Текст книги "Держава под зверем"

Автор книги: Илья Бриз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Два беспилотных запуска «Восходов» мы уже провели. Оба успешных. Второй вообще заодно использовали для того, чтобы вывести на орбиту семисоткилограммовый спутник Но вот первый пилотируемый пуск. Хотя мы планировали одновременно вывести еще один исследовательский аппарат на орбиту Земли, генеральный конструктор категорически воспротивился. Дополнительный, хотя и штатный, груз увеличивает риск полета. Вот стоимость подъема этого груза на орбиту и составляет два миллиона рублей.

А ведь я Королева сейчас поддержу. Все-таки первый пилотируемый пуск.

– Действуйте, товарищи. И, Сергей Павлович, не надо так нервничать. Сами-то вы в успехе уверены?

– Уверен, Василий Иосифович, – он говорит твердо. Выдвинулся немного вперед Брауна и Лозино-Лозинского, – все проверено и перепроверено несколько раз.

– Экипаж?

– Полностью готовы.

– Приступайте! Я, надеюсь, на пуске не помешаю?

– Вам, товарищ Сталин, мы всегда рады, – это уже Вернер фон Браун. А неплохо он за эти два с гаком года русский язык выучил. Говорит почти без акцента.

* * *

Чуть-чуть еще ручку от себя. Машина, как камень из пращи, летит по параболе, теряя скорость, но продолжая набирать высоту. В кабине невесомость, но я, притянутый к креслу ремнями, достаточно точно держу траекторию. Яркое солнце, черное небо и искорки звездочек. Так не бывает? На высоте под тридцать километров еще как бывает! Плотность воздуха мизерная. Обоим двигателям не хватает кислорода для нормальной работы. Тяги недостаточно, чтобы удержать истребитель на этой предельной для него высоте.

– Режим полета закритический, – звучит в наушниках шлема нежное контральто Эвиты, – возможна потеря управления.

Н-да, подобрали голосок для бортового информатора. Мертвого из гроба поднимет! А вроде и не громко говорит. Почему, интересно, пилоты обозвали его так же, как и в том мире?

Я переваливаю самую верхнюю точку траектории и медленно, но неудержимо начинаю терять высоту. Совсем немного до космоса не дотянулся. Какой-то сотни километров до низкой орбиты не хватило. Скорость растет, плотность воздуха тоже, и машина начинает уверенно реагировать на рули. Ручку на себя. На тело наваливается перегрузка. Выхожу в горизонтальный полет на высоте четырнадцать тысяч метров. РУД па крейсерский режим. Скорость тысяча четыреста восемьдесят километров в час. Достаточно экономичный полет на сверхзвуке. До Звездного мне теперь керосина хватит с гарантией. Не захотел я лететь на космодром на нашем новом реактивном пассажирском «Иле». Решил совместить перелет с очередной тренировкой. Вот Егор Синельников с нашими семьями и другими высокопоставленными лицами пусть летит в Звездный на правительственном самолете. А я буду при любой возможности летать на маленьких, но скоростных машинах. Пилот я, в конце концов, или кто? Увы, но не тренирую уже давно молодых летчиков. У нас и без меня хватает отличных инструкторов. Да и в ВВС ООН пилотов больше практически не требуется. Не с кем воевать стало. Но международные военные силы у нас есть и будут! Как поется в той старой песне: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути!» Никто не протестует, что войска ООН состоят на восемьдесят процентов из советских солдат. Хотя отлично понимают, что приказы руководства Советского Союза для наших воинов приоритетней, чем командования войск ООН. Мы же не агрессивная страна, и все в мире это знают. Армия Организации Объединенных Наций вооружена только советским оружием? Но оно, это оружие – лучшее в мире! Да и унификация в этом вопросе имеет значение. Дешевле для содружества наций (Имеется в виду ООН, а никак не Британское Содружество Наций, как в нашей истории) получается. Мы по-прежнему совершенствуем и будем совершенствовать военную технику. Но не для нападения на кого-либо, а для защиты всей планеты от любых атавистических происков редких ныне маньяков у власти. Вот и сейчас я лечу на нашем новейшем тяжелом истребителе-бомбардировщике. Аналог Су-41 того мира. Практически – пятое поколение. Во всяком случае, сверхманевренность, крейсерский полет на сверхзвуковой скорости, приличная автономность и очень короткие взлет и посадка в наличии. Вот по бортовой электронике мы до моего первого мира еще не совсем дотягиваем. Но все равно в этой области нам равных нет и не предвидится еще на многие десятилетия. Или вообще навсегда. Мало того что наши ученые и инженеры еще не все достижения двадцать первого века оттуда освоили, но ведь никакая другая страна мира просто не в состоянии вкладывать в науку и новые технологии такие огромные деньги. Да и зачем? Мы ведь достаточно щедро делимся с друзьями. Конечно, берем за это определенные, надо признать, совсем немалые деньги, но ведь делимся! Советские технологии шагают по всей планете.

