Текст книги "Операция «Вирус»"
Автор книги: Игорь Минаков
Соавторы: Ярослав Веров
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Допрос с пристрастием
Зак жестоко трясет на ухабах, и каждый толчок отдается болью, словно под черепной коробкой плещется расплавленный свинец, тяжело ударяющий в виски и затылок. Душный фургон, разделенный пополам решеткой. Омерзительный, кислый запах блевотины мешается с застарелым курительным перегаром и выхлопами то рычащего, то ноющего двигателя. Иллиу Капсук сидит на узкой скамье, если можно назвать скамьей четыре прута арматуры, грубо приваренные к стенкам фургона. Арматура невыносимо терзает его седалище, но пошевелиться Капсук боится: по ту сторону решетки – два автоматчика. Грубые их лица словно вырублены топором из чурбака, взгляды равнодушные и пустые, и Капсук поспешно отводит взгляд. За крошечным, тоже забранным решеткой окном проплывает бесконечный бетонный забор с пущенной поверх колючей проволокой.
Капсуку плохо, очень плохо. Рубцы на щеках не заживают, налились гноем и тягучей, дергающей болью, и кажется, что там уже вовсю орудуют черви – клубки белесых, мохнатых червей, что падают в джунглях из крон травяных пальм…
…Окна забраны крашеными металлическими решетками. Выходят на проспект Пограничных войск. Второй этаж. Два светлых зала. Шесть сортировок, четыре довоенных хонтийских мультипляйера, четыре табулятора (огромные черные электрические арифмометры… бегемоты-саркофаги… железное чавканье вращающихся двенадцатиразрядных счетчиков… чвак-чвак-чвак и – гррумдж! – печатающее устройство). Гррумдж, гррумдж… И пронзительно, словно в истерике, хохочет Мелиза Пину – смешливая, хорошенькая и глупая, как семейный календарь…
Грубый окрик разрушает видение. Язык незнакомый, но Капсук отчего-то понимает: «Не спать!» – орет охранник. «Не спать!» – и какое-то совсем уже странное слово, выплевываемое с презрением и ненавистью. Почему он понимает? Так не должно быть, наверное, он совсем сошел с ума после проклятого кораблекрушения, после проклятого Гнилого Архипелага.
Он поднимает воспаленные веки, косится на зарешеченное окно. Бетонный забор закончился, мелькают какие-то хвойные деревья, мотор рычит и воет, как стая горных волков, и дорога тоже идет в гору. Его везут в глубь острова. Он покойник. Он сидит, превозмогая режущую боль ниже поясницы, плещущую боль в башке, ноющую боль в рассеченных щеках, а на самом деле он уже труп. Покойник. Днем раньше, днем позже. Он торопливо, чтобы не заметили автоматчики, сглатывает комок и осторожно меняет позу. Охранники не обращают внимания – они уже вернулись к прерванной партии в кости, они курят и пьют воду. Воду! Как же хочется пить. Язык шершавый, как терка… В последний раз он пил утром, когда люди в беретах отвели его в приземистое здание на берегу и, выдав кружку теплой, вонючей воды, заперли в тесной и узкой, как гроб, камере, в которой можно было лишь стоять…
…Иллиу Капсук поднимает тяжелую голову, озирается. Ничего не изменилось вокруг. Здесь никогда ничего не меняется. Только день превращается в ночь, а ночь, мучительно переболев темной, влажной жарой и москитами, переходит в день, больной слепящей жарой и гнусом. Маслянисто гладкая жирная вода впереди, насколько хватает глаз, мертвое вонючее марево над болотом позади – двести шагов до края джунглей, до неподвижной пестрой стены, красно-белесо-желтой, как развороченный мозг…
Гнилой архипелаг. Мертвое, сожранное водорослями море. Мертвая, сожранная, убитая джунглями и соленой трясиной суша…
«Иллиу Капсук. Иллиу Баратма Капсук…»
Он снова ловит себя на том, что все время повторяет свое имя. Он словно боится его забыть. Вполне обоснованное опасение. Он знает, что уже забыл многое и многое. Он болен. Здесь все вокруг больное. А все здоровое, что попадает сюда, становится больным. Гудит, звенит и кишит гнусом влажный больной воздух. И больная кровь гудит, звенит и кишит какой-то дрянью – в голове, в жилах, в распухших ушах…
Двое вошли в воду. Буро-коричневая каша водорослей неохотно раздавалась под ногами. Она воняла. Это не похоже было даже на застоявшуюся вековую трясину. Это был разлив лопнувшего городского коллектора.
