Текст книги "Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений"

Автор книги: Игорь Оболенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я получала 3 тысячи рублей, а наш двоюродный брат Георгий Дмитриевич – 6 тысяч рублей.

Георгий Дмитриевич был внуком Хасан-бея, второго сына Келиш-бея, которого обошли вниманием в пользу его младшего брата, Сафар-бея. Одно время Хасан-бей был причиной беспорядков в Абхазии. Оставаясь мусульманином, он симпатизировал Турции. Из-за его непримиримого отношения к России его даже выслали на время в Сибирь[9].

После смерти моего отца и ссылки брата Георгия в Оренбург никому из нашей семьи не позволялось вернуться в Абхазию. Когда одна из моих сестер заболела туберкулезом, врачи сказали, что единственный способ спасти ее жизнь – вернуться в привычный климат. Но такого разрешения дано не было, несмотря на ходатайство жены адмирала Глазенапа перед великим князем Михаилом.

Адмирал Глазенап[10] был в то время командующим Черноморским флотом.

Обычно он жил в Николаеве, но на лето вместе с семьей перебирался в Крым, где останавливался в Ореанде.

Великий князь Михаил тоже проводил время в Ореанде. Между двумя мужчинами была большая дружба. Великий князь даже попросил адмирала, никогда не знавшего моего отца, чтобы он позаботился о моем младшем брате Михаиле. В тот момент мой брат Михаил находился в Ореанде вместе с Глазенапами.

И несмотря на все это, великий князь остался непреклонным в ситуации с моей сестрой и не дал разрешение на ее выезд в Абхазию. Через несколько месяцев она умерла в Пятигорске.

В то время я еще училась в «институте»[11] в Тифлисе. И так как никто со мной не говорил о моей родине (очевидно, желая, чтобы я совсем забыла о ней), то я решила, что моя страна находится так далеко, что туда почти невозможно добраться.

Моя сестра Тамара вышла замуж за князя Дадиани, когда я была еще совсем маленькой. Супруги жили в городе Сенаки в Мегрелии. Свою сестру первый раз я увидела, только когда мне исполнился 21 год. А ее муж приходил ко мне в школу. Их сын сейчас живет как беженец в Париже. Его дети останавливались у нас в Англии[12].

В школе чрезмерная забота со стороны классной дамы приводила к тому, что я еще больше чувствовала свое одиночество. Так, эта женщина считала своим долгом постоянно указывать ученицам на мое превосходство перед ними. Она говорила, что в будущем я, возможно, даже не соблаговолю поздороваться с ними при встрече.

Как-то вместе с одноклассницей мы несли глобус, который упал и разбился. Когда я призналась, что это произошло по моей вине, классная дама не поверила. Она сказала, что этого не может быть и я просто взяла вину на себя, а на самом деле во всем виновата другая девочка. Ведь я родилась в такой «знатной семье»!

У меня хватило смелости ответить, что добро, которого классная дама желает мне, на самом деле приносит мне лишь несчастье и приводит к тому, что одноклассники дразнят меня. Каждый вечер девочки строем подходили ко мне и насмешливо приседали в реверансе со словами: «Спокойной ночи!»

Проведя шесть лет в «институте», я достигла возраста четырнадцати лет. По приказу великого князя Михаила меня отправили к княгине Гагариной, урожденной Орбелиани, в Ялту, в Крым. Имение ее называлось Кучук Ламбат. Княгиня была вдовой человека, убитого сванским князем Дадешкелиани на дуэли из-за политических разногласий.

До этого я никогда не встречалась с княгиней. В Ялту меня доставили под присмотром директрисы института мадам Жульчинской.

Забавное совпадение имело место, когда я прибыла в Крым. Мой брат Георгий направлялся в Тифлис, и наши корабли пришли в Ялту одновременно.

