Текст книги "Двойник. Пошлость"

Автор книги: Илья Букреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Каждое новое воспоминание помогало Волу изловчиться в переписке. Мишка предупредил, что самое страшное в интернет знакомствах – это слово «Ясно.», которое трактуется, как «Шел бы ты нахрен, да поскорее потому, что, бросив переписку сейчас, я выставлю себя безразличной сукой, коей, впрочем, являюсь, но усердно скрываю. Следующее сообщение можешь не посылать. Едва ли дождешься ответа. Ведь я буду общаться с мужиками с фантазией, в отличии от некоторых! Под некоторыми я имею ввиду тебя! Не мужик! Ах, ах, настоящих мужчин уже нет…». Поэтому Вол, наморщив лоб, пытался выдавать оригинальность, блуждая по извилинам посредственности в алкогольном кумаре.

– Извините, пожалуйста, что подошел к вам. Меня Леха зовут. Я сам из Алейска буду.

Вол оторвал глаза от экрана и увидел тощего мужичишку в распахнутой куртке поверх выцветшей майки. Лицо его было таково, словно младенец крепко попил лет двадцать пять, трудясь на приисках. На бритую лысину со лба расходились волнами глубокие морщины, оттого что Леха постоянно поднимал брови.

Вол взглянул на часы. Три часа. Выходит, за перепиской улетело почти полтора. Кроме него за столом остался лишь Мишка, но и тот на держался исключительно на волевом желании продолжать сиесту. Леха пожал обоим руки и продолжил стоять у стола. Прикинув, что от эдакого ханыги опасности не много, Вол устало промотал беседу с Машкой и признался себе, что приехать к ней сейчас едва ли получится, однако, задел безусловно положен. «Однако ж нагородил…» – чесал щетину Вол, читая, ударные комплименты, помню – не забуду никогда, отдельно выделялась сочиненная карьера пилота дальней авиации, настолько принципиального, что, он не смирился с тем как разбазаривали его родную часть и подал рапорт. От некоторых пассажей Вол смеялся в голос.

– Я сам алейский. Лехой звать. Вы извините, мужики, конечно.

Между телефоном и глазами Вола появилась затёртая пятерня. Поздоровавшись снова, Вол спряла гаджет в карман и недовольно уставился на Леху. Тот в свою очередь, малость покачиваясь, отображал в лице невинность, на какую, конечно, способно лицо мужика за сорок. Мишка рукой предложил гостю присесть. Леха сел с краю и поставил на угол стакан с пивом.

– Ты чего подошел-то? – спросил Мишка.

С виноватым лицом крестьянского интеллигента Леха поднялся и протягивая руку Мишке сказал:

– Леха! Сам я алейский… Вы не подумайте, что я какой-то гад, я Леха…

– Да садись ты, – сказал Мишка и вновь пожав Лехину руку, усадил его на лавку.

– Мишка, блин, нахрен? – шикнул Вол.

– А можно, да? Вы извините, я нормальный, не какой-то… – насупившись сказал Леха и пригубил пива, как вдруг поднялся: – Алейский я…

– Ты уже десятый раз знакомишься, – отрезал Мишка и усилием посадил на лавку. – Пей, отдыхай, это общее место. Сидеть можно везде, где свободно, если ты не любитель залупится. Без неприятностей давай.

– Да, я нормальный, с Алейска приехал… – объяснял Леха.

– Слушай, – сердито сказал Вол, – сел – сиди, выпивай, мы тут своей кампанией отдыхаем. Понятно?

Он подсел к Мишке и достал телефон, чтобы показать фотоальбом Машки, дабы заработать пацанское одобрение.

– Работали на земле всю жизнь… – с энтузиазмом обратился Леха к Волу и Мишке, но увидев их полнейшее безразличие, поник и продолжил как бы сам с собой. – Теперь в колхозе работы нет, пришлось в центр податься. Раньше силы были, а потом никому… Мать схоронил, а за дом выручил гроши. На первое время в городе едва… Пенсии тысяча семьсот рублей. Ну, как теперь?

– Сколько тебе? – Мишка краем уха услышал последнюю фразу.

– Тридцать девятый идет, – послушно, как на экзамене, ответил Леха.

– Служил говоришь? – в Мишкиной голове сходилась цепочка.

– Да, в мотострелках, – ответил Леха.

