Текст книги "Гильотина для госпитальера"

Автор книги: Илья Стальнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Сомов стоял во весь рост у дороги, скривившись от боли, и потирал грудь.

– Ты что делаешь? – спросил разведчик.

– Больно, – пожаловался госпитальер.

– Ты должен был лежать, как медведь в спячке, пока не поднимут. Ясно? Ты чуть не угробился.

– Бронекостюм… Но как будто молотком врезали.

– Он плохо гасит динамический удар, – сказал Филатов, возблагодарив Бога за то, что у госпитальера инквизиторы не отняли одежду – видимо, решили, что тут не на что польститься. – Теперь за мной – и не зевай. Сейчас здесь может быть целая армия.

Насчет армии разведчик преувеличил, но что поблизости стоит подразделение, которое рассылает такие засады – это факт.

– Мы куда? – откашлявшись, прошептал Сомов.

– Вперед, – махнул рукой разведчик. – Впереди деревня. Там, скорее всего, вояки.

– Но зачем? – обеспокоился госпитальер. – Надо смываться.

– И тогда сюда нагрянет дивизия и нас будут гонять по лесам, не давая высунуть нос.

– А что в деревне?

– Транспорт, доктор. Транспорт. Они двинулись вперед. Шли параллельно с дорогой. Пока опасности Филатов не ощущал.

– Теперь вот, – сказал он. – Будешь делать все, как я говорю.

– Да я и так…

– Молчать. Скажу стоять – стоишь.

– Угу.

– Скажу лежать – лежишь. Скажу полететь – полетишь. Понял?

– Угу.

– Скажу загавкать – загавкаешь. Скажу…

– Да понял я уже.

– Ничего не понял. Я же тебе сказал молчать. Ну, ясно?

Госпитальер кивнул и не ответил, из этого Филатов сделал вывод, что кое-что он действительно понял.

Солдат они увидели через четверть часа. К тому времени Филатов зарыл госпитальера в ворох прошлогодних листьев, а сам устроился в кроне дерева, куда взобрался с ловкостью кошки. Оттуда была видна деревня.

Цепочка солдат осторожно двигалась вперед. Вскоре они наткнутся на своих товарищей. И тогда начнется такой шум. До того времени нужно выполнить задуманное. Удача сама лезла в руки. Если, конечно, это была удача, а не смерть с косой. Перед деревенским домом стоял, раскинув крылья, махолет, и около него скучало всего лишь двое солдат.

Филатов вытащил из листьев госпитальера.

– Значит, так, болезный…

Он объяснил коротко, что требуется, и выражение лица Сомова стало кислым.

– Но…

– Молчать!

Пилот Гражданин Ришар скучал возле своего махолета. Он ненавидел свою машину. Его товарищи по летной школе давно порхали на новых винтокрылах и выкуривали еретиков из восточных и западных районов, получая при этом хорошие деньги. А он летал на рыдване, который изобрел какой-то душевнобольной. И теперь тут – ищи каких-то бунтовщиков. В этих-то лесах?! Но силы на поиск были брошены огромные, и по всей территории близ населенных пунктов были выставлены секреты. Так не ловили самого предводителя южных повстанцев Моджа Хеуса.

Ришар бросил в рот жевательный табак. Хоть табак здесь дают хороший. Он начал его меланхолически пережевывать, смотря прямо перед собой.

Неожиданно со стороны леса появился человек в жутко замызганной одежде. Он шел прямо к солдату, стоящему с ружьем около махолета.

– Стой! – прокричал солдат.

Человек пожал плечами, сделал еще шаг и остановился. Дверь дома у лесополосы распахнулась, и на пороге возник лейтенант Хост. Его рука потянулась к револьверу в кобуре.

Но он ничего сделать не успел. Сзади возник некто. Видимо, сам еретический черт, поскольку двигался он слишком быстро и сшиб походя офицера, далее не задержавшись. Солдат, державший на мушке пришельца, не повернулся, сосредоточившись на жертве, до которой было четыре шага. И сильно ошибся – металлический шарик, служащий для религиозных ритуалов в Церквях Механики, впился ему в затылок.