Тот, что был помоложе, с иссиня-черными, падавшими на плечи волосами, натянул на лицо маску и обернулся. На прощанье. Заместитель заведующего расчетным отделом фирмы «Пиво АРОМА» по-прежнему сидел на вонючем песке, в прежней нелепой позе и трусливо, искоса, так, чтобы было незаметно, наблюдал за ними… Иллиу Капсук. Иллиу Баратма Капсук. Инженер-эксплуатационник по счетно-аналитическим машинам из Мелиты… и глаза у него были как два издыхающих головастика.
Тот, что помоложе, что-то сказал – Капсук не расслышал, в этом влажном и вонючем мареве даже звуки умирали, не успев родиться, и тот, что постарше, сердито ответил: он натягивал свою маску, и борода мешала ему – цеплялась и путалась в пальцах, словно живое упрямое и непокорное существо…
Острой точкой вспыхнула боль в солнечном сплетении, охватила грудную клетку, остановила дыхание. Разинув рот и выпучив глаза, он согнулся, соскользнул со скамьи и упал на колени, чуть не достав лбом до заплеванного пола. «Не спать! – ударил по ушам визг охранника. – Встать! На место!»
Он торопливо разогнулся – боль тут же скрутила его обратно, – закашлялся и, кое-как поднявшись, устроился на скамье. Охранник равнодушно смотрел на него через решетку, поигрывая бамбуковой палкой.
«Еще раз вырубишься – попробую на крепость твои яйца, урод», – произнес он, снова на чужом языке, и снова Капсук понял, и от этого невозможного понимания его охватил ужас, едва ли не самый чудовищный за всю последнюю чудовищную неделю. «Иллиу Капсук. Меня зовут Иллиу Баратма Капсук», – мысленно произнес он и понял, что сам уже не верит этому…
Главный дознаватель Хог Кунтрилакан, поигрывая именным стеком, лениво щурился на экран ментоскопа. Ничего интересного. Похоже, этот пандеец и впрямь «овца». А это плохо. Ему, главному дознавателю Кунтрилакану, в его годы пристало уже сидеть в кресле второго заместителя начальника контрразведки. Хотя бы. А лучше сразу – первого, хотя это и генеральская должность. Плевать, он на хорошем счету, у него закрытых дел больше, чем у кого бы то ни было. Он разоблачил троих матерых шпионов – настоящих, а не порожденных воспаленным бредом флотских и армейских «шишек». Вернее, не разоблачил, а разговорил. Но это тоже искусство! Особенно если учесть, что он, главный дознаватель Кунтрилакан, ни разу не «мясник», а самый что ни на есть тонкий «психолог».
Нет, никогда ему не понять «мясников». Морской дьявол знает, что за удовольствие – выбить признание, переломав все ребра, повыдергивав ногти, зубы… да вообще все, что выдергивается. Толку с такого признания – медный кружок или в лучшем случае пара курительных цилиндров с дерьмовой травой. Заставить преступника изобличить себя самого, лично, по доброй воле подписать себе смертный приговор – о, а способы казни разнообразны и мучительны – вот высшая радость! Вот…
Дознаватель распахнул глаза и, подавшись вперед, подобно почуявшему добычу коршуну-прыгуну в засаде, впился взглядом в экран. Мелькавшие там городские интерьеры сменила картина Гнилого Архипелага – не приведи Подземные туда угодить! Изображение плохо фокусировалось и плыло, видно, здорово у этого Капсука в глазах рябило, но Кунтрилакан сумел разглядеть стену джунглей, потом лачугу на берегу и распахнутую дверь, за которой видны были мигающие огоньки какой-то неизвестной ему аппаратуры. А затем на пороге появились двое, и одного из них старший дознаватель узнал.
