Текст книги "История любовных похождений одинокой женщины"
Автор книги: Ихара Сайкаку
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В наше время горожане не берут на службу молоденьких служанок.
Служанка была прогнана не из-за ревности жены,
а из-за собственного своеволия.
Красота женщины нередко приносит беду.
Жена изливает свою ярость на куклу.
Послушав песни гулящих монахинь, приезжие зазывают их к себе.
Гулящие монахини носят тростниковые шляпы.
Самое главное для женщины – хорошие волосы.
Новая служба – причесывать хозяйку.
СОДЕРЖАНИЕ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
СЛУЖАНКА ГОРОЖАНИНА
Бывают жены, которые живут с одним мужчиной всю свою жизнь,
но, предаваясь чрезмерной страсти, не берегут своего здоровья.
Люди ни о чем не знали! Служанка О-Юки соблазняет хозяина.
КРАСАВИЦА – ПРИЧИНА МНОГИХ БЕД
Когда я была служанкой князя, мне случалось побывать
на сборище ревнивых сплетниц
во дворце его супруги. Ах! Ах! Какой ужас!
До сих пор мне страшно вспомнить, какое лицо было у госпожи.
ЛЮБОВНЫЕ ЗАБАВЫ С ПЕВИЦАМИ НА ЛОДКАХ
Гулящие монахини в гавани Осаки.
Цена любви – охапка дров или связка сухих макрелей.
В этой гавани любовные игры – на волне, как на изголовье.
ЗОЛОЧЕНЫЙ ШНУР ДЛЯ ПРИЧЕСКИ
Красота женщины – это прежде всего хорошие волосы,
но служанка безжалостно натравила кошку на свою госпожу
и открыла ее заветную тайну чужим взорам.
Злые помыслы доводят до греха с хозяином.
Служанка горожанина
О самый разгар лета все кругом изнемогает от палящего зноя. Повсюду слышатся напрасные жалобы:
– О, где ты, блаженная страна, не знающая лета! Найти бы уголок, где можно дышать прохладой, не обливаясь потом.
Вдруг раздается похоронный звон гонга и кимвала, но даже близкие, идущие рядом с гробом, не слишком погружены в печаль, и никто почти не следует позади него. Горожане в парадных одеждах с четками в руках ведут деловые разговоры о жалобах по поводу неуплаты, о состоянии рисового рынка или рассказывают о проделках одного монаха, по прозванию Лесной дух Сансякубо [76] [76] В то время один монах обманывал народ, утверждая, что может летать. У него были ученики, почитавшие его как божество. Был казнен по обвинению в мошенничестве в 1685 г.
[Закрыть]. Незаметно отстав, молодые люди обсуждают достоинства лакомых блюд в чайных домах за городом и сговариваются прямо с кладбища идти в злачные места.
В самом хвосте процессии плетутся бедняки, ютящиеся в наемных лачугах. Некоторые одеты не по сезону, в теплое платье на подкладке и хакама из простого холста, на ногах – грубые носки из дешевой ткани. У того за поясом нет кинжала, а у этого поверх домотканого полосатого платья из пеньки накинуто хаори на вате. Забавный у них вид! Они громко болтают о том, хорошо ли светит лампа с китовым жиром или что означают загадочные картинки на веере. Следовало бы им хоть немного сочувствовать чужому горю, но всюду на свете одно и то же! Послушаешь разговоры идущих за гробом, и больно становится: до чего же презренны бывают люди!
В одной из погребальных процессий шли люди хорошо друг другу знакомые: с улицы, ведущей к храму Сэнгандзи возле императорского проезда. Покойник был хозяином померанцевой лавки на западной стороне этой улицы. Он был всем хорошо известен, потому что у него была жена – редкая красавица. Многие ходили к нему в лавку покупать ненужную им китайскую бумагу только для того, чтобы полюбоваться ею.
