Текст книги "Кирьян"
Автор книги: Илья Земцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Три года на отдаленном мастерском участке Волоколамского леспромхоза работал Кирьян. Настоящее его имя и фамилию знали мастер и бухгалтерия. Кирьян – его тюремная кличка. Она ему настолько привилась и полюбилась, что если кто попытается назвать его настоящим именем и отчеством, то он отвернется, не ответит. Достаточно сказать: «Кирьян», – тут же откликнется.
На вид ему было более пятидесяти лет. Он говорил сорок четыре. Жил он одиноко, холостяком. Зарабатывал помногу, работал на валке леса электропилой «К-5». В леспромхозе числился в передовых людях. Любил мужские компании. Заработанные деньги не хранил. После получки не вылезал из деревенского чипка по три-четыре дня. Пока все не пропьет, на работу не выходил. После получки давал деньги в заем нуждающимся. О долгах не напоминал и возврата не требовал. Любил играть в карты, в очко. Лесорубы его остерегались и в карты с ним не играли. При нужде делил последнюю корку хлеба пополам. Если у него не было, без стеснения и без спроса брал чье на глаза попадет.
К женщинам имел неприязнь. Может быть, в душе он их не любил, но в обхождении с ними был вежлив. Женщины-обрубщики сучьев народ не стеснительный. Сама обстановка, лес и вульгарность народа заставляет быть смелым и решительным. Часто они не давали Кирьяну покоя, ходили по пятам, старались садиться при первом удобном случае рядом и даже положить руку на его плечи или шею. Кирьян вставал, делал недовольный вид и уходил к мужикам. Бесцеремонно просил кого-нибудь освободить место. Женщин это злило. Они настойчиво преследовали Кирьяна и прозвали его Монахом.
Прошлое Кирьяна было загадочно. Все знали, что он всю свою жизнь не вылезал из тюрьмы. Старики и старухи в селе избегали встречи с ним и звали Тюремщиком. Они говорили: «У Тюремщика тяжелый оловянный взгляд, он на все гадости способен». Некоторые мужики признавали, что Кирьян – душа-человек. А когда он у них без разрешения брал что-нибудь, жалели, но молчали.
Любопытные женщины задавали Кирьяну много вопросов. Иногда он нехотя, скупо отвечал. Поэтому знали, что он беспризорник, ни отца, ни матери не помнит. Рос в городе, в трущобах. Смутно помнит свою бабушку, которая обещала сделать его образованным человеком, однако вскоре умерла. Кирьян, как и многие другие еще во времена Николая Второго, оказался на улице. Бродили в то время по городским улицам тысячи оборванных, как их тогда называли, сирот. Просили милостыню, где близко лежало – там брали. Находчивые предприниматели из преступного мира – воры и рецидивисты – объединяли беспризорников в своего рода колонии. Обеспечивали им жалкое существование в развалинах старых домов и трущобах. Учили воровать и заставляли поборничать. Пьяный Кирьян однажды хвалился, что с восьмилетнего возраста был отличным карманным вором, а в пятнадцать лет – уже шефом, возглавлял сотню беспризорников.
Всю сознательную жизнь он провел в тюрьмах и лагерях. Много раз выходил по окончании срока или сбегал. По-видимому, нелегко ему было вспоминать бесцельно прожитую жизнь и бередить старые раны. В административных органах он считался неисправимым. В этом, по-видимому, никакой ошибки не было. Люди десятками лет пытались направить его на путь истинный. Кирьян давал клятвы, заверял, что со старым покончено, завязал. Тут же развязывал и брался за преступные дела.
И вот в возрасте уже далеко за сорок исправился. Впервые он стал приносить обществу пользу. Впервые он стал работать не штурмовщиной. Как пропьет зарплату за три-четыре дня, насидится досыта в дымном, закопченном чипке и берется работать. Он это умел, нормы выработки перевыполнял в два раза. Один обеспечивал работу двух бригад мастерского участка, то есть четырех трелевочных тракторов. Трактористы говорили, лучше Кирьяна никто лес не валит. Хлысты ломает как раз в указанное место. Делянка при помощи него разрабатывалась точно по схеме, как на картине.