– Тебе не насрать, что он там делал? – недовольно сказал Вол. – Не отвяжемся же.

– Погоди, – отмахнулся Мишка, затем пораскинув спросил: – В первой принимал участие?

– Не успел. Во второй, – с тем же послушанием ответил Леха.

Мишкины глаза округлились, и он протянул Лехе руку. Вол потянул Мишку за рукав.

– Бомжара какой-то. Чего ты его слушаешь? – шикнул Вол

– Он ветеран, понимаешь? Ветеран! – ответил Мишка, злобно поглядев на руку Вола.

– Алейский я, Лехой кличут, – с радостью представился Леха.

– Знаю я, знаю… – с тяжелым сердцем сказал ему Мишка. – Можно было сразу догадаться…

Леха сызнова повторил историю с переездом, и Мишка слушал со вниманием. Подобной перемены в приятеле Вол уразуметь был решительно не способен.

– Можно в туалет? – спросил Леха, закончив исповедь.

– Можно. Спустись вниз, там налево, – спокойно сказал Мишка.

Поднявшись, Леха спросил, можно ли оставить свое пиво. Получив утвердительный ответ, он отошел на пару шагов, однако, повернулся с совестливым лицом и сказал:

– Вы не подумайте, что я мразь какая-то, я нормальный. С Алейска я.

Мишка вышел из-за стола и, подойдя к Лехе, протянул ему ладонь, а следом обнял, шепнув на ухо:

– Спасибо тебе, брат. Мы помним, что ты сделал для всех нас.

Вол недовольно провел ладошкой по лицу и сунув в зубы сигарету, вышел на крыльцо.

Осовело Вол окинул взглядом потухшие окна пятиэтажек. Он захотел присесть на ступеньки, но те покрывались слоем рвоты и слюны. От мысли о вое жены насчет замаранных штанов у Вола заболели виски. Он спустился вниз, где такие же, как он сам, парочки полуночных пьяниц курили в перерыве между подходами за очередной порцией пенного. Их лица освещали только блики иллюминированной вывески, ведь одинокий фонарь у дороги давно сгорел, видимо на его счет еще не пришло время принятия «принципиального решения». Прикуривая, Вол краем глаза оглянулся на шпану, то ли бранившуюся, ли прибывавшую в задорном угаре. С той стороны раздался невнятный выкрик. Вол отхлебнул из бутыли, взятой с собой, отвернулся и, угадывая опасность, побрел за крыльцо отлить.

– Слышь! – расслышал Вол второй оклик.

Никто из пьяниц не обернулся, и Вол не причислил себя к наиболее бесстрашным представителем рода человеческого, потому под личиной постороннего брел себе дальше.

– Ты че, меня игноришь что-ли?

Пацанский выкрик раздался ближе, чем хотелось Волу, и пьяницы единодушно решили: жертвой выбран именно Вол, потому стали таращится с боязливой, но предвкушающей ухмылкой. Шея Вола занемела, оттого пришлось оборачиваться переступая, точно зашуганной дворняге. Вожак шайки подошел вплотную, из его расстегнутого ворота шел пар. Вол сжался всеми членами, но обделенный способностью черепахи, замер, краем мозга вспоминая наущение папаши не двигаться, когда скалится уличный пес.

– Сиги есть? – нагло спросил вожак.

Вол мямлил.

– Хуй изо рта вынь, когда говоришь! Курить есть? – повторил вожак.

Дрожащей рукой Вол протянул пачку.

– Парочку возьму? – вожак отчего-то решил проявить пацанскую галантность.

Вол с облегчением закивал. Получив, что хотел вожак кинул пачку обратно, но Вол сумел ухватить скользкую упаковку.

– Ты че, от меня съебаться хотел? – между делом поинтересовался вожак, закурив.

– Да, я просто как-то не подумал, – растерянно ответил Вол.

– Раз не хотел, выходит, ты имеешь мне что-то предъявить? – нарочито издеваясь, ухмыльнулся вожак.

– Я? – удивленно спросил Вол, понимая к чему идет разговор, и инстинктивно попятился.

– Ты куда? Я с тобой общаюсь! Попутал что-ли бухой?

– Нет, нет, – замотал головой Вол и попятился быстрее.

– А ну, стой, бля! – прикрикнул вожак и, подавишь вперед, притопнул тяжелым ботинком по влажному асфальту.

