Текст книги "Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений"

Автор книги: Игорь Оболенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Все было очень по-простому и забавно контрастировало со слугами в их парадных ливреях.

Принцесса была добра ко всем, кто приходил к ней за советом и медицинской помощью. Я помню, как пришел громадный симпатичный парень, который жаловался на боли в ноге. Принцесса предложила ему пройти в гостиную и снять онучи, в которые была обернута его нога.

Когда он освободил ногу, мы все равно ничего не смогли увидеть – так она была грязна. Принцесса приказала принести тазик и вместе со мной и слугой, сидевшим посреди нас, принялась мыть ногу и затем вытирать ее.

Видимо, на моем лице столь явно было написано негативное отношение к тому, чем мы занимались, что принцесса осуждающе взглянула на меня и произнесла: «Что здесь такого? Об этом даже не стоит говорить!»

Ее великодушие и доброта к страждущим всегда были экстраординарными, и, кажется, ничто не проходило мимо нее.

По вечерам мы обычно ходили на реку и ловили рыбу. Рыба сама приплывала на свет, который исходил от лампы, закрепленной на нашей лодке. Нам оставалось только подбирать ее.

Год 1899-й остался в моей памяти благодаря осенней мирной конференции в Гааге. Идея ее организации принадлежала императору Николаю Второму, и конечно же вся Россия говорила об этом.

После 13 августа мы обычно ехали в Рамонь – имение Ольденбургских в Воронежской губернии, подаренное императором Александром Вторым принцессе Евгении Ольденбургской, которая приходилась ему племянницей.

Там мы встречались с соседями, приезжавшими из своих имений, чтобы навестить нас. Жизнь здесь кардинально отличалась от жизни в Домовичах. Нам приходилось долго добираться до Рамони, и поездку нельзя было назвать приятной, так как черная земля в сухую погоду превращалась в черную пыль.

Экстраординарность и изобретательность принца Александра Ольденбургского прекрасно иллюстрируют его достижения. Так, курорт Гагры на Черном море своим существованием обязан именно ему.

Как-то во время нашего летнего пребывания в Петергофе я запомнила одну сцену. Принц вернулся из Петербурга и сказал жене: «Я только что видел князя Хилкова (министра транспорта и коммуникаций). Он собирается поехать на автомобиле на Черное море и приглашает меня с собой. Я бы с удовольствием поехал». Принцесса ответила: «Почему бы и нет?» После этого принц отправил князю телеграмму о своем согласии.

По дороге из Новороссийска в Сухуми они остановились, чтобы набрать воды и заправиться в местечке, которое называлось Гагры. Тогда там не было ничего, кроме остатков древней крепости и развалин старой больницы.

Но местность была так прекрасна, что произвела огромное впечатление на принца. Он задумал устроить на этом месте курорт, где россияне могли бы поправлять свое здоровье вместо того, чтобы ехать на лечение за границу. Когда он вернулся в Петербург, то был уже серьезно настроен воплотить свой проект в жизнь.

Весь черноморский регион в то время находился в ведении генерала Абаза. Со своим планом принц отправился к нему. Но генерал не разделил взглядов принца и его воодушевления. «Проще достать с неба луну, чем превратить Гагры в стоящий курорт», – сказал он.

Но принц не собирался сдаваться. Он упорно добивался своего и в итоге сделал все, чтобы император позволил воплотить в жизнь его план. О том, как все развивалось и что из этого получилось, я напишу позднее.

Другое рискованное предприятие принца Ольденбургского тоже было результативным. Когда в Самарканде началась эпидемия чумы, принц организовал и возглавил миссию в охваченную эпидемией область.

Эпидемию удалось взять под контроль. Когда миссия вернулась в Петербург, имея на руках данные для научных исследований, принц Ольденбургский высказал пожелание, чтобы все это было опубликовано.

Но Витте, тогда министр финансов, возразил против этого. По его мнению, публикации о чуме могли повредить торговым отношениям России с миром.

Принц был очень зол. Он так никогда и не пришел к согласию с Витте[29]. Но и в тот раз ему удалось одержать победу.

Лаборатория исследований чумы в Кронштадте стала результатом экспедиции в Самарканд и прекрасным памятником заботе принца Ольденбургского о здоровье нации.

В 1900 году я отправилась на юг в Сухуми, чтобы навестить моего брата Георгия. Вместе с ним мы поехали в Гагры, где принц Ольденбургский лично руководил работами по созданию курорта.