Гион Дзинта [77] [77] видимо, известный в то время посредник и сват.
[Закрыть] говорил, что хотя жена создана для того, чтобы всю жизнь ею любоваться, но избыток красоты у жены пагубен. Конечно, свату выгодно так говорить, но все же верно, что муж красавицы пребывает в постоянной тревоге. Ему приходится приставлять людей к жене для надзора на время своего отъезда. Незачем искать себе в жены красавицу. И на прекрасную женщину, и на прекрасный вид долго смотреть надоедает, это я знаю по собственному опыту.
Как– то раз случилось мне поехать в Мацусиму. [78] [78] Группа живописных маленьких островков в бухте Мацусима у города Сэндай.
[Закрыть] При первом взгляде я забила в ладоши от восторга.
«Как бы мне хотелось показать этот чудесный вид поэтам!» – подумала я. С утра до вечера я любовалась красотой островов, но потом и они мне прискучили. Шум прибоя в Суэ-но Мацусиме только оглушал меня, осыпались вишни в Сиогаме, а я и не взглянула на них. Я спала долгим сном, пока над снегами горы Кинкадзан занималась заря, и вечерняя луна над Одзимой оставляла меня равнодушной. От скуки я забавлялась тем, что собирала белые и черные камешки на берегу залива и с увлечением играла с детьми в го.
Люди, постоянно живущие в Наниве, попав в столицу, любуются красотой горы Хигасияма, а жители Киото, посетив Осаку, не наглядятся на море и не устают ему изумляться.
Так и жена бывает хороша, пока она, еще смущаясь присутствием своего мужа, следит за своей наружностью, но как только она начинает ходить с растрепанными волосами, или, обнажившись по пояс, выставляет без стыда родимые пятна на своих боках, или, не заботясь о своей походке, ходит вперевалку, и становится заметно, что у нее одна нога короче другой, тогда в ней скоро не остается ничего привлекательного. А уж когда у нее родится ребенок, она и вовсе не думает о том, чтобы нравиться своему мужу.
Да, скажешь невольно: женщина – пренеприятное существо! Но ведь без нее не проживешь на свете.
Однажды весной случилось мне посетить горы Ёсино, но вишни тогда не цвели и не было видно ни одного человека, который мог бы всей душой почувствовать красоту природы.
Вдали, возле горной тропы, виднелась убогая хижина. В ней обитал какой-то старик. Единственным развлечением для него было днем слушать немолчный шум ветра в чаще криптомерии, а ночью глядеть на пламя костра, сложенного из сосновых поленьев.
Я спросила его:
– Как можешь ты, покинув столицу, средоточие всего огромного земного мира, жить здесь, вдали от людских селений?
Он ответил мне с усмешкой:
– Здесь, правда, скучно, но зато я могу забыть о бабах.
И в самом деле! Трудно для мужчины забыть о женской любви.
Но и женщине тоже нелегко жить одной на свете.
Отказавшись от обучения детей, я поступила в услужение к некоему богатому торговцу, содержавшему лавку тканей под вывеской Даймондзия.
В старину больше всего ценили совсем юных служанок, в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. В наше время расчетливые хозяева охотнее нанимают девушек немного старше, от восемнадцати до двадцати пяти лет. Им можно доверить уход за постелью, и они еще достаточно привлекательны на вид, чтобы достойным образом сопровождать паланкин госпожи.
Мне было очень неприятно завязать свой пояс на спине, но делать нечего, я нарядилась, как подобает служанке: надела пояс с некрупным рисунком в виде зигзагов молнии на коричневом фоне с синим отливом; сделала невысокую гладкую прическу, связав волосы дешевым шнурком; словом, старалась выглядеть как можно более простоватой.
Я спросила у старухи, заправлявшей хозяйством в доме:
– Скажите, что родится из снега? Вон его сколько сыплется!
Старуха умилилась:
– До чего святая невинность, а ведь тебе уже лет немало! Совсем света не видела девушка, точно в ларце была заперта.
