Текст книги "Гиперпанк Безза… Книга вторая"

Автор книги: Игорь Сотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Кто от неизвестности и нервного ожидания звонка от Валькирии, так резко оборвавшей с ним связь и разговор, что не решить, что на неё напали или она находится в смертельной опасности, никто не мог и не был в праве, изгрыз все свои ногти, исщипал все свои ляжки, когда он переставал грызть ногти и засовывал свои руки в карманы брюк, чтобы они его оставили в покое, а они всё равно не оставляют, принявшись там щипаться, а вот его усы были ещё на месте, что говорило о том, что он ещё не дошёл до последней степени своей раздосадованности, схватившись за зажигалку, чтобы её зажечь и в своём нервном раздражении подпалить свои усы.

И вот на него-то, зайдя в этот оперативный пункт работы бюро, и наткнулись Валькирия и Алекс. И как наткнулись?! А очень для всех сторон этой встречи неожиданно и не в самый неподготовленный момент, хотя каждая из сторон ожидала и по-своему готовилась к этой встрече. Где нудный Силуан приготовился обрушить на голову Валькирии фигуральный гром и молнии в виде целой назидательной и само собой нудной речи о регламенте их службы, где категорически неприемлемо и непозволительно оставлять в неведении диспетчерскую службу, и нужно быть всегда на связи. И если тебя запрашивают диспетчер, то ты обязан ответить, а иначе никак.

– И вы, Валькирия Вагнеровна, таким своим противопоказанным регламентом поведением, ставите перед всеми нами невозможно сложные вопросы неизвестности. На которые, по причине их не оформленности в состав события, – оно может быть преступлением, а может нет, – мы не знаем, как реагировать. Что в нашей работе, где на каждое уникальное и чрезвычайное событие прописан свой алгоритм действий, программы и схемы действий, недопустимо. – Начнёт вот всё такое, мало что имеющее общего с реальностью говорить, как есть нудный Силуан.

А у Валькирии, естественно, на все эти, что за странные претензии к себе нудного Силуана, и что это ещё за разговоры в виде требований к ней, – вы, нудный Силуан, на себя-то смотрели, прежде чем выдвигать такие существенные требования к самодостаточной и что главное, привлекательной девушке, о столь важной своей роли в её жизни и возможно, что судьбе, – имеются категорические несогласия.

– Я не дура, и вижу, куда вы, нудный Силуан, в итоге метите с помощью этой вашей придирчивости ко мне и к каждому моему шагу, не давая мне его сделать так, как только мне хочется, свободно, держа его под постоянным наблюдением и контролем, которую вы называете добросовестностью. – В упор так посмотрев на нудного Силуана, Валькирия этим своим заявлением и в первую очередь этими его оценочными смотринами (что ещё в тебе заставляет так самонадеянно думать, что тебе по плечу будет со мной совладать?!) вгоняет того во внутренний озноб всего своего организма, не привыкшего быть объектов столь внимательного рассмотрения представительницы прекрасного пола.

Но что самое сейчас тяжкое и вслух невыносимое для нудного Силуана из этого на себя наступления Валькирией, то это то, что она с таким напором предполагает в нём и его действиях по отношению к ней. А именно… Лучше будет её послушать, а уж затем начинать себя оправдывать за свои тяжелейшего характера преступления в сторону Валькирии, которую нудный Силуан третировал и придирался к ней лишь по одной только причине – он в ней не видел классного специалиста.

А вот кого он в ней видел, то за это он как раз и ответит перед судом присяжных для начала, а уж затем и до высшей судебной инстанции, страшного суда, доберётся Валькирия, если человеческий суд из природных и хозяйских соображений в сторону нудного Силуана, недотёпы в человеческом обличие, допустит смягчающие его вину факты и обстоятельства, являющиеся по своей сути социологически допустимыми в правоприменении нелепостей в новом кодексе строителя общества социального благоденствия.

И хотя в кодексе свобод и иммунитета служащих прописано вседозволение людей отражателей иной своей внутренней реальности и трансцендентальной самобытности, включённых в охранные списки, к которым относился и нудный Силуан, человек рассредоточенного качества разумения себя шибко разностороннего осмысления (что это значит, а хрен не слаще редьки, как всё это объясняется на сленговом наречии людей малоимвсёлинуалов), нудный Силуан, тем не менее, впал в демонстративный абсцесс умственного наречия, каким был он свойственен себе и понимаем. А всё потому, что в этом предложении Валькирии была заложена закладка в виде утверждения, что она предполагаемая Силуаном дура в том случае, если нудный Силуан будет отстаивать свою точку зрения в её сторону.

