Текст книги "Пастух"

Автор книги: Игорь Верещенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Так или иначе, но остальные жители деревни попытались вернуть этот день, несколько выбитый из колеи поспешными похоронами, в привычное русло. Хотя из-за напавших на них недугов это не очень-то получалось. Нинка стала заниматься своими повседневными делами, но приступы кашля всё учащались и усиливались; иногда она с трудом могла отдышаться после них, и возникало ощущение, что её выворачивает наизнанку. К вечеру ей сделалось совсем худо, никакие таблетки не помогали. Фёдор был ещё в огороде, все начатые ею дела пришлось завершать ему. В начале одиннадцатого вечера Нина выпила снотворного, рассчитывая хоть немного отдохнуть от кашля, и легла спать. Фёдор тоже скоро лёг. Они давно уже спали на отдельных кроватях, между которыми стояла тумбочка с настольной лампой, а сегодня ещё и усыпанная упаковками с различными таблетками. С краю пристроился стакан с водой. Когда Фёдор вошёл в спальню, Нина лежала на спине, наклонив голову немного на бок, с покрасневшим измученным лицом, и храпела, а если точнее – хрипела, словно горло превратилось в маленькую щёлку. Обеспокоенный, Фёдор лёг спать. Он тоже не очень хорошо себя чувствовал сегодня, часто бегал в туалет. К тому же, возникло какое-то тихое тревожное ощущение, словно ожидаешь удара грома под уже сгустившимися тучами.

Лена никак не могла заснуть, вертелась, не знала куда деть и как лучше положить ноющие ноги. Николай, сегодня на редкость послушный, мирно сопел рядом, утомлённый работой, которую ему пришлось выполнять нынче за жену. Мысли не только о ногах, но и о пастухе продолжали атаковать Ленин мозг. Теперь, в тёмной комнате, они стали ещё назойливее, ещё неприятнее, как муха, весной маленькая и почти незаметная, а к осени – большая и надоедливая, сколько от неё ни отмахивайся. Но для мух есть липучка, а для мыслей Лена липучку создать не смогла. Размышления о случившемся настойчиво приводили её в дом пастуха. Она вспомнила про занавески на окнах, про то, как пастух однажды сказал ей в ответ на жалобы о жизни: «А! Всё поменяется ещё. Будь уверена». Тогда эта фраза её удивила, но потом в ежедневных хлопотах забылась. Обычно его речи не отличались разнообразием и всегда были связаны с тем, что происходило в настоящем. А тут вдруг такая уверенность в будущем. Лена стала копаться в прошлом, вспоминать, существовал ли там пастух. Она помнила его с детства, как только стала вполне осознанно бегать по деревне с другими ребятами (впоследствии они все разъехались кто куда). Пастух тогда уже был взрослым, то есть значительно старше её. Он ещё не ходил в длинном плаще и резиновых сапогах, одевался по-обычному для деревни, да и пастухом ещё не был, но стал им давно, лет двадцать назад – решила Лена. Никого больше из его семьи она не помнила. Он всегда ходил один, сам по себе; жены у него, насколько Лена припоминала, никогда не было. А может, и была раньше, до неё. Став пастухом, с годами он мало менялся, словно чёрный плащ защищал его от времени, разве что появилась короткая борода с седыми волосками, иногда неровно, небрежно им сбриваемая, наверное, старым ножом с пятнами ржавчины на металлической ручке.

В общем, ничем не примечательная тусклая жизнь. Или нет? Лена ещё припомнила, что раньше, по осени, когда уже переставали выгонять скот, пастух куда-то пропадал. Никто об этом не задумывался, предполагали, что он просто сидит безвылазно дома. Зимой он вообще редко показывался. Но Лена как-то засиделась у своей подружки, жившей как раз в одном из тех двух заброшенных домов напротив, и возвращалась уже ночью. Услышала чьи-то шаги, притаилась у того самого колодца, и на фоне светлого неба различила высокую фигуру пастуха, шагающего домой уверенной походкой с большим рюкзаком за спиной. До этого она не видела его больше недели. То, что он прибыл из-за пределов деревни, она не сомневалась – у Нины с Фёдором лениво гавкнула собака, которую Лена хорошо знала по неприятному низкому голосу, то есть он шёл из леса по дороге. Лена потом сообщила эту новость подруге, та лишь безразлично пожала плечами – вскоре она покинула вместе с семьёй это место, пожелав им всем приятного времяпровождения. Случилось это около десяти лет назад. Лет пять пастух уже не исчезал на долгое время, приходил к кому-нибудь за едой, иногда помогал по хозяйству, либо его видели у колодца. Огород он никогда не выращивал.