Женщины-сучкорубы говорили, зимой в двадцатиградусный мороз секло лицо холодным ветром и морозной пылью. Ползла-струилась по опушке леса сыпучая поземка, погребая под собой сваленные хлысты и низкорослый подрост. От холода попряталось все лесное население. Работать невозможно. А Кирьян в одной нательной рубашке валил дерево за деревом, идя с пилой, словно с игрушкой, по прямой пасеке делянки. Его коренастое тело с длинными руками и короткими толстыми ногами окутывал пар. Он походил на сказочного железного человека.
Если кто-либо хвалил Кирьяна, главный инженер леспромхоза Онищенко говорил: «Не спешите с выводами. Работает стихийно, часто срывается, пьянствует, прогуливает. В другом месте давно бы дали от ворот поворот. У нас из-за нехватки рабочих сходит за лучшего». Он повторял русскую народную пословицу: «Сколько волка ни корми, он все равно в лес глядит».
Один раз заместитель директора леспромхоза по политической части Скачков воспользовался тихим морозным январским утром. Шел в новую делянку. На западе еще синела темная ночная дымка. На востоке небо окрасилось в ярко-оранжевые тона. Одним краем из-за горизонта выходило небесное светило. Подходя к делянке, Скачков услышал звуки пилы, треск и падение дерева. Это уже работал Кирьян после очередной попойки с получки. Он наверстывал упущенное. В нем как в человеке заговорила совесть. От сильного тридцатиградусного мороза трещали деревья. Вышедшее из-за леса солнце украсилось двумя оранжево-красными столбами. От холода все лесное население попряталось в теплые норы. Только беспощадный голод заставлял их вылезать в поисках пищи. Идя по узкому волоку еще не тронутой рубкой делянки, Скачков увидел на громадной сосне белку. У него невольно вырвалось слово: «Белка, белка». Белка попрыгала по ветке, по-видимому, не нашла подходящих шишек. Настригла хвои и снова юркнула в теплое дупло. Скачков не стал подходить к работавшему Кирьяну, так как тот предупредил взмахом руки: «Не подходи близко – опасно – и не мешай работать». Работал Кирьян в мороз в одной рубашке. С того памятного утра Скачков всем говорил и даже утверждал: «Неисправимый Кирьян покончил с прошлым. Вот только подобрать бы ему вдовушку, женить. Тогда он не будет пьянствовать. Жены умеют отбирать деньги у непослушных мужей».
Но женить Скачкову непослушного Кирьяна не удалось. В мае после окончания сплавных работ рабочим леспромхоза выдали зарплату. Многие, в том числе и Кирьян, получили порядочные суммы. В дни получки, нечего греха таить, каждый мужик на бутылку оторвет и на радостях выпьет. Одиночки, как Кирьян, и люди, находящиеся далеко от своих семей, не только выпьют, но еще два-три дня будут похмеляться.
Так уж на святой Руси заведено. Во времена Гоголя люди любили хорошо, сытно поесть. Съедали помногу разных лакомств, ну, скажем, пирогов, галушек и вареников со сметаной. Не брезговали салом, свиной колбасой и окороками. Сейчас не веришь, что человек так много мог съедать за один раз. Лесорубы, наоборот, теперь выпивают водки ведрами, а закусывают соленым огурцом, капустой и килькой, чтобы хорошо было в желудке и самому до песен и плясок весело. Пройдет, к примеру, сто лет и тоже люди будут удивляться, как могли столько выпивать, ничем не закусывая.
Чипок села набился до отказа мужиками. За столы все не помещались. Приспосабливались у окон и вокруг столов стоя. Пили водку, запивали пивом, закусывали кильками, а большинство рукавом. После первых выпитых стаканов в помещении стоял сплошной гвалт и шум. Одни спорили, другие громко разговаривали, третьи кому-то грозили. Затем некоторые, пошатываясь, уходили домой или тут же сваливались. Устраивали свидание под столом. Но большинство пили, курили, говорили. Толпились у буфета, покупали водку, пиво и холодные закуски, то есть кильку, селедку, огурцы.
