Текст книги "Двойник. Пошлость"

Автор книги: Илья Букреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Илья Букреев
Двойник. Пошлость

1.

Опустив взгляд с блеклой зари, Валька Вол было качнулся под колеса маршрутки, однако, люди, из страха не влезть в забитый по утрам салон, разом сдавили и вытеснили вглубь остановки. Схватка плечами вытрясла из головы ноябрьскую меланхолию. Тормозя, маршрутка щедро обдала слякотью джинсы и шерстяные юбки победителей. Вол пробубнил рефлекторную брань и отдался потоку из пенсионерок, студентов и работниц колл-центов. Зажатый локтями, рюкзаками школьников и задницами, словно двадцать первая сигарета в пачке, Вол ревниво наблюдал как дюжины носов вытягивали из салона остаток кислорода. Его местью стал пламенный перегар. В давке Вол едва не проглядел нужную улицу и просипел водителю: «Остановочку!». Словно переступая порог райских врат, Вол вылез на свежий воздух и тут же набрал полный ботинок в луже. Дальнейший путь пролегал мимо зассаных фасадов, сплошь изрисованных баллончиком. Облупленные панельки стыдливо терпели разруху снаружи и нищету внутри. Здесь прошла Воловья жизнь. Чумазые иномарки, норовили обрызгать прохожих. Вол не отскакивал, а ежился.

По чести говоря, Вол не поднялся бы с кровати, не сойдись два обстоятельства. Во-первых, пендель, который он почувствовал прежде, чем услыхал протяжную ругань Клавдии, в замужестве Волшебной. И видит бог, он сунул бы голову под одеяло и выждал, пока жена угомонится, но всплыло обстоятельство – настал день получки, и злато возобладало над тяготой плоти. Лежа на спине, Вол спустил ногу на пол, но отлежанная во время пьяного забытья, та подкосилась, и, ударив больно коленку, Вол шлепнулся на затертый палас. Оказавшись лицом в пушистых помпонах, что были на тапках жены, Вол разглядел меж пухлых икр, как в комнату влетела теща с молитвенником наперевес, угадав за стеной начало свары. Теща не могла лишить себя удовольствия постоять над распластанным зятьком. Вол подскочил, но резкое усилие помутило голову, а от причитания двух женских глоток он инстинктивно попятился в укрытие. Прикрывая дряблое пузо, Вол щурился и мотал головой в надежде на случайный стакан с водой, однако, тут его пятка повстречалась с клубком шерстяных ниток и, перевалившись через подлокотник кресла, Вол снова оказался на полу.

– Да что вам надо, черт вас дери? – жалобно проскулил он.

Мало того, Вол умудрился запутаться в пряже, свалившейся с кресла. Клавдия потянулась забрать, но Вол воспринял жест за нападение и начал отбиваться. Когда вязание, наконец, удалось отнять, оно оказалось напрочь загубленным.

– Сколько еще мне… – сквозь стиснутые зубы прошипела Клавдия.

По ее щекам прокатились две большие капли. Взглянув на испорченное рукоделие, Клавдия швырнула его в лицо мужа и убежала на кухню.

Вол облегчённо вздохнул вослед отведенной беде и с трудом поднялся. Однако, теща по-прежнему потрясала молитвенником посреди комнаты, взирая безмолвно и угрюмо. Здраво прикинув, что швырять священную книгу она не осмелится, Вол решительно подтянул семейники и недовольно протянул:

– Чего вы мне житья-то не даете с самого утра?

Теща шустро просеменила к нему и едва удержалась, чтобы не треснуть твердым переплетом по лысоватому Воловьему лбу.

– Зачем, свинота, опять пропил Клавкины деньги? – сказала теща злобно, но тихо, почти шепча.

– Раз она моя жена, то и деньги общие.

– Ах, ты, козлина! – так же тихо, но не менее эмоционально ругалась теща. – Да ты за годы, что она копит, ни рубля не положил.

– С получки… – начал было Вол, но понял, что сказанул опрометчиво.

Теща на мгновение едва заметно прищурилась.

– С хренучки! – сказала она и перекрестилась: – Доколе, господи…

Смекнув, что женщины разрядились, Вол шустро оделся и прошмыгнул мимо тещи в коридор. Накинув куртку на плечи, он вернулся в комнату и извлек из шкафа первую попавшуюся вязанную шапку и натянул до самых бровей.

– Куда! – буркнула теща, попытавшись стянуть шапку. – Это на продажу!

– Чужим вяжет, – прокряхтел Вол, отстранив старуху, – а законный муж голый должен ходить?

– А где твоя?