Мысль сходить в дом пастуха крепко закрепилась в голове. Лена решила отложить это дело до завтра. Воображение рисовало ей всевозможные картины того, что она там увидит – от самых жутких до самых прекрасных, от пугающих до восхищающих. Повертевшись ещё немного, она наконец погрузилась в глубокий, на удивление крепкий сон; боль в ногах будто утихла.

4

День подходил к концу. Туман, ещё более густой, чем вчера, накрыл теперь не только поляну, но и поглотил своим плотным облаком и дома, и деревья, погрузив деревню в мокрую темноту. Казалось, он вот-вот проберётся и в жилища. Траву, листья деревьев, крыши, заборы – всё покрыла роса, окна изнутри густо запотели. Баба Зоя всё продолжала сидеть в кресле, правда в другом – прямо напротив окна, у противоположной стены комнаты. Перебралась она сюда недавно, с тем, чтобы лучше видеть комнату. За весь день она так ни разу и не вставала, не ела, не кормила коз, только сидела в полубредовом состоянии, которое с наступлением темноты ухудшилось. Она была уверена, что что-то её настигнет, и от этого не спрячешься. Оставалось только ждать. Нет ничего хуже ожидания неизвестности, причём жуткой неизвестности.

Откинувшись на спинку кресла, баба Зоя сжала пальцами края деревянных подлокотников и не шевелилась, глядя в пустоту ярко освещённой люстрой комнаты. Прислушивалась, приглядывалась, она находилась в постоянном напряжении. Настенные механические часы смело приближали сутки к концу, к уходу в вечность, в небытие. Их монотонное тиканье сейчас казалось более быстрым, чем обычно, хотя баба Зоя и понимала, что такое невозможно.

Вот и первый час. Та же комната, зашторенное окно, слева шкаф, комод в углу, справа – кровать, тумбочка со старым чёрно-белым телевизором, на нём – ваза с гладиолусами, небольшой стол перед окном, пара стульев и кресло.

Говорят, если чего-то очень ждать, непременно увидишь. Из головы никак не шли белые бескровные руки, гримаса лица. Услышав справа от себя, в соседней комнате, шорох, баба Зоя повернула голову – и в тот же момент вспыхнула резкая боль в позвоночнике, проникла в шею, руки, ноги… Не получалось даже разжать пальцы, уже белые от напряжения. Перед глазами возник туман, как будто резкость не навели; нижняя челюсть съехала вниз и в бок. В таком виде, оказавшись прикованной к креслу, баба Зоя мокрыми глазами смотрела в пустую комнату. Снова шорох, уже шорохи… непонятный тихий скрип, какое-то движение воздуха и штор. Почудилось движение под шкафом, скрипнула его дверь. Баба Зоя пыталась проморгаться, но не получалось. В расплывчатом изображении она увидела, как из-под шкафа, кровати, из тени под столом появляются пальцы белых бескровных рук. Появились кисти, а дальше – ничего. Она видела это, слышала тихий скрип кривых ногтей по краске пола! В экране телевизора ей привиделись очертания искажённого лица; за шторой определённо кто-то прятался. Она видела носы сапог под шторами, край плаща в щёлке между ними. И так продолжалось бесконечно. Руки всё ползли, но никогда не доползали, из-за штор никто не выходил, лицо в экране телевизора не менялось, а баба Зоя никак не теряла сознание!

Около часа ночи Федор проснулся – приспичило в туалет. В тех крупицах света, которые всё-таки проникали сквозь туман и запотевшее окно, у видел отвернувшуюся к стене Нину – она спала, сопела. За окном возникло непонятное светлое пятно, но Фёдор впопыхах не обратил на это внимания; вышел из спальни.