За столом у окна на самом видном и почетном месте сидели Кирьян, десятник Коротин и два вальщика леса. Все мужики молодые, здоровые, крепкие. Кирьян им по виду годился в отцы. Ребята пили много, негромко разговаривали межу собой.
За соседним столом мужики устроили состязания. Каждый хвалился своей физической силой. Ставили ту или другую руку на локоть на стол или стул. То же делал и противник. Начинали напрягать мышцы, старались склонить и положить руку противника. Кричали, ругались, прекращали состязание, пили водку и пиво. Затем снова пробовали свои силы.
– Может, и мы потянемся, – сказал кто-то из вальщиков леса, но десятник Коротин сказал:
– Отставить. Я бы с удовольствием поборолся с любым из присутствующих здесь.
Пьяный Кирьян пробормотал:
– Бороться – это хорошее дело. Я тоже приму участие и составлю вам компанию, если не возражаете.
Борьба не состоялась. Для того чтобы бороться, надо было выходить на улицу. Боясь потерять стол и место в чипке, никто не сдвинулся с места. Хвалился Коротин, что в борьбе он не уступит даже мастеру спорта и пока еще не находил себе равных среди деревенских мужиков и молодежи. Кирьян смотрел на него тупым оловянным взглядом и говорил:
– Мы с тобой попробуем.
За десять минут до закрытия чипка, именуемого «Чайкой», за десятником Коротиным пришла жена и увела его домой.
На следующий день утром встреча состоялась снова, за тем же любимым столом, постоянным местом Кирьяна. Вначале строили, то есть пол-литровую бутылку водки выпили на троих, запили пивом. Появился четвертый напарник Кирьяна. Выпили бутылку на четверых. Пили пиво, закусывали килькой. Майское солнце и зеленая лужайка так и манили на улицу. Не договариваясь, все четверо вышли на свежий воздух. Сели на лужок недалеко от чипка. Кирьян предложил Коротину бороться с его напарником. Коротин напарника в одно мгновение уложил на обе лопатки. Желающих бороться с Коротиным не было. Встал на ноги Кирьян, расправил плечи. Поднял руки до уровня плеч, сделал плавные движения, как разминку, и подошел к Коротину.
– Давай попробуем, – сказал он.
– Не будем, Кирьян, – предупредил Коротин.
– Почему не будем? Ты меня боишься? – настаивал Кирьян.
– Не боюсь, – смеялся Коротин, – но боюсь за твои старые кости.
Кирьян подошел к Коротину, с силой схватил его за руки, пытаясь применить прием, и тут же очутился на земле в трех шагах от Коротина. Борющихся окружили пьяные мужики. Они кричали, задорили, натравливали. Кирьян еще два раза пытался подойти к Коротину. Оба раза в долю секунды был повален на землю.
– Не надо, Кирьян, не подходи, а то ненароком получишь травму, – предупредил его Коротин, – потом еще придется отвечать за тебя.
– Поборолись, мужики, и хватит, – сказал Кирьян, – давайте выпьем и по домам.
– Слабак ты, Кирьян, – раздался чей-то пьяный голос. – Не уверен – не лезь бороться, а то на каждом шагу бахвалишься: «Я Кирьян, я силач».
Кирьян скользнул оловянными глазами по лицам мужиков. Всей ватагой снова ввалились в чипок. Пили водку, пиво. Изредка Кирьян кидал тяжелый взгляд на Коротина, но тот чувствовал свое физическое превосходство и не обращал внимания.
Кирьян попросил у буфетчицы литр водки и пригласил Коротина к себе на квартиру, чтобы продолжить пьянку. По деревне шли в обнимку, как друзья. Вошли в избу и через узкий проход между русской печью и стеной – на кухню, где в углу висел умывальник. Кирьян налил полный умывальник воды. Предложил Коротину умыться. Подал ему мыло, рядом на табуретку положил полотенце. Коротин нагнул голову, чтобы вымыть шею и лицо. В это время Кирьян взмахнул, как палач, острым топором лесоруба и ударил лезвием по шее. Коротин беззвучно неуклюже упал. Кирьян схватил его за волосы и с трех ударов отрубил голову.