С тех пор она мне доверилась во всем. Если кто-нибудь пожимал мне руку, я заливалась краской стыда; притрагивался к рукаву – я не знала, куда деваться от смущения; отпускал при мне вольную шутку – я притворно взвизгивала. Слуги не звали меня по имени, а дали кличку Глупая Обезьянка, потому-де, что хоть я и прекрасна как цветок, а смыслю в любви не больше, чем обезьяна из лесной дикой чащи. Словом, я прослыла совершенной простушкой.
И странно же устроен свет! Хотя у меня уже было восемь выкидышей, но я порой очень смущалась при виде вольного поведения моих хозяев. Каждую ночь хозяйка забавлялась любовными утехами, а хозяин пуще того предавался непотребству, не таясь от чужого взора. Изголовье и ширмы содрогались, двери и сёдзи сотрясались. Не вытерпев, я вставала, будто за нуждой, и смотрела, сколько сердцу хочется. Как я страдала, что не было возле меня и тени мужчины!
Как– то раз в углу возле кухни прикорнул подремать на дощатом полу, охраняя ларь с рыбой от мышей и кошек, один старик, долго служивший в этом доме. Решив зажечь любовь на худой конец хоть в этом старике, я нарочно наступила ему ногой на самую грудь. Он завопил:
– Храни нас, Амида! Храни нас, Амида! [79] [79] Начало буддийской молитвы.
[Закрыть] Как же ты это при зажженном свете умудрилась потревожить старого человека? Куда это годится!
– Я нечаянно. Если не можешь меня простить, я готова принять любую кару. Вот эта нога виновата! – и я сунула ее за пазуху к старику.
От испуга он весь съежился и забормотал скороговоркой:
– Храни нас, Каннон! [80] [80] Слова буддийской молитвы.
[Закрыть] Помоги в беде!
С досады на неудачу я дала старику оплеуху, вернулась к себе в постель и стала с нетерпением ждать утра.
Наконец наступил рассвет двадцать восьмого дня [81] [81] день поминовения буддийского вероучителя Синрана (1174– 1262), основателя секты Дзёдо.
[Закрыть]. Мне было приказано прибрать священный алтарь, пока звезды не погасли на небе. Хозяйка, истомленная ночью, еще спала на подушке. Хозяин, крепкого сложения человек, в парадной накидке по случаю праздника, умывался, разбив ледок.
– Ты уже положила жертву на алтарь? – спросил он, взяв в руки поучение Рэннё-сёнина [82] [82] Рэннё-сёнин (1415-1499) – буддийский вероучитель, реформатор секты Син, настоятель храма Хонгандзи. Сочинил много буддийских гимнов (васан).
[Закрыть].
Я подошла к нему и спросила:
– А в этой книге у святого отца ничего не написано насчет обычных любовных дел?
Хозяин был так поражен, что не сразу мог ответить, но потом, слегка усмехнувшись, сказал:
– Там ничего нет против любви.
Пылая страстью, я сорвала с себя пояс. Хозяин, не помня себя, как был в парадной одежде, занялся одним небогоугодным делом. В неистовом порыве он толкнул статую Будды, уронил подсвечник с фигурами журавля и черепахи и заставил меня позабыть о молитвах.
С тех пор я потихоньку-полегоньку прибрала хозяина к рукам и, понятно, возгордилась, не слушала всерьез приказаний госпожи и, мало того, задумала в душе страшное дело: любыми уловками разлучить супругов.
Я попросила одного монаха-ямабуси [83] [83] Монахи-ямабуси – бродячие монахи. В народе о них шла дурная слава, так как они часто занимались мошенничеством, распутством и даже грабежом на больших дорогах. Считалось, что они знают тайны чародейства.