Нинка закашлялась и проснулась. Повернулась на спину, села. На этот раз кашель не отступал; возникло ощущение, что лёгкие сейчас выйдут наружу, а горло разорвётся. В тусклом свете она различила на пододеяльнике тёмные пятна крови. Глаза почти не открывались, лицо покраснело и распухло. Хрипя, Нина стала кричать мужа, потянулась за стаканом воды на тумбочке. Не удержав равновесие, упала на пол, уронив и стакан, и настольную лампу, и все свои таблетки, ударившись при этом о край тумбочки. А кашель не проходил! Распластавшись на полу, Нина могла думать лишь об одном – когда же это кончиться, то есть придёт смерть.

Криков жены Фёдор не слышал, зато до него хорошо доносился лай собаки, срывающийся на хрип. Фёдор вышел на улицу. Собака рвалась с цепи, глядя за забор, на небольшое светлое облако, медленно передвигающееся над тропинкой в сторону их дома. Приглядевшись, Федор различил в нём очертания человека, туловище которого плавно переходило в загнутый снизу хвост. Не обращая больше внимания на собаку, он попятился назад, чуть не упав на ступеньках, забежал в дом и запер дверь. Теперь он мог бы услышать хрипы из спальни, но забыл про всё на свете, осталась единственная задача – бежать подальше отсюда. Он снова вышел на улицу, но облака уже не было. Фёдор бросился заводить их старый трактор, потом побежал за Ниной. Её он обнаружил на полу у двери в спальне, в запачканной кровью сорочке, с зажатой в кулаке упаковкой таблеток. Она, видимо, пыталась доползти до кухни, но сил не хватило. Не кашляла больше, еле дышала. Фёдор стал её усаживать и тормошить, пытаясь привести в чувства:

– Нинка, вставай! Давай! Нам надо ехать!

Нина хоть и пришла в чувства, но своим телом совершенно не владела. Непонимающим взглядом она уставилась на Фёдора, словно не помнила даже его. Тот принёс стакан воды, обрызгал ей лицо, остальное заставил выпить. После пары минут этих реанимирующих действий Нина пришла в себя и с помощью крепких рук мужа даже поднялась на ноги, вместе они поковыляли к выходу. Нина ничего не спрашивала, вообще не говорила и не сопротивлялась. Пёс теперь жалобно скулил на цепи, поняв что его хозяева удирают. Фёдор отстегнул его, усадил Нину в трактор, залез и сам и наконец включил первую передачу. Рявкнув и выпустив облако вонючего дыма, трактор резко тронулся и медленно поехал к лесу, сопровождаемый радостным псом, увозя людей прочь из этого забытого места.

Лене тоже не удалось поспать в эту ночь. В первом часу она проснулась по неизвестной ей причине, как просыпаются люди с чутким сном, словно что-то встревожило её. Николай мирно сопел рядом. Полежав несколько минут и растеряв остатки сна, Лена повернулась на живот и заглянула за занавеску окна. Сквозь запотевшее стекло виднелось светлое пятно, медленно перемещающееся вдоль домов. Протерев пальцами стекло, она различила в пятне очертания хорошо знакомого человека.

Тревога мигом превратилась в ужас. Лена попыталась встать, но ноги на дали ей сделать этого: любая попытка придать мышцам хоть малейшее напряжение отражалась невыносимой болью. Оставалось только беспомощно лежать. Впрочем, когда она следующий раз бросила взгляд за окно, то ничего необычного там уже не заметила, но ноги не проходили. Вскоре до неё донёсся приглушённый лай собаки, звук двигателя трактора. Однако их пёс почему-то не лаял, не отвечал своему единственному соседу, один раз только жалобно проскулил. Пол ночи Лена пролежала, прикованная к постели, потом незаметно для себя заснула. Когда проснулась, в окно уже заглядывало яркое, но уже желтоватое августовское солнце, поворачивая на юг. Мужа рядом не было, не лаяла собака, не тарахтел трактор, боль в ногах прошла. Чувствуя себя выспавшейся и отдохнувшей, Лена прошла по освещённым комнатам, заглянула на кухню в поисках мужа, вышла на улицу. Корова с несколько недовольным видом паслась у дома, привязанная к забору, у собачьей будки стояла полная миска еды. Пёс, правда, почти не притронулся к еде, да и вид у него был какой-то напуганный. Увиденное очень удивило Лену – муж никогда не проявлял заботы в хозяйстве. Сам он ковырялся у их старого, если не древнего, трактора, доставшегося им от соседей, тех самых, где жила Ленина подруга. Уезжая, они отдали трактор им, и он тогда уже был в плачевном состоянии. Насколько помнила Лена, пользовались они им всего несколько раз и то давным-давно.