Тогда Вол побежал изо всех сил, что оставалась в хмельных ногах, покуда печень не сдавило от боли. И пускай рукав до локтя был залит пивом, бутыли Вол не бросил.

***

Суки! Твари мразотные! Песьи… псы! – бормотал он на ходу. – Вы – дебилы, понимаете, последние дебилы! – развернулся Вол, отвечая незримому обидчику, после укоризной мысли. – Постой, постой… Проблемы с уважением, вот что не дает покою. Из той, сука, чтоб их уважал я, – последнюю букву он протяжно провыл, – надо заслужить! Хули, когда в девяносто шестом фуру зажигалок привез, никто не спрашивал, стоит ли уважать Валентина Волшебного! Ноги, суки, целовали! Все сразу: дай, дай… И ведь давал, не отказывал! Долбаеб… Ууу… – словно от боли застонал Вол и выпил остатки выдохшегося пива и, едва удержав его в желудке, отбросил мятую тару в кусты.

Путь домой был невыносим. Обессилевшая голова повисла словно надломленная. Вол глядел, как ноги попеременно вылетают и шлепают по асфальту. О том, чтобы вызвать машину не было речи. «Чтоб я платил этому жулью? Обшманает и выбросит в переулке», – заключил он, и пнул воздух вслед проезжавшему мимо такси. В отчаянии Вол пустил трусцой через дворы, но миновав лишь одну пятиэтажку, рухнул, задыхаясь. На земле он ощутил благостный отдых, к которому брел все это время. Вол с улыбкой закрыл глаза. В нескольких метрах раздался скрип тормозов. «Заметут!» – с болью подумал Вол и с большим усилием поднялся. В темноте дворов изредка попадались одинокие лампочки подъездов. Лишенный терпения идти по дорожкам, он пер напрямик через гаражные лабиринты и лез сквозь заросли кустов. Пробирался, падал, поднимался, осматривал не угодил ли в собачье дерьмо (или в человечье, разница не велика), из последних сил решался на спринт, но тотчас падал, налетев на переломанную оградку, кусок бетонного блока, врытую в землю покрышку. После он садился на бордюр отдохнуть, курил, глядел на ржавые карусельки и качели, вспоминал детство, мамку в косынке, треугольные пакеты с молоком, блатные песни под гитару с пивком, плакал, оттого начинал чихать. Он разглядывал машины, которыми были сплошь заставлены дороги у подъездов, бомжей, без стыда нырявших в мусорный бак, а рядом из такси вываливались полуголые девки, падая на каблуках, и скребли магнитным ключом замок домофона. Вол тяжело дышал, сил на мат не осталось, и, обоссавши торец панельки/гараж/тополь со спиленной кроной, отправлялся в дорогу. Чувствуя жажду, он закупался в круглосуточных подвальчиках, что в изобилии попадались на пути. И пускай Вола выворачивало, но он настойчиво вливал в себя пойло. В том не было желания. Заглатывая из горла, Вол утверждал безразличие к настоящему, проклиная грядущее, чтобы добить, наконец, прошлое, суть которого он сам. Где-то в пути он потерял понимание времени, а после, зачем и куда идет. Его лишь забавляло, как глупо по асфальту шлепают ботинки.

***

От грохота Клавдия нехотя поднялась с кровати, и тяжело вздохнув, пошла в коридор, нащупывая впотьмах кнопку выключателя. Внезапный свет ослепил тещу, которая высунула растрепанную седую голову из своей комнаты. Она молча смотрела на дочь, а дочь смотрела на входную дверь, в которую падали удары. Обе молчали. На миг удары прекратились, но следом гадко завизжал звонок. Теща перекрестилась и ее лицо расслабилось в принятии.

– Давай, чего ждешь… – сказала она оглянувшейся Клавдии. – Соседи полицию вызовут, потом греха не оберешься.

Клавдия подошла к двери и щёлкнула затвором замка.

Услыхавший нужный звук, Вол силой толкнул дверь и ввалился внутрь, зашибив жену, не успевшую посторониться. На половичке он поскользнулся и упал, больно зашибив локти, отчего вскрикнул. Клавдия ступнёй отодвинула ноги мужа и спешно захлопнула дверь. От подобной небрежности Вол стонал и в попытке подняться разметал выставленную рядком обувь и опрокинул столик с телефонной книгой. Он ухватился за повисшую на проводе трубку, но теша вцепилась в нее, и оттянула пальцы зятька. Клавдия подняла Вола за подмышки.