На страх всему селу вышел на улицу. Левой рукой держал за волосы голову Коротина, правой – окровавленный топор. Шел по центральной сельской улице посередине дороги. Народ в панике разбегался по домам. За несколько минут весть о кровавых свершениях Кирьяна облетела все село. Чипок закрыли, народ попрятался. Заведующий почтой вместе с ездовым и конюхом с пистолетом в руке убежали к пойме реки Шоши и спрятались в кустах ивы, серой ольхи и крушины. Из правления колхоза и правления сельпо по телефону звонили в милицию, просили немедленно выехать и задержать преступника. Но от села до райцентра было сорок километров. Дорога еще не просохла, и проехать можно было на вездеходе или на лошади.
Кирьян три раза прошелся с отрубленной головой по центральной улице. Видя, что народ его боится и все попрятались, возомнил себя героем. Поджег дом председателя сельпо. Председатель выскочил из избы с двуствольным ружьем, выстрелил чуть выше головы Кирьяна. Кирьян бегом отбежал на безопасное расстояние, пригрозив ему топором.
Пожар был ликвидирован. Из районного отдела милиции было дано распоряжение в Кирьяна не стрелять, не убивать. Сотрудники милиции должны были взять его живым. Кирьян это понял и продолжал ходить по селу, нагоняя страху на жителей.
В то злопамятное воскресенье директор Волоколамского леспромхоза Василенко командировал на лесопункт, где работал Кирьян, заместителя по политической части Скачкова и старшего инженера Зимина. Мастерский участок находился на самой границе с Московской областью. Лес готовили и вывозили на берег реки Шоши, а затем в период половодья сплавляли молевым сплавом по реке в Московское море (Иваньковское водохранилище), где были сделаны запани. В запанях бревна вылавливали, сплачивали в плоты и отправляли потребителям.
Скачков с Зиминым выехали в восемь часов утра на новой автомашине «ЗИС-150», первая партия которых только что сошла с конвейера. Благодаря заботам министра лесной промышленности товарища Орлова не о леспромхозе, а о заведующей столовой леспромхоза Авдеевой леспромхозу выделили первую автомашину. Об этом расскажу чуть позднее.
Автомашина «ЗИС-150» была закреплена за лучшим шофером Абросимовым. По асфальту она развивала скорость до 80 километров в час. От Волоколамска до Лотошино был асфальт. От Лотошино до мастерского участка на реке Шоша – грунтовая дорога. Ехали все трое в кабине, но когда проехали Лотошино и выехали на проселочную грунтовую дорогу, Зимин пересел в кузов, так как раненая нога у него не сгибалась в тазобедренном суставе. В тесной кабине протянуть ее не хватало места, поэтому в ноге была нестерпимая боль, да и Скачков по дороге повторил несколько раз:
– Что ты возишься? Спокойно сидеть не можешь.
Зимин не пожаловался на боль в ноге, а сослался на духоту кабины и перелез в кузов, чтобы дышать чистым воздухом. Через четыре часа по ухабистой грязной дороге подъезжали к селу. Перед их взором открылась панорама старого села Московской Руси, раскинувшегося на берегу небольшой реки Шошы. В центре села на самой возвышенности стояла церковь с разрушенной колокольней и почерневшей от времени крышей. Высокоподнятые, как руки старца, пять куполов с ободранным с них, может, позолоченным железом напоминали о скелете покойника, но с уцелевшими, крепкими ребрами грудной клетки. На месте крепления крестов торчали, как громоотводы, согнутые вниз железные стержни. Заядлые деревенские атеисты, имея жгучую ненависть к церкви и ее священнослужителям, снимая кресты с церкви, заботились только о том, как бы быстрее снять их любыми силами. Пусть покарает их за это Бог. На страже села церковь стояла более пяти веков. Если бы у нее были зрение и мышление, многое бы она могла рассказать об истории села, набегах захватчиков на русские земли и о славных русских богатырях. Сейчас она стоит изуродованная грешными людьми, испохабленная, всеми забытая, осиротевшая и заброшенная. Глядит на село угрюмо, неласково. Что же вы, люди добрые, сделали с ней? Кому она, когда-то всеми почитаемая, мешала? Мстить надо было не историческому памятнику, а людям, им ведавшим: попу, дьякону, псаломщику, если они против советского народа были в чем-то повинны. Пятиглавая церковь в недалеком прошлом вплоть до 1937 года была красой и славой села. Сейчас ее вместительное нутро было набито ящичной тарой, пустыми бочками и прочими дешевыми товарами: солью, печными и скобяными изделиями. Святые лики покрылись толстым слоем пыли и коррозией, их взгляды устремлены вместо нарядных прихожан на грязь и хаос. Святое место превращено в отхожее место, в уборную, хотя в селе девяносто процентов верующих. Не поспешили ли с этим товарищи атеисты? Надо ли было в несколько лет уничтожать все святое, созданное человечеством за тысячелетия? Так думал Зимин, глядя из кузова автомашины на село.
