Текст книги "Воспоминания"

Автор книги: Илья Гинзбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Что ж, придется ждать. Впрочем, – думали мы – вряд ли здесь сделано что-то серьезное.

И вот однажды осенью 1958г. в коридоре ВЦ-2 (в Петергофе) ко мне подходит Дымарский. А между нами разница такова – я кончил кафедру теор. физики МГУ в 1956 г., а он такую же кафедру в ЛГУ в 1954 г. На него надели погоны, на меня – нет. «Ну что ж, не разрешили рассказать». – «Жалко очень!» – «А Вы посмотрите статью Канторовича в сборнике Проблемы повышения эффективности железнодорожного транспорта, изданном в 1943 г. в Свердловске». (Это пример несанкционированной передачи глубокого военного секрета, впрочем, передачи, полезной для общего дела обороны страны.)

Через пару дней, вернувшись в Москву, я пошел в библиотеку, прочел статью, и на следующий день рассказал своему руководству, как решается задача распределения огня. Чтение статьи Л.В. Канторовича составило второе из двух сильнейших научных впечатлений первого десятилетия моей научной жизни.

Не могу удержаться от изложения решения, как оно излагалось в сборнике. Рассматривается транспортная задача. Имеется железнодорожная сеть. Известна стоимость перевозки вагона угля на каждом отрезке. Уголь в известных количествах должен быть погружен на одних станциях, и получен на других. Составить оптимальный по расходам план перевозок.

Решение. Пусть есть какой-то план перевозок. Сопоставим ему потенциал так, что разность потенциалов равна цене перевозки там, где везут уголь, и она больше цены перевозки там, где уголь не везут. Теорема: оптимальный план имеет потенциал (доказана в сборнике). Обратная теорема (читайте математические работы) – потенциальный план оптимален. Алгоритм решения: составим произвольный план, и начнем строить над ним потенциал. Скоро мы обнаружим невязку (на каком-то цикле). Тогда изменим направление перевозок на этом цикле. План, очевидно, улучшится. Далее процедура повторяется с переходом на все новые циклы. Наблюдение: практическая сходимость наступает быстро. Именно использование этого наблюдения и было наиболее потрясающим для меня.

Не составляло труда понять, что в нашей задаче известные вероятности поражения самолетов пушками являются аналогами цен перевозок. Я так и не знаю, приводит ли к упрощениям относительно простая структура сети в военной задаче. Я подумал тогда же, что алгоритм Л.В. является моделью динамики фазового перехода 1 рода (например, замерзания льда).

На мой взгляд, работа Л.В. замечательна в двух отношениях. Во-первых, он сделал предметом точного математического исследования вопрос, который ранее в сферу действия серьезной естественной науки не входил. Во-вторых, он предложил нетривиальное решение, допускающее множество приложений, и сформулировал – что кажется необычным для математика – концепцию быстрой практической сходимости.

После моего рассказа в МНИИ я получил разрешение при поездках в Ленинград посещать семинар Канторовича в ЛОМИ. При первой же поездке я нашел Л.В., и попросил его разрешения на посещение семинара. До моего ухода из МНИИ я посетил всего 2-3 семинара. Там я познакомился с майором Г.Ш. Рубинштейном – преподавателем одной из Военно-морских Академий, в дальнейшем моего коллеги в ИМ СО РАН. Запомнился один семинар. Кто-то из учеников Л.В. рассказывал о модификации транспортной задачи в случае, когда цены на уголь в разных точках производства разные. Поднялся присутствующий профессор-экономист и гневно заявил, что в СССР цена угля всюду одинакова. Было обидно смотреть, как Л.В. тратит свой интеллект на просвещение этого марксистского начетчика (такой ярлык научил нас навешивать Сталин).