– Что ты сказала? – крикнул Вол, приняв ее кряхтение за брань, вдруг вырвался и залетел в туалет, где его вывернуло в унитаз и вокруг него. Откинувшись, он на крачках заполз в ванную комнату. Теща заглянула в проем туалета и покачала головой, крестясь. В ванной раздался звук воды, после короткий хруст и поток брызг обдал комнату. Махнув изливом смесителя, Вол шлепнулся навзничь, в падении ударяясь обо все, что только было.

Вол лежал недвижимо. Его лицо и грудь поливал фонтан из проломленного смесителя. Женщины переглянулись. Однако, Вол заскулил несвязным матом.

– Вытаскивай, – тяжело выдохнув приказала теща и, переступив через зятька, принялась искать общий кран подачи воды.

Клавдия вытянула мужа за руки в коридор, и упала вместе ним, поскользнувшись на луже.

– Слава богу, Колька не видит этот ужас… – причитала теща в ванной, затягивая ржавый барашек крана.

– Кто-о? – провыл Вол.

Приподнимаясь, он больно надавил локтем на живот Клавдии, от неожиданной боли она вскрикнула и с силой оттолкнула Вола.

– Сволочь… – Клавдия поднялась. – Сын твой, Николай! Уехал, чтобы не видеть этой мерзости, бесконечных попоек, отца, что орет дурниной на крачках у подъезда! Другие отцы занимались сыновьями, учили, вкладывали. А ты? Ты! Паскудник!

Она кричала, нависнув монументальным бюстом над Волом. Сперва он опешил от резкого нападения, но алкоголь лишил его страха.

– Но зато им занималась ты! Со своей мамашей! – огрызался Вол, прижатый к стене. – Охуеннно занимались! Пошла ты, Клавка! Всё в церквы водили, да в бабские кружки, тьфу, – Вол сплюнул, но попал себе на грудь, – изо-хуйзо, ссаная скрипка … А! Вышивка, блять! Как я мог забыть вышивку? Сраный бисер постоянно пятки колет!

– Я – женщина, я не могу жигуль разобрать! – прокричала Клавдия. – И не должна уметь! Я не должна знать, как воспитывать мужчину!

– Тише! Соседи! – шикнула из ванной теща.

– Отстань! – отбрехалась Клавдия.

– И поэтому ты позволила поступить в филамор… фирмо… фигамони… В музыкалку эту столичную! Чтобы он остаток жизни с бомжами по переходам пиликал с протянутой рукой.

– От осинки… – философски сказала теща.

Клавдия взглянула на нее, словно получила плевок в лицо.

– В каждой его неудаче виноват ты! – с ненавистью прошипела мужу Клавдия. – Ты никогда его не любил!

– За что? – развязно крикнул Вол. – Сделала из него пидора!

– Поэтому Коля не хотел приезжать! – сказала Клавдия и ушла на кухню, захлопнув за собой дверь.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал Вол, ему мерещилось ворчание из-за двери кухни.

Утомившись браниться без ответа, Вол стянул промокшую куртку, швырнул ее в сторону и, освобождаясь по пути от остальной одежды, пополз в кровать.

4.

Вытянув шею, Вол щелкал языком по иссушенному небу. Не вздохнуть, душат. Армяне, теща, бандосы с ментами, олигархия и жиды с пиндосами… Кругом обступили, не выскочишь, а из-за вражьих спин тянуться новые руки и обжимают, обжимают горло костистыми пальцами. Вол хрипит, язык вытянул, а в добавок жарит, словно бархан носом загребаешь. Кабы сдохнуть, да шиш. А в затхлом углу сынок в вельветовых штанишках с лямкой наискосок пиликает на скрипке, с виноватым видом тянет гадкий мотивчик. Вол глаза выпучил, сказать не может – сдавили изверги. И так ему стало тошно от сыновьей ничтожности. Пускай его самого душила всякая сволочь, глядеть, как невинная божья тварь смиренно себя посрамляет, было стократ противнее, и так нестерпимо горько, что Вол прослезился, и чихнувши, проснулся.