Мы прибыли в четыре утра. Так как большой корабль не мог подойти к пирсу, на берег нас доставила маленькая лодка. Принц Ольденбургский лично встречал нас на пирсе и затем доставил до нашего жилища.

Помещение было совсем небольшим. Одну деревянную хижину занимал принц, а другую – электрик с семьей. Меня поселили в их домик, а сам электрик с семьей и Георгий стали жить в палатке.

Принц вел очень энергичный образ жизни, вставал в четыре утра. Повсюду он организовал систему оповещения звонками и, таким образом, был в курсе всех передвижений рабочих и вообще всего происходящего.

В 1900 году мы находились в Болье на Ривьере, когда единственный сын Ольденбургских прибыл и сообщил родителям, что собирается жениться на второй сестре иператора. После возвращения в Россию он прислал телеграмму о своем обручении с великой княжной Ольгой Александровной. Ольденбургские и я вернулись в Петербург, где этим летом должна была состояться свадьба. Она проходила во дворце в Гатчине.

Стоял очень жаркий день, а весь русский двор должен был быть одет в одежду из толстого бархата. Я чувствовала, что не смогу даже пошевелиться в таком облачении, не то что совершить путешествие из Петербурга. А потому ранним утром в своем обычном платье отправилась в Гатчину к моему кузену, князю Георгию Шарвашидзе, который был адъютантом у вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и в его покоях спокойно облачилась в наряд из бархата.

Мое платье, подаренное мне принцессой Ольденбургской, было прекрасно. Изготовленное из малинового шелка, оно было украшено вышивкой в виде серебряных дубовых листьев и надевалось поверх традиционного русского сарафана, расшитого золотой нитью.

Почти на всех дамах были надеты такие сарафаны с накидкой из бархата. Платья фрейлин были из красного бархата. А императрица и великие княгини и гофмейстерины носили зеленый бархат.

Остальные приглашенные дамы могли надеть бархат любого другого цвета, который им больше нравился. Но стиль нарядов у всех должен был быть одинаковым – накидка из бархата поверх сарафана.

После медового месяца в Рамони, имении матери жениха, молодожены присоединились к Ольденбургским на их ферме в Петергофе. А затем, пока их собственный дом на Сергеевской улице в Петербурге не был готов, жили около года во дворце Ольденбургских на набережной Невы.

Великая княгиня Ольга Александровна была очаровательна. У нее были черные выразительные глаза, и вся она была очень грациозна. Рассказывали, что, когда она была совсем ребенком и ее старшая сестра, великая княгиня Ксения Александровна, была помолвлена с великим князем Александром Михайловичем, она сказала: «Я некрасива и потому никогда не выйду замуж. Я стану сестрой милосердия».

Ее супруг Петр не был красив, но весь его облик был проникнут аристократизмом. Его мать смеялась: «Петр воображает, что похож на Николая Первого». Надо заметить, что император Николай Первый считался красивым.

Взгляды Петра были очень просты и либеральны. Его мать владела имением в Воронежской губернии, которое я уже упоминала выше. В Рамони Петр и воспитывался, с раннего детства общаясь с простыми деревенскими людьми.

Принцесса Евгения всегда мечтала, чтобы ее сын интересовался и любил «народ». Отсюда и возникли либеральные взгляды Петра, в дальнейшем трансформировавшиеся в социалистические. Он очень переживал из-за экономического неравенства в обществе.

Петр и император Николай Второй были примерно одного возраста. Петр часто говорил об императоре, что «если бы он был частным лицом, то был бы самым большим либералом из всех либералов».

Взгляды Петра Александровича были хорошо известны Николаю Второму. Когда порка была отменена (порка использовалась как наказание для крестьян вместо штрафа), император поздравил Петра Александровича, словно это была его личная победа.

В его доме на Сергеевской улице жизнь была веселой. Главным развлечением были любительские спектакли в домашнем театре.

Брат Ольги Александровны великий князь Михаил Александрович, впоследствии провозглашенный наследником престола, часто выходил на сцену с фрейлиной сестры мадемуазель Косиковской. Естественно, роман между ними не заставил себя ждать. Но в связи с положением Михаила Александровича роману не позволили развиться во что-то более серьезное[30].

Возвращаюсь к моей жизни с Ольденбургскими-старшими. После свадьбы их сына с Ольгой Александровной, в начале 1901 года, я с принцессой отправилась в Тифлис, где выходила замуж ее племянница.