Переехав в 1960 г. в Новосибирск, я обнаружил в нашем Институте Математики отдел мат. экономики, возглавляемый Л.В. Канторовичем. Некоторые его сотрудники стали моими друзьями. Э.О. Рапопорт рассказал мне о современных постановках задач линейного программирования и о методах, используемых в практических вычислениях. Когда Л.В. появился в Новосибирске, я напомнил ему о встрече в Ленинграде. Прошло еще 13 лет, и я с радостью узнал о присуждении ему Нобелевской премии по экономике. Как я понял, прочитанная мною статья была популярным изложением его основной нобелевской работы. (Ныне мне представляется, что экономической науки в том смысле, как мы понимаем физику или биологию просто не существует до сих пор. Л.В. Канторович был первооткрывателем важной частной дисциплины – теории оптимального планирования, а современные экономические рекомендации – не строгие научные выводы, а просто МНЕНИЯ, основанные на опыте, анализе данных и групповых предпочтениях авторов. Серьёзной предсказательной силы эти рекомендации на длительный период иметь не могут)

II. НОВОСИБИРСК, НАЧАЛО

Переход в Сибирское отделение

В 1957г. вышло постановление Правительства об организации Сибирского отделения АН. Специалисты для Сибирского отделения переводились туда в безусловном порядке. И вот в начале 1959 г. мой научный руководитель Д.В. Ширков предложил мне перейти на работу в организуемый им Отдел теоретической физики Института математики. Я с радостью согласился. Ведь это сулило мне продолжение работы в избранном направлении с известным мне руководителем. Кроме того, я мог уйти из моего «ящика» до истечения срока. Меня показали С.Л. Соболеву, и 11 апреля 1959 г. я был принят на работу в Отдел (ныне лабораторию), где работаю до сих пор¹². Через месяц был зачислен В.В. Серебряков (в 1970– 2002г. – наш зав. лаб.), и только осенью – Д.В. Ширков. До ноября 1960 г. мы работали в Москве.

Здесь я познакомился с группой сотрудников нашего института, составивших ядро лаборатории А.П. Ершова – Игорем Поттосиным, Геной Кожухиным, Юлием Волошиным, Раей Мишкович, Светой Волыхиной (Кожухиной) – Свечкой – только она сейчас и осталась. От них я узнал немного о постановке задач теоретического программирования. Они познакомили меня с самиздатовкими тогда стихами Слуцкого, обратили внимание на книгу Милна «Винни Пух…», а я водил их в походы выходного дня по Подмосковью. Раю я встречал в Бостоне в 90-х, а Свечку – несколько позднее – в Израиле.

Я приехал в Новосибирск 19 ноября 1961г. Было холоднее -40˚, а уезжал я из Москвы в демисезонном пальто и штиблетах. Но скоро я приспособился к здешнему климату.

Наш отдел стал одним из центров работы по физике элементарных частиц, признанных мировым сообществом. Здесь воспитано немало кандидатов и докторов наук, многие из них кончали Новосибирский университет. О работе нашего отдела – лаборатории я напишу в другом месте.

И.Ф.Гинзбург, В.В.Серебряков, Академгородок, 1961

Новосибирский Университет

В плане создания Сибирского Отделения АН стояла и организация нового университета. Одним из аргументов в пользу выбора Новосибирска как базы СО было, как я понимаю, отсутствие здесь университета. Создавать новое легче, чем преобразовывать (ломать) старое. И в 1959г. открылся Новосибирский университет. В университете развивались те специальности, по которым СО могло дать первоклассную научную базу. Не было и речи о создании, например, юридического или философского факультетов, поскольку в Новосибирске не было соответствующих серьёзных научных школ.

Ректором НГУ стал Илья Несторович Векуа. Первым деканом и реальным организатором единственного вначале факультета естественных наук был Б.О. Солоноуц, вывезенный из МФТИ, который вершил все практические дела. Через два года он вернулся в Москву.