Зеленая блестящая автомашина «ЗИЛ» въехала на малой скорости в село. Шофер Абросимов крикнул дремавшему Скачкову:
– Смотри, идет Кирьян, в одной руке какой-то горшок, в другой – топор.
Дальше действие разворачивалось стремительно. Скачков внимательно смотрит на Кирьяна, автомашина сближается с ним. Лицо Скачкова бледнеет. Он кричит Абросимову:
– Останови автомашину!
Выскакивает на ходу, со скоростью спортсмена-разрядника бежит по направлению к реке Шоше, кубарем кидается с крутого берега поймы и достигает земли, ползет в лозняк и заросли шиповника.
Кирьян на мгновение останавливается, грозит ему вслед топором и что-то кричит. Затем подходит к автомашине. Левой рукой держит окровавленную голову человека, правой – топор.
Зимин из кузова кричит водителю:
– Мни его, наезжай, не бойся! Только не останавливайся!
Кирьян поднимает правую руку с топором и повелительно приказывает Абросимову остановить автомашину. Грозит:
– Не вздумай удирать, догоню! Живым не оставлю.
Зимин стоит в кузове автомашины, в руке держит изуродованную монтажку, которую вытащил из петли троса. Левой рукой прижимает к борту железную лопату с отломленным наполовину черенком. Внимательно следит за каждым движением Кирьяна.
Абросимов резко тормозит, автомашина встает. Кирьян, опасаясь Зимина, кладет голову на землю, с поднятым кверху топором осторожно идет к автомашине. Глядит налитыми кровью оловянными глазами на Зимина и кричит:
– Ты, хромая собака, не бойся, тебя не трону. Ты ранен на войне не по своей вине. Все грехи тебе прощаю. Вот если бы на твоем месте был Скачков, можно было бы посчитаться.
Зимин отвечает:
– Я не грешен, но постою за себя, Скачкова и Абросимова, – поднимает монтажку, намереваясь бросить в Кирьяна.
– Но ты дурень! – кричит Кирьян. – Абросимов, вылазь из кабины и иди ко мне, иначе я тебе отрублю голову, как этому пахану, – и показывает взглядом на голову.
Зимин орет водителю:
– Заводи автомашину и езжай, трус, кого ты испугался!
Абросимов, как загипнотизированный, выходит из кабины автомашины и подходит к Кирьяну. Зимин негодует:
– Чего ты делаешь, трус?!
Кирьян требует:
– Давай сюда твои документы и деньги триста рублей, что тебе жена дала купить поросенка. Ты с нею с получки рассчитаешься.
Сам смотрит на изогнутую монтажку в руках Зимина. Зимин делает движение, Кирьян берет Абросимова за рукав пиджака, отходит вместе с ним на безопасное расстояние. Предупреждает Зимина:
– Ты смотри, осторожнее, хромой ишак, а то получишь! – и грозит топором.
Зимин кашляет, плюет в сторону Кирьяна, кричит:
– Николай, хватай его правую руку с топором, придержи недолго. Я его научу, как родину любить.
Абросимов пытается схватить Кирьяна за руку. Тот легонько опускает топор на ухо шофера. Из уха течет кровь. Зимин с силой бросает в Кирьяна монтажку. Противник нагибается и подставляет топор. Монтажка ударяется об топор, раздается звук металла.