Дабы перегар не пер из комнаты, женщины заперли дверь да, видимо, из страха застудить цветы на подоконнике, затворили окно. Вол слез с кровати и отпер окно, из створа обдало холодком и моросью. Вол вылез наружу по пояс и высунул язык – лицо намокло, а во рту ничего. Ругнувшись, Вол обтер ладошкой щеки, облизал и харкнул в кусты.

«Телефон!»

Вол встрепенулся, вспомнив переписку с Машкой, но совершенно забыл куда, попав домой, швырнул трубку, впрочем, само «попадание» осталось в памяти лишь коллажем размытых кадров. Он плюхнулся на четвереньки и заглянул под кровать, приподняв свисавшую простыню. Ничего кроме пыли. Отчего-то захотелось по-детски дунуть. Вол дунул и, разумеется, чихнул. Обшарил тумбочки, карманы штанов, в которых пришел, и «секретные» нычки, где, бывало, хоронилась пара тысяч от жены. Ничего. От суеты похмельный разум мутило, и Вол присел на кровать. От стены тянул принизывающий поясницу холодок. Вол схватил подушку, чтобы закинуть за спину, и с удивлением обнаружил телефон.

– Навык не пропьешь! – обрадовался он своей предусмотрительности на автопилоте.

С нетерпением он вошел на сайт социальной сети одноклассников, ввел свое имя, несложный пароль, бывший датой рождения. На экране закрутилось кольцо загрузки. Вол предвкушал, насколько ему будет неловко читать вчерашние бредни, написанные от большого хмельного таланта, но тут, страница выдала сообщение: «Пользователь заблокирован, приносим извинения за неудобства». Попробовав заново войти на страницу, Вола ожидало то же уведомление о блокировке.

«Ай, может, и слава богу…» – решил он и кинул телефон на одеяло.

Натянув домашние портки, Вол вышел медленно, если не сказать, украдкой. Справа в коридоре теща стояла над душой слесаря, рассказывая, как ему следовало изначально починять кран. Естественно, Вол повернул налево в кухню. Как кот он жался к стене и заранее ласково поглядывал на спину благоверной. Орудуя деревянной ложкой, Клавдия жарила на сковороде, но из-за чада от свиного жира, распознать кушанье было нельзя. Сейчас Вол прощал жене и гарь, и донельзя растянувшийся по заднице цветок на лосинах, и обвисшую кожу на руках, что болталась при помешивании, прощал великодушно, искренне и скопом, особенно когда схватил кувшин со стола и приложился к вожделенной жидкости, отталкивая языком серебряную монетку, норовившую заплыть в рот. В коридоре раздался короткий стук метала о металл, но резьбу похоже сорвало у тещи, ибо она разразилась потоком ругани, но из пристойности матерные слова заменяла созвучными. Клавдия шлепнула жирную ложку на стол и прошла мимо Вола поглядеть, что случилось.

«Даже не посмотрела», – подумал про себя Вол, отчасти обрадованный безучастностью. Отставив опустевший графин, Вол не преминул воспользоваться уединением и с великим наслаждением продолжительно облегчился в мойку. На плите шкворчала картошка с порубленными сосисками. Вол закинул пару ложек в рот. «Дать туда майонеза, и само то. И под пивко… Хотя, под пивко все «Само то»». Он улыбнулся насколько позволял бодун.

– Вот! – раздалось у него за спиной.

Вернувшаяся в кухню Клавдия положила на стол список покупок и пару сотенных бумажек.

– Не надо, у меня есть, – сказал Вол.

Уголок губ Клавдии иронично изогнулся, и простая надежда Вола на то, что зарплата все-таки была им спрятана подобно телефону и только поэтому карманы его штанов утром оказались пустыми, рассеялась подчистую. От досады он не нашел сил выматериться и, шаркая, поплелся в комнату. В их квартире обе жилые комнаты были приспособлены под спальни – по одной на тёщу и супругов Волшебных. Общей комнатой для семейных торжеств вынужденно пренебрегли. По тещиным рассказам, домашние праздники бытовали в пору молодости ныне покойного тестя, когда пекли торты со сгущенкой, сваренной в кастрюле, если отмечали дни рождения, то звали соседей по подъезду, пили интеллигентно без свинства и мордобоя. Вол и сам припоминал подобное о своих родителях, но тогда люди именовали по-другому и его, и страну. Так совместным в квартире остался лишь туалет, да и тот, пожалуй, не мешало поделить.