В 1961 г. НГУ разделился на факультеты, сначала – естественный и гуманитарный, вскоре появились физический, механико-математический, геологический факультеты, химики и биологи не стали разделяться, сохранив для единого факультета «материнское» название – факультет естественных наук, вскоре появился экономический факультет. Планировался и медицинский факультет, но эта идея не реализовалась из-за ссоры Лаврентьева с Мешалкиным.

Летом 1958 г. на банкете по поводу защиты Д.В. Ширковым докторской диссертации И.Н. Векуа пил, в частности, за него как за будущего проректора Новосибирского университета. Так я узнал, что создаётся НГУ и что Векуа будет его ректором. Поэтому я не удивился, когда в конце декабря 1960 г. Ширков стал проректором НГУ. Помню, однажды он заявил нам, что ему надо отрастить усы, чтобы быть похожим на С.М. Буденного – как проректора его назначили главным судьёй каких-то спортивных соревнований, а в Москве такую роль обычно играл маршал Будённый. (Тогда это была шутка, а теперь у Ширкова, и правда, усы – хотя и совсем не такие, как у Будённого). Через полтора года он успешно покинул пост проректора, став взамен ответственным за работу со школьниками в СО (какая это была должность вначале, мы с Д.В. помним по-разному).

В 1964 г. И.Н. Векуа уехал в Грузию, и.о. ректора стал Рем Иванович Солоухин. Он сделал для университета немало хорошего, но по-видимому, не был вполне уверен в себе. Это приводило иногда к печальным последствиям. Однажды Р.И. решил в очередной раз навести порядок с посещением лекций. После 9 ч. он отправился в обход по общежитиям, и в одной из комнат нашел спящего студента В. Пинуса. Р.И. накричал на него, тот, видимо, ответил не очень вежливо. Р.И. не потрудился узнать, что Пинус был болен и что он был достаточно сильным студентом, чтобы самому решать, на какие лекции ходить, а на какие – нет. На следующий день появился приказ не то об отчислении Пинуса, не то об изгнании его из общежития. Шла очередная кампания по выборам в местные органы власти, и Солоухин должен был избираться в райсовет именно от этого общежития. Тут же составился оргкомитет, призвавший студентов голосовать против Р.И. и выдвигавший другого кандидата. Они собрали много подписей за это предложение. Это был политический скандал! Тут вмешался Будкер, призвал к себе членов оргкомитета и уговорил их отменить сделанное. Но на этом дело не кончилось. Осенью многие из этих студентов должны были приступить к практике в ИЯФ. И тут оказалось, что Р.И. не подписал им бумаг, нужных для оформления «допуска» и пропуска (Как они со мной, так и я с ними.) Опять пришлось вмешаться Будкеру, который выписал им пропуска.

Конец ректорской карьеры Р.И. связан с эпизодом скорее героическим. Он подписал приказ, где указывал, что ряд членов АН, числясь профессорами НГУ, не несут фактически преподавательской нагрузки, и потому он вынужден уволить их из НГУ. Возмущённые члены Академии (в большинстве математики) добились его изгнания из НГУ.

После него ректором стал Спартак Тимофеевич Беляев, при котором во многом сложился современный облик НГУ. Я считаю его деятельность в высшей степени благотворной для университета. Трагизм его положения состоял, как я понимаю, в необходимости выполнять иногда совершенно людоедские партийные инструкции, причём в случае его ухода ректором стало бы какое-нибудь чудовище. Решение, найденное им, состояло в приёме на важные должности указанных ему людей, без оглядки на их моральный облик, и в предоставлении им полной свободы действий. Иногда Беляев просто уезжал, так чтобы сомнительные решения принимались без его прямого участия.

Концепция обучения на физфаке НГУ

Ещё в Москве мы услыхали, что в НГУ Будкер читает курс физики, в котором – чудак – читает теорию относительности уже на первом курсе. (В МГУ теорию относительности читали на третьем курсе, а на первом только поминали про предел применимости классической механики.)

– А что студенты?

– А что им остаётся!

Здесь уместно рассказать то, что я сформулировал для себя окончательно много позднее.