– Ты что там делаешь? Мог бы и меня разбудить, – крикнула Лена с крыльца.

– Ты спала крепко, – Ответил Николай, проигнорировав первый вопрос.

– Дался тебе этот хлам!

– Может, пригодится.

Лена ушла в дом не скрывая улыбки, да и не перед кем было. В чём секрет такой резкой перемены её мужа и долго ли она продлится, Лена не знала и не желала думать об этом, ведь для счастья всегда достаточно только настоящего. Но намерения посетить дом пастуха она не оставила.

5

Во второй половине дня небо затянули лёгкие перистые облака, немного уменьшив интенсивность солнечного света. Солнце пряталось за ними, как за вуалью. Лена шла по тропинке к дому пастуха со страхом и с непреодолимым желанием туда зайти, какое, наверно, бывает у детей. Перед домом остановилась в нерешительности. Осмотрела его неухоженный вид, почерневшие от времени брёвна, некрашеные окна, бурьян вокруг и свежую неаккуратную могилу у тропинки. И занавески с резными краями за окнами, которые совершенно не вписывались в общую картину. О том, что она видела ночью, она пока решила не размышлять, поскольку событие это было из тех, размышления о которых каждый раз заводят в тупик и ещё больше пугают.

Лена поднялась по скрипучим ступенькам покосившегося крыльца с ощущением, что его ветхая крыша обязательно на неё рухнет при первом же порыве ветра. Где-то за домом хлопала отвалившаяся с одной стороны доска, видимо на задней дощатой стене чердака; ветер различными тонами завывал в щелях, в шаткой конструкции крыльца. Хоть хозяин и умер день назад, а всё здесь напоминало о его отсутствии долгие годы. Лена огляделась, никакого движения вокруг себя не заметила. С этого места хорошо видны были те три дома сзади. Тот что слева выглядел лучше всего; где-то за ним Николай стучал, ремонтируя трактор. И зачем ему это надо? Впрочем, у Лены тоже возникла навязчивая идея отсюда свалить, и никогда она так близко мысленно не подходила к её осуществлению… Но сейчас она повернулась к перекошенной двери, забитой полугнилой доской. Оторвать её даже ей не составило труда.

Под наклоном дома дверь со скрипом отворилась, представив взору тёмный коридор с едва заметной дверью в дом. Ничего особенного. Лена прошла, дёрнула ручку и попала в прихожую со входом на кухню слева. Грязный пол, когда-то покрашенный масляной краской, обшарпанные стены с выцветшими, кое-где отклеившимися обоями, серая русская печь. В общем-то, это она и ожидала увидеть, но всё равно испытала разочарование. Вход в единственную комнату скрывали плотные шторы, старые, но без дыр. Лена подошла к ним и остановилась. Разочарование вновь сменилось предвкушением, какое всегда бывает, когда впервые входишь в неизвестное помещение, от которого вопреки здравому смыслу ожидаешь какого-то сюрприза.