– Черти ее знают, – ответил Вол, похлопав карманам.

– Тебе вяжи добрую вещь… Либо порвешь, либо похеришь! – сказала теща, и увидев в коридоре дочь: – Скажи ты ему!

Клавдия философски отмахнулась и сказала мужу:

– Куда на работу не евши? Иди за стол, я тебе положила.

Сунув сигарету между губ, Вол изобразил обиду.

– Ничего мне от вас больше не надо! – говорил Вол, а кончик сигареты мотался вверх-вниз.

Перед хлопком двери, чем Вол твердо вознамерился завершить утреннюю перебранку, он бросил:

– Как вы можете так жить? Мелочные… Такую бучу заварили! И из-за чего? Как псы живем… – и испытывая накатившее презрение, отшатнулся от двери.

Вспомнив пробуждение, Вол закурил с досады и, обогнув угол дома, заприметил коллег в рыжих жилетах с надписью «ДРСУ-2». А собрались рабочие в столь ранний час оттого, что на улице Сиреневой на пороге зимы нежданно решили латать дорожную яму. Первым делом водрузили билборд с подсветкой, который возвестил о принципиальном решении мэра насчет ремонта. Дня через три на дорогу бросили пирамидку из арматуры, скрученную полосатым скотчем, со знаком «Кирпич». Неделю спустя раздолбили асфальт вокруг ямы. Но вот незадача, в ночь на понедельник, не согласовав с районной управой, небеса разрешились ливнем, который наполнил яму до краев.

Ступив на дорожное полотно, Вол преобразился. Еще мгновение назад он ощущал себя заурядным, но едва носок его рваного ботинка коснулся асфальта, Вол оказался на работе с исключительной привилегией разгуливать по дороге, нагло вглядываться в ветровые стекла дорогих машин и грозить: “Чего вылупился? Ну, давай, ответь! Да мы эту полосу месяц ремонтировать будем! Не веришь? Да я сейчас вторую перегорожу, так ты из этой пробки напрямик в дом престарелых поедешь!”

У ямы Вол пожал руки рабочим: плешивому Петру Ивановичу, за пенсионный возраст прозванного Дедом, шамкающему Витьке Орлову, пристрастие к газированной коле лишило его половины зубов, затем поздоровался с молодежью – Вадиком Котовым и Мишкой (фамилии никто не знал, студентик на подработку), последним протянул руку Ойбек, парнишка узбек. Вол, втянув шею в воротник, присоединился к озадаченному созерцанию лужи. Единодушно не сговариваясь, рабочие “обкурили” проблему, поплевывая в серовато-коричневую гладь, которая занялась рябью на ветру. Потом все шестеро присели на обочину и решили дожидаться бригадира, а Ойбека послали за баклажкой пива, ибо намедни Вол не единственный предавался разгулу.

К обеду приехал восьмидесятый Крузер и, с облечением подпрыгнув на рессорах, изверг упитанного армянина во всесезонной кожаной куртке, не сходившейся на брюхе. Армянин подошел к рабочим, испускавшим зловонные клубы дыма от грошовых сигарет, и спрятав грузный крест за шиворот недоуменно спросил:

– А хули сидим?

Неизменно говоривший чисто на великорусском наречии, Армен Ашотович на последнем слоге съехал в восточный перелив, давая понять, что закипает. Искренне не разумея, почему бригадир не замечает очевидного, все шестеро указали на заводь, исторгая наполненные фатализмом вздохи. Растопырив ноздри, Армен Ашотович закурил и, вкрапляя прилагательные в мат, посетовал на невозможность в наше время подобрать добрый персонал. Прохожие одобрительно кивали. Ворча на прилюдный и очевидно несправедливый поклеп, рабочие побрели за лопатами. Пришлось черпать жижу и сливать вниз по уклону дороги, где грязь растекалась венами и после разносилась шинами на километр. Не успели дорожники разогреться, как некогда почитаемая за бездонный океан яма опустела, и удивленные столь быстрому разрешению полудневной проблемы мужики озадаченно чесали затылки и курили.

Тем временем распогодилось. Приехал самосвал и ссыпал гору асфальтовой крошки. От нее расходился тяжелый запах гари. Похватав лопаты, рабочие молча понемногу заполняли яму. Жар душил Вола до круженья головы, кожа покрылась слоем пота, а пламя в животе, лишь недавно успокоенное опохмелом, разгорелось с новой силой и подступало наверх, превращая язык в изюм внутри провонявшей от табака пасти. Мышцы словно обратились в сало, Вол врезался в кучу, тяжело наваливаясь на черенок животом. Десятый, двадцатый, тридцатый подход, а постылая куча не убавлялась. Вол истерично таращился на остальных рабочих, они двигались монотонно настойчиво словно муравьи, которые не имеют представление о том, что бывает усталость. «Еще три лопаты и конец, лягу и тихо подохну», – думал Вол, но понимал, что организм едва ли окажет такое милосердие. Прильнуть к соседней луже вскоре показалось достойной темой для внутреннего дискурса.