Кузен княгини Гагариной князь Орбелиани прибыл из Одессы на корабле вместе с Георгием. Увидев меня, он сказал: «Ваш брат находится на другом корабле. Он помолвлен и едет в Тифлис, чтобы все устроить и подыскать дом, где будет жить с женой».

Княгиня Гагарина тут же посадила меня в маленькую лодку, и мы поплыли к пароходу, на котором находился Георгий. Вместе с нами в лодку сел и князь Орбелиани. Когда мы причалили, мой брат узнал князя Орбелиани и закричал ему: «Видел ли ты княгиню Гагарину?» Тот ответил: «Видел, вот она сидит в лодке. Она привезла к тебе твою сестру».

Через несколько месяцев, на протяжении которых я находилась у княгини Гагариной, мой только что женившийся брат написал мне письмо. В нем он предложил приехать в Петербург, где у него был дом, и поселиться с ним и его женой.

Мне, к сожалению, пришлось ответить, что я не могу принять приглашение, не спросив разрешения у великого князя. Это конечно же было невежливо. Но я не могла поступить иначе.

Вскоре вместе с княгиней Гагариной мы поехали в Тифлис, где провели зиму 1874 года. В 1875 году мы вернулись в Ялту и тогда – наконец! – мне было позволено поехать к моему брату и его жене в Петербург.

Мой второй брат Михаил приехал проводить меня. Я не видела его семь лет. Все это время он находился в Николаеве, и мы не имели права встретиться друг с другом.

На Николаевском вокзале Петербурга нас встречали мадам Глазенап и Георгий с женой. Моя невестка была очень милой, с зелеными-зелеными глазами. Я запомнила ее шляпку «Бертран»[13], которая потрясла меня своей необычностью.

Мой брат был в гражданской одежде, так как после женитьбы вышел в отставку.

Кажется, во время пребывания брата в ссылке в Оренбурге командующим там был генерал Коцебу. Генерал до этого служил на Кавказе и знал нашего отца. Поэтому он очень сердечно принял Георгия и зачислил его в свой штаб, где брат и оставался до самой женитьбы.

Брат познакомился со своей женой в Одессе в доме ее родителей, Андреевских[14].

Андреевские были очень гостеприимными людьми, и вся грузинская молодежь Одессы, среди которой было много студентов университета, посещала их дом.

У Андреевских было две дочери. Младшая, Эло, очень красивая девушка, пользовалась большим успехом у всех молодых мужчин. Мой брат Георгий, тоже очень приятный внешне и к тому же очень остроумный, стал тем, на кого пал ее выбор. В 1873 году состоялась их свадьба.

У молодых было много общего. Эло сочиняла очаровательные истории. Правда, несмотря на свое чувство юмора, она не была хорошим рассказчиком.

Георгий же не знал себе равных ни в беседе, ни в остроумии. На протяжении всей своей жизни он довольно успешно занимался литературой, работая над историческими драмами, комедиями и лирическими стихами.

Самая известная его работа на грузинском языке – «Исчезающие виды». Хотя с литературной точки зрения самой важной является драма «Георгий Третий».

С Николаевского вокзала мы все отправились в Петергоф, где у моего брата и его жены была маленькая дача. Они жили очень тихо и размеренно.

Моя невестка настояла на том, чтобы я распустила волосы, отказавшись от прически, и носила простое хлопковое платье. Это показалось мне странным, так как в свои 14 лет я уже выезжала в свет и бывала на придворном балу в Тифлисе. Поэтому не могу сказать, что пришла в восторг от пожеланий невестки. Но, в конце концов, они теперь были для меня главными, и мне пришлось подчиниться.

Нашим излюбленным развлечением во время жизни в Петергофе были походы на концерты, которые давали придворный или военный оркестры.

Мой брат Михаил, который теперь был кадетом Николаевской кавалеристской школы, приходил навестить нас. Он очень хотел поступить в университет. Но великий князь Михаил Николаевич не дал на это своего согласия, так как в то время сыновья дворян очень редко учились в университете.