Что недопустимо и просто оскорбительно для Валькирии и тех её сослуживцев, кто давно хотел начистить рыло нудному Силуану, до осточертения всех буквально сотрудников пользующегося своим служебным положением, не давая им спокойной жизни. – И я даже не могу спокойно посетить туалет, он и там меня в самый неловкий момент застанет своим вызовом. Хоть рацию с собой туда не бери. – Еле сдерживают себя те из сотрудников, кто не может себе отказать в удовольствии хорошо поесть и также с этим делом справиться в себе и потом.

В общем, со всех сторон нудный Силуан нарывается на жестокое обращение с неприятными типами, так с ним будет описан этот благородный по всем статьям поступок, прописанным в кодексе свобод и не по прописным правилам жизни на улице без цифровой привязки к реальности в виде тех же кредитных карт (вот почему все эти люди, без цифровой привязки, кредитуются у случайных прохожих, оказавшихся не в том месте и не в то время там, где эти люди промышляют), если он самонаглея решит посчитать Валькирию за дуру.

А вот если он и сам не такой дурак, как все о нём думают, и это отчасти и им признаётся, то он не будет интересоваться у Валькирии о его предполагаемом ею целеполагании, хоть на этом и будут настаивать все случайные свидетели этого разговора. Готовых дать ему слово ради захватывающих и пикантных подробностей в сторону Валькирии, о которой они должны всё знать, чтобы затем с большим энтузиазмом и успехом её защищать.

– Ты, нудный Силуан, конечно, та ещё сволочь, – с таким примерно посылом посмотрят на нудного Силуана случайные свидетели этого его разговора с Валькирией, – но, тем не менее, и ты имеешь право на своё слово, как бы оно не было пакостно и всякой гадостью не содержательно. Так что давай, раскрой нам всем свою душу и поведай нам насколько ты мерзавец и подлец, раз на такое в адрес всеми нами любимой Валькирии рассчитывал, когда нагружал его под завязку всеми этими заданиями.

И вот сейчас в этом, по большому счёту проходном помещении, полного людей разного калибра и качества, и столкнулись так для себя внезапно эти два отличных друг от друга, как земля и небо мировоззрения, что каждый из них не успел прикрыть на своём лице то, как он рад видеть эту нудную скотину и явилась-таки не запылилась заноза в моей заднице.

И как это в таких неожиданных случаях бывает, то всё буквально решает расторопность и оперативная сообразительность этих людей так друг с другом резко встреченных. Ну а с этим полный порядок у Валькирии, кто из природных на её счёт соображений (есть ещё такой атавизм предубеждения в сторону оправдания своих консервативных взглядов на самодостаточных и независимых девушек, богинек), не полезет в карман за словом (и здесь дело не в том, что на ней юбка), а у неё с языка в момент слетает словесная реакция на такую для себя и в общем для всех неожиданную встречу.

– А вот и мой любимый диспетчер! – заявляет Валькирия, расплывшись в улыбке, с возможностью интерпретации своих ручных действий, как желание обнять нудного Силуана, в момент осёкшегося в себе от такой профанации происходящего со стороны Валькирии (здесь для объективности передачи информации об этом событии, приходится не оставлять без внимания взгляды и рассуждения нудного Силуана насчёт всего случившегося; а то, что они у него такие уникальные и прошитые универсальностью его интеллекта, то что поделаешь, раз жизнь подкидывает такие загадки для ума). Кто при виде того, что могу в себе предполагать эти ручные действия Валькирии, в себя вмялся и застыл в одном положении, ни мне, ни тебе.

А Валькирия само собой на этой незаконченности не останавливается, и она должна пояснить эти свои взгляды на нудного Силуана, кто и сам выступил в первую очередь зачинщиком в деле возникновения у Валькирии такой реакции на него.