«Сколько еще это выносить?» – подумал Вол и взглянул на экран телефона. «Боже, только два часа!»

Над пивной в пятиэтажке напротив алыми буквами горела вывеска «Мы открылись!». С сосредоточенными лицами посетители, восходя по лестнице, открывали двери пивной, а после успокоенные, словно бы помочились после долгой нужды, мужики неспешно спускались отягощенные раздутыми полторашками янтарного напитка. Как ни подмывало Вола смыться в пивную, где вся его муторная невыносимая тягота могла улетучиться от первых живительных глотков, ему никак не получалось даже попытаться. Перестукивая перстнями по двери самосвала, Армен Ашотович болтал с водителем, наблюдая за подопечными из-под мясистых мочалок бровей.

И все же гора асфальта, как прежде заводь, повинуясь человеческому упорству, заметно уменьшилась. Трудовая ярость рабочих понемногу сменялась усталостью, и поматериваясь от натуги, они принялись заглядываться на каток, особенно на его мягкое сидение. Никому не хотелось до вечера дружить с лопатой. Вола же каток волновал больше остальных. «Разве они не видят, как мне хреново? Хоть бы одна падла предложила отдохнуть» – подумал он, отводя взгляд от катка, повинуясь игре, в которой тому не видать заветного сидения, кто обнаружит большее желание туда примоститься. Вадим Котов отставил лопату и закурил. Вол не стал ждать другого сигнала. Достав пачку сигарет и вытянув одну, он похлопал себя по карманам и скривил досадливую мину. Не теряя времени, он подошел к бригадиру. Зажав губами сигарету, чтобы не обнаружить сногсшибательного амбре пред начальством, Вол изобразил пальцами зажигалку. Армен Ашотович дал прикурить и испытующе вгляделся в очи Вола. Тушуясь, Вол обернулся и, к досаде, увидал, что Вадим, не вынимая сигаретки, продолжил работать. Отступать было поздно. Затянувшись поглубже, Вол кинул фразу, как бы между делом:

– Пора бы начать закатывать с того края, – указав место огоньком сигареты.

– Ага, – с ухмылкой ответил Армен Ашотович. – Пускай Вадик садится.

– Армен Шотыч, – Вол был застигнут врасплох столь однозначным и неблагоприятным поворотом, – вы его постоянно сажаете. Может, я в сегодня? Вы ж знаете, я на катке умею, косяка не упорю.

– Вадик будет. Гляди, он работает и остальные тоже, пока ты сачкуешь.

Вол пытался возразить, но бригадир опустил бровь, и карее око под ней не давало надежды.

Обратно Вол шел неохотно, словно кто-то тянул сзади. Рабочие продолжали трудиться, и вроде бы внешне оставались безразличными, но Вол замечал их ехидные переглядки. Вернувшись к остальным, Вол швырнул пару раз горстей, затем натужно выдохнув оперся на черенок и крикнул:

– Котов, слышь, Котов! Вадик! – рабочие остановились. Превозмогая дурноту, Вол продолжил: – Я переговорил с шефом, пора бы начать закатку. В общем, Вадик, иди за баранку. Я договорился за тебя.

Вол наивно ожидал благодарности. Ойбек прыснул первым, но скромность мигом вернула сдержанность, и парнишка вернулся к работе. Чего не скажешь о других.

– Глядь, какой заботливый! – хохотнул Дед.

В душе подготовившийся к волне упреков, Вол искал уверенную позу, но его рука соскочила с лопаты, и пока он ловил черенок, сам едва на шлепнулся.

– Ты, рожа, просился на каток, да был на хрен послан! – резво воскликнул Витька Орлов.

– Будешь до ночи лопатой махать!

Эти и прочим подколкам не было числа. Вол решил восстановить честное имя упорной работой, поэтому промокнув вспотевшую шею он начал усердно махать лопатой.

– Сморите, второе дыхание у мужика открылось! – выкрикнул Витька Котов с катка.

– Вол, ты, в натуре, Вол! – ввернул Армен Ашотович.