– Борт пять нулей первый. Вы входите в зону ответственности космодрома «Звездный», – связывается со мной диспетчер.

– Я – пять нулей первый. Принято.

– Коридор для вас чист. Посадочный курс девяносто два. Атмосферное давление семьсот шестьдесят четыре. Повторяю, курс девяносто два, давление семьсот шестьдесят четыре.

– Принято, – опять подтверждаю я.

Автоматика уже давно получила всю необходимую информацию. Но я ведь обязан проконтролировать ее.

– Снижение и посадку разрешаю. Ждем вас, товарищ Сталин.

– Спасибо, – теперь уже я немного нарушаю правила ведения радиосвязи.

Прибираю РУД, толкаю ручку, и радиопрозрачный обтекатель РЛС с фазированной антенной решеткой проваливается вниз. Высота начинает резко уменьшаться. Размытый, совершенно не просматривавшийся в стратосфере, горизонт постепенно превращается сначала в какую-то мутную широкую полосу. Затем эта полоса начинает сужаться и, наконец, на высоте около километра превращается в четко видимую линию границы неба и земли. Плавный левый разворот, и я на посадочной глиссаде. Небольшим скольжением становлюсь точно в створ взлетно-посадочной полосы. Теперь включить механизацию крыла в посадочное положение. Дальше автоматика все делает сама. Выпускаются предкрылки и двухщелевые закрылки. С ощутимым стуком выходят из ниш фюзеляжа стойки шасси. Над левой жидкокристаллической приборной панелью три красных огонька меняют свой цвет на насыщенный зеленый, сообщая, что стойки шасси выпущены штатно и встали на замки. На лобовое стекло фонаря проецируется информация о положении самолета на глиссаде. Я, совсем немного подыгрывая ручкой, легко касаюсь основными колесами отмеченных белым покрытием и яркими, отлично видимыми среди солнечного дня сигнальными фонарями посадочных «башмаков». Опускаю нос машины, автоматически раскрываются панели аэродинамических тормозов. Тормозной парашют сейчас не нужен, так как полоса огромная, предназначенная для тяжелых самолетов. Вполне хватит гидравлики на основных стойках шасси. Меня вжимает в натянувшиеся фиксирующие ремни кресла. Каких-то пятьсот пятьдесят метров и машина останавливается. При использовании тормозного парашюта пробег был бы вдвое короче. Глушу основные двигатели. Нечего керосин на земле расходовать. Тут же сзади внизу фюзеляжа начинает тихо пищать своей турбинкой ВСУ[74]74
  Вспомогательная силовая установка. Служит для привода генераторов и гидронасосов на земле. От нее же работают стартеры основных двигателей


[Закрыть]. Открываю фонарь кабины и забрало гермошлема. Легкий ветерок приятно овевает лицо. Хорошо в небе, но на земле после полета тоже жить можно.

* * *

Я успел снять гермокостюм, ополоснуться в душе и даже глотнуть кофе, прежде чем сел пассажирский самолет из Москвы.

– Папка, ты покажешь мне лакету? – букву «р» моя доча еще не выговаривает.

– Обязательно, Наташенька, – я подхватываю ребенка на руки.

Галинка со Светкой лезут целоваться. Впрочем, не скажу, что я против. Утром виделись, но, кажется, прошло черт знает сколько времени. Уже успел соскучиться.

– Ну что у нас тут, все готово? – спрашивает Синельников, отбирая у меня дочку. Можно подумать, что она в самолете на дядькиных руках не насиделась. Но «дядя Егол» у нас большой, и с его рук видно дальше и больше.

– Наверняка. Иначе бы доложили. Сам я не хочу лишний раз Палычей тревожить. – У Берии, главного координатора космического проекта, и Королева, генерального конструктора, были одинаковые отчества. – У них и всей их огромной команды без нас забот хватает.

– Тоже верно, – соглашается Егор и усаживается в подкативший ЗиС. У нас пока только этот комфортабельный лимузин, звавшийся в девичестве «Майбахом», имеет инжекторный двигатель с непосредственным впрыском.

– Посмеяться хочешь? – спросил я, с удовольствием забирая дочку, потянувшуюся ко мне.

– Давай, – с готовностью согласился Синельников.

– Знаешь, что медики вчера экипажу дали для психологической разгрузки? – я выдержал драматическую паузу и выдал: – Просмотр фильма «Белое солнце пустыни»!

Нет, Егор не расхохотался. Пару минут помолчал с задумчивым взглядом и только потом сказал:

– А может, так и надо? Мы берем все лучшее от того мира. Не было бы его и нас с тобой сейчас не существовало бы, и нашего счастья, – маршал Советского Союза – это звание он получил на День Державы в прошлом году – протянул руку и ласково погладил Наташеньку по головке, – когда сможем начать долги отдавать?

Философствующий Синельников? Это что-то новое. Хотя… У нас получается все! Тут поневоле начнешь размышлять. Что бы мы ни задумали – все получается! Этого не может быть, но серьезных проблем нет вообще. Как? Почему? А ведь я сам, еще будучи там полковником ФСБ, втолковывал директору проекта «Зверь» Юре Викентьеву, что так и должно быть. Мы принесли в этот мир самую большую ценность для человеческой цивилизации – новую информацию. И, раскручивая в нашей державе научную деятельность, множим и множим ее. Но вот в одном Егор, несомненно, прав – когда, наконец, мы сможем начать отдавать долги?

* * *

Нет у нас еще сверхзвуковых носителей для стратосферного старта космических самолетов. Сложное это оказалось дело – создавать такие тяжелые машины. Причем имея только значительно более легкие аналоги в том мире. За следующие год-два, может быть, что-то и получится, но сейчас у нас есть только относительно дорогие ракетоносители с вертикальным стартом. Точнее, твердотопливные ускорители первой ступени «Восхода», выполненные на базе РС-24 «Яре» являются одноразовыми. Так же, как и баки горючего и окислителя многоразового корабля. Отсюда и относительно высокая цена. Впрочем, как я прикинул, даже в таком варианте наш «Восход» оказался значительно дешевле всех пилотируемых систем того мира. Многоразовая система «Союз» будет еще выгодней с точки зрения экономики. А вот когда у нас появятся сверхзвуковые носители…

В военном варианте готовность системы «Восход» к старту должна была составлять один час сорок пять минут, но мы приняли решение отказаться от этого варианта в пользу аварийно-спасательного корабля с минимумом научного оборудования, но увеличенным запасом горючего и кислорода на борту. Именно эта система сейчас готовилась к старту. У нее готовность была всего час двадцать пять с момента получения команды на запуск. Впрочем, не в этот раз. Предстартовые проверки и перепроверки растянулись аж на четыре часа. Вот экипаж доставили к кораблю всего за сорок минут до пуска. Незачем им в маленькой кабине на спине в ложементах долго париться.

Я не пошел в ЦУП[75]75
  Центр управления полетом


[Закрыть]. Нечего на людей своим присутствием давить. Им и без меня нервотрепки хватает. Только мешаться и отвлекать от дела специалистов буду. Да и не любят Королев с Брауном «надсмотрщиков», как иногда выражается Вернер. Его до сих пор изредка трясет, когда видит рядом с собой Синельникова. И чем этого ракетного гения Егор так пугает? Неужели все не может забыть свой достаточно жесткий захват на полигоне Пенемюнде в начале сорокового? Больше двух с половиной лет ведь прошло. Браун давно свободен, имеет гражданства – наше и немецкое, награжден за пуски первых спутников. Даже женился на русской девушке в прошлом году.

Устроился на правительственной трибуне. Меня уверили, что это абсолютно безопасно. За себя-то я не особо беспокоюсь, но вот гости… До старта отсюда полтора километра. Если что-то пойдет не так, вся трибуна ухнет на почти десяток метров вниз и накроется сверху толстенной броневой плитой, которую выстрелят специальные заряды. Максимум, что грозит сидящим здесь, – это незначительные ушибы. Но это опять-таки перестраховка. Слева от меня сидела Галина, а справа Светка. Сажать их вместе было нельзя – задолбают своими разговорами, сороки. Впрочем, сейчас у сестры была другая проблема. Она пыталась понять, о чем говорят Егор с де Голлем, которые сидели сразу за ней. В своей школе она на факультативе учила немецкий и английский языки. Моя Наташка сидела у дядьки на руках и все порывалась подергать за усы французского президента. Вероятно, понравились ребенку. Рузвельт, который еще два года назад согласился на обследование в нашем госпитале и которого теперь постоянно пичкают какими-то препаратами, чтобы предотвратить инсульт, сидел в большом аккумуляторном инвалидном кресле рядом со своей Элеонорой. Как и большинство присутствующих, он с огромным интересом смотрел на пятиметровый экран, расположенный сбоку, так, чтобы не загораживать нам вид на сам старт. Рядом с женой Рузвельта сидел Джон Фицджеральд Кеннеди собственной персоной, новый и самый молодой за всю историю Штатов вице-президент. Именно с ним Рузвельт баллотировался на четвертый срок. Здесь в США еще не успели принять поправку, запрещающую президентам избираться на более чем два срока подряд. Вообще, с этим Кеннеди… Тогда же, в конце сорокового, Франклин, когда лежал у нас на обследовании, пристал ко мне как с ножом к горлу:

– Кто в Америке в том мире был во второй половине двадцатого века самым популярным президентом?

– Вы, – тут же последовал ответ с моей стороны.

– А следующим?

Вот тут я, не подумав, брякнул:

– Джон Кеннеди.

И вот теперь этот ирландский красавчик в нарушение их же законов сидит на нашей правительственной трибуне недалеко от своего президента и с помощью мощного бинокля наблюдает за последними минутами подготовки к старту.

Экран показал крупным планом лица экипажа с поднятыми забралами гермошлемов. Одновременно ярчайший огонь появился в самом низу космического корабля. Медленно, совсем медленно на пышущих жаром реактивных столбах начал подниматься вверх первый в нашем мире пилотируемый корабль.

– Поехали! – сверкнул своей знаменитой всему миру улыбкой командир экипажа Валерий Павлович Чкалов.

Марк Галлай тоже улыбнулся и помахал рукой.

Медленно? Это только первые секунды. На глазах ускоряясь, корабль скрылся в голубом небе. Семь минут и связь с экипажем восстановилась. Взлет прошел штатно. Десятки станций космической связи и десятки же кораблей в океане обеспечивают круглосуточную связь с орбитой. Наши и американские, французские и британские, японские и немецкие. Весь мир принимает участие в этом грандиозном проекте! Всего трое суток проработал первый экипаж на орбите нашей планеты. Пятьдесят один виток вокруг Земли. На экранах телевизоров старт «Восхода-1» и телетрансляции с борта корабля крутились без перерыва. Когда через три дня космический самолет пошел на посадку, весь мир затаил дыхание. И вздохнул свободно, только когда на посадочной полосе Звездного раскрылись оба тормозных парашюта многоразового спускаемого аппарата.

* * *

Кампанию по обсуждению новой Конституции мы развернули всего через два дня после возвращения наших первых космонавтов с орбиты. На фоне мировых празднеств она прошла почти незаметно. Что, соответственно, мне и требовалось. Осенью на референдуме девяносто два процента населения Советского Союза из имевших на тот момент право голоса сделали меня единоличным диктатором на одной четвертой части суши нашей маленькой планеты. Отныне и до тех пор, пока я сам не приму решение об уходе со своего поста, назначив предварительно своего преемника. По сути, у нас теперь абсолютная монархия. Вот только свою Наташеньку или кого другого из своих будущих детей – есть у нас с Галинкой планы по увеличению нашей семьи – я никогда и ни за что на это место не поставлю. Обязательно найдется кто-то значительно более самоотверженный и достойный на этот высокий пост. Тем более что у нас в ближайшее время, как утверждают специалисты Синельникова из одного из его многочисленных закрытых институтов, должно появиться аппаратно-медикаментозное средство для выяснения самых подсознательных чаяний человека. А так как те же специалисты утверждают, что этот комплекс будет абсолютно безопасным для здоровья, то мы введем его обязательное использование для всех военных и гражданских высших чиновников державы при проведении ежегодной переаттестации. Будут только три исключения, свободные от этой процедуры и, соответственно, от самой переаттестации. Я, Берия и Егор Синельников. Уж самим-то себе мы верим и так. Коррупции у нас в державе точно не будет. Собственно говоря, сейчас у нас этой проблемы на верхних эшелонах правительства Советского Союза и так не существует. Приличные зарплаты на всех уровнях государственной власти и огромные социальные льготы (ну а как же без них?) являются достаточным препятствием для взяточничества. Слишком велик риск потерять все и вся из-за каких-то денег. С другой стороны, перестраховка никогда не помешает.

– А злоупотреблений не будет? – спросил Лаврентий Павлович. – Ведь с помощью этого комплекса можно много лишнего узнать.

– Нет, конечно, – немедленно парировал Егор, – ведь бригада, обслуживающая аппаратуру, сама будет подвергаться аналогичной проверке. Только специалистами из другого ведомства. При этом заставить человека раскрывать какие-то тайны нельзя. Только то выяснится, что он сам согласен сказать. Но вот то, что обследуемый что-то скрывает при ответе на конкретный вопрос, будет ясно немедленно.

– Ладно, – согласился Берия, – уговорил. Что у нас с «Глубиной»?

Мы недолго думали, выбирая название для сверхсекретного проекта. Сотни ученых и инженеров уже воссоздали аппаратуру пробоя и круглосуточно пытаются выйти на связь с тем первым для нас с Синельниковым параллельным миром. Увы, против математики не попрешь. Вероятность методом перебора случайно нарваться на необходимые коэффициенты слишком мала, чтобы надеяться в ближайшие годы на что-то. Но люди упорно работают. С другой стороны, мы еще окончательно не потеряли надежду, что там все-таки все образуется и Викентьев сам свяжется с нами. Это ведь у нас здесь прошло почти четыре с половиной года с момента потери контакта. Там-то всего один с мелочью.

Мы достаточно часто собираемся и по много часов проигрываем операцию по военному перевороту в Российской Федерации.

Сбор компромата с помощью «следоскопа», выборочная ликвидация отдельных чинов, которые больше всего запятнали себя продажей достижений Родины, затем Верховный главнокомандующий там подпишет приказ о смещении министра обороны, начальника Генерального штаба и назначении новых. Тех, которые уже будут на стороне заговорщиков. – Берия не боится крови. Понятно, что без нее не обойтись. Без террора власть не захватить. Но ведь в результате страна заживет лучше, значительно свободней.

– Вот так вот возьмет и подпишет? – удивляется Светка.

– Ну куда же он денется? – ухмыляется Синельников. – Жить захочет – подпишет.

– А почему надо начинать именно с министра обороны и начальника Генерального штаба? – спрашивает моя жена. Зрит в корень, но как же объяснить ей сущность психологии офицера?

– Понимаешь, Галина Викторовна, – берет на себя тяжкий труд Берия, – какая бы армия ни была, ее командиры всех уровней дают присягу Дают присягу защищать страну и выполнять приказы. Поэтому, если командование отдаст приказ подавить переворот, хотя возглавлять его будут настоящие патриоты, делающие все для блага Родины, приказ будет выполнен. А вот если восстанием будут руководить в том числе генералы, обладающие хотя бы видимостью легитимности… Вот в этом случае офицеры сами поддержат переворот. Кто идет в военные училища? В первую очередь – именно патриоты. Те, у кого душа за Родину болит. Даже если кто-то из них успел разочароваться в той действительности, все равно под держат. Просто захотят быть на стороне победителей.

– А начальником Генштаба надо будет поставить командующего военно-морским флотом, – высказал свое мнение я, – кажется, вполне вменяемый и честный адмирал.

– Почему не министром обороны? – это уже Светлана.

– Потому что министр обороны там – хозяйственник, – усмехнулся Егор, – гражданский, занимающийся материально-техническим обеспечением армии, но никак не военным руководством. Даже один из трех ядерных чемоданчиков находится не у министра обороны, а у начальника Генерального штаба.

– Все так далеко зашло? Все делается по примеру тамошних заокеанских друзей? – удивился Лаврентий Павлович.

– Увы, – вынуждены были согласиться мы с Синельниковым.

В этом мире, несмотря на то что ядерное оружие находится под контролем ООН, отдать приказ на его применение могли только три человека – мужчины, разговаривающие сейчас.

* * *

«Союз» у нас взлетел только весной сорок пятого. Причем именно взлетел со сверхзвукового носителя на высоте двадцать девять километров от уровня моря. Туполев, Петляков и Мясищев свое обещание выполнили и самолет для стратосферного старта сделали. Космическая программа понеслась просто вскачь! Всего два сверхтяжелых самолета-носителя и девять космических многоразовых аппаратов под них. Два пассажирско-исследовательских с восемью ложементами, три транспортника с двумя пилотами и бортинженером, остальные – беспилотные грузовики. Впрочем, на стапелях Звездного было заложено еще шесть кораблей. Космические специалисты ООН считали, что и этого будет мало. Не обошлось, увы, без потерь. Валерий Павлович, командир нашего первого экипажа, Мюллер и Ричардсон погибли после доставки очередной партии груза на МКС «Орбита-3». Пожар и разгерметизация на «Союзе-2» во время вхождения в плотные слои атмосферы. Плакала вся планета. Мы переименовали город Оренбург в Чкалов[76]76
  В нашей истории Оренбург носил это имя с 1938 но 1957 год


[Закрыть]. Огромный памятник героям космоса стоит перед штаб-квартирой ООН в Крыму. Американцы поставили свой памятник в Ванкувере (штат Вашингтон), где Валерий Павлович приземлился на АНТ-25 в тридцать седьмом году. Тем более что бортинженер «Союза-2», Дональд Ричардсон, несколько лет служил на военной базе в Ванкувере. Немцы поставили свой памятник в Мюнхене, откуда был родом Ганс Мюллер – второй пилот погибшего космического корабля. Международный центр подготовки космонавтов в Ставрополе теперь тоже носит имя Чкалова. Впрочем, в нем занимается больше подводников, чем летчиков. Они, как выяснилось, психологически лучше годятся для работы на орбитальных станциях. А космонавтов нам не хватает. Несмотря на то что общее количество людей, побывавших в космосе, уже перевалило за пару сотен человек, требуется все больше и больше. По планам «Космос-ООН» в сорок седьмом она станет экономически выгодной корпорацией. Первые, самые большие прибыли принесла программа глобальной спутниковой навигационной системы ГЛОНАСС. Практически все штурманы за пару лет оказались без работы и вынуждены были переучиваться. С новой аппаратурой с обязанностями штурмана теперь играючи справляются вторые пилоты или рулевые морских судов. Производства сверхчистых полупроводников уже начали постепенно перемещаться на орбиту нашей планеты. Там их получать выгоднее. В декабре летим на Луну. Пора уже осваивать наш естественный спутник.

В семье у меня тоже большие изменения. Галинка в июне родила Ёську. Егор несколько обиделся, так как тоже хотел своего первенца, ну хотя бы одного из них, назвать в честь деда.

– Я тебе отомщу, – сказал Синельников, внимательно разглядывая маленького Иосифа Васильевича Сталина в колыбельке, – очень сильно отомщу!

И ведь отомстил, паршивец этакий! Назвал своих близнецов, которых Светлана родила ему через три недели, Павлом и Василием. Моими именами в том и этом мире. А сам светится как не знаю что. Видимся мы теперь ну очень часто, так как семья Синельниковых теперь тоже живет в правительственной резиденции в Крылатском. А Светка не пошла в программисты. Поступила в университет на медицинский факультет. Решила стать физиологом. Очень уж сестренку заинтересовали мои с Егором способности. Она ведь единственная, кто видел тот наш поединок в сороковом на пикнике. При этом Светлана имеет неограниченный допуск к сверхсекретному проекту «Глубина». Учится на втором курсе и работает с Левоном Абгаровичем Орбели в проекте. Мне пришлось набрать на счетноте (так в нашем мире называют портативные компьютеры) все работы Ольги Шлоссер и ее отца. При моей памяти это не составило особой проблемы, но вот время…

Летаю теперь, увы, только раз в неделю, если не реже. Но отрываюсь по полной. Николая Зарубина теперь со мной нет. Не смог я ему отказать и отпустил учиться в центр подготовки космонавтов еще в сорок третьем. У него уже четыре полета на «Восходах» и один на «Союзе». Мне уже доложили, что он – один из первых кандидатов в Лунную программу ООН. Молодец парень!