– Кто бы другой на месте Силуана, – продолжает усложнять своё понимание нудным Силуаном Валькирия, тогда как всем остальных здесь людям всё это слышать интересно, – да тот же Кристобаль Верта, как сидел на своём месте, так и продолжал бы попивая кофе и покуривая сигарету, демонстрировать в себе невозмутимость и непричастность к совершённым между прочим его рукой событиям, – он ведь отправляет наряд на место совершения и совершаемого ещё быть может преступления, – тогда как наш Силуан не такой равнодушный и неотзывчивой души человек, хоть это вредит иногда службе. А он за каждый случай и происшествие несёт на своих ногах ответственность, так переживая, – а не как все завистники считают, что у него в одном месте шило засело, – что себе места на одном месте не находит. – Здесь Валькирия делает пару шагов в сторону нудного Силуана, вызвав в нём ещё большее смятение и холодную живость характера, выразившуюся в бледности его лицевого отождествления, и с открытой признательностью уставившись на него, ни живого, ни мёртвого, с проникновенной душевностью, тихим голосом говорит:

– Можешь успокоиться и больше не переживать за меня. Вот я и приехала, как видишь, живая и здоровая. – И чтобы продемонстрировать нудному Силуану то, как с ней в порядке, и её не затронули вражеские пули и неприятельские взгляды, Валькирия делает резкий оборот вокруг своей оси. При виде которого у большей части коллектива отпадают челюсти, а у ближе всего находящегося к этому своему головокружению, круговой деятельности Валькирии, нудного Силуана, как это говорится в вот таких малоосмысленных иногда, а так-то мало совсем вразумительных случаях, шарики закатились за ролики в иносказательном смысле этого выражения, и в реальном, если в нудном Силуане больше от технологий, чем от человека.

В общем, умеет же эта Валькирия так заморочить голову людям, что они, обо всё забыв, и не поймут себе никак, что это сейчас было, и зачем она…здесь.

А пока нудный Силуан в данном случае, находится в этой форменной прострации и надувательства себя, Валькирия вместе с Алексом его обходят и уходят дальше, в глубину этого помещения, где их ждёт переход в другое, поменьше помещение со своей служебной занятостью людей занятых этой занятостью. Пройдя который, Валькирия делает остановку перед одной дверью с табличкой на ней, указывающей на род занятия и должность с фамилией того человека, кто занимает собой этот кабинет, и предписывающей посетителю этого кабинета моменты, как себя здесь вести и чувствовать. Само собой, только как гость, и без особых претензий к хозяину этого кабинета, даже в том случае, если ты прибыл в это кабинет в урочный час по личным вопросам. Всё-таки у хозяина этого кабинета и полномочий побольше, раз ты к нему пришёл быстрее, чем он к тебе, плюс он непререкаемый авторитет в этой геолокации, раз он тут начальник, ну и нельзя списывать со своих счетов правила любого гостеприимства, где всё-таки хозяину отводится право первого слова.

И только Валькирия, не первый раз заходившая в этот кабинет, ещё ею называемый кабинет шефа, не питает в себе даже пусть не стойкого, а хотя бы видимого уважения к носителю в себе ореола начальства, то есть к шефу. Что не только предполагает мыслить некоторые непристойные недоразумения в сторону Валькирии, но и подумать о том, что Валькирия себе слишком уж много позволяет. Что она предпосылочно подтверждает сейчас прямо на месте, вот такое говоря Алексу:

– Ладно, я на пять минут заскочу к шефу, надо всё-таки перед ним отчитаться о проделанной работе. Поди что ждёт, не дождётся, сидя, как на иголках. – Сделала смешливую отсылку Валькирия и сама рассмеялась. А Алекс считает, что посмеяться над начальством всегда уместно при хорошем чувстве юморе и шутке к месту и ко времени. И сейчас для неё в самый раз, и Валькирия очень точно подметила время для её оформления. Шеф прямо обязан сейчас исходить от волнения, всеми знакомыми чертями грозясь их, куда-то запропастившихся, уничтожить в патрульной службе, отправив в самый неорганизованный государственными службами район.

Где жизнь упорядочена не законами и прописными в кодексах правилами, а здесь действует право сильного, и все больше ориентируются на физические законы, совершенно не учитывая социологический аспект возникшей проблемы, в том числе и потому, что там грамотность на самом низком уровне, и никто даже не знает таких соц-продуктивных слов. И Алекс не всегда понимает действия служб правопорядка, действующих в этих районах собственной унификации и автономии права по вторичному признаку, лишь реагирую на проявления невежества местного социума, тогда как туда нужно направить проповедников из бюро информации и пропаганды. Кто принесёт новое слово прозрения в эти отсталые иммунные системы и, дав им свет жизни, обновит их жизнь, сделав её результативной и социально-значимой.