Зимой великая княгиня Мария Александровна, единственная дочь Александра Второго, вышла замуж за герцога Эдинбургского. Но моя невестка, не желая посещать торжества, связанные с этим событием, отказывалась даже просто поехать в Петербург.

В тот редкий день, когда она отправилась в театр, из партера ее увидал двоюродный брат, Михаил Аркадьевич Андреевский, профессор математики Варшавского университета. Он зашел в ложу, где она сидела, и спросил, не кузина ли Эло Андреевская перед ним? Получив утвердительный ответ, он пригласил ее вместе со всей семьей в Варшаву.

Таким образом, мы с ней поехали в Варшаву, где поселились в отеле на Медовой улице. Георгий в тот раз не смог составить нам компанию и остался в Петербурге.

Глава 4

Елена (Эло) и я были очень счастливы в Варшаве. У нас завязались дружеские отношения с нашими соседями, которые жили в трех четвертях часа езды от нас, – фельдмаршалом Александром Барятинским и его женой.

Это был тот самый Барятинский[15], который взял в плен знаменитого Шамиля – имама Чечни и Дагестана, гражданского и духовного лидера этих стран.

Фельдмаршал был женат на грузинке, урожденной княжне Орбелиани. Она приходилась родственницей моей невестке, чья бабушка тоже была Орбелиани.

Когда князь Орбелиани-старший, отец княгини Барятинской, узнал, что мы в Варшаве, он пришел повидать нас и сказал, что его дочь приглашает нас навестить их с мужем. Барятинские тогда только остановились в царском дворце в Лазенках в Варшаве. Мы конечно же поехали и нанесли им визит.

После того как они вернулись во дворец в Скерневицах, мы отправились туда на обед. Мне запомнилось, что едва мы вместе с княжной Шаховской вошли в столовую, княгиня остановила нас и настояла на том, чтобы мы измерили, кто из нас выше ростом.

История того, как фельдмаршал Барятинский оказался в Скерневицах, такова. Он, руководствуясь своими донкихотскими принципами, отдал свое имение брату. И когда срок его службы на посту наместника на Кавказе истек, ему было некуда ехать. Пришлось вместе с женой отправиться за границу.

Там Барятинские встретились с императором Александром Вторым. Император был старым другом фельдмаршала.

Государь поинтересовался, почему князь не живет в России. А узнав причину, тут же предложил ему на выбор два дворца в Польше: Вышневицкий замок, который раньше принадлежал Марине Мнишек, и дворец в Скерневицах, который принадлежал Ловичам (титул Лович был дан морганатической супруге великого князя Константина, сына императора Павла Первого. После смерти княгини Лович, согласно ее воле, имение перешло к главе Императорского дома России, который являлся королем Польши).

Барятинский выбрал Скерневицы. Когда мы нанесли им первый визит, в замке еще вовсю шел ремонт.

Нас с невесткой часто приглашали остаться там на ночь. Позднее, когда мой брат присоединился к нам в Варшаве, мы все трое часто ездили в Скерневицы.

В имении часто устраивались состязания стрелков, организованные в английском стиле, поклонником которого был фельдмаршал, вообще англофил по натуре. Летом устраивались охоты на куропаток и фазанов, позднее – на оленей и, правда довольно редко, на диких кабанов.

Александр Второй каждый год приезжал в Варшаву на маневры и всегда проводил один день в Скерневицах. Фельдмаршал не только был адъютантом императора, но, кроме того, еще и его большим личным другом. К тому же они были примерно одного возраста.

В честь императора неизменно устраивался грандиозный обед, на котором присутствовало большое количество гостей: министры, офицеры и так далее.

На одном из обедов, гостями которого были и мы, фельдмаршал заметил Георгию, что был лично знаком с нашим отцом и потому хочет сделать что-нибудь для моего брата. И предложил Георгию стать его адъютантом. Вслед за этим фельдмаршал повернулся к императору и повторил то, что только что сказал Георгию. Император тут же поздравил моего брата с назначением.