В комнате Волшебных по-прежнему смердело хмельным сном вкупе с пивом и мочой от джинсов. Вол натянул спортивные треники с лампасами из трех полос и сунулся в шкаф за новой шапкой.

– Курва! – ругнулся Вол, увидав пустые полки.

В прихожей теща продолжала отпускать недовольные ремарки на счет кривых рук водопроводчика, и вздрогнула, когда зятек вылетел из комнаты, как черт, и так гневно зыркнул, что пришлось на всякий случай посторониться.

Стоило Волу спуститься на один пролет, как сердце ускорилось. «По пиву либо купить молока?» Уверен, Адам глядел на протянутое Евой яблоко с той же озадаченной физиономией. А ведь натяни ветхозаветный автор на голую задницу прародителя портки с тремя полосами и замени Еву алкашом Серегой из пятого подъезда, а яблоко на читок белой, то библейская история волшебным образом приняла бы неочевидную доселе актуальность.

Соблазненный Вол под пищание домофона открыл дверь подъезда, предчувствуя вожделенный опохмел. Ленивое сияние осеннего солнца заставило красные глаза Вола щуриться, он моргал сквозь слезу и неуверенно шагал вперед пока не врезался в машину, и было разразился по матушке на соседа, который имел привычку парковать свою «девятку» напротив подъезда. Как же удивился Вол, когда отшатнувшись, он увидал пятисотый «мерседес». В их-то дворе. Невзирая на слякоть «мерседес» блестел свежей полировкой, хоть обед на капоте подавай.

«Коммерсы?» – возникло в мозгу Вола, – «В нашем то-доме?».

«Братки?» – и глаза Вола расширились, – «Сейчас не девяносто седьмой, чтобы бандиты на подобных тачках народ пугали»

«Менты?» – нахмурился Вол, – «Какой там, они с ржавых бобиков пересесть не могут…»

«Тогда…», – у Вола перехватило дыхание, и он взглянул вверх.

Тем временем стекло пассажирской двери опустилось и в створе появилась аккуратненькая девичья головка, остриженная в унисекс. Один глаз был скрыт косой линией челки пшеничного оттенка. Умеренный макияж, серый по фигуре жакет и белоснежный ворот блузки не позволял определенно судить о роде ее занятий, оттого Вол неминуемо обрёк себя на худшее.

– Вы, Валентин Волшебный, который накануне ночью зарегистрировался в социальной сети для одноклассников? – девушка на миг перевела взгляд от Вола во внутрь салона. – Точнее, в час ночи?

– Да, – виновато признался Вол, а сам прикидывал: «Да, не… Вряд ли от Машкина мужа. Точно! Она же в разводе да с дитем».

Тут в сознании неоновыми буквами выложилось «госбезопасность». Вол испугался, но потом ситуация начала проясняться:

Прошедшая ночь. Пивная. Вол за столом, по обеим сторонам от него Мишка с Орловым показывали, что такое «лента» и тыкали в мемы. Ржали, пили пиво. Домотали до фотожабы с президентом.

Вол: «Во-во, народ не Тимошка!»

Мишка: «Понравилось?»

Вол: «Так, сколько можно уже!»

Орлов, схватив воловью кисть, нажал его пальцем лайк под картинкой.

Вол встрепенулся: «Что за херню ты сделал?»

Орлов через смех: «Теперь все увидят, что Вол у нас сторонник Нэвэльного!»

Вол судорожно жал на экран, надеясь вернуть лайк, но вместо этого сотворилось непонятное.

Вол отчаянно: «Что произошло?»

Орлов, закатываясь: «Ты комментарий бахнул до кучи! Ну ка: «Кабан судит сам» – Вол, суд не поверит в автонабор!»

Вол: «Ну вас в жопу. Это ж увидят, это ж про…», – он набрал воздуху и указал на верх.

Парни ржали, не пытаясь сдержаться.

Мишка: «Разминай пердак!»

Вол растерянно: «На кой?»

Орлов, икая от смеха: «На бутылку!» – и звонко щёлкнул языком.

Вол для виду ухмыльнулся, хотя не понял юмора. В этот момент вернулся Вадик и, бухнув на стол полторашку с пивом, сказал: «Да шли их, Вол! Выпьем!»