– А я? – задаётся предполагающим необходимость объяснить своё отсутствие в кабинете шефа вопросом Алекс.

– Сейчас твоё отсутствие у него как раз и нужно. У него не будет возможности на тебя опереться. – Говорит Валькирия, определённо льстя Алексу в плане его такой важности для шефа, кому, исходя из слов Валькирии, требуется поддержка Алекса при разговоре с ней. И почему это так, спросил бы тот, кто не знает. А ответ на этот вопрос лежит на самой поверхности в лице Валькирии, слишком бурно, эмоционально и экспрессивно всегда реагирующей на все рекомендации и замечания даже шефа, вообще неуспевающего реагировать на этот взрыв её интеллекта, в один момент тысячу слов и версий их оправдывающих из себя исторгающей, – я ей слово, она мне с десяток в ответ, – в итоге впадающий в мысленный ступор, потеряв нить разговора. В результате чего он пришёл к выводу, что так больше продолжаться не может, и чтобы её ноги в моём кабинете не было без чьего-то сопровождения. Иначе она меня тут же, прямо на месте, до инфаркта доведёт.

И зная всё это, становится понятна, какая сложная и в чём-то этическая задача встала перед Алексом, – пойти или не пойти, – больше боящегося не себя подвести под монастырь, как в адрес своих подчинённых всегда желал шеф, а за самого шефа, ничего и никого не боящегося в этом мире, а вот Валькирия сумела нагнать на него страха. Но сейчас вроде как есть уважительные более чем причины оставить шефа один на один с Валькирией, и Алекс со словами: «Я тогда к себе», покидает Валькирию, чтобы зайти за угол, чтобы там затаиться. А когда Валькирия зайдёт в кабинет шефа, то вспомнить, что он что-то забыл рядом с кабинетом шефа и подойти к нему, чтобы там отыскать потерявшуюся вещь и заодно послушать, как там с Валькирией справляется шеф.

И вот Алекс направляется в сторону зайти за угол, а сам при этом держит на слуховом контроле всё то, что там, за своей спиной, у дверей в кабинет шефа происходит. И как им из обрывочных шумов понимается, то Валькирия, всегда такая уверенная только на публике, как только она остаётся одна и на неё никто не смотрит, то от его этой уверенности мало что остаётся, и она начинает переминаться с ноги на ногу, чтобы собраться с мыслями и с силами, прежде чем показаться на глаза шефу. И Алекс при виде в своей психомоторике такой жалостной Валькирии, даже дошёл до весьма невероятной мысли. – Я бы ей пригодился в качестве опоры. – На чём он не остановился, так как шёл, и тем самым зашёл за первый поворот, где сразу развернулся и припал к углу и давай выглядывать из-за угла в сторону кабинета шефа. Где, как оказывается, уже никого не было. А это значит, что Валькирия уже находится в кабинете шефа и держит оборону за себя и за него в том числе.

И Алекс не удержался от того, чтобы мысленно не оказаться с Валькирией в кабинете шефа, охреневшего и осевшего в своём кресле немедленно при её таком резком и более чем внезапном (когда долго и нетерпеливо ждёшь кого-то, а он, гад такой, всё пропадает в неизвестности, ещё больше отягощающей эту ситуацию ожидания, и настаёт момент, когда ты перестаёшь ждать, забывшись, и тут-то тот, кого ты весь день ждал заявляется, и ты уже не выпасть в осадок не можешь, так это неудобно и не логично будет) заходе в двери, как она тактически выверила свой заход к нему.

И шеф, человек целеустремлённый и всегда по делу говорящий, от всей этой неожиданности и внезапности появления, а так-то покушения на свою уравновешенную и нормированную жизнь со стороны Валькирии, ёкнувши в себе, небеспричинно начал громко и эмоционально немного заговариваться и тем самым проговариваться о том, что Валькирии было удивительно слышать. – Я же сказал, чтобы её ко мне одну не впускали!

На что Валькирия, нескрываемо поражённая таким обстоятельством дел с собой, где её ограничивают в праве своей самостоятельности, вполне теперь имеющая право поставить на место шефа, этого угнетателя её свободного духа, как выясняется, всё же, как человек не мстительный и великодушный, готова своим ушам не поверить, тем более к этому склоняют обстоятельства высказывания шефа. Который с этим заявлением обращается точно не к ней, а тогда к кому, если здесь, в кабинете, кроме них никого нет.