Правда, потом оказалось, что брат не вступал в должность еще около года. Поддавшись сомнениям своей жены, у которой были более высокие устремления, он отказывался от военной службы у князя.

За тем обедом также присутствовали князь Витгенштейн, юная княгиня Орбелиани и старый адъютант фельдмаршала Кузнецов. Князь Витгенштейн также был адъютантом фельдмаршала. А его жена, урожденная княжна Дадиани, была нашей кузиной. Я их знала еще со времен своей учебы в тифлисской школе. Они тогда были только помолвлены.

Княгиня была очень красива. У нее было двое сыновей – Саша и Грицко. Когда они выросли, то стали офицерами императорского эскорта.

О Грицко в своей книге «Его час» пишет миссис Элионор Глин. А Саша был убит на дуэли в Петербурге, защищая, словно Дон Кихот, едва знакомую ему даму.

Княжна Орбелиани была удочерена князьями Орбелиани – родителями княгини Барятинской, которые, с позволения императора, дали ей свое имя. На самом деле она была дочерью священника Арджаванадзе, убитого Шамилем во время службы, которую он вел в одной из церквей в Кахетии.

Орбелиани дали этой девочке образование и приставили к ней гувернантку, мадам Бертини, которая до этого жила при дворе королевы Англии Виктории и являлась гувернанткой ее дочери, принцессы Алисы.

Позднее княжна Орбелиани вышла замуж за Василия Нарышкина.

Полковник Кузнецов был повышен в своем звании, до этого он был простым писарем (переписчиком документов). Фельдьмаршал иногда поддразнивал своего старого адъютанта насчет его возраста, так как Кузнецов никогда не признавал, что ему больше 44 лет. Когда наступал день рождения адъютанта, князь Барятинский начинал смеяться и спрашивал: «Ну и сколько же тебе лет исполнилось в этот раз?», зная прекрасно, что ответом будут слова: «Сорок четыре, ваше превосходительство».

Барятинский очень часто бывал в Англии. Однажды, описывая какую-то домашнюю сценку из английской жизни, он вставлял в свою речь разговорный английский, в котором то и дело встречались фразы: «I say» и «Look here».

Кузнецов внимательно слушал рассказ, хотя и не понимал английского языка. А потом заметил с серьезным видом, что поражен английскими слугами, которых через одного зовут «Моисей» и «Лука».

Фельдмаршал был другом нашего отца и любил рассказывать, что первым сообщил ему известие о смерти императора Николая Первого.

Барятинский в то время был начальником штаба наместника на Кавказе. Для него стало большим потрясением увидеть моего отца, лично открывающего ему двери, по-простому одетого в бешмет[16]. Когда отец услышал новость о том, что император скончался, то заплакал. Он всегда был очень верен императору Николаю Павловичу.

Барятинские жили в Скерневицах по-царски. У фельдмаршала было три адъютанта и небольшой эскорт. Вооруженная охрана была на конях, а церемония смены караула проходила с армейской четкостью. Князь держал много лошадей и сам ездил в экипаже, правя четверкой. Прачечная находилась в ведении француза, а продукты с кухни в столовую доставлялись по маленькой железной дороге.

Дворец в Скерневицах не был очень большим. По правую сторону от просторного холла располагались покои для императора. Наверху в левом крыле была гостиная-библиотека, которая после того, как здесь побывала супруга Александра Второго, стала называться Салоном императрицы. Здесь же висел ее портрет работы Винтерхальтера. Мебель была обита роскошным желтым шелком, а занавеси на окнах были темно-сиреневого цвета.

На стене, лицом к лестнице, висел портрет Шамиля, его мечи и другие трофеи кампании 1856 года. Меч вместе с запиской о том, что он по праву принадлежит фельдмаршалу, был прислан Барятинскому самим Шамилем, который высказал такое пожелание на смертном одре.

Этим поступком Шамиль ответил на благородство фельдмаршала, пославшего в свое время заключенному в тюрьму Шамилю его меч.

