355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Северянин » Молоко кобылиц » Текст книги (страница 2)
Молоко кобылиц
  • Текст добавлен: 2 апреля 2017, 03:00

Текст книги "Молоко кобылиц"


Автор книги: Игорь Северянин


Соавторы: Велимир Хлебников,Василий Каменский,Давид Бурлюк,Бенедикт Лившиц

Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

«Сгоревший мотылек на беспощадной свечке…»
 
Сгоревший мотылек на беспощадной свечке
Низринутый листок влекомый в быстрой речке
Над вами взвился рок Ваш бесполезен ропот
Ах еслибы я мог судьбы отринуть хобот!
 
«Всегда капризный немного точный…»
 
Всегда капризный немного точный
Приходит и смеется вдруг
Как плод румяный пушистый сочный
Владетель множества супруг.
 
 
Над синим озером ликуя
Проносится твой резвый крик
Сияет радостная сбруя
Что чистил медленный старик
 
 
Непостоянством не уверить
Не оживишь возможность дней
Ты ведь проходишь все измерить
Всегда упорней и ясней.
 

1909 г.

Зима («Луна скользит как с корабля Мертвец…»)
 
Луна скользит как с корабля Мертвец
Я за решеткою в тюрьме
Молюсь обглоданной зиме
Ей палачу живых сердец!
 
 
Какой ужасный мерзлый труп
Чернеет смутно за окном
Я затопить хочу вином
Находку пристальную луп!
 
 
На белом теле черных ран
Зияют мрачные следы
Мы дождались и сей беды
Стерпев осенний ураган.
 

1911 г.

Летний инок («Звон цветов лобзанье пчел…»)
 
Звон цветов лобзанье пчел
Жидкий мед прямых тычинок
Стройный пряный круглый дол
В келье седовласый инок
 
 
Машет сморщенной рукой
Нежность дух благословенье
Свет и трепет и покой
Насекомых звонких пенье
 
 
Океан разверстых крыл
Сонмы вопиющих глоток
Лето солнце жизни пыл
Как Ваш миг стократ короток.
 
 
Облаков сплетенных рой
Облаков шумящих стая
Зачарована игрой
Их бесчисленность витая
 
 
Облака сквозное небо
Будто синие цветы…
Но вокруг все пьяно слепо
Как стоглазые листы.
 
«Все уходят быстро годы…»
 
Все уходят быстро годы
Нет возврата нет назад
Ночи мучат непогоды
Каждому огню так рад
 
 
«Ты ведь молод ты ведь молод
И тебе не страшен холод
Посмотри я стар я сед
Мне тяжеле иго бед»
 
 
И смеется он беззвучно
Спутник ночи неразлучной
Кажет мне гниющий зуб
Из за мерзлых синих губ
 
 
Он идет все рядом рядом
Он гонитель тайных нег
И под этим тусклым взглядом
Мерзнет сонный свежий снег
 
«Из домов и в дома выходили входили фигуры…»
 
Из домов и в дома выходили входили фигуры
Была тьма на земле на верху облака были хмуры
Я на улице ночь проводил прислоняся к согретой стене
 
 
Ветер ныл ветер выл на фонарном сгорая огне
Предо мной на до мной возносился громаднейший дом
Весь окутанный мглой отуманенный тьмой
Многоцветом сияя окон.
 

1906 г.

«Знаешь край где плещет влага…»
 
Знаешь край где плещет влага
Камень скользкий бьет звеня
Голос смутный голос мага
Дух объемлет леденя
 
 
Край зеленый бело пенный
Чаек взлеты чаек крик
Голос моря глас несменный
Седовласый пенный лик
 
 
Пролетают альбатросы
Луг зеленый луг внизу
С хриплой песнею матросы
Якорь ржавленный везут
 
«Над зелено пенной зыбью…»
 
Над зелено пенной зыбью
Пролетают альбатросы
Чайки ловят стаю рыбью
В снасти впутались матросы
 
 
В море зыблются медузы
Меж цветными кораблями
О порви с брегами узы
Взвейся сильный над морями.
 