И Валькирия, внимательным взглядом окинув кабинет шефа, особо остановившись на встроенном шкафу, – может там кто-то скрывается, – вернувшись к шефу, с него спрашивает буквально. – Вы это к кому обращались?

А шеф, ещё находясь не в себе и на взводе одновременно, и сообразить не может, о чём это Валькирия ему тут говорит. – И что вообще это такое?! – показывает ничего вразумительного не показывающий взгляд шефа. Кого сейчас Валькирия запросто может поймать на этой двусмысленной ситуации, всем своим видом давая шефу понять, что она определённо догадывается, с чем связано это его замешательство, этот с трудом скрываемый испуг, а затем уже эта его несдержанность на слова, выдающие его с потрохами, как человека прячущего что-то или кого-то в шкафу. И Валькирии всего-то нужно со значением посмотреть в сторону шкафа и многозначительно так сказать шефу: «У каждого, говорят, есть свои скелеты в шкафу», и шеф никуда не денется от того, чтобы впасть в бледность и немилость своего лица и, забыв обо всём том, для чего он требовал к себе в кабинет Валькирию и ещё там того, кто с ней в группе, начнёт ломать банальную комедию со своим оправданием.

– Не понимаю это вы о чём. – Крепясь в себе, говорит такое шеф, а сам тем временем бросает косые взгляды в сторону шкафа, в котором, теперь более чем уверена Валькирия, находится чей-то скелет. Вот, наверное, почему она сразу не могла определить его существенность, сбиваясь на местоимения кто и что, которые оба подходят к идентификации находящейся в шкафу личности, но только в разные промежутки времени. Так в тот момент, когда эта никак пока что неидентифицируемая личность, о которой можно только предполагать, что она чем-то в грубой и жестокой форме насолила шефу, помещалась в шкаф в живом виде, хоть и в частичном сознании, то она определённо могла классифицироваться, как кто. А вот спустя ни малое время, потребовавшееся этой неизвестной личности для того чтобы крайне обветшать до своей костной основы, скелета, эта личность уже приобрела сознание что.

– Всё вы понимаете. – Подойдя к столу с шефом за ним, облокотившись руками об поверхность стола и уперевшись взглядом в шефа, проговорила Валькирия, и не давая возможности шефу начать выкручиваться и позорить себя отсылками к юридическим тонкостям: «Это всё ваше оценочное суждение! Вот как», своим следующим вопросом срезает все эти его возможные предпосылки так себя малодушно вести. – Кто он для вас, раз вы его держите в шкафу и до сих пор от него не избавились?

Ну а шеф, видя, что он Валькирию всегда недооценивал и что с ней можно иметь дело, глубоко вздохнул и признался ей в том, что всему виной его большое суеверие и вера в приметы. Где одна шибко запала ему так в мозг, – держи врагов совсем рядом, – что он её буквально понял. И теперь Валькирия поняла, почему в кабинете шефа всегда стоял такой специфический, как все считали, трупный запах.

– А и в самом деле, – на этом мысленной моменте Алекс задался вопросом, – а чем так необычно для других мест в кабинете шефа пахнет?

А вот Валькирия, может и сочла эти доводы шефа в своё оправдание логичными, тем не менее, посмела себе не полностью поверить шефу, даже несмотря на то, что он её начальник и ранее никогда не давал повода себе не верить (то, что сейчас ей раскрылось, не в счёт).

– Что-то здесь не так. – Глядя на шефа, рассудила Валькирия. – Какой-то цепляющей за душу мелочи не хватает в этом его объяснении, и от того вся легенда шефа о предпосылках нахождения скелета в шкафу прямо рушится. – Валькирия через призму шефа бросила ещё раз косой взгляд в сторону шкафа, и как же я раньше не догадалась, озарилась догадкой.