Глава 5

На Рождество 1875 года Георгий, Эло и я отправились на юг, в Одессу. Брат Михаил присоединился к нам уже там.

Мы остановились в отеле «Петербург», который располагался по соседству с большим домом, принадлежавшим родителям моей невестки. Это был первый раз, когда я видела мать Эло, урожденную Орбелиани, по мужу Андреевскую. Александр Михайлович Дондуков[17] сочинил о нем такой стишок: «Клистирчик сбоку, конь лихой, ростом молодецкий. Шамиль страшный, кто такой? Доктор Андреевский».

Мать Эло была весьма приятная грузинка невысокого роста с очень черными глазами, мягким голосом и привлекательными манерами. Ее певучий голос и привычка медленно произносить слова пленяли и очаровывали.

Бабушка Эло со стороны отца была немкой и носила фамилию Граф. А дедушка был известным окулистом, который влюбился в свою будущую жену во время операции на глазах, которую он делал.

Мы были очень счастливы в Одессе и не подозревали, что всего через год нас ожидает трагедия, которая произойдет в Тифлисе. Там старшая сестра Эло Нина встретила свою смерть, которая произошла весьма загадочным образом.

Нина со своей матерью остановились в доме, который принадлежал Георгию с женой. В это же время там жил один мужчина по фамилии Чхотуа, который приходился молочным братом Михаилу[18].

Как-то вечером девушка отправилась купаться на реку и не вернулась. Ее одежда была обнаружена на берегу.

По городу пошли сплетни, которые даже были напечатаны в некоторых газетенках, что организатором убийства был мой брат, который хотел избавиться от сестры жены, чтобы, таким образом, Эло досталась часть ее наследства. А орудием преступления стал этот Чхотуа, нигилист по своим убеждениям.

Нет нужды говорить, что на суде подобным измышлениям никто не поверил. Всем здравомыслящим людям было известно, что, согласно действующему законодательству, младшая сестра не становилась наследницей состояния старшей сестры, и потому подобный мотив преступления не имел смысла.

Но, к сожалению, несчастный Чхотуа не смог предоставить никакого алиби, и, так как ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения в том, что произошло именно убийство, он был приговорен к ссылке на 20 лет в Сибирь.

Через много лет реальный убийца на смертном одре признался в преступлении и невинная жертва была освобождена из Сибири.

Так получилось, что я оказалась на том же теплоходе, на котором он возвращался из ссылки. Я была счастлива увидеть бедного парня, снова вернувшего свое честное имя. Я подошла к нему, обняла и расцеловала[19].

В 1876 году мы все еще находились в Одессе, когда получили известие из Скерневиц о помолвке княжны Орбелиани с Василием Нарышкиным.

Фельдмаршал и его жена пригласили нас приехать и пожить в Скерневицах. Мы собирались приехать на свадьбу, но, к несчастью, непредвиденное происшествие задержало нас.

В железнодорожном вагоне, в котором мы отправились в путешествие, было очень жарко. Георгий вышел в коридор, сопровождаемый своей женой, чтобы подышать свежим воздухом. Там он внезапно потерял сознание.

Я спала в тот момент, но меня разбудил громкий шум. Я вышла из купе и стала свидетельницей странной сцены. Эло лежала на полу в луже крови, а над нею сидел склонившийся Георгий.

Оказалось, что в своем стремлении раздобыть для мужа свежего воздуха Эло кулаком разбила стекло вагона и порезала вену. Мы, как могли, попытались остановить кровотечение.

Нет нужды говорить, что в таком состоянии мы не могли продолжить путешествие и на следующей станции сошли и вернулись в Одессу. Там мы провели несколько дней, пока Эло не стало лучше. И только тогда вновь отправились в Скерневицы…

Кстати, наследник, ставший затем Александром Третьим, любил русскую парную. В нашем доме тоже была парная. Наследник обычно приходил к нам по утрам, парился, а затем пил с нами чай. У Эло даже была специальная чашка для него.