1907 г.

«Над кружевами юных вод…»
 
Над кружевами юных вод
Краснеешь твердыми боками
Пронзаешь исступленно свод
И веешь флаг под облаками.
 
 
А уходя роняешь стон
Неужто ранен ты разлукой
Ты подыматель стольких тонн
Рожденный точною наукой.
 
«Нас было двое мы слагали…»
 
Нас было двое мы слагали
Из слов тончайший минарет
В лазурь мы путь тогда искали
Взойдя на холм прозрачных лет
 
 
И возлагая новый камень
Мы каждый раз твердили вслух
Что близок уж небесный пламень
Что близок идеальный дух
 
 
И что же!.. кто взлелеял зависть
К творенью нашему тогда
Кто бросил жгучую ненависть
Смешав языки навсегда.
 
«Как сказочны леса под новым сим убором…»
 
Как сказочны леса под новым сим убором
Как гармонично все единостью окраски
И небо и земля и липы за забором
И кровли снежные напялившие маски
 
 
Земля подобна стала рыхлым тучам
Утратилась ее земная твердость
И первый ветер облаком летучим
Поднимет понесет зимы морозной гордость.
 
«Ты нас засыпал белым белым…»
 
Ты нас засыпал белым белым
Все ветки стали вдруг видны
Как четко черная ворона
Спокойные смущает сны
 
 
С землею слит край небосклона
Я не хочу желать весны
Под этим снегом белым белым…
 
Вокзал
 
Часовня встреч разлук вокзал
Дрожащий гул бег паровоза
Тревожность оживленных зал
Разлуки пламенная роза
 
 
На плечи брошенные тальмы
Последний взгляд последний зов
И вверх искусственные пальмы
От хладной белизны столов
 
 
Ведь каждый день к твоим путям
Бегут несчастнейшие лица
К кому безжалостна столица
И никнут в стали звонкой там
 
 
И утром каждым в эту дверь
Стремятся свежие надежды
Все те на ком столица зверь
Не съела новые одежды
 
 
А ты гирляндами горелок
Блестя на миг один приют
Подъемлешь свой дорожный кнут
Живую неуклонность стрелок.
 

1907 г.

Марина
(Кто вырвал жребий из оправы…)
 
В безмолвной гавани за шумным волнорезом
Сокрылся изумрудный глаз
Окован камнем и железом
Цветно меняющийся газ.
 
 
В сырой пустыне где ветер влажный
Средь бесконечной ряби вод
Широкий путь пловца отважный
Дымящий шумный пароход
 
 
В просторе скучном кают веселье
Остроты франтов и хохот дам
А здесь притихшее похмелье
По неотмеченным следам
 
 
Там цель прямая по карте точной
Всех этих пассажиров влечь
Быть может к гибели урочной…
(Приблизит роковая течь)
 
 
А здесь в волнах круглясь дельфины
Спешат за режущим килем
Их блещут бронзовые спины
Аквамариновым огнем.
 

1910 г.

Рисунок Владимира Бурлюка


Александра Экстер. Натюр-морт

Подарки
 
Ты истомленному в пустыне
Глаза свои преподнесла
Что свято предаешь ты ныне
В долинах бедствий мраков зла
 
 
Какие нежные запястья
С пугливой груди отстегнув
Исторгнешь клики сладострастья
Химер безумный хор вспугнув
 
 
Или мечом туманно алым
Победно грудь рассечена
Душа вспорхнула птичкой малой
И жизнь конечно не видна.
 

