Текст книги "Чужая дуэль"

Автор книги: Игорь Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

На скорую руку накрыв на стол, я без предупреждения сдернул с Дарьи одеяло. Тонко взвизгнув, она сорвала со спинки стоящего рядом стула расшитое покрывало и моментально в него завернулась, лишая возможности лишний раз насладиться зрелищем идеально сложенного нагого женского тела.

Со зверским аппетитом накинувшись на блины мы отвалились от стола лишь когда тарелка окончательно опустела. И тут, удовлетворенно гладившая заметно округлившийся живот Дарья, как бы между прочим, поинтересовалась:

– Так все же, как вас, милостивый государь, на самом деле-то звать-величать?

– Не понял? – я даже поперхнулся глотком остывшего чая, и откашлявшись, переспросил: – Ты это к чему?

– А все к тому же, – теперь в её глазах стыло недоверие. – Пока я тут порядок наводила, дедушка-хозяин заглянул. Только он тебя почему-то упорно, либо Иннокентием Поликарповичем, либо запросто Кешей именовал. Не правда ли, наводит на определенные мысли?

– Хотелось бы знать, на какие? – тихонько пробурчал я в усы, но умудрившаяся расслышать Дарья вдруг отчаянно выпалила:

– Может статься ты!.. Ты!.. Брачный аферист! Вот кто!

Чего-чего, а подобного я ожидал меньше всего. Утирая выступившие от хохота слезы, резонно заметил вспыхнувшей Дарье:

– Зачем же тогда со мной связалась, раз прожженным прощелыгой считаешь?

Девушка возмущенно фыркнула и вновь меня огорошила:

– А ты меня приворожил! Как впервые увидела, так сразу голову и потеряла.

– Опять двадцать-пять! – от избытка чувств я громко хлопнул себя ладонями по бедрам. – Сначала в проходимцы обрядила, потом еще хлеще, в чернокнижники. Самой-то не смешно?.. И кстати, ты уверена, что прямо-таки с первого взгляда ко мне присохла, а? – и, не дожидаясь ответа, вылез из-за стола, шагнув к стоявшему возле окна пузатому комоду.

Откинув крышку, я небрежно напялил лежавший сверху парик, нацепил на нос темные очки и стремительно обернувшись, намеренно брызгая слюной, гнусно зашипел:

– Значит, говоришь, покойников страсть как боишься? А чего тогда нос суешь, куда ни попадя? За каким рожном тебя к церкви понесло? Забыла, что с любопытной Варварой приключилось?

Охнувшая Дарья, прикрыла рот ладонью и на этот раз побледнела. Я же возвращая маскарад на место, довольно хихикнул:

– Вижу, признала. Так вот его, – мой палец показал в глубь комода, – звали Иннокентий Поликарпович. А меня – Степан Дмитриевич. Надеюсь, теперь все ясно.

Вернувшись за стол, я долго сидел молчком, нервно барабаня пальцами по скатерти, время от времени поглядывая на притихшую Дарью. И тут ни с того, ни с сего в мое сердце вонзилась раскаленная игла. Дыхание перехватило, на глаза накатили горячие слезы, и все вокруг поплыло в дрожащем, кроваво-красном мареве.

Тряхнув головой, я, холодея от нехорошего предчувствия, отогнал наваждение, усилием воли задавил боль и через силу, хрипло выдавил:

– Послушай меня внимательно, девочка, и постарайся понять правильно, – сглотнув шершавый комок, я заставил свой голос звучать твердо и отстраненно-холодно. – Моя жизнь слишком опасна, смертельно опасна даже не столько для меня самого, сколько для дорогих мне людей. Поэтому мы поступим так, – словно бросаясь в ледяной омут, я кинулся к кофру, выдернул из него три увесистых, упакованных банковским способом пачки купюр и бросил на стол. – Здесь тридцать тысяч. Этого тебе и твоей семье хватит на много лет достойной жизни. Забирай их и прямо с утра от греха подальше уезжай к матери… Да, – я подвинул деньги ближе к ней, – так будет лучше для всех.

Дарья выслушала мой монолог, не поднимая глаз. Сложила пестрые пачки аккуратной стопкой, подровняла, удивленно покачивая головой:

– В жизни не видела таких деньжищ… А ты и впрямь состоятельный господин. К тому же необыкновенно щедрый, – она легко соскользнула со стула, бесшумно ступая по полу, подошла ко мне сзади, взъерошила волосы, потом прильнула, обняв за шею, и щекотно зашептала в ухо: – Ты, помниться, давеча, венчаться посулил. А данное перед Богом слово держать надобно. Так что, милый, теперь вот так запросто тебе от меня не откупишься…

Обсуждать детали предстоящей вылазки в подземелье я предпочел по месту нынешнего проживания. Хозяин, не переча, открыл одну из пустующих комнат, где мы и расположились. Помимо мятого, остро разящего перегаром и прячущего мутные похмельные глаза Стахова, околоточный привел с собой незнакомца лет сорока. Когда мы обменивались рукопожатиями, тот представился как Александр.

Вольно развалившийся в потертом кресле Селиверстов, оживленно размахивая горящей папиросой, довольно разглагольствовал:

– Рекомендую-с. Старинный мой приятель Александр Николаевич Брагин. Исключительно полезный для нашего дела компаньон. А знаешь почему? – поднял он указательный палец. – Да потому, что помимо множества других положительных достоинств, включая отсутствие излишней болтливости, у него ко всему имеется отлично обученная поисковая собака, – и победно улыбнувшись, подытожил. – Каков я молодчина, а?

Брагин, среднего роста, крепко сбитый, с круглым, открытым лицом, обрамленным рыжеватыми бакенбардами, скрывая смущение, непрерывно разглаживал пальцем аккуратно подстриженные усы. Я смерил его заинтересованным взглядом и вынужден был признать правоту полицейского, на этот раз действительно проявившего разумную инициативу. Собака на самом деле могла здорово облегчить поиски.

Затем мой взгляд зацепился за угрюмо сопевшего в углу Стахова, и я, не удержавшись, поинтересовался у Селиверстова:

– А что это у нас Андрей Васильевич такой хмурый? Надулся как бирюк, клещами слова не вытащить.

Прерывая напряженную паузу, околоточный, давя в пепельнице окурок, тяжко вздохнул:

– Вот уж про кого поговорка – горбатого могила исправит, так про этого олуха царя небесного. Пока ты пропадал, сдуру решил я его к делу пристроить. Смотрю, пить горькую бросил, да безобразить перестал, за ум вроде взялся. А тут как раз приятелю одному, торговцу рыбой, помощник управляющего срочно понадобился, меня черт и дернул порекомендовать. Будешь смеяться, но поначалу он умело пыль в глаза пустил. Товарищ его в пример даже ставил, смышленый мол, оборотистый, а главное, – Селиверстов возмущенно фыркнул, – честный, копейки не утаит. Только рано радовался. Третьего дня выдал он этому трудяге аванс и послал на Ладогу за товаром. Неделя прошла, вторая заканчивается, о курьере ни слуху, ни духу. Купец в панике ко мне. Пришлось человека посылать. Думал, уж в живых нет, сгинул по пути. Ага, как же. Нашелся пропащий в самом вонючем кабаке рыбной слободы, вдрызг пьяным и, само собой, без копейки в карманах. От долговой ямы его только и спасло, что хозяин мне по гроб жизни обязан. Даже рожу набить не решился, просто пинком под зад вышиб. У-у! Вурдалак! – Селиверстов погрозил кулаком испуганно съежившемуся Андрюхе. – Теперь при мне на побегушках свой долг отрабатывает.

Покосившись на посмеивающегося Брагина, я прихлопнул ладонью по облупившемуся лаку столешницы:

– Ну да ладно. Повеселились и будет. Пора к делу, – и начал выкладывать из стоявшего тут же кофра амуницию.

Уж не знаю, что наплел околоточный своим спутникам по дороге, но вид переносных радиостанций и электрических фонарей, против ожидания, не поверг их шок. Дав всем троим, включая ожившего Андрюху, вдоволь наиграться невиданными диковинами, я прибрал их до поры обратно, оставив на столе лишь светло-кремовый кевларовый бронежилет. Пробежав пальцами по отметинам от пуль, и помимо воли вздрогнув от всколыхнувшихся воспоминаний, протянул его Селиверстову.

– Держи-ка эту чародейскую вещицу, надень на исподнюю рубаху и без нее за порог не выходи, – и, поймав скептический взгляд околоточного, назидательно прибавил. – Если б не она, меня давным-давно бы черви доедали. Понятно?

Этого оказалось достачно для того, чтобы проникшийся околоточный тут же принялся расстегивать сюртук, а я тем временем продолжил:

– Завтра спозаранку, милостивые государи, нас ждут великие дела. Пойдем в подземелье отлавливать тварь, которая в нашей округе куражиться и честной народ без разбора губит. Полагаю, сама она нам в руки по доброй воле не пойдет, поэтому придется попотеть. И самое главное, – я закурил и окинул оценивающим взором свою команду, – даже если нам подфартит эту заразу найти, Бог знает, удастся ли с ней справиться. Может так статься, кто-то из нас обратно и не вернется. Поэтому еще раз спрашиваю, все ли здесь присутствующие осознают реальную степень риска?

Выдержав приличествующую моменту паузу, я поочередно посмотрел на каждого. Успевший натянуть бронежилет Селиверстов, не обращая ни на кого внимания, крутился перед помутневшим от времени, пыльным зеркалом. Спокойно встретивший мой взгляд Брагин, привычно теребя усы, приподнял уголок рта, изображая улыбку. И лишь обреченно сгорбившийся Стахов, скорбно потупился, всем своим видом демонстрируя покорность судьбе.

Резонно рассудив, что дальше нагонять страх, только терять время даром, я подвинулся ближе к столу, разгладил ребром ладони вынутый из кармана чистый лист и принялся подробно расписывать действия каждого участника операции.

Согласование нюансов затянулось до обеда. Проводив гостей, остаток дня мы с Дарьей провели вместе, строя грандиозные планы на будущее. Только я, сам того не желая, постоянно ловил себя на мысли: а будет ли оно – это будущее?..

Ежась от кусающего за уши утреннего морозца, и хрустя намороженным за ночь ледком, наша поисковая группа дружно перетаптывалась с ноги на ногу в ожидании, пока облегчится доберман Брагина. Когда нервно подергивающий лоснящейся шкурой пес, наконец, опустил задранную заднюю лапу и в два прыжка подскочил к хозяину, я с уважением покосился на едва умещающиеся в узкой пасти чудовищные клыки, и щелкнул крышкой сделанных на заказ карманных часов. Их специально покрытые фосфором прекрасно различимые в предрассветной тьме стрелки показывали ровно половину седьмого утра.

Выдохнув облачко пара, я вполголоса, невольно стараясь ненароком не потревожить чуткое предрассветное затишье, предложил:

– Ну что, братцы, покурим на дорожку и двинули?

В неживом свете ярких галогеновых лампочек в фонарях заросший чертополохом высотой в человеческий рост, по колено забитый снегом черный зев в склоне оврага выглядел зловеще. От него ощутимо тянуло студеным сквознячком нешуточной опасности. Но, видимо, только моя интуиция отчаянно сигналила об угрозе, потому как Селиверстов, а за ним и Брагин, в сопровождении следующего по пятам добермана, уже вовсю пробивались сквозь сугробы. Ступая по их следам, я даже умудрился не зачерпнуть снега в голенища, что, за неимением лучшего, вынужден был счесть добрым предзнаменованием.

Внутри довольно высокого, в полтора человеческих роста тоннеля, резко понижающегося вглубь земли, было значительно теплее, чем снаружи. Наши шаги по каменной твердости глине с вкраплениями белыми известняка гулко отдавались под сводом, укрепленными почерневшими, ветхими досками, сквозь щели меж которыми сеялась серая земля, застывающая ровными остроконечными холмиками. Подпирающие потолок, насквозь изъеденные жучком столбы, заметно покосились, а часть из них и вовсе завалилась.

Брагин ковырнул ногтем одну из небрежно ошкуренных крепей, большим и указательным пальцами легко растер в порошок трухлявое дерево, и невесело заметил:

– Однако совсем хилая конструкция. Того и гляди подломиться, и тогда шабаш, готовая могилка.

– Авось не рухнет, – преувеличенно бодрым тоном отозвался Селиверстов, тем не менее, опасливо поглядывая наверх. – В конце концов, до заката не вернемся, Стахов тревогу поднимет. Я распорядился, чтобы в околотке трое городовых дежурили и по первому сигналу к нам на помощь мчали.

Андрюху, по обоюдному согласию, было решено оставить дожидаться нашего выхода на поверхность, чему он не особенно противился, предпочитая мерзнуть в санях, а не топтать ноги в походе с абсолютно непредсказуемым финалом.

– Ага, они нас, случись чего, до морковкиного заговенья откапывать будут. Десять раз истлеть успеем, – язвительно хмыкнул Брагин, затем, заложив в рот сплетенное из пальцев кольцо, оглушительно свистнул, подзывая отбежавшего добермана, и строго скомандовал: – Работать, Карай! Ищи!

Обреченно вздохнув, околоточный достал из кармана кусок мела и, нарисовав на стене стрелку, направленную в сторону выхода, буркнул:

– Ну, чего стоим? Пошли, что ли?..

К концу второго часа мы протопали не менее семи километров, с ног до головы перемазались во влажной глине, изрядно взопрели, но ни на шаг не подвинулись к заветной цели. Подземный лабиринт буквальным образом вымер. Глухая тишина и жуткая пустота вместо ожидаемых гор мусора и полчищ голодных крыс. И за все время пути ни одного следа живого существа на копившейся многими десятилетиями, влажной от сочащейся со стен и потолка воды, пыли.

Когда даже неутомимый доберман свесил на сторону длинный розовый язык и начал жалобно поскуливать, я вынужден был не только объявить очередной привал, но и с досадой подумать о возвращении. Пока Брагин поил собаку из предусмотрительно прихваченной плошки, я опустился на корточки возле обессилено сползшего прямо на мокрую землю Селиверстова, и протянул ему сначала папиросу, потом зажженную спичку.

Откинув голову и упершись затылком в подпирающие стену заплесневевшие доски, полицейский слабо просипел:

– Сил больше никаких нет. Совсем ноги не держат. Если прямо сейчас обратно не повернем, до выхода точно не дотяну.

Закусив нижнюю губу, я легко потрепал его по плечу, и вынужденно согласился:

– Эх, не свезло нынче. Сейчас немного дух переведем, да обратно двинемся. А дотянуть – дотянешь, обратная дорога всегда короче кажется.

Оставив своих спутников под предлогом справить малую нужду, я отошел в слепой отросток коридора. Подобрав подходящий обломок крепи, присел на него, выключив фонарь. Уперся локтями в колени и крепко стиснул ладонями голову.

На этот раз переход в измененное состояние сознания потребовал определенных усилий, что я списал на естественную усталость. Но, как бы там ни было, тьма вокруг постепенно начала таять, а окружающее пространство постепенно налилось разноцветным свечением.

На мысленном экране проявилась схема лабиринта со всеми хитросплетениями ходов и тупиков. Малиновой ниткой замерцал пройденный нами маршрут. Мелькнула мысль: «Стоило столько мела переводить, если навигация всегда с собой?».

Проследив путь до самого выхода из подземелья и на всякий случай запомнив ориентиры, я решил еще разок осмотреться и с невероятным изумлением обнаружил движение. Метрах в двухстах, там, где плавно изгибающийся основной коридор впадал в полость бесконечной пещеры, по направлению к месту привала неторопливо плыли два бледно-голубых огонька.

Моментально прикинув, что до встречи с ними остались считанные минуты, я, не выходя из транса, кинулся к остальным. Бесцеремонно пихнув похрапывающего Селиверстова, в ответ на удивленный взгляд Брагина прошептал, прижав палец к губам:

– Придержи кобеля. К нам гости.

– Где? Какие еще гости? Что вообще происходит? – спросонок заголосил, было, околоточный, но тут же поперхнулся, получив от меня чувствительный тычок локтем в бок.

– Сколько? – беззвучно, одними губами спросил Брагин, вынимая угрожающего вида длинноствольный револьвер сорок пятого калибра.

Выставив два пальца, я показал ими на завал из обвалившихся со стены прелых досок, сузивших тоннель до половины. Он согласно кивнул и, подхватив добермана за наборный ошейник, затаился в засаде. Очухавшегося, наконец, околоточного я подтолкнул к противоположной стене, где в глубокой нише догнивали остатки непонятного механизма. Сам же, плотно сжав вспотевшими от волнения пальцами рукоятку «Гасселя», не скрываясь, шагнул в середину коридора.

Таинственные пришельцы не заставили себя ждать. Тоннель наполнился странным шарканьем, словно по нему брели изнеможенные путники, уже не способные оторвать ног от земли и чернильная тьма уплотнились в два размытых силуэта. И чем дольше я всматривался в них, до рези напрягая глаза, тем больше леденел, с суеверным ужасом ощущая, как начинают шевелиться волосы на моей голове.

Казалось, уж не осталось на этом свете того, что могло бы меня шокировать. Однако от открывшейся картины я мгновенно облился холодным потом. Несуразно переваливаясь, и косолапо загребая влажную жижу, прямо на нас мерно шагал без вести сгинувший бандитский главарь Буханевич. А за компанию с ним, неловко спотыкаясь, плелся покойный полковник Подосинский.

Но Боже, в каком же они были виде! Трактирщик, едва прикрытый густо испятнанным запекшейся кровью драным исподним, сквозь прорехи в котором выглядывало землисто-серое, усеянное фиолетовыми трупными пятнами тело, выкатив бельма незрячих глаз, слепо шарил перед собой руками.

Еще ужаснее выглядел некогда могущественный заместитель директора департамента сыскной полиции. Безобразно толстый при жизни, после смерти он раздулся до немыслимых размеров. Парадный мундир с иконостасом потускневших, облупившихся орденов полз на нем по швам, раскрывая грубо заштопанный шов, рассекающий бочкообразную грудь и громадный обвисший живот от подключичной впадины до самого паха. Сквозь редкие крестообразные стежки, готовые лопнуть при каждом шаге сотрясающегося как желе монстра, толчками выплескивала невыносимо смердящая пенная жижа.

Страшнее же всего было то, что в отличие от Буханевича, у которого сохранилось, пусть с трудом, но узнаваемое лицо, на голом, желтовато-розовом черепе Подосинкого совсем не осталось плоти. Несмотря на это, он, сухо щелкая челюстями, активно вертел головой, будто был способен видеть пустыми глазницами.

В тщетной попытке пересилить предательски накатившую слабость, я до хруста стиснул зубы и дрожащей от дикого напряжения рукой попытался поднять налившийся неподъемной тяжестью револьвер, с холодным отчаянием понимая, что не успеваю. И тут мои оголенные нервы обжег полный смертной тоски собачий вой, а сзади полыхнули яркие лучи фонарей.

От неминуемой гибели меня спас вовремя оживший инстинкт самосохранения, сумевший за мгновение до оглушительного грохота выстрелов заставить непокорное тело опрокинуться на спину. А окончательно я пришел в себя, когда над самым лицом засвистели пули, большей частью летящие мимо цели и крошащие дерево стен.

Мои ополоумевшие спутники умудрились сжечь начинку барабанов менее чем за четверть минуты. Однако настигший оживших мертвецов раскаленный свинец, нанес им урона не больше, чем комариные укусы обычному человеку. Проще говоря, чудовища его попросту не заметили, продолжая наступать, как ни в чем не бывало.

Отчетливо представив, как Селиверстов с Брагиным, в спешке роняя патроны, судорожно перезаряжаются и чтобы вновь не попасть под их огонь, я шустро перекатился к стене, лишь по чистой случайности не угодив под удар слоновьей ноги подобравшегося вплотную Подосинского.

Чиркнувшая по волосам уродливо вздутая ступня, обутая в пресловутую белую тапку, едва не снесла мне полчерепа, заставляя изо всех сил вжаться лицом в раскисшую глину. Не дожидаясь, пока неуклюжий покойник развернется для новой атаки, а у меня не осталось не малейших сомнений в его намерениях, я, вкладывая в удар всю душу, влепил подошву своего сапога в голень полковника под самой коленкой.

Отчетливо хрустнувшая кость переломилась пополам, насквозь протыкая покрытую истлевшей штаниной прелую, грязно-зеленую шкуру. Из рваной раны фонтаном выбило бурую гниль, а мертвец с утробным уханьем медленно завалился на бок.

Но я рано обрадовался. Стоило мне, приподнявшись на колено и растерев рукавом по лицу жирную грязь, на миг обернуться, как неповоротливо ворочавшийся в мутной луже, насочившейся из-под изъеденной черной плесенью обшивки стены Подосинский, вдруг неуловимо выстрелил пудовым кулачищем. Чудовищной силы удар унес меня в глубь тоннеля, словно невесомую пушинку.

Несмотря на сработавшую защиту комбинезона и боевой стресс, каждая снесенная спиной крепь отдавалась невыносимым резонансом внутренних органов, когда, казалось, оторвавшееся сердце, раз за разом проваливается в лопнувший пополам желудок. На счастье сознание я не потерял, и когда погасли последние искры в глазах, с вялым удивлением обнаружил упорно ползущего вперед полковника, которому оставалось лишь протянуть руки чтобы меня сгрести.

Каким-то чудом мне удалось не упустить револьвер, и когда я, наконец, сообразил, что указательный палец уже инстинктивно выбрал свободный ход спускового крючка, то дальше медлить не стал. Выпущенные в упор четыре пули разнесли череп дьявольской твари в пыль. И только тогда, конвульсивно дрогнув, ослабли сине-зеленые распухшие пальцы, успевшие стальной хваткой стиснуть мою лодыжку.

Еще до конца не веря в удачу, я с непритворным облегчением выдохнул и, продолжая с опаской коситься на неподвижно застывшую тушу, прохрипел в сторону спутников:

– В голову, в голову стреляйте! Иначе не осилить!

– Вот удивил! – тут же насмешливо откликнулся Брагин звенящим от напряжения голосом. – Наш-то упырь давным-давно с дырявой черепушкой отдыхает. Это ты там, на потеху публике кулачные бои устраиваешь. А мы долго ни чикались. С ходу ему башку разнесли.

Необычное многословие, как правило, сдержанного Брагина, из которого было обычно не вытянуть и двух слов подряд, откровенно меня испугало. Истово молясь, чтобы мои приятели после побоища с ожившими покойниками окончательно не съехали с катушек, я с трудом поднялся на трясущиеся в коленях, разъезжающиеся по мокрой глине ноги.

На всякий случай, пихнув носком сапога сочащуюся мерзостной слизью сквозь ветхую ткань аморфную гору тухлого мяса, с облегчением убедился, что обезглавленный монстр больше не подает признаков жизни. И тут же вынужден был ухватиться за осклизлые доски стены, чтобы не свалиться от приступа жесточайшей слабости, сопровождаемого головокружением и темнотой в глазах.

Непроизвольно охая при каждом неловком движении от острой боли в левой стороне грудины, куда угодил свинцовый кулак дважды убитого Подосинского, я сразу же попытался активировать регенерацию тканей. А когда уже на подходе к затихшим соратникам, целиком сосредоточился на локализации последствий травмы, то едва не запахал носом, запнувшись о распростертый поперек прохода труп Буханевича. В сердцах смачно плюнув на гнилые останки трактирщика, под аккомпанемент нервного хихиканья Брагина, подсвечивающего себе фонарем, я, наконец, облегчил душу, не стесняясь в выражениях излив все что думаю о ходячих мертвяках и тех нехристях, которые их воскрешают.

Уроки базы не прошли даром, и моему усовершенствованному организму для восстановления хватило неполных десяти минут. Брагин, несмотря на меловую бледность и подрагивающие губы, тоже держался молодцом, чего нельзя было сказать о Селиверстове. В отличие от своего коллеги, сумевшего сдержать психологический напор, околоточный совсем скис. Закатив стеклянные глаза, без кровинки в лице, он, ослабнув в ногах, сполз по стенке в грязную жижу, и безвольно уронив руки, никак не реагировал на оклики.

Пока я занимался Селиверстовым, Брагин достал плетеный кожаный поводок, привязал тонко поскуливающего добермана, жавшегося подальше от мерзко смердящего, на глазах расползающегося трупа хозяина постоялого двора и, шаря по сторонам лучом фонаря, зачавкал к останкам полковника. Когда он вернулся, околоточный, несмотря на все мои старания, продолжал неподвижно сидеть в луже, потерянно вращая пустыми глазами.

Подошедший к нему вплотную Брагин, панибратски пихнул в плечо и, наклонившись к перемазанному рыжей глиной уху, хохотнул:

– Представляешь, Петр Аполлоныч, а Подосинский-то, при полном параде, при орденах, и без башки. – Давясь и брызгая слюной от смеха, он повторял как заведенный: – При орденах, представляешь, и без башки!.. Ордена есть, а головы нет!.. Совсем нет, как косой срезало!..

Вздрогнувший от неожиданности Селиверстов, поначалу испуганно отшатнулся, а затем вдруг тоже зашелся истерическим, с подвыванием и хрюканьем, хохотом. Рыдающий от смеха Брагин, размазывая слезы по грязному лицу, обессилено опустился на корточки рядом с ним.

Несмотря на всю абсурдность сцены, я тоже поддался общему настроению и, не удержавшись, захихикал за компанию. Но, тут же проглотил смешок, понимая, что общая истерика прямое следствие пережитого нами жуткого стресса, способного кого угодно свести с ума.

Терпеливо дождавшись, пока мои товарищи, задыхаясь, как загнанные лошади, наконец, утихнут, я задал главный вопрос:

– Ну что, друзья, не хватит ли на сегодня приключений? Или, раз уж так случилось, глянем, откуда эти чудища взялись? Сдается мне, что те, кто отправил покойничков на прогулку, совсем неподалеку схоронились.

Селиверстов с Брагиным переглянулись, и первым подал голос околоточный:

– А почему бы и нет? Зазря что ли ноги топтали? Да и любопытно на этих дьявольских кудесников хоть одним глазком взглянуть, – тут он, плотоядно оскалившись, запнулся и свирепо выпалил: – Чтобы их шаловливые ручонки с корнем вырвать, да головы пустые открутить!

Я солидарно кивнул, криво усмехнулся и вопросительно взглянул на Брагина. Тот в ответ пожал плечами и нерешительно пробормотал:

– А что я? Я как все.

И хотя именно этого я и добивался, внутри вдруг ожил, завозился знакомый ледяной червячок, предвестник грядущих неприятностей. Ничего не оставалось, как вновь вгонять себя в измененное состояние сознание. Только так я мог попытаться заранее обнаружить поджидающие нас опасности.

Процесс перехода в новое качество восприятия окружающего занял еще больше времени, чем в первый раз. Пришлось здорово напрячься, и в какой-то момент мне показалось, что уже ничего не получится. Однако фортуна не до конца оставила меня и, в конце концов, серый мир вокруг вновь расцвел фантастическими красками.

Не слабее дуги электросварки резанули по обретшим сверхчувствительность глазам лучи фонарей, вынуждая быстрее отвернуться и сморгнуть невольно выступившие слезы. Мертвенно фосфоресцировала плесень на досках стен, но, что самое занятное, в огромной пещере впереди, светились, непонятно откуда взявшиеся два ярко-алых пятна.

Привлекая внимание спутников, я вскинул вверх правую руку с крепко стиснутым кулаком, и прошипел:

– Вижу двоих… Проверьте оружие и будьте предельно внимательными. Сдается, предыдущая баталия – это только цветочки. А ягодки как раз там, впереди…

Двигаясь цепочкой, след в след, с револьверами наготове, мы довольно быстро добрались до входа в пещеру. Еще на подходе я заставил полицейских остановиться и погасить фонари, а сам, прижимаясь к стене, выглянул из естественной арки, которой заканчивался коридор.

Размеры подземной полости впечатляли. До неровного, щерившегося короткими клыками сталактитов потолка было никак не меньше тридцати метров, а противоположный край терялся в невесомой, жемчужно светящейся дымке.

Мне вспомнились рассказы из прошлой жизни о подземных газовых хранилищах в этой местности, для которых использовали естественные карстовые пустоты. Было очень похоже, что мы наткнулись на подобное образование.

В отличие от туннеля, основанием пещеры служила не раскисшая глина, а твердый и скользко потный от влаги камень, который сначала плавно опускался вниз, а затем вспучивался, образуя неестественно круглую, словно очерченную циркулем площадку, диаметром примерно в два десятка шагов. По ее краю, на равном расстоянии стояли затейливые трехногие светильники, полыхающие жирно коптящим, разноцветным пламенем.

Более фантасмагоричной картины трудно было представить. Подземелье, сырая тьма, радужные блики по сверкающим бриллиантами капель стенам. На ум поневоле шли весьма бы дополнившие антураж закованные в цепи скелеты, закопченный чугунный крест с покрытыми сизой окалиной кандалами и прочие атрибуты святой инквизиции, подальше от любопытных глаз потрошащей еретиков.

Ежесекундно меняющее цвет пламя гипнотически тянуло к себе, туманя сознание. Зародившийся в ушах тонюсенький комариный писк моментально набрал силу колокольного набата, в глазах поплыло, а к горлу подкатила едкая тошнота. Меня качнуло в сторону, и в щеку тут же впилось вылезшее из подгнившей доски обрешетки острие ржавого гвоздя. Жгучая боль заставила непроизвольно охнуть, но в себя привела не хуже доброй щепоти нюхательной соли.

Шипя проклятия и растирая тыльной стороной ладони выступившую неприятно липкую кровь, напряженно щурясь, я всматривался в клубящуюся между светильниками сизую хмарь. И мои усилия не пропали даром. В самом центре площадки, сливаясь цветом длинных плащей с окружающим темным камнем, словно выходцы из потустороннего мира, зыбко струились два полупрозрачных силуэта.