Находя подмогу лишь в Ойбеке, который сторонился болтовни и настойчиво выполнял функцию словно вписанную в разум – поднял, унес, высыпал, вернулся и далее по кругу, Вол буркнул:

– Пашем, пашем, а армян стоит и наблюдает. «Работайте мол негры, солнце еще высоко!» Нет чтобы организовать по уму: сегодня, скажем, ты, Ойбек, на каток, завтра – Вадик, потом, например, я и так по очереди. Понимаешь, чтобы по справедливости. Так нет, этим чуркам наплевать, как русские корячиться будут.

– Кому ты жалуешься? Он ведь узбек! – гоготнув сказал работавший неподалеку Мишка.

– Ой, да ему здесь сказка! Тыщу здесь заработал, потом пять лет в своём Бадахшане как султан жить будет, – заключил Вол.

Ойбек уголком рта ухмыльнулся и буркнул нечто на своем языке.

– Что говоришь? – спросил Вол.

– Иди на хер! – гоготнув сказал стоявший рядом Орлов.

– Уже на ихнем разумеешь? – парировал Вол.

– Чай не ты, дуралей.

Последовавшая перепалка матерными прибаутками скрасила остаток асфальтовой горы.

Потемки спустились по-осеннему рано. К общему негодованию в конце смены Армен Ашотович велел рабочим ждать другого самосвала, оттого что не хватило материала замостить яму целиком. Мужики ворчали, но не расходились, ждали расчета за месяц. Едва бригадир уехал, собрали на пиво – толком не набралось даже на литр, а Ойбек покупать вторую отказался, тем более, сам он отродясь не пил. Поэтому так и сидели на бордюре – усталые, тревожась, что останутся сегодня без денег, дубея без тепла солнца от пронизывающего ветра. Никакого самосвала не приехало. Бригадир вернулся часам к десяти. По какой-то неведомой причине никто из работяг не спросил о зарплате, словно благородство претило интересоваться деньгами и тем более просить их. Пришлось битый час водить хороводы вокруг джипа Армена Ашотовича, изображая неподдельный интерес к обивке салона, к состоянию сальников и масляного фильтра, и при том советовать хороший автосервис или почтительно кивать, после басен о том, как бригадирский джип уделал очередной спортивный седан. Среди товарищей Вол крутил в кармане зажигалку, на мгновение поджигая, и с презрением глядел на остальных, наслаждаясь мыслью, что ему-то на самом деле плевать на бригадирский сарай на колесах.

2.

С наличными в карманах рабочие наконец-то ощутили себя причастными к жизни. Шли в пивную гурьбой. Тягота днем казалась нескончаемой, теперь мигом забылась. Походка была подпружиненной. В предвкушении не звучало шутих длиннее пары матерных слов.

Крыльцо магазина разливного пива еще не покрылось свежей блевотиной, ибо завсегдатаи только начали посиделки вокруг столиков, что были заставлены натуженными «торпедами» с газированным пивом. У двери стояла пацанва, щедро харкая под ноги слюну от насвая. Окруженный товарищами, Вол, входя в притворенную дверь, тоже сплюнул.

Первым встречал посетителей кислый запах пивных отстоев. За длинной стойкой ошалелые разливщицы метались в поту меж кассой и батареей кранов, под которыми, раздуваясь, наполнялись бутылки. Народу битком, очередь тянулась к дверям, гомон перебивал оба телевизора, что крутили российские клипы. Ожидая, глазели на бакалейное раздолье под стеклом. Разложенные полумесяцем копченые головы семги выпятили нижние зубастые челюсти, недовольно взирая на остальные части себя – полоски желтушной теши, куски филе и сушеные палочки с перцем и кунжутом. Рядом лежали иссушенные речные собратья любых видов и размера. Вол невольно вспомнил, как в детстве такой же едва движимой вереницей он шел мимо Ильича и исполнился державной одухотворенности.

– Валька, – приподняв бровь Дед вкрадчиво спросил, – сколько киру брать будешь?

– Ну, я сильно не планировал, – ответил он на автомате. – Я, чисто, глаз полернуть на сон грядущий.

Дед передал слова вперед по очереди, где стоял Витька Орлов с молодыми. Те заказывали много. Во-первых, оттого, что наступила пятница, и коль воскресенье почитается маленькой Пасхой, то пятница – это маленький день, когда наконец пошлешь все на хер. Не стоит упускать иллюзию полученной зарплаты, когда считаешь, что полученных денег хватит, если поджать там и тут, а на эту выгоду сейчас можно вдоволь гульнуть.