Вне НГУ курсы физики получились последовательным наслоением новых знаний на старые курсы. Как правило, лекторы преодолевают те концептуальные трудности, которые были такими для их учителей и преподносились им. Нередко отдельные курсы выступают совершенно независимо, не образуя единой системы.

Замечательный физик Г.И. Будкер придумал и реализовал совершенно новую концепцию. (Я не уверен, что Г.И. целиком согласился бы с моим изложением.) В его концепции нет места борьбе с призраками прошлого и используется современный уровень развития студентов. Изменение порядка изложения и отбрасывание второстепенных деталей позволили сделать обучение значительно более интенсивным. Так, Будкер понял, что теорию относительности можно рассказывать как простую теорию, и студенты легко овладеют ею.

Г.И.Будкер, Б.В.Чириков

Не следует доказывать справедливость теории обсуждением тех или иных экспериментов. Здесь всегда возможны другие интерпретации, а то, что известно из истории – факт интеллектуальной биографии авторов, замечательным образом угадавших ответ по не очень точным указаниям. Разумеется, без этих экспериментов никто и не подумал бы о том, что надо строить новую теорию. Эксперимент необходим и для того, чтобы раскрыть новые возможности «старых» теорий. Именно в этом смысле физика – прежде всего экспериментальная наука. Тем не менее, ни один эксперимент не может окончательно доказать какую-нибудь фундаментальную теорию. Он может только опровергнуть её. Поэтому исторический метод изложения часто является анахронизмом. Справедливость теории относительности доказывается тем, что прекрасно работают основанные на ней заводы–ускорители. Справедливость квантовой механики доказывается её успешным применением в многочисленных задачах физики твёрдого тела, оптики и т.п. (Поэтому, в частности, не следует тратить силы на разоблачение невежд, которые заявляют, что теория не верна, поскольку некий эксперимент, который в учебниках описывают как её краеугольный камень, допускает иную интерпретацию).

Наконец, любое физическое исследование следует предварять оценками по порядку величины. Культура оценок у большинства западных физиков и у многих выпускников МГУ и ЛГУ находится на низком уровне. Многие вполне достойные выпускники МФТИ легко включают в свои оценки «для удобства» произвольные промежуточные конструкции, что иногда ведет к ошибочным результатам.

С этими идеями Г.И. Будкер и Борис Валерьянович Чириков построили курс общей физики, который является, по-видимому, самым современным в мире и легко адаптируется к новому. На мой взгляд, базовое обучение физиков в НГУ было (и может быть остаётся) лучшим в мире.

Недавно я получил письмо от нашего выпускника А.М. Рубенчика из термоядерного центра США в Ливерморе (LLNL). Сравнивая наше образование с американками университетами, он подтверждает моё утверждение о силе нашего образования. Он пишет, что в 70-х Э. Теллер организовывал подобную систему в department of Applied Science of UC Davis вблизи LLNL с идеей, что студентов будут учить сотрудники LLNL и что они будут работать в лабораториях LLNL. Но система быстро умерла со смертью Теллера. Причиной Рубенчику кажется несовпадение интересов чиновников и учёных – преподавателей.

Существенное отличие нашей ситуации от Теллеровской в том, что начало нашему университету положила очень небольшая группа отцов – основателей, учёных высокого класса с действительно общими интересами в образовании как составной части их научных устремлений, и большая группа тогдашней молодёжи, подкреплённая выпускниками того же НГУ, которой некуда было отступать так, что обучение в НГУ наряду с собственной научной работой стало смыслом их жизни. Важным было и отсутствие традиции, которую не пришлось ломать. Ну и наконец, личные качества. Истовая заинтересованность в деле и проницательность Будкера оказались, как выяснилось по результатам, выше тех же качеств Теллера.