Ошарашенный Ришар начал шарить по поясу, забыв, что пистолет оставил в доме. Он хотел заорать – в деревне оставалось более десяти солдат, они сидели по домам. Но незнакомец уже был рядом.

– Тихо, – посоветовал он, сжимая горло летчика. – В машину.

Они залезли в тесный салон, рассчитанный на восемь человек.

– Заправлена? – спросил Филатов.

– Нет, баки пусты, – прошептал пилот и добавил с яростным испугом: – Сдавайтесь, вам не уйти.

– Еще как уйти.

Разведчик бросил взгляд на деревянную приборную доску, которая больше подходила бы для бензиновой лесопилки – на ней было лишь четыре жестяных циферблата со стрелками. Филатов потянулся к красному рычажку, щелкнул им, и стрелки задвигались. Указатель горючего был на максимуме. Филатов взял за шкирку пилота и прорычал;

– Я самый страшный еретик, которого ты можешь себе представить! И если ты через минуту не поднимешь свою железную курицу, то я намотаю твои кишки на руку. А черти потащат твою душу в ад, даже если ты и думаешь, что его нет!

Ришар побледнел. Стальные пальцы сжимали его шею, страшные богохульные речи лились на его уши, и он понял, что не может сопротивляться.

– Взлетаем, – он уселся в кресло пилота.

Чихнул и начал раскручиваться двигатель. По корпусу, сделанному из дерева и железа и похожему на знаменитую бочку из «Сказки о царе Салтане», прошла лихорадочная дрожь. Одно крыло пришло в движение и качнулось. Потом заработало второе. Вверх выдвинулись и зонтиком расправились два винта – так и есть, без них эта штуковина не поднялась бы ни на сантиметр.

Солдаты в деревне заволновались. Появилась сначала одна фигура. Потом другая. Один махнул пилоту, видя, что тот не реагирует, поднял винтовку. Филатов послал ему пулю в ногу. Потом достал второго. Остальных воинов как ветром сдуло. А потом по обшивке застучали пули.

– Быстрее же! – прикрикнул разведчик.

– Это не автомобиль, – огрызнулся Ришар. – Нужно набрать обороты, разогнать на рабочий режим…

– Заткнись! – оборвал Филатов. – Поднимайся!

Махолет вздрогнул и начал натужно подниматься.

– Не выдержит двигатель, – застонал Ришар.

– Убью!

Пуля ударила по крылу. Филатов срезал стрелявшего, в магазине оставалось два патрона.

С зубовным скрежетом заходили крылья, и Змеем Горынычем махолет поплыл над землей, забираясь все выше и выше…

***

– Гильотинки бы им, – мечтательно произнес жандарм огромного роста, сидящий за конторкой и развлекающийся тем, что макал перо в чернильницу, капал кляксу на бумагу, потом складывал лист и смотрел, какие получаются фигурки.

– Давненько у нас никому не сносили голову, – произнес начальник жандармского участка, при этом дергая себя за редкие сивые волосенки и накручивая ус. Он был нервен и угрюм.

– Да-а, – многозначительно произнес его помощник.

– Давненько! Это у вас там, в столицах, недограждане еретики, гильотинируют, вешают, скармливают собакам, – повернулся начальник участка к пленным. – Масса развлечений. А тут, я вам скажу, скука.

Он потянулся, кинул в рот табак, с тоской посмотрел по сторонам. Он три дня назад бросил пить, и теперь душа его горела таким обжигающим пламенем, что жить не хотелось. Но и пить так больше было нельзя – можно лишиться кресла начальника участка, под началом у которого целых три жандарма.

– Последнего вора, укравшего белье с веревки, здесь задержали пять лет назад, а последнего еретика – восемь, – с грустью продолжил он. – Но теперь Гражданин Комиссар узнает, кто такой начальник участка Делюк!

Двери клеток для арестованных выходили в большое помещение, где находился дежурный. Отсюда же вели двери в кабинет начальника и в комнату архива.

Черный шаман раскачивался в своей клетке из стороны в сторону и что-то приглушенно напевал. Магистр сидел, сжав в руке Талисман Демона Пта, и не двигался. Делюк понял, что они с ним говорить не собираются.