За шторами оказались ещё одни шторы, повешенные со стороны комнаты, но уже прозрачнее, приятного светло-оранжевого цвета в полоску, а не серые, как первые. Лена шагнула в комнату… её предчувствие чего-то необычного оказалось удовлетворено куда как в большей степени! Светлая просторная комната с резным деревянным карнизом вдоль потолка сочетала в себе грубые рубленые формы старинной мебели, ненавязчивую красоту кружевных скатертей и салфеток и смелые прямоугольные линии бытовой техники середины ХХ века. Кроме светло-оранжевых в тёмную узкую полоску штор, на середине окна висели ещё и маленькие занавесочки, открытые, потому Лена их и не заметила с улицы. Пол покрывали разноцветные половики; по середине комнаты стоял прямоугольный стол с резными ножками в компании не уступающих по формам стульев с накидками. Белая с узорами скатерть была постелена так, что её углы свешивались по середине сторон стола, а углы стола наоборот выступали из-под неё, так что всё это складывалось в оригинальную комбинацию треугольников и ромбов, а дополняла её ваза с полевыми цветами, ещё не успевшими завянуть. Лена медленно пошла вокруг стола, мимо высокой кровати с железными коваными спинками, покрытой белым покрывалом с вышитым шелковыми нитками белым узором; в комнате не было запаха пыли или затхлости, абсолютная чистота и порядок; ей даже стало неудобно, что она ходит в калошах, пришлось их снять. Осмотрела большой фиолетовый абажур с кисточками по краям, неподвижно весивший над столом, высокий строгий коричневый шкаф с резными украшениями над створками дверей, напольную швейную машинку под деревянным колпаком и небольшой скатертью сверху. Нельзя сказать, что предметы обстановки комнаты были дорогими или тем более эксклюзивными, но в правильно подобранном сочетании они представляли идеальную по гармонии экспозицию. Всё было на своих местах и в достаточном количестве; ничего лишнего, и добавить тоже нечего, что говорило об аккуратности жившего здесь человека.

Взгляд Лены упал на конверт, прислонённый к выгнутому экрану старого телевизора на комоде; на нём ровными закруглёнными буквами была выведена надпись «первому вошедшему». Она взяла конверт, повертела его в руках, получше разглядела аккуратные крупные буквы, написанные явно пером. Чернила высохли, въелись в бумагу и кое-где потрескались по краям; попали они на бумагу наверняка давно, не пару дней назад, а скорее пару лет. Лена разорвала заклеенный сургучом конверт, вытащила слегка пожелтевший лист бумаги с текстом из тех же аккуратных синих букв, но более мелких:

«Приветствую Вас, уважаемый посетитель, отважившийся войти в мой дом, который я никогда не запирал, надеясь, что войдёт кто-нибудь и прочитает это письмо. Возможно, вы читаете его уже после моей смерти. В комоде, перед которым вы стоите, а так же в шкафу, вы найдёте много интересного. Теперь это ваше, берите не раздумывая. Вы это заслужили, ибо, кто бы вы ни были, вы добрались до этого дома далеко в лесу, и у вас хватило смелости войти в него. На это было не легко решиться, я знаю, так как вы выдержали испытание, которое другие перенести не смогли, поскольку являются людьми жа лкими и не заслуживают награды.

В верхнем ящике комода, кроме всего прочего, вы найдёте номер телефона. Набрав его, нужно сказать только два слова – «деревня мертва», и вы получите дальнейшие объяснения.

Последние четыре года моя жизнь не имела смысла – в авиакатастрофе погибли жена и двое моих детей. Вряд ли вы их знали, ведь здесь их никогда не было. Поэтому я решил подарить всё, что я создал, первому вошедшему в мой дом человеку. Я писатель, и довольно известный. В шкафу вы найдёте все мои изданные книги, в комоде – рукописи за последние ч етыре года, которые ждёт издатель. Об этом доме он не знает. Книги оставьте здесь, а рукописи заберите. Всё материальные ценности, которыми я владею (или владел), теперь ваши.

Удачи в Ваших жизненных делах, счастья Вашей семье

P.S. Если я уже умер, умоляю, похороните меня на старом деревенском кладбище, а не где-то ещё, иначе не будет покоя вам всю жизнь.»