Замечательная черта сделанного Будкером, как организатором, – устойчивость. До сих пор работает созданная им система обучения. Прошло 35 лет после его смерти, а основанный им Институт Ядерной физики работает в заданных им направлениях, оставаясь институтом мирового класса и в нынешних непростых условиях. Я счастлив, что имел дело с этим великим физиком и организатором.

Уместно сравнить то, что делается в НГУ с тем, что я наблюдал в МГУ.

В МГУ общие курсы иллюстрировались большим, на мой взгляд – чрезмерным, числом демонстраций. Но на всю жизнь остались в моей памяти распространение света по изогнутой струе воды и критическая опалесценция (после этого через много лет оптоволоконная оптика не вызывала у меня удивления, а рост флуктуаций в окрестности точки фазового перехода второго рода не выглядел для меня неожиданным), некоторые демонстрации с гироскопами, двойное лучепреломление,… Мне жаль, что их не видят наши студенты. В первые годы в НГУ очень простые, интересные и новые для меня демонстрации иногда показывали Г.И. Будкер и Б.В. Чириков. К сожалению, ныне демонстрации практически исчезли из общего курса физики в НГУ. При моём чтении курса электромагнетизма на 2 курсе ФФ НГУ в 2006-7гг. я не смог добиться даже немногочисленных демонстраций приемлемого качества. Кристалл исландского шпата для демонстрации двойного лучепреломления я выпросил у знакомых геологов. Разумеется, кино и компьютерные демонстрации не заменят демонстраций настоящих.

Общий физический практикум НГУ похож на то, что делалось в МГУ (и может быть немного лучше). Но в МГУ кроме того были специальные практикумы на 3-4 курсах, отсутствие которых в НГУ очень огорчительно. Студент приходил в лабораторию по выбору (колебания, магнетизм, рентген, оптика, низкие температуры,…) и выполнял работы более высокого уровня на реальной аппаратуре. Одна работа занимала 3-4 шестичасовых занятия. За семестр надо было пройти 3-4 практикума. Здесь студенты знакомились с методами эксперимента в различных областях, чего нет в НГУ.

Большим недостатком физфака, отличающим его от мехмата, является отсутствие семинаров и спецкурсов, доступных для студентов разных курсов, где они могли бы включаться в работу как можно раньше. (Этот недостаток имеется и на физфаке МГУ).

В эти годы я определённо понял ещё одну возможность в реализации разных проектов – подмену цели. Чрезвычайно поучительным для меня было знакомство с началами науки «исследование операций». В начале одного из первых учебников по этой теории (далеко я и не читал) излагался следующий эпизод. В 1940-44гг. США осуществляли снабжение Англии по морю, направляя грузы на отдельных транспортах – гражданских грузовых судах, мобилизованных для нужд флота. Очень многие из них погибали от бомбовых ударов немецких самолётов. Здесь надо иметь в виду, что в то время самолёт мог надёжно попасть в судно только если последний участок перед сбросом бомбы он двигался по прямой. Чтобы уменьшить гибель судов, было решено ставить на них зенитные орудия (которые легче сбивали самолёты, летящие по прямой). Через год на совещании в Адмиралтействе был задан вопрос – «А сколько самолётов сбили за год ваши пушки?» Ответ был (цифры не точны) на 300 пушек за год сбито 2 самолёта. – «Ну так уберём пушки туда, где они будут сбивать». И вот тут кто-то спросил – «А как изменились потери наших кораблей?» Оказалось, что они уменьшились в десятки раз. Решение о том, что постановка пушек достигла своей цели стало началом науки исследование операций. А возможное решение о снятии пушек из-за их неэффективности в сбивании самолётов является для меня классическим примером подмены цели, столь частой в нашем бюрократическом государстве.