Принц Ольденбургский в это время поехал в Гагры, где вовсю шла работа по организации зимнего курорта. Очень скоро мы получили телеграмму о том, что он серьезно болен. К счастью, у меня был очень хороший хирург, который немедленно отправился в Гагры.

А после свадьбы туда же поехали и мы с принцессой. Мы действительно застали принца серьезно больным. И так как в Гаграх не было возможности найти для него комфортную квартиру, было принято решение перевезти его в Рамонь. К сожалению, море было очень неспокойно, и оказалось чрезвычайно сложным подняться на борт парохода с нашей маленькой лодки.

В конце концов в шесть утра мы были в Рамони, и на следующее утро там уже состоялся консилиум из восьми докторов, среди которых был Вельяминов, очень известный хирург. Они решили, что необходима срочная операция, которая и была вскоре успешно проведена.

В связи с этой болезнью я должна упомянуть отца Иоанна Кронштадтского. Ему сообщили о критическом состоянии принца Ольденбургского, и все надеялись, что священник сможет приехать в Рамонь. Увы, никакого ответа не последовало.

Каково же было наше всеобщее удивление, когда однажды мы обнаружили отца Иоанна сидящим в шесть утра на скамейке в парке.

О чудодейственных способностях отца Иоанна ходит много историй. Я лично знаю две. Одна из них связана с неожиданным исцелением парализованной дочери княгини Анны Барятинской (много лет спустя она вместе со своей другой дочерью будет расстреляна большевиками).

Девушка была доставлена в абсолютно беспомощном состоянии в воронежское имение матери. Отца Иоанна попросили приехать и помочь. Он прибыл. Через покои девушки прошел в соседнюю комнату и начал молиться. Когда он закончил молиться и выходил из комнаты, юная княжна сама шла ему навстречу.

Второй случай связан с княгиней Юсуповой. У нее были очень тяжелые роды сына (впоследствии приобретшего славу убийцы Распутина), которые она, по мнению врачей, не должна была перенести.

Отец Иоанн явился в дом Юсуповых[31] и, пока он находился в соседней комнате и молился, княгине неожиданно стало лучше, и вскоре она окончательно поправилась.

Через год после болезни принца Ольденбургского мы все отправились в Гагры, чтобы посмотреть, как там продвигаются дела. На этот раз мы смогли разместиться в прекрасно оборудованном отеле, где заняли номер с ванной и балконом[32].

Я была поражена тем, как была организована работа и как много удалось сделать. Мне было любопытно заметить, что все работы по металлу велись выпускниками Петербургской ремесленной школы принца Ольденбургского. Каждый вечер принц устраивал совет, на котором любой рабочий мог встретиться с ним и высказать свою критику и предложения.

Грустное событие омрачило наш приезд в Гагры. Один из рабочих заболел и умер. Его похороны были назначены на шесть утра. Принц Ольденбургский при полном параде и в орденах шел за простым деревянным гробом до самого кладбища. Это была очень трогательная сцена, которая характеризует искреннюю симпатию принца к людям, которые с ним работали.

Глава 11

В предыдущей главе я упомянула, что благодаря фрейлине принцессы Ольденбургской мадемуазель Шиповой познакомилась с движением Редстока в России.

В 1894 году (перед тем, как я начала жить с Ольденбургскими) мадемуазель Шипова сказала мне, что некая леди, последовательница Редстока, придет повидаться со мной.

Зная о чрезвычайно евангелистском направлении его учения, я ожидала, что его последователи – это простые в люди в таких же простых и скромных одеяниях. Каково же было мое изумление, когда с визитом ко мне явилась княгиня Ливен, одетая, как настоящая «гранд-дама» – воплощение моды и элегантности.

Сам лорд Редсток был представлен принцессе Ольденбургской ее бывшей фрейлиной мадемуазель Нелидовой (которая умерла не так давно), и они встретились в ее дворце. Принц Ольденбургский иногда подшучивал над своей женой, напоминая ей о роли в представлении лорда Редстока петербургскому обществу, учитывая то, что она сама никогда не колебалась в своей приверженности православию.

Когда я поселилась у Ольденбургских, лорд Редсток уже был достаточно известен, и мадемуазель Шипова взяла меня с собой на собрание его последователей, которое проходило в доме княгини Ливен. Эти собрания были запрещены, но тем не менее все же имели место.