Лена несколько раз прочла письмо, пытаясь уяснить его смысл. Естественно, первая реакция в таких случаях – не верить. Она открыла верхний ящик комода и действительно обнаружила там лист бумаги с написанным крупными цифрами номером телефона, дальше – стопки исписанных уже менее аккуратным почерком, с исправлениями, бумаг, в углу – старый коричневый чемоданчик. Открыв его, у Лены закружилась голова – она увидела ровные пачки денег, несколько связок ключей с адресом или номером автомобиля. Казалось, она запыхалась, стоя на месте! Остальные два ящика комода тоже были забиты сшитыми пачками бумаги; а в шкафу обнаружились полки с книгами. В одной из них Лена прочла имя автора – Доланский Игнатий Васильевич. Возможно, псевдоним. С быстро бьющимся сердцем Лена взяла чемодан, письмо, листок с номером телефона, закрыла комод и шкаф и поспешила домой. Чтобы позвонить всё равно требовалось добраться почти до посёлка – здесь никакая связь не работала. На обратном пути ноги снова начали ныть, пока совсем ненавязчиво. Помня ночной приступ, когда она практически не могла пошевелиться, она твёрдо решила перезахоронить пастуха (теперь писателя) на кладбище. Также твёрдо она решила покинуть наконец это место.

Николая она обнаружила на кухне. Он сидел за столом перед бутылкой водки, но не пил, а о чём-то напряжённо думал, что для него было совсем не свойственно. Такого серьёзного выражения на его потрепанной жизнью физиономии Лена не припоминала. Словно он решал нерешаемую проблему. Запыхавшаяся Лена села напротив него и хотела начать свой сбивчивый рассказ, но Николай, бросив на неё задумчивый взгляд с искрами нетерпения, заговорил первым:

– Слушай, Лен! Тут мне сегодня сон приснился. Всё не могу рассказать.

– Подожди ты со своим сном!

– Нет уж, скажу… – он стал торопливо говорить, не давая Лене возможности перебить его. – Ну… короче, выхожу я за калитку, а навстречу мне пастух из могилы – рожа кривая, белая, руки тоже. Идёт, шатается. Я никогда ещё так не пугался, ни во сне, ни в жизни! Главное – хочу проснуться и не могу! Обычно ведь в такие моменты просыпаешься. Смотрю, и ты рядом со мной. Мы бежим в дом, а он выходит с веранды. Ты кричишь, я хочу завести трактор, он вообще не фурычит. Тогда мы бежим по деревне, и тут я вдруг понимаю, что надо заманить его на кладбище, что оттуда он не выберется. Мы бежим туда, ты всё время отстаёшь, у тебя что-то с ногами, и от этого мне ещё страшнее. Он – за нами. Пробегаем через развалившиеся ворота кладбища, он – за нами, мы оббегаем вокруг могилы и выходим, а он не может, словно невидимая стена возникла вокруг кладбища. Он бьёт по ней белыми кулаками, а потом проваливается, представляешь? Прямо сквозь землю, и ничего не остаётся. Просто исчезает. Мы оборачиваемся, и вместо тёмного леса и кустов я вижу свет со всех сторон, деревья цветут огромными цветами, а на тропинке будто золотая пыль… и тут я проснулся; ты спала ещё. Ну я на всякий случай сразу пошёл с трактором разбираться. Всё-таки я так и во сне ещё не боялся!

Лена вздохнула, грустно усмехнулась. Она в эту запоминающуюся ночь тоже сильно испугалась и тоже не могла ничего сделать, даже убежать. Стараясь сохранять спокойствие, она поведала мужу о том, что обнаружила в доме пастуха. Открыла перед ним чемодан. По выпученным глазам становилось понятно, что Николай удивлён, но всё же не так, как если бы это случилось в любое другое время до сегодняшнего дня. Выслушав её рассказ о том, что она видела в доме пастуха, он лишь покачал головой с видом человека, к которому вдруг пришло прозрение.

– Короче, мы должны перезахоронить его сегодня и уехать отсюда, – рассказ Лена завершила серьёзным утверждением. Второе предложение понравилось мужу явно больше.

– Да ну! Давай собирайся да поедем… Свалим, и всего делов.

– Нет! Или ты хочешь, чтобы тебе этот сон на протяжении всей оставшейся жизни снился каждую ночь, а я оказывалась прикованной к кровати с жуткой болью? Я этого не выдержу! Иди за лопатой!

Николай недовольно пробурчал ещё что-то и вышел из кухни. Лена осталась довольна – обычно чтобы заставить его что-то делать уходило куда больше времени на уговоры и ругательства.

Она ещё несколько минут оставалась за столом. Казалось бы, чего проще – плюнуть на все эти похороны, забрать денежки и укатить, не обращая внимания на всякую чертовщину. Но ей словно установили определённую программу в мозг, которую нужно непременно выполнить! Или она сама её установила, исходя из своих жизненных принципов. Сколько бы она не жаловалась и не ругалась на свою долю, а к людям, какими бы они не были, она всегда относилась доброжелательно. Ну подумаешь, характер немного вспыльчивый… с кем не бывает!

Лена наконец увидела бутылку с той прозрачной жидкостью, так обожаемую многими людьми со слабым характером – она давно на неё пялилась, но не замечала в раздумьях. Убрала её на всякий случай – спрятала в буфет подальше, за банки с вареньем и компотами, и пошла за мужем.

Перезахоронили они пастуха вдвоём. Не сделали новый гроб, ничего не положили в старый. Несмотря на твёрдое намерение похоронить пастуха на кладбище, Лена не могла заставить себя открыть гроб, да и Николай такого желания не изъявлял, к тому же крышка была приколочена, и отдирать её не было времени. Уехать нужно было непременно сегодня – начали дело, так уж лучше не отступать, а то опять можно задержаться на пару лет. Лена с тревогой всматривалась в засыпанные сырой землёй щели между досками гроба, подсознательно ожидая там что-то увидеть. В одном месте примерно по середине, где щель между неровными краями досок оказалась достаточно широкой и земля высыпалась, она заметила что-то белое. Вероятно, это была рука. Поморщившись, Лена сказала мужу, чтобы тот поторапливался. Вместе они перевезли на садовой тележке гроб на кладбище и закопали недалеко от его окраины, поставив наскоро сколоченный крест, и Николай выцарапал на нём, как мог, слово «писатель» и фамилию с инициалами, которую Лена прочла в одной из книг.

Вернулись домой около пяти вечера. Лену беспокоило то, что не видно ни Нины с Фёдором, ни бабы Зои, а голодные животные кричали во дворе. Она наведалась к Нине и обнаружила брошенный раскрытый дом и запертых во дворе животных. Всё, что она могла сделать – выпустить их, так сказать, на вольную жизнь, предоставить самим себе. Она догадывалась, что со своим скотом ей придётся поступить так же – ничего не поделаешь; она чувствовала, что в её жизни наступают большие перемены.

Баба Зоя не откликалась, сколько Лена ни стучала в дверь или в окно. Она даже поставила вверх дном ведро, валявшееся в огороде, и забравшись на него заглянула за стекло, но разглядела лишь плотно задёрнутые оранжевые занавески. Пришлось звать мужа и ломать двери. Лена вошла в дом. Душно и полумрак, все шторы плотно закрыты. В комнате ярко горит люстра, направляя сужающийся прямоугольник света на пол прихожей. Лена видела отсюда боковую стенку шкафа, половину стола, кресло и окно, в которое заглядывала. Вокруг люстры кружила муха, нарушая тишину нервным жужжанием. Николай стоял позади неё.

– Наверно, в комнате она, – пробормотал он.

Лена сделала ещё пару шагов и оказалась в комнате. Взглянула вправо и резко набрала в лёгкие воздуха, как бывает, когда видишь что-то страшное, но не настолько, чтобы заорать или убежать. Баба Зоя сидела в том же кресле, с красным лицом, широко открытыми мокрыми глазами; нижняя челюсть сползла вниз и вбок, да и сама она наклонилась, навалившись на правый подлокотник кресла; поза эта выглядела крайне неудобно. Левая нога вытянута, правая подвёрнута ступнёй вдоль кресла. У неё был вид человека, которого всю ночь заставляли смотреть крайне неприятные фильмы, действующие на подсознание, как в психических лечебницах. По сути, так и было, только результат оказался обратным, чем тот, какого обычно добиваются врачи. Она была жива, но ни на что не реагировала, сколько не пытались они привести её в чувства, хотя бы частично. Предложенная вода тоже не достигла цели, а вылилась из раскрытого рта и потекла по подбородку и одежде. Только когда её подхватили с обеих сторон, чтобы вывести на улицу, баба Зоя начала беспокойно вертеть головой и глазами, пытаясь обернуться и взглянуть в комнату, стала издавать беспорядочные низкие звуки, иногда складывающиеся в слово «рука». Они отвели её к себе и сказали, что скоро уезжают. Но баба Зоя и на эту новость никак не отреагировала.