Глава 6

Жизнь в Скерневицах шла по строго заведенному порядку. Фельдмаршал вставал рано утром и в восемь утра уже отправлялся на прогулку. Для того чтобы я тоже могла вставать рано, он подарил мне свой будильник.

Ланч всегда подавался в одиннадцать часов утра, после чего я обычно отправлялась на конную прогулку. Я очень мало ездила верхом до этого, поэтому часто падала с лошади.

Как-то княгиня Барятинская заметила мне, что я неправильно сижу в седле и обязательно упаду. И действительно, через считаные минуты я была на земле.

С прогулки мы возвращались в три часа, пили чай и потом в пять часов обедали. В девять вечера снова пили чай, а для тех, кто хотел более серьезно подкрепиться, был накрыт стол с холодными закусками.

Мне запомнился забавный эпизод, произошедший в 1876 году во время визита в Скерневицы императора. Когда все собрались для обеда, фельдмаршал, увидев в дверях метрдотеля, решил, что обед готов, и, не дожидаясь привычного объявления: «Обед подан», повел императора и гостей в столовую.

Но оказалось, что обед еще не был готов и метрдотель выходил в салон просто, чтобы о чем-то спросить фельдмаршала. В результате императору пришлось двадцать минут сидеть за столом, ожидая обеда. Лица у всех собравшихся выражали растерянность, лишь один фельдмаршал смог обратить произошедшее в шутку и заставить императора рассмеяться. Фельдмаршал повернулся к нему и сказал: «Без сомнения, Ваше Величество никогда в жизни не ожидало супа двадцать минут. Это новый и, надеюсь, забавный опыт».

Тот визит Александра Второго в Скерневицы произвел на меня очень большое впечатление, я запомнила его во всех малейших деталях.

В местном театре был устроен прекрасный вечер. Этот театр был построен на месте старого вокзала. Занавес был точной копией кулис в театре Тифлиса. На нем были изображены предающиеся веселью грузинки и русские в традиционных костюмах. Оригинал принадлежал кисти художника князя Гагарина, который также расписал собор Сиони в Тифлисе.

Наследник и его супруга Мария Федоровна, сестра королевы Англии Александры, сопровождали императора во время этого визита.

Я запомнила, как после ужина завязалась оживленная дискуссия между членами императорской семьи о том, должны мы танцевать или нет. Мария Федоровна очень любила танцевать, а царевич, напротив, не был большим любителем этого.

В итоге император взял разрешение этого непростого вопроса на себя. И, подойдя ко мне, пригласил на вальс.

Комнату тут же освободили от стульев и столов, и Его Величество со мной, семнадцатилетней девушкой, открыло импровизированный бал. Я до сих пор дорожу украшенным вышивкой платьем, в котором танцевала в тот памятный вечер.

Приезд императора в Скерневицы был наполовину частный, неформальный, а потому наместник в Польше и другие официальные лица на прием не приглашались.

Перерыв в программе императорского официального визита в Польшу был всеми воспринят радостно. Император никогда не оставался в Скерневицах на ночь, в конце дня он неизменно возвращался в Варшаву.

В том году в конце августа, после того как Александр Второй уехал из Варшавы, царевич и его жена приехали погостить в Скерневицы. Барятинские, с их знаменитым тактом, пригласили в свой дворец все польское общество на встречу с его императорским высочеством. Поляки пребывали в восторге от этого.

Царевич и Мария Федоровна сумели уделить внимание всем приглашенным, они были с гостями милы и очаровательны.

30 августа было днем именин императора, царевича и фельдмаршала, а 5 сентября – именинами княгини Барятинской.

О том, как достойно отметить эти два события, велись серьезные споры. Устроить бал или организовать охоту?

Мария Федоровна конечно же хотела бал. Но так как царевич, как я уже говорила, не был большим любителем танцев, было решено устроить и бал и охоту.