Упомянутый уже мною генерал Оржевский (начальник Тайной полиции) однажды лично явился в дом княгини и передал пожелание императора Александра Третьего, чтобы такие встречи прекратились. На что княгиня Ливен ответила, что, выбирая между службой Богу и императору, она выбирает Бога.

Больше никаких шагов для запрета подобных собраний не предпринималось. Возможно, из-за того, что княгиня была в возрасте, и посчитали более мудрым просто оставить ее в покое.

В ночь с 8-го на 9 февраля (или 21 января по старому стилю) 1904 года стало известно о военных действиях со стороны Японии.

20 января в Эрмитаже состоялся вечер оперы, а наутро принцесса Ольденбургская сказала мне, что в этот день в Зимнем дворце император сделает официальное заявлении о начале войны. Первый раз в русской истории война объявлялась из Петербурга, а не из древней русской столицы – Москвы.

Так получилось, что эту новость я получила в постели, где находилась из-за болезни. Но я встала и последовала за принцессой в Зимний дворец.

Назначение военного министра Куропаткина на должность главнокомандующего армией стало сюрпризом для всех, кто его знал. Рассказывали, что, когда император вызывал Куропаткина как военного министра, чтобы обсудить с ним имя будущего главнокомандующего, Куропаткин явился со списком генералов, которые, с его точки зрения, могли занять этот пост. Его собственное имя было написано в верхней строчке. И императору не оставалось ничего иного, как назначить главнокомандующим именно его.

Куропаткин был начальником штаба у знаменитого генерала Скобелева во время кампании в Центральной Азии, и только совсем немногим было известны резкие слова Скобелева о том, что способностей Куропаткина явно недостаточно, чтобы занять главенствующее место в какой бы то ни было кампании.

В глазах же широкой публики Куропаткин выглядел знающим свое дело генералом, и вся нация с одобрением восприняла его назначение на пост главнокомандующего.

На Пасху я находилась в Тифлисе. Там я узнала горькую новость об ужасной судьбе военного броненосца «Петропавловск», который был затоплен и на котором погиб адмирал Макаров[33].

После моего возвращения тем летом в Петергоф очень важное событие произошло в «Александрии». На свет появился долгожданный наследник российского престола.

Нам об этом объявила принцесса Ольденбургская, хотя мы все думали, что она отдыхает в своей комнате после ланча. Радостная новость была сообщена армии, и каждый солдат стал считаться крестным отцом наследника.

Пока продолжалась война, императрица участвовала во многих благотворительных обществах, целью которых была помощь больным и раненым. Граф Гендриков, шеф церемоний двора, рассказывал мне, с какими сочувствием и добротой императрица относилась к страждущим. Но иногда ее усилия, которые должны были приносить пользу, сводились на нет непорядочностью ее окружения.

Например, говорили, что собранные во время Снежного бала в Зимнем дворце средства и подарки для детей бедняков на самом деле достались слугам во дворце.

Принцесса Ольденбургская конечно же тоже принимала активное участие во множестве благотворительных акций, связанных с войной. Каждый четверг мы с ней приезжали в Петербург из Петергофа, чтобы проверить, что было сделано на различных складах.

По четвергам из Петербурга в Петергоф, чтобы встретиться с императором, ездил министр внутренних дел Плеве[34]. Часто мы оказывались с ним попутчиками.

В один из четвергов, 10 августа 1904 года, начальник вокзала сказал принцу и принцессе Ольденбургским, что Плеве был убит бомбой возле Балтийского вокзала в Петербурге. Когда мы приехали на место, тело несчастного все еще лежало на тротуаре, покрытое полицейской шинелью.

Когда мы приблизились, шинель убрали, и мы смогли увидеть бедную жертву. Портфель с бумагами, которые он должен был передать императору, лежал рядом с телом.

Потом говорили, будто среди этих бумаг находился и неблагосклонный рапорт о деятельности премьер-министра Витте. И что Витте смог предотвратить попадание этого документа к императору при помощи Дурново, которого потом назначил на место Плеве.

В 1904 году принцесса Ольденбургская, принимавшая самое непосредственное участие в деятельности Красного Креста, отправилась на юг в Одессу, чтобы присутствовать при отправке на фронт корабля-госпиталя «Царица».

5 сентября 1905 года стало последним днем войны.

Так получилось, что как раз в тот момент освободился пост генерал-губернатора Кавказа, и ходили слухи, что он будет предложен генералу Куропаткину.