1908

«По неуклонности железной…»
 
По неуклонности железной
Блестящих рельс стальных
Путем уходишь звездным
Для рубежей иных
 
 
Смеется и стремится
Иной иной удел
И сумрак тихий длится
Как серебристый мел
 
 
Пади раскрыв колени
И утоли любовь
В высоко жгучем пеньи
Поверь всевластная кровь
 

1907

Собиратель камней
 
Седой ведун
Как много разных камней
Ты затаил в суровой башне лет
 
 
Зеленых лун
Там плесень стала давней
Но солнца в гранях стоек свет
 
 
Своих одежд
Украсил ты узоры
Их огранив в узилище оправ
 
 
Огонь надежд
Лишь к ним клонятся взоры
Седой ведун ты в гранях вечных прав
 
Зима («Как скудны дни твои…»)
 
Как скудны дни твои
Какой полны тоскою
Отчаянья бесстрастною рукою
Сгибают рамена мои!
 
 
В окне замерзлом бледная денница
За беспросветностью черневшей ночи
Казалось замерзающая птица
Ко мне пробиться в душу хочет.
 

1907 г.

«На улицах ночные свечи…»
 
На улицах ночные свечи
Колеблют торопливый свет
А ты идешь сутуля плечи
Во власти тягостных примет
 
 
В уме твоем снуют догадки
О прошлом изнурившем дне
А фонари тебе так гадки
Как змей глаза во сне.
 

1907 г.

Сумерки («Веселый час! я посетил кладбище…»)
 
Веселый час! я посетил кладбище
Первоначальных дней (упавших навсегда),
Как мот скитался там как безотрадный нищий
Что даже смерть ему не нанесет вреда
 
 
Следил внимательно гробниц следы кривые
Надежды робкие сокрыли склепы их
Порывы дерзкие восторги боевые
И многих не узнал среди льстецов своих
 
 
«Твои твои» шептали вяло камни
«Ты здесь ты здесь» шуршит внизу земля
Мгновенья беглые сознанья былей давни
Стуились ввысь туманя и пыля.
 

1908

«Четвероногое созданье…»
 
Четвероногое созданье
Лизало белые черты
Ты как покинутое зданье
Укрыто в черные листы
 
 
Пылают светозарно маки
Над блеском распростертых глаз
Чьи упоительные знаки
Как поколебленный алмаз.
 
Наездница
 
На фоне пьяных коней закатных
Сереброзбруйные гонцы
А вечер линий ароматных
Развивший длинные концы
 
 
На гривах черных улыбки розы
Раскрыли нежно свои листы
И зацелованные слезы
Средь изумленной высоты.
 

1908 г.

«О желанный сугроб чистота…»
 
О желанный сугроб чистота
О бесстрастная зим чернота
Ты владетель покорнейших слуг
Породил ароматов испуг
 
 
Под кобальтовой синью небес
Тонким цинком одеты поля
Ты лепечешь персты оголя
Эти струи несозданных месс.
 
 
Разметавшись в угаре морозном
Среди бьющихся колющих игл
Ты лишь здесь откровенно постиг
Светлый воздух сосуде курьезном.
 
Весна («Дрожат бледнеющие светы…»)
 
Дрожат бледнеющие светы
И умирают без конца
Легки их крохкие скелеты
У ног сокрытого тельца
 
 
Тускнеют матовые стекла
Закрыто белое крыльцо
Душа озябшая намокла
И исказилося лицо
 
 
И вдруг разбужен ярым криком
Извне ворвавшийся простор…
В сияньи вешнем бледным ликом
Встречаю радостный топор
 
 
Слежу его лаская взором
И жду вещательных гонцов
Я научен своим позором
Свершивший множество концов.
 
«Волн змеистый трепет…»
 
Волн змеистый трепет
Скалы острова
Ветра нежный лепет
Влажная трава
 
 
Брошены простыни кто то вдаль уплыл
Небо точно дыни полость спелой вскрыл
День сраженный воин обагрил закат
Кто то успокоен блеском светлых лат.
 