– Неужели это проходимец заграбастает всю премию? – спросил жандарм. На листе у него как раз получилась стрекоза, и он дорисовывал ей глаза.

– Такую награду браконьеру Крюшо?! – возмутился начальник участка. – Не бывать! Хорошо, если он получит треть. А где роль доблестной жандармерии? С каких пор браконьеры могут заменить нас, Ледье?

– Не могут.

– Так давай выпьем за это, Ледье! – решительно воскликнул Делюк.

– Но тебе нельзя, – засуетился Ледье.

– Кто сказал, что нельзя выпить за нашу удачу? – глаза начальника участка забегали и остановились на шкафчике рядом с большим потрескавшимся, залитым чернилами столом дежурного. Он кивнул как раз в ту сторону и вопросительно уставился на Ледье.

– Но я сегодня ничего не брал, – затравленно произнес жандарм.

– Что я слышу?

– Ну если со вчерашнего чуток осталось, – пожал плечами Ледье, понимая, что с надеждой на добрый глоток вина придется расстаться. Он припас бутылочку на ночное дежурство, но начальнику участка она – лишь чуть горло промочить. Он вздохнул, направился к шкафчику и открыл его.

Начальник участка нервозно начал потирать руки в предвкушении хорошей выпивки. Неделя воздержания от спиртного должна считаться за подвиг. Можно считать, что он уже бросил пить. А сегодня так, немножко промочит горло. И опять не будет пить. Ну, если иногда. Немного. Не больше раза в день. И не больше стаканчика… Двух… Ну, бутылки.

Делюк оборвал эти дурные мысли. А потом ему пришел в голову вопрос, который волновал его всегда – почему его коллеги так любят пьянствовать? И почему именно на рабочем месте? И ответил себе – работа настолько тяжела и требует такой отдачи делу Равенства и Братства, что не пить просто невозможно. И на этом успокоился. Начал напряженно наблюдать, как Ледье нехотя открывает шкафчик и извлекает пыльную бутылку.

– Так, красное, – потер руки начальник участка и почувствовал, как внутри все подводит от ожидания скорого блаженства.

С грустным лицом Ледье поставил на стол бутылку и два небольших стаканчика, но Делюк запустил руку в стол и выудил свою любимую кружку, в которую вполне можно было опрокинуть половину бутылки.

– Этот наперсток не для настоящих мужчин, Ледье! Жандарм вздохнул и начал разливать.

– Да не жалей! – велел Делюк.

Ледье сжал бутылку со злостью.

И тут будто ветер пронесся по помещению. Будто голубой шлейф прошелся по углам. Запахло жженой резиной. И бутылка в руках Ледье сначала пошла трещинами, а потом взорвалась, разлетелась на кусочки. Красная жидкость брызнула во все стороны и лужей растеклась по столу.

– Это… Это что такое, жандарм?! – возопил начальник участка. – Ты издеваешься?! Ты! Меня! Да я! Недопивший Делюк был страшен в гневе.

– Это, – Ледье ошарашенно смотрел на свои руки. – Это… Ну-у…

Тут треснула полка, и на пол полетела фотокамера, которая должна была использоваться при осмотрах места происшествия, но до сих пор применялась преимущественно для фотографирования главы деревенского совета, начальника жандармского участка, а также, тайно, обнаженных девиц, которых затаскивал в укромные уголки Ледье. Потом окна заходили ходуном, стул приподнялся, пепельница сделала круг и пролетела сквозь окно, не повредив стекло, хотя по всем законам природы этого не могло быть.

– Это галлюцинация, – произнес Ледье, немного успокоившись. Галлюцинаций он боялся куда меньше, чем своего недопившего начальника.

– И бутылка галлюцинация?! – воскликнул Делюк, все еще не пришедший в себя после того, как ему обломали удовольствие.

– И бутылка – галлюцинация, – добавил перепуганный Ледье.

– Не кощунствуй!

– Как скажешь, Гражданин, – огромный Ледье съежился и стал куда меньше, когда над ним нависла тщедушная фигура начальника.

Ледье заозирался и увидел шевеление в камерах задержанных.

