Текст книги "Операция «Вирус»"
Автор книги: Игорь Минаков
Соавторы: Ярослав Веров
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Анизотропное шоссе
Завалившись набок, Саул вытащил последнюю обойму. Теперь оставалось только ждать. Песий лай перемешался с выкриками командующих облавой офицеров. Саул понимал, что его обложили со всех сторон, что ему не прорваться, что этот мерзкий лай и эти похожие на лай выкрики были последними звуками в его жизни. А пожить еще ох как хотелось! Хотелось услышать нормальную человеческую речь, женский смех, голоса детей, музыку, наконец. А еще больше хотелось забрать с собой как можно больше врагов. Пусть этот хор смерти и для них станет последним.
Саул поймал себя на том, что никак не может прицепить рожок к автомату. Что за чертовщина? Он поднес обойму к глазам. Сумерки быстро сгущались, а в лесу почти совсем стемнело. Но даже в полутьме было видно, что это не обойма от «шмайссера». Это вообще невесть что – плоский параллелепипед, теплый и шершавый на ощупь. На торце две чуть вогнутые пластинки. Одна темная, а другая мерцает неярким зеленоватым светом. «Мы создадим в районе вашего побега пассивное хронополе, – говорил незнакомец с личиной хефтлинга по кличке «Шизик». – Этот предмет называется активизатором. – Он показал Саулу штуковину, напоминающую рожок от «шмайссера». – Нажатием на светящуюся кнопку вы активизируете хронополе и переместитесь во времени почти на двести лет вперед». – «А почему не сразу на тот свет?» – хмыкнул Саул, уверенный, что странный хефтлинг со своим научно-фантастическим бредом ему только снится. «Для людей вашего времени вы умрете», – ответил «Шизик». «В таком случае, – отозвался Саул, – перебросьте меня на фронт. В действующую Красную Армию. Поверьте, шансов выжить у меня будет очень мало…» – «Не могу, – покачал головой незнакомец. – У вас нет иного будущего, кроме того, что наступит через двести лет. Повторяю, для своих современников вы будете мертвы в любом случае. Вас застрелят при попытке к бегству!» – «Тогда не вижу резона меня спасать. Или вы всех будущих покойников так спасаете?» – «Разумеется, нет, – ответил «Шизик». – Вас мы спасаем, потому что хотим поручить одно весьма важное задание». – «Какое же, – поинтересовался Саул. – Драться с тамошними фашистами? Неужели и через двести лет будут фашисты?» – «Нет, – ответил ночной гость. – Через двести лет их точно не будет. Вернее, их не будет на Земле». – «Где же еще останется эта мразь?» – «На других планетах». – «Так, понятно, – подобрался Саул, вернее, не просто Саул, а советский офицер Савел Репнин. – Выходит, я должен буду помочь потомкам в их драке с марсианскими фашистами…» – «На Марсе нет фашистов, – сказал «Шизик». – Однако они есть в более далеких мирах. Но ваша задача не столько самому драться с инопланетными фашистами, сколько показать потомкам, что с ними – с фашистами – можно и нужно драться». – «Выходит, разучатся потомки воевать», – вздохнул Саул. «Увы, – откликнулся незнакомец. – Так вы согласны?» – «Отчего не согласиться, – сказал Саул. – Коли все равно помирать… Так хоть с пользой…» – «Отлично! – обрадовался «Шизик». – Иного ответа я от вас и не ожидал. Только учтите, на кнопку нужно будет нажать лишь при угрозе неминуемой гибели!»
