и обо всей нашей компании ползли легенды. Как-то в сквоте НЧ/ВЧ мы решили отметить седьмое ноября – день Октябрьской революции. Расположен сквот был ровно напротив офиса ленинградского КГБ. Алкоголя в тот вечер было много, а еды не оказалось вообще. Тогда двое панков поймали на лестнице кота, отрубили ему голову, освежевали и сварили из животного суп.

* * *

Я закончил школу, вяло пробовал учиться дальше и усиленно косил армию. Проще всего было лечь в психиатрическую лечебницу с суицидальной попыткой. Я внимательно рассмотрел запястья и в тех местах, где не было выступающих вен, наотмашь нанес себе несколько глубоких порезов бритвой. Все прошло отлично: в сумасшедшем доме я оказался в тот же день.

Это был очень полезный опыт. В психушке я завел множество интересных знакомств. Уже после выписки один больничный приятель свел меня с Вадиком Покровским. На тот момент Вадик учился в очень приличном месте и собирался стать специалистом по технологии холодной обработки металла.

Несколько раз мы с Вадиком пересекались в больших компаниях. А потом решили вместе съездить на концерт постпанковской группы «Младшие братья». Концерт проходил черт знает где – в Доме культуры на самой дальней окраине города. Зал был полупустой. Все проходило довольно скучно до тех пор, пока посреди выступления Вадик вдруг не встал с кресла и не запел. Группа надрывалась в микрофон, но получалось у них все равно тише, чем у Вадика.

Он просто встал и запел. Свободно и легко. Меня это поразило. Очень скоро мы с Вадиком начали играть вместе. Так и началась группа «2ва Самолета».

Вадик до этого уже пробовал играть. Его партнером был парень по фамилии Гвоздев. В детстве друзья облили Гвоздева керосином и в шутку подожгли. И лицо, и руки у него были полностью сожжены. Выглядел парень жутковато, но музыкантом был просто отличным.

У меня тоже была своя группа. Называлась она «Пидры». Правда, за всю свою историю группа сумела дать один-единственный концерт. Он был посвящен 69-летию советской власти. Выступление состоялось в подростковом клубе «Взлет». Наш приятель работал в клубе сторожем. У него были ключи от всех помещений. Ночью мы подъехали в клуб, позвали приятелей, отыграли свой главный хит «Черненко[3]3
  К. У. Черненко – Генеральный секретарь компартии СССР в 1984–1985 гг.


[Закрыть], милый друг!», а еще через некоторое время «Пидры» развалились: один из музыкантов эмигрировал в Израиль, а второй плюнул на музыку и стал чиновником Комитета по рыбоохране.

Теперь мы с Вадиком объединили усилия. Как-то мы сели поиграть и не могли остановиться на протяжении суток. Это было такое удовольствие, что прерваться просто не было сил.

Первые концерты, первый альбом – ничего лучше этого в твоей жизни уже не будет. То, что накопилось в тебе за предыдущие годы, все, что ты хотел сказать миру, ты вкладываешь в один-единственный альбом. Поэтому-то он и получается самым прекрасным. Наивные дебютанты думают, что дальше у них все будет еще круче. Они не знают, что остаток жизни им предстоит провести в бессмысленных попытках удержаться хотя бы на достигнутом уровне.

* * *

Когда мне исполнилось 19, я окончательно ушел из дому. Сначала поселился у Жени Монаха – лидера городской heavy-metal-тусовки. Обоих родителей Жени незадолго до этого посадили в тюрьму. Парню досталась большая двухкомнатная квартира на Васильевском острове.

Круглые сутки у Монаха тусовались толпы народу. В основном металлисты: здоровенные парни в обтягивающих кожаных джинсах и с гривами волос. Черная кожа, цепи и серьги… со временем выяснилось, что большинство из них были не металлисты, а педерасты.

У Жени я прожил несколько месяцев, а потом съехал… а потом переехал куда-то еще… а потом стал переезжать постоянно. Иногда я заскакивал к родителям помыться и переодеться. С собой я таскал хоккейную сумку, в которой умещались все мои вещи. Я жил в сквотах, чьих-то мастерских, а один раз – у приятеля в очень тесной комнате. Из мебели там стояли только диван и рояль. На диване спал хозяин, а на рояле – я.

Первый раз более или менее постоянное жилье у нашей группы появилось в сквоте на Пушкинской, дом 10. Квартира там была большая, но неустроенная. Например, вместо унитаза там была малюсенькая дырочка в полу. Мы самовольно захватили эту квартиру, перевезли туда аппаратуру и оклеили стены до самого потолка порнофотографиями.

В 1991-м «2ва Самолета» отыграли во Дворце спорта «Юбилейный» на концерте, посвященном десятилетию ленинградского «Рок-клуба». Это был наш первый концерт на такой большой площадке. Сразу после него «Рок-клуб» накрылся, а группа отправилась в большой гастрольный тур. За первый год существования «Самолетов» мы дали 120 концертов. Мне кажется, что весь тот год мы провели на сцене. Мы играли везде, куда нас приглашали, – и за деньги, и бесплатно, и за ящик пива.

Как-то у нас был концерт в Архангельске. Сам городок – крошечный, а вот зал там очень большой. Мы вышли на сцену, и я почти сразу заметил в огромном зале потрясающе красивую девушку.

– Смотри, смотри, какая красотка! – шипел я нашему клавишнику.

Концерт получился абсолютно безумным. В зале началась драка. Все били всех, а подъехавшие менты еще и поливали все это сверху слезоточивым газом «черемуха». Мы отыграли, упаковали инструменты и сразу же начали пить… а уж вырвавшись со стадиона и доехав до гостиницы, напились мы просто по-свински… но, открыв глаза с утра, я обнаружил, что на плече у меня – голова той красотки из зала.

Я сел, обхватил голову руками, потом еще раз посмотрел на нее и сказал:

– Вот это да!

* * *

Спать с фанатками – для меня это вряд ли было выходом. Я хотел постоянных отношений. Мои родители прожили вместе всю жизнь, и я тоже стремился к чему-то в этом роде. В 21 год я женился.

Как-то на концерте группы «Алиса» я познакомился с девушкой Юлей. На тот момент она считалась петербургской подружкой лидера «Алисы» Кинчева. Мы с Юлей начали встречаться и довольно быстро поженились. Юля родила мне дочь. Все вроде бы налаживалось.

Вряд ли тогда я понимал, зачем двум разным людям жить вместе. Так делали все – и я просто подражал другим. Жить с женой – очень удобно. Она может постирать тебе одежду… тебе больше не нужно знакомиться со случайными девушками… но жить по-настоящему вместе… разделить свою жизнь с другим человеком… я не умел это тогда и не умею до сих пор.

Чтобы жить с семьей, я снял квартиру на улице Достоевского. В той квартире мы прожили почти два года. При этом менять стиль жизни я совсем не собирался. Жена сидела дома с ребенком, а я продолжал приходить домой под утро. Как-то, возвращаясь, я обнаружил возле парадной такси, в котором сидел Федор Чистяков из группы «Ноль».

– О! – обрадовался я. – Хорошо, Федор, что я тебя встретил. Погоди не уезжай, сейчас я заскочу домой и отдам тебе диски, которые давно обещал отдать. Хорошо?

Я взбежал по лестнице домой, открыл дверь и обнаружил, что жена собирает вещи, выгребает их из шкафов и бросает в разложенные на полу сумки.

– Юля, ты куда? – удивился я.

– Я ухожу, – объяснила Юля.

Федор в такси у парадной… Юля с этими сумками… Понять, куда именно она собралась, было несложно. Я взял диски, отдал их Федору и пошел веселиться дальше. А моя бывшая жена уехала к Чистякову.

* * *

Зато дела у группы шли в гору. Мы писали альбом и одновременно снимались в большом фильме. Для съемок нужно было ездить в Москву. Там мы жили прямо в гигантских неотапливаемых съемочных павильонах. Кроме того, в Москве у меня была девушка, которая торговала LSD в промышленных масштабах. Через ее руки в день проходили килограммы препаратов.

Видел когда-нибудь, как выглядит еще не разрезанный на дозы лист? Это такое здоровенное бумажное полотно, которое нарезают на маленькие марочки, а бумажные обрезки обычно выбрасывают. Пока я жил с этой девушкой, я мог есть этих обрезков сколько угодно. Жалко, что подружку быстро выловили и отправили в тюрьму.

И я, и Вадик употребляли действительно сильные наркотики. Но для меня наркотики были только развлечением, а для Вадика – уже нет. Вадик был фантастически здоровым человеком. Он всегда был полон энергии. Просто, чем дальше, тем меньше ее оставалось. Год он прожил в Веселом Поселке в чудовищном наркоманском притоне. Там его окружали реально причудливые типы. Все они постоянно употребляли героин. Мы пытались его оттуда выдернуть, вернуть в группу. Да только музыка Вадика больше не интересовала.

К середине десятилетия Вадик был уже совсем плох. Он жил в подвале и общался с полными подонками. В студии он почти не появлялся. Во время записи мы оставляли места, где он потом должен был напеть текст. Дальше так было невозможно.

Мы встретились, чтобы всерьез поговорить. Вадик заявил, что от музыки его тошнит, ушел и целиком сосредоточился на героине. Как группа мы и так давно уже не существовали. У каждого были собственные интересы. А после этого стало и вовсе непонятно, как быть дальше.

* * *

Зачем мне жить с другими людьми, если одному жить куда проще? Для чего вообще люди живут вместе? Постирать одежду может машина. Приходящая домработница вымоет посуду и вытрет пыль. Ну и зачем тогда мне нужны другие люди?

И все равно меня тянуло к другим людям. После развода отношения с девушками я никогда больше не оформлял. Но самих девушек было довольно много. На протяжении года моей подружкой была директор крупнейшей городской танцевальной радиостанции. Это была страсть на грани безумия. Мы просто не могли друг от друга оторваться. А потом пришел момент, когда утром я открыл глаза и ощутил, что страсть ушла. Просто кончилась. С девушкой мы расстались в тот же день.

Лично я давно не верю, что отношения бывают долгими. Может, когда-то в детстве я и мечтал прожить с другим человеком всю жизнь, да только потом жизнь наглядно мне показала: так не бывает. Моей последней более или менее постоянной девушкой была немка. Вместе с ней мы открыли «Бар Дачу». Она хотела, чтобы мы жили вместе, как семья, и я согласился. Первое время я все ждал: когда же это кончится? Но ничего не кончалось. Мы прожили вместе три года. И я начал думать: вот оно! Может быть, с ней все на самом деле получится? Может быть, именно с ней я смогу встретить старость? И ровно в тот момент, когда я в это поверил, девушка сбежала к другому парню.

Все это бессмысленно. В этой жизни ничто бывает надолго. Можешь стремится к этому, можешь с этим бороться – результат будет один и тот же. Ты все равно останешься один.

Совсем один.

Абсолютно один.

Та девушка ушла, и мне опять было больно. Я не мог прийти в себя почти полгода. Нашлись девушки, которые сумели меня утешить, да только все это я уже проходил. Не один и даже не десять раз. Обидно, что, заглядывая вперед, ты уже очень давно не видишь там ничего новенького.

У каждого в жизни рано или поздно возникает вопрос: к чему все это? Не с девушками, а вообще… Дожив до определенного возраста, ты лбом упираешься в очень странные вопросы. И я, и все мои приятели, и любой человек на свете – через интерес к религии проходят все. У нас в стране, где никаких разговоров о Боге нет уже почти столетие, этому вроде бы неоткуда взяться. Но так уж устроен человек.

Когда все это началось со мной, я сперва испугался, а потом понял, что это нормально. Другое дело – что останется с тобой, когда эта волна схлынет? Кто-то уходит в религию с головой, но лично я не ушел. Вместо того чтобы наконец повзрослеть, я предпочел веселиться и дальше.

* * *

Несколько лет назад американцы купили у нас альбом, записанный еще в 1994 году. Нужно было отыскать Вадика, чтобы заплатить ему причитающиеся деньги. Уже несколько лет подряд Вадика никто не видел. Чем он занимался, известно тоже не было. Вернее, чем он занимается, все как раз понимали. Но из членов группы с ним никто не общался.

Мы отыскали его, встретились, поговорили. Вадик сказал, что соскучился и хотел бы опять играть на гитаре. В ближайшем магазине мы купили ему инструмент. Он вернулся в группу и стал опять ходить на репетиции. Жить ему оставалось всего два года.