– Так вот куда сбежала неверная супруга шефа! – ахнула про себя Валькирия. – Вот, что значит в понимании шефа край света, куда в кругосветное путешествие его вероломная супруга направилась со своим любовником, диким Семианжело. Но эта его версия объяснения её пропажи, только для следствия, тогда как истина, как всегда, где-то очень рядом и так близко, что мурашки по телу пробегаются. И теперь я понимаю глубинный смысл слов шефа, в пылу своей истерической забывчивости проговорившийся: «Она всегда будет со мной в сердце, буквально рядом». А сам в тот момент бросал косые взгляды в сторону шкафа, где и находилась всё это время его супруга. Вот же стальная выдержка у человека! – восхитилась безмерно Валькирия, переведя своё мысленное внимание на любовника супруги шефа, дикого Семианжело. Чья судьба была предопределена с того самого момента, как он посмотрел на супругу шефа с предприимчивой в свою сторону точки зрения и решил воспользоваться её легковерностью и наивностью, которые в ней присутствовали в первозданном виде по причине её тепличных условий жизни с шефом, обеспечивающим ей беззаботность и комфорт жизни. А ей значит прискучило размеренная жизнь с шефом, как за каменной стеной, и захотелось авантюр и эмоционального драйва, которые ей пообещал дикий Семианжело, вогнав её в головокружение шевелением своих длинных усищ. За которые он в итоге и поплатился, брошенный супругой шефа прямо со скалы в море. А что тут поделаешь, когда именно такое было требование со стороны обманутого шефа, поставившего одно только условие для своей неверной супруги, если она хочет, чтобы он её отпустил на край света.

– Ты, дорогая, стоишь перед выбором, он или ты первым окажешься на том свете, как в нашей юрисдикции права называется край света. – Держа на мушке своего пистолета прежде всего дикого Симианжело, а своей супруге шеф больше доверяет, с таким своим сопровождением делает предложение своей супруге шеф, от которого совершенно невозможно отказаться. Хотя его супруга и пытается затянуть время, выразительно выражая несогласие с такой постановкой вопроса, и с чего ты, милый, взял, что между нами что-то такое серьёзное было, чтобы затем так чудачествовать.

А шеф терпеть не может, когда его за дурака считают, и он грозно заявляет о том, что не спорить сюда пришёл, а он считает до пяти, и кто из них первым проявит большую расторопность, то тот, в общем, будет им приглашён перекусить в пиццерию. Ну а чтобы ни у кого тут больше не возникло сомнений в его твёрдости намерений установить факт присутствия у них непозволительных для мировоззрения шефа отношений, то шеф на счёт один наводит ствол своего пистолета на свою вероломную супруга, вгоняя её тут же в прекрасное смятение бледности лица, после чего на счёт два переводит пистолет на дикого Семианжело, было расслабившегося по причине того, что решил, что шеф из мужской солидарности и факта установления его непричастности ко всему этому делу, – я послужил всего лишь инструментов вскрытия неверности вашей супруги, и это даже хорошо, что в ней всё это так вскрылось, а то бы прожили с ней всю жизнь, так и не узнав, с каким коварством пришлось жить всю жизнь, – оставит его в живых.

А тут шеф, наведя на него пистолет, буквально ломает все его установки на мужское мировоззрение, где всё подчинено мужскому шовинизму, во всём и всегда считающему виноватым бабу. И дикий Семианжело от такого нервного потрясения и потери ориентиров в жизни, где ему очень стыдно за шефа, так себя поведшего, – ни стыда, ни совести у шефа, я понимаешь ли, открыл ему глаза на вероломную сущность его супруги, а он вон мне какой неблагодарной монетой за всё решил отплатить, – решает дать последний шанс шефу для своего спасения, столкнув его супругу с обрыва самолично, раз у шефа не хватает мужества для этого и он решил тут разыграть вот такую пошлую комедию.

И дикий Семианжело под видом того, что его покачнуло от страха при виде направленного пистолета, а так-то он мужественно переносит вот такие на грани жизни и смерти моменты, – на это указывает числовой счёт шефа, заканчивающийся как раз на его супруге – пять, и значит, в итоге именно она будет находиться на мушке пистолета и ей принимать итоговое решение за них обоих (везде преференции у этих баб), – решает, что полагаться на баб глупая затея, а это значит, он должен опередить свою неверную любовницу (верных по определению любовниц не бывает) и подтолкнуть её к не раз ею высказанному ему решению – вместе с тобой хоть в омут с головой. А так как он согласия на это не давал и его с ней отношениях привлекали не такого рода опасные авантюры, а в основном удовольствия от близких отношений, то она и пускай окунается с головой в этот омут.