[Закрыть] произнести заклятия против хозяйки, но они не подействовали. Я сама сгорала от напрасной злобы. Тогда я умножила заклинания и, чтобы усилить злые чары, произносила их, чистя вычерненные зубы бамбуковой щеточкой [84] [84] Один из способов навести злые чары.
[Закрыть], но и это не помогало, даже вышло наоборот, мое проклятие упало на мою же голову. Однажды я неосторожно проговорилась. Пришлось мне, сгорая от стыда, сознаться в обмане и всех моих плутнях. Про хозяина прошла дурная молва, и долговременное беззаконие разгласилось в единый миг. О человек, достойный этого имени, вот чего ты должен остерегаться!
С той поры впала я в безумие. Сегодня под палящим солнцем на мосту Годзёнохаси, а завтра, едва прикрытая лохмотьями, в Мурасаки-но бродила я, точно во сне. И, напевая: «Я хочу мужской любви! Я мужской любви хочу!» – плясала, точно безумная Комати [85] [85] В пьесе театра Но «Сотоба Комати» безумная Оно-но Комати, кружась в неистовой пляске, поет о любви. Сайкаку приводит слова из этой песни.
[Закрыть] в древности, как и поныне еще о ней поется.
– Вот каков конец распутной служанки! – осуждали меня.
Ветерок от взмахов веера повеял на меня холодком, и в роще криптомерии, там, где стоят ворота храма бога Инари, ко мне вернулся мой прежний разум, и я впервые заметила, что я нагая.
Злоба покинула меня. Да, я призывала беду на другую, но проклятие обрушилось на меня самое, и я раскаялась в своей низости. Нет существа более слабого душевно, чем женщина! И это самое страшное на свете.
Красавица – причина многих бед
Игра в ножной мяч – забава мужчин, но однажды, когда я, исполняя должность служанки на посылках у одного знатного вельможи, побывала в загородном дворце госпожи в Асакусе, мне случилось увидеть, как женщины ее свиты играют в мяч. В саду расцветали азалии, и все вокруг рдело пурпуром: и цветы, и шаровары играющих дам. Беззвучно ступая в особых сапожках, они заворачивали свои рукава возле ограды площадки и делали отличные удары мячом – «перелет через гору» или «прыжок над вишневым садом».
Я сама женщина, но никогда до того мне не приходилось видеть, чтобы женщины играли в мяч. Столичные дамы считали непозволительной забавой даже стрельбу из детского лука. Первой ввела ее в обычай прекрасная Ян Гуй-фэй [86] [86] Любимая наложница танско-го императора Сюань Цзуна (VIII в.).
[Закрыть], и сейчас еще считается, что эта игра приличествует женщинам; однако с тех пор, как принц Сётоку [87] [87]ПринцСётоку (572-621) – регент в царствование императрицы Суйко. Содействовал проникновению в Японию буддизма и китайской культуры.
[Закрыть] впервые в нашей стране стал увеселять себя игрой в мяч, не было примера, чтобы ею забавлялись лица моего пола. Но госпожа моя, супруга правителя провинции, была своевольная причудница.
К вечеру сгустились сумерки, и ветер зашумел в вершинах деревьев. Мяч начал падать далеко от цели, интерес к игре пропал. Госпожа сбросила с себя одежду для игры, но вдруг лицо ее приняло какое-то странное выражение, словно она что-то вспомнила. Неизвестно было, чем развеять ее сумрачное настроение. Состоявшие при ее персоне дамы сразу притихли и боялись лишний раз пошевелиться.
Одна из них, фрейлина Касая, льстивая и угодливая особа, много лет служившая в доме правителя, предложила, тряся головой и вздрагивая коленями:
– Устроим нынче вечером опять сборище ревнивых женщин, пока не догорят высокие свечи.
Лицо госпожи мгновенно прояснилось, и она весело воскликнула:
– Да, да, это мне и нужно!