Литры наливались долго, рабочие успели и покурить, и перекинуться парой мемов, что заменили старый-добрый анекдот. Дюжину полторашек передавали по цепочке к столу, что застолбил Дед. Когда закончили, уселись на лавки напротив друг друга. Винтовые крышки слетели под нетерпеливыми пальцами и из горлышка поперла пена с ячменным духом. Пока разливали, Вол пригубил из горла, да настолько втянулся, что остановился лишь опорожнив бутыль наполовину. И пускай утреннее похмелье успело изрядно выветриться, Вол ощутил, что состояние вышло в плюс. Закрыв глаза, он нежился от расслабления, что разливалось по желудку.

– Гля, какие девки!

Вол нехотя приподнял веки и огляделся, сознавая, что вслед за подобным возгласом, мужик обязан проявить интерес и тем подтвердить свое мужское начало.

– Нужен ты им, дед, – буркнул Вадик, сосредоточенно луща сушеного карася.

– Как тебе? – утерев пену с губ шепнул Орлов.

– Ёбнулся? – ответил Вол и поднял бровь. – Рожи у верблюдов красивее.

Витька озадачился таким ответом и решил реабилитироваться.

– Я сегодня видел в машине такую… Не иначе модель или ведущая с телека.

– Знаем мы, что она ведет, – сказал Вадик, ткнув языком в щеку.

– Во-во, – включился в разговор Мишка, – как-то находил я в интернете фотку одной бабы. Красотка! Такую не встретишь, спускаясь по подъезду. Такие будто выведены особым образом из пробирки.

– Шлюхи! – буркнул Вадик и оторвал зубами кусок рыбы. – Трясут жопами и лыбятся надутыми губами, чтобы показать нам какие мы жалкие. Только это херня. В общаге у меня висел плакат одной западной актрисульки. Шишка у меня стояла на нее будь здоров. Думал – вот она мечта. А недавно узнаю, что она подохла в луже собственной мочи, чем-то обожравшись.

– Эт верно. Пиздеж этот гламур, – сказал Мишка. – Так вот, о той бабе. Вчера на видео я увидал ее снова. Блин, не оторвать глаз, породистая, сколько не искал изъяна, ну, сука, идеальная. Я начал представлять… Чего лыбитесь? …как было бы круто, встреть я ее в жизни. В кафе бы водил, и даже, хер с ним, в театр. Но потом в кадр заходит мужик бритый, и так оттрахивает ее зад, что мне аж самому больно стало. Сука, даже не негр! На личико спускает, а она курва смакует, теми самыми волшебными губами с той же прелестной улыбкой.

– Ясно теперь, чем ты в коммуналке своей после работы занимаешься! – прыснул Витька.

– Да пошел ты! – отбрехался Мишка, пихнув того в плечо. – Я про то… Если подобные ей вынуждены заниматься подобной дрянью, чего нам ждать от жизни?

– Жопу я не подставлю ни за какие деньги! – сказал Вол.

– А за лям? – спросил Орлов.

– Хоть за десять!

– Рассказывай… – отмахнулся Вадик Котов.

Вол покривился и приложился к бутыли. Тогда же в пивную зашла ватага с крыльца. Впереди шел самый лихой со съехавшей на бок шапкой. Остальные следовали клином, их плечи нарочито искали встречи, и не нашлось того, кто решился бы ответить на угрозу. Подойдя к опустевшей стойке кассы, вожак отодвинул мужичка, что ждал заказ, и навалившись грудью на стойку заорал:

– Слышь, Настюха, чеха налей три торпеды по акции!

Продавщицы продолжали наливать пиво из кранов.

– Слышь, ты услышала?

По пивной разнеслось протяжно-казенное «Да!». Вожак с ухмылкой обернулся к товарищам, те гоготнули в ответ. Вскоре продавщица поставила на стойку полную полторашку. Вожак потянулся за ней, но продавщица отдернула бутыль.

– Куда? Это ему! – сказала она, мотнув подбородком на мужичка.

– Этот? Подождет! – сказал вожак и вновь потянулся за бутылкой. – Меня отпускать начинает.

– Руки, я сказала! – дерзко возразила продавщица, затем обходительным тоном мужичку: – Возьмите.

Мужичек было потянул руки, но вожак так грозно зыркнул, мужичек аж отшатнулся, промямлив:

– Подожду следующей…

– Чё вы его боитесь? Берите, – сказала продавщица, перекинув руку с полторашкой через прилавок.

– А чё, не надо? – рявкнул вожак и вырвал у девушки бутылку. Затем гаркнул мужичку: – Слышь, обморок, съебался!

– Сейчас охрану вызову! – прогнусавила продавщица.