Услышав об этом, княгиня Мухранская, близкая подруга сына последнего наместника, телеграфировала в Петербург: «Voulons pas perdix, voulons aigle» («Не хотим куропатку, хотим орла». – Прим. перев.), обыграв фамилию Куропаткина.

Пост наместника был упразднен, и вместо него введена должность генерал-губернатора.

Весьма существенный факт, имевший отношение к русскому флоту, проявился на фоне последней войны. Оказалось, что великий князь Александр Михайлович (муж сестры императора великой княгини Ксении Александровны) посылал императору рапорт о чудовищном состоянии кораблей, предупреждая, что они станут легкой добычей при атаке вражеской силы.

В то время его дядя, великий князь Алексей, был главой Адмиралтейства. Он и старшие члены императорской семьи предали смеху критику молодого члена их семьи и убедили императора не придавать значения рапорту.

Все это привело к катастрофе при Цусиме, которая могла бы быть предотвращена, если бы предостережения Александра Михайловича были вовремя услышаны[35].

Глава 12

Катастрофа японской войны привела к большим социальным потрясениям в Российской империи.

9 января (22-го по старому стилю) 1905 года толпа рабочих под предводительством попа Гапона отправилась с лозунгами в Зимний дворец, чтобы лично передать свои жалобы императору. К сожалению, императору посоветовали не появляться перед толпой.

А та, несмотря на предупреждения не приближаться ко дворцу, продолжала идти, что привело к ужасному результату – войска открыли по рабочим огонь, было очень много жертв.

Всего за несколько мгновений до этого мы видели из окна дворца Ольденбургских марширующих рабочих, еще не подозревающих о том, что их ждет. Этот зловещий день вошел в историю, как Кровавое воскресенье.

Осенью того же года я оказалась в Граце, в австрийском Тироле. Узнав из газет о растущем числе забастовок и нехватке продуктов в России, которые вызывали большое беспокойство властей, я решила, что, возможно, мой долг – вернуться в Петербург и находиться рядом с принцами Ольденбургскими.

Я отправила им об этом телеграмму, на которую получила ответ: «Пережди до конца забастовки». Тогда же я получила письмо от принцессы Анхальт, которой тоже писала о своем желании вернуться в Россию.

«Pauvre Babo! – писала она. – Ты не сможешь сейчас отправиться в Россию ни по земле, ни по морю». Упоминание моря тут же дало мне идею, несмотря на замечание принцессы, вернуться в Россию на корабле.

Я немедленно отправилась в Баден, чтобы увидеть мать принцессы Анхальт, которая была сестрой принцессы Ольденбургской. Хотела спросить ее совета, должна ли я на самом деле постараться вернуться в Петербург.

Принцесса Баденская сказала мне, что ее сестра не собирается покидать Россию и если я хочу, то могу отправиться домой морем в сопровождении эскорта, вместе с русским министром в Карлсруэ, который совсем скоро отправлялся в путь. Это решило все, и я поехала вместе с ним.

Мы прибыли в Кронштадт в тот момент, когда он обстреливался революционерами. Я, правда, этого не заметила, так как спокойно спала.

Вместо того чтобы попробовать высадить пассажиров в Кронштадте, наш капитан направил судно в Петербург. Там я надеялась, что меня, как обычно, встретит карета и лакей в ливрее.

Карета была на месте. Но, к моему изумлению, вместо ливреи лакей был облачен в простое пальто и шапку. Как мне потом сказали, это было сделано как мера предосторожности от революционеров.

Я находила все происходящее в стране довольно мрачным. А ежевечерние рапорты, которые доставлялись во дворец Ольденбургских, ясно указывали, что оставаться в России было опасно.

В итоге через две недели после моего прибытия я снова была на корабле, правда, на сей раз в компании принца, принцессы и их секретаря.

Из-за шторма наше плавание затянулось, и запасы еды на борту подходили к концу. Принц тем не менее, казалось, получал удовольствие от качки. И вел себя словно школьник-проказник, в шутку спрашивая у жены, не хочет ли она получить от него в подарок яхту.

Мне удавалось оставаться более-менее в форме благодаря белому вину и сигаретам, которые я никогда до этого не употребляла.

Когда мы прибыли в Сеттин, то обнаружили там принцессу Баденскую, которая очень волновалась за нас. Оказалось, что в газетах написали, будто наш ко-рабль пошел ко дну.