«Кто ранен здесь кто там убит…»
 
Кто ранен здесь кто там убит
Кто вскрикнул жалобный во тьме
Хамелеон тупой тропе
Свой разноцветный отдал щит
 
 
Руби канат ушла ладья
Напрасны слезы и платок
Что в ручке трепетной измок
Пурпурных обещаний дня
 
 
Оставь оставь пускай одна
Влачится ариадны нить
Я знаю рок сулил мне жить
Пасть-лабиринтова смешна.
 
«Богиня Сехт жар пламени и битвы…»
 
Богиня Сехт жар пламени и битвы
Пыл гнева с головою льва
В тебе гранитные молитвы
В тебе гранитные слова
 
 
Как здесь прекрасно женское начало
Но этот лев, – но этот хищный лев
Вселенной всей тебе объятий мало
Живущая гроба преодолев
 
 
Из сна веков дошла неотразимо
Ты вечное и прежде и теперь
Телесна страсть тебе прямое имя
К реальной вечности приятственная дверь.
 

1908 г.

Сумерки («Возможность новая усталым взорам мрак…»)

Истлевшие заката очаги о синяя возможность ночи

Д.Б.

 
Возможность новая усталым взорам мрак
О тьма свинцовая пастух дневных гуляк
Бросая полог свой по всем путям бредешь
О сумрак час немой туманность, нега ложь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 
 
Ты обещал сдержать неистовое слово
Темнела улица вечерний топот рос
Обыденная муть вливалась в сердце ново
А где то веяли кристаллы рос
 
 
Отравы мучили и сумерки томили
Искал доверчивых и пригвожденных глаз
Неслись далекие устало ныли мили
Под грохот рухнувших испепеленных ваз
 
 
И что же как всегда над четким парапетом
Вдруг встала смерть свой остов обнажив
А медленный закат ложился тонким светом
В глухие болота испепеленных нив.
 

1907 г.

Николай Бурлюк

«Ущербленность»
Цикл I-й
«Что значит?! Шум и шум к весне…»
 
Что значит?! Шум и шум к весне,
Лед ломится, и птица скачет,
Мой друг, что значит?!
Печален я: иной стране
Мой плен назначен;
А я в земле стараюсь
Найти свой тонкий волосок желанья,
Что люди верные зовут душой питанья…
И безнадежен и бесспорен,
Под смак резиновой езды,
Я вырву приворотный корень
Сквозь щелку дальния звезды.
 
Бабушка
 
Постаревши, расскажу
В понедельник про венчанье
И старушечье шептанье
Втихомолку разбужу.
Вторник завтра, завтра гости,
Хором, хором повторим: —
Каменеют с годом кости
И кадильный слаще дым.
А средою утомлен
Буду слушать снова, снова
От венца до похорон,
Шорох каменного слова.
 
«Ползу на край сварливой крыши…»
 
Ползу на край сварливой крыши
И темных улиц вижу бег,
Последней ночи белый снег
Над городом султан колышет.
Целую грань последней выси,
Журчит во двор туманный дождь,
Мой жребий от тебя зависит,
Изнеможденной рати вождь
 
В трамвае
 
Злой мальчишка, я слепой —
Над ними не смеются,
Злой мальчишка, пред толпой
Все дороги рвутся
 
 
Мне на седьмой, а он кричит:
«Седьмой вот здесь», – а это восемь;
Злой мальчишка, меня влачит
И бьет дорога лосем.
 
 
Мне на седьмой, мне на седьмой,
А это восемь, восемь, —
И мы за зрения спиной
Едва ли жалость сносим.
 
Пятый этаж
 
Одно мне утешение,
Под взглядом мокрых крыш,
Твое больное пение
Через ночную тишь.
 