Охота состоялась в местечке Томашов, где раньше был монастырь, и проходила с 30 августа до 5 сентября. А бал был дан в Скерневице 5-го числа, в день именин княгини Барятинской.

Утром 30 августа около 4 часов утра мы все отправились в «монастырь». Фельдмаршал решил отказаться от услуг полиции по охране высоких гостей и взять всю ответственность за безопасность на себя.

К счастью, ничего страшного не случилось. Притом что на балу, который был устроен на открытом воздухе, присутствовало огромное количество народа. Поляки были очень довольны этим вечером, особенно когда увидели, что в программе бала представлены национальные танцы. Царевич приобрел колоссальную популярность, когда приказал выставить танцорам водку.

Фельдмаршал в этот вечер наложил вето на военную форму, поэтому все явились в охотничьих костюмах, за исключением адъютанта царевича, который по одному ему известным причинам явился в военной фуражке и при шпорах. Мы вскоре заметили это и нашли способ подшутить над ним.

Моя невестка находилась в трауре и не присутствовала на охотничьей вечеринке. Поэтому моей компаньонкой стала княжна Шаховская.

Все было совсем по-простому. Нам предоставили бывшие кельи монахов, а в коридорах между кельями установили бочки с водой. Мы сами помогали себе одеваться, горничных и камердинеров у нас не было.

На первом вечере за обедом царевич сел между княгиней Куракиной, главной фрейлиной двора Марии Федоровны, и княгиней Барятинской. Царевич постоянно подшучивал над княгиней Куракиной, которую клонило в сон после трудного дня. Но царевич говорил, что та хочет спать из-за того, что выпила слишком много вина.

Когда гости в возрасте встали из-за столов, чтобы отправиться спать, царевич испугал гофмейстерину, что он со своими молодыми друзьями явится в ее спальню и разбудит ее.

В 11 часов вечера молодежь села за ужин. Я напомнила царевичу о его угрозе разбудить княгиню Куракину. Мы поднялись из-за столов и отправились на верхний этаж. Но, очевидно, наши движения сопровождались таким шумом, что разбудили спящих.

Неожиданно в дверях одной комнаты появилась княгиня Барятинская, а в других дверях стоял одетый в пижаму князь. Они вышли, чтобы разобраться, что случилось и почему так шумно.

Затем наше внимание переключилось на других гостей вечеринки. Мы натравили собак в келью, где остановился мой брат Георгий с друзьями. Их раздражение только добавило нам веселья.

Старый генерал в фуражке и шпорах стал нашей следующей жертвой. Его амуниция была брошена нами в бочки с водой.

Неожиданно царевич захотел зайти в келью, которую занимали мы с княжной Шаховской. Мы с ней первые помчались туда, чтобы успеть спрятать нашу одежду и примитивные приспособления для умывания. Но царевич, который находился в весьма веселом настроении, опередил нас и тщательно изучил нашу келью.

Находясь вдали от дома, Мария Федоровна каждый день получала письма от няни своих детей. Однажды она узнала, что император заходил навестить внуков и так растрогался их поведением, что заплакал.

После того как он ушел, маленький Ники (будущий император Николай Второй), как его называли, которому было всего семь лет, спросил: «Почему дедушка плачет, когда он доволен? Я плачу, только когда мне грустно».

Как-то я играла в бильярд с Марией Федоровной и неожиданно для самой себя вдруг стала напевать. Фельдмаршал тут же одернул меня, но царевна сказала: «Laissez la chanter»[20].

Ее императорское высочество хорошо знала русский язык, но предпочитала объясняться на людях по-французски.

Пока мужчины охотились, дамы катались либо верхом, либо в экипажах. Так как я еще не могла идеально сидеть в седле, Мария Федоровна взяла на себя мое обучение.

Как-то она ехала на лошади, а я позади нее правила экипажем, в который были запряжены великолепные лошади фельдмаршала. Я засмотрелась на Марию Федоровну и въехала в заросли кустов, ветки которых поранили лошадей.