И немедленно ощутил, как вспотели сжавшие стек пальцы. Удача, невиданная удача сама плыла к нему в руки! Он все же досмотрел запись до конца, взял трубку и произнес:
– Подследственного на допрос.
Подследственный Капсук в кресле для допросов являл собой жалкое зрелище. Рот вяло распущен, губы дрожат, пальцы рук, зафиксированных на поручнях, дрожат, и весь он трясется, словно медуза. Глазки туда-сюда, туда-сюда. Точно, медуза. Хороший актер, однако. Морда багровая, распухшая, сизые от гноя полосы на щеках. И смердит, как десять Отходных Лагун сразу. Надо будет, чтобы Рукан вскрыл и прочистил… Не хватало, чтобы ты у меня еще загнулся раньше времени. Тогда вместо генеральского мундира – «галеры». В лучшем случае «галеры». В худшем…
Нет, ты у меня заговоришь. Дело-то какое громкое! Главный шифровальщик ударной группы флотов – шпион с материка! Кунтрилакан ухмыльнулся, вспоминая, как надрывался на оперативке пятилампасный генерал Шимунул. Почему узник концлагеря, подозрительный хонтиец, вышел на свободу без должной проверки? Кто рекомендовал его в Береговую Охрану? За каким дьяволом был произведен в офицеры? Установить… разобраться… наказать!
О, уже посыпались головы. И как посыпались. Первым ушел к Подземным комендант концлагеря, старый знакомец по кадетской школе Труон. Да и хрен с ним, всегда путался под ногами и завидовал. Однако на очереди шишки позначительней…
Главный дознаватель оборвал себя. Пора заняться делом. Не спеша подошел к подследственному – тот сжался, насколько позволяли фиксаторы кресла, – и отрывисто бросил на пандейском:
– Имя?
– Иллиу, – хрипло, еле ворочая языком выдавил тот, – Иллиу Капсук.
Пить хочет, бедняжка. И спать. Ничего, потерпит.
– Ваше звание и должность?
– Я вас не понимаю, господин… господин офицер. Я инженер…
– Зачем вы врете, Капсук? – перебил его Кунтрилакан. – Вы не инженер, а офицер. И не пандеец, а хонтиец. Не правда ли?
Подследственный заморгал.
– Господин офицер… я не шпион… у меня дома жена и дети. Мальчик и… и еще мальчик… Я занимаюсь счетными машинами…
– Это что? – Кунтрилакан указал стеком на арифмометр.
– Аналоговое устройство. Счетный компаратор…
– Достаточно! А теперь, Капсук, слушайте меня внимательно. – Вот так, именно так, на «вы», вежливо, а не то чтобы сразу в зубы и на дыбу. А еще налить себе шипящего напитка из сифона, под жадным взглядом подследственного, и не спеша выпить, и вытряхнуть остатки на пол… – Дважды повторять не буду. Положение ваше безнадежно. Мы знаем, что вы шпион, и сейчас я вам это докажу. От вашей искренности зависит ваша жизнь.
И это тоже важно: «вы», «ваше», «ваша»…
– Сейчас я расскажу вам, каким образом вас забросили, и даже поделюсь кое-какой информацией. И задам вопросы. Понятно? – Кунтрилакан включил слайдопроектор, развернул подследственного лицом к экрану – вместе с креслом.
Капсук только дернул кадыком.
– Знаете этого человека? – на экране возникло лицо главного шифровальшика группы флотов «Ц» Снарка.
Подследственный торопливо закивал.
– Прекрасно, – несколько озадаченно пробормотал дознаватель. – Рассказываю дальше. На побережье Гнилого Архипелага вы прибыли с ним вдвоем вот в таком летательном аппарате. Так?
Он передвинул слайд, на экране возникла фотография яйцеобразного объекта на фоне джунглей.
– Нет-нет, господин офицер, – Капсук тряхнул головой, зашипел от боли и осекся. Рубец на щеке лопнул, оттуда показались гной и бледно-розовая сукровица.
– Нет?
– Нет… этот человек и еще один… они спасли меня из океана… после кораблекрушения… я тонул…
Надо бы ему антисептик, мелькнуло у дознавателя в голове. А, успеется. Жирная материковая свинья! Пускай терпит.