За все это время никто из посетителей не взглянул в сторону бранящихся, при том, что слушали со вниманием, прервав разговоры.

– Да мене похуй, хоть спасателей Малибу зови! – крикнул вожак и его товарищи вынули руки из карманов.

Продавщица достала телефон из-под прилавка и, не отводя взгляд, пригрозила:

– Вызываю!

Вожак лишь шмыгнул носом. В этот момент к прилавку подошла вторая продавщица, держа в руках три раздувшиеся бутыли с пивом.

– Вот, твой заказ, – сказала она, – забирай и уходи.

Вожак сплюнул на кафель и хлебнув из полторашки мужичка, швырнул ему. Крышку он завернул лишь слегка, поэтому поймав, мужичок изрядно облился, что повеселило свору. Вожак развернулся, кивнув товарищам на пиво, и бросил продавщице:

– Не прощаемся…

– А деньги? – сказала продавщица, наблюдая, как пацанва уносит пиво.

– Запиши на меня, – ответил вожак, не оборачиваясь.

Продавщица взвизгнула от бессильного протеста, но вторая положила ладонь на плечо. В тот момент обе смирились, что неоплаченное пиво вычтут из их жалкого оклада. Дед не удержался и презрительно фыркнул из-за стола на проходившую мимо ватагу. Не оставив без ответа выпад, один из хулиганов бросил:

– Хули палишь?

– Да, я ничего, собственно… Сижу, просто…

Хулиган скривил губы, но не остановился и вышел за товарищами. Пивная выдохнула и спустя минуту зал наполнился гомоном болтовни.

– У щеглов напрочь резьбу сорвало! – сказал Вол и опасливо оглянулся на дверь.

– Раньше бы старшие эдаких размотали на раз, – сказал Вадик Котов. – Нынче на районе никакого порядка! Мотаются, хрен знает, кто под кем…

– … или под чем, – сказал Мишка.

– Ага, – покачал головой Вадик и рванул зубами кусок вяленого язя. – Когда уважаемые пацаны за городом смотрели, любая мутка решалась на раз-два, а сейчас менты власть взяли и что лучше стало? По понятиям никто больше не двигается. Кто такие, что такое – не понять.

– Я к легавым тоже не особо, но, Вадик, сейчас всяко поспокойнее на улице стало. Вспомни, лет пятнадцать назад, когда твои блатные заправляли, – сказал Орлов.

– Ну, иди-сходи в ментовку! Посмотрим, как тебе помогут, – возразил Вадик. – Раньше между собою вопросы решали, а сейчас? Даже пиздить запретили.

– Да ладно, – сказал Мишка. – В нашем доме мужик свою бабенку едва ли не день в день хлещет. Крику на целый подъезд. Пенсионерки наряд вызывают, те мужика в обезьянник. И че думаете? Только протоколы строчат. Бабенка же как выхватывала, так и выхватывает!

– Как с этими курвами ещё поступать? – сказал Вадик. – Совсем от рук отбились! Никакого уважения!

– Ну уж драться с женами точно перебор, – сказал Мишка и осушил стакан пива.

– Нахер с бабьем драться? – сказал Вол. – В ум привел пару раз, и, если не дура, уяснит. Ты жизни не жил… Вот поживешь – узнаешь.

Мишка не стал отвечать, а налил себе еще.

– В Союзе-то за шпаной присмотр велся не чета теперь, – сказал Дед. – Чуть что, мигом загремишь в детскую комнату.

– Блять, потому что за порядком наблюдали! – сказал Вол. – И черножопых в узде держали!

– Эти-то тебе чем не угодили? – не удержался Мишка.

– Да, армян, собака, опять до ночи протянул с зарплатой! – ответил Вол.

– Мог вообще, – сказал Орлов, – рассчитать в понедельник, чтоб не перепились.

– Хрен он угадал, – сказал Дед и хлебнул из стакана.

– Если зарплата сегодня, значит сегодня! – сказал Вол. – Что, спрашивается, ему помешало утром деньги привезти?

– Ищи тебя при бабле после обеда! – ухмыльнулся Вадик. – У Вола с утремана руки еле лопату держали!

– Пошел ты! – обиделся Вол. – Хрен с ними, с руками. Я про то, что Армен специально над нами, русскими, издевается. Своих, небось, четко рассчитывает.

– Говоришь так, будто наши не наебывают, – сказал Дед.

После этой фразы рабочие наморщили лбы и выпили. Прищурившись, они глядели друг на друга и каждый молча подумал о своем.