30 октября императорским манифестом было объявлено о созыве Первой Думы. Это событие широко обсуждалось.

11 мая 1906 года, когда мы только собирались выехать из Граца в Россию, меня посетило дурное предчувствие. И точно, прибыв 13 мая в Петербург, из газет я узнала о смерти моей племянницы, которая была женой моего нынешнего мужа.

Я прямиком направилась на похороны, где конечно же меня никто не ждал, так как о моем прибытии в Петербург было неизвестно.

Наступившее лето Ольденбургские и я, как обычно, провели в Петергофе.

Политическая атмосфера была в то время чрезвычайно оживлена. Русский парламент – Первая Дума – просуществовал всего два месяца и был распущен. После выборов в марте 1907 должна была открыться Вторая Дума.

Я видела императора на обеде у Ольденбургских 6 марта, через день после открытия Второй Думы. Он показался мне меньше всего увлеченным последними политическими событиями. Все вокруг него что-то говорили, а он только слушал. Обсуждалось смещение премьер-министра Горемыкина.

Оказалось, Горемыкин чрезвычайно обижен из-за того, что ему пришлось освободить свое место для Столыпина, бывшего министра внутренних дел.

Став премьер-министром, Столыпин сохранил за собой и портфель министра внутренних дел[36].

Глава 13

В 1907 году состоялась моя помолвка с бароном Александром Мейендорфом. Незадолго до этого мой жених взял меня в Елагинский дворец на Каменный остров, чтобы представить премьер-министру Столыпину[37], который приходился ему двоюродным братом.

После знакомства Столыпин пригласил меня на прогулку по саду. Комментируя мою приближающуюся свадьбу, он заметил: «Александр из тех мужчин, что камня на камне не оставит, пока не сделает вас счастливой».

3 июня 1907 года наша свадьба состоялась в домашней церкви во дворце Ольденбургских. Принц и принцесса в это время находились за границей, но мой брат и его жена на торжестве присутствовали.

Прием состоялся в Юридической школе, инспектором которой был мой муж. Он оставил свой пост лектора в университете во время революции 1905 года в знак протеста против непоследовательного поведения некоторых профессоров, которые, решив продолжать лекции, потом забросили их. На одном из митингов, устраиваемых студентами во время забастовки, на которую были приглашены профессора, мой муж выступил с речью, в которой критиковал студентов и осуждал забастовку. Ответом ему было молчание. А когда он проходил на свое место, то услышал, как кто-то из студентов сказал: «Вы предлагаете нам ждать второго пришествия!»

После приема мы отправились в имение семьи моего мужа – Клейн Руп (Klein Roop) в Ливонии. Теперь это часть Латвии.

Дом был построен в XIII веке. Его стены были так толсты, что внутри некоторых из них были устроены комнаты.

В имении мы оставались до осени, а затем отправились в Германию, в Веймар, чтобы навестить мать моего мужа, а затем поехали в Базель.

Аккурат в день нашей свадьбы был опубликован императорский указ о выборах в Третью Государственную Думу. И пока мы находились в Баден-Бадене, мой муж получил телеграмму из Риги, в которой говорилось, что он избран в Думу как один из трех представителей от Ливонии.

В октябре мы вернулись в Петербург на открытие Третьей Думы. Мой муж был избран вице-президентом (заместителем председателя), и это стало началом его политической карьеры, которая в общей сложности продолжалась десять лет.

Политика тем не менее никогда не была призванием Александра или пределом его мечтаний. Его отличали любовь к справедливости, примирению и умеренности, а эти качества вовсе не способствуют легкому пути к успеху на политической арене.

Его озабоченность ущемлением политических прав Финляндии тоже была не по вкусу национальному большинству Думы.

Пост вице-президента не был ложем, усыпанным розами. Вскоре после открытия Третьей Думы мужу стало ясно, что один из ее членов, избранный благодаря влиянию правительства, абсолютно некомпетентен.

Муж предложил Столыпину поднять вопрос об отставке этого депутата, добавив, что если не он, то Дума сама это сделает. Столыпин отказался и заметил, что национальное большинство в Думе не согласится отменить результаты выборов одного члена, который, несмотря на свою фамилию (Шмидт), был защитником русских в наполовину польской провинции (Минск).

После этого муж взял инициативу в свои руки, и большинство Думы проголосовало, чтобы названный депутат покинул Думу. Перед тем как сделать это, Александр ушел с поста вице-спикера. Правда, вскоре после этого он был вновь на него переизбран.