Воспоминания прервал мужчина, вышедший из «мерседеса» с другой стороны. В отличии от андрогинной коллеги он имел маскулинное лицо с черной бородой, впрочем, стриженной, на голове вилась копна таких же черных волос. Одет он был в куртку из кожи поверх пастельной водолазки. Мужчина обошел автомобиль и настойчиво сжал крепкой хваткой предплечье Вола. Девушка отворила дверь и, скользнув на другую строну сидения, велела:

– Маркел, помоги гражданину.

Прищурив глаз, Маркел нажимом усадил Вола рядом с девушкой, а сам сел за руль. Машина тронулась. Утонув в мягком кожаном сиденье, Вола прорвало, он рассказал оказию с мемом про президента. Его слушали, не перебивая внимательно, филигранно выстриженные брови девушки периодически воздевались на лоб, и усилием опускались на место.

– Тыкнул? – прервал Маркел.

– В мерзкую картинку с жидом Нэвельным на деньги пиндосов смастыренную, – подвывал Вол, едва не плача.

Вглядываясь в непонимающие глаза, Вол понял – не верят.

– Я – за! Конечно, за! – усердствовал Вол. – Вот даже…

Вол кашлянул, похмелиться он не успел, поэтому во рту было суше, чем в Аральском море, однако, от отчаянья он хрипло затянул: «Такого, как Путин, чтобы не бил! Такого, как Путин, чтобы не пил!», – мимоходом, взмаливаясь: «О, господи…», настолько было тошно, но продолжал: «Такого, как Путин, чтобы любил… мама-мама… Чтоб не обижал! Ох-ох… Чтобы уважал! Пу-у-утин наш отец!»

Маркел оглянулся в салон:

– Дана, у клиента белка.

– Выбора нет, – устало сказала она, проведя по челке пальцами, – прокапаем, тогда сможем поговорить.

– С трудом верится, что «такое» договороспособно.

– Я как-то члена сборной за день до игры выводила из недельного запоя.

– И как прошла встреча?

– Нормально прошла, даже чего-то там передал. Те полтора часа на стадионе – самые бесполезно потраченные часы в моей жизни. Никогда не пойму, зачем смотреть спорт, если на поле нет твоих детей.

Побагровевший от натуги Вол самозабвенно горланил, распространяя зловоние по салону.

– Заткнись ты уже! – рявкнул Маркел.

Вол мигом замолчал. С лицом, исполненным полнейшего раболепия, он съехал вниз по сидению и прошептал:

– Я всех сдам… только дайте водички… пожалуйста.

Проснулся Вол от шлепков по щеке.

Его сердце йокнуло, кода бутылочка чуть не выскользнула из ладоней. Вода, что была в ней, казалась вкуснейшим питьем, не только из-за похмелья, ему только не давало покоя непомерное расточительство – всего два глотка, а бутылочка из стекла, да еще какая причудливая, у многих в доме посуда хуже. Дана одернула руку от колючей щеки Вола и забрала бутылочку. Из открытой двери в салон тянуло ноябрем. Волу не хотелось выбираться не столько из-за погоды, сколько от угрюмого вида Маркела, который застыл как утес, и лишь кудри трепыхались на холодном ветру.

Жалея об отсутствии еще одной прекрасной бутылочки с водой, Вол неуклюже выбрался из необъятного, как ботоксные губы, дивана. На обширной круглой площадке перед трёхэтажным особняком из бревен не было ни одной другой машины, и все это в обрамлении пихтовой чащи, настолько естественной, что Вол услыхал дятла.

Пока Маркел ухаживал за Даной, помогая выйти из машины, Вол пошел на террасу, он впервые ходил по столь добротному покрытию. Взбираясь по лестнице, он прикидывал, что вместо ступеней из лиственницы следовало для форса выложить мраморные, но только на бумаге, на деле же купить керамогранитный заменитель, разницу попилить в придачу к тем деньгам, что остались бы, закатай они с бригадой круговую площадку асфальтом с областного асфальтозавода. «Армян, сука, один хер, зажал бы деньги». Вол щелкнул сухим языком по небу. В дверях ожидали две девушки в лёгких, несмотря на прохладу, медицинских халатиках.

«Пингвины и бляди на морозе не мерзнут!», – хихикнул Вол и вошел в отворенные двери.