 
Одно мне утешение,
Под язвами лица,
Вечерних дымов рвение
Под молот кузнеца
 
«В твоих руках мой день спадает…»
 
В твоих руках мой день спадает
Минута за минутой.
Ногою необутой
Полдневный луч меня ласкает
 
 
Прищурившись от ярких светов
И ухватясь за тучу,
Я чей-то призрак мучу,
Средь опостылевших предметов.
 
«В ущелье уличного дыма…»
 
В ущелье уличного дыма
Зловоний непрейденный ряд
Тобою услажденный яд
С брегов замерзшего нарыма.
 
 
Интеллигент и проходимец
На перекрестках, площадях
Следишь автомобильный прах.
Куда смущенный не подымется.
 
 
К весне, когда все так стыдливо,
Ты с первым солнечным лучом,
Как мальчик лавки с калачом,
На талый лед глядишь пытливо.
 
 
И если в город опрокинется
Тумана емкая скудель,
Поверь, заботливый апрель
Осколки скорченные вынет
 
«Благоговейно улыбаясь…»
 
Благоговейно улыбаясь
Стираю с пят живую пыль
И на прирученный костыль
Смотрю перед собою каясь:
 
 
Огонь, ты греешь мать и братьев
И круг родного очага,
А путника давно нога
Сокрыта теплого пожатья.
 
 
И, запрещенный тусклым взглядом
Повсюду вянущих людей,
Влачусь по снеговой воде
К высоким башням и оградам
 

Александра Экстер. Пейзаж


Рисунок Владимира Бурлюка

«В степи восхода солнце ищет…»
 
В степи восхода солнце ищет
И, как неутомимый крот,
Чрез горизонт застывший прыщет
Смятенных туч водоворот.
 
«О берег плещется вода…»
 
О берег плещется вода,
А я устал и изнемог,
Вот, вот наступят холода,
А я от пламен не сберег.
 
«Смыкаются незримые колени…»
 
Смыкаются незримые колени
Перед моленьями моими.
Я, темный, безразличный пленник,
Шепчу богов умерших имя.
 
 
Я не приму твой трепет ночи
Хвала согбенная бессилью.
Меня заря, быть может, прочет
Работником дневною пылью.
 
«Я изнемог, и смутно реет…»
 
Я изнемог, и смутно реет
В пустой груди язык чудес…
Я, отрок вечера, вознес
Твой факел ночь, и он чуть тлеет,
 
 
Страдальца взор смешно пленяет
Мои усталые глаза. —
Понять могу ли, егоза,
Что уголь не светя согреет
 
 
Я зачарованный, сокрытый,
Я безглагольно завершен, —
Как труп в непобедимый лен, —
Как плод лучом луны облитый.
 
 
Я, ни юродивый ни льстивый,
Смыкаю перед тьмою взор
И, подходя к подошвам гор,
Хочу обуться торопливо.
 

Владимир Маяковский

Зигзаги и вечер
 
Адище города окна разбили
На крохотные сосущие светами адки
Рыжие дьяволы вздымались автомобили
Над самым ухом взрывая гудки.
 
 
А там, под вывеской, где сельди из Керчи
Сбитый старикашка шарил очки
И заплакал, когда в вечереющем смерче
Трамвай с разбега взметнул зрачки.
 
 
В дырах небоскребов, где горела руда
И железо поездов громоздило лаз
Крикнул аэроплан и упал туда
Где у раненого солнца вытекал глаз
 
 
И тогда уже скомкав фонарей одеяла
Ночь излюбилась похабна и пьяна
А за солнцами улиц где-то ковыляла
Никому не нужная дряблая луна.
 