Кафедра теоретической физики

Первым заведующим кафедрой теоретической физики стал в 1960 г. Д.В.Ширков. Поначалу единственным штатным сотрудником кафедры был Ю.И. Кулаков (ученик И.Е.Тамма), с которым я познакомился ещё в Москве на физфаке МГУ. Он читал курсы механики и теории поля в духе учебников Ландау и Лифшица. Сначала это были вполне доброкачественные курсы. Со временем он увлёкся математическими проблемами строения физических теорий. Некоторые его находки на этом пути кажутся удачными. Но затем он стал перегружать курс новыми конструкциями, которые по мнению сообщества (и моему) далеки от физики. Постепенно курс теории поля был ликвидирован, а с курса механики Ю.И. сняли. Его нынешние занятия кажутся мне не относящимися к физике.

Весной 1961 г. после окончания аспирантуры МГУ на кафедру пришел Глеб Леонидович Коткин (знакомый мне ещё со времён МГУ). На мой взгляд, это – один из лучших преподавателей физфака НГУ. В 1965 г. Д.В. Ширков получил письмо от Валерия Георгиевича Сербо с просьбой о приёме его на кафедру после аспирантуры ЛГУ, которую тот закончил без предоставления диссертации. Проконсультировавшись с его руководителем, Ширков принял В.Г. Сербо на кафедру. Оказалось, это было очень правильное решение. Сербо тоже известен как один из лучших преподавателей физфака НГУ.

Г.Л.Коткин.                             В.Г.Сербо

Тем временем у меня появилась некоторая научная идея. Я привлёк Валерия Сербо к соответствующим вычислениям. Идея оказалась неверной, и мы начали писать работу с сообщением о неудаче. В процессе написания мы поняли, что эта неудача не случайна, и это позволило нам получить очень интересные результаты. Они составили кандидатскую диссертацию Сербо, защищённую им под моим руководством в 1969 г. Развивая эти идеи, я получил результаты, которые до сих пор кажутся мне очень важными и по которым я защитил докторскую диссертацию в 1972 г.

С осени 1961 г. Д.В. Ширков начал читать курс квантовой механики, а мы с В.В. Серебряковым (и он сам) стали вести за ним семинары. Здесь мы продолжили идею Кривченкова и ввели хорошо известные нынешним студентам-физикам НГУ задания. В отличие от МГУ, где задания сдавали только студенты – теоретики, мы потребовали сдачи заданий от всех студентов. Мы требовали не просто аккуратного решения поставленных задач, но и понимания «идеологии» решения. Поэтому индивидуальное решение задачи студентом не было главным. Основное было в ответах на вопросы, сопутствовавшие задаче – как решать похожую, но немного иную задачу? Что ожидать от решения этой новой задачи. Если студент не угадал – в чём дело? А какое отношение к реальности имеет решение в более реалистических условиях?... Нам быстро стало ясно, что именно здесь – основное поле для усвоения материала студентами.

Н.С.Диканский, Д.В.Ширков, И.Ф.Гинзбург, А.И. Вайнштейн, 2006

(два выпускника первого выпуска и два преподавателя)

Вскоре Г.Л.Коткин и Юрий Иванович Кулаков распространили идею заданий и на другие теоретические курсы. Им было тяжелее, чем нам, потому что мы могли пользоваться задачами Кривченкова, по которым учились сами и только что появившимся задачником Когана и Галицкого, а им надо было начинать заново. Поэтому они начали составлять задачник по механике. Со временем Кулаков ушёл от этой работы, и его место занял Сербо. В итоге получился замечательный задачник по аналитической механике (Г.Коткин, В.Сербо), подобного которому нет в мировой физической литературе. Помимо прочего, этот задачник демонстрирует мощь методов аналитической механики в самых разных областях теоретической физики.

Приём заданий поначалу был совершенно каторжной (и не оплачиваемой) работой для преподавателей, время на это не фиксировалось, и студенты приходили когда хотели. Мы привлекли к этой работе наших аспирантов, прибывших из МФТИ (В.Г.Пивоваров, Н.Б.Пивоварова, И.И.Орлов) и из МГУ (А.Плешаков). В помещении нашего отдела – в жилом доме на Морском проспекте (ныне дом 32) – висел лозунг:

Сегодня вы, а завтра вас!