Старшая дама, фрейлина Есиока, дернула за шнурок, украшенный нарядной кистью, от колокольчика на галерее. Не только дамы, но и последние служанки на побегушках без церемоний уселись в круг, всего человек тридцать пять. И я тоже присоединилась к ним – поглядеть, что будет.
Фрейлина Есиока приказала всем рассказать, что у кого на сердце, без утайки, чернить женщин из зависти, поносить мужчин из ревности. Рассказы о любовных невзгодах утешат госпожу. Некоторые подумали про себя, что это странная забава, но, так как на то была воля госпожи, никто смеяться не посмел.
После этого открыли дверь из дерева криптомерии, на которой была нарисована плакучая ива, и достали куклу – живой портрет красавицы. Наверно, сделал ее какой-нибудь знаменитый мастер. Она побеждала своей прелестью даже глядевших на нее женщин: такой нежный был у нее облик, а лицо – точно цветок вишни.
А потом все по очереди стали изливать свою душу. Была там одна прислужница, по имени Ивахаси-доно, до того уродливая, что один вид ее сулил злосчастье в доме, точно она была живым воплощением злого божества. При дневном свете любовные интриги были для нее немыслимы, а ночью тайные встречи у нее давно уже прекратились, так что в последнее время ей и в глаза не приходилось видеть мужчин. Она-то и поспешила начать свой рассказ раньше других.
– Я вышла замуж в своей родной деревне Тоги в провинции Ямато. Скоро мой негодник муж отправился в Нару [88] [88] Город в провинции Ямато, древняя столица Японии.
[Закрыть], а там у одного священника храма Касуга была дочь замечательной красоты. Он и повадился к ней ходить. Сердце мое волновалось ревностью, и я, спрятавшись возле ее дома, стала подслушивать. Вижу, девица эта приоткрыла калитку и впустила к себе мужчину. «У меня, говорит, вечером все время брови чесались, это верный знак, что будет у нас с тобой радостная встреча». Без всякого стыда она склонилась к нему своим тонким станом… Я завопила: «Это мой муж!» – и вцепилась в нее своими покрытыми черной краской зубами.
И тут вдруг рассказчица стала терзать зубами куклу, так живо напоминавшую человека. До сих ор у меня перед глазами это ужасное зрелище. Я ничего не знаю страшнее!
С этого все и началось. Следующая женщина, не помня себя, извиваясь, выползла вперед и стала рассказывать:
– Годы своей юности я провела в городе Акаси провинции Харима. Племянницу мою выдали там замуж за человека, который оказался отъявленным распутником. Он не оставляет в покое даже самых последних служанок, и все женщины в доме клюют носом целые дни напролет. Племянница покорно сносит недостойное поведение своего мужа, находя ему всякие благовидные оправдания. В досаде на такую безропотность я решила сама взяться за дело. Каждую ночь я приходила к ним и, хорошенько все проверив, запирала дверь их спальни снаружи на задвижку. «Нынешней ночью волей-неволей, а будешь спать со своей женой!» – говорила я зятю каждый раз, но что хорошего вышло из этого? Племянница моя скоро совсем истаяла, ей стало тошно даже глядеть на мужчин. Стоит ей увидеть хоть одного, как она начинает трястись всем телом, словно с жизнью расстается. Хотя она и родилась в год Огня и Лошади и должна была бы причинить беду своему мужу, но вышло наоборот. Муж ее совсем извел. Вот этому-то неукротимому сластолюбцу и отдать бы эту негодяйку, пускай бы отправил ее поскорей на тот свет, – и с этими словами она, ударив куклу, сбила ее на землю и стала шуметь и бесноваться.
Была там одна прислужница, по имени Содэгаки-доно, родом из Куваны в провинции Исэ. Еще не будучи замужем, она была до того ревнива к чужой красоте, что запрещала служанкам даже причесываться перед зеркалом и белиться. Она нарочно брала себе в услужение только дурнушек. Об этом прошел слух, и никто не захотел ее в жены. Что же поделать! Пришлось и ей приехать из провинции в Эдо незамужней девицей.