На встречу шла высокая женщина средних лет, выхолощенная до сходства с породой. Поверх платья на плечах ее покоился длиннополый жакет с «цацками», и необъяснимо для Вола, ее прекрасные лодыжки уходили внутрь громоздких кроссовок, таких уродливых, что нужно еще поискать на китайском развале. Она слегка наклонила голову и поприветствовала гостей широчайшей улыбкой. Маркел, очевидно бывавший здесь, жестом отказался от сопровождения и уверенно повел Вола.

– Не верь подобным улыбкам, – покровительственно сказала Дана, заметив, как Вол едва не свернул шею.

– Аж коренные видно, а смотрит, как на дерьмо, – бросив взгляд на администратора, сказал Маркел. – Сколько ни приглашай специалистов по персоналу из Штатов, все одно! Глазки-то наши.

– Ревность, – ответила, как бы между делом Дана, читая полученное сообщение.

– Что? – состроив брови уголком, спросил Маркел.

Дана не ответила, отвлечённая мессенджером.

– Ааа… животное чувство, когда хозяева треплют по холке другого рвача, – произнес Маркел, ухмыльнувшись.

– Угу, – сказала Дана, не отрывая взгляд от экрана, – но не так грубо.

Они шли по обширному холлу, выполненному из выбеленного дерева. Пол покрывали доски, отполированные до глянца. Глухо цокали каблучки Даны, звук успокаивал тревогу в больном разуме Вола. Он прикрыл веки, чтобы окружение расплылось словно под водой, глядя на витражи на крыше, ему чудилось что это свет играет над глади морской. Под метрономом туфель он почти уплыл в дремоту, вдыхая производимый заокеанской машиной чудный воздух, что бывает во время грозы.

Вдруг по холлу эхом разнеся баритон: «Ириша, принеси плед, мою Катеньку знобит», следом приглушенное: «Черт!» от Даны, и мужская ладонь крепко сдавила воловье предплечье. Вол открыл глаза, к тому моменту трое пересекли холл и вбежали в портал, что вел в совсем больничный коридор. Маркел, не отпуская управление подопечным, дернул Вола в одну из дверей, которую практически им же открыл, следом прошмыгнула Дана. Внутри две медсестрички в полупрозрачных халатах от испуга расплескали чай по конторскому столику, за которым они мило щебетали до того, как их потревожили. Обе подскочили. Та, что сидела с угла, кинулась искать, чем протереть лужу, пока ее подружка лепетала:

– Маркел Т… (отчество неразборчиво, кроме последнего -ич), Дана С… (не более разборчиво, чем предыдущее) простите за беспорядок, сейчас все приготовим. Нам не сообщили, что вы сразу к нам…

Маркел взглянул на нее словно коршун на пичужку и махнул пальцами свободной руки. Медсестричка кивнула и, взяв под локоток вторую, которая влажными салфетками безуспешно гоняла жижу по столу, выбежала с ней в смежный кабинет.

– Какого рожна он здесь? – шепнул Маркел Дане, которая сквозь щелочку двери наблюдала за происходившим в холле.

Не понимая причины страха, Вол наслаждался видом упругой задницы, когда Дана оперлась на дверную ручку. «Реформа органов имеет успехи, в некоторых частях…» – подумалось Волу, и он склонил голову набок для лучшего ракурса. Только с похмелья в нем просыпалась похоть, забываемая с годами.

– Привез свою героинщицу на детокс, – сказала с улыбкой Дана, оглянувшись.

В такой позе ее мальчишеское лицо показалось Волу по кошачьи плотоядным. От возбуждения он мял подбородок.

– Разве мода на них не прошла лет двадцать назад? – риторически спросила она.

– До нас все доносится поздно, – ответил Маркел.

– Хах, не настолько же, – хихикнула Дана. – Кстати, ты оказался прав, настояв взять машину в аренду. Иначе спалились бы.

Сглотнув с языка вязкую слизь, которая заменила Волу слюну, он сменил объект вожделения на недопитый чай в чашечках со следами помады. Тягостно вздохнув, он взглянул на Маркела, который сосредоточенно набирал сообщение, и спросил:

– Что за хрен приперся? Прячемся? Зачем?

– Протасов, – шепнула Дана.

– Кто? – спросил Вол, перебрав всех депутатов и деятелей эстрады, что пришли на ум.

Маркел почувствовал на себе прямой вопрошающий взгляд, но вместо ответа ударил большим пальцем по экрану, а после, удовлетворённый, так презрительно оглядел Вола, что тот осунулся и сел на стул.