(имелось в виду, что аспиранты сами подлежали экзаменам).

Для студентов, не сдавших задание в срок, мы придумали новые задачи, вычислительно более сложные. Ширков похвастался нам оригинальным решением такой задачи, которое предложил один из студентов. Так я впервые узнал об А.И.Вайнштейне, одном из сильнейших выпускников нашего физфака.

В 1961-62г. квантовую механику слушали два курса – первый, принятый регулярным образом, и «предпервый», где учились студенты, пришедшие из других ВУЗов. Мне достались одна из групп первого потока и предпервая группа. В этой группе было полтора десятков студентов, командированных из Казахстана не для обучения, а для получения дипломов, и 6 нормальных для нашего университета студентов. П. Хенкин нередко вызывал раздражение своими ответами, но несомненно был достойным человеком. Валерий Глазунов – по-видимому самый оригинальный и самостоятельно мыслящий человек из этой группы – не мог изучать действительно новые вещи в предписанном порядке и темпе, а следовал только собственному плану. Поэтому он не получал высоких оценок на экзаменах, но многим жаль, что этот оригинальный исследователь ушел из физики, став – как говорят – художником. Эммануил Баскин (ныне в Израиле) был обычным сильным студентом. Работая с ним, я ещё раз осознал, что преподавание учит преподавателя иногда больше, чем студента. Однажды я потребовал, чтобы он исследовал зависимость коэффициента прохождения для прямоугольной потенциальной ямы от энергии. Как мы удивились, увидев осцилляции! Мы быстро поняли их причину, но поначалу не были уверены, что эффект не исчезнет для ямы более сложной конфигурации. Позднее мы узнали, что эффект был открыт Рамзауэром, и долго называли его между собой «эффект Рамзауэра – Баскина».

Алик Галеев (ныне академик, некоторое время был директором Института космических исследований) с самого начала производил впечатление большой силы, мы зачли ему экзамен по квантовой механике, поскольку он сдал его в теорминимуме Ландау. Алик Фридман появился позднее, он демонстрировал жадность в научных контактах и поиске задач. Он стал академиком по астрономии (умер в 2010г.). Сложнее всего мне было с Володей Захаровым (ныне академик, некоторое время был директором Института теоретической физики им. Ландау). К этому времени у нас уже сложились товарищеские отношения (мы вместе работали в оргкомитете первой олимпиады). Занимаясь физикой плазмы, он не хотел глубоко изучать квантовую механику, считая, что она ему не нужна (ныне он – один из крупнейших в мире специалистов в обратной задаче квантовомеханического рассеяния). Я не выпускал его, пока он не справится с заданиями, и мучил его с большой тщательностью. Однажды он явился ко мне вечером перед моим отъездом в командировку. Собирая вещи, я кормил его ужином и принимал задание. В 2 часа ночи он взмолился: «Любой другой на твоём месте либо давно выгнал бы меня, либо поставил бы зачёт!» Поскольку времени для сна у меня уже не оставалось, я продолжал мучить его, и отпустил только часа в три, когда он разобрался со всеми задачами. Прошло полтора года, я возвратился из туристского похода в зимние студенческие каникулы, и мне сообщают, что неделю назад Новосибирское радио исполнило по моему заказу песню «Партия – наш рулевой» (отвратительный образец верноподданно – партийного сочинения). И только ещё через два года Володя сознался, что эту заявку написал он – в отместку за ту ночь с заданием.

В 1961-62гг. в Академгородок приехали Р.З.Сагдеев, С.Т.Беляев, В.М.Галицкий, А.З.Паташинский, включился в работу кафедры В.Л.Покровский.