Разлили по последнему стакану. Смятые бутылки призывали к решению. Мишка собрал по кругу деньги. Дед внес долю, но отказался от дальнейшей посиделки, годы не те пить с молодежью вровень, да и одолело сонное марево. Пока он обматывал шею колючим шарфом в клетку, Мишка пытался всучить деньги Деду обратно, но Дед был непреклонен, что Мишка отнес на некие старые понятия, неведомые ему, а допытывать Деда он не собирался. Подняв из-за стола Орлова, Мишка пошел к прилавку. Вол с Вадиком вышли проводить Деда и перекурить заодно.

Вернувшись в зал, Вол обнаружил Мишку и Орлова за сосредоточенным созерцанием фотографий в экране смартфона.

– Глянь, поколение покемонов, блять, – сказал Вол Вадику, присаживаясь за стол.

– Хули вы, скажи, там сидите в телефонах? – прикрикнул Вадик, хватая новую бутыль. – Уже собрались, сидим, бухаем, а эти в экраны уткнулись, как идиоты. По любому сейчас друг другу смэсят.

– Че б ты понимал… – пробурчал Мишка, не поднимая взгляда от экрана. – Мы телок цепляем. Потрахаться.

– Там что-ли? – с интересом спросил Вол и прихлебнул из поданного Вадиком стакана.

– А ты думаешь нахера соцсети придумали? – ухмыльнулся Орлов. – Клеить баб и ебать!

– Во, бля, техника! Не зря Гагарин в космос летал! – сказал Вадик, приподняв стакан.

– При чем здесь Гагарин? – спросил Вол.

– Ну, спутники-хренутники… Как думаешь телефоны работают? – ответил Орлов. – Ты, я вижу, в школе только физру посещал.

– Между прочим, с золотой медалью окончил, – ответил Вол.

– Зря потраченные одиннадцать лет эта школа, – сквозь отрыжку сказал Вадик. – Плоская от стульев жопа, походы в вонючий музей краеведения, мать его… За карты в столовой к директору, закурил на стадионе – к завучу! Биномы, теоремы, географичка тупая орет, выпучив глаза. Вот оно мне ничего нахрен не пригодилась по жизни. Ни единого доброго воспоминания про школу! Хотя нет, было. Прислали как-то практикантку по физкультуре, так я ее за задницу цап!

– Хорош, – гоготнул Мишка. – Что ни байка по школу, так сразу в пятом классе уже половой гигант.

– В натуре! Дело было…

3.

Вол пересел на лавку к молодым.

– Как, говоришь, баб склеить можно? – спросил он, заглянув в Мишкин смартфон.

Вадик, разочарованный отсутствием внимания к его рассказу, отмахнулся и принялся с энтузиазмом накачиваться пивом.

– В контакте, хотя, тебе скорее одноклассники подойдут, – сказал Мишка. – Там сучки в возрасте готовы на стену лезть от недоеба.

– Так, это-то и нужно! – воскликнул Вол. – Показывай, куда нажимать.

Вол полез в карман за телефоном и протянул его Мишке.

– Слышь, Вол, ты его в каком веке брал? – ухмыльнулся Орлов.

– А чего? Тысяч в семь влетел лет пять назад, аппарат будь здоров!

– Интернет вроде настроен… – сказал Мишка, сосредоточенно водя пальцем по крохотному экрану.

– Хрен его… – растерянно сказал Вол, тщетно пытаясь уразуметь Мишкины манипуляции с телефоном.

Покончив с анкетными данными соцсети, Мишка навёл камеру на Вола.

– Че творишь? – сказал Вол, прикрывшись ладонью.

– Нужна фотка в профиль, – пояснил Орлов. – Сядь нормально!

– Погодь, – сказал Вол, и растопырив ноги на лавке, выкатил грудь и сунул в зубы сигарету. – Давай, чтоб по-босяцки!

– Придурок что-ли? – сказал Мишка, и отобрав у Вола торжественно поднятый стакан, а следом цигарку, пригладил ему волосы да выставил наклон головы. Напоследок, Мишка замахнулся кулаком в причинное место Вола, отчего тот мигом сомкнул колени. – Теперь потянет.

Вспышка ослепила, но Вол не посмел шелохнуться. Применив фотофильтры, Мишка удовлетворенно улыбнулся и показал экран Волу.

– Лучше ты, один хрен, выглядеть не будешь, – сказал Мишка.

– Ну-ка це, – Вол забрал телефон, – где тут уже жать, чтобы баб посмотреть?

Мишка ткнул в экран и Волу отобразился список имен с фотографиями.

– Ба! Это ж мои школьные друзья! – удивился Вол и принялся листать профили. – Мороз! Костян Белых! Вон смотри, это Казан – Виталя Казанцев, каратистом был. Ишь ты, я думал, он как два года преставился.