– Выходит, это все-таки не сон? – пробормотал Саул, разглядывая «активизатор». – Что ж, надо будет попробовать…
Он прислушался к звукам облавы. Группа, что двигалась с северо-запада, была ближе всего. Саул уже различал отдельные фигуры, заметные на фоне закатного света, пробивающегося между стволами деревьев. Выбрав самого рослого фашиста, Саул прицелился и вдруг вспомнил, что в «шмайссере» нет рожка. «Ах ты ж…» Саул принялся шарить у себя на поясе. Вот же он! Беглец не успел прицепить рожок, из кустов выскочила огромная овчарка и прыгнула ему на спину. Перекатившись, Саул стряхнул ее с себя, сгреб активизатор и вдавил мерцающую пластину. Ослепительный полуденный свет ударил его по глазам…
Саул кинулся обратно в кусты. Шваркнув шинами на повороте, серебристый каплеобразный автомобиль промелькнул, словно привидение лунной ночью. Беглец проводил его взглядом до следующего поворота и только тогда рискнул выйти на дорогу. Дорога была бетонная, из двух рядов серо-рыжих растрескавшихся плит. В стыках между плитами росла густая сухая трава. Это озадачило Саула. Серебристое видение, бесшумный двигатель – и заброшенная дорога, не ремонтированная уже много десятилетий. Бессмыслица какая-то. Совершенный транспорт и запущенные дороги. Нелепость. Впрочем, нет резона терзаться догадками. Как ни гадай, а представить, каким мир стал спустя двести лет, вряд ли возможно. Уж точно не таким, каким его описывали в немногочисленных довоенных романах. Саул чувствовал себя мальчишкой, впервые самостоятельно выбежавшим за околицу. Еще шаг – и перед ним откроется огромный, чудесный мир. Мир без подлости, обмана и насилия. Мир, населенный красивыми, умными людьми с чистыми душами и смелыми помыслами. Мешало лишь опасение, что вся эта история с побегом в XXII век может оказаться хитроумной провокацией Дейбеля. Правда, для провокации слишком громоздко и дорого. Дейбель обожал простые и экономные решения.
– Добрый день!
Саул вздрогнул, вскинул автомат и с трудом заставил себя снять палец со спускового крючка. Перед ним стоял обыкновенный мальчик, на вид тринадцати-четырнадцати лет, в шортах и клетчатой рубашке с коротким рукавом. Вот только игрушка в его руках сильно смахивала на средневековый арбалет, а за спиной висел колчан со стрелами. Бесшумный автомобиль. Заброшенное шоссе. Мальчик в клетчатой рубашке и шортах. Средневековый арбалет. Саул чувствовал, что сознание его куда-то уплывает, он лишь усилием воли удерживал его при себе.
– С вами что-то случилось? – спросил мальчик. – Вам нужна помощь?
Саул покачал головой, не в силах выдавить ни слова. Он вдруг увидел себя со стороны, одетого в грязную арестантскую робу, стриженного под ноль, грязного, дурно пахнущего, со смертоносной железкой в руках, все еще сведенных судорогой испуга. А вот в серых глазах мальчика испуга не было. Немного удивления и много сочувствия к странному, несомненно попавшему в беду незнакомцу.
– Здравствуй! – Саул попытался улыбнуться, но тут же вспомнил про свои прореженные лагерной охраной зубы и скривился болезненно. – Я… я археолог. Отстал от своих. Заблудился. И даже не знаю, какой сегодня день…
– Воскресенье, – ответил мальчик и добавил, видимо, на всякий случай: – Шестнадцатое июня две тысячи сто двадцать пятого года…
9 июня 78-го года
Анна Сергеевна Лотошина
Картинка на экранах внешнего обзора не отличалась разнообразием. Фосфоресцирующее небо вверху было почти неотделимо от подернутой туманной дымкой водной глади внизу, и казалось, что бот продирается сквозь серый вязкий кисель, а то и вовсе – висит в этом киселе неподвижно, словно по неосторожности угодившая в стакан мошка.
На встречу с «прогрессором номер два» Островной Империи, пресловутым вором-на-кормлении Труохтом Гнилозубом, в миру, то бишь на Земле, – Шарлем Эркьером, я вылетел, не особо надеясь на мало-мальски вразумительный результат. Вылетел на боте покойного Лоффенфельда, кстати. Невзирая на предупреждения «полярников», погрязших в махровых суевериях. Впрочем, прогрессоры и контактеры всегда отличались трепетным вниманием к приметам и традициям…
Кабина бота оказалась тесноватой. Помимо пилотского кресла перед пультом, в полусферический объем втиснули крохотную раскладную койку – видимо, для врачебного осмотра. Возле койки громоздились незнакомые медицинские приборы, среди которых, однако, обнаружился довольно мощный портативный ментоскоп. Скорее всего, регулярное снятие ментограммы Гурона и было главной задачей покойного Курта Лоффенфельда.