И вот дикий Семианжело, как бы от испуга одёргивается весь в себе и из себя, и всё с накатывающейся скоростью в сторону супруги шефа, ничего такого неподозревающего за ним. Что ведёт к тому, что Семианжело создаёт случайные стечения обстоятельств, оправдывающие в итоге всех тут людей, кто останется в живых, – мы зашли с супругой шефа слишком далеко, вот она и оступилась и пропала в пучине моря, – и заодно неожиданные для супруги шефа предпосылки для её оступа на краю скалы.

И всё бы так и получилось, люби шеф свою супругу чуть меньше и будь он больше, чем надо злопамятливым и мстительным человеком. Но так как всего этого не было и было в шефе, он предупредил свою супругу выкриком: «Светик! Осторожно!». И как печальный результат для дикого Семианжело, он, оказавшись не готовым к тому, к чему всегда думал, что был готов, столкнулся так буквально с женской вероломностью в лице Светика, отошедшей резко в сторону и пропустившей его вперёд к их общей цели – соединиться на небесах на веки.

– Ну а как только вопрос с диким Семианжело так удачно разрешился, то шеф объяснил своей супруге Свете, до какого края отчаяния она его довела, приведя её на свой край света. – Всё-всё поняла и догадалась о трагической сути жизни шефа Валькирия и вместе с ней Алекс. И вот же чёрт, дверь кабинета шефа раскрывается в самый неудачный для Алекса момент, когда он оказался в створе двери и был тут же обнаружен красным как рак шефом. Что указывало на то, что у него разговор с Валькирией развивался в другом, не в том, каком предполагал Алекс ключе, и шеф был до бешенства выведен из себя спокойного, готового наброситься на первое попавшееся ему на глаза лицо. А так как этим лицом сейчас был Алекс, то все громы и молнии шефа обрушились на него.

– Я кому сказал, чтобы её ко мне не впускали одну! – было заорал шеф, приготовившийся встать на ноги, но был в тот же момент заткнут и захлопнут дверью в кабинете рукой Валькирии, вышедшей из кабинета.

– С шефом вопрос решён. – Так спокойно, как будто там, в кабинете шефа, ничего такого неспокойного не произошло, невозмутимо проговорила Валькирия. – Теперь дело осталось за «интером» и интерфераторами. – Так она называла тех людей, чьи личности брались за основу твоего преобразования в них, то есть на сленговом наречии, интерфенировались.

А вот этот вопрос уже так не решить с ходу, а здесь необходимо произвести некоторые предварительные действия. Для начала по местной базе данных необходимо выяснить наличие подходящих для преобразовательного заёма личностей. А вот этот вопрос и представляет собой большую сложность по нескольким аспектам, к которым добавляется то, что они собираются действовать без санкции на то начальства, так сказать, на свой страх и риск непонятно для Алекса также ради каких целей. Ведь если смотреть на всё предстоящее дело с рациональных позиций, склонность к которым питал Алекс большую часть своего рабочего дня, то этот предполагаемый и стоящий перед ними риск использования этих преобразователей личностей, «интеров», совершенно не оправдан. Как рациональным подходом Алекса ко всякому делу считается, то раскрытие дела не тот приз, за который стоит себя подвергать такой большой опасности. Где дисциплинарное наказание, грозящее им, это самая малая ответственность за такое их самоуправство.

А вот если они будут вычислены отделом контроля за перемещёнными лицами без лицензионных и регистрационных действий, так сказать, нелегально, то тут их будут ждать крайней степени неприятности. Ведь гиперботам не объяснишь на месте, что ты работаешь под прикрытием преступной личности, чтобы внедриться в преступную группировку, для чего, собственно, изначально и был разработан этот модулятор и преобразователь личности (эту версию собиралась в своё объяснение продвигать Валькирия), и тебе придётся провести некоторое время в концентраторе режимного времени, куда помещаются для своей классификации неустановленные в своём качестве объекты.

И это только одна сложность использования преобразователей, и при этом не самая критическая и важная. И здесь существует огромное количество нюансов при неверном выборе для себя новой личности, под которой ты будешь скрываться. И первое, что вызывает проблему, то это единственно доступный для преобразования своей личности контингент людей, всё в основном состоящих из людей, находящихся в режиме приостановки классификации своей личности, которая заморожена до своего рассмотрения комиссией по этике. Которая в соответствии с родом преступления задержанного, решает, есть ли необходимость в этой личности и нужен ли ей шанс на своё исправление. Другими словами, их выбор определяется из числа тех людей, кто был задержан в право-дискриминационных действиях. А здесь, в отделе, контингент ещё тот.