– Зарубил бы я тебя, хромую собаку, да пока хватит с меня и одного! – кричит Кирьян.
– Попробуй, – равнодушно отвечает Зимин и поднимает кверху лопату.
– Ну, давай документы и деньги, – требует Кирьян и поднимает над Абросимовым топор. Лезет в нагрудный карман и вынимает бумажник.
Абросимов кричит:
– Возьми, прощелыга и вор! – и идет к автомашине.
Зимин недоумевает:
– Зачем отдал?!
Кирьян поднимает голову за волосы и, оглядываясь, идет к реке. Затем из бумажника вынимает деньги и паспорт. Бумажник с остальными документами бросает на землю. Обращается к Абросимову:
– Возьми, пригодится. Права мне не нужны.
Зимин неуклюже прыгает с автомашины, поднимает вверх лопату и направляется к Кирьяну. Кирьян грозит ему топором и кричит каким-то загробным голосом:
– Не подходи, убью! – и, пятясь, злобно смотрит на Зимина, а затем убегает.
Абросимов с окровавленным лицом сидит в кабине. Зимин снимает с себя рубашку и майку. Рвет майку, бинтует Николаю голову. Лицо шофера толстым слоем покрыто запекшейся кровью. Зимин садится в кабину. Кричит на Абросимова:
– Трус ты! Зачем вышел из кабины? Зачем отдал Кирьяну деньги и паспорт?
Абросимов виновато моргает глазами, молчит.
– Эх ты, герой, – возмущается Зимин. – В Москве бывал, щи хлебал, кур ел и с девками целовался, а перепугался какого-то рахита. Мял бы его машиной. Сидел бы я рядом с тобой, не дал бы тебе остановиться. Лежал бы он сейчас с поломанными ногами и просил о помощи.
– А если бы задавили его? – спрашивает Абросимов. – Могли бы меня судить.
– Никто бы тебя не судил. За это ты мог бы получить медаль «За отвагу».
– Да ну, – удивленно произносит Абросимов. – Растерялся я. Как Скачков на ходу выскочил из кабины, да притом эта окровавленная голова в руках Кирьяна, меня словно парализовало. Не стали подчиняться ни руки, ни ноги. Голова мне показалась знакомой, вроде десятника.
– Похоже, – подтверждает Зимин. – Ты совершил очень большую ошибку – остановил автомашину. Тебе надо было, наоборот, повысить скорость и ехать прямо на Кирьяна. Что он мог сделать с топором против нас? Если бы вскочил на подножку, я бы нанес ему смертельный удар лопатой или монтажкой.
Абросимов оправдывается:
– Когда из кабины выскочил Скачков, я думал, что остался один. Про тебя, честное слово, забыл. Подумал, что Кирьян бросит топором в лобовое стекло.
– Ну и что, – возражает Зимин. – Вот это только и требовалось от него. Тогда бы ты мог остановиться, и мы его запросто скрутили бы и проволокой связали. Топор опасен не в броске, а в руках. Если бы Кирьян бросил топор в лобовое стекло, если, на крайний случай, он мог влететь в кабину, ты запросто мог от него уклониться. Но топор по теории вероятности не мог влететь в кабину, потому что Кирьян мог кинуть его только с того или другого бока автомашины. Поэтому топор срикошетил бы и ушел в сторону. Стекло было бы разбито. Но Кирьян пока не сошел с ума и без топора в любых обстоятельствах не остался бы. Жми на стартер и поехали в село. Надо срочно звонить в милицию.
Кирьян медленно удаляется, часто оглядываясь. Входит во двор одного из домов. Скачков взбирается по крутому склону и бежит к машине. Абросимов, не видя Скачкова, начинает ехать.
– Стой! – кричит Зимин. – Бежит Скачков.
Абросимов останавливает автомашину. Зимин открывает дверку кабины. Скачков с быстротой акробата влетает внутрь и закрывает ее.
– Слава богу, живы! – произносит он и сразу командует. – Поворачивай машину обратно.
– Поедем в село, – повелительно говорит Зимин. – Надо обезвредить этого разбойника, иначе он натворит дел, сожжет всю деревню.