– Допустим. Тем не менее подобные аппараты в распоряжении у вас имеются, и нас интересуют их устройство и принцип действия. Подумайте над этим. – Он показал следующий слайд. – Знаете ли вы этого человека?
Затянутое в черный комбинезон тело, раскинув руки, валяется среди зарослей лесной плющанки. Крупный план – лицо.
Капсук с видимой осторожностью отрицательно мотает головой.
– Теперь самое интересное – фильм! Прошу обратить внимание, – издевательски подчеркнуть это «прошу», – на язык, на котором общаются шпионы, фотографии которых я только что предъявил. Это очень интересный язык, и я хотел бы, – «хотел бы» с предельной издевкой, – узнать от вас, что это за наречие?
Подследственный уставился на экран с собачьей покорностью. Кунтрилакан уселся за стол и сделал вид, что рассматривает резьбу на рукоятке стека.
Наконец запись закончилась.
– Я понял! – внезапно воскликнул подследственный. – Господин офицер, я все понял! Здесь ужасная ошибка… У нас есть такие горцы. В горах на материке живет племя… которое как раз умеет летать по воздуху… и еще быстро залечивать раны…
Издевается, ублюдок?!
– И этот язык… он кажется мне знакомым, он напоминает горские имена! Эти люди – горцы, господин офицер…
Кунтрилакан ощутил, как слепая ярость бьет в голову. Удавить слюнтяя, удавить прямо сейчас, своими руками, и не просто удавить, а медленно!
Душить, пока не обмочится, пока не обгадится, пока язык его вонючий не посинеет… Он хлестанул стеком по бедру: стоять! Да стоять же! Этот варвар – всего лишь прекрасно подготовленный диверсант. Убивать нельзя. Пока нельзя… Вдох – и медленный, на четыре счета, выдох…
Распахнулась дверь медбокса – так официально именовалась пыточная, – военврач Рукан, верный соратник-дознаватель, сделал условный жест. Кстати, очень кстати. Кунтрилакан проверил крепление зажимов у подследственного и двинул в медбокс.
– Ну что, чародей, потрошитель мозгов, чем порадуешь?
Рукан почесал небритый подбородок.
– Я расшифровал ментограмму
– Да не томи уже!
– Почти все воспоминания – ложная память. Психомаска.
Кунтрилакан аж присвистнул. Да, это усложняет дело. Или наоборот – облегчает?
– Очень искусная психомаска, – военврач размял цилиндрик, закурил. – Мы такого еще не умеем. Очень мощные блоки, достоверность по шкале…
– Ты сказал – почти, – перебил его дознаватель. – Что достоверно?
– Все, что касается пребывания на Побережье. Вот момент полудостоверности. – Рукан включил запись. – Барахтается в воде. Тонет. Всплывают водолазы. Дальше сильное чувство страха и лакуна, связанная якобы с потерей сознания. Очнулся на берегу. Потом стопроцентная достоверность.
Значит, не актер, понял Кунтрилакан. Знакомые штуки, знакомые. Психомаску снимает сильный шок. Лучше всего – связанный со страхом неизбежной гибели… Тогда…
Вернувшись в кабинет, он набрал номер комендантского взвода и отдал необходимые распоряжения. Вызвал конвой, объявил, с наслаждением глядя в уже совершенно безумные глаза подследственного Капсука, что за отказ сотрудничать и издевательство над следствием тот приговаривается к расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.
Когда Капсука увели, вернее, уволокли, потому что на ногах он уже не стоял, дознаватель извлек из сейфа табельный пистолет и тщательно перезарядил. Командовать расстрельным взводом он будет лично – лишать себя удовольствия лицезреть, как мозгляк наложит в штаны, главный дознаватель не собирался. Но осторожность соблюсти надобно…
Бенефис Гнилозуба
Волна с тугим шелестом катала взад-вперед прибрежную гальку, и Максим сказал, что хрен они в такое волнение смогут выйти в море, но вор-на-кормлении придерживался иной гипотезы.
– Шкряка в дупле, там все чики. В проливе встречка, пройдем как бритва…
Пламя костра металось на ветру, несмотря на кольцо скал, окружавшее место стоянки. Гнилозуб выхватил из огня две шпажки с нанизанными моллюсками.
– Точи, фраер. Там, – он махнул рукой в сторону берега, – тебя нескоро хавчиком подогреют.
Максим впился зубами в белесый ошметок. Моллюск напоминал вкусом обычную синтетическую говядину, разве что провонявшую дымом и оттого изрядно горчившую.
– Послушайте, Шарль, – сказал Максим. – Сколько можно, в самом деле. Я не понимаю трех слов из четырех вами сказанных. Давайте нормально. Вы же не совсем одичали… Серьезные же вещи обсудить надо.
Гнилозуб поскреб небритую щеку, прищурившись, посмотрел на пламя.
– Ладно, по габарям, – изрек он наконец. – Попробую. Ты вообще-то знаешь, что здесь двенадцать по Рейману? Румата – десять, даже у варваров – десять, Гиганда – девять, Страна Отцов, вообще-то, уже восемь, а здесь – двенадцать?
Максим знал.
– Ты знаешь, что раз я вор-на-кормлении, то у меня скоро плановое ментоскопирование?
Этого Максим не знал.
– И что если докопаются до моих нездешних… моментов, мне кирдык?
Максим воткнул шпажку в расселину между двумя валунами.
– Извините, Шарль, я не хотел бы…
– Не хотел он! Не понимаешь, да? Сейчас объясню. Любые воспоминания оттуда, – он ткнул пальцем в невидимое сейчас, у костра, небо, – у них значит: чокнутый, вообще-то. Чокнутого – в психозону. Да только там долго не живут, в психозонах. На психах местные эскулапы опыты ставят. Говорят, секретный приказ самого Императора, да пребудет с ним сила Подземных, ищут, значит, рецепт бессмертия. Дошло, вообще-то?
Прекрасная страна, подумал Максим, замечательная страна. Похоже, я был слишком низкого мнения о Неизвестных Отцах с их мозгопромывочными башнями… Отцы по сравнению с местным людоедом – мальчики в песочнице. А ведь Островная Империя сумела отсидеться за океаном, пока на Материке шла ядерная бойня, здесь нет ни разрухи, ни голода…
– Послушайте, Шарль, вор-на-кормлении – это что?
– Это должность, вообще. Ты во втором КОМКОНе? Тогда не знаешь. Фишка такая, что Внешний Круг ничего не производит. А жрать-то вообще надо, и вообще… Раньше, значит, пиратством много промышляли, потом, когда на Материке отвоевались, брать там стало, вообще-то, нечего. Да и брали-то «кузнечики», а они хрен поделятся. Короче, все мы получаем оттуда, – Эркьер снова махнул рукой в сторону ворочающегося во тьме моря. – Жратву, оружие, радиолы, шмотки… Вот так. Все получают «кузнечики». Отбирают что получше, а остальное распределяем мы, воры-на-кормлении. Потому так и зовемся. Часть на общак, часть на кичу, часть – мужикам. Все должно быть справедливо. Поэтому – ментоскоп. Чтоб, значит, воровал по понятиям.
Шарль Эркьер, вспомнил Максим личный файл вора-на-кормлении в БВИ, доступ – открытый. Крупный специалист по истории низовых субкультур и преступных сообществ Земли и землеподобных планет. Автор фундаментального труда «Семантика, семиотика и сравнительный структурально-лингвистический анализ криминальных арго гуманоидных цивилизаций». Доктор философии. Лауреат Аристотелевской премии. И так далее. С 70 года – прогрессор, планета Саракш. М-да…
– Ты мне лучше вот что скажи, – продолжал доктор философии, – как ты из «конторы»-то живым ушел? Может, сгодится. Оттуда вообще-то никто не выходил. Только выносили. Бывало – по частям.
– Мне не хотелось бы об этом вспоминать, – сухо сказал Максим.