– Ах, наверно, такая красотка уж чересчур податлива, ей ничего не стоит по ночам принимать мужчин, – и она тоже стала терзать с досады ни в чем не повинную куклу.
Так каждая срывала свою злость на кукле, но ни одна не сумела угодить как следует своей ревнивой госпоже.
Когда очередь дошла до меня, я первым делом бросила куклу наземь, села на нее верхом и стала вопить:
– Ты – простая наложница, а покорила сердце господина! Законную жену – в сторону, а сама спишь с ним до позднего утра, сколько душе хочется? Этого я тебе не спущу! – и я стала гневно таращить на нее глаза и скрипеть зубами, как будто ненависть прожгла меня до самого мозга костей.
Я угадала самые заветные мысли своей госпожи.
– Все верно! Все верно! Князь, забыв меня, вывез из провинции одну красотку. Я невыразимо страдаю, а ему и дела нет, точно нет меня на свете. Печали женского сердца бесполезно изливать в пустых словах. Я приказала сделать куклу, похожую на ату негодяйку, и вот так я ее терзаю!
И не успела госпожа кончить своих слов, – о чудо! – кукла открыла глаза, протянула вперед свои руки, обвела всех взором и встала на ноги.
Никто не остался смотреть, что будет дальше, все кинулись врассыпную, не чуя ног под собой. Кукла вцепилась в подол госпожи. Еле-еле госпоже удалось вырваться и спастись.
С той поры напал на нее недуг. Она стала бессвязно бормотать что-то жуткое. Домашние решили:
«Всему причиной эта кукла. Если оставить ее, госпожа не избавится от тревоги. Спалить, и делу конец!»
Порешив так, сожгли куклу в самом дальнем углу сада и пепел весь без остатка в землю зарыли. Но скоро все стали бояться этой могилы. Каждую ночь из нее доносились жалобы и стоны. Пошли об этом толки и пересуды, и наконец дело дошло до ушей самого князя, который жил в ту пору в другом малом дворце.
Князь, пораженный этим, решил узнать правду и созвал к себе всех домашних вплоть до последних служанок. Делать нечего. Повинуясь долгу службы, явилась и я перед княжеские очи и доложила без утайки, как дело было. Когда я, рассказывая о сборище ревнивых сплетниц, дошла до того, как ожила кукла, то все присутствовавшие вассалы князя от удивления всплеснули руками.
– Какие отвратительные мысли бывают у женщин! Несомненно, ненависть госпожи так велика [89] [89] По японскому народному поверью, злобные мысли могут поразить наваждением и погубить того человека, против которого они направлены.
[Закрыть], что она поразит проклятьем девушку, и жизнь несчастной долго не продлится. Расскажите ей обо всем и отошлите на родину! – приказал князь.
Явившись по зову, девушка грациозно опустилась на колени. Она была во много раз красивее куклы. Я немного горжусь своим лицом, но даже и я, женщина, была ослеплена ее прелестью. Как ужасно, что такая несравненная красавица могла бы погибнуть из-за злого нрава госпожи, пораженная проклятием ее ревности.
Князя это, видно, тоже устрашило. С той поры он перестал посещать покои госпожи, и ей при жизни мужа выпала участь вдовы.
После всех этих событий служба моя мне опротивела, я попросила отпустить меня и вновь вернулась в Камигату с намерением постричься в монахини.
Отсюда видно, как страшна ревность. Это один из тех пороков, которых женщинам надлежит более всего избегать.
Любовные забавы с певицами на лодках
Хоть и было написано, что пыль и мусор не досаждают взору, сколько бы их ни скопилось [90] [90] В известном памятнике японской средневековой литературы «Цурэдзурэгуса» Кэнко говорится: «Сколько бы их ни скопилось, а все взору не противны – книги в книжном хранилище и мусор в мусорной куче».
[Закрыть], а все же что может быть противнее в доме? Даже залив возле города Нанивы – и то постепенно исчезает, засыпанный мусором, так что водомерные столбы скрылись из виду, и чайки напрасно носятся над сушей в поисках моря. На берегу вместо раковин сидзими теперь собирают свежую зелень. Вид на Новую реку [91] [91] Андзигава, канал в Осаке, прорытый незадолго до написания этой повести.
[Закрыть] уже совсем не тот, что раньше. Только храм, основанный Тэцугэном в честь Сакья Муни, неизменно высится еще и в наше время, когда буддийская вера клонится к закату.
В вечерний час, после того как кончились театральные зрелища, веселая компания села в лодку для прогулок, крытую шатром. Все принялись пить вино и уже к западу от моста Эбису, захмелев, оставили лодку на волю течения. Не успела лодка проплыть и половины одного те [92] [92] Мера длины, равная 109 м.
[Закрыть], как вдруг села на мель. Сколько ни бились, она ни с места.
Веселье тоже сразу обмелело, все удовольствие от прогулки пропало. Решили ждать прилива. Не сбылись надежды на хорошее угощение. Как говорится, из тридцати пяти досталось лишь восемнадцать. Подсчитали, сколько штук жареной рыбы придется на человека, и, перед тем как подать, мелко искрошили и кое-как заправили.
– Чем ехать в такую даль, в Сангэнъя [93] [93] Название улицы в дельте Новой реки.
[Закрыть], давайте полакомимся рыбой здесь!
Тем временем дневной свет стал меркнуть. Мимо сновали взад-вперед лодки с низкими бортами, гребцы на которых работают длинным шестом.
– Смотрите! Смотрите! На этих лодках вывозят теперь городской мусор подальше от берега. Это хорошо придумано! Видна мудрая забота. Гавань не будет больше засоряться. Какими приятными станут в будущем прогулки по воде, – порадовались все.
На плывшей мимо лодке в куче мусора можно было разглядеть старое письмо, как видно, делового содержания. К счастью, до него можно было дотянуться. Гуляки схватили письмо и стали читать. Оказалось, что это очень забавное послание из столицы с просьбой одолжить денег. В нем говорилось:
«Покорнейше прошу дать мне в долг восемьдесят моммэ серебром без поручительства. В залог впредь до уплаты я оставлю чтимое мною изображение Будды работы Кобо-дайси [94] [94]Кобо-дайси (774-835) – знаменитый деятель буддийской церкви, автор многих богословских книг. Ему приписывается изобретение японской азбуки хирагана и алфавита ироха-ута.
[Закрыть], которому я поклоняюсь каждое утро и каждый вечер.
Любовь в нашем суетном мире должна быть обоюдной. Долго я обманывал одну женщину, и вот в воздаяние за это попал в бедственные обстоятельства: нужны деньги на роды. Очень прошу вас не отказать мне в ссуде.
Послано почтенному Хираноя Дэндзаэмону от Камоя Хатибэя.
За доставку письма мной уплачено десять мон перевозчику рыбы».
Нужда, видно, в самом деле неотложная, ведь из столицы до Осаки далеко, целых тринадцать ри, адресат титулован самым почтительным образом, а между тем, раз уж бросили письмо в мусорную кучу, значит, отказали наотрез.
Все принялись хохотать до упаду, держась за животы:
– И в столице тоже, когда в чем нужда, одна беда: денег нет.
Был в этой компании один писец городской управы, и он, с чашкой и ложкой в руках, задумался над тем, как идут дела у самих насмешников.
– Каждому из вас грозит худшая беда, чем этому жителю столицы. У одного скоро дом заберут за долги, срок заклада кончается в последний день будущего месяца. Другой строит дома по дешевым подрядам, а третий скупает рис, когда цена на него падает. Весь капитал у вас – обман, кривда и корыстолюбие, тем только круглый год и пробавляетесь. Вот как дела обстоят у вас, а вы сходите с ума по бабам, легкомысленные вы люди! – ворчал он.
При этих справедливых словах весельчаки устыдились и решили отныне оставить распутство, не соответствовавшее их состоянию. Но увы! Нелегко сойти с этого пути тому, кто раз встал на него.
Вот к примеру. Есть в тех местах монахини-певицы [95] [95] Сначала они зарабатывали на пропитание пением молитв, впоследствии стали петь любовные песни и заниматься продажей любви.
[Закрыть]. Они только и ждут, чтобы корабли из западных провинций стали на якорь в гавани, и продают свою любовь заезжим людям, которые, тоскуя по своим оставленным на родине женам, одиноко спят, можно сказать, на подушке из волн.
В гавани все время снуют взад и вперед гребные лодки. На корме правит рулем какой-нибудь старик, убеленный годами, а посредине сидят монахини-певицы. Все они обычно наряжены на один манер. Светло-желтые халаты из бумажной ткани, пояс средней ширины из белого шелка повязан узлом спереди. На голове монашеский капюшон из черного шелка и тростниковая шляпа, сплетенная на улице Фукаэ, какую любила носить девушка О-Си-ти. На ногах уж непременно нарядные носки «межи в поле», простроченные шелковой ниткой. Шелковое косимаки с коротким подолом. В переносном ящике амулеты из храма Кумано и раковины сугай [96] [96] Магические средства. Храмы в Японии часто торгуют амулетами. По поверью, раковины сугай помогали при родах, если роженица держала их в руке.
[Закрыть].
Монахини оглушительно пощелкивают бамбуковыми кастаньетами. Юные монашки с большими чашками в руках во весь голос неотвязно клянчат подаяние и поют модные песенки, стараясь завлечь мужчин. Без всякого стыда они на глазах у всех переходят из лодок на корабли и, закончив дела, прячут в рукава связку монет в сто мои. Не правда ли, странные нравы?
Иногда монахини берут в уплату охапку дров, а то и две соленые макрели. Конечно, вода в сточной канаве всюду грязна, но все же быть певицей-монахиней особенно низкое ремесло. Однако так как в тех местах оно повелось с давних пор, то никого уж не удивляет.
Кому дано предугадать свое будущее? После многих превратностей судьбы я сбрила свои прекрасные черные волосы и пошла в один жалкий домишко с тростниковой крышей на улице Такахара, что к северу от храма Такацу-но мия. Там я попросила о покровительстве старую монахиню, которая стояла во главе этого дела.
Есть ли на свете более жалкое занятие? И в дождливые и в ветреные дни одинаково надо было платить этой старухе одну меру риса да полсотни медных мои. Даже у девочек и то она вымогала полмеры риса, и они постепенно погрязали в разврате. В старину это было бы делом неслыханным, но сейчас подобные монахини просто обыкновенные потаскушки.
Самые красивые из них бродят по богатым улицам, а те, что похуже собой, скитаются по деревням провинций Кавати и Сэтцу. Счастливым временем для любви они считают время сбора пшеницы в четвертом месяце и хлопка в восьмом месяце.
У меня еще оставались следы былой красоты, и потому меня охотно приглашали на большие корабли. Там со мной заключали недолгий союз, а после – любовные игры в тайном приюте. За целую ночь платили мне всего три моммэ. Подумаешь, что такое три моммэ? Ничтожная плата, капелька росы, а между тем из-за того, что травы любви слишком густо разрастались, трое из наших завсегдатаев разорились дотла, а мы, не заботясь, что с ними сталось, продолжали беззаботно распевать свои песенки. Грустно и холодно становится на сердце при этой мысли, но чего ж ожидать другого! Самые малые траты, если их делать часто, – ведь это целое состояние. Помните же об этом, беспечные гуляки!
Уразумели?