– Ты, алкота, сам пяток лишних землю коптишь! – оскалившись вставил Вадик.

Вол отмахнулся, не отрываясь от просмотра, но вдруг замер и поднес экран к самому носу.

– Это ж Машка, деваха моя со школы! – воскликнул Вол и показал фото приятелям. – Я ее того-этого, распечатал на экскурсии в дендрарий. Год, наверное, проходили… даже больше, после выпускного тоже бывало дело.

– Милфа… – заключил Мишка, не разделив энтузиазма. – Стремная какая-то, хотя… – он оглядел Воловью физиономию в крапинку, – для тебя самый вариант.

– Ха-ха, – гоготнул Орлов, – зубы, че у кобылы. Кем работает? Клянусь, она у меня мудя щупала в военкомате.

Уязвленный, Вол отодвинулся на другой конец лавки и отправил сообщение:

«– Машутка здравствуй узнала кто пишет?»

Тишина. Вол наполнил стакан и начал потягивать, то и дело поглядывая на экран. «Поди спит», – подумал Вол и было собрался выйти покурить, но телефон пиликнул.

«– Привет, Валентин) Так ты на одноклассниках есть? Не видала тебя раньше.»

Вол со страху осушил стакан и настрочил ответ:

«– Молодежь затащила в омут»

«– И правильно)

– Рассказывай, как ты, что ты! Сколько лет прошло… ((»

Вол почесал онемевшую от выпитого щеку, задумался. Фантазия отказала в прошлом, предпочитая скабрезные мечтания.

«Потихоньку помаленьку. Работаю. Выпить закусить хватает»

«Ладно прибедняться. У вас пилотов зарплаты до небес!»

Он вспомнил, как юношей грезил летным училищем. Целый выпускной год Валентин цокал каблуками по школьным коридорам, подражая офицерам, выпячивал грудь, а кепку носил исключительно набекрень. Если прежде Валентин охотно пренебрегал обязанностями ученика, то два последних класса он самозабвенно учил, посещал и корпел. Все же классный руководитель (женщина в серой кофте с лицом того же цвета) настойчиво увещевала Валентина задуматься о несколько приземленном ремесле, которое выбрали остальные – токарь, монтажник, слесарь (водитель, вообще, элита). Учитель понимала слабость школы, а денег на взятку, чтобы перевести ребенка в лицей или гимназию у родителей Валентина не было. Но аргументы взрослых не могли убедить юного мечтателя, в глазах которого они слили борьбу за лучшую долю и призывают к покорному смирению. Первыми сдались учителя, потом родители сломились под напором решительности, взрослые подточили себя мыслями: «ну, а почему бы и нет», «настойчивость горы свернет» и «терпенье и труд…». В итоге, на школьном балу учителя с гордостью ставили примером для остальных будущего курсанта Волшебного, а матери, поправляя дочерям белоснежные передники, шептали присмотреться, сверстники же из самых перспективных спешили воздать уважение Валентину, чтобы заручиться выгодным контактом, будто бы Валентин уже облачился в авиаторский мундир. А дальше… Валентин провалил экзамен в лётный институт. Недобрал пару баллов. Поверженный, Валя покидал корпус приемной комиссии с осознанием несправедливости. От сгоревшей мечты тлела обида: на взрослых, что недожали, и на себя, что был жалок и наивен. Летом от безделья Валя частенько кирял пиво с дворовой пацанвой. Однажды на кураже вскрыли ларек. Милиция предложила закрыть дело в случае призыва, так обритый Валька из СИЗО поехал топтать сапоги, предварительно соврав Машке, что отбывает в Оренбург присоединиться к летному курсу, а она, девчонка-девчонкой, увидала форму, молодых парней, окруженных слезливыми родственниками, и ни секунды не сомневалась и только думала, как правильно отыграть роль будущей жены офицера. Прибыв в часть Валька был бит на протяжении полугода, что длилась «духанка». Однако, с увеличением срока службы его статус рос. В быт вернулась водка, человеческая еда с гражданки, и девки, что в обилии водились в поселке неподалеку от части. Машка не прикидывалась святой и открыто написала через год, что не дождалась и выходит замуж. Навалившись на бойницу у входа в казарму, Валька курил одну за одной и не мог накуриться, в семь побрел в ленинскую комнату посмотреть программу «Время», а там Горбач сидит и говорит: «Дорогие соотечественники… Сограждане… В силу сложившейся ситуации…». Закурила рота, даже дневальный на тумбочке. Какая там Машка…