Два года спустя в дипломатической переписке барона де Стааля, русского посланника в Лондоне (1886–1902), муж встретил доклады, датированные маем 1890 года, со ссылкой на Г. Шмидта[38].

По этому случаю была шумная сцена в Думе. Причиной стало непарламентское выражение, с которым обратился к своим оппонентам архиеписком Евлогий (на сегодня он является митрополитом всей Русской Церкви за рубежом)[39].

Мой муж, как вице-спикер, счел себя обязанным строго, но очень учтиво призвать его преосвященство к порядку. В связи с этим крайние правые подняли большой шум. Один из них, священник, своим крестом так бил по столу, что сломал его.

Заседание было приостановлено. То, что произошло далее, очень характеризует моего мужа: он спокойно покинул здание Думы и отправился играть в теннис.

Через несколько месяцев после этого инцидента один из священников, который принимал участие в беспорядках, подошел к моему мужу и извинился, сказав, что вел бы себя совсем иначе, если бы понимал и смог оценить тогда, как сделал сейчас, истинный характер вице-спикера.

Один из наших друзей, М. Стахович, со смехом заметил Александру, что «святые никогда не бывают хорошими политиками».

Политика немного вошла в атмосферу нашей домашней жизни в Петербурге. Я большую часть времени бывала одна и по вечерам ходила играть в бридж к принцессе Ольденбургской, которая, о боже, была к этому моменту инвалидом – ее парализовало практически сразу же после моей свадьбы.

С мая по октябрь мы обычно проводили время в Клейн Рупе (Mas Straupe на латышском). Четыре недели каникул на Рождество, четыре на Пасху и три дня на Троицу мы также проводили там.

На короткое время каждое лето я отправлялась в Петергоф к Ольденбургским, пока мой муж находился за границей у своей матери.

Летом 1908 года, во время ежегодного визита мужа в Веймар, мой брат Георгий, его жена и несколько племянниц и племянников присоединились ко мне в Клейн Рупе. Это было чудное время, большую часть которого мы провели на реке.

Из Клейн Рупа Георгий с женой отправились в Петербург, где им нанес визит старинный друг моего брата Михаила – князь Хилков. Князь был строгий последователь Толстого и зачастую сам страдал из-за своих принципов. Однажды полиция провела в его доме обыск. Мать Хилкова, подчиняясь властям, увела детей князя из дома.

Тем ноябрем Георгий и Эло, следуя обратно на Кавказ, попали в жуткий шторм на Черном море. Черное море вообще славится неожиданными и сильными штормами. И в этот раз оно просто подтвердило свою репутацию. Было так холодно, что брызги волн превращались в кубики льда, едва коснувшись палубы. Из-за этого корабль больше походил на льдину и едва не затонул.

Два печальных события произошли в нашей семье перед Великой войной: убийство Столыпина и смерть моей невестки.

Столыпин был двоюродным братом моего мужа. Их матери были дочерьми князя Михаила Горчакова, который сменил Меншикова в командовании русской армией на Крымской войне. Затем Горчаков стал наместником в Польше, и так получилось, что аккурат во время его пребывания на этом посту (на который он заступил в 1861 году) началась подготовка известных революционных событий, разразившихся в 1863 году. Сам Горчаков умер в 1861 году.

Член Государственной Думы от Польши Дмановский, которого мы встретили в Лондоне в 1916 году, сообщил нам, что смерть Столыпина стала первым политическим убийством в России, в котором социалисты-революционеры отрицали свое участие.

Потом появились основания для подозрения в организации этого убийства саму полицию. Если трагедия и не была непосредственно спровоцирована полицией, то могла случиться лишь при преступной халатности с ее стороны[40].

В начале 1912 года я отправилась в Одессу, чтобы находиться рядом с моей невесткой, которой предстояла операция по удалению раковой опухоли.

После визита к Эло я поехала в Гагры к принцам Ольденбургским, которые в это время там находились.

Было очень интересно увидеть результаты «творчества» принца по прошествии десяти лет. Теперь в Гаграх был новый отель, возведенный по последним европейским стандартам комфорта и роскоши. На каждые две комнаты была своя ванная. На фронтоне висели часы, которые работали от электричества, и был разбит сад с банановыми деревьями. Гагры превратились в миниатюрный современный европейский курорт всего за десять лет!