Никаких вещественных доказательств на борту не было и в помине. Еще бы. Даже если «прогрессор нового поколения» и оставил бы таковые, персонал базы позаботился: бот обработан целой стаей киберуборщиков. Право слово, стадо ослов, а не база КОМКОНа-1.
Я снова полюбовался «киселем» на экранах. Кисель сделался непрогляднее: теперь бот шел низко – в паре десятков саженей от океанской поверхности, в плотном тумане. «Мошка» опустилась ко дну стакана. А еще я проложил ну очень обходную трассу. Лучше лишний час полета, чем испытание огневой мощи имперской ПВО. С меня достало и Его Императорского Высочества бомбовоза…
Врач Анна Лотошина оказалась высокой, худощавой и при том крупнокостной блондинкой с жиденькими, прилизанными в подобие прически волосами. Невыразительное лицо ее было бледно (последствия пережитого шока, отметил инспектор Каммерер), глаза, столь же блеклые и бесцветные, выделялись на нем лишь благодаря глубоким синюшным теням.
Разумеется, она готова была все рассказать инспектору Каммереру. Более того, ей даже необходимо рассказать, вот так вот выговориться перед в общем-то посторонним человеком, это азы психологии. Вы ведь понимаете, что коллектив у нас маленький, все свои, почти семья…
Инспектор Каммерер, тертый калач, видавший всякие виды, моментально насторожился. Уж если женщина начинает рассказывать про то, что «мы все здесь одна семья», – жди адюльтера. Как минимум. Пока же он ограничился вежливым вопросом, является ли психология специализацией врача Лотошиной?
Оказалось, что таки да, в большой степени является, и именно по этой причине прогрессор Абалкин был направлен на освидетельствование именно к ней. У нее, у Анны Сергеевны Лотошиной, – полтора десятка публикаций по изменениям поведенческих модулей многократно рекондиционированного прогрессора. Инспектор сделал вид, что пропустил сей пассаж мимо ушей, и поинтересовался, как же именно проходило пресловутое обследование Льва Абалкина.
Оказывается, никакого обследования-то и не было. Оказывается, Абалкин, появившись в кабинете врача, не мешкая вынул оружие и, угрожая оным, объявил, что или он будет отправлен на Землю первым же рейсовым «призраком», или… Испугалась ли она? В тот момент еще не слишком. Это планетарная база, инспектор, и тут случается всякое. Вот, например…
Инспектор Каммерер довольно бесцеремонно дал понять, что вполне можно обойтись и без не относящихся к делу примеров. Анна Сергеевна обиженно поджала узкие бескровные губы. Ну хорошо, вам, в конце концов, виднее. Она, Анна Сергеевна, попыталась успокоить разбушевавшегося прогрессора беседой, есть специальные методики на такой случай, однако безрезультатно. Абалкин потребовал видеосвязи с Джоки… в смысле, с Джонатаном и повторил требования. Вот тогда она испугалась по-настоящему, поняла, что прогрессор убьет не колеблясь. Почему? Тут странное дело. Она, Анна Лотошина, хорошо разбирается в психологии прогрессоров. Но Абалкин… трудно объяснить неспециалисту, но тут какая-то ошибка. Ему нельзя работать прогрессором. Он не может быть прогрессором. У нее полтора десятка статей… хорошо, не будем отвлекаться, вам виднее.
Далее? До рейсового оставалось более двух часов. Все это время Абалкин говорил. Да, инспектор, именно: эти разговоры и послужили основой для вывода о психоспазме. О да, он был очень возбужден. Большей частью речь шла о гнусностях Островной Империи. Сперва он рассказывал, как все там следят друг за другом, как строчат доносы… это еще полбеды. Потом он начал живописать пытки. Пытки в разведке, пытки в контрразведке, пытке в Совете по моральному облику имперца… Это было ужасно, и тут она сорвалась. И тогда… тогда.
Тогда он ударил вас, подсказал бесчувственный инспектор Каммерер.
Ударил, да. Но это его как-то успокоило. Он принялся расспрашивать про голованов, про контакты Земли и голованов. Очень заинтересовался Миссией Народа голованов на Земле. Дело в том, что у Джоки…
Здесь инспектор Каммерер счел нужным поинтересоваться. Разумеется, Анна Сергеевна может не отвечать на подобные вопросы, однако в интересах следствия… вы понимаете… какие отношения связывают ее с начальником базы?
Отношения, да… вам виднее, впрочем, какое сейчас это имеет значение… это как раз связано… дело в том, что Джоки боготворит своего сына. Вникает во все его дела. А сын как раз занимается голованами, он переводчик миссии… И вот он настолько боится травмировать психику юноши, что никак не решится на развод с женой… да-да, я о деле. Абалкин, услышав про миссию, снова потребовал связи с Джоки… нет, она не может сказать, почему она это все ему рассказала. Синдром заложника – так это, если она не путает, называется. Инспектор, милый, хороший, одно дело – теория, другое – когда на своей шкуре… Да, он выяснил местоположение миссии на Земле. Щекн-Итрч? Не помню, кажется, что-то такое звучало. Потом они проследовали к «призраку». Нет, оружие он спрятал, но… Когда рейсовый стартовал, она потеряла сознание. Да, надолго. На несколько часов.
Вовида надо снимать к чертовой матери, отчетливо подумал я, набирая на пульте пилотского бара комбинацию цифр. Начальничек. Вместо того чтобы немедленно сообщить на Землю о захвате заложника – ведет посторонние разговоры с террористом. Когда все заканчивается – бьется в истерике над обесчувственной возлюбленной и лишь потом, спустя много часов, вспоминает о докладе и понимает, что поздно – Абалкин уже на Земле. И тогда Джонатан Вовид принимает позу страуса и ждет, что все рассосется само собой. Гнать таких надо из КОМКОНа. В шею.
Я отхлебнул кофе из пластикового стакана – чуть не обжегся. Дрянной кофе. Синтетик. И со снабжением у них не все в порядке. Однако с одной загадкой разобрались: ясно, каким образом Гурон сумел разыскать Щекна-Итрча на Земле. Минус для теории Экселенца. А вот и плюс: это ж каким везением надо обладать, чтобы из двадцати действующих врачей базы нарваться именно на Анну Сергеевну Лотошину! С ее запутанной личной жизнью. Нечеловеческим везением, подхватил бы Экселенц. И не везение это вовсе, добавил бы Экселенц, а работа программы Странников.
Я вспомнил листки из «заккураппии», и до меня вдруг дошло: «декабрь 70-го: планета Саракш, заключенный концентрационного лагеря». И через год с небольшим: «шифровальщик штаба группы флотов «Ц». Это ж кем надо быть, чтобы из смертника, заключенного, выбиться в офицеры, да не просто, а в элиту, белую кость Островного флота. Это ж шифровальщик, имеющий доступ к важнейшим тайнам…
И при этом Лев Вячеславович Абалкин по психическому складу не может быть прогрессором. А значит… значит, он такой и есть – удачливый, контактный и… И, кстати, совсем мне уже не верится, что находился Абалкин на грани психического спазма, а не ломал комедию перед доверчивым специалистом в области многократного рекондиционирования.
Я допил остатки кофе, смял стаканчик, не глядя швырнул в утилизатор. Я чувствовал себя гончей, которой наконец после долгих блужданий по лесу удалось взять долгожданный верный след.
Допустим, что старик Бромберг прав. Саркофаг предназначался не для нас, а для новой землеподобной грядки. Какие черты характера нужны кроманьонцу, первобытному человеку, дабы выжить в первобытных же условиях? Правильно, недюжинная, нечеловеческая по нашим меркам ловкость и смекалка, умение принимать мгновенные и притом верные решения, импровизировать на ходу. А все это невозможно без такой темной материи, как интуиция. О которой до сих пор мало кто может сказать что-нибудь вразумительное…
И эти качества Лева явил нам во всем блеске! И мне, и Экселенцу, и Анне Лотошиной. И очень интересно, что предъявил он несчастному Тристану. Очень.
Но и это еще не все. Если развивать гипотезу Бромберга, у первобытной трибы должна быть четкая структура. Что мы знаем о подкидышах? Их тринадцать, восемь мужчин и пять женщин. Это объяснимо: мужчинам приходится рисковать, и они погибают чаще. Женщин, напротив, оберегают. Еще племя не может обойтись без вождя, шамана, он же – лекарь, и воинов-добытчиков. А Лев Абалкин к тому же обладает важнейшим качеством: он способен приручать и одомашнивать животных… В какой-то книжке я читал, что человечество начало выходить из примитивного состояния, только когда научилось приручать зверей. А еще вспомнилось исследование, в котором доказывалось, что человечество произошло от одной особи женского и трех особей мужского пола…
Нехорошее чувство возникло: словно подошел я к краю бездны, но еще не знаю, что это бездна, потому что глубина скрыта туманом, может, что и не бездна вовсе, а траншея, но надо эту то ли бездну, то ли траншею перепрыгнуть, а она широка…
Да, но человеческих детенышей нужно оберегать, пока они не научатся выживать самостоятельно. Значит, после «заброски» подкидышей на планету к ним необходимо приставить… назовем их Воспитателями. А тогда… тогда таинственные знаки-иероглифы – всего лишь метки, по которым негуманоидные Воспитатели будут различать человеческих детенышей и, соответственно, готовить к будущим ролям. Иероглиф «сандзю» – охотник, дрессировщик, даже – воспитатель диких зверей. Иероглиф «Эльбрус» – Корней Яшмаа, столь оперативно удаленный Экселенцом с Земли, пожалуй, Вождь. Интересно бы получить данные по оставшимся… Затребую, пожалуй, у Экселенца, чего уж теперь ему от меня таиться…
Или Воспитатели – не совсем негуманоиды? Возможно? Запросто. Даже, скорее, необходимо. Вот как бы это происходило на Земле. В племя неандертальцев, доказано же, что люди от них точно не произошли, не выяснено только, от кого произошли, так вот, в племя неандертальцев подбрасывается выводок хомо сапиенс. Неандертальцы высокоразвиты, у них сложные погребальные ритуалы, культура. И умение выживать в суровом мире. И воспитывают они своих эволюционных могильщиков, различая их преимущественно по родимым пятнам на сгибах локтей… Почему воспитывают? А если предположить, что оплодотворенные яйцеклетки просто вживляются Странниками в утробы неандерталок?
Я ошалело помотал головой. Стоп. Хватит. Бредятина выходит. Хотя здравое зерно все же есть. Сильная нестыковка тут лишь одна – пресловутая мистика в отношениях «подкидыш – детонатор». Что это и зачем? Или детонаторы эти – вместилище пресловутых особых свойств подкидышей, свойств личности, то есть, говоря языком наших предков, – души?
По таком случаю я наколдовал себе еще стакан кофе. Потому что туман в пропасти, в отличие от забортного, стремительно рассеивался, а я все не решался на прыжок. Ибо, если точно знать, что все обитатели гуманоидных планет – люди, значит, ты, Максим Каммерер, легендарный Мак Сим, убивал на Саракше именно людей. Не просто братьев наших меньших по разуму – но людей. И память услужливо подсунула мне лица Воблы и тех парнишек в танке, которые даже не успели понять, что их сейчас задушат голыми руками…
И вот тогда я запретил себе думать об этом. Вообще. По крайней мере – здесь и сейчас. Я запустил руку за отворот костюма-невидимки, в который был облачен по случаю предстоящей полевой работы, и вытащил уже изрядно помятую брошюрку Бромберга. Кстати, есть версия, что сам Бромберг ее и накропал. До цели еще не менее часа лету. Почитаем…
Анизотропное шоссе
Красный «Рамфоринх» с бортовым номером ЦЩ-268 на днище плыл над черной громадой Литейного моста. Пассажир вертолета ни за что не хотел упустить из виду юркий автомобильчик цвета «металлик», который все время норовил затеряться в пестром потоке своих собратьев. Хорошо, что «преследователь» догадался настроить навигационного кибера именно на этот автомобильчик – каждый квазиживой механизм обладал индивидуальными характеристиками биополя. Наземное движение в городской черте было неспешным. Тот, кто спешил, мог воспользоваться вертолетом, а если очень спешил – вакуум-метро, но для погони вертолет подходил больше. Попискивал навигатор, извещая, что объект преследования остается в пределах досягаемости биолокаторов. Пассажир полулежал в кресле, дымил трубкой и мысленно прощался с городом.
На Ленинград с утра пролился запланированный дождь. И теперь город блестел чистыми прямыми проспектами и разноцветными крышами. Мосты соревновались с радугами. Окна встречали пробивающееся сквозь редеющие облака солнце. Большая Нева, Фонтанка, каналы переливались перламутром отражений. Петропавловка, Зимний, Инженерный замок, Спас-на-Крови, Ростральные колонны, сфинксы и львы – и теперь, спустя два столетия, вся эта державная петербуржская краса сохранила свое гордое величие. Ленинград был одним из немногих русских городов, почти не изменивших внешнего облика. Поэтому Саул переехал сюда, когда врачи разрешили ему покинуть Валдайский природный заповедник, превращенный в гигантскую психоневрологическую клинику без решеток и заборов.
Саул с иронией относился к своему «заточению в лечебницу для душевнобольных», как он это называл. Он был даже благодарен врачам, поместившим его туда. Шесть лет, проведенных на Валдае, помогли Саулу освоиться с новым миром. Дивясь столь редкому в XXII столетии заболеванию, сотрудники «лечебницы» научили его пользоваться Линией Доставки и радиофоном, обращаться с автоматами и киберами, открыли доступ в непостижимую электронную библиотеку, именуемую Большим Всепланетным Информаторием. В БВИ Саул проводил сутки напролет, а когда уставал – убегал в окрестные леса, питался ягодами, купался в тихих озерах. Думал. Надзор за «душевнобольными» был самый ненавязчивый. Каждый жил в отдельном коттедже, но при желании мог вволю общаться с соседями. Саул поначалу чурался других пациентов, пока не убедился, что они такие же мягкие, приветливые люди, как и персонал клиники-заповедника.
Когда Саулу захотелось «вернуться» в большой мир, он «вспомнил», что профессия его – историк, а специализация – XX век. Ему никто не стал препятствовать, и он переехал в Ленинград, поселился на берегу Финского залива в огромном похожем на раздутый парус доме, в десяти километрах от исторического центра. Назвавшись груздем, полезай в кузов. И Саул начал упорно осваивать азы исторической науки, посещая лекции в университете, музеи и библиотеки. Как «специалисту» ему открыли допуск к соответствующим ресурсам в БВИ. Саул погрузился в историю фашизма. Он помнил «задание», которое получил от таинственного «хефтлинга» вместе с активизатором хронополя. Он тщательно готовился к тому моменту, когда его призовут на борьбу с инопланетными фашистами. Но время шло, а никто и не думал призывать бывшего «бронетанкового командира Красной Армии Савела Петровича Репнина».
Мир светлого будущего жил по-своему сложной и бурной жизнью, но в ней не было схваток с врагами, горечи потерь и радости побед. Потери, понесенные в схватках с косной природой, не вызывали желания отомстить, а победы одерживались главным образом в сфере познания этой самой природы. Саул сочувствовал такой борьбе, но он-то был создан для другого! Некоторое время он надеялся, что ему дадут возможность поработать на планете Румата. На Румате царило средневековье со всеми его зверствами и беззастенчивой эксплуатацией человека человеком. Планетой занимался Институт экспериментальной истории. Саул обратился туда с просьбой принять в ряды сотрудников, но ему отказали. Мягко, но решительно. Под предлогом несоответствия уровня его компетентности сложности изучаемых институтом проблем.
Да, уровень компетентности «не соответствовал», Саул это хорошо понимал. Понимал, но не мог усидеть на месте. И тогда он решил бежать. Опять. На этот раз – с Планеты. И совершенно неожиданно открыл для себя, что в дальний Космос можно улететь запросто. Нужно только найти подходящий корабль. И сговорчивый экипаж. А заодно раздобыть оружие. Не «шмайссер», припрятанный в тайнике вместе с «рожком» активизатора, а что-нибудь посовременнее, что-нибудь подходящее для необжитых миров. Такое оружие существовало. Саулу легко удалось это выяснить при помощи БВИ, но выдавалось оно только капитанам сверхдальних звездолетов. Осталось лишь повстречать такого капитана.
Воспоминание омрачило настроение Саула. Разумеется, тот славный, хотя и лысый, как колено, парень не ожидал подвоха. Бывший заключенный № 819360 подкараулил его в парке, предварительно убедившись, что опечатанный пластиковый контейнер со скорчером находится у парня под мышкой. Один точный, отключающий сознание удар в шею – и все. Парень обмяк, Саул с трудом удержал тяжеленное тело от падения. Доволок его до ближайшей скамейки, включил сигнал экстренного медвызова на радиобраслете и спешно ретировался. На выходе из аллеи Саул оглянулся и увидел белый «Огонек» с алым крестом на борту, снижающийся над пустующей детской площадкой. Вскоре парень оклемается, и никто не станет укорять его за потерю скорчера, но с той поры совесть грызла Саула не переставая. А от нее не убежишь…
«Дорогие мальчики! Простите меня за обман. Я не историк. Я просто дезертир. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймете. у меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь. А вы возвращайтесь на Саулу и делайте свое дело, а я уж доделаю свое. У меня еще целая обойма. Иду. Прощайте. Ваш С. Репнин».
Мысленно повторяя собственную записку, Саул поднял «Рамфоринх» и низко повел над лесом. Руки не слушались, и он включил автопилот. Лететь недалеко, до ближайшего аэродрома. А там нужно лишь пересесть на пассажирский стратолет.
«Только бы не заметили, как мне плохо, – подумал Саул. – И не только от этого дурацкого гриппа… Ведь ничего не сумел и опять сбежал, как последний трус… Ладно, у меня еще целая обойма… Главное, чтобы хронополе было. Как он там сказал: «Нажмите на темную кнопку. Это будет сигнал для нас. Мы создадим пассивное поле, а вы уж сами решайте – активизировать его или нет…» «Кто это «мы»?» – спросил Саул, уверенный, что видит бредовый сон. И получил ответ: «Группа Сопротивления».
Вертолет сел на пассажирскую площадку, едва не задев хвостовым винтом прожекторную мачту. Ночь набухла дождем. Прикрыв голову портфелем, Саул побрел к черной блестящей ленте эскалатора, убегающего в глубь посадочного терминала. Беглецу опять повезло: информационное табло извещало, что рейс № 365 отбывает через десять минут. Пассажиров было мало. Саул занял свободное кресло и сразу же уткнулся в иллюминатор. Объявили старт. Едва ощутимая вибрация прошила корпус стратолета. Кресло Саула медленно запрокинулось. За иллюминатором развернулась и канула во мглу величественная панорама ночного города. Стальной лентой обвивала его река.
«Прощай, Ленинград, – подумал Репнин. – Прощайте, мальчики. Надеюсь, вы все-таки поняли, что с фашистами надо драться. Где бы они ни находились…»
Заключенный № 819360 лежал ничком, уткнувшись лицом в липкую грязь, у обочины шоссе. Правая рука его еще цеплялась за рукоятку «шмайссера».
– Кажется, готов, – с сожалением сказал Эрнст Брандт. Он был еще бледен. – Мой бог, стекла так и брызнули мне в лицо…
– Этот мерзавец подстерегал нас, – сказал оберштурмфюрер Дейбель.
Они оглянулись на шоссе. Поперек шоссе стоял размалеванный камуфляжной краской вездеход. Ветровое стекло его было разбито, с переднего сиденья, зацепившись шинелью, свисал убитый водитель. Двое солдат волокли под мышки раненого. Раненый громко вскрикивал.
– Это, наверное, один из тех, что убили Рудольфа, – сказал Эрнст. Он уперся сапогом в плечо трупа и перевернул его на спину. – Крайцхагельдоннерветтернохайнмаль, – сказал он. – Это же портфель Рудольфа!
Дейбель, перекосив жирное лицо, нагнулся, оттопырив необъятный зад. Дряблые щеки его затряслись.
– Да, это его портфель, – пробормотал он. – Бедный Рудольф! Вырваться из-под Москвы и погибнуть от пули вшивого заключенного…
Он выпрямился и посмотрел на Эрнста. У Эрнста Брандта было румяное глупое лицо и блестящие черные глаза. Дейбель отвернулся.
– Возьми портфель, – буркнул он и горестно уставился вдаль, где над лесом торчали толстые трубы лагерных печей, из которых валил отвратительный жирный дым.
А заключенный № 819360 широко открытыми мертвыми глазами глядел в низкое серое небо. [1]1
Этот эпизод придуманной нами реконструкции биографии Саула мы без всяких купюр и изменений позаимствовали из повести А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству». – Прим. авт.
[Закрыть]
10–11 июня 78-го года
Визит к старой даме
По-прежнему здесь пахло смертью и старым, ржавым железом. Железом, по большей части уже не способным убивать, но все еще поджидающим в лесных зарослях свою жертву. Мутно белело полуденное небо Саракша, на броне было жарко и в кабине вездехода тоже, и Федя Скворцов (он так и представился «Федя», хотя было ему на вид за шестьдесят) то и дело отвлекался от руля и ветрил, чтобы в который уж раз смахнуть рукавом пот со лба и приложиться к фляге с водой, и вода тут же выступала на его лбу капельками пота, которые снова надо было смахнуть… Благо дорога все больше прямая, почти без виражей. Хорошо знакомая дорога.
Боже мой, ведь столько лет прошло! И что здесь изменилось? Впрочем, кое-что изменилось. Вот радиационный фон заметно снизился, сказал Федя Скворцов, причем – усилиями их Экологического комитета. Может быть. Все может быть. Но скорее всего – естественное снижение.
А еще обширные лагеря для воспитуемых по эту сторону Голубой Змеи преобразованы в полевые клиники для душевнобольных. Последствия лучевого голодания. «Каковое голодание, – мысленно дополнил я в свою очередь, – последствие атаки на некий Центр некоего террориста Мака Сима…
Это уже после моего убытия на Землю, – подумал я. – Лучевое голодание отшибало мозги не сразу. После короткой «ломки» обычно наступала длительная ремиссия, но потом приступы повторялись все чаще, год за годом, и наконец психика не выдерживала… Особенно страшно – у детей. Массаракш-и-массаракш».
– О да, конечно, воспитуемые, вернее, излечаемые нынче содержатся в гораздо лучших условиях, и никто не гоняет их на расчистку трассы. Потому что теперь она – часть лечебного процесса. Трудозаместительная адреналин-терапия, и только в периоды умственного просветления. Во всяком случае, начальник Службы полевых клиник, светило психиатрии, академик Аллу Зеф… вы ведь, Максим, кажется, с ним были знакомы? Почему – были? Ах нет, он жив и здоров, это я неудачно выразился, – поправился Федя Скворцов. – Так вот, Аллу Зеф считает, что адреналин-терапия увеличивает период ремиссии по крайней мере втрое. Гибнут? Случается. Однако редко, все меньше и меньше. Боеспособного-то железа в лесах осталось – кот наплакал. Так что эффект во многом скорее психологический. И потом, вот эти самые джунгли за Голубой Змеей, кроме, конечно, резервации мутантов – территория народа голованов. А они заинтересованы…
Короче говоря, Федя истекал потом и лучился энтузиазмом. С его слов выходило, что Саракш медленно, но неуклонно движется дорогой прогресса. Да, есть трудности, есть пережитки проклятого прошлого, но впереди – несомненные сияющие перспективы. Видел бы этот «вьюнош» совсекретные отчеты Слона в КОМКОНе-1. Как разворовываются даже те жалкие крохи средств, что выделяются тому же Экологическому комитету, в коем Скворцов имеет честь прогрессорствовать. Как деградирует политическая система и пышным цветом цветет коррупция. Как сокращается рождаемость и растет смертность. Как изымаются из обращения все новые и новые нелегальные ретрансляторы, как, невзирая ни на запреты, ни на грозные предупреждения Департамента общественного здоровья, увеличивается количество лучевых наркоманов, готовых за сеанс «белого» облучения на все что угодно… и кому угодно. Про возросшую активность разведслужб Островной Империи я вообще молчу… Рокотал двигатель вездехода, рокотал голос неутомимого Федора над ухом, а лес по обе стороны дороги тянулся все той же нескончаемой лентой. Я смежил веки и стал прокручивать в голове обстоятельства своего предыдущего визита – к вору-на-кормлении…