Алексей Крученых

«Луной гнилою…»
 
Луной гнилою
Часы отстали
Кормили сволочь
Гуди с толпою
Хоть 2? едва ли
Пятится ночь
Нажавши пальцем
Зайти ли? с вывеской?
Я вольный благодар
Язык чернильницы
Попал под наковальню
Чур чур круче
Ловите – тайна
Если пред обедом
Пройтись хочу я просто к воротам
И подаю ей знак летельбищ
На что иной взирает не терпя
 
Охлаждение
 
Моих детей не узнаете?
Родились здесь в неисчислимом
Возьмите в школу
Пусть желт и реек не нарушают глину
 
Песня шамана
 
Котеро
Перо
Бясо
Муро
Коро
Поро
Ндоро
Ро
 

Бенедикт Лившиц

Слова на эро
1
 
Белый лекарь, недозрелый трупик
Большеглазого Пьеро,
Вырастивший вымышленный тропик
В мартовское серебро.
 
 
Нет, не пыль дождливого клавира,
Ты стесняешь белизной
Все широкие слова на эро,
Все слова в целебный зной.
 
 
Колыхаясь белым балахоном
Туфле в такт и сердцу в такт,
Праведник в раю благоуханном,
Вот – нисходишь на смарагд.
 
2
 
О тропике трепетный клоун,
Из крапин запретных рябо
На всем балахоне, во что он
Играл головой би-ба-бо?
 
 
На счастие в лилии перед
Америкою тишины
Он замер и севером мерит
Отпущенниц райской весны,
 
 
Чья полузнакомая вера
Смарагдами ограждена
В широкое слово на эро,
Бежавшее строгого сна.
 

Рисунок Владимира Бурлюка


Рисунок Владимира Бурлюка

Василий Каменский

Северная рождествель
 
Тканая скатерть морозницей-вицей
Рождественна ель на горе-серебре
Распушённая звёздно узорами-взорами
За горами хрустальными льдами стальными
На хвойной заре за реками-озёрами
В замке из заячьих шкур горностаев
Жемчужин алмазов опалов топазов
Сияют из инея вершины венцы
По синей дороге бегут бубенцы
Ломко в сердце и звонко звеня
Дни весёлая песня обнимет меня.
Кудри русские вскинь и разгульно встречай
Бесшабашных и пьяных качай укачай
 
Чугунное житье
 
Чугунное житье
Ношу кривой
Татарский нож
Индийское копье
Раскинул ловок и хитер
Я на сосне шатер
И хохочу хочу
Кричу и жгу смолье
Точу топор
Четыре пальца просвищу
Шарахнется сова
Забъет крылом
Седьмым веслом
Людей не вижу не ищу
И выплюнул слова
Мычу ядреный
Вол лугов
Марковное жратье
Повесил на рога врагов
Шаршавый ствол
Старуха мать
Пошел жую рябину
Сучье ломать
Чугунное житье
 
Ночь
 
Блещут
Вещие
Зарницы
Озорницы
За рекой
Рукой
Огонь
В темнице
Огонится
Конь
Конится
Пасутся
Звезды
Гнезда
Гроз
Скитаний
Молний
Таяний
Отчаяний
Обоз.
 
Словойско
 
Словойназа
Словолю
Слово жди
Словойдут
Словоплямив
Словорота
Словолости
Словокреснет
Слование
Слов
Словолян
 
Одеяния
 
Песниянка
Песниянная
Песниянных
Песниян
 

(Пляска песни)

 
Осмеянка
Осмеянная
Осмеянных
Осмеян
 

(Пляска смеха)

 
Окаянка
Окаянная
Окаянных
Окаян
 

(Пляска с визгом)

 
Одеянка
Одеянная
Одеянных
Одеян
 

(Пляска спины)

Игорь Северянин

В блесткой тьме
 
В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухи
В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив:
Я улыбнулся натянуто, вспомнив сарказмно о порохе.
Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив.
 
 
Каждая строчка – пощечина. Голос мой – сплошь издевательство.
Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс.
Я презираю вас пламенно, тусклые Ваши Сиятельства,
И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс!
 
 
Блесткая аудитория, блеском ты зло отуманена!
Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт!
Тусклые Ваши Сиятельства! Во времена Северянина
Следует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт!
 

Рисунок Владимира Бурлюка


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю