Текст книги "Cena oshibki(СИ)"

Автор книги: Илья Твиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Твиров Илья Вячеславович
Cena oshibki

Цена ошибки.

Всегда ли человек несет с собой добро? Факт – должен. Но вот несет ли?

В.Головачев «Особый контроль».

Открытие .

Пушистый, играющий необыкновенным чарующим блеском, рукав родной галактики, остался позади, внизу справа относительно борта корабля, новейшего звездолёта «Ермак» управления глубинной космической разведки УГКР, и капитан первого ранга, командир восьмисот метрового титана, способного в доли секунды преодолевать гигантские космические расстояния, внезапно ощутил себя ничтожной, невероятно маленькой и беззащитной песчинкой в невообразимо огромном океане пространства, которое звалось Вселенной.

Арсению Павловичу Лопатину, носившему ещё со времён студенческой скамьи в Академии Космонавтики при Всемирном Координационном Совете Земной Федерации кличку Серебряный, за характерный оттенок волос на голове, исполнилось сорок семь лет, когда он был избран первым капитаном корабля, которому была поставлена задача исследовать рассеянное звёздное скопление, относящееся к спутникам галактики Андромеда. Ещё не успели утихнуть в голове радостные выкрики в его честь на дне рождения, которое Лопатин праздновал летом двадцать четвёртого июля две тысячи четыреста двадцать седьмого года, ещё не схлынули радостные эмоции и великолепное настроение, а он уже находился в кокон-кресле капитана и любовался космическими просторами окрестности Млечного пути, вспоминая такие близкие сердцу и такие далекие сейчас лица знакомых, коллег, друзей и родных.

Где-то там, среди этих просторов звёздного вещества, располагалось Солнце и... Земля – Колыбель Человечества; где-то там остались его дом, Родина, семья, а здесь, в межгалактических пустотах, где не было ничего кроме реликтового излучения да сгустков тёмной материи, которые кроме как гравитационно, себя больше никак не проявляли, Арсению Павловичу ничего не оставалось делать, как только раз за разом прокручивать в голове дорогие ему воспоминания.

Синдром Ульриха – Лабуновского, носящий ещё одно название, синдрома Космического странника, начал проявляться совсем недавно, каких-то тридцать-сорок лет назад, когда жаждущее знаний и постижения тайн Вселенной Человечество обнаглело настолько, что начало запускать свои звездолёты в межгалактическое пространство, тем самым покинув пределы Млечного пути. Именно в это время космопсихологами двух независимых экспедиций, в одно и тоже время проводившихся в глубоком космосе, Яном Ульрихом и Игорем Лабуновским, было сделано открытие странного поведения человека, до сих пор не зарегистрированное ни в одном отчёте, ни в одном архиве космических полетов. Астронавт внезапно начинал натуральным образом сходить с ума от тоски и ностальгии по дому, по Солнцу и Земле; самые счастливые и дорогие для него воспоминания вставали перед глазами настолько реалистично и осязаемо, что первых людей, непосредственно столкнувшихся с этим синдромом сверхдальних полетов, потом пришлось довольно долго лечить в лучших госпиталях ВКС и УГКР.

К счастью, ни один человек не умер и не тронулся умом настолько, чтоб его не смогла поставить на ноги продвинутая медицина двадцать пятого века, однако специалистам из разных ведомств и служб, занимающихся подготовкой астронавтов и обеспечением безопасности полетов, пришлось поломать голову, чтобы практически до нуля снизить воздействие синдрома Ульриха-Лабуновского на членов экипажей, бороздящих космос за пределами Млечного пути.

Прежде всего, как оказалось, огромное останавливающее действие для негативного психического явления имела музыка, поэтому на первой группе кораблей, исследовавших просторы рассеянных и шаровых звездных скоплений – спутников нашей галактики – повсюду играл Бах, сонаты и симфонии Бетховена. Впоследствии, релаксирующую технологию удалось усовершенствовать, на смену бессмертным музыкальным шедеврам пришла специально синтезированная индивидуальная звуковая матрица, подаваемая каждому члену экипажа отдельно и рассчитанная специально для него одного, и синдром космического странника практически перестал мешать эффективно исследовать просторы Вселенной.

Под воздействием собственной ИЗМ капитан первого ранга Лопатин часто размышлял над тем, что видел вокруг, разглядывая окружающее пространство, находясь как бы в открытом космосе, а не в рубке сверхзащищённого космического левиафана. Такой обзор и эффект присутствия синтезировался бортовым выксом "Ермака" для любого члена экипажа по его желанию. Каждый даль-разведчик, мог сесть в своё собственное кокон-кресло, напоминающее гигантское куриное яйцо трёхметровой длины и, спустя мгновение, провалиться в окружающую звездолёт бездну пространства, ощутив её глубину и непередаваемую красоту.

Используя великолепную оптику и потенциал науки двадцать пятого столетия, Аресний Павлович мог по своему желанию приблизить любой объект в пределах радиуса Хаббла и взглянуть на его прошлое, поскольку скорость передачи информации в нашей Вселенной ограничивалась скоростью света, распространяемом в вакууме, а он, в свою очередь, от подавляющего числа интересных объектов Метагалактики шел ни одну сотню, тысячу и миллион лет. Чувствительная и мощная аппаратура звездолёта позволяла увидеть, что называется, в прямом эфире взрыв какой-нибудь сверхновой в отдаленной галактике, зарождение звезды из облака звездного газа, наблюдать столкновение галактик, образование черных дыр, нейтронных, и даже кварковых звезд, любоваться квазарами и гигантскими по своей протяженности ячейками материи – сотовой структурой Вселенной.

Созерцая это, Лопатин часто ловил себя на мысли, что людям, несмотря на всё своё упорство и целеустремлённость в познании окружающего мира, никогда не удастся разгадать все тайны и секреты необъятного космоса, никогда не постичь сути Абсолюта, не проникнуться его целями, стремлениями и желаниями. Каков должен быть потенциал Того, кто создал все эти бесчисленные открытые человечеством и ещё скрытые от его глаз законы мироздания, кто запланировал образование Крупномасштабных структур Космоса, галактик, вложил свою волю в рождение, эволюцию, смерть и перерождение звёзд, кто воплотил законы микромира и макромира, по чьей воле стало возможным образование жизни во Вселенной во всех её формах и проявлениях? Космологи, лучшие умы человечества из Института Внеземных Культур, Центрального Института Физики Космоса, ученые научного совета ВКС ломали голову над этим впоросом, но одна гипотеза сменялась другой, на месте неё, в свою очередь, вырастала следующая, а истина так и не приближалась.

– Арсений Павлович, – раздался приятный баритон – голос выкса "Ермака", – тебе следует на это взглянуть. Нечасто в обозримых просторах космоса встречаются такие экзотические объекты, расположенных рядом друг с другом. А здесь их сразу два.

Голос корабля вывел капитана из размеренных дум о высших порядках. Лопатин даже откашлялся, прежде чем спросил:

– О чем ты, дружище?

– Я сканировал массу рассеянного звездного скопления прямо по курсу корабля и обнаружил на его окраине кое-что любопытное.

– Поясни?

– Гипергигант с массой в двести сорок семь масс Солнца. Светимость порядка десяти миллионов, температура тридцать две тысячи градусов по шкале Кельвина.

– Не маленькая такая звездочка. А что за второй объект?

– Лучше посмотри сам, – ответил "Ермак", и пространство вокруг Лопатина резко устремилось вперед, в сотые доли секунды приблизился край звездного скопления, спутника Андромеды, как бы наехал на человека, и перед Арсением Павловичем во всей своей красе предстала огромная белая звезда. А рядом с ней, вращалась... планета!

– Приблизь, – отрывисто бросил он выксу корабля, чувствуя, как сердце его начинает биться все чаще и чаще.

Пространство вновь сделало скачок вперёд, не такой резкий как предыдущий, и пред человеком предстало небесное тело, имеющее форму шара, диаметром чуть больше диаметра Марса, совершенно чёрное и на первый взгляд гладкое.

– Рассчитай прыжок до него и оповести экипаж. Этим нужно вплотную заняться.

Спустя несколько мгновений звездолёт размазался по Вселенной, превращаясь в одномерный объект, прыгнул на струну и возник в пяти астрономических единицах от чёрного тела неизвестной планеты.

В состав экипажа "Ермака" входили ученые разных областей науки с приставкой астро: здесь были физики, биологи, химики, психологи, специалисты по контактам с внеземным разумом, медики. Чрево космического корабля вмещало в себя множество научных лабораторий, способных выполнять самые различные задачи и действовать по ситуации.

– Впервые такое вижу, – обратился к Лопатину профессор Ульянов Станислав Борисович, эксперт в области астрогеологии. -На таком расстоянии, на котором она вращается вокруг гипергиганта, её непременно должно было бы разорвать гравитационными силами, однако этого не происходит. Нет и вулканической активности, что тоже странно. Вообще, тело кажется абсолютно мёртвым и неактивным.

– Создайте две группы ученых, одни пусть занимаются звездой, другие планетой. Что-то мне подсказывает, такое редчайшее сочетание объектов в одном месте космоса неспроста.

– Да. Кстати, класс этих звёзд очень нестабилен. Переход её на взрывную фазу может состояться в течение всего лишь нескольких часов, поэтому советую вам держать руку на пульсе, чтобы вовремя смыться. Взрыв гиперновой – это не шутка.

Арсений Павлович думал не долго:

– "Ермак" наблюдай за внутренними процессами на звезде. Чуть что, прыгай на струну. Неоправданный риск нам не нужен.

Корабль ничего не ответил, растопырив во все стороны свои искусственные чувства. Звездолёты этого класса представляли собой, фактически, единый кристалл, не собранный по отдельности, а выращенный сразу целиком, со всеми отсеками, внутренним устройством, перемычками и главным компьютерным ядром – мозгом корабля. Остальное оборудование: лабораторно исследовательское, навигационное, вооружение и прочее устанавливали уже после. Затем, когда все было подсоединено, проверено и перепроверено ни одну сотню раз, сознание звездолёта активировали, давая ему самому разобраться со всеми своими многочисленными руками, ногами, глазами и ушами.

– Возможно непосредственное изучение планеты? – задал вопрос капитан, любуясь чёрной тушей астрономического объекта.

– У нас есть десять челноков, – ответил ему Савва Баренц – ответственный за безопасность экспедиции. – Мы сейчас делаем необходимые расчеты, однако я уже могу сказать, что, скорее всего, высадку можно произвести только с тёмной стороны планеты.

– Что ж, дождемся окончательного вердикта и приступим, – ответил ему Лопатин, погружаясь в раздумья.

Давид и Г о л и аф.

Уже полторы недели они болтались в космосе, в незнакомой системе гипергиганта, пытаясь исследовать планету и звезду. То, что Лопатину повезло наткнуться на странную пару объектов в обозримом пространстве, было понятно еще при первом поверхностном взгляде, однако дальнейшее изучение привело к тому, что Арсений Павлович все больше и больше склонялся к принятию помощи с Земли.

Естественно, как велит устав УГКР, капитан "Ермака" немедленно доложил на родину человечества о своей находке – средства торсионной связи позволяли делать это мгновенно, передавая информацию на гигантские расстояния, которые свет бы преодолевал за сотни тысяч лет. Как только о Давиде и Голиафе (так было решено именовать звезду гиганта и планету) стало известно ученому люду, Лопатину немедленно предложили помощь, которая могла прийти к нему в любое время, по его зову, однако Арсений Павлович не спешил делиться успехом и славой исследователя таинственного объекта, вежливо отклонил предложение помощи и с головой ушел в работу.

Как выяснилось, заявление Баренца о том, что на планету можно произвести посадку и вести её исследование контактным путём, было немного преждевременным. Первый же челнок с экипажем, рискнувшим сунуться на Давида, еле унёс оттуда ноги, чудом избежав гибели.

Планета, черная как ночь, имела такой оттенок из-за очень плотной атмосферы, в основном состоящей из пылевых облаков и смога, постоянно движущихся с огромной скоростью, хаотически, не подчиняясь ни одному из известных людям законов гидрогазодинамики.

Мало того, в средних слоях автономными модулями, ежечасно отправляемыми "Ермаком" на исследование Давида, были обнаружены сверхмощные электрические поля, окутывающие планету целиком своеобразным экраном.

– Это похоже на своего рода слоеный пирог, – сказал Викентий Лосев, специалист по изучению атмосферы астрономических тел. – Мы можем наблюдать довольно обширный по протяженности отрезок пылевых и смоговых облаков с огромной скоростью материи среды, порядка полутора-двух тысяч километров в час, причем невозможно предсказать, в каком направлении будет дуть подобный ветер.

– Почему это происходит? – искренне удивился Лопатин.

– Возможно, по причине наличия электромагнитного поля, – ответил Лосев, картинно разводя руки в стороны, – второго слоя или, точнее, прослойки атмосферы Давида.

– Параметры этого самого поля удалось установить?

– Приблизительные. Фазовая скорость распространения электромагнитного излучения приблизительно равна той, которая имеет место быть в вакууме, то есть скорости света, а вот групповая – значительно ее превышает. Диапазон излучения скачет так, что мы до сих пор не можем зафиксировать какую-либо определенную величину длинны волны и частоты. Как вам, например, частотные колебания от нескольких килогерц до сотен и тысяч эксогерц?

– Чертовщина какая-то, – понуро буркнул Лопатин и, как бы, развернулся в космосе, поворачиваясь к гигантскому светилу лицом. – Красив...и загадочен...

– Это еще что. Поле имеет тераваттные мощности, токи в миллиарды ампер и такого же порядка напряжение. А самое главное, оно словно бы закольцовано само на себя. Нам не удалось найти место, что его порождает, как, впрочем, и место, куда оно замыкается. Такое впечатление, что оно существует разом по всей поверхности атмосферы планеты.

– Баренц не даст добро экспериментировать с просачиванием сквозь это поле, даже если челнок включит свою защиту на полную.

– А если в автоматическом режиме, без экипажа?

– Конечно можно, но не забывай, что у нас всего десять челноков, а впереди неизвестное количество загадок, которые, возможно, придется решать таким же образом. Будь у меня тысяча челноков, потери в технике были бы оправданы, а так...– Он замолчал, по-прежнему неотрывно наблюдая за величественностью светила. – Что по звезде?

– Редкий экземпляр, но ничего экзотического в нем нет. Гипергигант, одним словом, со всеми вытекающими из этого последствиями.

– Проще говоря, неизвестно, сколько он отвел нам времени для изучения Давида?

– Совершенно верно, Арсений Павлович. Большую часть жизни это светило уже прожило. Термоядерные реакции внутри звезды практически исчерпали себя, вследствие чего сейчас ее температура и светимость пиковые. Однако, когда начнется коллапс вещества, спрогнозировать сложно.

Так он и простоял до вечера, недвижно глядя на огромную звезду, которой скоро предстояла незавидная участь превращения в черную дыру с сопутствующим этому процессу взрывом гиперновой.

Разумеется, понятия дня, ночи, вечера и утра считались на кораблях, во время космических экспедиций, чисто условными. Ритм жизни человека, оторванного от родной системы, укладывался в тридцатишестичасовой промежуток, и все астронавты жили по этому природой заложенному времени.

– Есть кое-что любопытное, кэп, – по-свойски обратился к нему "Ермак", единственный, "кто" позволял себе такое.

– Слушаю,– внутренне напрягся Арсений Павлович, ожидая новостей. Он знал, что корабль не будет тревожить его по пустякам.

– Я тут заметил зависимость между излучением звезды и показателями поля планеты. Оказывается, она обратно пропорциональна, причем до бешеного количества знаков после запятой.

– Выведи графическое изображение.

Перед глазами Лопатина, прямо на изображение космической глубины, наложилась диаграмма, замелькали числовые зависимости.

– И в самом деле, – прошептал, Лопатин, – излучение звезды растет, а параметры поля на Давиде падают. Ты экстраполировал зависимость?

– Да. По моим подсчетам поле может совсем исчезнуть спустя всего четыре месяца, имею ввиду земное время, конечно.

– И Голиаф будет на пике своей мощи, то есть абсолютно нестабилен...

– Скорее всего. Учитывая его размеры и массу, после того как излучение звезды достигнет пиковой величины, а поле на Давиде перестанет существовать, звезда сколлапсируется за минуты.

Надо было рисковать, признался сам себе Лопатин, или просить помощи, что совершенно не хотелось. Он не слыл натурой гордой и жадной до славы, однако сейчас, глядя на космического гиганта с расстояния всего в двадцать астрономических единиц, Арсений Павлович, вдруг, неожиданно для самого себя, ощутил вызов, брошенный ему звездой и её загадочной планетой. Этот вызов он должен был принять и противопоставить ему свою волю и весь научный потенциал, которым располагал.

– Пошлём десантный челнок,– сказал он Баренцу, – с аппаратурой, но без людей. Посмотрим, что может произойти с ним, а заодно и с экипажем, когда десантолет будет преодолевать поле и недружелюбную атмосферу Давида.

Начальник отдела безопасности космических экспедиций УГКР ничего не ответил. Лицо его в этот момент было словно выточено из камня – монолитное, какое-то неживое, неестественное. Он знал, что разгадки тайн не всегда проходили гладко, а цена ошибок, допущенных при исследовании того или иного явления, могла быть огромной.

Спустя три часа, опять же по внутреннему распорядку "Ермака", десантный челнок, чем-то напоминающий застывшую и сильно вытянутую по длине каплю воды, способный выдерживать колоссальные нагрузки различных внешних воздействий, стартовал в открытый космос, направляясь на покорение пока что непреступной для людей планеты.

– Минута до входа в атмосферу, – сообщил оператор, ведущий десантолет дистанционно.

– Сбавь немного скорость, – ответил ему Баренц, – всё же пилоты действовать будут плавнее и тоньше.

Спустя минуту капля челнока вошла в слои атмосферы Давида. Взвыли от натуги инерционные и гравитационные компенсаторы – маленький кораблик нещадно болтало из стороны в сторону.

– Пока все в норме, хоть и на пределе возможного, – сообщил оператор.

– Посмотрим, что будет дальше, – шепнул на ухо Баренцу Лосев.

А дальше следовало таинственное аномальное электромагнитное поле планеты, которое челнок преодолел лишь ценой практически полной потери защитных экранов.

– Обалдеть, – крякнул оператор, – поле сожрало восемьдесят процентов энергии силового щита, а нам еще впереди Бог весть что предстоит.

– Рискуем потерять челнок, – сказал хмурый Баренц. – Обратно возвращать его смысла нет, через поле уже не проскочишь, остается только садиться на планету, и надеяться, что в дальнейшем нам все же удастся посещать Давида регулярно и относительно безопасно.

Ещё около полутора часов оператор искал место для посадки челнока, во все глаза разглядывая местные пейзажи. А посмотреть было на что. На высоте километра от поверхности планеты пылесмоговая атмосфера Давида резко обрывалась, уступая место сильно разряженной кислородно-азотной!

Сама поверхность более всего напоминала некое плоскогорье огромного планетарного масштаба. Горы, острые пики иссиня-черных скал, возвышались от горизонта до горизонта сплошным частоколом, скрывающимся в вечной полутьме, поскольку свет от Голиафа сквозь плотные слои атмосферы практически не пробивался. Унылый, давящий на психику пейзаж притягивал к себе взор, но людей на звездолёте внезапно охватило чувство безмерного одиночества, и оператор поспешил выключить передачу изображения.

Сразу стало легче, хотя в рубке "Ермака" повисла гнетущая тишина.

– Придётся связываться с Землёй, просить помощи, – нехотя проскрипел Лопатин.

– Да, – согласился Савва Баренц, – нашего технического потенциала не хватит для исследования такого объекта. Как это ни прискорбно, но первый раунд остался за Давидом.

А Арсению Павловичу в этот момент показалось, что лучше бы он и вовсе не сталкивался с Давидом и Голиафом.

Зубры науки.

Эти люди имели множество титулов, регалий и даже прозвищ. Некоторые из них звучали достаточно смешно или даже, возможно, оскорбительно, однако слова очень точно характеризовали их отношение к миру в целом и познанию его в частности.

Вселенная для этих людей была гигантской лабораторией, в которой можно было проводить различные эксперименты, часто отнюдь не безопасные, целью которых было изучение всего и вся. Когда возникала какая-нибудь очень важная проблема, загадка или тайна, они могли не спать днями и ночами, забывать абсолютно обо всех и обо всем, потому что единственное, ради чего они жили, могла считаться разгадка. И чтобы её добиться, они шли напролом, штурмовали проблему гипотезами, теориями, парадигмами, часто терпели неудачи, но всегда, в итоге, добивались своего.

Зубры науки – так их окрестили менее именитые и востребованные коллеги по научному совету ВКС. Когда Лопатин передал на Землю сообщение о том, что исследовать необычный объект своими силами не удастся, желающих помочь разгадать тайну Давида и Голиафа набралось огромное количество. Но как только информация подверглась всестороннему изучению и анализу на ученом совете, было принято решение привлечь именно Зубров к разгадке сей тайны.

Главными назначили профессора ЦИФК, Эрнца Хаффнера, и руководителя ИВК, Киото Хаара, японца по происхождению.

Спустя две недели после просьбы о помощи на орбите вокруг Давида уже сооружалась научно-исследовательская станция, разворачивались приборы, хитроумная машинерия и аппаратура, позволявшая всесторонне исследовать и изучать.

"Ермак", по понятным причинам, не мог нести в своем нутре всего, что вздумается, а самое главное, у экипажа звездолёта Лопатина отсутствовали столь видные и сильные умы человечества.

– Господин капитан, – обратился к Арсению Павловичу Эрнц Хаффнер, – мы, понимаем, что именно за вами остаётся главенствующее право принимать те или иные стратегические решения, однако...

– Я все понял, профессор, – ни чуть не смущаясь того, что перебил известного учёного, ответил Лопатин, – это ваша епархия, делайте все, как вам виднее, я мешать не стану.

– Очень хорошо, господин капитан.

– Я бы только хотел быть в курсе всего, мне больше ничего не нужно.

– Это всегда пожалуйста. Вот как раз сейчас мы боремся с проблемой проникновения десантолетов через слои атмосферы Давида к самой поверхности. Как вам известно, силовой каркас челнока практически истаивает после знакомства с полем, и мы вынуждены совершенствовать наши щиты.

– Каким образом вы это делаете? Наращиваете энергоёмкость?

– Нет, – улыбнулся Эрнц с толикой превосходства во взгляде, – это слишком топорно и глупо. Гораздо эффективней видоизменить само поле, сделать его принципиально другим. Я не уверен, что вы все до конца поймёте, начни я объяснять физику явления, скажу лишь, что наше поле особым образом поляризует вакуум по всей обшивке челнока, таким образом, воздействие Давида практически сходит на нет.

– Когда можно будет приступать к исследованию поверхности планеты?

– Думаю, дня через два, как только завершим эксплуатационные тесты.

Так и произошло. Ученые не подвели, и усовершенствованные в плане защиты челноки, усиленные кое-какой новейшей регистрирующей аппаратурой, устремились на поверхность Давида, где под плотной пылевой атмосферой располагалась довольно однообразная местность горно-скальных образований.

Ничего необычного в плане материалов горные породы Давида в себе не несли, да и в целом поверхность оказалась очень скудной на какие-либо открытия. Единственное, что никак не давало покоя ученой братии, так это само поле Давида, его странная конфигурация и поведение. В конце концов, исследователи пришли к выводу, что оно представляет собой специфически поляризованный вакуум – по-другому объяснить его существование и замыкание поля самого на себя ученые не смогли. А самым главным вопросом по-прежнему для всех оставался вопрос о том, кому все это было нужно.

– Как вы думаете, – обратился Лопатин к профессору Хаффнеру, – это рукотворное явление?

– Киото утверждает, что да. Я пока не столь опрометчив в выводах, но уверен, что мы скоро все узнаем.

Однако, вопреки заверениям представителей науки, раскрытие тайн очень сильно запаздывало. Мало того, к уже существующим, добавилась новая, достаточно опасная проблема, которую необходимо было решать в кратчайшие сроки.

Дело обстояло так. Спустя четыре дня непрерывного исследования поверхности планеты, пилот одного из челноков начал испытывать самые настоящие галлюцинации, вызванные, как сначала показалось, банальным переутомлением. Однако после того, как его доставили на "Ермак", состояние больного не только не улучшилось, но и стало еще хуже. Вспышки зрительных и слуховых галлюцинаций стали появляться всё чаще, и пилота пришлось изолировать.

– Что это ещё за напасть? – обратился Лопатин к доктору медицинских наук, профессору Захарову, который являлся выдающимся нейрохирургом современности.

– Облучение, голубчик, – развел руками Симеон Арнольдович, – по всем показателям, это облучение, причём наша аппаратура пока очень плохо его регистрирует.

– Может быть, это из-за поля? – сделал предположение Лопатин.

– Вполне возможно, хотя не думаю. Природа уж больно у них различается.

– И чем ему это грозит?

– К счастью мы сумели его вовремя вытащить, ещё бы несколько часов, и человека спасти уже б не удалось. Излучение оказывает колоссальное наркотическое воздействие, разрушая нервную систему, буквально сжигает нейроны, и пока наши техники бессильны что-либо сделать.

– Полёты на Давид надо приостановить, а всех людей, побывавших на поверхности, обследовать.

Как оказалось, Арсений Павлович отдал очень своевременный приказ, потому что практически все, кто летал к планете, исследовал ее поверхность, оказались под воздействием неизвестного психотронного излучения.

Полеты решено было прекратить, а техники вплотную занялись разгадкой этого феномена.

Наука двадцать пятого столетия могла справиться с проблемой за несколько дней, и капитан первого ранга Арсений Павлович Лопатин по прозвищу Серебряный с надеждой ждал результатов.

– Мы пока не можем найти источник излучения, – сказал профессор Хаффнер, увлеченно рассматривая динамическую голограмму на своем коммуникаторе, – но можем сказать, что оно идёт из-под поверхности планеты, причем сразу везде. Возможно, причиной излучения является ядро Давида, возможно, что-то под её поверхностью.

– Любопытно, – почесал подбородок Лопатин. – Можно его экранировать?

– Можно. Однако это проще сделать, не с целым челноком, а отдельно с каждым членом экипажа, усовершенствовав сам ККС.

– Почему нужно что-то внедрять именно в компенсационные костюмы?

– Потому что, непонятно, как будут вести себя оба этих защитных поля друг с другом. Вполне может статься, что мы здесь ничего не добьёмся, да ещё и защиту потеряем.

Спустя трое суток в большинство костюмов были установлены персональные генераторы, защищавшие человека от вредного воздействия Д-излучения, и исследования возобновились с ещё большим упорством. Было принято начать изучение Гранд-каньонов – огромных, планетарного масштаба образований, напоминающих земные или марсианские каньоны, но, в отличие от них, обладавших большей протяженностью и не столь ветвистых. По сути, Гранд-каньоны были единственным отличным от скального плоскогорья Давида типом ландшафта. Их глубина иногда достигала полутора километров.

Интерес они представляли ещё и по той причине, что величина Д-излучения в них была наибольшей, а это, в свою очередь, косвенно указывало на близость источника излучения.

Люди не рисковали обустраивать базу на самой планете, хоть поверхность и казалась им относительно безопасной, поэтому все исследования контролировались с научной базы на орбите Давида и с флагманского звездолёта, которым являлся "Ермак".

– Покажи картинку с любого челнока, – попросил выкса Арсений Павлович.

Спустя несколько мгновений Лопатин словно бы очутился в кабине десантолета, на месте пилота и увидел Гранд-каньон своими глазами. Стены его, покрытые острыми как бритва горизонтальными игольчатыми наростами, напоминавшими гигантские зубы, отвесно уходили в бездонную глубь материка, и у капитана сложилось устойчивое ощущение, что оттуда, из неведомых глубин, на него кто-то смотрит, недобро, затаённо.

Челнок, тем временем, слегка снизил скорость, плавно опускаясь на триста метров вглубь Гранд-каньона, так, что всем в этот момент предстала картина его дна. Оно, к слову сказать, совершенно не отличалось от стен – такое же, только в вертикальных наростах черных ни то игл, ни то зубов, величиной от полутора до пятнадцати метров.

Пилот, а, может быть, это был инк десантолёта, прекрасно вёл каплеобразное судно, мягко лавируя между особенно высокими черными клыками. Арсений Павлович собрался было переключиться на другое исследовательское судно, как вдруг пилот челнока резко затормозил. Десантолет остановился, словно вкопанный.

Сердце у Лопатина забилось чаще, где-то в низу живота родилось противное удушье. Серебряный еще даже не успел подумать, что произошло там, на чужой планете, как на него из таинственной глубины сплошного леса каменных зубов выплыл сверкающий прохладным голубоватым блеском шар. Размером едва ли не с половину челнока, он, однако, не фиксировался практически ни в одном диапазоне электромагнитного излучения. Ни детекторы массы, ни инерциометры, ни гравиметры, ни спектрометры ничего не регистрировали, однако люди отчетливо видели перед собой нечто, активно меняющее форму, словно медуза или желе, свободно парящее в воздухе.

Немая сцена продолжалась несколько минут: люди как завороженные смотрели на голубоватого призрака, боясь спугнуть или неосторожными своими действиями как-то навредить ему, а объект неизвестного происхождения, застыв в воздухе, словно бы дышал – по крайней мере, такое впечатление создалось у всех присутствующих, наблюдавших за ним. А потом призрак резко взмыл воздух и...кубарем упал вниз, скрываясь в зубастой бездне Гранд-каньона.

Синий призрак.

Капитан первого ранга, командир звездолёта «Ермак», сидел в своём кокон-кресле прикрыв глаза, наслаждаясь удивительным звуковым миром собственной ИЗМ. После увиденного там, на поверхности Давида, Лопатина словно бы подменили: он резко замкнулся в себе, почти ни с кем не разговаривал, подолгу сидел, слушая релаксационную музыку, размышляя над тем, чему же стал свидетелем.