– Это не нашего ума дело, – возражает Скачков. – Наше дело готовить лес, а не гоняться за преступниками. На это есть милиция, дорогой товарищ Зимин. Доедем до Лотошино, заявим в милицию.
– По-твоему, мы за преступниками гоняться не обязаны? – раздражается Зимин. – Пусть преступники гоняются за нами. Лотошинская милиция сюда не поедет, потому что село Калининской области, а Лотошино – Московской. Я, кажется, не ошибаюсь. Жми в село, – Зимин общается к Абросимову. – Жми прямо к почте или совету. Мы приехали поговорить с народом и поговорим, невзирая ни на какие угрозы Кирьяна.
Короче говоря, шофер Абросимов колебался. Он не знал, кому подчиняться – Зимину или Скачкову. Зимин со Скачковым спорили, доказывали, дело дошло до личных оскорблений. Пока спорили, прошло более часа. Тем временем Кирьян ходил по селу с головой и топором, нагонял на народ страх и ужас. Из села через каждые полчаса звонили дежурному милиционеру и на квартиру начальнику милиции. Просили разрешения на применение огнестрельного оружия против Кирьяна. Начальник милиции запретил:
– Ни в коем случае не применять никаких мер против бандита. Мы выезжаем, главное – взять живым.
Пока Скачков с Зиминым спорили, Кирьян совершил три поджога, но люди дежурили и сразу потушили огонь.
В споре верх взял Зимин. Подъехали к правлению колхоза. Председатель колхоза и двое мужиков дежурили в правлении с ружьями.
– Мужики, – сказал Зимин, – что вы сидите здесь? А ну, пошли задержим преступника.
– Начальник милиции категорически запретил задерживать, – сказал председатель колхоза. – Даже пригрозил мне. Я только что говорил с ним по телефону: «За голову Кирьяна вы отвечаете персонально. Он нам нужен живой и не калека. Если сумеете уговорить, то можете связать – это разрешаю».
– Пока они приедут, чтобы арестовать Кирьяна, он натворит вам много бед, – горячился Зимин. – Дайте мне ружье и патроны – я его приведу сюда.
– Знаешь что, молодой человек, – сказал председатель, – вы здесь временные люди, приехали и уехали, а нам придется расхлебывать. Кирьян тоже ваш рабочий, а вот, поди ты, ответственность за его жизнь возложили на меня. Милиция уже выехала на лошадях, часа через три-четыре приедут.
– Так их Кирьян и будет ждать, – уже спокойно возразил Зимин. – Нате, берите – я сдаюсь.
– Поехали, товарищ Зимин, – сказал Скачков. – Собрания сегодня мы не проведем. Никого не соберем.
– Поехали, – согласился Зимин.
Сотрудники милиции, четыре человека, в деревне появились в девять часов вечера. Кирьян за полчаса до их приезда сел в лодку и уплыл, оставив на берегу, на месте стояния лодки, голову и топор.
Спустя полтора года одна заведующая столовой леспромхоза увидела Кирьяна на Савеловском вокзале города Москвы. Кирьян ее не опознал, а может, не обратил внимания. Она пошла к дежурному железнодорожной милиции и сообщила, что на вокзале находится очень опасный преступник. Рассказала, на какой скамье он сидит, в каком ряду и его приметы. Двое работников милиции пошли задерживать Кирьяна. Предупредили, чтобы она не смотрела на него и не вызывала подозрений. При появлении в зале двух работников милиции Кирьян встал и пошел на выход к пригородному поезду. Женщина показала им:
– Вон он. Пошел, не упустите.
Кирьян шел не спеша. Вышел на перрон и залез в хвостовой вагон электрички.
– Вы постойте здесь, – сказал старший сержант милиции лейтенанту. – Я возьму его один, – и устремился в вагон.
Пассажиров внутри не было. След Кирьяна простыл. Милиционер пробежал бегом по этому вагону, через тамбур проскочил в следующий. Кирьян торопливо шел в конец вагона. Тут же сидели две женщины. Старший сержант окрикнул:
– Гражданин! Можно вас на минутку, – и приблизился к остановившемуся Кирьяну.
– Что вам от меня надо? – спросил тот.
Старший сержант взял Кирьяна за правую руку и повелительно сказал:
– Гражданин, пройдемте со мной.
Кирьян освободил руку, с силой попытался ударить блюстителя порядка. Последний от удара увернулся. Тогда Кирьян применил новый прием – пнул ему между ног. Старший сержант схватил противника за обе руки, пытаясь завернуть их назад. Кирьян упал и свалил милиционера на себя, схватил его за голову и зубами, как хищник, вцепился в горло. Одна из женщин выскочила из вагона и стала звать на помощь. В вагон вбежали лейтенант милиции и два парня. С трудом оторвали Кирьяна от старшего сержанта. На преступника надели наручники, а пострадавшего отправили в больницу.
Через два месяца после задержания Кирьяна был назначен суд. Судила выездная сессия Калининского областного суда по месту жительства и работы обвиняемого. В качестве свидетелей были приглашены как свидетель и обвинитель шофер Абросимов и заместитель директора леспромхоза Скачков, а также инженер Зимин. Скачков отказался ехать в суд, сослался на болезнь. Общественным обвинителем от леспромхоза был направлен Зимин. Зал судебного заседания не вмещал желающих посмотреть на преступника и убийцу. Кирьян во время судебного заседания вел себя гордо. На вопросы судьи, присяжных заседателей, обвинителя и защиты не отвечал.
В зал вошел Зимин и назвал себя общественным обвинителем, а вызван был как свидетель. После опроса и дачи показаний выступал как обвинитель. Он сказал:
– Напрасно наше законодательство с такими преступниками нянчится, уговаривает их, воспитывает заняться общественно-полезным трудом. На мой взгляд, их надо без суда и следствия не только стрелять и вешать, но и четвертовать.
Кирьян гордо посмотрел на Зимина, крикнул:
– А зря я тебя не прикончил.
Зимин на реплику ответил:
– Руки у тебя коротки. Если бы не было запрета милиции брать тебя живым и невредимым, мы бы тебе после совершения преступления отрубили бы руки и ноги и вытащили бы с корнем язык. Геройство надо было показывать в Отечественную войну, а не убивать ни в чем не повинных людей.
– А ты знаешь, что я имею десять побегов из тюрьмы? Вынул из своего живого друга печенку и съел сырую.
– Гражданин Зимин, говорите только по существу, – предупредил судья. – Вам, подсудимый, будет предоставлено слово.
– Я говорю по существу, – сказал Зимин. – Дальше таких людей, как Кирьян, на белом свете держать нельзя. Их надо уничтожать, чтобы они не мешали нашей мирной жизни и восстановлению хозяйства, разрушенного войной.
– Мы с тобой еще встретимся, хромая собака, – пробурчал Кирьян.
– Подсудимый, ведите себя как следует, – предупредил судья.
В обвинительном выступлении прокурор поддержал Зимина:
– Но, к сожалению, – сказал он, – для таких негодяев и преступников смертная казнь у нас отменена.
Суд приговорил Кирьяна к пятнадцати годам лишения свободы. В качестве свидетеля была вызвана заведующая столовой, которая узнала Кирьяна на Савеловском вокзале. В последнее время она зачастила в Москву.
В октябре в Волоколамский леспромхоз приехал министр лесной промышленности СССР Георгий Михайлович Орлов. В это время на лесопункты проехать было трудно даже на автомашине «ЗИМ», тогда министр решил разобраться с делами леспромхоза в конторе. Было собрано производственное совещание. Пригласили начальников лесопунктов, часть мастеров, бригадиров и передовых рабочих. Перед участниками совещания Орлов без какого-либо конспекта выступал в течение двух часов. Затем коротко выступили директор леспромхоза Василенко, главный инженер Анищенко, начальники лесопунктов и один бригадир. На этом совещание закончилось. Ужин для министра был приготовлен в столовой. Как официантка прислуживала сама заведующая. Тридцатилетняя плотная женщина, чуть ниже среднего роста, блондинка, как в народе говорят, кровь с молоком, с красивым бюстом и статной фигурой. Муж ее, бывший директор промтоварного магазина, сидел в тюрьме уже более двух лет и должен был выйти.