Я так расстроилась из-за своей невнимательности, в том числе и потому, что со мной находилась фрейлина царевны графиня Апраксина, что начала нервно смеяться. Мария Федоровна пришла в ужас и воскликнула: «Бабо, у вас нет сердца!»

Кучер, который сидел на козлах позади нас, смог помочь нам и присмотрел за ранеными лошадьми. Княгиня Барятинская и княгиня Куракина, которые следовали за нами в своем ландо, взяли нас к себе и отвезли домой.

Двое участников охоты были довольно странными людьми. Особенно мне запомнился пан каноник (к нему обращались, как к мистеру Канон, или месье лё Кануану) – польский священник с неприятной улыбкой, которая обнажала зубы, словно покрытые зеленой плесенью.

Вторым чудаком был старый князь Радзивилл, с такой короткой шеей, что казалось, будто ее и не было вовсе. Его лицо было всегда таким красным, что мы, молодежь, все время думающие о том, как бы пошутить, устроили в один из дней разыгрыш. Мы притворились, что испугались, будто с ним сделался апоплексический удар, и облили его холодной водой.

Но князь был всепрощающ и отвечал добром на зло. Так, меня он учил словам революционного гимна Польши, что, надо заметить, весьма шокировало кое-кого в нашей компании.

Рассказывали, что этот принц Радзивилл вместе с императором Николаем Первым однажды присутствовал на учениях. Когда император обратился к нему с вопросом о том, какие взгляды тот имеет, князь из-за волнения неправильно понял значение вопроса. Решив, что император интересуется цветом его глаз, он ответил: «Голубые, ваше величество».

Польский акцент при произнесении слова «голубые» придал конечно же еще больший комический нюанс его ответу.

Мне грустно говорить об этом, но мой брат славился своей непунктуальностью. Когда он в очередной раз опаздывал в экипаж, который доставлял охотников на место встречи, собравшиеся обычно говорили: «Князь Шарвашидзе, видно, еще не закончил полировать свои ногти».

5 сентября мы все вернулись в Скерневицы, где должен был состояться бал.

В этом году, перед тем как императорская семья покинула Скерневицы, княжна Шаховская и я были назначены фрейлинами императрицы и были, согласно обычаю, одарены бриллиантовым «шифром».

В 1877 году была объявлена война Турции.

Перед тем как были официально начаты военные действия, князь Барятинский был вызван в Петербург, где ему предложили стать командующим армией. Но он отказался, так как считал, что количество войск недостаточно.

И тогда великий князь Николай, отец великого князя Николая Николаевича, который позже приобрел славу главнокомандующего на войне в 1914 году, был назначен командующим вместо него.

Мой брат Михаил со своим гусарским полком, расквартированным в Царском Селе, отправился на фронт, и я очень волновалась за него. Княжна Шаховская стала медсестрой в Красном Кресте. Ее поступок положил моду на работу в госпиталях среди дам высшего света.

Так как отец не позволил княжне отправиться на фронт, ей пришлось довольствоваться тем, что она читала книги и письма раненым, размещенным в варшавском дворце Брель, теперь превращенном в госпиталь.

Вместе с Барятинскими мы оставили Скерневицы и переехали в Варшаву во дворец Бельведер, где мы могли быстрее получать новости с фронта.

Император ежедневно телеграфировал фельдмаршалу и держал его в курсе событий. По случаю взятия Карса император писал: «Карс взят доблестной Кавказской армией. Вот как могут воевать наши солдаты!»

Я помню юного герцога Лейхтенбергского, племянника императора, очень симпатичного юношу, который проезжал на фронт через Варшаву. К сожалению, вскоре после этого он был убит.

Война закончилась в 1878 году. Фельдмаршал решил отвезти княгиню Барятинскую, которая на тот момент была нездорова, в Женеву. Мы с невесткой составили им компанию.