К работе на кафедре приступил Юрий Борисович Румер. Выдающийся физик, работавший с основоположниками квантовой механики, в 1938 г. он был арестован вместе с «врагом народа» Ландау и осуждён на 10 лет. Большую часть срока он проработал в «шарашке» А.Н.Туполева. В 1948-1953г. он был в ссылке, сначала в Енисейске, затем – в Новосибирске. В шарашке он создал цикл работ по пятиоптике (о том, что наше пространство может быть не четырёхмерным, а пятимерным). Тогда эти работы казались интересным курьёзом. В последнем десятилетии XX века они активно цитировались многими авторами. После реабилитации Ю.Б. не захотел возвращаться в Москву и возглавил новый Институт радиоэлектроники, первый физический институт в Новосибирске. Помимо прочего, здесь он создал отдел теоретической физики, где работали сильные физики В.Л.Покровский (США), А.М.Дыхне (стал академиком – ИАЭ им. Курчатова), А.М.Чаплик (академик, Институт Физики Полупроводников), А.П.Казанцев, Г.И.Сурдутович и др. – некоторых уже нет.

Валерий Леонидович Покровский и Александр Захарович Паташинский выполнили здесь свои замечательные работы по фазовым переходам второго рода. В 1978 г. Вильсон (США) получил Нобелевскую премию. Формулировку решения Нобелевского комитета о присуждении этой премии я интерпретировал словами – за доказательство полноты теории Покровского и Паташинского 1964 г. К нобелевской премии была близка и одна из работ Казанцева и Сурдутовича.

Но административная работа не была сильным местом Ю.Б., да и М.А. Лаврентьев не испытывал к нему большой любви, и вскоре после создания СО АН институт радиоэлектроники расформировывается, его сотрудники переходят в другие институты СО. В частности, созданный Ю.Б. теоретический отдел переходит в Институт физики полупроводников.

Сам Ю.Б. не пожелал идти в этот институт. Ширков пытался организовать для Румера лабораторию в нашем Институте Математики СО (ИМ) в рамках нашего отдела, но Учёный Совет института вопреки просьбе директора – С.Л. Соболева – проголосовал против (видимо сыграли два мотива – нежелание академика А.И. Мальцева усиливать физиков в институте и его антисемитизм). После этого в 1967г. Ю.Б. был принят в ИЯФ, где проработал до своей смерти в 1983 г. Во время работы в ИМ Румер сделал важную работу по групповым принципам биологического кода в ДНК, результаты которой – по утверждению генетиков – активно используются и поныне.

Ю.Б.Румер, 1971

Ю.Б. стал читать в НГУ курс термодинамики и статистической физики. Вдвоём с Моисеем Соломоновичем (М.Ш.) Рывкиным они написали очень хороший учебник, им пользуются и современные студенты НГУ. Некоторые их методические находки кажутся мне очень удачными (к их числу я отношу определение термодинамической энтропии как некоторого «номера» адиабаты). Общение с этим участником классического героического периода физики было чрезвычайно благотворно для нас – научной молодёжи, для студентов и учеников ФМШ.

В 1962-63гг. курс квантовой механики читали совместно В.М. Галицкий и Д.В. Ширков, мы вели семинары по этому курсу, совершенствуя систему заданий.

После отъезда Д.В. Ширкова из Новосибирска в начале 1970г. кафедру возглавил С.Т. Беляев. Он привлёк к преподаванию квантовой механики С.А. Хейфеца, В.Г. Зелевинского, И.Б. Хрипловича. Он же предложил Г.Л. Коткину и С.Л. Альтшулю создать совершенно оригинальный компьютерный практикум по квантовой механике, до сих пор остающийся, видимо, одним из лучших в мире.

При обсуждении программ теоретической деятельности в начале 1960-х годов возникла идея принимать у студентов, желающих стать теоретиками, курс экзаменов минимума Ландау. Даже пытались договориться, кто из наличных теоретиков какой экзамен принимает. Замах был сделан, но дело быстро затухло. Несколько студентов и фымышат принялись готовиться к этим экзаменам, но дальше первого экзамена дело не пошло. Победила «жадность» – желание включать студента в конкретную работу как можно раньше.