Позже Лена зашла и к бабуле, сообщила той, что они уезжают, и предложила ехать с ними. Сказала, что Нинка уже уехала и в деревне никого не останется. Но та наотрез отказалась ехать, аргументировав это фразой:

– Пусть история этой деревни закончится на мне.

Лена не стала настаивать. Поместиться втроём в трактор и так проблемно. Потом они с мужем ещё раз заглянули в дом пастуха, забрали оттуда все рукописи, и Лена повесила на входную дверь принесённый замок с тем, чтобы его, вероятно, уже никто никогда не открыл. То же она сделала и с собственным домом.

Они выехали из деревни, когда оранжевое солнце начинало касаться линии далёких облаков у горизонта, очередной раз приближая деревню к ночи, очередной раз давая возможность туману поглотить её влажной пеленой. Бабуля также сидела у окна, наблюдая выцветшими, на этот раз влажными глазами за удаляющимся трактором, а потом за синим дымом из его выхлопной трубы, видневшегося над кустами. Вскоре пропал и он, затем стих звук двигателя; и наступила полная тишина. Вечная тишина.

Лена с Николаем получили наконец то, к чему, пусть и в мечтах, стремились, – уехали отсюда. Впереди их ждала новая жизнь, возможно, и не такая счастливая, какая обычно представляется при получении богатства; и что услышит Лена, набрав тот номер телефона – это уже другая история. Несчастливым людям деньги вряд ли помогут, ведь счастье обитает у нас в сознании и зависит исключительно от наших мыслей, нашего душевного состояния. Последнее, в свою очередь, можно, конечно, приподнять внешними воздействиями, но всё равно ненадолго. Наша предрасположенность, или, иными словами, наша жизненная позиция и здесь сыграют свою роль и вернёт нас к обычному состоянию. Но так или иначе, это другая история, а история этой деревни закончилась на бабуле, продолжающей сидеть у окна и смотреть на пустынную, зарастающую улицу, окутываемую неторопливым туманом. Кто знает – может, через много лет, какой-нибудь путешественник (или путешественники) из числа любителей исследования заброшенных городов и деревень забредёт и сюда, зайдёт в ещё не развалившийся дом, вдыхая запахи плесени и сырости от гниющих стен с отклеившимися обоями, заглянет и в комнату с почерневшим от грибка потолком и обнаружит в кресле у окна, где наверняка уже отвалится карниз с занавесками, тело этой бабули, а скорее скелет или что там от неё останется в таких условиях… Вряд ли ему захочется здесь задерживаться, и он уйдёт, сделав потом в своём дневнике или на сайте запись о ещё одной заброшенной деревне, где он нашёл весьма неприятную находку, добавит фотографии. Если ему хватит фантазии, он может ещё и напишет о привидении непохороненного местного жителя, которое теперь бродит среди заросших и полуразрушенных домов. Такая участь постигла многие деревни.

Стоит задуматься, что мы знаем о жизни наших соседей, людей, которых видим каждый день, иногда здороваемся, а иногда проходим мимо, погружённые в свои мысли, не замечаем или делаем вид что не заметили? Да практически ничего. Порой нам кажется, что мы знаем человека как облупленного, что он не представляет собой ничего необычного, интересного, и поэтому сами безразлично относимся к нему. Мы не влезаем в жизнь других, считая это плохим тоном или излишним любопытством, или просто ненужным, ведь и у самих проблем предостаточно. Но как часто мы ошибаемся! Ошибаемся по отношению к другим – чаще всего эти ошибки не несут для нас никаких последствий, но иногда приходится расплачиваться. Но в итоге что? Поговорили, обсудили и забыли, рано или поздно. Но некоторые ошибки всё же не забываются.