Следователь-подонок свое заслужил, подумал он, и даже жаль, что не успел ничего понять. Недавняя жертва, скорчившаяся в приступе животного ужаса, под изрытой тысячами пуль бетонной стеной… не спеша подойти, небрежно помахивая стеком… пнуть носком сапога… Легче всех отделался солдатик, плечами которого Максим воспользовался, чтобы сигануть через четырехметровое ограждение. Переломы обеих ключиц, надо думать. С прочими расстрельщиками дело хуже. Покалечил крепко, а инвалиды, как, впрочем, старики, больные или вот – сумасшедшие, в живых тут долго не задерживаются…
«В критических ситуациях поступай по своему усмотрению», – сказал Экселенц.
«Муки совести теперь не беспокоят тебя», – добавил Колдун.
Гнилозуб кивнул.
– Жаль. Не по понятиям мыслишь, Мак. Думал, баш на баш. Я тебе про пацана твоего, ты мне…
Максим осторожно потер шрам на щеке. Зажило. Совсем.
Из расстрельного тупика выхода не предполагалось, поэтому сразу за стеной начинался девственный ночной лес. Интересно, почему все палачи предпочитают творить свои дела по ночам? Даже когда им ничего не угрожает? Максим сориентировался – все возможные варианты доставки «шпиона» Капсука были просчитаны при подготовке операции, и штаб имперской контрразведки считался наиболее вероятным. Правильно считался. Через пару часов он уже был в городе, на условленной «хазе». Хозяин – тощий, высохший уголовник Штырь виртуозно вертел бритвой в слабых, бледных пальцах. Внезапно лезвие оказалось у самых глаз Максима, но он лишь улыбнулся – совсем не той радостной улыбкой, которую более двадцати лет назад раздавал направо и налево юный гээспешник, ненароком угодивший в плен обитаемого острова, – а жутковатой, насколько позволили страшные гнойные рубцы, и Штырь залыбился в ответ, и кивнул, и принялся прокаливать лезвие над спиртовкой… Вскрыл и прочистил нарывы, залил вонючим самогоном, и этот же самогон они потом пили почти до самого утра…
– Пора, – сказал Гнилозуб, поднимаясь. – Ты как в темноте?..
Катер скользил по проливу, и на траверзе впереди уже смутно маячила береговая линия Серой зоны. Водометный двигатель работал почти бесшумно, лишь звонкие удары волны в днище катера выдавали его движение. Пронизывающий ледяной ветер – встречка – дул против течения в проливе. Как объяснил Гнилозуб – самое то, береговые сонары засечь не должны, на радаре их не видно, а там как Духи распорядятся. В Серой зоне никто не бывал, а те, кого, случается, туда выдергивают, назад не возвращались. Слухи? Слухи разные: одни говорят – ад, изверги обитают страшные, другие, напротив, верят, что рай на земле, и душу морскому дьяволу готовы заложить, чтобы туда попасть. Ну да ничего, скоро сам все узнаешь…
– А про пацана твоего, значит, так рассказывают. В первом же десанте на материк отличился – десантный катер попал под лучевой удар, экипаж с копыт, бойцы тоже, а парню вообще хоть бы хны, и всех вытащил. Ему тогда ответственное спецзадание – добыть этот самый передатчик. Ну он и добыл, прямо с танка ихнего снял…
Вот оно что, понял Максим. Вот какое видение показал мне Колдун. Знать бы еще – зачем?
– Его, натурально, к ордену, Трилистник и все такое, а он на вручении возьми да и брякни, мол, значит, не нужен мне орден, и вообще – неправильно все это, и не хочет он… Его бы за это сразу в расход, да только кто, вообще-то, такими кадрами разбрасывается? Он же один такой, кого лучи не берут. И его, значит, на кичу, чтобы в разум вернулся. Как раз туда, значит, где излучатель, им же добытый, на зеках испытывали… Да только не долго он там прокантовался. Прилетели центровые и забрали. Так что, вообще-то…
Гнилозуб вскочил, тыча пальцем куда-то за борт. Максим обернулся: берег был уже совсем близко, но слева, под водой, стремительно приближалось к катеру вытянутое фосфоресцирующее пятно, и Максим внезапно понял, что это такое, и рявкнул: «В воду!» – и сам оказался за бортом, и мощными гребками уходил все глубже, глубже, чтобы не достало осколками и взрывной волной. А потом ватный, но тяжелый молот все же нашел его и ударил по голове…