– Это все они, проклятые еретики! – указующий на них перст Ледье затрясся. – Как только они появились, это уже третья галлюцинация. Вчера мамаша Шаро видела светящийся круг. А позавчера пастух наблюдал, как вода в реке потекла обратно.

– Ладно, – начальник участка махнул рукой. Дикое раздражение прошло. И он со вздохом решил, что напиться сегодня не судьба. Если, конечно, не отослать негодяя Ледье за новой бутылкой. – Вот-вот прилетят из Инквизиции из самого Парижа. И им воздадут по заслугам.

– Поскорее бы, – вздохнул Ледье.

– Ты слышишь?

– Стрекот какой-то. Похоже на керосиновую молотилку.

– Глупец! Это винтокрыл… Ну что, еретики, за вами прибыли.

Начальник участка встал перед зеркалом, поправил усы, поблагодарил судьбу, что не дала ему напиться перед визитом важных персон. И шагнул к двери.

Но дверь с треском распахнулась. На пороге возникли две фигуры с автоматами наперевес. Они были в темных рубашках, узких брюках, тяжелых ботфортах. Их лица скрывали черные маски с прорезями для глаз и ртов.

– На пол! – заорал один из прибывших.

– Что? – непонимающе спросил начальник участка. Удар в солнечное сплетение стволом выбил из него дыхание. Делюк опустился на колени.

Ледье, завороженно глядя на зрачок автомата, быстро опустился на колени и завел руки за голову.

В комнату залетели еще три человека.

Они действовали очень быстро и четко. Один оборвал телефон, вытащил из стола две пары наручников, которые уже заржавели, поскольку ими давно не пользовались кроме как для того, чтобы приковать норовистую корову к стойлу. На этот раз они устроились на руках стражей порядка.

Другой террорист выудил ключи, отпер замки и распахнул двери камер.

– Выходите! – потребовал главный – высокий человек с тонким голосом.

Магистр, ни слова не говоря, встал. Но Черный шаман завизжал:

– Ни за что! Нет, нет, нет! Его ткнули автоматом.

– Жирная скотина, ты сейчас потяжелеешь на двадцать пуль! – произнес террорист, тыкая в Черного шамана автоматом.

Тот вскочил, встряхнул головой и, оглядев угрожавшего ему с ног до головы, прошептал:

– Така му баку! – и двинулся к выходу.

На площади стоял пузатый одиннадцатиместный винтокрыл. Пилот не глушил двигатели, винты вращались, гоняя мусор по площади. У машины стояли двое вооруженных автоматами бойцов, они озирались, ожидая нападения. Но в городе героев не водилось. Никому не охота было гибнуть за чужие интересы. Здесь без излишнего доверия воспринимали передовицы газет об обязанностях Гражданина Республики Гасконь.

Пленники и террористы устроились в салоне. С лязганьем задвинулась дверь. Вертолет зарокотал и с трудом поднялся над городом. Накренившись, он двинулся в сторону гор Лагирата.

– Кто вы? – спокойно спросил Магистр, поглаживая на груди под сутаной Талисман Пта.

– Смерть ваша! – захохотал один из похитителей…

***

Двоих новых посетителей аббат монастыря Ордена Механики принимал в своем рабочем кабинете. Эти двое были из разрешенной секты Метафизиков – наиболее заумной и маловразумительной религиозной организации, но верной традициям Материализма.

Аббат Роже изучил документы пришедших – они были в полном порядке. Сейчас в государстве было тревожно. Каждый день приходили новые и новые требования – подвинуть паству на розыск опасных еретиков. Еретики обнаглели до того, что бегут прямо из-под гильотины и уничтожают бойцов Инквизиции. В старые добрые времена такого невозможно было представить. Но аббат с горестью осознавал, что мир уже не тот, как в его молодости. Вольнодумство, пренебрежение традициями, скрытая ересь пускают все более глубокие корни. И все более легкомысленно относятся люди к Кодексу Обязанностей Гражданина, к правилам Равных.

– Да, мир уже не тот, – вслух произнес аббат. И, как бы поймав его мысль, один из сектантов подобострастно поддакнул:

– Он погружается во тьму неверия. Но благодаря Святой Церкви Материализма они не упадут во тьму. Разум восторжествует.

– «Чтобы знать людей, нужно простить им предрассудки их времени», – произнес аббат.

– Так говорил Монтескье, – тут же поддакнул второй сектант.

– Вы хорошо знаете учение классиков, – с уважением произнес аббат Роже.

– Классиков невозможно знать хорошо. Это бездонный колодец, и мы можем только черпать из него горстями и приникать разгоряченным лицом к прохладной и благостной воде их мудрости, – склонил голову гость.

– Ты красиво говоришь, брат.

– Это от верных помыслов. И от искренности душевной.

– Итак, вы хотите работать в наших библиотеках и жить, повинуясь нашему распорядку?

– Чтобы потом вернуться к братьям и поведать им, как правильно поставлено дело в твоей вотчине, аббат Роже.

– Это похвальная цель, – без особого энтузиазма произнес аббат.

– Ив знак уважения мы преподносим тебе в дар скромные средства, собранные нашей общиной.

Сектант бросил на стол сумку, раскрыл ее. Посыпались купюры.

– Брат Жиам! – крикнул аббат.

Брат Жиам предался своему привычному занятию – раскладыванию денег. Он опять пытался утаить несколько купюр, и опять был уличен аббатом. Это превращалось в некую традицию. Но аббат не знал, что брат Жиам умудрился засунуть еще одну купюру за пояс.

– Три тысячи двести франков, – подвел итог брат Жиам, слегка покраснев.

– Что же, размеры вашего уважения позволяют отнестись к вам так же, – удовлетворенно произнес аббат. – Идите, вам покажут ваши кельи.

Вскоре Сомов и Филатов устроились в достаточно комфортабельной двухместной келье, стены которой были завешаны портретами Святых Кеплера, Ньютона и Птолемея.

– Ну, теперь надо молиться, чтобы враг не додумался, будто мы набрались наглости прятаться в его логове, – сказал Филатов негромко, перед этим проверив комнату на наличие прослушивающих устройств и скрытых окошек. – А мне кажется, что они не додумаются.

– Хочется надеяться, – госпитальер со стоном повалился на кровать и начал тереть свои страшно болевшие ноги. Он ненавидел ходить пешком. Он ненавидел опасность. Он ненавидел стрельбу. Ему больше всего хотелось, чтобы его все оставили в покое.

– Это только начало, – успокоил его Филатов. – Самое тяжелое впереди.

Сомов скорчил страшную физиономию и застонал.

На махолете они преодолели почти пятьсот километров и вышли к намеченной разведчиком точке. Потом был еще бросок в полсотни километров. Потом им повезло. Филатов уложил госпитальера на дорогу, перед тем измазав его красными помидорами. Вскоре около него тормознула машина с двумя особами священного сана. Разведчику оставалось только подняться из укрытия, подойти к водителю и пассажиру на пару слов. Вытянув из двоих членов секты Метафизики все необходимые сведения, он закатал им лошадиную дозу «амнезина», обеспечив им счастливое существование в беззаботном и светлом мире детских грез минимум недели на три. А потом они явились в монастырь Механики – он и являлся целью.

Пока все удавалось. Похоже, фотороботы преступников здесь были еще не в моде. Да и Филатов постарался над изменением внешности – своей и госпитальера. Он был мастер изменения личины. Но обычно для этого всегда были под рукой подручные средства. Сейчас не было ничего, кроме ножниц и примитивной парфюмерии. Но результат был достигнут – узнать их было не так просто. Это был своего рода шедевр, большего не добился бы ни один пластохудожник.

– Ну что ты завалился на кровать? Пошли, прогуляемся перед сном, – заявил Филатов.

– Ты… – Сомов задохнулся от ярости. – Ты смеешься? Я еле доволок ноги.

– Или я тебе сейчас заставлю прыгать на месте.

– Ясно, – Сомов нехотя поднялся.

– Первое правило – знать все о месте, где ты находишься. Может быть, нам придется срочно уходить отсюда. И что тогда?

– Ты прав, – кивнул госпитальер.

Они вышли в коридор. Там чадили факелы, но их было недостаточно, чтобы полностью развеять тьму.

Московитяне спустились по винтовой лестнице в тихий монастырский дворик. Филатов толкнул дверь, ступил на улицу. Следом за ним вышел госпитальер и застыл как вкопанный.

– Что это?! – сдавленно выдавил он, не веря своим глазам.

Они впервые увидели небо Гаскони, не закрытое облаками. Теплые южные ветра сегодня разогнали облачность, от нее остались лишь жалкие клочки. И ночной небосклон, наконец, предстал взору московитян. Предстал во всей красе.

Черное бездонное небо. На нем не было звезд. Вместо звезд расходились тонкие разноцветные полоски. Тысячи полосок. Они почти не давали света. Они расчертили черное небо в призрачную мерцающую сетку.

– Но это невозможно! – воскликнул Сомов.

– Придется поверить своим глазам, – скривился разведчик.

– Черт побери, куда нас занесло?

– Возможно, в саму Преисподнюю.

– Если не еще дальше…

Часть четвертая

КОРОЛЕВСКИЕ ВРАТА

– Ох – прошептал Делюк, потирая со стоном живот и грудь.

Начальник жандармского участка никогда так плохо себя не чувствовал. Болел живот, по которому пришелся удар ствола автомата. И было страшно, когда он представлял, что скажет Гражданин комиссар в ответ на телетайпограмму о том, что еретики, которых так блестяще задержали, натянули всем нос и исчезли в неизвестном направлении.

Лечился Делюк одним из немногих известных ему способов – он приканчивал уже вторую бутылку и на этом останавливаться не собирался.

Из состояния оцепенения его вывел рокот винтокрыла. Подскочив к окошку, Делюк пьяно заорал:

– Тревога! В ружье! Враг над нами!

Он схватил слегка заржавевший автомат – единственный в этом участке. Двое жандармов повыскакивали и потянулись к оружию.

– На этот раз они не уйдут! – заорал начальник жандармского участка. – Мы встретим их достойно. Если надо – умрем!

Подчиненные не разделяли его энтузиазма и прикидывали, как бы сдаться побыстрее, если из двух винтокрылов, снижающихся на городскую площадь, опять посыплются летним градом десантники.

Через три минуты дверь участка с треском распахнулась, и на пороге возникли двое в длинных сутанах.

– Убери автомат, идиот! – прошипел один из них Делюку, демонстрируя четырехствольный гранатомет, который мог в три секунды разнести весь участок на клочки. – Святая инквизиция!

– А откуда я знаю, святая вы или не святая? – Делюк покачнулся, не опуская автомата.

– На! – пришедший продемонстрировал бляху с изображением гильотины.

– А откуда я знаю, знак это или не знак?! – держался Делюк.

Вслед за первыми двумя зашел невысокий человек, который, презрительно поджав губы, осмотрел участок и кивнул двоим жандармам:

– Уймите этого дурака!

Жандарм Ледье шагнул к начальнику, настойчиво опустил ствол его автомата.

– Это действительно инквизиция, – успокоительно произнес он.

– А! – все еще подозрительно заозирался начальник. – Инквизиция! Слава Природе и Неуничтожимой материи!

– Что тут произошло? – инквизитор-аналитик брезгливо кивнул на стул, один из помощников пододвинул его, и Блишон устроился в центре комнаты.

– Их освободили. Кто-то. Еретики! – затараторил Ледье.

– Мы ничего не могли сделать!

– Что-то не вижу следов боя. Вы воюете только с инквизицией? Вы, может, еретики? – насмешливо осведомился Блишон, глаза которого метали молнии. – А эта пьяная скотина всегда в таком состоянии или надрался в нашу честь?

– У него горе. За всю его службу отсюда не сбежал ни один заключенный, – сочувственно произнес Ледье.

Выслушав сбивчивый отчет, инквизитор-аналитик покачал головой:

– Если бы вы знали, что натворили, упустив их.

– Ядовитое учение не найдет много сторонников, – с энтузиазмом воскликнул Ледье.

– Учение? – приподнял бровь инквизитор-аналитик. – Что ты мелешь, дурак?

Он подумал, как будет выглядеть его отчет Святому Материалисту. И со вздохом душевной боли подумал о том, что эти двое были почти в его руках. И ушли. Но кто освободил их – вот вопрос. Из отчета полицейских так ничего и не было понятно, но Блишон хоть убедился, что ему не врут. Действительно, были винтокрылы, были загадочные налетчики. Все было. Оно и неудивительно, если вспомнить те крохи информации, которые Святой Материалист соизволил кинуть ему, и которые перевернули в его глазах все взгляды на Гасконь, на силы, действующие в ней, на весь мир. Блишон давно подозревал, что жизнь на планете вовсе не такая размеренная и определенная, как кажется. Но что здесь скрывается такое?

Тут снаружи послышался шум.

– К вам просится Гражданин, – произнес боец из специального отряда инквизиции, заходя в комнату.

– Ну, что еще? – недовольно воскликнул инквизитор-аналитик.

В комнату, кланяясь, вошел папаша Крюшо.

– Что тебе надо? – осведомился Блишон, подозрительно глядя на суетные хитрые глазки посетителя, на его суетливые манеры.

– Я папаша Крюшо. Я хороший Гражданин. Все поручатся, кроме молочницы, которая сама первая мошенница.

– Короче!

– Насчет награды. Обещано. Мы взяли еретика. Я и пятеро моих племянников. Мы же ни виноваты, что жандармы не уберегли их. Работа выполнена. Заплатить бы.

– Похоже, это тихая обитель круглых дураков. А знаешь, папаша Крюшо, какое лучшее лекарство от глупости?

– Какое, Гражданин Инквизитор?

– Гильотина! – заорал, поднявшись со стула Блишон, и ошпарил визитера яростным взором, как кипятком. Лицо его налилось краской бешенства.

– Да я, собственно, и не за этим. Зачем мне награда, – папаша Крюшо попятился. Он подумал, что лучше бы ему сейчас оказаться подальше отсюда. И еще понял ясно и четко, что денег не получит, но сейчас это удручало его меньше всего.

***

– Что есть Бог? – с высокого алтаря вопрошал своих братьев аббат монастыря Механики Преподобный Роже.

– Бог есть знание, – в такт отвечали послушники.

– Что еще есть Бог?

– Бог есть понимание и наука.

– Что есть еще Бог?

– Больше Бога нет!

Аббат удовлетворенно кивнул и принялся за чтение молитв. Начал он с основной – «Посвящение МЕХАНИКЕ», потом пошли «Псалом интегралу» преподобного Вентрикулюса. «Песнь бесконечной материи». Затем Преподобный Роже восславил условный рефлекс и теорию Павлова, несколько раз повторил каждую из двадцати Святых Формул, являющихся основой Механизма Вселенной. Потом воздал должное Святым, Великим Гражданам. Пожелал долгих лет Совету Справедливых, твердости – Святой Инквизиции, острого ножа – гильотине.

Длилось это достаточно долго. У Сомова разболелась голова. Филатов с его безграничными способностями входить в тот режим, который необходим в данной ситуации, просто перешел на автомат – говорил вместе со всеми хором, кричал «аллилуйя», падал на колени и бил поклоны, но его сознание в этом не участвовало. Мысли были заняты совершенно другим.

Наконец заутреня завершилась. Сразу становилось понятно – служба в монастыре Ордена Механики проводится не для проформы, а исключительно из высокого духовного долга.

Потом началось отпущение грехов – ежеутренний ритуал, занимавший около получаса. Здесь аббату Роже помогали его помощники. Длинные очереди выстроились в прикрытые легкой материей кабинки. Если прислушаться, то можно было услышать доносящиеся из-за шторок голоса.

– В чем ты согрешил брат?

– Леность мышления мой грех.

– Налагаю на тебя епитимью – сто раз прочтешь перед ликом Святого Ньютона все его три закона. А потом перемножишь восемнадцать раз семизначные цифры на восьмизначные.

– Повинуюсь.

– И не вздыхай так. Тот, кто лениться работать данной Материей головой, тот рискует допустить в сердце Христа.

– Ох…

Очередь двигалась достаточно быстро.

– В чем ты грешен? – спросил помощник аббата Сомова.

– В чревоугодии, – произнес тот.

– Это не грех, а скорее доблесть, поскольку проистекает из естественной потребности организма!

– Ну, – госпитальер задумался. Людей без грехов не бывает. Ответить исповеднику, что ты не совершил грехов, значит, привлечь к себе недоброе внимание. – В суесловии и многомыслии, – брякнул он.

Помощник аббата помолчал, переваривая ответ, но, кажется, так до конца и не понял, о чем речь.

– Накладываю на тебя епитимью! В эту ночь ты не ляжешь, пока не прочитаешь вслух святую книгу «Основы фотосинтеза».

– Я прочитаю.

– Не слышу раскаяния. Ты прочтешь ее два раза. И выучишь первую главу.

– Но…

– И вторую! – добавил сурово помощник аббата. На этом служба завершилась. И московитяне отправились в библиотеку.

В пустом коридоре Сомов прошептал:

– Бот ты мой, я представить себе не мог, что буду молиться с «Основами фотосинтеза». Это какой-то кошмар!

– А, – отмахнулся разведчик. – Мне бы твои заботы. Тут кое-что похуже.

– Что? – насторожился госпитальер, с внутренним стоном предвидя новые неприятности. Ему было неплохо в обители. Библиотека здесь была прекрасная, и он предавался изучению книг и их анализу – занятию куда более достойному, чем захватывать машины и махолеты и скрываться от жандармерии.

– Мне очень не понравились два субъекта, – сообщил разведчик, озираясь. – Я их вижу уже второй раз.

– Что за субъекты?

– Боюсь ошибиться, – отмахнулся Филатов. – Теперь в библиотеку. У нас еще уйма работы.

Библиотека занимала обширные подвалы под монастырем и выглядела как обычное книгохранилище. Здесь были читальный зал, каталоги. В узких длинных помещениях шли километры стеллажей, наполненных самой разной литературой, преимущественно естественнонаучного и философского содержания. Библиотека на протяжении веков соответственно колебаниям основной идеологической линии государства подвергалась чисткам. Но не так легко перелопатить такое количество книг и изгнать все не укладывающиеся в прокрустово ложе факты. Во многих книгах были вырваны целые страницы и замазаны чернилами строчки. Но информацию невозможно уничтожить полностью. Сомов, отличающийся острым научным умом, и Филатов, обладавший не только потрясающими талантами оперативника, но и глубоким аналитическим мышлением, способностью составлять из крупиц информации единое целое, постепенно продвигались вперед.

Наиболее почитаемыми были труды творцов грубо материалистической картины мира, гласящей, что вся Вселенная – отлаженный механизм, вроде часов. Все в ней определено движениями атомов, все просчитано, все можно разложить по формулам механики. Определяющий философский метод был метафизика, рассматривающая явления в их неизменности и независимости друг от друга, отрицающая внутренние противоречия как источник развития. Все эти заблуждения были абсолютизированы и заморозили науку на уровне девятнадцатого – начала двадцатого века.

Книги Ньютона, Коперника, Адама Смита, Вольтера считались святыми. Апокрифы, преданные презрению, как исторические заблуждения, но не изъятые из оборота – Маркс, Энгельс, Ленин. Были ссылки и на кощунственные идеи, идеалистические гипотезы, к которым относили теорию Эйнштейна и квантовую механику. То, что наука наработала в более поздние времена и что открыло человечеству дорогу к звездам, не упоминалось вообще.

После вечерней трапезы друзья прогуливались по обширному монастырскому парку. Здесь было достаточно пустынно. Братья не особенно любили здесь появляться по вечерам. Гасконцы вообще не жаловали темноту.

По вечерам монастырская паства, утомившаяся от исполнения своих обязанностей, предавалась разным занятиям. Некоторые исполняли епитимьи. Другие предавались чревоугодию. Третьи предпочитали общество монашек – духовные особы обоего пола жили в монастыре бок о бок, и отношения между ними не считались греховными, поскольку тоже являлись, как значится в уставе монастыря, естественными отправлениями человеческого организма, а значит, идти наперекор им – это оказывать неуважение к ВСЕЛЕНСКОЙ МАТЕРИИ.

– Кажется, мы нащупываем, наконец, некоторые истоки этого безобразия, – сказал госпитальер.